– Здравствуйте, в эфире передача «Мой путь к Богу». Сегодня у нас в гостях Валерий Малышев – православный автор-исполнитель. Как обычно мы начинаем с предыстории, с самого начала, с детства. Какие первые шаги, какое у Вас было отношение, та среда, в которой Вы росли и формировались именно в плане отношения к Богу. Понятно, что мы все родом из СССР, когда найти что-то связанное с религией далеко не для всех было легко, но, тем не менее, как это в Вашем случае было?
– Рос совершенно в атеистической семье. Мама с отцом развелась, когда мне было три года, поэтому я был у бабушки. Бабушка у меня была католичкой, покойная уже бабушка Мария, но я видел у нее Евангелие. Я помню, что я маленьким ребенком это Евангелие просто разорвал, я повыдергивал страницы с картинками, она была, конечно, очень расстроена этим, и даже я был наказан за это, но я не понимал, что делал. Я был некрещёным и мечтал всю жизнь стать летчиком-истребителем, научиться защищать родину, и поэтому я в юности своей в Бога не верил совсем, относился к этому даже где-то воинственно. Но, опять же, я часто думал, откуда вообще могла появиться такая тенденция у меня – тяготение к Церкви, к православию, к Богу. У той же бабушки покойной, я вспоминаю, как почему-то в советское время была передача по радио, и в той передаче диктор рассказывал, как архистратиг Михаил со своим небесным воинством с неба сокрушил восставших ангелов и сокрушил их поднебесную. И вдруг у меня такая мысль появилась детская, внезапно я подумал: «Боженька, как бы я хотел быть таким же этим светлым ангелом и также сражаться с демонами!» Просто появилась мысль детская, она потом куда-то улетучилась, и я потом опять стал воинствующим атеистом. В итоге дорога была достаточно у меня сложная и разнообразная. Я все-таки стал летчиком-истребителем после Барнаульского Высшего авиационного училища летчиков, но что-то чувствовалось все равно, я писал песни, уже создал ансамбль, и в любом случае у меня в лирике пробивались, проявлялись какие-то непонятные тенденции к поиску любви, в любом случае, в словах, потому что душа-то все равно ищет Творца. И как подснежники из-под снега, у меня все равно прорывался какой-то поиск, он выражался в песнях, в текстах. Когда мне уже было 24 года, вот, я жил в Киеве и промыслом Божьим я оказался позади Демеевского храма. Я был некрещёным человеком, бывшим летчиком-истребителем, я уже тогда из армии ушел, учился на юридическом факультете Киевского университета, был курящим, пьющим, ну, в общем, как такие молодые люди: кровь кипит, плоть требует свое. Меня пригласили на крещение моей племянницы. Я с трудом выстоял в храме на таинстве крещения, выскочил на улицу и прямо возле храма, в церковной ограде находясь, закурил. В этот момент из храма вышла блаженная матушка Алипия, наша Голосеевская юродивая, я ее запомнил очень хорошо, это был 1987 год. Она вышла согбенная – все думали, что у нее горб, а это она икону святой мученицы Агафьи носила на себе всю жизнь; ключи у нее на шее были, вот эти двести ключей общим весом, который она проносила 44 года; со своей неизменной палочкой, которой могла иногда и приложиться, если вдруг что не так. Она вышла маленькая, согбенная, и все зашептали: «Липка, Липка идет!» Почему Липка – потому что она просидела три года в послевоенные морозы возле Киево-Печерской Лавры в дупле огромной липы в одном подряснике, в ботинках на босу ногу, в молитве. Это был дикий лес, и были звери дикие там еще, это было такое время, когда не было там ухоженного ничего, она там находилась в молитве и такой подвиг понесла. Ее после этого люди стали называть Липка, но все думали, что она психически больной человек, как всегда о юродивых людях в советское время думали. Проходя мимо меня, она вдруг повернулась ко мне и вот этим дрыном своим пригрозила мне на мордовском языке – она сама из-под Пензы – и вдруг она мне прокричала что-то такое пронзительное. Как мне потом объяснили, не мне даже, а тем духам нечистым, которые меня, как я понял, как виноградную гроздь облепили. Прокричала что-то еще, и я, двухметрового роста, в прошлом летчик-истребитель, почему-то до такой степени испугался, у меня окурок выпал из рук, меня затрясло как осиновый лист. Я думаю: как эта бабулька, метр пятьдесят, маленькая, сухенькая, совсем как ребеночек, и вдруг она меня в такой ввергла какой-то ужасающий стопор! Я ничего не понял тогда. Она ушла, развернулась, и как воин после боя ушла в Голосееву пустынь, где она жила в разрушенном домике в заброшенном лесу у разрушенного монастыря, молилась там. А я почему-то на следующий день захотел покреститься, желание появилось такое невероятное, что я не смог удержаться. Пришел в этот храм к батюшке: «Батюшка, помогите мне, как мне покреститься?» Он объяснил.
– Верующим себя Вы тогда еще не осознавали?
– Нет, не осознавал совершенно, просто желание непреодолимое принять святое крещение. Я покрестился, с Божьей помощью. Меня окрестили, но никто почему-то мне не сказал о том, что молиться нужно сразу о духовнике. Очень тяжело, будучи неверующим человеком, покреститься только потому, что помолилась матушка Алипия, так вот вымолила меня. Но духовного отца нет, не за кого было ухватиться в плане воспитательной работы. И вдруг появилось желание огромное читать Евангелие, невероятное. Я воинствующий атеист, и вдруг – прямо не могу, взахлеб читаю, и дошел до места, где Господь говорит: не думайте о завтрашнем дне, будьте как птицы небесные, они не сеют, не жнут, а Мой Отец Небесных их питает. Никто мне не подсказал, смысл этой притчи не рассказал. И вдруг своевольную мысль я допустил: как это так, это что – ходить, плевать в потолок, быть тунеядцем, ничего не делать? Нет, я работать люблю. Что это: не думай о завтрашнем дне, лежи на печи себе, насвистывай песни, Бог будет питать? Нет, это не для меня! Я Евангелие закрыл, и в храм не ходил, и не причащался, и, как говорится, на место одного пришло семь злейших. И после крещения моя жизнь пошла под такой откос, что это трудно даже передать, то есть страсти усилились, и через двадцать лет, уже когда я уже фактически дошел до петли, за день до вот этого страшного решения, которое я принял в своей жизни, я оказался уже у мощей матушки Алипии в Голосеево. Чудесным образом знакомая одна позвонила мне и попросила: «Валера, у тебя хороший «мерседес», привези меня!» Притом, что я на этот момент не пил, не курил, абсолютно был целомудренным, семья, все было хорошо, все было прекрасно. Но была одна проблема. Мне все говорили: «Валера, какая у тебя сила воли, вот ты молодец, как-то так взял все в руки, смотри, вообще такой человек, прямо изъяна нет!» Я говорил: «Ну, что есть, то есть!» И вот это довело просто до черты, я был на грани гибели. И вот меня знакомая попросила привезти ее в Голосееву пустынь; потому что там не было ухоженности, там было суглинок, глина, болота, я даже однажды застрял на своем полноприводном; там тракторы утопали просто в этом болоте. Когда я приехал туда со своей женой, своей тещей и подругой тещи, и милостью Божией я оказался у мощей матушки Алипии – и я не хотел бы так углубляться, что произошло. Но могу сказать, что все пишут записочки, и я говорю: «Что вы делаете?» – «Мы пишем записки матушке Алипии с просьбами». – «Она же мертвая лежит, она под спудом мертвая лежит – кому вы пишете?» – «А вы попробуйте. Есть проблема?» – «Проблема? У меня не просто проблема!..» – «Ну, так напишите, попросите ее!» На тот момент оказалось так, что у меня, такого известного популярного и состоятельного человека, полностью исчезли деньги, то есть Господь блокировал мне все доступы средств, и все мои друзья, какие-то богатые люди, олигархи, все просто заблокировались секретарями, я не мог дозвониться, у меня наступило просто невероятное отчаяние, что я, вот такой успешный, и вдруг я на такой мели, и эта гордыня моя меня просто согнула в бараний рог. Я беру бумажку и пишу. Не хочу сопоставляться с протестантами, у которых это отношение, что у Бога деньги попросил – Бог деньги дал, но у меня была такая ситуация. Я просто написал на бумажке: «Матушка Алипия, дай денег!» Сложил, две свечки поставил, «Отче наш» я знал, правда, перекрестился. Через полтора часа я получил 17 тысяч долларов наличными от тех же олигархов, которые от меня закрылись. Они начали мне обрывать телефон, звонки один за другим, они просто кричали мне: «Приезжай в офис, тут столько работы, куда ты пропал!» Дело не в деньгах абсолютно, дело в том, что я понял, что Бог меня несет на руках, я это ощутил – Божье присутствие, и я понял, что матушка Алипия все эти двадцать лет смотрела на мои безобразия, и, наконец-то, милостью Божией я оказался у нее. И я просидел у ее мощей в этом подвальчике в храме Живоносный источник монастыря Голосеева пустынь, я месяц не выходил, меня уже настоятель просто выгонял: «Тунеядец, иди работай!» Я говорю: «Я отсюда никуда не выйду!» Я боялся выйти в этот мир. И вот с Голосеевой пустыни началась моя православная жизнь. Там обрел я духовного отца, там я венчался, там венчалась моя дочь, там крестили моего внука, там было мое первое послушание, там были мои первые исцеления от смертельных болезней, то есть там мои и радости, и там мои самые серьезные скорби, и потрясения духовные и душевные, все связано у меня с Голосеевой пустынью незримо.
– Когда вы сделали такой поворот, Вы же не скрывали, может быть, Вы не афишировали особенно, но все-таки нельзя утаиться, что человек изменил свою жизнь. Как относилось Ваше окружение, которое осталось неверующим?
– Очень интересный вопрос, притом что я был в шоу-бизнесе, и мне мои коллеги звонили и говорили: «Ты что, с ума сошел?» А я сразу на послушание в монастырь Голосеево, мне дали робу, кирзовые сапоги, и я красил там трубы, драил их наждачкой; я весь в краске, руки грязные, шапка такая перекошенная, в этих кирзачах хожу. Как увидели меня там мои коллеги, когда приехали, у них глаза по пять марок, они подумали, что я вообще в монастырь уже ушел полностью. А я на послушание в Великий пост приехал помолиться Богу, вот такое желание было – просто пожить монастыре сразу. Они говорят: «Ты что, ненормальный, куда ты ушёл?» – «Да». – «Так в православии денег же нет, ты же не заработаешь ничего!» – «Да мне они не нужны, я к Богу пришел». И потом такие были слухи, мне рассказывали знакомые, что «совсем крышу него сорвало, бедный парень, потеряли мы его, был же нормальный человек, водку пил, гулял, ходил, на бильярде играл; а тут вообще с ума сошел, в монастыре живет, ходит грязный, вид у него такой затрапезный!..» Прошло определенное время. Понимаете, Господь мне дал все. Помните, как царь Соломон попросил мудрости, Господь ему и долголетие дал, еще и богатства. Мне Боженька все просто дал, то есть лучшие мои годы в плане социальном – это были годы, когда я пришел в Церковь. Я не просил у Бога, просто шло как-то таким образом, что просто произрастало все вокруг – и работа, и в семье все было прекрасно. Мне через некоторое время мои коллеги звонили и робким голосом спрашивали: «Ты что, не умер там от голода?» Я говорю: «Нет». – «Да мы видим, ты просто цветешь и пахнешь – а как так, а как получается, расскажи секрет, как это тебе удалось?» Начинаю рассказывать. Вы знаете, прекрасно, что есть случаи из моего окружения, из шоу-бизнеса – люди, которые полностью бросили шоу-бизнес, абсолютно прекратили всякое с ним сношение, и сейчас люди воцерковились просто глубоко и серьезно, поют на клиросах, весь свой талант вокальный отдают во славу Божию, в храмах на клиросах регентами стали, полностью изменили свою жизнь.
– Насколько я понимаю, Вы тоже мы расстались с тем кругом. Та Ваша жизнь в музыке, которая началась еще давным-давно, у Вас осталась, но из шоу-бизнеса, насколько я понимаю, Вы ушли.
– Из шоу-бизнеса я ушел категорически сразу. Я был вице-президентом федерации спортивного биллиарда Украины еще, я как, говорят, «шпилил на бильярде» по полной, по 18 часов стоял у столов, и в Коктебеле, участвуя в конкурсе, золотой кий там выиграл. Продал все кии безоговорочно, и на эти деньги написал свой первый альбом – матушке Алипии, полностью первый альбом посвящен ей. Враг очень не давал писать альбом: взрывались компьютеры, падали микрофоны, стойки рушились, я лишился голоса на месяц. Такое происходило в моей жизни, что это трудно передать, просто ад восстал. Но милость Божья, что у меня хороший духовник, очень много православных появилось братьев и сестер, которые просто поддержали, помогли, рассказали, как и что делать. Я понял то, что мне Господь все дал, и что я делал в шоу бизнесе, это просто нужно перевести на другие рельсы. Я не знаю, как это вышло, но на сегодняшний день у меня уже 26 альбомов, очень много концертов по всему миру, только в Японии еще не был, а так все континенты уже посетил, практически во всех наших православных пятнадцати Церквах у меня были концерты и выступления. Весь опыт, что был меня наработан, я применил, потому многие некоторые православные люди говорят: «О, у него такая эстрада православная…» – Кому что. Кто-то – просто под гитару исполняет, кто-то на гуслях, кто-то под рояль, кто-то а капелла поет. У меня вот такой стиль, у меня песни предназначены для людей, которые даже еще не перешагнули черту храма, порог храма – вот для этих людей, им как бы подспорье такое, вроде звуки знакомые, а текст совсем другой уже. Я не признаю барабаны, я не ставлю в своих песнях никогда барабанов, я их после шоу-бизнеса просто не люблю. У меня красивые аранжировки с хорами добавлены. Я не люблю и не вставляю никогда инструменты джазовые типа саксофона – это неприемлемо абсолютно. Наши академические классические инструменты: гитара, рояль, скрипка, валторна, арфа.
– Когда человек сам приходит к вере, жизнь меняется. Понятно, что от друзей не так часто человек зависит, а вот родственники, семья, близкие – в Вашем пути они сразу поддержали, или какой-то был период непонимания?
– Это вопрос очень болезненный. Мамы моей на тот период уже не было на свете, Царствие Небесное ей. Терпимость была к моему рвению этому, вы же знаете, что такое первая благодать. Это не можешь намолиться утром, не можешь намолиться вечером, не может намолиться ночью, я ночью вставал по два с половиной часа. Это все крестные ходы – я не пропускал ни одного. Это все паломнические поездки – со слезами на глазах, с ползанием на коленях у всех святынь. Это раздаешь деньги из кармана и не можешь успокоиться, пока все не отдал, всем не раздал. Это люди все ангелы; батюшки – это серафимы; монахи – херувимы, то есть купаешься в этом, все готов отдать, весь мир любишь и не замечаешь никого – не мне Вам рассказывать. Для окружающих это выглядит как будто ты сошел с ума, для тех людей, которые остались в светском состоянии нецерковном это такое впечатление, будто рядом с ними оказался психически больной человек, у которого поехала крыша, как они говорят. Потому что я начал одеваться невероятно плохо, я не мог надеть на себя хорошую вещь, мне было стыдно перед Богом. Поэтому я достал свои самые старые рваные онучи какие-то, лапсердак, в котором уголь грузить только на станции, ходил в шапке. И консьержка наша женщина, уже покойная тоже, которая видела меня, и она помнит меня артистом шоу-бизнеса, и увидела меня, когда я ходил в таком виде, как-то меня остановила: «Валерий, ну как же так, Вы такой известный человек, а ходите как бомж!» Я даже не понял, что она говорит: а какая разница, как ходить? У родственников это вызывало, мягко говоря, недоумение, но меня это совершенно не смущало и не тревожило абсолютно. Радость на душе, ангелы поют, энергии столько Господь даёт благодатью, что готов мир перевернуть. Я писал один альбом за два месяца, это было невероятное состояние, притом, это был альбом, а не просто под гитару наиграл простенько, это были серьезные аранжировки с серьезными хорами, я не жалел денег. Когда закончились все средства, был второй альбом, я собрал все, что у меня осталось из прошлой жизни: часы золотые, цепочки, кольца – все это в охапку принес на студию, положил, сказал: делайте мне аранжировки, мне это не нужно, это все тлен, это все от мамоны. И Вы знаете, Господь за такую отдачу, когда до последнего все отдал, Он так вознаграждает, удивительно вознаграждает – Он дает в сто раз больше, и я думаю, что даже больше, чем в сто раз. Помните, как одному из Ангелов Церквей в Апокалипсисе Господь сказал: вспомни свою первую любовь, вот эту первую свою благодать. Десять лет прошло, я сейчас возвращаюсь мыслями туда назад, и я бы хотел вернуться опять в это состояние. Это удивительное было время, время высочайшего духовного подъема, и я понимаю, что это не моя заслуга и не моя работа духовная, это просто Бог мне даром дал. А потом Он потихонечку у меня это начал отбирать: пошли грехи, пошли «спотыки», пошли падения, и теперь уже ползком по навозу…
– Тут надо понимать, почему что Господь дает нам немножко возрасти, а потом говорит: дальше сам, дальше попробуй немножко. Он все время с нами, Он все равно нас защищает, но Он начинает нам больше и больше доверять, чтобы мы попробовали уже и сами идти, не то, чтобы Он нас время носил. И здесь, конечно, начинается работа. Работа может сопровождаться – и сопровождается не только успехами, но и неудачами. И то, что в этом процессе уже приходит в нашу жизнь через эту работу над собой – оно уже капитально в нас остается.
– Я это, батюшка, все понимаю, сам учусь на теологическом факультете, поэтому это все мне понятно и ясно. Но, тем не менее, душа с трепетом вспоминает вот эти первые годы воцерковления, когда ты находишься просто в объятиях Христовых, и как ребенка несёт тебя, как только новорожденного, ты получаешь все, и даром получаешь. Сейчас, конечно, совсем другое состояние, сейчас прекрасно осознаю, что после падения нужно подняться. Приходится получать и падать, вставать и получать, падать и вставать. Если бы не таинства церковные, если бы не церковь, если бы не исповедь, не святое причастие, не наши таинства – честно говоря, не знаю, как, вообще, как люди без этого живут, как можно вообще в этом мире выжить, устоять, двигаться, абсолютно отойдя от Бога далеко, не участвуя церковной жизни, не находясь в соборном литургическом общении – я просто себе представить этого не могу. Что было бы со мной, если бы я был вне ковчега спасения, вне церковной ограды – я себе представить даже этого не могу. Поэтому малейший у меня спотык, малейшие у меня духовные проблемы – я сразу бегу в храм. Даже в будний день нахожу священника: батюшка, мне надо исповедаться! Невозможно по-другому. Зато после исповеди, как после бани выходишь и слышишь сразу евангельской голос: «Смотри, теперь не греши, чтобы не было худшего с тобой». И так потихонечку, милостью Божией, по опыту этому, по этим ударам, по этому рингу духовному как-то потихоньку и ползем. Я могу даже не сказать про себя, что иду – просто ползу. Творческая стезя очень неоднозначна, здесь можно очень серьезно повредиться, и повреждаемся: аплодисменты, овации, автографы. Мне очень нравится проводить концерты в тюрьмах, особенно строгого режима. Там никто не аплодирует, там такие благодатные всегда выступления, такое благодатное общение с людьми. Они просто молча сидят, голову наклонив, кто-то плачет, кто-то о своем думает, руки все в татуировках, но видно, что люди сердцем принимают и никто не аплодирует – это очень приятно. Потому что аплодисменты невероятно развращают, они душу выворачивают в обратную сторону, в ней они сеют все ростки тщеславия, которые вырастают потом в огромный бурьян, такой заросший внутри. А автографы эти – сколько раз уже прошу православных людей: ну зачем вы подходите ко мне за автографом, ну кто я такой? Автограф – это я расписываюсь в аду в своем тщеславии, зачем это нужно, неизвестно, где кто будет стоять на Страшном суде; вы, может, одесную пойдете, я, конечно, очень уповаю на милость Божию, на Его человеколюбие, но никто не знает на Страшном суде, когда оголятся все, то все твои помыслы, даже мои эти автографы будут гореть страшном огнем, напоминая мне, кто я; а вы ко мне подошли за автографом, вы будете чище меня в миллионы раз перед глазами Божьими, и этот автограф будет меня просто сжигать. Вот эти вещи меня очень смущают, и вообще, мое мнение, что православные авторы-исполнители обязаны вообще-то все донести, если у тебя есть такое послушание, это не должно быть средством заработка, это должно быть только лишь как послушание во славу Божию.
– В этой борьбе с искушением, тщеславием, гордостью, даже если что-то получилось, вытекает мысль: а как хорошо я сделал это! – Что помогает справляться с этим, по Вашим наблюдениям?
– Это самый тяжелый вопрос. Любой православный исполнитель вам скажет, что это такая невероятная борьба. Во-первых, отец Георгий, я стараюсь почаще исповедаться, почаще причащаться, то есть каждую неделю. И если бывают праздники подряд, даже беру благословение, два-три раза подряд причащаюсь. Я был в Грузии, Патриарх Илия меня пригласил в гости. Я жил в гостинице прямо возле патриархии, возле Сионского собора, и пять дней не выходил из собора. Пять дней я не мог выйти, пять раз подряд причастился, но потом, конечно, получил так, что мало не показалось, хребет трещал невероятно, но не мог оторваться. Почему – потому что сразу первое мое действие, если я, например, чувствую, что у меня начинается огонь гордыни разгораться, я иду в храм, я сразу иду на исповедь, и не важно, сколько раз. А враг-то что говорит: сколько раз уже ходишь и опять на те же грабли наступаешь! Ничего, Господь сказал апостолу Петру до седмижды семидесяти раз – так это человеку Он сказал. А неужели Господь не простит и тысячу раз в день, и тысячу раз, будет нужда и ты пойдешь в храм на исповедь. Только так, и потом каким-то образом смирять себя перед людьми.
– Преподобный Марк Подвижник говорит, что искреннее истинное смирение – это не тогда, когда человек сам униженно о себе думает или вызывается на униженное послушание, а когда он делает то, что ему говорят. Тогда здесь есть и отсечение воли – конечно, работа над собой.
– Как батюшка Серафим келейника выбирал – сервиз давал чайный: «Брось на пол» – «Да Вы что, такой красивый сервиз!» – «Свободен, до свидания».
– Спасибо большое Вам за Ваш рассказ, за Ваше свидетельство. Желаю помощью Божией Вам в Ваших трудах и в духовной борьбе. Я напоминаю нашим зрителям, что вы можете написать на наш электронный адрес ваши вопросы, завещания, пожелания. Помощи Божией вам, храни вас Господь.
Ведущий – иерей Георгий Максимов
Гость – Валерий Малышев, православный автор и исполнитель
Видео-источник: Телеканал СПАС
Комментировать