Апокалипсис в перспективе XX века

Издаваемая нами книга «Апокалипсис в перспективе XX века» является плодом многолетнего чтения Откровения св. Иоанна Богослова с известными в нашей русской литературе толкованиями на него; как, с другой стороны, и тех текущих, прямо злободневных, жизненных впечатлений от родной исторической действительности данного периода, которая настолько необычайна, прямо исключительна, что в ком только не вызывала мысли: «А действительно, вся эта длящаяся година испытаний – не есть ли она предреченные св. Иоанном «апокалиптические времена»?!» Под скрещивающимся влиянием такого двоякого рода «источников» и зародилось у нас намерение написать объяснение Апокалипсиса под приведенным заглавием.

И вот, по милости Божией, при составлении этой книги в условиях настоящего – «беженского» – существования, в наших руках оказались все же пособия, до некоторой степени достаточные в качестве более или менее точных справок при протолковании текста Откровения, необходимость которых вызывалась прежде всего требованиями научной совести. Кроме того, без этих справок у читающих почти неизбежны были бы предположения: а может быть, в экзегетической литературе есть и другие объяснения, и мнения, гораздо более состоятельные, но только неизвестные автору?

На помощь нам в этом случае пришли: 1) Толкование на Апокалипсис святого Андрея, архиепископа Кесарийского (Изд. 4-е. М., 1901) – пособие, без которого не может обойтись ни один православный толкователь; 2) Сборник статей по истолковательному и назидательному чтению Апокалипсиса инспектора Симбирской духовной семинарии М.В. Барсова (М., 1902): настольная книга, особенно для преподающих этот предмет в семинарии, заменяющая им длинный ряд собственных выписок из более ценных пособий по нему (в особенности – лекций известного профессора Московской духовной академии А.А. Жданова); 3) Иванов A.B. «Руководство к изучению священных книг Нового Завета» – общеизвестный учебник по Священному Писанию Нового Завета в VI классе семинарий: книга, которую нельзя не назвать весьма дельной; 4) Толковая Библия / Комментарий на все книги Священного Писания под ред. А.П. Лопухина, том 11: Послания ап. Павла и Откровение св. ап. Иоанна Богослова (СПб., 1914). Здесь весь текст Откровения протолкован профессором духовной академии прот. Н. Орловым.

Уже в названных курсах проф. Жданова и Орлова в значительной степени, по доброму академическому обычаю, использованы и все более солидные толкователи Апокалипсиса, главным образом – современной западной европейской науки. Но более специальным справочником по этому отделу явилась для нас диссертация В.В. Четыркина «Апокалипсис св. апостола Иоанна Богослова (исагогическое исследование)» (Пг., 1916), которая, при значительном своем объеме, почти вся посвящена приведению и попутному разбору главным образом новейших западных ученых – толкователей этой таинственной книги. Еще более полезным и необходимым для нас представлялось приведение справок из древней святоотеческой литературы, где одного «Толкования св. Андрея Кесарийского», конечно, было недостаточно. Прекрасным пособием в этом случае явилась диссертация М.Ф. Оксиюка «Эсхатология св. Григория Нисского: Историко-догматическое исследование» (Киев, 1914). Здесь, кроме обстоятельного обзора воззрений самого св. Григория по этому «апокалиптическому» вопросу, приведены обстоятельные справки о воззрениях: I) мужей апостольских; II) апологетов II века; III) св. Иринея Лионского ; IV) св. Ипполита Римского; V) св. Климента Александрийского; VI) Оригена; VII) св. Мефодия Олимпского; VIII) Адамантия; IX) св. Василия Великого; X) св. Григория Богослова. И затем, после Григория Нисского: XI) св. Епифания Кипрского; XII) св. Иоанна Златоуста; XIII) св. Феодорита Кирского; и наконец, XIV) Энея Газского. Можно сюда отнести еще: Тихомиров Е. «Загробная жизнь, или последняя участь человека» (Приложение к журналу «Русский Паломник» за 1914 г.; книга с богатой цитацией) и, почти как курьез, «Заметки на Апокалипсис» адвентистского проповедника Г.В. Волегова, представляющие интерес в смысле выяснения типа экзегетических объяснений этой темной секты наших дней. Не приводим здесь общих курсов по богословию (к кругу которых относятся и наши собственные, ранее напечатанные, работы)¹, хотя, несомненно, их воззрения и послужили теми предпосылками, кои легли в основу всех наших объяснений и взглядов. Но, конечно, главное значение в том оригинальном и существенном, что мы считаем наиболее важным в издаваемой книге, должна иметь сама указанная нами переживаемая сейчас – и Церковью, и всем человечеством – особенная наша эпоха, направление жизни которой, несомненно, определяется Всемогущею Божественною Десницею. Она разбила много заблуждений, затемнявших в былые времена духовные очи даже и святых отцов, когда они, исходя из данных своего времени, устанавливали исторический смысл тех или иных предсказаний Откровения (например, приурочение удерживающих – к Римскому государству у Иоанна Златоуста²; пророчеств семи церквам – к соответствующим городам Малой Азии еще и в XIX веке, и т.п.).

С другой стороны, та же историческая жизнь, в столь ее оригинальном, доселе никогда еще не наблюдавшемся, политико-экономическом и бытовом укладе ее, дала нам много исторических элементов для понимания грозных предсказаний Апокалипсиса, особенно из эпохи антихриста. Одни карточки Советской России да система измора лишенцев чего тут стоят!..

И потому-то труд свой мы и наименовали «Апокалипсис в перспективе XX века». И думается, многое и многое сейчас становится видным нам такое, что было, по историческим условиям своего времени, совершенно недоступно для надлежащего уяснения древним, так что то, что раньше, как сказано было пророку Даниилу, оставалось сокрытым и запечатанным до последнего времени (см.: Дан.12:9), в наши дни уже в заметной степени становится близким и понятным. Рукою Владыки жизни, таким образом, раскрываются пред нашим христианским сознанием новые страницы из судеб этой жизни. Задачей нашей работы и было желание оттенить все это пред сознанием наших православных читателей и в этом – почерпнуть новые основания и крепкой нашей вере в то, что все нити истории человеческой, развивающиеся на земле, действительно, сводятся к небу и держатся в Премудрой и Всемогущей Деснице Того, Иже бе, и Сый, и грядый...

Автор

1

Из всех 27 книг Нового Завета последняя его книга – Апокалипсис – занимает особенное место. Это – единственная пророческая книга в Новом Завете, и притом книга исключительно таинственная, почти сплошь построенная на длинном ряде загадочных, явно символических видений. И видения эти, начиная уже с 4-й главы, местом своим имеют мир небесный – не тот голубой шатер, который распростерт над нашими головами и который мы обычно называем небом, а то невидимое для телесных очей, возвышенно-духовное небо, где Бог пребывает со святыми Своими и куда и сами великие угодники Его в свои земные дни, даже и такие апостолы, как тот же Иоанн Богослов или Павел, могли проникнуть лишь в исключительные, редкие моменты, и притом – в духе, как точно и выражается о себе писатель Апокалипсиса. А вместе с тем Апокалипсис – и единственная книга Нового Завета, не положенная для чтения в церкви не только в ряду чтений Апостола на литургии, подобно всем остальным посланиям апостольским или Деяниям, но даже и чтений на паремиях, где читаются многие книги из Завета Ветхого.

Однако да не подумает кто, будто устав этот проведен в Церкви по какому-нибудь недоверию или пренебрежению к содержанию названной священной книги. Отнюдь нет. За непререкаемый и прямо богодухновенный характер ее и авторитет говорит явно и для всякого верующего убедительно уже одно то, что она включена в канон книг новозаветной нашей Библии, так что вы не найдете теперь ни одного издания последней, где бы не имелся в круге их и наш Апокалипсис, где бы, таким образом, полный состав книг подлинно богодухновенных, т.е. именно книг Божественного Откровения, не завершался данной таинственно-пророческой книгой, которая поэтому точно и именуется как в заглавии, так и в своем первом стихе Откровение Иисуса Христа. Больше того: ни для одной новозаветной книги исключительное достоинство и священная неприкосновенность ее не устанавливается в самом тексте Писания столь авторитетно и сильно, как именно для этой последней книги. Ибо, в то время как, например, во Втором послании ап. Павла к Фессалоникийцам, каковое признается одним из первых из всех написанных апостолами посланий, сказано лишь: Если же кто не послушает слова нашего в сем послании, того имейте на замечании и не сообщайтесь с ним, чтобы устыдить его. Но не считайте его за врага, а вразумляйте, как брата (2Фес.3:14–15), то в Апокалипсисе мы и в конце его, и в начале, читаем иное. Ибо там не только сказано: Блажен читающий и слушающие слова пророчества сего и соблюдающие написанное в нем (Откр.1:3), но в заключение в духе прещения говорится: Если кто приложит что к ним (пророчествам книги сей), на того наложит Бог язвы, о которых написано в книге сей; и если кто отнимет что от слов книги пророчества сего, у того отнимет Бог участие в книге жизни и в святом граде и в том, что написано в книге сей (Откр.22:18–19).

А с другой стороны, и об отношении книги Апокалипсис к нашему богослужению мы имеем полное право сказать, что ни одна книга в Библии не нашла себе такого полного и разностороннего отражения в этом богослужении, и особенно в венце его – Божественной литургии, как именно Апокалипсис, как, в свою очередь, и сам он стоит в связи с этим богослужением христианской Церкви. Ибо в символических образах этой книги справедливо видят отражение литургической практики церковной, и даже – еще за апостольский период. Таков характер уже внешних принадлежностей наших храмов: семисвещника, престола, фимиама кадильного, положения частицы мощей под престолом. Таковы и те священные возгласы наших служб, которые, по высокому их значению, и теперь положено произносить только епископам и пресвитерам (начиная с первого же возгласа литургии: Благословенно Царство... Ср.: Откр.12:10; 19:6). Такова и передача апокалиптического прославления Достоин Ты, Господи, приять славу и честь, и силу (Откр.4:11) в благодарственной молитве евхаристического канона, а равно и в песни «Свете тихий».

Но, пожалуй, еще больше эта близость Апокалипсиса к нашему богослужению сказывается в самой основной – внутренней и наиболее типично христианской – стороне литургии, этой вершины нашего молитвенного служения Богу. «В самом деле, та идея общения, единения и взаимодействия Церкви земной с невидимою небесною, которая лежит в основе и проходит сквозь все богослужение Православной Церкви, особенно же наглядно выражается в литургии, притом в ее главной и святейшей ее части, первообраз свой имеет опять-таки в изображении небесного тайнодействия в Откровении Иоанна. На престоле церкви так же, как на Небесном престоле, по представлению Церкви, восседает невидимо Сам Бог³: самый престол есть средоточие всех таинственных действий, подобно апокалиптическим светильникам, освещающим и согревающим христианские души. На престоле, как бы в деснице невидимо Сидящего на нем, Евангелие, представляющее Самого Агнца – Христа, вещающего верным... Пресвитеры, с епископом во главе, подобно апокалиптическим старцам, окружают престол, восседая на седалищах; на престоле и вокруг престола невидимо соприсутствуют им ангелы. В самом чине богослужения служители Церкви как бы прислушиваются к этим сослужащим им небожителям и вторят им. Ныне силы небесные, – поют нам на литургии Преждеосвященных Даров, – с нами невидимо служат: се бо входит Царь славы, се жертва тайная совершена дориносится (еп. Христофор)⁴. То же самое слышим мы и на других литургиях: Иже херувимы тайно образующе и животворящей Троице трисвятую песнь припевающе и прочее поется здесь в прямое соответствие 4–5-й главами Апокалипсиса и ряду других мест этой книги⁵.

Затем: «Священнослужители в своих евхаристических молитвах возносятся в небесный мир и как бы внемлют песни небожителей; в свою очередь и народ слышит ангельское славословие Свят, свят, свят и прочее в чистоапокалиптической постановке⁶. Далее, в полное соответствие видению Иоанна, падают и они пред Сидящим на престоле и приносят благодарение Богу за то, что Он сотворил мир и искупил род человеческий через смерть Сына Своего как непорочного Агнца, Плоть и Кровь Которого, по Его обетованию, в силу наития и действия Святаго Духа, призываемого Церковью, вкушают затем верующие под видом хлеба и вина. Телу и Крови Христовой поклоняются все, как бы Самому закланному Агнцу, явившемуся на престоле. Самое название просфоры, назначенной для таинства, «Агнцем», как и акт изъятия и перенесения Его на престол, есть не что иное, как символическое представление апокалиптического Агнца. И, наконец, ряд молитв и песнопений церковных, в которых возносится хвала и благодарение Богу, в общем ходе своем есть как бы свободная передача и фактическое исповедание Церковью тех молитвенных песней, какие тайновидец воспринимал из уст ангелов, животных и старцев и всего живущего на небе, на земле, под землею и прочего и которые потом символизируются и под образом гуслей и золотых чаш, полных фимиама» (еп. Христофор)⁷.

И в то же время нам совершенно понятно, почему при таком огромном – и глубоком, и существенном – отражении и представлений, и образов, и доксологий (славословий) Апокалипсиса, однако же, эта книга в своем, так сказать, голом и буквалистичном виде (да еще по типу отрывков – «зачал», как обычно читается у нас за богослужением Священное Писание) не положена для чтения за службами церковными. Ибо поистине только слепой и «прельщающий» рационализм да обычная сектантская самоуверенность и самовлюбленность могут позволять людям думать, будто Апокалипсис – книга для широкого чтения и будто бы любой и неподготовленный, и в своем сознании прямо темный читатель в состоянии – без всяких справок и чьих-либо объяснений – браться за толкование и даже просто за понимание этой высокотаинственной книги. Напоенная же мудростью от Духа Святаго, Христова Церковь не может не считаться с этим, ибо и в строе своем помнит завет апостольский: для немощных быть яко немощен (см.: 1Кор.9:22), а потому и не предлагает слишком твердой пищи тем, кому нужна и подходяща только еще пища молочная (см.: Евр.5:12). И тем не менее, как мы видели, священного характера это обстоятельство у книги Апокалипсиса не отнимает.

2

По объему своему Апокалипсис принадлежит к разряду более обширных из книг новозаветных, ибо имеет в себе 22 главы, неоспоримо объединенных между собой по своему содержанию. Но в то же время книга эта заметно распадается на две неравные части, из которых небольшая первая (1–3-я главы) резко отличается от обширной второй во многих отношениях. Правда, и там и тут передаются тайнозрителем все видения, относящиеся к миру небожителей, в то время как во второй половине сам Иоанн является по преимуществу созерцателем этих видений, наблюдавшим их как бы лично; здесь, в трех начальных главах, он лишь передает то, что слышит, является, по языку пророческому, тростью в руке скорописца (см.: Пс.44:2). Явившийся ему Спаситель как бы диктует ему Свои речи-обращения к семи малоазийским церквам, и Иоанн записывает их дословно, не присоединяя к ним от себя никаких добавлений или хотя бы замечаний. И при этом самые речи Господа носят определенный дидактический, историко-нравоучительный характер – правда, с введением попутных кратких символов, но – не больше, как это бывает в обычной образной речи, и – без построения тех больших символических изображений, как бы картин, коими наполнены главы 4–22-я. Наконец, все семь обращений к малоазийским церквам по внешности носят характер местных и частных указаний, в то время как содержание всей второй части Апокалипсиса не имеет такого местного колорита и относится, и с внутренней, и с внешней стороны, к истории и жизни всей Церкви или даже и всего мира.

Обращаясь теперь к более подробному обзору содержания книги Апокалипсис, мы видим там, в указанной первой, более краткой, части, обращение к тем семи церквам Малой Азии (точнее – западной и южной части ее), среди которых, по свидетельству церковной истории, жил и апостольствовал св. Иоанн Богослов к концу своей жизни. То были церкви (с юга на север): Ефесская, Смирнская, Фиатирская, Пергамская и несколько к востоку от Ефесской – Сардийская, и уже прямо к востоку – Филадельфийская, и южнее – Лаодикийская. При этом записи одиночных обращений Господа к этим церквам, предшествует (к концу l-й главы) предварительное общее повеление Его о том («напиши». – Ред.) в связи с описанием самого явления Спасителя – Сына Человеческого, как называется Он здесь, подобно Евангелию того же Иоанна Богослова.

С четвертой главы, как мы уже сказали, тайнозритель описывает явления уже небесного порядка. Как бы сквозь распахнувшуюся завесу видимого нашими телесными очами первого неба (т.е. окружающей земной шар атмосферы) он созерцает отмеченный выше небесный первотип нашего алтаря, где есть Престол и сидящий на нем Вседержитель в окружении сонма избранных Своих – высших из разумных Его созданий – ангелов, представляемых четырьмя духовно-разумными существами, неточно и приспособительно называемыми животными, и двадцати четырех представителей достигшего богоуподобления человечества, именуемых старцами (πρεσβύτεροι), с горящими пред престолом семью светильниками и с исходящими от него молниями, голосами и громами.

Среди этого-то окружения предстает затем в видении Иоанна пред очами его как бы закланный Агнец с семью рогами и семью очами, принимающий запечатанную семью печатями книгу, которую лишь Он один и мог открыть – и открывает.

Иоанн далее и описывает, как одна за другой снимаются эти печати, при соответствующих таинственных грозных знамениях. Среди этих знамений Иоанн слышит и моления убиенных об отмщении, и вопли ужаса караемых – от ожидания великого дня гнева Божия (после шестой печати).

Затем эту тягостную и мрачную картину грозных кар на богопротивников, ввиду непроворотного упорства их в своем грехе и нераскаянности, как светлый луч, прорезает имевшее место перед снятием седьмой печати отрадное видение торжества и прославления 144 тыс. запечатленных, по типу 12 колен Израилевых, а за ними – необозримого множества иных, убеливших одежды свои Кровию Агнца.

Но далее, по снятии седьмой печати, идет новый ряд тяжелых бедствий на земле, вызываемых звуком шести труб и предваряемых новою молитвою святых к Богу, возносимою с дымом фимиама чрез ангела к Богу (8–9-я главы). Прерываясь снедением тайнозрителем загадочной сладко-горькой книжки и потом явно историческим описанием проповеди двух великих свидетелей Божиих, которых умерщвляет зверь из бездны, описываемые в откровении грозные знамения после седьмой трубы приобретают характер все более и более ясных указаний на наступление именно эсхатологических, самых последних времен, почему на небе вслед за звуком ее и раздались голоса, говорящие царство мира соделалосъ царством Господа нашего и Христа Его (Откр.11:15).

Центральные (12-я и 13-я) главы изображают, также в символических, но и явно исторических чертах, два главнейших события или, точней, процесса этой эпохи гонений: преследования церкви от дракона-диавола и деятельность антихриста с его лжепророком. А следующая (14-я) глава, перенося снова нас на небо, изображает как ответ на все это ликование и новую песнь 144 тыс. девственников – первенцев Божиих и, вслед за призывом к покаянию трех ангелов, наступление самой жатвы – и земли в добрых злаках ее, и гроздий богопротивного винограда.

Главы 15-я и 16-я передают нам новую, и последнюю, седмерицу грозных знамений и соответствующих бедствий на земле этой заключительной мировой эпохи. То семь последних язв и семь ангельских чаш – фиалов, последовательно изливаемых на землю с новыми мучительными карами, полагаемыми на людей. Особое место занимают здесь шестая чаша, за коей три жабы – бесовские духи – собирают царей вселенной на брань Армагеддона, а равно и седьмая с заключительным совершилось, когда, при новых молениях, громах и голосах, произошло небывало великое землетрясение, завершившееся падением городов нечестия.

Эта гибель и падение всех тех центров и сил нечестия подробно и в ярких картинах передаются затем и в следующих, 17-й и 18-й, главах, приурочиваясь то к жене-блуднице, даже матери блудниц и мерзостей земных, имеющей на челе начертание Вавилон великий, то к зверю-антихристу, в изображении которого восполняются и отчетливее обозначаются черты картины главы 13-й, то, наконец, – в главе 18-й – к гибели самого Вавилона (города великого), с приведением горестных воплей всех тех, кто с ним блудодействовал, кто им жил и обогащался.

19-я глава в видении своем наглядно и с наибольшей полнотою изображает нам вожделенный и заветный для каждого верующего заключительный момент истории земной: славное и царственное явление Господа Иисуса Христа – Слова Божия – на последнюю брань с противниками Его, чтобы положить конец и насилиям, и соблазнам, и всем злоухищрениям антихриста и лжепророка его, собравших и сплотивших вокруг себя все силы богоборчества, лжи и зла; а затем – самое поражение и заслуженную гибель всех их. Поэтому и в первой половине главы с особенной полнотой и торжественностью изображается ликование всего множества пребывающих на небе, как ангелов, так и святых представителей рода человеческого, прославляющих и воцарение Господа Вседержителя, и осуждение Им великой любодейцы, которая растлила землю любодейством своим, а равно и наступление брака Агнца и приготовившей к нему себя Церкви – Жены Его.

Глава 20-я, опять как бы параллельная ей предшествующей, но расширяющая ее горизонты в изображении этой основной борьбы между светом и тьмой, святостью и от диавола идущей греховной нечистотой, также к концу своему изображает последний поход многочисленных, как песок морской, нечестивцев против возлюбленного города – Церкви и стана святых, гибель всех этих сил Гога и Магога в виде сожжения их спавшим с неба огнем и ввержение диавола на мучение в озеро огненное и серное, а затем и последний Страшный Суд над всеми, с преданием второй смерти всего, в чем возобладали начала смерти и ада. Но вместе с этим в первой половине главы тайнозритель описывает и другой период, прямо противоположный этому активному выступлению сил зла против Бога, – период тысячелетней связанности сатаны и тысячелетнего же царствования со Христом душ, обезглавленных за слово Божие и за свидетельство Иисусово, ибо лишь после сего освобожден будет сатана из темницы своей и выйдет обольщать оставшиеся вне ограды Церкви народы.

Конец Апокалипсиса, обнимающий собою главы 21-ю и 22-ю, подобно трем первым главам книги, занимает особое положение в Апокалипсисе, имеющее место уже после Страшного Суда и изображаемое в совершенно новых образах и новых горизонтах. И мы видим, что обе эти заключительные главы целиком отдаются в видениях описанию того лучшего мира, какой наступит по окончательном завершении всего этого процесса борьбы между добром и злом, Царством Христа и Вавилоном Его противника, уже по истреблении нечестивцев и ввержении в огненное озеро этого греховного трио – активных виновников греха и духовной гибели: диавола, антихриста и лжепророка. Тогда будет все новое: и земля, и небо, и в особенности нисходящий от Бога с неба святой Иерусалим (см.: Откр.21:1–2) – эта прославленная и торжествующая Церковь Божия, где в бесконечном блаженстве богообщения, созерцая самое лицо и Агнца, и Господа Бога уже в самой Божественной природе Его, рабы Его будут царствовать во веки веков. Не только никакого горя или страданий, но и ничего нечистого и проклятого не будет там, но, как в храме, будут все они пребывать там, и только сам Господь Бог Вседержитель – храм этого Иерусалима и Агнец (Откр.21:22).

В свою очередь и сама эта последняя, 22-я, глава, а с ней и вся книга завершается новым удостоверением о том, что во Христе Иисусе – весь смысл, как и исторический объем, всей общечеловеческой и даже всемирной истории, ибо Он есть Алфа и Омега, начало и конец, Первый и Последний (Откр.22:13) – для всего подлинно сущего. Се, гряду скоро, – говорит Он о той эсхатологичекой развязке, к которой сводится все содержание Апокалипсиса, – и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его. – Ей, гряди, Господи Иисусе (Откр.22:12, 20), – ответным голосом христианской любви, и преданности, и надежды отзывается за всю Церковь верных тайнозритель...

Но – как всегда у Иоанна: и в Евангелии, и в посланиях, так и здесь, в Апокалипсисе, эти светлые христианские догматы-истины и вожделенные чаяния верного Спасителю сердца устанавливаются так, чтобы сейчас же вытекала из них и соответственная реальная жизнь, в смысле свободного принятия и исполнения Его святого закона. Блаженны те, которые соблюдают заповеди Его, чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город воротами... (Откр.22:14). Или, как сказано в начале сей книги: Блажен читающий и слушающие слова пророчества сего и соблюдающие написанное в нем; ибо время близко (Откр.1:3).

3

Что касается понимания пророческих указаний книги Апокалипсис, то в толковании их тот аллегоризм, который свойственен был в древности не только александрийским толкователям Писания, но и многим из писателей Западной Церкви (например, Григорию Двоеслову), естественно, находил себе широкое приложение именно в объяснении этой, нарочито таинственной и переполненной всевозможными символами, книги. Но мы будем касаться этих аллегорических толкований лишь изредка – там, где они особенно характерны или представляются нам полезными для правильного понимания того или иного трудного для восприятия места. Да и в прошлом гораздо большую роль сыграл и больше применения имел другой прием объяснения подобных пророчеств – исторический, когда их относили то к историческим событиям первого века, то вообще ко всей эпохе первых трех веков гонений, то к турецким нашествиям и порабощению греческих областей под турецкое иго, то – еще более и чаще – к историческому положению данной Церкви уже в ближайшее к нам время (последнее – в особенности при объяснении смысла сказанного в первой части о малоазийских церквах). И нужно уже здесь отметить, что справки такого рода очень нередко также носили совершенно произвольный и явно натянутый характер.

Со своей стороны, мы теперь, в XX веке, считаем себя в данном случае находящимися в гораздо более счастливых условиях, чем все те толкователи древности или хотя бы и толковники XIX и даже первых лет настоящего, XX, века. Ибо особенно с проведенным около 10 лет тому назад выселением греческого населения из Малой Азии (в обмен на такое же выселение турок из областей греческих на полуострове Балканском), уже и последние, жалкие остатки древних малоазийских церквей, упоминаемых в Откровении, оказались после этого в истории человечества как бы нивелированными и стертыми – одинаково как в Лаодикии или Филадельфии, так и в Смирне или Ефесе и Сардах. Итак, совершенно очевидно, что отвлекавший многих, представлявшийся в прежнее время почти необходимым, поверхностный и узкий местный колорит в восприятии характеристик этих церквей по Апокалипсису⁸ теперь совершенно отпал, неоспоримо потерял всякий реальный смысл, как и самую возможность применения. И наоборот, во весь свой рост встали иные смысл и значение – общечеловеческие и не втискиваемые в рамки столетий, и вот выявлением их-то мы и займемся в объяснении соответствующих стихов первой части книги. Точно так же не больше оснований осталось через девятнадцать веков христианской истории и для применения при объяснении 17-й главы Апокалипсиса древних ветхозаветных монархий видений пророка Даниила, без коих прямо боялись обходиться толкователи этой главы в прежнее время. С ними нужно считаться, но, конечно, отнюдь не в том уродливом и жалком буквалистическом смысле, каким пользуются разные начетчики-сектанты и другие выкраиватели вымышленного земного тысячелетнего царства Христова для своих quasi-исторических фантазий.

Что касается нашего метода объяснений подобных затруднительных мест в толковании Откровения Иоанна, то мы должны назвать его типологическим. Основывается он на хорошо известном в экзегетике типологическом объяснении ветхозаветных пророчеств, т.е. научном исследовании и объяснении текста Священного Писания. Там, в уяснении смысла и особенно мессианского значения тех или иных указаний и событий Ветхого Завета, этот типологический прием особенно нагляден и понятен был при раскрытии разного вида исторических прообразов как лица Спасителя, так и длинного ряда соответствующих событий из Его жизни. Возьмем, например, из истории Моисея победу Израиля над амаликитянами, происшедшую, как известно, от знамения креста: И когда Моисей поднимал руки свои, одолевал Израиль; а когда опускал руки свои, одолевал Амалик (Исх.17:11), и так Израиль победил Амалика, и победил чрез то, что руки Моисея, при поддержке от Аарона и Ора, в таком крестообразном положении подняты были до захождения солнца. Таков этот, совершенно несомненный для нас, факт исторический, имевший место в пустыне за Чермным морем и избавивший израильтян от временных врагов их, этих разбойников пустыни. Но, соответственно сему, в Церкви, особенно в богослужении ее, это событие вспоминается как свежий исторический факт, имеющий место уже во всех веках и поколениях, и отсюда и у нас теперь как факт для нашего времени, для своего данного положения. И всегда это – победа над врагом от знамения и силы Христова креста, спасающий образ которого, тенью выявившийся в те дни у Хорива, в полной силе своей и во всемирном значении для спасения человечества дан был, по любви Христовой, там, в страданиях Его, на горе Голгофе. Тот же смысл и характер, знаем мы, – и в жертвоприношении Исаака, и в манне пустыни, и в личности Мельхиседека (как выяснил это и ап. Павел. – см.: Евр.7-я гл.), и в ряде десятков других мессианских прообразов в Ветхом Завете.

Возьмем, далее, соотносительный пример и из Евангелия. Евангелист Матфей, передав исторический факт об избиении множества младенцев Иродом в Вифлееме, добавляет: Тогда сбылось (точный термин: именно сбылось, осуществилось – в полноте исторической реальности – то, что раньше лишь намечалось, предвозвещалось как соответствующий преходящий образ) реченное чрез пророка Иеремию, который говорит: «глас в Раме слышен, плач и рыдание и вопль великий; Рахиль (праматерь евреек) плачет о детях своих и не хочет утешиться; ибо их нет» (Мф.2:17; см.: Иер.31:15). Обращаясь к тем временам, когда пророчество это было сказано Иеремией, мы видим, что частично оно имело место уже в его дни, ибо именно в Раме, как мы читаем у него в 40-й главе, собраны были иудеи после разрушения Иерусалима, чтобы оттуда переселить их в Вавилон, и, конечно, много было там и плача, и причитаний, и воплей при расставании их с родной землей (хотя детей их там и не убивали), причем сам Навузардан (представитель завоевателя Навуходоносора) засвидетельствовал тогда пророку: Господь Бог твой изрек это бедствие на место сие (Иер.40:2). Но истинное и полное свое осуществление предсказание это получило уже при рождении Христа, когда действительно вопли и рыдания матерей 14 тыс. младенцев от Вифлеема долетали и до Рамы и намеченное в прообразе исполнилось в ту пору именно в полном типе.

Но особенно типичное и ближе всего относящееся сюда применение подобного типологического вида пророчеств имеем мы в Новом Завете у того же Иоанна Богослова, в Первом его послании, и по вопросу, имеющему ближайшее отношение к Апокалипсису, – когда он говорит об антихристах. Дети! последнее время, – писал он (совершенно в духе апокалиптического: время близко. – Откр.1:3; 22:10). – И как вы слышали, что придет антихрист (по-славянски точнее: антихрист грядет), и теперь появилось много антихристов, то мы и познаем из того, что последнее время (1Ин.2:18). Здесь единственное число антихрист ὁ ἀντίχριστος, 22-го стиха, несомненно, обозначает антихриста в определенном и точном смысле слова как единичную историческую личность, мнози же антихристы – это его предтечи, т.е. все те лжеучители и соблазнители, которых в послании апостол характеризует главным образом как еретиков с религиозной стороны (отвержение Отца и Сына), а в Апокалипсисе – по преимуществу как лжецов и насадителей нравственной развращенности и нечестия. И вот, применительно к такому, типологическому, восприятию открываемых от Бога данных, мы и в вопросе об апокалиптических пророчествах во всех соотносительных случаях считаем вполне уместным, и для понимания – прямо полезным, допускать не однократное, а повторное проявление тех свойств и событий, о коих идет речь там, а равно и, так сказать, нарастание положительных или отрицательных эпох и процессов, и может быть, в связи с этим – целую вереницу активно действующих в данном направлении лиц и моментов. Так и побеждающие в добре и правде, тем более – убиенные за свидетельство Иисусово, и держащиеся учения Валаама и знающие глубины сатанинские, как и души, царствующие тысячу лет, – все это проходит чрез всю общечеловеческую историю, а последние – чрез историю общехристианскую. И вот в этом длительном, как бы органическом, росте своем, постепенно намечая и полней и полней выявляя соответственный свой тип к последнему – эсхатологическому – концу, тянутся все они к той поре, когда жатва всякая созреет и плевелы и пшеница расчленятся и обособятся уже в совершенно чистом и законченном виде, сложившись в исчерпывающий, в полной мере выражающий их психологическую природу, тип, и когда, соответственно этому, и наступит последний же, действительно Страшный и грозный суд, а с ним и за ним воздаяние и как бы ликвидация всякого греха, нечистоты и неправды.

Обращаемся теперь к последовательному чтению и объяснению текста Апокалипсиса.

Приступая, таким образом, к последовательному обозрению глав и стихов Апокалипсиса, мы в первых (1–8) стихах имеем пред собой как бы вступление в эту новозаветную пророческую книгу. И в этом вступлении сразу дается, уже отмеченное нами, точное наименование книги, как именно Откровение Господа Иисуса Христа; откуда и в дальнейших стихах речь идет о Нем же, с приведением соответствующей доксологии – прославлений – Его и тех основных истин о Нем, которые и будут затем раскрываться во всем Апокалипсисе: о грядущем Пришествии Его и о вечности Его, с указанием, что Он есть начало и конец всего существующего.

1. Откровение Иисуса Христа, которое дал Ему Бог, чтобы показать рабам Своим, чему надлежит быть вскоре.

Это откровение у людей, по Андрею Кесарийскому, «бывает во время озарений владычествующего ума, или в видениях, посылаемых Богом во сне, или в состоянии бодрственном при помощи Божественного осияния».

В данном случае, очевидно, нужно разуметь это последнее.

При этом нас не должно смущать выражение: Дал Иисусу Христу Бог показать рабам Своим, коим Сын Божий ставится как бы в подчиненное положение к Богу. Спаситель здесь мыслится как Первосвященник – Небесный Ходатай и Представитель рода человеческого, возглавляемого Им, и, таким образом, со стороны Своей человеческой природы.

Не забудем, что именно Иоанн, писатель Апокалипсиса, в своем, четвертом, Евангелии, как равно и в самом Апокалипсисе, «более всех изображает Его в чертах возвышенных и выражениях Божественных».

«Выражение быть вскоре (как и ряд соответствующих: время близко, се гряду скоро) означает то, что некоторое из предсказанного в Откровении находится, так сказать, под руками; да и то, что относится к концу, не замедлит прийти, так как у Господа тысяща лет... яко день вчерашний, иже мимо иде»

(Пс.89:5; 2Петр.3:8)⁹

1–2. И Он показал, послав оное чрез Ангела Своего рабу Своему Иоанну, который свидетельстввал слово Божие и свидетельство Иисуса Христа и что он видел.

Здесь, таким образом, во-первых, еще раз удостоверяется, что Откровение усвояется, так сказать – в смысле авторства, не человеку писателю, а Самому Господу Иисусу Христу. Во-вторых, указывается, что передать это Откровение Он, как слуге Своему, поручил ангелу (как это мы дальше и увидим из содержания большей части глав Апокалипсиса). В-третьих, что возвещено оно Иоанну с удостоверением, что Иоанн есть истинный свидетель – μάρτυς – в евангельском смысле: а) как апостол, возвещавший слово Божие и свидетельство Иисуса Христа; б) как исповедник, кровью своей засвидетельствовавший истинность этой проповеди своей, и в) как пишущий не то, что он как-либо измыслил (например, в каком-либо творчестве поэтическом, как плод фантазии своей), но именно то самое, что он реально, на самом деле видел, свидетелем чего подлинно был.

3. Блажен читающий и слушающие слова пророчества сего и соблюдающие написанное в нем; ибо время близко.

«Прославляет, – говорит Андрей Кесарийский, – тех, которые читают и слушают для дел, потому что кратко время, предложенное всем для делания и получения (точнее – приобретения) блаженства. Делайте, Дóндеже день есть: приидет нощь, егда никтоже может делати (Ин.9:4)», – говорит Господь в Евангелии. Иначе: при сравнении сей кратковременной жизни с будущей близко время воздаяния за подвиги»¹⁰. И это тем более, что так близок к каждому из нас смертный его час, когда обрываются у нас все земные перспективы и счеты и настает уже не время купли, а время отчета и заслуженного, доброго или недоброго, ответа – на частном, а затем и всеобщем суде Христовом.

С 4-го по 8-й стихи 1-й главы содержится вступление Иоанна в пишемую им книгу, которая по этому своему началу, как и концу ее (Откр.22:21) представляет собой литературную форму послания, напоминающего послания ап. Павла. В этом вступлении содержится: 1) приветствие писателя семи церквам, находящимся в Асии, с прославлением Господа Иисуса Христа (4–6-й стихи) и 2) главная мысль всей книги (7–8-й стихи).

4. Иоанн семи церквам, находящимся в Асии: благодать вам и мир от Сущего, и Который был, и грядущего¹¹, и от семи духов, находящихся перед престолом Его, и от Иисуса Христа...

Здесь впервые перед нами священное, библейское, число «семь», которое потом будет приводиться в целом ряде апокалиптических символов (7 духов, 7 светильников, 7 ангелов, 7 печатей, 7 труб и т. д.).

Частных церквей, подобных Ефесской, Смирнской и т. д. было тогда, конечно, не семь, а очень и очень много, ибо христианство распространилось к концу I века, когда писался Апокалипсис, по всей Римской империи. Но апостол «послал только седмим церквам. Так сделал ради седмеричного числа, знаменующего таинственное всех сущих церквей», ибо открываемые им ко всей Церкви Христовой относящиеся великие и священные тайны, даваемые в символах, требовали приведения числа священно-символического. И еще сделано это, как указывает тот же св. Андрей, «по соответствию сего числа настоящей жизни, в коей принят седмеричный круг дней. По той же причине упоминает только и о семи ангелах и семи церквах»¹². Так и вообще в Библии «семь» есть число священное, число полноты и законченной округленности, употребляемое там в очень многих местах (Жданов)¹³. Не забудем, что и у пророка Даниила, когда идет речь о таинственно-великих и священных временах, счет времени определяется опять-таки седминами и полседминами (что сохранено и в Апокалипсисе), и это не только применительно ко временам Второго пришествия, но и Первого пришествия Христова. В тексте благословения выражение: Благодать вам и мир от Сущаго, и иже бе, и грядущаго, по истолкованию древних толковников Андрея, Арефы и Икумения, «равносильно – от Триипостасного Божества» (Жданов)¹⁴, и тогда «словом Сый означается Отец, сказавший Моисею: Аз есмь Сый (Исх.3:14); выражением Иже бе – Слово, Которое в начале бе к Богу (Ин.1:1); словом грядый – Утешитель, всегда нисходящий на церковных чад во святом крещении и во всей полноте имеющий снизойти в будущем веке» (см.: Деян.2-я гл.)¹⁵. Однако здесь лучше согласиться с проф. А. Ждановым, который отдает предпочтение другому толкованию тех же толкователей: «Может быть, не безосновательно прилагать «ό c3v» и прочее (т.е. все благословение) к Отцу (одному), потому что Он содержит в Себе начало, средину и конец всего сущего»¹⁶, а главное – потому, что и о Сыне, и о Духе Святом сказано будет дальше, непосредственно за этим.

И от семи духов, находящихся пред престолом Его. Согласно с большинством толковников, под выражением семь духов в выписанном тексте нужно разуметь Бога Духа Святаго. И опять нас не должно смущать то обстоятельство, что Он – третья Ипостась – называется здесь прямо после Бога Отца, ибо и у апостола (Павла), как оттеняет св. Андрей, «Божественные Ипостаси поставляются прежде и после без всякого различия»¹⁷; святому же Иоанну естественно было здесь слова Иисуса Христа поставить уже после – потому что именно о Нем далее и пойдет нарочитая и более полная речь.

Но спросят: почему же здесь Святой Дух обозначен не обычным Своим именем, а под этим образным выражением? На это ответим: Апокалипсис – книга пророческая, отсюда и образная речь в нем; и так как седмеричное число в Священном Писании постоянно означает нечто священное или совершенное, то посему и в этом месте оно означает Святого и Совершенного Духа, Который (как ясно Он назван в подобном месте в Апокалипсисе – 4:5) есть дух Божий (ср. еще: 3:1 и 5:6). Напротив, совсем неприемлемыми представляются у писателей неправославных те совершенно произвольные толкования этих слов о семи духах, когда под ними «разумеют или семь ангелов, или семь основных форм откровения Иисуса Христа, семь очей или свойств Иисуса Христа»¹⁸. Явный произвол последних видов перетолкования этих слов о семи духах, когда их приурочивают к личности Иисуса Христа, виден уже из того, что именно о Нем дальше и следует вся речь. А с другой стороны, было бы совершенно необъяснимо и более чем странно, если бы в этом, традиционно апостольском благословении давалось бы благословение от Отца и Сына, а в средине, наряду с Ними, от каких-то свойств или форм Его же или хотя бы от ангелов и в то же время вовсе не было бы при этом упомянуто Третье Лицо Святой Троицы – Дух Святый, как это принято и как, по существу, необходимо в подобных благословениях.

Что же касается, в частности, ангелов, то «нигде ангелы не поставляются в такое положение между Отцом и Сыном, как в этом толковании; и меньше всего это могло быть здесь, где Отец и Сын молитвенно призываются как источники благодати и мира для людей, чего безусловно нельзя относить к ангелам. Хотя ангелы в Священном Писании и называются духами, но нигде они не называются духами Божиими (Откр.4:5) – потому что выражение Дух Божий заключает в себе понятие Божества и употребляется только в приложении к Святому Духу и никогда к ангелам или к другим каким-либо тварям». Достойно также замечания при этом, что хотя неоднократно упоминаются (в Апокалипсисе) эти семь духов, но нигде о них не говорится во всех таких случаях, чтобы они поклонялись Богу или Агнцу, как это не раз сказано о всех других, упоминаемых там, существах: и об ангелах вообще, о четырех зверях (живых существах), и о двадцати четырех старцах¹⁹. И наоборот, понимание выражения семь духов в смысле обозначения «Всесовершеннейшего Духа, Бога Духа Святаго», имя Которого в апостольских приветствиях всегда поставлялось наряду с Отцом и Сыном, вполне соответствует и другим местам Апокалипсиса, и вообще слову Божию. В 5-й главе Апокалипсиса мы читаем: Агнец имеет семь рогов и семь очей, которые суть семь духов Божиих, посланных во всю землю (Откр.5:6). «Семь рогов означают полную, всеобщую власть над всем, семь очей – совершеннейшую премудрость (и всеведение) и семь духов – Всесовершеннейшего Духа, именно, как Он здесь называется, Духа Божия»²⁰.

Но, конечно, число «семь», как множественное число, означает Святаго Духа отнюдь не по Его существу, Его Лицу или Его природе, но по Его действию, указывая только различие Его служений и дарований, в таком же полном соответствии тому богатству этих даров духовных, о котором не раз говорит ап. Павел (например, 1Кор.12-я гл.).

Совершенно согласно с этим и сказанное пророком Исаией в его предсказании о Духе Божием, которого он изображает также в семи следующих свойствах, говоря: И почиет на нем (т.е. Спасителе – Отрасли от корени Иесеева) Дух Божий, дух премудрости и разума, дух совета и крепости, дух ведения и благочестия; и исполнит его дух страха Божия (Ис.11:2–3). Это-то пророчество Исаии, слова которого о помазании Духом Господним Сам Иисус Христос прилагал к Себе (см.: Лк.4:18–19), нужно думать, и послужило как бы подпочвою для приводимого выражения Апокалипсиса и должно являться основным источником для объяснения данного символа о семи духах Божиих у Престола Божия. И здесь мы также имеем семь духов в одном Духе Божием, Которым помазан был Иисус Христос.

«Нам остается только еще объяснить слова – находящихся пред престолом Его. Если здесь, как сказали мы, под семью духами нужно разуметь «Духа Божия», то следовало бы ожидать, что Он будет изображен находящимся не пред Престолом, но на самом Престоле». Однако такое положение становится вполне понятным, когда мы вдумываемся в самый смысл данного символа. Дух Святой, как уже и сказали мы, изображается здесь не со стороны своей Божественной природы, а такой Своей благодатной – животворящей и спасающей – деятельности, какую и обещал Ему для людей Спаситель в Своей Прощальной беседе (см.: Ин.14–16-я гл.) и в какой Он и до Второго пришествия Христова пребудет для Церкви. Эта «Параклитская» деятельность Третьей Ипостаси направлена с неба на землю, от Престола Божия в мир человеческий, а потому и сам Дух Утешитель в дарованиях Своих символизируется здесь как «находящийся пред Престолом», «горящий пред Престолом» (см.: Откр.4:5), как, далее, и теми семью очами у Агнца, которыми Он смотрит на спасаемый Им мир и которые (тоже) суть семь духов Божиих, посланных во всю землю (Откр.5:6). Подобно этому и Господь Иисус Христос, от самого Вознесения Своего седящий, как исповедуем мы, одесную Отца, в видении великого Своего исповедника Стефана представляется вставшим с Престола, чтобы «укрепить его и потом принять к Себе», ибо первомученик засвидетельствовал сонму своих убийц: Вот, я вижу небеса отверстые и Сына Человеческого, стоящего одесную Бога (Деян.7:55–56)²¹.

5. ...И от Иисуса Христа, Который есть свидетель верный, первенец из мертвых и владыка царей земных.

Здесь восполняется и заканчивается благословение от Триипостасного Божества, и, как всегда в христианстве, благодарная любовь искупленных изливается в словах прославления, где исповедуется царственное величие Спасшего нас и свидетельствуется премирное значение дела, совершенного Им.

Свидетель верный (μόρτυς ό πιστός²²). Эпитет свидетель, как знаем мы, в Новом Завете употребляется в смысле апостольства (вы свидетелие сим. – Лк.24:48), пророчества, как не раз мы увидим в Апокалипсисе, и исповедничества, как назывались «свидетелями» в древней Церкви все мученики. Из этих трех признаков такого христианского свидетельства (т.е. пророческого, апостольского и исповеднического), во всей идеальной полноте по справедливости принадлежащих Иисусу Христу, данное свидетель верный берется здесь по преимуществу в этом последнем смысле. Иоанн Богослов не на то обращает внимание читающих, что «Христос был проповедником истины, а на то, что Он умер исповедником ее и крестная смерть Его есть высшее завершение Его апостольской и пророческой миссии» (Жданов)²³.

Первенец из мертвых. Смысл этого выражения и его значение для нас давно уже были оттенены и точно обозначены христианскому миру ап. Павлом (см.: 1Кор.15:20–23, 45–47) и особенно хорошо передается там параллельным славянским выражением: начаток умершим бысть. Да, как с Адама пошла в человечество смерть и каждая жизнь необходимо, как закон, заканчивается этою смертью, так от Христа – нового Адама, этой новой всеобщей Главы верою привившегося Ему человечества, с той же и большей силой необходимости пошла, именно началась, жизнь, и отсюда, как такой же закон, всякий, верующий в Него, если и умрет, живет; и всякий, живущий и верующий в Него, не умрет вовек, ибо, как сказал Он там – у гроба Лазаря: Я есмь воскрешение и жизнь (Ин.11:25–26). Самое слово первенец (тем более начаток) в коренном смысле своем носит в себе, затем, идею следования за ним и второго, и третьего, и т. д. – множества уподобляющихся Ему в восстании

из мертвых лиц, как, в свою очередь, все это необозримое множество последующих Спасителю в переходе от смерти к жизни необходимо, в следовании своем, предполагает для себя такого начинающего, первого, каковым и является Христос, Первенец из мертвых.

Владыка царей земных. «Это второе (тесно связанное с первым) следствие крестного свидетельства Христова в отношении к Нему Самому – облечение высшею царственною властью над всеми владыками земли. В Ветхом Завете устами пророков Бог возвещал о Мессии: Я сделаю Его первенцем, превыше царей земных (Пс.88:28); дам народы в наследие (Ему) и пределы земли во владение (Пс.2:8; ср. Пс.9:6–7 и далее; Дан.7:12–14)» (Жданов)²⁴. С явным пользованием этим последним – Данииловым, хорошо знакомым ученому синедриону пророчеством Сам Господь Каиафе на суде Своей смерти сказал: Отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных (Мф.26:64; У Луки – на утреннем суде: Отныне Сын Человеческий воссядет одесную силы Божией. – Лк.22:69). И в полное соответствие объясняемому здесь изречению Апокалипсиса (но в еще большем объеме), перед Вознесением Своим Он открыл Своей Церкви, собранной на горе Галилейской, об этом Своем владычестве: Дана Мне всякая власть на небе и на земле (Мф.28:18; ср.: 1Кор.15:6). По Божеству Его, эта высшая, надмирная власть всегда принадлежала и принадлежит Ему как Единородному Сыну Божию, как Единому от Троицы – Господу Вседержителю. Но и в человечестве Своем Он приобрел эту власть, как точно засвидетельствовал другой апостол – посетитель неба, писавший о Нем, что Он смирил Себе, послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя. Темже и Бог Его превознесе и дарова Ему имя, еже паче – превыше – всякого имене. И посему-то, говорится у апостола далее, пред Ним, и об этом царственном имени Его, всякое колено поклонится небесных и земных и преисподних – во всех сферах, вся вселенная (и небо, и земля, и самый ад), и всяк язык исповестъ, яко Господь (а потому неизмеримо паче царей земных) Иисус Христос в славу Бога Отца (Флп.2:8–11).

Славословие – стихи 5–6: Ему возлюбившему²⁵ нас и омывшему нас от грехов наших Кровию Своею и соделавшему нас царями и священниками Богу и Отцу Своему, слава и держава во веки веков, аминь.

Началась во вступлении вся эта, молитвенного характера, речь о Боге, как мы видели, благословением от всей Святой Троицы; здесь же, в данном славословии, говорится, как и перед этим, только об Иисусе Христе. И как мы уже оттеняли, это вполне понятно. Во всем Апокалипсисе действующим лицом является именно Он: «Ему собственно принадлежит Откровение (см.: Откр.1:1; 22:16); Он обращается к семи церквам как Судия и Владыка их (2-я и 3-я гл.); Он же как Агнец снимает печати книги Откровения (5-я гл. и след.), ведет победоносную борьбу со зверем, лжепророком и сатаною (19-я гл.); является, наконец, Судьею всего человечества (20-я гл., ср.: 1:7) и воцаряется в Небесном Иерусалиме (21-я гл.)». Поистине, вся книга Апокалипсис есть книга об Агнце – Победителе, с прославлением Его нераздельно с Богом и Отцом, а далее – и всех верующих в Него. К сказанному об Иисусе Христе в благословении, где «сила выражения сосредоточивается на высоком достоинстве и значении Лица Богочеловека», здесь, в славословии, присоединяется теперь указание на те «заслуги и благодеяния» Его, которые особенно должны действовать на сердце каждого из читающих книгу, вызывая в нем чувства благодарной любви и умиленного прославления. «Итак, Иисус Христос прославляется за то, что Он по любви своей к роду человеческому (τω άγαπωντι) искупил (омыл его), освободил его от грехов кровию Своею. Сила греха является как бы узами, связующими человечество, или темницею, лишающею его свободы (ср.: Рим.5:21; 6:12, 18, 20, 23). Воскресший Спаситель растерзал эти адские узы, связующие людей законом греха (ср.: Рим.7:21, 23), и как Первенец из мертвых, второй Адам, основал на месте царства греха, рабства и смерти новое царство – святости, свободы и жизни» (Жданов)²⁶.

Сотворил есть нас цари и иереи Богу и Отцу Своему. Ясно, что и то и другое нужно понимать здесь в возвышенном, духовном смысле, что речь здесь идет о том священном и царственном достоинстве нашем, которое дано нам во Христе и через Христа Спасителя, ибо Он разорвал смертью Своею завесу – средостение греха, отделявшего дотоле падшее человечество от Бога, и отмыл с нас эту греховную скверну. Мы знаем, что и вообще в слове Божием сравнивается это небесное звание наше прежде всего с достоинством царским – все верующие называются сынами и наследниками Царствия (см.: Мф.13:38; Иак.2:5); а в Апокалипсисе побеждающим обещается сидение на Престоле вместе с Иисусом Христом (см.: 3:21).

Так это и в настоящей жизни: добродетель христианская, а с ней и вся жизнь подлинно христианская – поистине высокая степень, величие действительно царственное. И эту царскую силу свою должна она являть видимо уже и теперь в каждом из нас. Возьмем в пример любовь христианскую: не напрасно ведь закон ее называют законом царским (см.: Иак.2:8). И в самом деле, «если бы, – говорит св. Златоуст, – любовь везде обреталась преизбыточно, какие бы проистекали от этого блага!.. Не было бы нужды ни в законах, ни в судилищах, ни в наказаниях. Если бы все любили и были любимы, никто бы не обижал ничем никого, но и убийства, и брани, и междоусобия, и хищения, и лихоимства, и вся злая истребились бы». Таковы царские действия любви... Желаете знать, какую дает она силу тем, кого соединяет? «Где любовь, – продолжает св. Златоуст, – там един бывает множествен; если единодушны будут два или десять, уже един не един есть, но каждый из них бывает десятерократным, и обрящеши в десяти единого, и в едином десять... Что ж, если их тысящи? В каждом найдешь силу тысящей. И что еще? В каждом любящем найдешь и силу Божию всемогущую: ибо пребываяй в любви в Бозе пребывает, и Бог в нем пребывает» (1Ин.4:16)²⁷, говорит в своем послании тот же писатель Апокалипсиса, апостол любви.

Если, таким образом, царственное достоинство христианина осуществляется по преимуществу в исполнении «царского закона», закона любви, то, соответственно этому, наше священство духовное преимущественно выражается другою главной добродетелью христианскою – смирением и самоотвержением, – добродетелью, которая творит из всего существа нашего жертву, благоугодную Богови, которая освящает и все прочие добродетели. И тот же Иоанн Златоуст, сопоставляя нашу христианскую жизнь с ветхозаветною, с ее кровавыми жертвами, говорит: «Имеем и мы в самих себе различные жертвы, не те, которые совершаются по закону, а те, которые приличны благодати евангельской». И перечисляет затем, помимо жертвы Евхаристии, таких жертв 10: жертва мученическая (см.: Рим.12:1), т. е. принесение тела, или жизни, в жертву Богу; жертва молитвы (см.: Пс.140:2); жертва воскликновения (см.: Пс.26:6), или славословия; жертва правды (см.: Пс.4:6); милостыни (см.: Иак.1:27); хвалы (см.: Пс.49:14); проповедания (см.: Рим.15:16), или благовествования Христова, и особенно – жертва сокрушения духа и смирения (см.: Пс.50:19)²⁸. И, конечно, в таком именно смысле призывал христиан и ап. Петр к этому духовному священству, когда писал им: Вы, приступая к Господу, камню живому, человеками отверженному, но Богом избранному, драгоценному, и сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный, священство святое, чтобы приносить духовные жертвы, благоприятные Богу Иисусом Христом (1Петр.2:4–5). И само собой понятно, что такое священство духовное не только должно быть, так сказать, затаенным идеалом для каждого верующего христианина, но и живым и действенным стремлением его, коим должна определяться и к небу возвышаться вся его собственно христианская, внутренняя жизнь. В меру сил и усердия своего, каждый из нас, кто бы он ни был, священник ли или мирянин, в одинаковой степени должен в наследственном тлене и греховной природе своей вырабатывать этот камень живой и духовный, соделываться достойным членом святой и непорочной Невесты Христовой – возлюбленной Церкви Его.

А с другой стороны, отсюда ясно нам и то, что как не станет никто отвергать царство и вообще власть, видимую из-за того, что названы мы в Апокалипсисе царями, так не вправе никто отвергать и священство видимое лишь потому, что названы мы там иереями. Напротив, самое это церковное наше священство, или пастырство, для того именно и установлено, чтобы созидать в нас такое иерейство духовное. Ибо так должен разуметь нас человек, заповедал ап. Павел, как служителей Христовых и домостроителей тайн Божиих (1Кор.4:1); мы соработники у Бога, а вы Божия нива, Божие строение, – писал он в том же послании несколько раньше (1Кор.3:9). Все мы освящаемся и вырастаем духовно в Церкви, через участие в ее жизни, ее таинствах, а таинства эти совершают и могут совершать только на сие поставленные преемники тех, кого Сам Он послал в мир (см.: Ин.20:21), т.е. законные служители ее, и потому они и даны ей от небесного Главы ее – к совершению святых, в дело служения, в созидание Тела Христова (т.е. Церкви. – Ефес.4:12). И так именно созидается здесь Божий дом среди пребывающего на земле грешного мира, эта Христова Церковь, как истинный род избран, царское священие, язык свят, людие обновления (1Петр.2:9).

Далее следует указание на главное и важнейшее событие Откровения: стихи 7–8 этой первой главы. Оно соответствует гомилетическому «предложению» в проповедническом слове²⁹ и как бы намечает основное содержание и главную тему всей книги Апокалипсис.

7. Се, грядет с облаками, и узрит Его всякое око, и те, которые пронзили Его; и возрыдают пред Ним все племена земные. Ей, аминь.

Се (ἰδού – вот) употребляется обычно для живости представления того, о чем говорится дальше, а также чтобы оттенить степень уверенности писателя в том, что это так именно будет, как и дальнейшее грядет (ἔρχεται: Он, т.е. Иисус Христос, о Котором только что говорилось в славословии); слово это поставлено в настоящем времени вместо будущего для той же наглядной живости представления. Со облаки – μετὰ τῶν νεφελῶν – окруженный облаками. Мы уже видели, что Сам Господь указал на этот образ славного Второго пришествия Своего в ответе Своем на суде синедриона (см.: Мф.26:64; Мк.14:62), приведя дословно выражение об этом пророка Даниила (см.: Дан.7:13). Но символ облака и вообще в Библии был обозначением небесной славы, величия и могущества³⁰, как, с другой стороны, грозная, мрачная туча являлась символом гнева и ярости Иеговы, шествовавшего на ней, как царь против врагов (см.: Пс.96:2–4, ср.: Исх.19:16,18). Так как образ этот (шествия на облаках) сохранился и в Новом Завете (например, в истории Преображения и в эсхатологической речи Спасителя. – См.: Мф.24:30 и параллельные тексты), то несомненно, что и в данном случае μετὰ τῶν νεφελῶν указывает как на то, что Он придет со славою, во всем величии Небесного Царя, так и на то, что придет Он и как Судия всего мира (см.: Мф.25:31 и след.)³¹.

И узрит Его всяко око и иже Его прободоша. Эта новая подробность в характеристике Второго пришествия Христова оттеняется прежде всего, как и предшествующая, по линии противоположения этого Пришествия первому. Тогда как первое было в уничижении и в безвестии, так что при рождестве Его самый Вифлеем, как и Иерусалим, и не подозревали, что родился Христос Спаситель, – это Второе пришествие, напротив, будет как в величии и славе, так и воочию всех, и уже не только верующих, но и неверующих, даже и тех, кто отверг Его на земле. И несомненно, когда ап. Иоанн писал здесь: узрят и те, иже Его прободоша, то разумел в этом случае то самое исполнение пророчества Захарии (см.: Зах.12:10), которое он же оттенил потом в своем Евангелии (Ин.19:37: воззрят нанъ, егоже прободоша).

И плач сотворят о Нем вся колена земная. И опять здесь – точное соответствие известному выражению эсхатологической беседы Спасителя: Тогда (при виде знамения Сына Человеческого) восплачутся все колена земная (Мф.24:30). Как известно, состояние плача и рыдания у людей бывает двоякого характера: и как высшее проявление печали бо яже по Бозе, которая покаяние не раскаянно во спасение соделовает (2Кор.7:10); и как выявление и плод печали мирской, которая, по тому же тексту, смерть соделовает, особенно когда соединяется она с ожесточением сердца, и злобным противлением, и самоотстаиванием своего пребывания во лжи и пороке. А потому спрашивается: в каком же смысле понимать этот плач племен при Втором пришествии Господа? По разъяснению проф. А. Жданова, глагол κόψονται (плач сотворят) буквально означает «бить себя в лицо, грудь, голову (терзаться), биться, убиваться и употребляется для выражения крайней степени скорби, горя или отчаяния» (в Откр. еще см.: 18:9; ср.: Лк.8:52 – удочери Иаира и 23:27 – у иерусалимлянок во время несения Иисусом Христом креста). И вот г.Жданов совершенно убедительно о том плаче, о котором говорится в данном месте 1-й главы Апокалипсиса, категорически утверждает: «Это не будут благотворные слезы радости или раскаяния; это – слезы и скорбь бессильной злобы, отчаяния после бесплодной и безуспешной борьбы с Царством Мессии и после жестоких казней гнева Божия» (см.: 16-я гл. и др.; ср.: 6:15–17; 19-я гл.)»³².

«Ей, аминь означает «совершенно, так»: ибо сими словами означается один и тот же смысл как на греческом, так и на еврейском языках. Аминь – да будет»³³.

8. Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь, Сущий, и Который был, и грядущий³⁴, Вседержитель.

Слова Альфа и Омега обозначают начало и конец, как это и указывается в тексте далее, ибо этими двумя буквами начинается и заканчивается греческий алфавит³⁵, т.е. того языка, на котором и дан нам от Бога Новый Завет. По тому же толкованию Андрея Кесарийского, «словами Алфа и Омега означается Христос как Бог, содержащий все, безначальный и бесконечный: Сый, и прежде сый, и конца не имый, соприсносущный Отцу»³⁶. Таким Он является прежде всего по Своему Божеству. «Как прежде Альфы нет буквы и в алфавите, так первее Христа нет иного Бога. Христос, как сын Божий, есть начало без начала (в смысле возникновения из ничего), и притом так, что не было времени, когда бы Его не было. Он – прежде всех, и всяческая в Нем состоятся (Кол.1:17; ср.: Пс.89:2–3). И как Омега – последняя буква (после которой их нет), так и после Христа нет никого, и притом невозможно, чтобы Он когда-либо перестал существовать» (прот. Дебольский)³⁷. Таким же является Христос и по Своему отношению к тварям. Мы все хорошо знаем, что Он есть начало всех тварей, ибо вся Тем быша, и без Него ничтоже быстъ, еже быстъ (Ин.1:3), почему точно и называется в том же Апокалипсисе началом создания Божия (Откр.3:14). И как Альфа и Омега охватывают собою и содержат внутри себя все прочие буквы, так и о Христе мы уже приводили слова: всяческая в Нем состоятся, «в Нем и под Ним» соединяется все небесное и земное (Ефес.1:10), так что Церковь – Тело Его – становится полнотою Наполняющего все во всем (Ефес.1:23), и мир будущего мы мыслим тем Его Царствием, коему, по слову Благовещения, не будет конца (Лк.1:33).

И таким образом, Христос есть также и конец всех тварей, или последняя конечная их цель. Все Им и для Него создано (Кол.1:16)³⁸. «Он есть цель врожденного бесконечного стремления людей. Все, которые на своем поприще житейском являются, хоть в какой-нибудь степени, добрыми деятелями и подвижниками, находят в Нем вечный покой души и приобретают неувядаемый венец победы. Христос есть Завершитель всего; всех ведет к вожделенному концу и к собственной славе. Но и с достижением последней цели как Сам Он не перестает быть, так и то, что Он доводит до совершенства, не уничтожается, а пребывает в вечной славе» (Дебольский)³⁹. Потому и все Божественное Откровение, в особенности новозаветное (для которого Завет Ветхий – лишь тень), как известно, и начинается речью о Христе (в церковном годовом чтении) – возвышенным богословием Иоанна о Логосе – Боге Слове и заканчивается Апокалипсисом его же, где и вся главная речь, и заключительные стихи – все также говорят об Иисусе Христе.

Видение Господа посреди семи светильников

С 9-го стиха 1-й главы начинается, так сказать, самое изложение содержания Апокалипсиса и передается первое видение Иоанна, представляющее, как мы знаем, первую из двух частей этой книги.

9. Я Иоанн, брат ваш и соучастник в скорби и в царствии и в терпении Иисуса Христа, был на острове, называемом Патмос, за слово Божие и за свидетельство Иисуса Христа⁴⁰.

Остров Патмос, 18 миль в окружности, относящийся к группе островов Споради, высящийся в виде двух огромных гор, соединенных узким перешейком, в 40 милях от Малой Азии, по свидетельству римских писателей того времени Плиния и Страбона, стал с царствованием имп. Домициана местом ссылки для государственных преступников, этих каторжников древности. Сюда в 95 году сослан был, после мужественного исповедничества, и Иоанн, проведший здесь полтора года и совершивший там, как читаем мы в его житии, много чудес; здесь он и написал книгу Апокалипсис. В этих несомненных исторических данных мы находим объяснение ко всем частностям стиха 9-го, причем обращает на себя внимание формулировка того места, где говорится об этом подвиге исповедничества: Соучастник в скорби и в царствии, и в терпении Иисуса Христа. Слова эти указывают нам, во-первых, на то, что скорбь и терпение Христово переносил не один Иоанн, но соучастниками в этом были и те «братия», коим писал Иоанн, так что, очевидно, гонение простиралось и на Малую Азию, где его читатели жили, а отсюда целию написания книги Апокалипсис было и утешение подвергшихся испытанию его современников, а за ними и всех последующих христиан, так или иначе оказывавшихся в том же положении (и в числе их, конечно, не меньше – и тех, кто живет так и в наши дни). Во-вторых, утешение это дается уже в самых этих словах: как в напоминании о том, что это есть терпение Иисуса Христа, ибо пример Самого Спасителя не может не укреплять верующего христианина, так в особенности в указании на соучастие «в царствии с Ним». Слова Иисуса Христа, нужно думать, относятся к этому слову царствии, так что, указывая на соучастие и общность братий своих в данном случае с собою, Иоанн сначала оттеняет это благостное преимущество – соразделять превыше всего ценное соцарствие Христу (см. объяснение стиха 6-го) и затем уже, как необходимое для этого, и терпение и соучастие с Ним в скорби.

10–11. Я был в духе в день воскресный и слышал позади себя громкий голос, как бы трубный, который говорил: Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний; то, что видишь, напиши в книгу и пошли церквам, находящимся в Асии: в Ефес и в Смирну, и в Пергам и в Фиатиру, и в Сардис и в Филадельфию и в Лаодикию.

Слова Я был в духе Андрей Кесарийский передает в толковании как «объятый Святым Духом»⁴¹. Но как будто лучше согласиться здесь с проф. Ждановым, что «дух – πνεῦμα – не означает здесь личности Духа Святаго», но что это было особое, возвышающееся над обычным, внутреннее состояние, которое не раз называется в Деяниях έκστασις (Деян.10:10; 11:5; 22:17), а оттуда и в нашем языке тоже принято называть экстазом. «Ап. Павел ясно различает (см.: 1Кор.14:14 и далее) две сферы душевной жизни: а) γίνεσθαι ἐν τῷ νῷ (ср.: 2Кор.12:2) и б) γίνεσθαι ἐν πνεύματν (или ἐν ἑαυτῷ в Деян.12:11). Первое обозначает обычное состояние души (с рассудочным течением мыслей), сопровождающееся полным самообладанием и самоощущением. Второе имеет место тогда, когда человеческий дух, при воздействии Духа Божия, добровольно становится Его разумным орудием и погружается в таинственную область невидимого и сверхъестественного, причем он до известной степени освобождается от связи с собственным телом (2Кор.12:2–4) и вместе с тем от стесняющих ограничений пространства и времени»⁴².

Ἐν τῇ κυριακῇ ἡμέρᾳ – в день Господень (славянский – недельный, русский – воскресный): «Очевидно, это был тот день недели, который св. Иоанн вместе с другими христианами привык проводить в служении Господу»⁴³. Нужно заметить, что в греческом народе воскресение так и зовется кратко – κυριακῇ, даже без слова ἡμέρᾳ. Слышал⁴⁴... громкий голос. Хотя проф.

Жданов настойчиво заверяет, что голос этот «не был голосом Иисуса Христа» (см.: Откр.1:13 и далее 2:1), а был голосом без обозначения лица или голосом ангела (см.: Откр.1:1), но с этим нельзя согласиться, ибо слова, возвещаемые этим голосом, – Я есмь Алфа и Омега, Первый и Последний – применимы только к Божеству – или к Отцу, или, вернее, как в других местах (см.: особенно Откр.22:13), к Иисусу Христу, Которого далее Иоанн и созерцает в видении. По поводу того обстоятельства, что голос этот «раздался позади апостола», проф. Жданов метко указывает, что «едва ли что другое может в одинаковой степени поразить человека, возбудить его внимание и довести его слух, а в особенности зрение, до высшей степени напряжения, как неожиданный голос сзади» (ср.: Иез.3:12)⁴⁵.

О самом повелении записать то, что видит, в книгу и послать семи городам Асии мы уже говорили в начале.

12–13. Я обратился, чтобы увидеть, чей голос, говоривший со мною; и, обратившись, увидел семь золотых светильников и, посреди семи светильников, подобного Сыну Человеческому, облеченного в подир и по персям опоясанного золотым поясом.

«Голос, который слышал апостол, – по св. Андрею, – не был чувственный», т. е. не был звуками обычного земного порядка. И далее он указывает, что как видение было духовное, так и слышание, «ибо духовное видение и слышание означает одно и то же. Обратившись же, увидел семь золотых светильников (ниже их называет церквами), а среди них Христа – подобна Сыну Человечу (ибо Он вместе и Бог, но не простой человек); и облаченного в подир, как Вышняго, по чину Мелхиседекову (Пс.109:4), архиерея»⁴⁶.

Так и пояс «назван златым для означения высшего превосходства чистоты и нескверности»⁴⁷. Что же касается указания Апокалипсиса на то, что пояс этот был препоясан не по бедрам (как подпоясывались рабы), а по груди, то это, конечно, придавало особенное величие всей фигуре Явившегося.

14–16. Глава Его и волосы белы, как белая волна, как снег; и очи Его как пламень огненный; и ноги Его подобны халколивану, как раскаленные в печи; и голос Его как шум вод многих. Он держал в деснице Своей семь звезд, и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лице Его как солнце, сияющее в силе своей.

Внешний вид Иисуса Христа описывается Иоанном в чертах, символически указывающих на Его Богочеловеческое достоинство как Вечного и Могущественного Царя и Судьи мира. Так, белизна волос Его говорит о предвечном рождении Его как Сына Божия, как равно и об Его Божественном всеведении (см.: Дан.7:9), а с другой стороны, те же «седины – принадлежность маститой старости – служат символом властного авторитета в судебных делах, потому что старцы у евреев, как и вообще на Востоке, пользовались высоким уважением», почему им и поручался суд. В дальнейших главах Апокалипсиса мы действительно и видим Иисуса Христа с такими свойствами. Огненный блеск Его очей есть также указание на Его свойство как всемогущего, Всеведущего и Правосудного Судии; ими Он, по Андрею, «и просвещает святых, и опаляет нечестивых»⁴⁸. «Ноги явившегося Господа показались тайнозрителю издающими такой блеск, какой происходит от расплавленного халколивана (ливанская медь)». По разъяснению св. Андрея, «таким видом и свойством ног Иисуса Христа пред Иоанном выяснялась благоуспешносгь евангельской проповеди чрез апостолов Христовых, для которой нужны ноги как бы из твердой меди, нужно рвение столь же горячее, как горяча расплавленная медь»⁴⁹. Голос звучит особенною мощью, как всезаглушающий гул разбушевавшегося моря или многих водопадов, «и имел целью силою своего звука придать более торжественности Откровению и сообщить ему большую степень впечатления»⁵⁰, а вместе с тем указывал, насколько слышна была эта проповедь апостолов в мире, ибо во всю землю изыде вещание их, ив концы вселенныя глаголы их⁵¹. Под символом семи звезд, по объяснению Самого Спасителя, разумелись ангелы церквей. Обоюдоострый меч, исходящий из уст Господа, несомненно, – и по соответствующему разъяснению ап. Павла – есть слово Божие и, конечно, ближайшим образом – «то самое откровение, которое намерен сообщить Иисус Христос чрез св. Иоанна в Апокалипсисе»⁵². И наконец, «лик, или вид, Христа, сияющий, как солнце, когда оно достигает полноты своего блеска, есть образ неизреченной славы Его как Сына Божия, Солнца Правды» (Жданов)⁵³, а также можно в этом видеть «указание на теплоту и свет Божия слова».

17–20. И когда я увидел Его, то пал к ногам Его, как мертвый. И Он положил на меня десницу Свою и сказал мне: не бойся; Я есмь первый и последний и живый; и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти. Итак, напиши, что ты видел, и что есть, и что будет после, сего. Тайна семи звезд, которые ты видел в деснице Моей, и семи золотых светильников, есть сия: семь звезд суть Ангелы семи церквей; а семь светильников, которые ты видел, суть семь церквей,

«И когда апостол пал как мертвый, к ногам Христа, Господь, укрепляя, сказал ему: не бойся, потому что Я, безначальный и бесконечный, пришел не умертвить тебя, но ради вас Сам был мертв и имею ключи ада и смерти – т.е. смерти телесной и душевной»⁵⁴.

Дважды вводимый здесь признак живый (ὁ ζῶν) уже в Ветхом Завете усвоялся Богу, входя в состав пророческой клятвенной формулы жив Господь (3Цар.22:14; 4Цар.2:4), чем оттенялась противоположность Его бездушным и мертвым богам народов языческих. Как живый, Он непрестанно обнаруживает Свою Божественную деятельность в истории мира, бодрствует и промышляет о человеке, избавляет и спасает, умерщвляет и оживляет, поражает и исцеляет, совершает чудеса и знамения на небе и на земле (Дан.6:27, 1Цар.2:6–7; Втор.32:39). Так и в Евангелии Спаситель не раз указывал на Себя как на источник и принцип жизни (особенно в беседе с Марфою, передаваемой тем же Иоанном Богословом пред воскрешением Лазаря. – см.: Ин.11-я гл.). Понятие царственного величия и могущества в Иисусе Христе изображается, далее, в словах: И имам ключи ада и смерти. Обладание ключами (ср. Мф.16:19: ключи царствия; Лк.11:52: ключ разумения; Откр.9:1: ключ кладязя бездны и 20:1: ключ бездны) есть символ полной власти над известной областью, с правом открывать и закрывать доступ в нее. Ад в Священном Писании часто изображается в виде темницы или крепости с воротами и запорами (см.: Пс.9:14; 106:18; ср.: 1Петр.3:19), а смерть телесная, когда отверзает душе человека, не омытого Кровью Христа, врата адовы (шеол; см.: Пс.88:48–49), и сама у прор. Исаии называется вратами ада, вратами преисподней (см.: Ис.38:10). Отсюда и данный образ – ключи смерти и ада. Таким образом, всю эту речь явившегося Господа можно передать такими словами: «Я – твой всемогущий и вечный Творец и премудрый Промыслитель. Я вечен по Своему Божеству. Я испытал и общую всем людям участь смерти. Но Я воскрес Своею Божественною силою. Ради Своих добровольных страданий Я имею ключи ада и смерти, т.е. имею власть над тем и над другою, ибо победил диавола»⁵⁵.

А затем Господь повелевает Иоанну записать все виденное – записать 1) ту обстановку, среди которой он получил свой Апокалипсис (что видишь); 2) то, что он узнал о состоянии малоазийских церквей (что есть), и 3) то, что, по Божьему откровению. должно совершиться в будущем... Стих 20-й: Семь церквей (мы уже знаем, что в библейском словоупотреблении число семь обозначает законченность и полноту) «названы здесь вместо единой Вселенской Церкви, вместо всех христиан, ибо для всех их (Откр.1:1) назначено это откровение Божие»⁵⁶. О символе семи светильников, под коим явлены были эти церкви Иоанну, св. Андрей в своем толковании Апокалипсиса пишет так: «Так как истинный Свет есть Христос (см.: Ин.1:9), то обогатившиеся Его просвещением подобны светильнику, просвещающему тьму настоящей жизни. – Собственно же светильниками называются церкви, как обладающие светилами, содержащими, по апостолу, слово животно (Флп.2:15–16). Светильники и свещники суть золотые, по причине честности и непорочности их веры»⁵⁷.

Что касается семи звезд, кои, по указанию Самого Господа, Ангелы седми церквей суть, то у толкователей Апокалипсиса в понимании этих ангелов наблюдается ощутительное различие. Св. Андрей, объясняя это место, говорит: «У каждой из них (церквей) предстоит ангел хранитель (см.: Мф.18-я гл.)»⁵⁸. Григорий Богослов категорически заявляет: «Верую, что особенный ангел покровительствует каждой церкви, ибо так научает меня Иоанн в Откровении». Почему, прощаясь с Константинопольской церковью, он взывает: «Простите, ангелы, надзиратели сей церкви и также моего здесь пребывания и отшествия отсюда». Так и Епифаний Кипрский, «основываясь на тех же словах Апокалипсиса, называет ангелов хранителями церквей и стражами алтарей», а св. Амвросий утверждает, что «для защищения всякой паствы Божией Господь поставляет не только епископов, но определяет и ангелов», а св. Василий Великий изгоняемых пресвитеров утешал тем, что с ними «пребывает ангел хранитель церкви»⁵⁹. Проф. Жданов, приведя эти свидетельства св. отцов, ссылается затем и на ряд видений, где ангелы выступали в житиях святых как хранители храмов и алтарей (св. Архипа, преп. Аммония, Феодосия Печерского). Отсюда, говорит он, и входя в храм для молитвы, мы вступаем, так сказать, в земное небо – «приступаем ко граду Бога живого и тмам ангелов» (Евр.12:22), входим в молитвенное общение с блаженными духами, возносящими молитвы наши пред алтарь Вышнего (см.: Откр.8:3)⁶⁰.

Однако из той же глубокой древности идет и другое понимание семи ангелов церквей – как предстоятелей их, епископов, которое мы находим у блаж. Августина (IV–V века) и Иустина Философа (II век) и которого по преимуществу держится наша Православная Церковь. Оно, бесспорно, подтверждается и самим текстом Апокалипсиса, ибо в следующих (2–3-й) главах Господь обращается к ангелам этих семи церквей поодиночке с такими словами и в таком тоне, что несомненно имел в виду земных предстоятелей и представителей их. Но принято Церковью и верование в ангелов хранителей алтарей и храмов, как это особенно ясно сказывается в чине церковного освящения их; так что для нас, православных, приемлемо и то и другое понимание.

1–3. Ангелу Ефесской церкви напиши: так говорит Держащий семь звезд в деснице Своей, ходящий посреди семи золотых светильников: знаю дела твои, и труд твой, и терпение твое, и то, что ты не можешь сносить развратных, и испытал тех, которые называют себя апостолами, а они не таковы, и нашел, что они лжецы; ты много переносил и имеешь терпение, и для имени Моего трудился и не изнемогал.

«Со второй главы начинается изложение тех самых посланий, которые св. Иоанн должен был написать и послать малоазийским церквам. Все семь посланий по своей внешней форме весьма похожи одно на другое и одинаково состоят из: а) надписания, б) вступления, в) главной части, г) призыва и д) награды. В надписании указывается наименование церкви; во вступлении изображается явившийся Иоанну Господь с атрибутом, соответствующим состоянию данной церкви; в главной части говорится об ее достоинствах и недостатках; в воззвании – призыв к совершенной жизни (и часто к исправлению); награда же является возмездием за эту жизнь (Орлов). На первом месте среди семи церквей поставлена церковь Ефесская, не только как ближайшая к о. Патмосу»⁶¹, но и как главная из них, ставшая в истории центром одной из виднейших в Азии соответствующей митрополии. То был «славный старинный город на берегу Икарийского моря между Смирной и Милетом». И вот «к предстоятелю (ангелу) этой Ефесской церкви Господь обращается, указывая на те самые Свои атрибуты»⁶², которые только что были указаны в общем видении, через что такое Его указание принимает на себя характер эпитетов наибольшего объема и, так сказать, более устойчивого типа, т.е. дольше и больше проявляющегося в истории Его церкви, именно – на те же семь светильников и семь звезд. Знаю дела твои, говорит Небесный Владыка, т.е. «всю твою жизнь», как в смысле тех усилий, кои свойственны всем стремящимся к христианскому нравственному совершенству, так и еще более того терпения, «с которым ты переносишь от язычников все преследования и стеснения»⁶³. А мы уже из книги Деяний (17-я гл.) и посланий ап. Павла (см.: 1Кор.15-я гл.) знаем, что преследования и гонения в Ефесе возникли с самого насаждения в нем церкви – уже при Павле и повели к мученической кончине и поставленного им там любимого ученика апостола св. Тимофея. «В похвалу Ефесянам поставляется и их отношение к развратным»⁶⁴, т.е. к тем испорченным и вредным для других, худшим членам Ефесской церкви, христианам только по имени, которые унесли из язычества привычную ему распущенность и в новую веру, на что найдем мы указание уже в посланиях ап. Павла (к Коринфянам и к Титу – о жителях Крита). «Одобряет (Ефесскую церковь) также и за то, что, не веря всякому духу, испытывала называвших себя апостолами и, признав их лживыми, не принимала»⁶⁵.

4–5. Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою. Итак, вспомни, откуда ты ниспал, и покайся, и твори прежние дела; а если не так, скоро приду к тебе и сдвину светильник твой с места его, если не покаешься.

Итак, «похваляя церковь в двух или трех отношениях, в одном зазирает и порицает ее» (что и помещает в середине, а похвалы с той и другой стороны). Здесь, говорит св. Андрей, Он «стыдит и порицает за охлаждение в любви к ближнему и благотворительности»⁶⁶. «А так как ничто не может заменить любви, то Господь повелевает, в тоне строгости, ефесянам оставить гордость своего христианского ведения и трудничества, покаяться в теперешней своей холодности (и жесткости) и возвратиться к прежним делам любви»⁶⁷. При этом в определении понятия «покаяние» греческим термином указывается здесь его высокохристианская природа и наш православный его смысл. «Покайся – μετανόησον – заключает в себе, по справедливому разъяснению А. Жданова, более осуждения прошлого и сокрушения о нем, как понимают обычно покаяние, тем более не юридическое снятие вины, как трактует его Римская церковь. Термин греческий указывает здесь на зачатки другой, новой жизни (μετανοεῖν: переменить настроение). Перемена душевного настроения, усвоение прежних истинных начал деятельности неизбежно должны были вести за собой прежние успехи в нравственной жизни и сопровождаться прежними делами. Отсюда: И первая дела сотвори»⁶⁸. В 5-м стихе Господь грозит ефесянам, если они не исправят своего поведения, карающим посещением Своим, предупреждая их, что Он тогда сдвинет светильник их с места его. «Сдвинутие светильника, или церкви, по авторитетному изъяснению св. Андрея, есть лишение Божественной благодати такой церкви, которым повергается она в волнения и колебания от духов злобы и пособляющих им злых людей»⁶⁹. Угроза, вызывающая и нас, православных русских людей, на многие и горькие размышления, и особенно теперь – в переживаемую нами тяжелую годину смут и испытаний. Ибо едва ли кто станет отрицать то, что многие такие колебания и волнения подлинно обуревают ныне нашу Церковь⁷⁰, и если не одумаемся, не переменимся и истинно не раскаемся мы, то нужно бояться, как бы сдвиг светильника нашего не становился в дальнейшем все более ужасающим и полным.

6–7. Впрочем, то в тебе хорошо, что ты ненавидишь дела Николаитов, которые и Я ненавижу. Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам: побеждающему дам вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божия.

«По свидетельству Иринея, Епифания и Иеронима, Николай, изверженный диакон (один из семи диаконов церкви Иерусалимской. – См.: Деян.6:5), был чистейший антиномист⁷¹; по свидетельству же Климента Александрийского, он был строгим аскетом, воздерживался от супружеских сношений со своей женою и требовал умерщвления плоти», что было, однако, понято и развито его учениками «в смысле антиномистического разврата» (Жданов)⁷². В Ефесе николаиты были ненавидимы и изгнаны, так как представляли своим учением в тоне такой распущенности совершенную противоположность нравственности христианской, из-за чего характеристика этой церкви в данном отношении как началась, так и заканчивается похвалой от Господа.

Воззвание 7-го стиха, обращаемое к Ефесской церкви, «есть обычный в Христовом учении призыв к внимательности», усугубляемый в Евангелии особенно в последних речах и притчах Спасителя. При этом здесь, как и во всех последующих апокалиптических воззваниях, речь ведется уже не от имени Иисуса Христа, как в основной части этих семи обращений, а от имени Святаго Духа: объяснить это можно тем, что именно «Дух Святой есть та сила, которая просвещала и ветхозаветных пророков, апостолов, а теперь самого Иоанна; а равно – и вообще всякого верующего при усвоении Откровения»⁷³. К этому нужно добавить, что и Сам Спаситель в Своей Прощальной беседе ученикам Своим о Духе Утешителе указывал, что именно Последний будет их научать и, как Дух истины, утверждать в истине, а при этом не иное какое-либо, а Его же учение и дело будет возвещать, ибо от Моего приемлет и возвестит вам (Ин.16:14). Возвещаемая в заключение всей речи к Ефесской церкви награда «вполне соответствует предыдущему изображению достоинств ефесских христиан», ибо им за подвиг исповедничества, терпение и воздерженность обещается вкушение от древа жизни в раю Божием⁷⁴.

8–9. И Ангелу Смирнской церкви напиши: так говорит Первый и Последний, Который был мертв, и се, жив: знаю твои дела, и скорбь, и нищету, – впрочем ты богат, – и злословие от тех, которые говорят о себе, что они Иудеи, а они не таковы, но сборище сатанинское.

«Смирна принадлежит к числу древнейших городов Малой Азии. Смирнская церковь возникла после 70 года»⁷⁵, и в ней много потрудился ученик Иоанна Богослова священномученик Поликарп. Христианская Церковь сохранялась в ней в лучшем виде и большем числе паствы и в последующие века, даже до двадцатых годов XX века... Говорит Первый и Последний. По объяснению св. Андрея, «Он Первый как Бог и Последний – как соделавшийся человеком в последние времена и отверзший нам жизнь вечную Своею тридневною смертью... Знаю твои скорби и нищету телесные, которые терпишь ради Меня, будучи уязвлен неверными и лишаем имущества; богат же ты в духовном, потому что имеешь сокровища, сокрытые на селе сердца своего (ср.: Мф.13:46). ...Я знаю и злоупотребления сатанинского сборища, так как они суть не то, чем называются: небо иже яве, иудей есть... но иже в тайне (Рим.2:28–29). Иуда же означает исповедание и покаяние»⁷⁶.

10–11. Не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть. Вот, диавол будет ввергать из среды вас в темницу, чтоб искусить вас, и будете иметь скорбь дней десять. Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни. Имеющий ухо слышать да слышит, что Дух говорит церквам: побеждающий не потерпит вреда от второй смерти.

По разъяснению прот. Орлова, в этих словах смирнянам давалось предсказание, что «в недалеком будущем им предстояло подвергнуться великим скорбям, особым несчастьям и гонениям». Однако смирняне должны были видеть и то, что Господь Вседержитель «смотрит на них Своим всевидящим оком» и в этом для них – первое и основное утешение. Дальнейшим утешением должно было являться то, что указан был им и главный виновник этих страданий, а также их цель, как и недалекий конец их. «Гонение на христиан и заключение многих из них в темницу произойдет по наущению диавола (см.: 1Петр.4:12). Но Бог, попустивший диаволу в ближайшее время воздвигнуть гонение против смирнских христиан, ограничит его деятельность непродолжительным временем»⁷⁷ – «только в продолжение десяти дней», как оттеняет св. Андрей⁷⁸. По вопросу о 10 днях проф. Жданов приводит восемь видов понимания этого десятидневного срока: а) десять дней понимаются в смысле переносном, или символическом, и означают: 1) неопределенный и вместе с тем продолжительный срок; 2) неопределенный и краткий срок; 3) число 10 есть символ численной полноты и означает строго определенный, полный период времени, соответствующий высшим промыслительным планам Провидения, и притом период малой продолжительности; 4) 10 дней – 10 лет; 5) 10 дней – 10 гонений против всей церкви; 6) 10 дней – 10 эпох, или периодов, гонений от основания церкви до кончины мира и 7) 10 дней – всегда (в соответствие десяти заповедям). И наконец, 8) некоторые толкователи понимают слова эти в собственном, буквальном смысле, впрочем, очень немногие⁷⁹.

Итак, по связи речи ясно, что общий смысл данного указания утешительный и направляется к оттенению, как и привели мы из толкования св. Андрея и прот. Орлова, непродолжительности срока гонений. Округленная оформленность этого срока (10) особенно подчеркивает то обстоятельство (о котором люди так склонны бывают в пору террора гонений забывать), что они, эти гонения, лишь попущены от Бога и именно до времени (Рим.11:25) – на свой определенный срок и потому терпящему их нужно смотреть вперед, в ожидании намеченного уже конца. В особенности срок этот должен был представляться малым сравнительно с указываемой к концу этой же книги общеизвестной тысячью лет, на кои связывается сатана.

Но не можем мы согласиться и с г. Ждановым, который, конечно, впадает в крайность, понимая срок в кратких днях – «или ровно 10 дней, или «несколько» дней, немногим больше, немногим меньше десяти – безразлично»⁸⁰. Исторически такое понимание неправдоподобно – таких десятидневных гонений в описываемую здесь эпоху мы не знаем; да и не соответствует такой буквализм и вообще типу указаний Апокалипсиса. И невольно сопоставляется в этом случае общепринятый в церковной истории счет 2,5-вековой эпохи гонений на христиан от язычников (римской власти и народа) в 10 главных гонений. Конечно, и в Смирне все эти гонения должны были сказываться каждый раз. И каждое из них, пожалуй, могло указываться и в один день, тем более что самые вспышки в пору их бывали и непродолжительны. Но, с другой стороны, эти отдельные гонения при том или другом императоре, при всей их спорадичности⁸¹ и перерывах, органически были между собой связаны, постепенно расширялись, усиливались и нарастали, представляя собой действительно один общий десятиступенный, или десятидневный, период.

Буди верен даже до смерти, и дам тебе венец жизни. Удивительно красивое, сжатое и сильное по содержанию выражение, охватывающее самую сущность, самый корень и центр подвига христианского! Добродетели нет без испытаний как своего рода жизненной пробы (нарочитой проверки) ее от Промысла Божия и как свободного выявления нашим «я» того нашего духовного характера и типа, какой наживается в нас в земные наши дни заповеданными Евангелием нашими добровольными и напряженными усилиями⁸² в сторону достижения нравственного совершенства.

Верность, беззаветное и самопреданное до конца следование своим верованиям и принципам – вот основной долг каждого из нас пред Небесным Владыкой нашей жизни, верность в малом (Мф.25:21–23; Лк.16:10), создающая исключительную добросовестность истинного христианина во всяком положении, во всяком служении, и в то же время – верность и «в великом», доходящая до полного самопожертвования, пример которого показал Сам Христос (см.: Ин.10:11; 15:12–23), та верность «свидетельства», которая не устрашалась, как у всех мучеников, и самой смерти. Буди верен даже до смерти, и дам ти венец жизни. Пред очами смирнян и на самом деле ценой этой верности стояла почти неизбежная смерть; но нет, то для истинно мудрого и рассудительного христианина не смерть, а жизнь, и жизнь эта увенчает такого исповедника Христова венцом единственно ценным, почетным и прекрасным, венцом вечного соцарствия со Христом и с избранными сопрестольниками Его.

«После обычного призыва к внимательности смирнским христианам сообщается и обещание награды», и награда эта есть естественный и необходимый плод такой «засвидетельствованной» (μάρτυς) верности их: возвещается им от Духа «избавление от второй смерти. Вторая смерть – именно геенна (см.: Мф.5:29–30; Лк.12:5). Она есть смерть и вторая, и иная (особенная). Она наступает только для тех, которые уже подверглись действию первой смерти, т. е. разлучению души и тела, и состоит в окончательном лишении человека Божественной благодати», в полном отнятии у него Духа жизни. «Освобождение от этой-то вечной смерти, другими словами – от вечных мучений, и обещает Господь смирнским христианам, гонимым за веру»⁸³.

12–13. И Ангелу Пергамской церкви напиши: так говорит имеющий острый с обеих сторон меч: знаю твои дела, и что ты живешь там, где престол сатаны, и что содержишь имя Мое, и не отрекся от веры Моей даже в те дни, в которые у вас, где живет сатана, умерщвлен верный свидетель Мой Антипа.

Пергам – третья малоазийская церковь, к ангелу которой обращается Господь в 12-м стихе, – в древности был главным городом в Мизии и некоторое время даже столицей Пергамского царства. В еще большей мере, чем Ефес, Пергам был видным и деятельным центром язычества. Два культа в особенности сосредоточивались в Пергаме: культ цезарей, тот религиозно­государственный культ, который всего более вредил христианству, ибо, благодаря ему, веру эту, принципиально не допускавшую никаких обожествлений, не исключая, конечно, и императоров, можно было трактовать государственным преступлением⁸⁴, и еще больше культ Эскулапа, почитание которого было очень распространено в Римской империи. Эскулап так и назывался тогда Pergameus deus – бог пергамский. «Со времен знаменитого Галена при храме Эскулапа образовалось обширное учено-религиозное учреждение, напоминающее нынешние клиники, где право лечить было присвоено исключительно жрецам Эскулапа», чем, само собой понятно, закреплялась связь этой медицины с языческим идолослужением. «Змей, будучи символом пергамского бога (Эскулап и изображался с жезлом в руке, около которого обвивался змей как символ волшебной и таинственной целительной силы) и потому обыкновенно живым содержавшийся в его храме, был для христиан предметом отвращения, как символ князя тьмы, орудие диавола. Так что и самый город Пергам может быть назван по преимуществу престолом сатаны»⁸⁵. В похвале пергамским христианам им ставится в заслугу твердое содержание веры среди этого самого грубого и фанатического языческого населения, причем такая твердость исповедничества приурочивается к тому моменту, когда умерщвлен был верный свидетель Христов Антипа. То была подлинная историческая личность (память 1l апреля), прославленная Церковью в лике святых: епископ Пергама Антипа был сожжен в 93 году, при Домициане, во внутренности раскаленного медного быка, который упоминается еще при Феодосии Великом (в конце IV века), когда он был привезен в Константинополь.

14–16. Но имею немного против тебя, потому что есть у тебя там держащиеся учения Валаама, который научил Валака ввести в соблазн сынов Израилевых, чтобы они ели идоложертвенное и любодействовали. Так и у тебя есть держащиеся учения Николаитов, которое Я ненавижу. Покайся; а если не так, скоро приду к тебе и сражусь с ними мечом уст Моих.

Напоминающая слова к ефесянам о николаитах укоризна по адресу части жителей Пергама за увлечение этой ересью приводится здесь с наибольшей полнотою. Мы видим здесь два существенных признака в учении и практике этих пергамских антиномистов: «вкушение идоложертвенного и блуд, во имя превратно понятых любви и свободы христианской» (Жданов)⁸⁶ – извращения христианства, против коих предохраняла Церковь апостольская христиан из язычников, как мы видим это и в посланиях Павла (например, 1Кор.6-я гл. и след.), и в Деяниях (постановление Апостольского собора – 15-я глава).

Небесный Владыка, укоряя Пергам за снисходительность к таким беззаконникам, указывает здесь и ветхозаветный библейский прототип их – в Валааме, корыстном мадиамском пророке времен Моисея, по совету которого моавитский царь Валак соблазнил на оба эти греха израильтян (см.: Числ.25:1–3), следствием чего было поражение 24 тыс. согрешивших евреев.

Покайся – призывает Пергам Спаситель (весь город, а не только виновных, чрез что указывается ответственность и того общества, где такие грешники терпимы). А если не так, то скоро приду к тебе и сражусь с ними мечом уст Моих. Вот действие на нечестивых того обоюдоострого меча, о котором сказал Господь еще в начале речи к Пергаму и который видел Иоанн исходящим из уст Его уже в 1-й главе, в самом видении (см.: Откр.1:16). В данном случае, по словам прот. Орлова, «под этим мечом можно разуметь необычайное действие Промысла Божия, поражающего иногда нечестивых по одному изречению Его всемогущего слова»⁸⁷. В самом деле, как меч обоюдоострый рассекает всякий предмет, на который направлен, поразит ли его той или другой своей стороною, так действует и слово Божие, расчленяющее Истину от всякой примеси неправды и проникающее, по определению ап. Павла, до разделения духа, и души, и тела (Евр.4:12).

17. Имеющий ухо слышать да слышит, что Дух говорит церквам: побеждающему дам вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает.

Спрашивается: что означает эта символическая сокровенная манна, от коей обещает Господь дать вкусить побеждающим? Проф. Жданов приводит две группы толкователей, в зависимости от того, к настоящей ли земной или будущей небесной жизни относят они исполнение слов этих. В свою очередь и те, кто относит осуществление этого вкушения манны уже к настоящей жизни, распадаются опять на две же группы.

1) Одни, главным образом православные толкователи (начиная с древнейших – Андрея Кесарийского и Арефы), видят в этой манне сокровенной «Хлеб жизни Небесный, с небес для нас сшедший и соделавшийся для нас ядомым»⁸⁸, т. е. Христа, Которого верующие приобщаются в таинстве Евхаристии. У писателей же западных – и католических, и протестантских – мы находим стремление понимать эту манну мистически-субъективно, причем они видят в ней то «неизреченную сладость, которая соединяется с мистическим созерцанием Божественного Существа» (Бернард Клервосский), то «сладостное ощущение душевного мира, подаваемое верующим свыше для утешения в скорбях настоящей жизни»; иные же, в духе основного протестантизма, вообще «благодать, спасающую избранных, слово Божие» (Жданов)⁸⁹.

2) Наконец, «другая часть толкователей, – говорит А. Жданов, – с полным правом и основательностью, относит награду эту к будущей блаженной жизни. В этом случае «манна» означает или вообще сладость вечного блаженства, или Самого Иисуса Христа как источник жизни и блаженства»⁹⁰, а вернее – и то и другое вместе. Не возражая здесь проф. Жданову, мы думаем, однако, что это объединение приведенных видов понимания сокровенной манны нужно провести еще дальше: вместе же нужно разуметь здесь и это будущее, и теперешнее наше евхаристическое приобщение ко Христу, в смысле достойного и ощутительно питающего наш дух принятия в оставленной Им в Церкви земной – этом царстве благодати – Пренебесной Его жертвы, т.е. Тела и Крови Христовых. Но, конечно, это – лишь предначинательно и сокрыто ныне под общеведомым вещественным земным покровом. В полноте же и явно ощущаемой реальности, в соответствие пищи ангельской, дано оно будет там, в Небесном Иерусалиме, где будет уже «непосредственное насыщение Христом, источником жизни» (ср.: Откр.21-я гл.)⁹¹. Об этом-то истинном и всесовершенном причащении нами Христа священнослужители постоянно молитвенно возглашают в алтаре при Тайной Вечере – литургии во взятой из Пасхального канона песни: О Пасха велия и священнейшая, Христе, подавай нам истее (истиннее, т. е. именно еще более естественно и полно) Тебе причащатися – в невечернем дни Царствия Твоего. И Сам Господь, на Тайной же Вечере в Сионской горнице, о нем же, этом наиреальнейшем и высшем причащении Ему, говорил апостолам – представителям Его Церкви (Лк.22:15–16, 18 и особенно 29–30: И Я эавещаваю вам, как завещал Мне Отец Мой, Царство, да ядите и пиете за трапезою Моею в Царстве Моем, и сядете на престолах судить двенадцать колен Израилевых). Некоторое понятие об этом насыщении можно составить «из слов 16-го псалма, где описывается блаженство праведника сравнительно с грубыми чувственными утехами грешников: в то время как люди мира, для которых высшее благо заключается в пределах земной жизни, наполняют чрево свое (см.: Пс.16:14; ср.: Флп.3:19), праведник в правде взирает на лице Божие и насыщается образом Божиим» (Жданов)⁹². Насыщуся, внегда явити ми ся славе Твоей (Пс.16:15). Но само собой понятно, что это – только общая среда, как бы общая атмосфера того будущего блаженного, реального и полного насыщения побеждающих сокровенной манной – Богочеловеком Христом.

Обратимся теперь ко второму виду награды, которая обещается христианам Пергама: И дам ему камень бел, и на камени имя ново написано, егоже никтоже весть, токмо приемляй. Ψήφος λευκή (буквально камень белого цвета) у древних обозначал счастливый жребий и применялся главным образом в суде, на играх, на выборах (проф. Жданов)⁹³. Во всех этих трех смыслах, близких по существу, мы и можем принять понимание данного символа ψήφος λευκή: а) на суде, как символ оправдания, и в данном случае в смысле – до белизны снега и чистой волны очищающего и обеляющего оправдания всех тех, кто соблюл веру и при горниле испытаний во искупителя их Иисуса Христа; б) на выборах, ибо это они разумеются в числе 144 тыс. искупленных, как бы отобранных, от земли (Откр.14:3), как к ним же, далее, относится утешительная сторона и «грозного предупреждения евангельского: Много званых, а мало избранных (Мф.20:16; 22:14), так что, как молния, по слову Серафима Саровского, пронесутся они сквозь теснины мытарств, приобщаясь к тому сонму избранных»; в) и, может быть, еще более (ибо подвиг их напоминает эти состязания) на играх, ибо триумфаторами-победителями предстанут они, завершив земное течение свое, в тот горний мир, опередивши всех других. Но если дарование манны и белого камня относится по преимуществу к будущему и в земном бытии осуществляется лишь предначинательно, то написанное на камне имя новое, по нашему убеждению, применение свое должно иметь прежде и главнее всего уже в этом, настоящем веке нашей жизни (и только окончательное завершение как увенчание (см.: 2Тим.4:8) и всенародное, так сказать, провозглашение его явится как возмездие делом века будущего). На это указывают прямые слова: Имя, которого никто не знает (явно, что теперь, а не в будущем, на небе), кроме того, кто получает. В библейском словоупотреблении имя всегда обозначает соответствующую сущность и силу или свойство (см., например: Ис.54:5, особ. 9:6). Так и имя ново для истинных верующих Пергамской церкви обозначает, несомненно, то же, что ап. Павел называл во Христе новою тварью (2Кор.5:17), новым тестом (1Кор.5:7), по обновлению Святаго Духа (Тит.3:5). И мы хорошо знаем, что это «новое» миру неведомо, в познании рассудочном не указуемо и не ощутимо; но для внимающего оно есть и теперь, и сказывается прежде всего, как оттеняет в Первом послании своем тот же Иоанн Богослов, в помазании от Святаго (1Ин.2:20, 27). И у каждого оно выявляется в своем даровании, ибо «не все апостолы, не все пророки, не все учители, не все чудотворцы» (см.: 1Кор. 12:29), но каждому дается (свое) дарование⁹⁴ Духа на пользу (1Кор.12:7), что и ведает всяк приемляй (см.: Откр.2:17). И по своему «служению» всякий получит и награду – по своему виду, как и по степени тоже своей, соответствующей.

18–19. И Ангелу Фиатирской церкви напиши: так говорит Сын Божий, у Которого очи – как пламень огненный и ноги подобны халколивану: знаю твои дела, и любовь, и служение, и веру, и терпение твое, и то, что последние, дела твои больше первых.

«Фиатира, куда назначается четвертое послание Господа, – небольшой индийский городок Малой Азии и был македонскою колонией»⁹⁵. Малоизвестна в истории христианской и Фиатирская церковь. Тем не менее похвала ей высказывается от Небесного Владыки великая, ибо в делах ее перечисляются и любовь, и служение, и вера, и терпение, и при этом, в противоположность церкви Ефесской, оттеняется нарастание в сторону большего и лучшего, а не меньшего и худшего. Так и всегда: говоря с точки зрения нашей веры и в особенности размышляя о судах Божиих, не должны мы придавать большого значения стороне количественной и по ней не судить о качествах⁹⁶. Ибо малому стаду обетовал Господь даровать от Отца Царство (см.: Лк.12:32), и это – не только былая историческая действительность дней апостольских, но, как все изрекаемое в таком же духе в Евангелии, это и вечный тип устанавливается как открываемый Господом закон жизни Его Церкви. И можно думать, что поэтому Сын Божий указуется для Фиатиры со свойствами пламенного огня Своего – и с очами такими, и с ногами, подобными халколивану, который в видении горел пред Иоанном, как медь расплавленная.

20–23. Но имею немного против тебя, потому что ты попускаешь жене Иезавели называющей себя пророчицею, учить и вводить в заблуждение рабов Моих, любодействовать и есть идоложертвенное. Я дал ей время покаяться в любодеянии ее, но она не покаялась. Вот, Я повергаю ее на одр и любодействующих с нею в великую, скорбь, если не покаются в делах своих. И детей ее поражу смертью, и уразумеют все церкви, что Я есмь испытующий сердца и внутренности; и воздам каждому из вас по делам вашим.

При такой чистой и высокохристианской жизни фиатирцев тем более недопустимой являлась их снисходительность к тем же антиномистам-еретикам, хотя их было там немного. Те же николаиты по пунктам своего учения, еретики эти в Фиатире группировались около какой-то пророчицы, очевидно передававшей лживые и искажавшие христианство откровения от лукавого и нечистого духа и называемой здесь, по вызывающему и властно-высокомерному типу ее, Иезавелью, этою пророкоубийцею и насадительницею языческого нечестия во дни Илии в Израильском царстве. Видимо, она принадлежала к тому типу сытых и заносчивых, требовавших уступчивости и почета богатых, которых так обличал в своем послании св. ап. Иаков (см.: Иак. 4:13,16; 5:1–5)» а вместе с тем, судя по либеральному складу ее взглядов, и людей внешне образованных...

Несомненно, в учении этой лжепророчицы было немало пунктов и общих с христианством, ибо ей от Господа давалось покаяться (да ведь лукавый и вообще, для благовидной личины своих соблазнов, к плевелам своим всегда старается примешать и оболочку зерен пшеницы, как и волки, по Евангелию, любят приходить в овечьей шкуре. – См: Мф.7:15). Но так как она осталась в упорстве своем нераскаянной, то в стихах 22–23-м изрекается всем членам общины ее наказание: а) самой Иезавели, б) соучастникам в блужении ее и в) детям ее, с соответствующим указанием и цели такого наказания – открытого обнаружения пред всеми церквами Божественного всеведения и правосудия.

а) «Наказание Иезавели: Се, аз полагаю ю на одре. Ложе Иезавели, оскверненное блудодеянием ее, таким образом, делается для нее и ложем болезни: нельзя не признать, что наказание вполне соответствует здесь роду вины ее»⁹⁷. В этом определении, в истории человечества, можно усматривать достаточно ясное указание на тот закон возмездия за блудную жизнь, который постоянно сказывается на наших глазах как вообще в изнеможении – и телесной, и душевной – природы лиц, предавшихся блуду, так в особенности – в различных видах и степенях, порождаемых такою развратною жизнью любострастных⁹⁸ болезней.

б) «Наказание для последователей Иезавели: И любодеющие с нею в скорбь велию, аще не покаются от дел своих»⁹⁹. Всем соучастникам, разделяющим грязь – и воззрений, и распущенного поведения Иезавели, возвещается великая скорбь. Не есть ли это указание на ту тоску, на ту «разочарованность в жизни», taedium vitae¹⁰⁰, которые становятся неизбежной участью таких теоретических и практических эпикурейцев, в особенности – нарочито грязного типа, в своей беспринципности предающихся погоне за чувственными удовольствиями и в угаре страстей не видящих ни цели, ни смысла своей жизни?!

в) «Наказание детям: И чада их умрут смертию». Так строгий суд Господа простирается и на детей – всех тех, кто в духе такой лжепророчицы извратит свою жизнь. Цель такой кары можно видеть как в том, чтобы усилить наказание их, потому что взглядами своими они подрывают самые основы нравственности своего народа, общества и семьи, а оттого и недостойны иметь детей; так, «с другой стороны, чтобы совсем истребить злое развратное семя, подобно тому как некогда Господь в правосудном гневе Своем покарал превзошедших всех своим развратом жителей Содома и Гоморры (см.: Быт.19-я гл.; ср.: 4Цар.9:7–9)»¹⁰¹.

И уразумеют вся церкви, яко аз есмь испытаяй сердца и утробы: и дам вам комуждо по делом вашим. «Узнают все народы, узнают сильные земли, узнают все сыны израилевы – так обычно заключали свои обличительные речи от имени Иеговы пророки Ветхого Завета (см.: Ис.37:20; Иез.17:24; 23:40–49; Иоил.3:17 и мн. др.). Та же отличительная особенность сохраняется в Откровении и у новозаветного пророка, говорящего от имени Христа семи азийским церквам». Так указует нам Господь расширять и просветлять свой кругозор при наблюдении за жизнью – с тем чтобы видеть в подобных серьезных и типичных явлениях и событиях окружающей нас жизни не случайности, не повергающие лишь нас в недоумения неожиданности да «загадки жизни», нечто неупорядоченное и ничем не съюченное и не объединенное, а – знамения с неба (см.: Мф.16:1–3), пути действия силы Божией, виды и моменты проявления Промысла Его. Так «в суде над Иезавелью, ее последователями и детьми Господь являет правду Свою и славу Свою как Всевидящий Судия и Всесильный Мздовоздаятель»¹⁰².

24–25. Вам же и прочим, находящимся в Фиатире, которые не держат сего учения и которые не знают так называемых глубин сатанинских, сказываю, что не наложу на вас иного бремени; только то, что имеете, держите, пока приду.

«Слова: иже не разумеют глубин сатаниных, якоже глаголют (славянский – точнее) – содержат в себе всеми признаваемое и непререкаемое свидетельство о существовании в Фиатирской церкви гносиса (гностицизма), представителями которого и были последователи Иезавели. Весьма возможно, что его распространение имело связь с николаитской ересью Пергама, потому что Фиатира находилась от него очень близко и зависела от него в административном отношении»¹⁰³. Речь Господа к этим верным фиатирцам «как простейшим» Андрей Кесарийский передает так: «Так как вы, по простоте нравов, не можете противостоять лукавым и словоизобретательным, ибо, как утверждаете, не знаете вполне глубины сатанинской, то не требую от вас борьбы словом, но только сохранения учения, принятого вами, до того времени, когда возьму вас отсюда»¹⁰⁴. Таким образом, «под глубинами сатаны здесь нужно разуметь самую философскую систему ереси гностицизма, которая и действительно должна быть названа глубиной сатаны, высшим и типичным проявлением прельщающих действий диавола. Гностики хвалились своей системой философии и считали жалкими невеждами всех непричастных к ней» (как теперь оккультисты и теософы с тем же высокомерием третируют православное учение Церкви). «Но Господь замечает, что фиатирцы не должны смущаться этим, ибо для спасения достаточно и того закона Божия, Божественного Откровения, следуя которому они уже достигли значительного нравственного совершенства»¹⁰⁵. Так что и здесь исполнились слова Господа в Евангелии: Славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам (Мф.11:25).

Токмо, еже имате, держите – слова эти относятся к тем добродетелям фиатирцев, какие были указаны в стихе 19-м: «а) милосердию их и любви к ближнему; б) сознательному усвоению ими догматов христианской веры; в) терпеливому перенесению ими земных несчастий и скорбей и г) христианскому стремлению к большему совершенству»¹⁰⁶. Дондеже прииду – добавлено для того, чтобы фиатирцы никогда не забывали о будущем Пришествии Господа, как много раз и заповедал Сам Он, уходя, в Евангелии (см., например: Мф.24:42; 25:13; Лк.12:36; 21:36 и особенно Мк.13:33–38, где Господь сравнивает нас с привратником у дверей, который всегда должен быть наготове, чтобы встретить своего господина).

26–29. Кто побеждает и соблюдает дела Мои до конца, тому дам власть над язычниками, и будет пасти их жезлом железным; как сосуды глиняные, они сокрушатся, как и Я получил власть от Отца Моего; и дам ему звезду утреннюю. Имеющий ухо (слышать) да слышит, что Дух говорит церквам.

Эти стихи (26–29) о награде Фиатирской церкви имеют особенную близость к последнему призыву стихов предыдущих¹⁰⁷. Тот, кто побеждает и соблюдает дела Христовы (подвиги добродетели) до конца, подобен именно фиатирцам, дела коих лишь возрастали с течением времени и коим заповедано и дальше лишь хранить то, что имеют. И вот им обещается власть, которую Небесный их Владыка уподобляет Своей собственной царственной власти, полученной им от Отца: эта власть – над язычниками. В соответствие третьей заповеди блаженства награда эта дается им за отмеченное уже смиренное, кроткое положение их среди гордых и властных (язычников, а равно и полуязычников, какими были высокомерные и презрительные члены кружка Иезавели). Им, нищим духом, обещается не только богатство, но и царственное величие над всеми теми, превозносящимися. И как Сам Он пасет народы жезлом железным (см.: Откр.19:15), так такою же крепкою и несокрушимою властью будут править язычниками и они, так что все видимые, именно кажущиеся, земные величия отпадут и сокрушатся, как ничтожные в непрочности своей глиняные сосуды, ибо – припомним опять евангельское слово – высокое в человецех¹⁰⁸ мерзость есть пред Богом (Лк.16:15). Святой Андрей Кесарийский в этой власти над язычниками видит и «суд над неверными и отступниками, чрез который прельщенные, будучи судимы уверовавшими во Христа, сокрушатся, как жезлом пасомые: Мужие ниневитстии востанут на суд с родом сим и осудят его (Мф.12:41) – сказал Господь. Слова: Якоже и Аз приях от Отца Моего, как и в других подобных местах, сказаны по человечеству, ради восприятия плоти»¹⁰⁹.

И дам ему звезду утреннюю. «Утреннею звездою, – продолжает св. Андрей, – называет или того, о ком говорит пророк Исаия: Како спаде с небесе денница восходящая заутра (Ис.14:12, т.е. диавола), и (тогда) обещает положить ее сокрушенною под ногами верных (см.: Лк.10:18–19; Пс.90), или же денницу, упоминаемую Петром и ясно сияющую в сердцах верных (см.: 2Петр.1:19), т.е. просвещение Христово»¹¹⁰. Церковью принято последнее толкование. «Под утренней звездой нужно понимать Самого Иисуса Христа, – говорит проф. прот. Орлов, – Который есть свет, просвещающий всякого человека (Ин.1:9)»¹¹¹. Обещание дать им звезду утреннюю особенно естественно было в применении к фиатирцам, этим младенцам простоты веры, свет которой так ярко засияет в них и для них, как звезда утренняя – после мрака ночи.

1–3. И Ангелу Сардийской церкви напиши: так говорит Имеющий семь духов Божиих и семь звезд: знаю твои дела; ты носишь имя, будто жив, но ты мертв. Бодрствуй и утверждай прочее близкое к смерти; ибо Я не нахожу, чтобы дела твои были совершенны пред Богом Моим. Вспомни, что ты принял и слышал, и храни, и покайся. Если же не будешь бодрствовать, то Я найду на тебя, как тать, и ты не узнаешь, в который час найду; на тебя.

Город Сарды, главный город в Лидии (известный в истории Креза и Солона), также являлся центром язычества, в котором особенно выделялся храм и культ Цибелы, один из самых безнравственных и развращенных даже в самом развращенном греко-римском язычестве поры апостольского периода. Безотрадно было и общее состояние христианской Церкви в Сардах, так что обращение к ней Господа, как мы видим, без обычной похвалы сразу же переходит к обличению и к призыву покаяться. Вем твоя дела, яко имя имаши яко жив, а мертв еси...

«Так далеко отстоят суды человеческие от судов Божиих! И так много разнятся имена Божии от имен, коими нарицают что-либо люди! Человек, живущий одною плотью, или и душою, но в совершенном отчуждении от жизни Божией, по взору и понятиям мира, не только живет, но живет как будто бы наиболее полно и обширно, наиболее счастливо, так что ему прямо завидуют другие. Но сей самый человек, пред взором Того, для Кого вся нага и объявлена (Евр.4:13), есть мертвец живой», в коем высшая часть его природы и главное начало жизни, «непрестанно встречая себе противодействия и подвергаясь вредоносному, прямо мертвящему влиянию, истощается и как бы обмирает; и в человеке как бы не станет собственного человека: он делается плотью, духа не имущею» (см.: Рим.8:9)¹¹². Так и сардийские христиане: они были «живы, по мнению человеческому, и мертвы пред всеведением Божиим»¹¹³.

Буди бдя и утверждая прочая, имже умрети: не обретох бо дел твоих, скончаных пред Богом (твоим). Полная противоположность христианам фиатирским: там все – и малое – росло и развивалось, приходя в полноту и совершенство; здесь и самая вера, и благодатная жизнь, принятые при крещении, замерли, атрофировались и стали совершенно бесплодными, ибо были только начаты – но не докончены. А потому, передает смысл призыва св. Андрей, «оттряси леностный сон и укрепляй членов своих (еще не умерших, но подверженных такому увяданию), чрез неверие имеющих совершенно умереть, ибо не начинание благих дел венчает делателя, но совершение»¹¹⁴.

Поминай убо, како приял ecu и слышал еси, и соблюдай, и покайся. «Итак, – продолжает св. Андрей, – вспоминай, что ты принял и слышал, и сохрани полученное от апостолов предание; в лености же своей покайся! Прииду на тя, яко тать. И справедливо, потому что как смерть каждого, так и всеобщая кончина никому не известны. Для приготовившихся это послужит успокоением от трудов, а для застигнутых врасплох – это вор, приносящий душевную смерть»¹¹⁵. И не имаши почути: да, поистине неведом для нас час нашего осуждения, нежданно-негаданно, именно врасплох, застанет нас наступивший процесс отчуждения и возмездия. Пред глазами у всех нас совершилось это с карой Божией, разразившейся над народными массами в нашей родной России – этой былой Святой Руси, к XX веку столь ослабевшей и увядшей в своей религиозной жизни и уже в самых массах отступившей от веры и жизни отцов своих. Когда начался и как наступил этот процесс воздаяния? Кто знает, кто может точно указать – как и когда? Да, уже и в японскую войну; да, и в первую революцию – с преддверием злостного похода не одних лишь социалистов и атеистов против веры и Церкви, как и вообще против исконных устоев жизни народной. Да, наипаче в большевистскую революцию, с явным знаменем антихристианства и противобожества и с соответствующими подходами – преклонением пред новым богом односторонней, только материальной культуры и внешней силы, разнузданных чувственно-эгоистических стремлений и аппетитов. Ибо все то зверское и беспринципное, что в такой мере и таких ужасающих размерах и формах проявилось в пору большевистского разгула и угара, – все оно накопилось и забродило в сознательных и бессознательных настроениях масс раньше, и зверь – яростный и кровожадный – мог так открыто и полно проявить себя лишь потому, что уже до того спущен был с цепи. Все так же проявляет он себя и теперь, но опять-таки только потому и в той лишь мере, как и поскольку ему это «дано», что и увидим мы из Апокалипсиса дальше. Но и на деле же, в открытой нашим глазам исторической жизни, видим мы и то, что для всего гнилого и мертвого это действительно как бы «вор, приносящий душевную смерть», по св. Андрею; для живого же и Христу подлинно верного это только проба, только горнило искушений, очищающее и приумножающее присущий ему блеск подлинного, беспримесного золота.

4–6. Впрочем у тебя в Сардисе есть несколько человек, которые не осквернили одежд своих, и будут ходить со Мною в белых одеждах, ибо они достойны. Побеждающий облечется в белые одежды; и не изглажу имени его из книги жизни, и исповедаю имя его пред Отцем Моим и пред Ангелами Его. Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам.

За только что изложенной нами частью обличительной, имеющей общий характер, следует в речи к Сардийской церкви, как мы видим, и иная – но уже частного объема, однако носящая характер противоположный, уже прямо светлый и утешительный.

«Но имаши мало... иже не оскверниша риз своих. То доброе приобрела ты, – говорит Господь и этой церкви, – что некоторые из членов твоих не осквернили душевных одежд греховными делами; они, как сохранившие нескверную одежду нетления, в пакибытии облекутся со Мною в одежды светлые»¹¹⁶. Белые одежды обозначают праведность и святость (см.: Откр.3:18; 19:7–8) и присваиваются как одежды славы и победы именно, как и сказано ниже, достойным. Такими являются – «прославленные праведники (см.: Откр.4:4; 6:11; 7:9, 13–14:19: 4:3Ездр.2:40), ангелы Божии (см.: Деян.10:30; Ин.20:12 – при воскресении), и наконец, Сам Иисус Христос (в Преображении. – См.: Мф.17:2; Мк.9:3)». «Хождение со Христом в белых одеждах относится к блаженству в Небесном Иерусалиме, где спасенные народы будут ходить во свете Агнца (Откр.21:24)» (Жданов)¹¹⁷, и возводит мысль нашу к браку Агнца, на котором жена Его, т. е. торжествующая Церковь, облечется в виссон белый и чистый, означающий праведность святых (см.: Откр.19:7–8, ср. 14-ю гл.). Полное соответствие этому находим мы и в последней ветхозаветной книге нашей Библии – 3-й книге Ездры: Смотрите, говорится там, какое число знаменованных на вечери Господней, которые, переселившись от тени века сего, получили от Господа светлые одежды. Приими число твое, Сион, и заключи твоих, одетых в белые одеяния, которые исполнили закон Господень (3Ездр.2:38–40).

И не имам отмыти имене его от книг животных. «Символическое представление о книге, в которую Бог вписывает имена людей, находим еще и в Ветхом Завете: книге Исход (32:32–33)¹¹⁸, Исаии (4:3), Иезекииля (13:9), Даниила (12:1); записаны (Мал.3:16) в ней имена рабов Божиих (Исх.), праведных и святых (Ис.; Пс.68), членов теократического царства (Иез.) и наследников Иерусалима в земле обетованной (Ис., Иез.). Упоминаемая теперь книга жизни Нового Завета имеет одинаковое значение со всем указанным, с тем только различием, что она имеет отношение к новому, духовному Израилю, у которого царь – Агнец, а столица – Небесный Иерусалим (см.: Откр.19–21-я гл.). Эпитет жизни показывает, что в этом символе преобладает мысль о жизни вечной, спасении, блаженстве, приобретенных смертью Христа (ср.: Откр.13:8). Однако, так как искупление простирается на всех людей без исключения и царство Божие, по идее и, так сказать, в задании, обнимает все человечество, то вписанными в книгу жизни представляются имена всех людей от сложения мира (см.: Откр.13:8). Но грех как измена Царю-Богу и как признак духовной смерти лишает человека прав на такую вечноблаженную жизнь в Царстве Божием; поэтому Бог изглаждает имена грешников из книги жизни (Исх.32:33: Того, кто согрешит предо Мною, изглажу его из книги Моей), и лишь имена праведников и оправданных (т.е. грешников, прощенных в грехах своих) остаются в ней. Отсюда и в данном месте стоит отрицательная форма не изглажу, вместо положительной – впишу» (Жданов)¹¹⁹. Вписывает имена рабов Своих в книгу Свою Сам Бог, как и изглаживает их; но вписываем или изглаживаем себя для нее и сами мы – через соответствующие дела свои. «Ибо дела наши, как суть следствие и свидетельство нашего внутреннего состояния и жизни, поскольку истекают из нее, как потоки из источника, так они же, исходя из нас, оставляют в природе нашей глубокие следы и производят в ней известное настроение, из чего после составляется и образуется характер жизни (да и самой вечности). Каждый поступок, исходя из нас, подобно звуку, отглашается обратно в природе нашей и образует известный тон и настроение нашей жизни. Каждое действие, исходя из сердца нашего – этого начала и исходища жизни и деятельности, как водная волна, обратно приливает к нему, и то делает его более чистым и прозрачным, то производит в нем большую мутность, вносит в него нечистоту. После каждого дела мы неприметно, но непременно бываем сколько-нибудь либо хуже, либо лучше. По сей-тο причине каждое дело привносит в природу нашу свое семя либо жизни, либо смерти, и каждый поступок начертывается на сердце нашем писалом железным. Посему-то, по самому естественному закону и порядку самой природы, даже и без нарочитого действия правды Божией, наши грехи должны возвращаться и возвращаются на главу и в недра наши; посему-то дела наши пойдут вслед нас «за гроб»¹²⁰, ибо мы сами понесем их за собою в вечность; и кто что посеял, тот и пожнет то, пожнет или бессмертие и жизнь, или тление и смерть»¹²¹.

И исповем имя его пред Отцем Моим и пред Ангелы Его. Почти буквальное повторение того, что обещал Господь верным исповедникам Своим в Евангелии (см.: Мф.10:32; Лк.12:8), с некоторым различием в том, что и самое имя таких побеждающих, не изглаженное из книги, будет исповеданным Небесным Владыкой на Страшном Суде пред Отцом и пред ангелами Его, как высшее их прославление.

7–11. И Ангелу Филадельфийской которые говорят о себе, что они церкви напиши: так говорит Святый, Истинный, имеющий ключ Давидов, который отворяет – и никто не затворит, затворяет – и никто не отворит: знаю твои дела; Я отворил перед тобою дверь, и никто не может затворить ее; ты не много имеешь силы, и сохранил слово Мое, и не отрекся имени Моего. Вот Я сделаю, что из сатанинского сборища, из тех которые говорят о себе, что они Иудеи, но не суть таковы, а лгут, – вот, Я сделаю то, что они придут и поклонятся пред ногами твоими, и познают, что Я возлюбил тебя; И как ты сохранил слово терпения Моего, то и Я сохраню тебя от годины искушения, которая придет на всю вселенную, чтобы испытать живущих на земле. Се, гряду скоро; держи, что имеешь, дабы кто не восхитил венца твоего.

Город Филадельфия – один из городов Лидии и, подобно Фиатире, был городом по величине своей незначительным. Но еще более, чем к Фиатире, послание к нему носит характер светлый, положительный и одобряющий. В нем совсем нет укоризн и обличения; напротив – восхваление и обещание награды. Не нужно при этом забывать, что самое название Филадельфия с греческого значит братолюбие, город братолюбцев.

...Глаголет Святый, Истинный, имеющий ключ Давидов: «Святый по употреблению в Новом Завете в применении к лицу Иисуса Христа указывает на Него как на безгрешного Богочеловека, Мессию и Сына Божия» (Жданов)¹²². Самые эти наименования близко напоминают соответствующие слова архангела Гавриила в Благовещении, когда он, возвестив Деве Марии о рождении ею Сына от Духа Свята, продолжает: Тем-же и рождаемое Свято наречется Сын Божий, и даст Ему Господь Бог престол Давида отца Его; и воцарится в дому Иаковли во веки, и Царствию Его не будет конца (Лк.1:32–33, 35). «Совершенная святость Богочеловека служит основанием другого эпитета истинный, потому что истина (в идеальной и абсолютно чистой и полной, совершенной мере ее) доступна только (абсолютной же) святости. Ἀληθινός (истинный), по Тренчу, имеет более глубокое значение, чем синонимичное ему обычное ἀληθής. Оно исключает из понятия о предмете не одну лишь ложь или неправду, но и все мнимое, кажущееся, призрачное и выражает полное соответствие предмета со своею сущностью, идеей, именем... Поэтому, как ἀληθινός, Иисус Христос есть действительно таков, каким является в новозаветном откровении, как и в веровании Церкви, т. е. единственный и истинный Сын Божий, Мессия, Богочеловек» (проф. Жданов)¹²³. Кратко сказать, «свят Он и истинен как действительная (наивысшая) Святыня и самосущая Истина».

Имеяй ключ Давидов и прочее. Как и говорили мы выше (см.: Откр.1:18), «ключом Давидовым названо царство Его, ибо ключ есть символ власти»¹²⁴. В библейском словообороте выражение ключ дома Давидова (как прообраз сего места Апокалипсиса) мы находим еще у пророка Исаии, в 22-й главе: обличая народ за забвение о Боге и царедворца Севну – за самонадеянность и заботы только о себе, Господь, в противоположность сему, восхваляет раба Своего Елиакима, сына Хелкиина, обещая передать власть в руки его: И ключ дома Давидова возложу на рамена его; отворит он, и никто не запрет; запрет он, и никто не отворит (Ис.22:21–28). «Так с ключом дома Давидова соединяется, по языку Писания, право над входами и выходами в нем; а ключ, принадлежащий самому Давиду, сообщает обладателю наследственные права Давида, т. е. власть над крепостью Сионом, городом Иерусалимом, а вместе с тем – и над всем Израилем. Объем власти и там и тут определяется как со стороны положительной, так и отрицательной, так что от Христа как Небесного Царя и Владыки зависит – допустить или не допустить в Иерусалим» (Жданов)¹²⁵; ясно, что власть эта является коренной и изначальною, имеющей основу свою только в Богочеловечестве, в самой воле Божественной (и дам Я Ему престол Давида, отца Его) (см.: Лк.1:32); передаются же, по изволению Его, эти ключи Царствия Небесного (см.: Мф.16:19; 18:18; Откр.1:18) только по уполномочию от Него как Единого, в Себе имеющего полноту и источник этой власти.

В главной части определения Своего о Филадельфийской церкви Господь «1) высказывает похвалу достоинствам церкви (стих 8-й); 2) изрекает пророчество об иудейской синагоге (стих 9-й); затем присоединяет 3) обетование и 4) увещание верующим (стихи 10–11-й)» (Жданов)¹²⁶.

Похваляя, в стихе 8-м, филадельфийцев, Господь ставит им в заслугу то, что они, мало имея силы, тем не менее соблюли Его слово и не отверглись имени его. В связи с этим, се, дах, – говорит Он, – пред тобою двери отверсты. Обращает на себя внимание это соотношение в действии – Божественного и человеческого. Я дал пред тобою двери отверстые. Конечно, двери эти – двери спасения. И, с одной стороны, разумеется, здесь, во-первых, Сам Иисус Христос, сказавший о Себе: Аз есмъ дверь: Мною аще кто внидет, спасется (Ин.10:9). Во-вторых – таинства Его, начиная с крещения, которое так и называется дверью в Церковь и ко спасению и которое поэтому в беседе Своей с Никодимом Господь назвал духовным рождением (см.: Ин.3:3, 5).

И в то же время, по тексту Апокалипсиса, раскрытые двери эти – и дело самой церкви в Филадельфии, той самой, где так мало силы: Знаю твои дела; вот, Я отворил перед тобою двери... Как будто противоречие; но подобное «противоречие» – и вообще одно из отличительных свойств реальной жизни, и заметная особенность речи Иоанна при передаче им здесь, как и в Евангелии, того, что говорилось Спасителем (см., например: Ин.3:17, 19; 4:21, 22; 7:8, 10; 8:15, 16); и всегда, и тут и там – истина; и то и другое должно быть принято как чистая правда. Так и здесь: может ли быть сомнение в том, что все дело спасения у филадельфийцев совершалось через Христа и Христом и что именно Он Сам так широко отверз там двери, чтобы входили все желающие, а потом – даже и сами противившиеся?! Но, как и открыл Господь через ап. Павла, сила Его в немощех совершается (2Кор.12:9): так это в отдельных людях, так – и в церквах. «И как в немощах своих ап. Павел совершал великое: паче всех – и апостолов – потрудился (1Кор.15:10), так и вся Филадельфийская церковь: обильную помощь, явное и победное действие Христовой благодати – этой силы свыше – привлекала она и сама своими «делами» – подвигами, ревностью, усердием и – любовью. И вот, даже иудеи от сонмища, ложные и лживые в самомнении своем, и те придут и поклонятся пред ногами Филадельфии, ибо и им явно станет, что Сам Господь возлюбил ее».

Спрашивается: какое обращение иудеев разумел здесь Господь? По данным слова Божия, ведомо нам как будто такое обращение одно: то, о котором явно сказали – в Ветхом Завете пророк Исаия, в Новом – ап. Павел. Останок спасется. Остаток обратится, остаток Иакова – к Богу сильному (Ис.10:21–23; Рим.9:27). Ибо, как ясно открыл апостол в 9, 10 и 11-й главах Послания к римлянам, неверие, отвержение Израиля – только до времени, пока войдет полнота¹²⁷ язычников (Рим.11:25). А тогда настанет очередь войти и им; обратятся и они, так что, по Евангелию, их храм – их религиозная жизнь – перестанет быть пустым, ибо и они, как предсказал за два дня до Своего распятия Господь, воскликнут с верующими: Благословен грядый во имя Господне (Мф.23:39).

Яко соблюл еси слово терпения Моего, и Аз тя соблюду от годины искушения, хотящия приити на всю вселенную искусити живущия на земли. Да, верно слово: если терпим, то с Ним и царствовать будем (2Тим.2:11, 12). И награда за терпение – не только в Небесном Царстве будущего, но уже и здесь: терпеливцев – верных Своих, в лице этих братолюбцев (филадельфийцев), Господь обещает сберечь, сохранить от годины искушений, имущей приити на всю вселенную. По толкованию Андрея Кесарийского, Господь «годиною искушения назвал или вскоре имеющее быть на христиан гонение от нечестиво царствовавших тогда римских правителей, от которого и обещает избавить город; или надобно разуметь всемирное, при кончине мира, гонение верных антихристом. От сего обещает освободить Своих исповедников, восхищая их разрешением от сей жизни, чтобы не претерпели искушений более тех, кои могут понести»¹²⁸. Однако, если бы принять одно первое толкование (а многие в предшествующее время склонялись к нему), тогда определение годины искушений как хотящей приити на всю вселенную имело бы ограниченный смысл, т. е. οἰκουμένη ὄλη и здесь обозначало бы, как было принято в ту эпоху, лишь Римскую империю, а не всю вселенную. Но лучше и вернее согласиться с проф. Ждановым и принять второе мнение св. Андрея¹²⁹, к которому, несомненно, склоняется и сам он (особенно в объяснении слов гряду скоро). Ибо, действительно, «по словоупотреблению Апокалипсиса, вселенная вся понимается в нем в собственном смысле и обозначает всю землю как поприще всемирно-исторической жизни человечества, а равно полностью и самое человечество, населяющее землю. И в самом деле: в Апокалипсисе диавол называется обольщающим всю вселенную (Откр.12:9); бесовские духи, творящие знамения, выходят к царям земли всей вселенной (Откр.16:14), чтобы собрать их на брань в великий день Бога Вседержителя, причем между царями этими есть цари из-за Ефрата, от восхода солнечного (Откр.16:12)»¹³⁰, а их к Римской империи, безусловно, относить нельзя. Тот же объем вселенной естественней подразумевать и в дальнейших словах: искусити живущия на земли. Так и о словах гряду скоро мы у Андрея Кесарийского читаем: «Правильно говорит, что скоро прийду, ибо и в Евангелии сказано, что Господь приидет тотчас по скорби дний тех (Мф.24:29)»¹³¹, – но ведь там это сказано о временах эсхатологических, имеющих отношение ко всей вселенной.

Однако и в применении к этому гонению последних дней мы опять-таки не можем согласиться с тем способом освобождения от него Богом исповедников Своих – филадельфийцев, какой указан был перед этим св. Андреем как «разрешение их от сей жизни», т. е., очевидно, смерть их до наступления той ужасающей годины. Но если бы дело обстояло так, то, очевидно, никто бы не мог погубить в эту пору венца их терпения, а равно неуместным был здесь и приводимый св. Андреем Кесарийским призыв – «хранить сокровище веры нерасхищенным», в коем он передает смысл слов Господа: Держи, еже имаши... се, гряду скоро. Нет, по смыслу всей речи Господа к церкви Филадельфийской, оберегать и соблюдать ее испытанных в вере чад Он Сам обещает на самую ту пору, уже и по наступлении годины испытаний, а как, об этом речь будет ниже – там, когда перейдем мы к протолкованию самых глав об эпохе антихристовой.

12–13. Побеждающего сделаю столпом в храме Бога Моего и он уже не выйдет вон; и напишу на нем имя Бога Моего и имя града Бога Моего, нового Иерусалима, нисходящего с неба от Бога Моего, и имя Мое новое. Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам.

Проф. Жданов, ссылаясь на другие места Апокалипсиса, где речь идет не о земном храме, в каком бы значении мы ни понимали последний, а о храме небесном, духовном, – месте обитания Бога и особенного проявления славы Его (см.: Откр.7:10–12, 14; ср.: 11:19; 14, 15. 17-я и др. главы), подводит под такое понятие и данные слова о храме в обращении Иисуса Христа к филадельфийцам. Таким образом, говорит он, «для праведника пребывание в небесном храме начинается с момента победы, т. е. блаженной смерти его (ср.: Откр. 2:10), и обнимет период тысячелетнего пребывания со Христом¹³² – до окончательного вечного упокоения в Небесном Иерусалиме»¹³³, о котором сказано, что храма уже не будет в нем, ибо Господь Бог Вседержитель будет храмом его, и Агнец (Откр.21:22).

Но, отнюдь не отрицая той, верной самой по себе, мысли, что праведные прямо по смерти телесной входят в Церковь Небесную, нужно признать совершенно произвольным такое объединение тех и других упоминаний о храме, резко различающихся между собой и по месту в книге, Апокалипсисе, и по ближайшему контексту. И это тем более, что логический субъект, о котором идет здесь речь, не храм и не небо, а Филадельфия и ее церковь, коим усвояется приведенное высокое положение, но все же – быть не храмом, а столпом в храме, и как столп этот – совокупность братолюбцев-исповедников Христовых – есть нечто историческое, сущее на земле, так и тот храм, в коем он является столпом непоколебимым. Ибо действительно столп (στῦλος от ἵστημι) характеризуется здесь, как и указывает тот же А. Жданов, признаками «устойчивости, неподвижности, твердости»¹³⁴. А отсюда и храм этот, как не случайно переведено в славянском, есть церковь Бога твоего, т. е. именно здешняя, земная Церковь Божия, Церковь еще воинствующая, Церковь подвизающихся. И потому-то и добавлено здесь – побеждающий более не имать изыти ктому, ибо совершенно очевидно, что так говорить можно только о земных условиях жизни Церкви как царства благодати, а не о посмертных – Царства славы, Церкви торжествующей. Отсюда несравненно более верным является толкование этого места у Андрея Кесарийского: «Истинно сказать, что побеждающего сделаю столпом в храме Бога Моего: ибо победитель противных сил считается столпом и утверждением церкви (1Тим.3:15), имеющим в ней, по словам ап. Павла, недвижное основание (см.: 1Кор.3:11; Ефес.2:20; 1Петр.2:6)»¹³⁵.

И напишу на нем имя Бога Моего и имя града Бога Моего, нового Иерусалима, нисходящего с неба от Бога Моего, и имя Мое новое. «Три имени, которые будет носить на себе победитель: имя Бога, имя Иерусалима и имя Христа (новое как «символ новых, более тесных отношений ко Христу», а равно и нового, высшего познания Его, ныне человеку еще неведомого), – указывают на то, что, во-первых, победитель вступает в новый, превосходнейший союз с Богом как сын и наследник (ср.: Откр.21:7: Побеждающий наследует все, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном; 21:3: Бог будет обитать с победителями, как со Своим возлюбленным народом); во-вторых, победитель будет гражданином Небесного Иерусалима (см.: Откр.21:2, 24–27); в-третьих, будет служителем Агнца (см.: Откр.22:3; 21:22–23)» (Жданов)¹³⁶. Так в этом обетовании филадельфийцам даровать им эти три указанных имени намечается и предуказуется конспективно, в общих контурах и чертах, то светлое, блаженное будущее, которое снизойдет от Бога для Его соблюдших верность исповедников к концу всего и которое мы увидим в последних главах Апокалипсиса уже в подробных и живых образах.

В частности, «слова Бога Моего Спаситель сказал об Отце как непреложно восприявший плоть ради нас»¹³⁷. Относительно названия Иерусалим, критики Апокалипсиса, не желающие признавать автором его евангелиста Иоанна Богослова, любят ссылаться на якобы коренную и непримиримую разницу в подлинном греческом наименовании этого города в Евангелии, сравнительно с тем, как пишется оно в Апокалипсисе. Они указывают, что, в то время как в четвертом Евангелии, Иерусалим по-гречески пишется (12 раз) Ἱεροσόλυμα, Ἱεροσολύμων, здесь, как и в обличительных речах Иисуса Христа у синоптиков (см.: Мф.23:37; Лк.13:34), он обозначается единственным числом «Ιερουσαλήμ. Однако различие это объясняется не различием писателей, а научно установленным двояким словообозначением этой столицы иудейской – бытовым и священным. Ἱεροσολόμα было обычным, так сказать житейским, наименованием города у греков; в его множественном окончании заключается указание на двойственный состав города – «верхний» и «нижний» город. Что же касается названия Иерусалим (Ἱερουσαλήμ), то оно, по Фюсту, есть древнейшее, арамейское имя города. Основываясь на Послании к галатам, где встречаются обе формы, можно предполагать, что »Ιερουσαλήμ, как древнейшее, было именем города как национальной святыни, столицы теократического царства, места особенного пребывания Иеговы, a «Ιεροσόλυμα просто прилагалось к нему как к известному географическому населенному пункту – безотносительно к священным воспоминаниям, связанным с ним (см.: Гал.1:17–18; 2:1). Таким образом, »Ιεροσόλυμα – термин географический, а Ἱερουσαλήμ – религиозно-священный (Жданов)¹³⁸. И вот, в Евангелии своем, т.е. в историческом повествовании, с указанием соответствующих бытовых и географических обстоятельств, мест и обстановки, Иоанн, как и естественно, именует, когда нужно, этот еврейский город так, как обычно его обозначали (тем более на том языке, на коем он писал, языке греческом), двойственным ходовым его названием – Ἱεροσόλυμα, Ἱεροσλόμων. Иное дело – подлинные речи пророческо-священного типа, как данные главы Апокалипсиса, а равно и как обличительные обращения в Евангелиях синоптиков, напоминавшие о традиционных священных обязанностях и отеческих преданиях богоизбранного народа как Израиля Божия: там и естественно было использовать, и должно было записывать имя не географического обозначения, а именно святого города (см.: Мф.23:37) – Ἱερουσαλήμ.

14–16. И Ангелу Лаодикийской церкви напиши: так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Божия: знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих.

Речь к Лаодикийской церкви, противоположная по типу своему сказанному филадельфийцам, напоминает собой то, что говорилось церкви Сардийской (и даже без смягчения, как там, ссылкой на немногих совершенных). Здесь – одно порицание, без тени какой-либо похвалы, а потому и в воззвании – один призыв к покаянию, а отсюда и лаодикийский тип жизни христианской – только отрицательный, до конца печальный.

В то же время греховное состояние, доведшее до обмирания христиан г. Лаодикии, было свое, особенное. Лаодикия была богатым городом фригийским, славившимся плодородием своей почвы и прекрасной шерстью своих овец. Христианство там явилось рано, ибо о лаодикийцах упоминает уже в своих посланиях ап. Павел (см.: Кол.4:13, 15–16).

И мы видим, что уже началом своего обращения к ангелу Лаодикийской церкви, где Господь оттеняет Свою верность и истинность, даже называет Себя в этом смысле Аминь, Он заставляет нас предполагать в лаодикийцах черты типа, Ему противоположного: неверность, неистинность, самообман и фальшивость. В то же время свидетельство это о Себе Самого явившегося Христа, несомненно, имеет, как исключительно­авторитетный и крепкий призыв Небесного Царя, принципиальное и все определяющее значение, применимое не к одним древним лаодикийцам, но и ко всем людям, обществам их, временам и положениям. А ведь люди так часто то тонко, а то явно и грубо нарушают его – и именно в религиозной, собственно христианской, жизни своей. Как много и охотно привносят и современные христиане в дело веры и в жизнедеятельность своего нечистого, только человеческого: мелких рассудочных расчетов, хитроумных приемов, лукавства, криводушия, прямой лжи или притворства, лицемерия, заботы о том, чтобы лучше казаться, а не быть. Все это сплошь кажется людям не только допустимым, но и выгодным, а порой – и это нередко – даже для Церкви полезным...

И вот приведенная сейчас Христова правда о лаодикийцах и говорит нам, что все это – только духовная близорукость и страшный и гибельный самообман. Христос, Божественный Кормчий Церкви, конечно, в ничтожной и скрупулезной¹³⁹ помощи любого из нас отнюдь не нуждается, а ведь ложью служить истине, обманом – Тому, Кто всегда и во всем Аминь, содействовать, безусловно, невозможно и нравственно, христиански, не допустимо, да и неумно, ибо всяк сад, который насадит не Отец Небесный, разорится (Мф.15:13)¹⁴⁰, и если вообще на лжи строить жизни нельзя, то в миллион раз более нельзя, недопустимо и гибельно это делать в том абсолютно святом и чистом Теле Христовом, которое есть Святая Церковь Его – славна, не имуща скверны, или порока, или нечто от таковых (Ефес.5:27). И если о жизнедеятельности каждого из нас Он сказал: Без Мене не можете творити ничесоже (Ин.15:5), то тем более невозможно творить так в Его Церкви, где все от Него и все чрез Него, где наипаче – всяческая Им и в Нем состоятся (Кол.1:16–17). И можно думать, что на это указал Господь и лаодикийцам, когда добавил им о Себе, что Он есть и Начаток создания Божия, как во всем и всегда «Причина предначинательная»¹⁴¹.

Знаю твои дела: ты ни холоден, ни горяч: о, если бы ты был холоден или горяч! Вот поистине страшный соблазн наших дней – соблазн масс, соблазн всего исторически сложившегося общества христианского. Ни то ни се: ни вера, ни неверие; ни любовь ни нелюбие, ни горение, ни угасание. Самая страшная и гибельная опасность, ибо она совершенно незаметно и без всяких ощутительных потрясений и сдвигов забирается в самую глубину нашего сердца и атрофирует, и умерщвляет все живое и доброе в нем. По внешности человек как будто бы все тот же: и верования те (он искренно себя считает христианином, а Спасителя Господом Своим. – См.: Мф.7:22); он даже, может быть, именем Его пророчествовал, прекрасные проповеди говорил, даже бесов изгонял, чудеса творил (в особенности – совершая в служении своем таинства церковные), даже чудеса многие (Мф.7:22). И тем не менее на Суде Правды Божией ответ ему один – горестный и безнадежный: Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие (Мф.7:23). Да, не только горячий – тот, кто весь сияет, да и других согревает лучами жизни, и любви, и веры своей – во Христе, но даже и холодный, и тот лучше его. Лучше его язычник, лучше его явно беззаконующий мытарь, лучше его тот кощунник, который, может быть, и богохульствовал в своей слепоте – но только потому, что вырос и воспитан так, что до сердца его еще ни разу не доходил «зов Отчий» (см.: Ин.6:37, 44). О, если бы был ты холоден или горяч!..

«И Григорий Богослов говорит: следует в определенной мере гореть, а также и быть холодным. И подлинно холодный, т. е. не испытавший горячей веры, всегда имеет надежду получить ее; согретый же ею чрез крещение и впоследствии по лености охладевший и совсем остывший, отвергаясь прежде избранной веры, теряет надежду на спасение. Как нельзя отвергать средины в делах – посему и брак, представляющий средину между девством и блудодеянием, принимается, так, напротив, средина в вере не имеет цены»¹⁴². Все мы на деле и по опыту знаем, что такое маловерие и половинчатое христианство, и все мы должны всего более бояться и убегать маловерия и половинчатого христианства. Ибо изречено как определение вечного суда: Так как ты тепловат, а не горяч и не холоден, то извергну (выплюю) тебя из уст Моих. «Как, говорит, не в меру теплое вызывает рвоту у принимающих его, так и Я извергну тебя, подобно отвратительной пище, на Страшном Суде Христовом»¹⁴³.

Но – так это есть уже и теперь, уже и в земные эти дни нашей жизни. Ибо стоит только внимательно нам присмотреться, чтобы видеть, как печать богооставленности и отчуждения от подлинно духовной жизни Церкви Христовой охватывает таких, вконец теплохладных духом, лаодикийских христиан – и в наш век, в той среде, в которой мы живем и которую мы же и составляем. Пришли ли они к богослужению, главного в храме у них нет и тени, и малейшего признака. Ибо они предстоят всецело лишь телом, а не духом. Ибо нет в них ни внимания, ни молитвы; или если и родилось внимание, то только к внешнему, придаточному: голосам, музыке, качеству пения, даже внешней стороне изложения и произношения (особенно в проповеди); слушали, а может быть, и восторгались они много, а до сердца у них ничего не дошло, не воссылалось из глубины души к небу даже ни одного «Господи, помилуй». А дома? Дома большинство и совсем оставило долг молитвы, культивируя этим и закрепляя в себе как черту своего характера глубокий духовный сон и прежде всего свою определенную привычку не молиться. Или если, в типе лаодикийском, по традиции и «для очищения совести» такой изленившийся христианин и становится утром и вечером на молитву, то все же по существу он ведь почти не молится, а только «читает молитвы», пробегая без внимания, только бы поскорее, в порядке поверхностных, внешних ассоциаций, знакомые, ставшие автоматически привычными слова и текст молитвословий, и так и отойдет, не испустив и единого молитвенного вздоха.

Та же видимость доброго и в остальном; подается милостыня – но только опять-таки для очистки совести, копейками. Принимают, может быть, участие в просветительной и благотворительной, общественного типа, деятельности: опять-таки в меру своего самолюбия, а то и корыстной заинтересованности, а чуть что не по нас, столкнутся чьи-либо взгляды и стремления – сейчас же свары и раздор, хуже, чем у язычников. И тогда – или такой деятель упорством, а то и насилием, не разбираясь в средствах, начинает добиваться своего (в полное отрицание христианской кротости, как и в явное доказательство собственного холодного и высокомерного презрения к окружающим), или с обидою, махнув рукой, бросит работу, не только не заботясь о самом деле, но нередко лишь громко и явно злорадствуя, если из-за этого доброе и нужное дело расстроилось...

И так – во всем: в семье, где так много теперь ссор и свар, где уже в обычай вошли столь позорные для имени христианского разводы; в непочтении со стороны детей к родителям, и у взрослых (сугубо здесь ответственных) – даже еще более, чем у подростков: в безобразно небрежном исполнении всяких обязанностей, даже при отправлении и самой легкой службы; в преклонении – не только тайном, но уже и явном – пред антихристианским принципом эгоизма, а равно и в блудолюбной чувственности... Трудно остановиться, ибо слишком уж много тут у нас нравственной распущенности и грязи, всевозможных коробящих совесть измен... и все это – в христианских (!) народах и церквах, порой нарочито горделивых в своем кажущемся христианстве. И нередко жалкие лаодикийцы эти претендуют в то же время на звание вождей и наставников и в научной, и в общественной жизни, и даже целые нации такого типа высокомерно расценивают себя чуть не образцами житейской мудрости и совершенства (ср.: Лк.16:14–15), являясь на деле лишь поражающе сытыми в тупом или кричащем самодовольстве своем (ср.: Лк.6:24–25). Так что и к нашим дням, несомненно, относится все то, что было сказано о древней Лаодикии.

17–19. Ибо ты говоришь: «я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды»; а не знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ и слеп и наг. Советую тебе купить у Меня золото, огнем очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, что­бы одеться и чтобы не видна была срамота наготы твоей, и глазною мазью (каллурием) помажь глаза твои, чтобы видеть. Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю. Итак будь ревностен и покайся.

Итак, в своем самообольщении, духовной слепоте и беспечности такой теплохладный христианин до того заблуждается, до того предается самообольщению и лукавому диавольскому обману, что считает себя даже лучше других (как фарисей притчи евангельской. – См.: Лк.18:11–12): признает себя духовно развившимся и богатым, ни в чем не имеющим нужды. Но это – именно только самоослепление и призрак, болотный мираж, только гибельный самообман. Господь и указывает ему, что нет: в своем самодовольстве и самомнении ты только жалок, кажущийся счастливец, ты, как богач другой евангельской притчи (см.: Лк.16:19–31), несчастнее других, начиная со всех тех, кто пред очами твоими так многого лишен, только страдает. Не богат ты, а нищ, совсем как тот, кого ты презираешь, у кого нет ни крова, ни пищи, ни одежды. Ты слеп – и потому лишь не видишь всего ужаса безотрадного положения своего и наготы своей, ибо поистине ты наг, так как совершенно изодрал, даже сбросил с себя данную Отцом любви и благодати брачную одежду свою. Нагота твоя безмерна и безобразна, ибо нет в тебе никаких добрых дел пред судом Божественной Правды, коими бы мог ты прикрыть обнаженную душу свою.

Советую тебе – не приказываю, не заставляю, чтобы не насиловать избалованной и привыкшей к противлению немощной воли твоей, нет, – отечески-любовно советую тебе купить у Меня золото, огнем очищенное, чтобы тебе обогатиться. Ты сам ведь теплохладен и не можешь стать горячим; купи его – оно пламенем любви и ревности разожжет сердце твое. Твое нынешнее земное сияние – мрак и тлен; Мое же очищенное огнем золото ярче солнца осияет тебя и обогатит – так, что станешь ты поистине и навеки богатым. Для таких оскверненных студодеяниями, как ты, Я и после крещения оставил одежду чистоты, дабы покаянием смиренным могли бы убедиться паче снега (см.: Пс.50:9). Итак, приобрети себе – подвигом самоосуждения и перемены (μετανοεῖν) – белую одежду покаяния, чтобы навеки облечься в нее и чтобы навеки же сокрылась вся срамота этой уродливой наготы твоей. И наконец, вот тебе каллурий – глазная мазь для исцеления пораженных слепотою очей твоих; помажь ею глаза, особенно – в нестяжательности и отрывании сердца от привязанности и идолопоклонства пред земными сокровищами и льстивыми благами, ослеплявшими доселе духовные очи твои: «ибо если дары помрачают очи на них смотрящих, то к дарам презрение поистине просветляет их»¹⁴⁴.

Аз, ихже аще люблю, обличаю и наказую. А потому отнюдь не думай, что те, кто на глазах твоих живут как будто хуже, несчастнее тебя, что будто бы они Мною отвержены и забыты; напротив, в самых бедствиях и испытаниях своих они несравненно и почетнее, и счастливее тебя, ибо неизмеримо ближе ко Мне. Ведь «Я наказываю и обличаю тех, кого люблю» (как еще и в Древнем Израиле ведали все мудрые Мои – см.: Притч.3:11–12 – и как особенно полно и сильно уясняется у ап. Павла – см.: Евр.12:5–11)); пусть же боятся все своей ненаказанности, такого своего счастья среди общего несчастья как своей забытости от Бога и положения – не чад уже, а «любодейчищ». Итак, будь ревностен и покайся, – заключает свой призыв к ангелу Лаодикийской церкви Господь.

20–22. Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечерять с ним и он со Мною. Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил и сел со Отцем Моим на престоле Его. Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам.

Так наглядно и образно представляет Господь Свое положение по отношению к сердцу всякого христианина. Небесный Гость, Он, как любящий друг, как заботливый, ведающий о нашей болезни врач, пришел и стоит, неотступно стоит у дверей, ведущих в глубь сердца нашего, и толкается, и стучит. Голосом Евангелия Своего и ныне стучит Он, в Писаниях апостолов Своих (включая сюда и самый Апокалипсис); строем и бытом, всей жизнью Святой Церкви Своей – этой продолжительницы и преемницы спасительного дела Его на земле; наконец, и голосом собственной совести нашей, как и направляющим путем всех событий – и нашей жизни, и всего окружающего нас – всем, всем этим, как лучами, исходящими от Лица Его, и звуками Божественного голоса Его зовет и влечет Он нас к Себе, опять-таки зовет как сознательно свободные творения Свои, как возлюбленных детей Своих, купленных Чистейшей и Драгоценнейшей Кровью Его. Вечеря Его открыта, Вечеря Его нас всех призывает к Себе и ждет, чтобы всех напитать, всех сделать причастниками непредставляемо блаженной, истинно Божественной Вечери Его бесконечной Любви (см.: Лк.22:16,18).

Что касается, далее, обещания награды побеждающему, то в других церквах оно, как мы видели, имело определенное отношение к отмеченным Небесным Владыкою свойствам каждой такой церкви. Здесь же не то: здесь лучше видеть в нем как бы общий вывод, как бы окончательное заключение для всех этих речей и обращений ко всем семи обследованным нами типам – церквам (2-й и 3-й глав Апокалипсиса). И потому обещание это носит на себе неожиданный для нас здесь особенно торжественный, отрадный и как бы почетный характер. Господь всякому, с Ним побеждающему, обещает здесь дать не только блаженствовать, но и царствовать с Ним – посадить его на Престоле Своем, как Сам Он победил и воссел на Престоле Отца Своего. «Престолом означается царство и покой будущего века, посему и говорит, что победившие врага прославятся и воцарятся вместе с Ним». Так и в Евангелии Он апостолам торжественно обещал: Истинно говорю вам, что вы, последовавшие за Мною, – в пакибытии, когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых (Мф.19:28), а равно Павел апостол применительно к этому коринфянам писал: Не весте ли, яко ангелов (т.е. начальников тьмы) судити будем (1Кор.6:3).

Имеяй ухо слышати да слышит, что Дух говорит церквам. И вслед за св. Андреем скажем и мы: «Будем молиться, чтобы и нам получить такое ухо»¹⁴⁵.

«Начиная с 4-й главы и до 6-го стиха 22-й главы идет вторая общая часть Апокалипсиса, откровение которой получено частью при открытых вратах неба, а частью при открытом самом небе. Эта обширная часть содержит в себе ряд (или пять порядков) явлений, которые картинно и символически изображают эсхатологию мира и Церкви» (проф. прот. Орлов)¹⁴⁶.

1–3. После сего я взглянул, и вот, дверь отверста на небе, и прежний голос, который я слышал, как бы звук трубы, говоривший со мною, сказал: взойди сюда, и покажу тебе, чему надлежит быть после сего. И тотчас я был в духе; и вот, престол стоял на небе, и на престоле был Сидящий; и Сей Сидящий видом был подобен камню яспису и сардису; и радуга вокруг престола, видом подобная смарагду.

После сего – обычный переход Апокалипсиса, обозначающий собой порядок повествования, но не указующий определенного времени. Новое видение, открывшееся ему, имело место уже не на земле, а на небе, куда вела раскрывшаяся для его взора (и духа) дверь. Было ли при этом какое-либо соответствующее явление во внешнем, физическом, небе, об этом ничего не говорится; но вернее – применительно к видению архидиакона Стефана, явленному только ему (Деян.7:55), ­­ и здесь в сфере физической все было обычно, а открытое относилось всецело к Иоанну, проявляясь в сфере духовной, как и сказано о самом Иоанне, что он был в духе¹⁴⁷, т. е. в высшем состоянии экстаза.

Под Сидящим на Престоле естественней разуметь Первое Лицо Святой Троицы, так как и о Сыне (Откр.5:6) и о Духе Святом (см.: Откр.4:5) тут же потом говорится отдельно, и в этом видении справедливо видят соответствие пророческим видениям Исаии (см.: Ис.6:1) и Даниила (см.: Дан.7:13). Вид Сидящего изображается эмблематическим сопоставлением с камнями ясписом и сердоликом (сардисом). По толкованию св. Андрея, «яспис, цветом зеленый, означает то, что Божественное естество вечно цветуще, живоносно и пищеподательно, ибо изращает от Него траву, всякое семя и потому страшно для противников». И добавляет: «О ясписе говорят, что для диких зверей и привидений он страшен, для нуждающихся же в духовном врачевстве – полезен». Цвет сардиса св. Епифаний определяет словом «αἱματοειδής» – кровезрачный, красновато- или желто-огненный. Цвет этот обозначает, по нему, «чистоту и святость, вечно пребывающие в Боге, а также и грозный гнев Его к тем, кто нарушает Его волю. Соединение этих двух цветов в Едином Боге указывает на Всевышнего, карающего грешника – и в то же время всегда готового простить (и исцелить) его, если со стороны его обнаружатся хоть малейшие признаки истинного исправления»¹⁴⁸. Так и дуга окрест престола подобна видением смарагду, напоминающая нам радугу после потопа, «указывала на вечную милость Божию к человечеству» (Жданов)¹⁴⁹. В то же время она была как бы украшением видения, ибо, окружая его, наподобие ореола или рамки, своим нежным голубоватым цветом, увенчивала великолепие видения.

4–6. И вокруг престола двадцать четыре престола; а на престолах видел я сидевших двадцать четыре старца, которые облечены были в белые одежды и имели на головах своих золотые венцы. И от престола исходили молнии и громы, и гласы, и семь светильников огненных горели пред престолом, которые суть семь духов Божиих. И пред престолом море стеклянное, подобное кристаллу...

По вопросу о том, кого разуметь под двадцатью четырьмя старцами вокруг Престола Вседержителя, существует великое множество мотивированных мнений (они приведены у Барсова, хотя и не все¹⁵⁰), из которых мы, как на наиболее подходящих и правдоподобных, остановимся на двух или трех. 1) По св. Андрею Кесарийскому, «сообразнее, кажется, понимать так: под двенадцатью первыми старцами разуметь просиявших в Ветхом Завете, а под двенадцатью другими – угодивших в Новом, двенадцать первых суть патриархи – родоначальники двенадцати колен, а двенадцать других – двенадцать апостолов, которым, по их великой силе и премудрости, Господь обещал седение на двенадцати престолах и некогда суд над Израилем»¹⁵¹. Однако такое мнение представляется в значительной степени односторонним, ибо приурочивает всех прославленных святых к одному израильскому народу и в то же время, давая представителей от него в 12 патриархах, обособляет от него происходивших из того же народа апостолов. А с другой стороны, если двенадцать патриархов еврейских, детей Иакова, представляют собой церковь ветхозаветного Израиля, то 12 апостолов должны представлять собой новозаветную Церковь всего человечества, Господь же обещал им, как мы знаем, судить 12 колен Израилевых (см.: Мф.19:28). Да и слишком уж мало соответствует жизнь 12 родоначальников колен Израилевых такому исключительно высокому их положению в Церкви Небесной, Церкви прославленных. А поэтому представляется более правильным другое толкование: принимая в 12 старцах одной стороны Престола апостолов, отнести их к Израилю, принимая их, согласно Евангелию, и судьями, и представителями именно двенадцати колен Израилевых, и тогда в 12 остальных старцах видеть представителей другой половины Церкви новозаветной, применительно к посланиям ап. Павла, – из язычников; или же, так как прямой смысл пророчества Спасителя о престолах и суде для апостолов, несомненно, относился уже ко Второму пришествию, видение же Иоанна – ко времени до него, то лучше совсем отказаться от приурочения половины апокалиптических старцев к лику 12 апостолов, как и еврейских патриархов, и тогда вообще одинаково во всех 24 старцах видеть представителей торжествующей Христовой Церкви, что допускает и тот же св. Андрей, берущий в этом случае за точку отправления в таком понимании другое число – не дважды двенадцать, а 24 буквы, из которых состоит греческий алфавит; и тогда «под означенными двадцатью четырьмя буквами лучше разуметь украшенных делами и словом» и заслуживающих не только белые одежды (см. выше), но и престолы, и венцы – «как знак победы, одержанный подвизавшимися над злыми демонами»¹⁵². Не забудем и того, что эти 24 представителя Христовой Церкви – пресвитеры (πρεσβύτεροι); не есть ли это указание на священство Христовой Церкви, возглавляемое апостолами и столь ею прославляемое в истинных христоподобных пастырях ее...

И от престола исхождаху молния и громи и гласи. Престол Сидящего, конечно, указывает на Него как на Царя-Вседержителя и Промыслителя. А отсюда молнии, громы и голоса (φωνή – собственно, шум во время бури) естественней всего принимать за величественные действия этой Державы и Промысла Божия, как «знамения Божественного всемогущества, поскольку обнаружения этого всемогущества бывают доступны зрению и слуху человека» (Жданов)¹⁵³. Знамения эти грозны для сынов противления (см.: Ефес.2:2; 5:6; Кол.1:6), но утешительны и отрадны для покорных и верующих, ибо сердца и духовные очи их постоянно усматривают в жизни этого мира ощутительное действие десницы Божией, проявление как Силы и Правды, так и Милости Его. Что же касается семи светильников, то под ними, как указывали уже мы при объяснении Откр.1:4, «нужно видеть обозначение Третьей Ипостаси Св. Троицы – Духа Святаго, Который действует в мире как раздаятель благодатных даров»¹⁵⁴.

И пред престолом море стеклянно, подобно кристаллу. Море (подобно радуге) относится к обстановке Престола и представляется как среда, «но не такая, как наш воздух, и не такая, как земное море. И в то же время, несомненно, нечто совершенно реальное, каким был и самый Престол и вся его обстановка» (проф. Орлов)¹⁵⁵. «Чтобы правильнее решить вопрос о том, что означало море, виденное св. Иоанном, следует обратить внимание на характеристические черты этого моря. Эти характеристические черты суть: во-первых, необъятность, широта, беспредельность; далее – «прозрачность, подобная стеклу или кристаллу, и связанная с этим последним» – определенность, как бы отчеканенность, «твердость, неподвижность, спокойствие. Как неподвижное и прозрачно-зеркальное, оно должно быть отличаемо от бурного моря, виденного потом тем же св. тайновидцем (см.: Откр.13:1), под которым (морем) обыкновенно разумеют падшее человечество, то море народов (см.: Откр.17:15), из коего восставали силы, враждебные христианству. Кристальное же море на небесах отличается от моря народов на земле своим спокойствием»¹⁵⁶, устойчивостью и прозрачностью. И если под тем морем следует разуметь падшую, обуреваемую от злых духов тварь на земле, то в этом небесном море нужно видеть образ чистого, святого творения на небе – Божия творения в его чистых, нормальных отношениях к своему Создателю. Говоря кратко, под этим следует разуметь, вместе с Андреем Кесарийским, «множество святых сил небесных, чистое и бессмертное» (Жданов)¹⁵⁷.

6–8. ...И посреди престола и вокруг престола четыре животных исполненных очей спереди и сзади. И первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лице как человек, и четвертое животное подобно орлу летящему. И каждое из четырех животных имело по шести крыл вокруг, а внутри они исполнены очей; и ни днем, ни ночью не имеют покоя, взывая: свят, свят, свят Господь Бог Вседержитель, Который был, есть и грядет.

Относительно выражения посреди престола и вокруг престола: по нашему убеждению, все попытки сколько-нибудь отчетливого и согласованного понимания его в плоскости наших обычных представлений, определяемых окружающим нас пространством трех измерений, нужно признать явно натянутыми, самопротиворечащими и безнадежно неудачными, понимают ли эти слова под условием движения взад и вперед, т.е. то от Престола, то в Престол; или Престол понимают и в тесном смысле, и широком, когда, по отношению к первому, животные находились вне его, а по отношению ко второму – внутри; или слово посредине понимать применительно к каждой из четырех сторон, т.е. в сущности – все же вне Престола; или, наконец, по догадкам проф. Жданова, посредине понимать в смысле среднего пояса по высоте...¹⁵⁸ Все они, по нашему убеждению, в сущности представляют собой не разъяснение текста, а только более или менее остроумные попытки замены точных и ясных слов Иоанна своими гипотезами. А между тем здесь, как и вообще при объяснении слова Божия, понимать эти слова нужно – обязаны мы – так же точно и прямо, как и везде (понимай так, как сказано в тексте)¹⁵⁹. И при этом признавать, что правда как то, так и другое. И так как в пространстве трех измерений этого согласовать нельзя, ибо тут неустранимое противоречие: если вне и вокруг, то не посреди, а если в средине, то и не «вне» и не «вокруг»; то отсюда, для восприятия этих, для Иоанна, очевидно, ясных и буквальных, указаний, неизбежно надо принять какие-то иные соотношения пространственные, а не те, что даны нам в сфере земной. И тогда – как на языке двух измерений невозможно передать свойств кубических форм, так же точно сбивчивыми и кажуще-самопротиворечивыми представляются нам, обложенным храминой бренного тела и чрез то внедренным в сей мир материальных порядков и отношений, все эти попытки воспринять в формах и представлениях плотяных и земных видения порядка духовного, о коих по существу, как свидетельствовал другой тайновидец – ап. Павел, нелетъ есть человеку глаголати (2Кор.12:4) – нельзя передать нашими словами¹⁶⁰.

Четыри животна (животных по-русски), действительно, как и указывали мы выше, неточный по смыслу, хоть и буквалистический по корню, перевод греческого термина ζῶα, значащего здесь не окружающих нас неразумных четвероногих или птиц, а лишь вообще «живые существа», высшие реальные существования. «Это название ζῶα, отличаясь от θήραι, употреблялось почти всегда греческими писателями в благородном значении, т. е. для обозначения таких существ, которые по своей природе стоят не ниже человека» (Жданов)¹⁶¹. Таковыми в высшем смысле являются и ζῶα данного 6-го стиха 4-й главы Апокалипсиса. «Множество очей свидетельствует о способности их к созерцанию Божественного сияния» и вообще о проницательности и полноте их ведения; «спереди и сзади – о том, что серафимы просвещаются знанием того, что было прежде и будет потом»¹⁶².

Стих 7: «Животные, виденные Иоанном, хотя и напоминают животных пророка Иезекииля (см.: Иез.1:5–14; 8:10), но разнятся с ними в самом существенном. Хотя их также четыре (“и лики у них те же”), но там каждое было совмещением четырех, здесь каждое отдельно»¹⁶³ и в себе законченно. «Поэтому нужно считать, что данное апокалиптическое видение не было заимствованным или переделкою видения пророка Иезекииля, но было совершенно самостоятельным. Так как о самых фигурах животных Иоанн умалчивает, и, вероятно, потому, что он сам не разглядел эти фигуры, то нужно думать, что фигуры их в видении не имеют особого значения, а важно лишь подобие их четырем классам живых существ – созданий Божиих. Эти создания: первое – лев – есть выражение силы, второе – телец (вол) – питания (а также животное жертвенное), третье – человек – разумности и четвертое – орел – возвышенности» (прот. Орлов)¹⁶⁴. Церковь давно и твердо установила, что животные эти – символы четырех Христовых евангелистов (орел – Иоанн, лев – Марк, телец – Лука, человек – Матфей)¹⁶⁵. Символами этими «знаменуется, по словам св. Андрея, и домостроительство Христово: львом – как Царя, тельцом – как Первосвященника, лучше же Жертвы, человеком как воплотившегося нас ради, и орлом – как Подателя Животворящего Духа, сошедшего на нас свыше»¹⁶⁶.

Стих 8-й: «В видении Иезекииля животные имеют по четыре крыла, и поэтому шестикрылые животные Апокалипсиса более подобны серафимам, виденным пророком Исаией (см.: Ис.6:2), у которых также было по шести крыл»¹⁶⁷. «Из этих шести крыл, которые они имели, по мнению св. Андрея Критского и Дионисия Ареопагита, они двумя покрывали лица, двумя ноги и двумя летали» (Жданов)¹⁶⁸.

Внутри они исполнены очей. «Слову внутри нужно придавать смысл указания на то обстоятельство, что Иоанн видел глаза и под крыльями, прикрывавшими тела животных», так что «они были многоочитыми». Назначение животных было таково же, какое было и для серафимов в видении пророка Исаии (см.: Ис.6:3). Они поют почти то же самое, и различие в содержании их славословия заключается в его большей пространности. Животные Апокалипсиса постоянно восхваляют не только святость Господа как Всемогущего Мироправителя, но и как Вседержителя¹⁶⁹. Эпитет в песни их: Который был, есть и грядет – указывает и здесь не на троичность Божества, но на вечное мироправление Его, на то, что Господь, явивший себя в Ветхом (Который был) и Новом (есть) Заветах, явит Себя как Мздовоздаятеля при кончине мира (грядет). Таким образом, в этих четырех животных можно и должно видеть бесплотные силы, которые окружают Престол Божий. Это – совершенно особые (не серафимы и не херувимы), но высшие небесные силы, которых видел Иоанн и для которых он не дал никакого другого названия, кроме животных, существ живых по преимуществу, – первых созданий Господа Бога» (прот. Орлов)¹⁷⁰.

9–11. И когда животные воздают славу и честь и благодарение Сидящему на престоле, Живущему во веки веков, тогда двадцать четыре старца падают пред Сидящим на престоле, и поклоняются Живущему во веки веков, и полагают венцы свои пред престолом, говоря: достоин Ты, Господи, приять славу и честь и силу, ибо Ты сотворил все, и все по Твоей воле существует и сотворено.

Так и в небесном мире сливаются славословия различных разумных существ – ангельских горних ликов со святыми из людей, угодившими Богу и прославленными Им. Здесь, как мы и говорили, дается высший прототип для той особенности нашего православнохристианского богослужения, в коей так торжественно и проникновенно выражается это же самое молитвенное единение Церквей земной и небесной, и именно в главнейшей службе – литургии, да и в ней – в важнейшие моменты литургии верных.

И тот же видим мы здесь и характер, который сохраняется так заметно в священных возгласах земных предстоятелей в нашем богослужении, – характер умиленного прославления Господа и благодарения.

Таким образом, по внутренней сущности славословий как животных, так и старцев мы видим в них большое соответствие и сходство. Но есть и различие, в котором обращают внимание главным образом на форму направления песни тех и других. В то время как животными-ангелами славословие возглашается в третьем лице, как исходящее от Престола и приглашающее к восхвалению других, двадцать четыре старца обращаются к Сидящему на Престоле во втором лице (Ты), как бы отвечая тем на горние призывы и в то же время свидетельствуя сим, что они в свободнодеятельном развитии человеческом постигли опытом, что всякое истинное бытие и все ценное в мире – только Божие творение, от Него исходит и Им содержится.

Итак, по основному смыслу своему, вся 4-я глава Апокалипсиса посвящена осознанию творческо-промыслительной деятельности Божией как живого проявления Личного, но вечного Бога славы над творением и в творении... Около Его Престола постоянный гром и молнии, постоянная работа, постоянная жизнь. Он управляет вселенной не как мертвый Аллах, который нисколько не заботится о мире, а как Господь, пред Коим и от Коего сияют семь светильников, семь исходищ огненных, всепросвещающих и всесогревающих лучей, идущих от Солнца Любви во весь сотворенный Им мир. Он надзирает и управляет миром, господствует над ним и заключает в Себе Самом все духовные блага. Между Ним и творением, и особенно между Ним и воинствующею Церковью, существует постоянная, непрерывная связь, выражающаяся в том, что «Церковь имеет пред Богом постоянных молитвенников и заступников за себя» на небе, «которые, олицетворяя собою все человечество, возносят» вместе с ангелами «от лица всего человечества постоянные молитвы Всевышнему. В то же время они славословят Всевышнего за Его совершенства вообще и за Его творческую и промыслительную деятельность в особенности. Таковы существенные черты содержания 4-й главы Апокалипсиса» (Жданов)¹⁷¹.

«Истина, что Господь есть Мироправитель и Судия, только намеченная в песнопении ангелов и самом видении 4-й главы, раскрывается затем более подробно пред очами св. Иоанна в постепенном явлении различных обнаружений Божественного мироправления и суда. Видение 5-й главы есть именно одно из обнаружений Божественного мироправления как оснований Божественного суда» (прот. Орлов)¹⁷².

1–4. И видел я в деснице у Сидящего на престоле книгу, написанную внутри и отвне, запечатанную семью печатями. И видел я Ангела сильного, провозглашающего громким голосом: кто достоин раскрыть сию книгу и снять печати ее? И никто не мог, ни на небе, ни на земле, ни под землею, раскрыть сию книгу, ни посмотреть в нее. И я много плакал о том, что никого не нашлось достойного раскрыть и читать сию книгу, и даже посмотреть в нее.

Итак, пятая глава, как и показывает союз «и», «есть продолжение четвертой главы, относится к тому же видению и есть только дальнейшее его раскрытие. Св. Иоанн увидал книгу на раскрытой длани правой руки Сидящего на Престоле. Десница Сидящего и здесь, как и всегда, служит символом и Божественного всемогущества, и Божественной промыслительной деятельности. Книга же, виденная Иоанном, представляется в виде пергаментного свитка, как обыкновенно писались пророческие писания, и была исписана внутри и совне и запечатана семью печатями. Исписанность книги с обеих сторон предполагает собою богатство содержания, которое не могло поместиться на одной стороне свертка. Сверток был один, но состоял из семи частей – оборотов, которые и были отделены один от другого печатями; по мере снятия печатей сверток сам собою развертывался далее и далее и обнаруживал свое содержание. Сами же печати могли быть помещены на краю свертка (Эбрард). На вопрос о содержании книги ответ должен быть тот, что ее содержанием служит все обнаруживающееся после снятия печатей» (прот. Орлов)¹⁷³. Во всяком случае книгу эту можно назвать книгою судеб, и письмена ее – не мысли или мнения, как в книгах человеческих, а действия и события, осуществляющиеся в тварном мире, но свою причину и силу действия, а равно и сущность реализуемых в истории человеческой явлений и фактов имеющие во Всемогущей и Всесодержащей Деснице Божественной.

Стихи 2–3: «Не упуская из виду Небесного престола, Иоанн видит летящего по небу ангела, который называется сильным, каким и должен быть вестник великого Бога. Ангел спрашивает не о том, кто хочет раскрыть книгу, но о том, кто достоин, кто настолько нравственно совершен (Клифот) и свят пред Господом, чтобы мог восприять откровение Божественных судеб. Бог открывает людям Свою волю, но открывает только достойным и через достойных. Но никто не отозвался на вопрос сильного ангела. Между всеми разумными созданиями не нашлось ни одного такого, которое было бы достойно раскрыть эту Божественную книгу и видеть ее содержание. Говорится уже не о снятии печатей, а о созерцании содержавшегося в книге, так как снятие печатей равносильно самому созерцанию»¹⁷⁴. Спрашивается: почему же никто не мог раскрыть эту книгу и посмотреть? Понятно почему: содержание этой книги связано с совершением дела нашего спасения и его выявляет в себе, и только Тот, Кто совершил и мог это совершить, – Тот один мог и печати снять с Им же написанной книги, как и вскрыть и выявить содержание ее. И как о самом деле спасения мы поем: Не ходатай, ни ангел, но Сам, Господи, воплощся, и спасл ecu всего мя человека, так Единому Ему Самому доступна была и книга сия, безмерно превышавшая силы и достоинства всякого ходатая и ангела и на земле, и под землею, и на небе.

Стих 4: Плач Иоанна при этом можно объяснить тем, что он знал, что раскрыть книгу и снять всезакрывающие печати ее нужно, даже необходимо, прежде всего для познания родом человеческим судеб Божиих, и потому-то он до слез огорчен был, даже много плакал, что книга остается запечатанной и нераскрытой. В самом деле, вот она здесь, эта книга, пред очами, – и то, что сокрыто в ней, знает он, важнее всего совершающегося в мире, но раскрыть ее никто не может, ибо никто не достоин. И потому не мог не скорбеть всем сердцем, не мог не пролить многих слез об этом отзывчивый сердцем апостол любви.

5–7. И один из старцев сказал мне: не плачь, вот, лев от колена Иудина, корень Давидов, победил и может раскрыть сию книгу и снять семь печатей ее. И я взглянул, и вот, посреди престола и четырех животных и посреди старцев стоял Агнец как бы закланный, имеющий семь рогов и семь очей, которые суть семь духов Божиих, посланных во всю землю. И Он пришел и взял книгу из десницы Сидящего на престоле.

Стих 5: «Наименование льва, употребленное старцем, взято из Бытия (пророчество Иакова Иуде. – См.: Быт. 49:9) и в приложении к Иисусу Христу, Которого изображает здесь Агнец, обозначает сильного Победителя, Царя по Своему Богочеловечеству» (прот. Орлов)¹⁷⁵. Корнем Давидовым назван Он, как прямой потомок этого лучшего царя Израильского – и по крови, и еще более как идеальное осуществление тех начал верности и преданности воле Божией, какие отличали и Давида, делая его «рабом Божиим» и «отроком Божиим». Он победил и совершил: и потому полнота содеянного принадлежит Ему, а значит – и то, чтобы раскрыть эту книгу и снять семь печатей ее («семь» и здесь обозначает законченность и полноту: в такой мере недоведомы, именно за семью печатями сокрыты от тварного мира тайны судеб Божиих).

Стих 6. Агнец стоящ яко заколен – так назвал Господа Иисуса Христа Предтеча Его: Се, Агнец Божий, вземляй грехи мира (Ин.1:29). «Дивный этот Агнец имеет семь¹⁷⁶ рогов. Рог иносказательно употребляется в Писании как выражение силы, власти, славы, высоты сана и других преимуществ. И потому семь рогов Агнца были как бы венец из семи сил всесокрушающих, которым никто противиться не может» (Яковлев)¹⁷⁷. Посланные во всю землю семь духов Божиих изображаются здесь как семь очей Агнца. Это потому, что созидание спасения людей как благодатно-возрождающая и побеждающая деятельность Святой Церкви, Христом основанной и Духом Утешителем просвещаемой и живущей, есть общее дело и Второй и Третьей Ипостаси Св. Троицы, как это точно и ясно засвидетельствовал Господь в Своей Прощальной беседе с учениками. И в этих всепроницающих и всеоживляющих лучах благодати Св. Духа, в коих сказывается спасительное воздействие Церкви Христовой на род человеческий, и Сам Он озирает, освещает, а затем и Духом Истины целит и врачует наш земной мир, как, в открытых на него Своих Божественных очах.

Агнец стоял посреди престола: как же это могло быть? Престол был занят «Сидящим на нем», «Господом Богом Вседержителем». Но спрашивается: где же и быть Сыну Божию, как не там, где Отец Его?! Тот же Престол Отца и Сына Божия, а потому то же Царство, та же власть и могущество – истинный Престол Сына Божия был, есть и будет вечное недро Господа Бога Вседержителя. Агнец стоял¹⁷⁸, то есть находился в положении бодрствования и деятельности как Мироправитель, как Попечитель всего человечества. «Около Него, как около Бога, те же серафимы и святые старцы. И вот один только Он, Сын Божий, как Агнец, как Искупитель возмог принять таинственную книгу, из десницы Бога Вседержителя Он и принял ее» (Яковлев)¹⁷⁹.

8–10. И когда Он взял книгу, тогда четыре животных и двадцать четыре старца пали пред Агнцем, имея каждый гусли и золотые чаши, полные фимиама, которые суть молитвы святых. И поют новую песнь, говоря: достоин Ты взять книгу и снять с нее печати, ибо Ты был заклан, и Кровию Своею искупил нас Богу изо всякого колена и языка, и народа и племени, и соделал нас царями и священниками Богу нашему; и мы будем царствовать на земле.

«Совместное падение животных и старцев нужно понимать как указание на особенную торжественность момента» (прот. Орлов)¹⁸⁰. Гусли означают «гармоническое и благозвучное Божественное славословие», причем правильнее здесь усматривать указание и на подлинные звуки высшей реальности, с характером особенной умиленности, сладостности и красоты, как об этом не раз свидетельствуется в жизнеописаниях святых (например, преп. Симеона, Едесского юродивого). «Фиалы (чаши) златы – помышления, из которых исходят благовония добрых дел и чистые молитвы»¹⁸¹ (святых, как сказано в самом Апокалипсисе). И поют песнь нову. «И точно, песнь святых старцев новая, неслыханная от создания мира, – песнь Сыну Божию, Искупителю людей». Некогда «пророк Давид, по внушению Духа Божия, проникая в будущее, призывал к новому славословию: Воспойте Господеви песнь нову – и, указывая на искупление Господа, возглашает: Спасла Его десница Его и святая мышца Его. Явил Господь спасение Свое, пред очами народа открыл правду Свою (Пс.97:1–2)¹⁸². Причина песнопения очевидна: воцарение Господа нашего Иисуса Христа и управление Его судьбами человеческими. Спрашивается: а разве до того, до совершения Им спасения, Он не царствовал?! Мы знаем от апостолов, что все Им создано: Вся Тем быша, и без Него ничтоже быстъ, еже быстъ (Ин.1:3), что Им сотворено самое время (см.: Евр.1:2). Что же могло быть не покорено Ему как Создателю, как Царю всего?!» (Яковлев)¹⁸³.

Конечно, Сын Божий, сый в лоне Отчи, царствовал безначально и будет царствовать бесконечно: Царство Твое, говорит пророк, Царство всех веков, и владычество Твое во все роды (Пс.144:13). Но здесь прославляется новое Царство Сына Божия – Иисуса Христа: здесь Он начинает царствовать как Бого­человек, «Царство это – Царство закланного Агнца Божия, Искупителя», вознесшегося на небеса и седящего одесную Отца. «Отсюда и начинается новое величие и Царство Сына Божия, Господа нашего Иисуса Христа; Господь Бог дал Ему всю власть Свою, ничем не ограниченную, над людьми, а вместе с тем над мирами, видимым и невидимым, так что, кроме Него, нет другой власти, через Него все совершается, от Него все зависит, в Нем видим Образ Божий – Истинного Бога.

Последствия искупительной жертвы Господа Иисуса Христа теперь же являются во всей Своей славе; вознесенное Тело Его приближает теперь к Нему все человечество... Только что Он воцаряется – и воцаряет последователей Своих». И вот, в этом апокалиптическом видении «святые старцы – споручники и ходатаи о человечестве» благословляют Его за совершение Им спасения, благословляют не от себя только, но и от всех «искупленных из всякого колена, и языка, и народа, и племени». «Мы и понимаем, что святые чрез искупительную жертву Господа Иисуса Христа приближены к Богу, соделались пред Ним царями и священниками и будут царствовать с Ним» (Яковлев)¹⁸⁴, «воцарятся в той земле, которую обещал Господь кротким»¹⁸⁵.

11–14. И я видел, и слышал голос многих Ангелов вокруг престола и животных и старцев, и число их было тьмы тем и тысячи тысяч, которые говорили громким голосом: достоин Агнец закланный принять силу и богатство, и премудрость, и крепость, и честь и славу и благословение. И всякое создание, находящееся на небе и на земле, и под землею, и на море, и все, что в них, слышал я, говорило: Сидящему на престоле и Агнцу благословение и честь, и слава и держава во веки веков. И четыре животных говорили: аминь. И двадцать четыре старца пали и поклонились Живущему во веки веков.

Совершение спасения рода человеческого есть дело, относящееся не только к земному миру – людям, коих представляли председящие Престолу Божию двадцать четыре старца, но и дело в полном смысле вселенское и всемирное. Совершитель спасения, Христос Господь, должен возглавить Собой и ввести в Церковь спасаемых, в состав этого Тела Своего, все существующее – не только земное, но и небесное, не только видимое, но и невидимое (см.: Ефес. 1-я гл.). И потому песнь славословия Искупителю на небе усиливается и расширяется. В ней принимают участие не только находящиеся у Престола старцы и животные, но и множество ангелов (причем вместе с этими представителями – двадцатью четырьмя старцами и четырьмя животными, нужно думать, участвуют и сами те, кого они представляют, ибо было число всех их – миллионы и миллиарды и более). За ними сливаются в песни восхваления и те, кто не был указан в стихе 11-м: всякое создание на небе, не названное там, и на земле (видимо, кроме людей, еще и вся совоздыхающая им бессловесная тварь. – См.: Рим.8:19–23), и под землею (т. е. не только те, кто, как говорит прот. Орлов, «имеет место обитания ниже земной поверхности»¹⁸⁶), но и сущие «в преисподней», т. е. во аде держимые, о коих возносит в день Пятидесятницы моление свое Святая Церковь, чье «колено преклоняется о имени Иисусове» (см.: Флп.2:10), и таким образом, все, все не лишившиеся жизни¹⁸⁷ создания прославляют Сидящего на Престоле и Агнца, воздавая Им благословение, и славу, и честь, и державу, и крепость, и силу, а также и богатство и премудрость – во веки веков. И от Престола четыре животных возгласили аминь, а двадцать четыре старца, завершив славословие, пали и поклонились Живущему во веки веков.

Видения 4-й и 5-й глав, с явлением Небесного престола и Агнца, взявшего книгу с семью печатями, «были первыми обнаружениями Божественной промыслительной деятельности в первом из пяти порядков апокалиптических явлений второй части. За ними следует видение снятия печатей книги, сначала – первых шести. Это видение предполагает первые, и притом не только по своей внешней связи, но и по своему внутреннему соотношению. Небо и Небесный престол служат источником и основанием всех тех событий и явлений, которые совершаются на земле». Для земли они могут представляться, да и представляются обычно, как бы случайными и неведомо почему и как, какою силой вторгающимися в земную жизнь новыми данными. Но «в них осуществляется Божественная воля, и они должны быть рассматриваемы с этой именно стороны» (прот. Орлов)¹⁸⁸.

1–2. И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырех животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить.

Оставаясь в прежнем положении и все так же «в духе», тайновидец в этой, 6-й главе созерцает, как одна за другой снимаются первые четыре печати Агнцем и от каждой выходит особый конь символического цвета. А голос, сильный, как гром, говорит Иоанну: Иди и смотри, исходя по очереди от каждого из четырех животных.

По снятии первой печати Иоанн видит выходящего белого коня и всадника на нем. По общему почти мнению большинства экзегетов, «победоносный всадник первого явления, сидевший на белом коне, означал первоначальную Церковь Христову. Проповедь апостольская веры Христовой, быстро распространявшаяся по лицу земли, везде побеждала и переходила от одних к другим многочисленным победам. Слово Божие росло и умножалось, покоряя народы и близких, и отдаленных стран победоносною своею силою. Белизна коня» и вид всадника «означали войну, но не кровавую, не убийственную, а войну против заблуждений, нечестия и разврата. Лук всадника-победителя напоминал крест Христов, уязвляющий неотразимою силою врагов Бога и людей» (Яковлев)¹⁸⁹.

«Всадник управляет конем – так и Иисус Христос апостолами и их преемниками в распространении Евангелия» (прот. Орлов)¹⁹⁰. Объясняя слова: Побеждаяй, и да победит, св. Андрей Кесарийский первую победу видит в обращении язычников, вторую – в их добровольном и соединенном с мучениями выходе из тела¹⁹¹.

3–4. И когда он снял вторую печать, я слышал второе животное, говорящее: иди и смотри. И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч.

«Что было в человеческом мире вслед за осиянием его чрез апостолов чистым светом евангельского учения, то, говорят, и изображается в видении, по снятии второй печати, второго коня». Конь «рыжий или, правильнее, огненный» (прот. Орлов), напоминающий разрушительное свойство огня и цвет человеческой крови, как и всадник с большим мечом, обозначает «обнаружение вражды и злобы, которые везде и всегда сопровождают на первых порах распространение христианства, особенно во время гонений против христиан со стороны иудеев и язычников. Но эта история вражды (рыжий конь) к начинающемуся христианству, к христианским прозелитам, всегда повторяется (см.: Мф.10:34; Ин.16:2)» (прот. Орлов)¹⁹², достигая высшей силы к последним временам.

5–6. И когда Он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь вороный, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей. И слышал я голос посреди четырех животных, говорящий: хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай.

«При снятии третьей печати Иоанн увидал вороного коня. Черный цвет есть цвет скорби и нужды, а потому и символ вороного коня есть символ человеческой нужды, которая прежде всего выражается в недостатке питания и голоде. Об этом говорит самый вид всадника. Всадник имел в руках весы. Весы говорят о точности, об отсутствии лишнего и потому весьма удобно также напоминают о голоде (Эвальд, Лютард). Голос, который Иоанн слышал раздающимся среди животных, был голосом Божественным, исходящим от Божьего Престола. Первая половина Божественного голоса говорит о необыкновенной дороговизне жизни вследствие голода, а вторая указывает на ту роскошь, которой обыкновенно предаются богатые слои общества, эксплуатирующие бедных. В частности, в период борьбы христианства с язычеством первые христианские прозелиты среди того или другого языческого общества всегда находились и находятся в сравнительной нужде; более богатое языческое общество обыкновенно утопает в роскоши языческой жизни, христиане же, лишаемые поддержки и сочувствия, должны бывают до крайности ограничивать свои потребности (см.: Иак.2:6)» (Орлов)¹⁹³.

7–8. И когда Он снял четвертую печать, я слышал Голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором, и зверями земными.

Сообразно с пониманием первых трех печатей, объясняется обычно и символ четвертой. «По ее снятии Иоанн видит бледного коня, собственно серого, бесцветного», каковой цвет принимают трупы людей. За всадником, напоминающим смерть и так и называемым смертью, следовал ад. Ад является здесь олицетворением действительных обитателей ада, т. е. осужденных (Генгстенберг) по предварительному суду на временные мучения. Всаднику на бледном коне дан меч как орудие смерти; в его распоряжении голод, ему подчинены и бедствия мора (повальные и заразные болезни – Эвальд, Клифот, Лютард), и даже земные хищные звери. Бедствия эти падут на четвертую часть земли – это не математически точное измерение особого пространства; здесь определенное число в смысле неопределенного, для указания на действия этих явлений временно и по местам. Число же четыре употреблено в соответствие четырем животным, четырем коням и четырем странам света. Все это, – добавляет проф. Орлов, – подтверждает нам церковная история, история распространения христианства»¹⁹⁴. Так и вообще, толкователи видений этих коней, и в частности темного, а за ним и бесцветно-бледного коня смерти четвертого, всецело склонны приурочивать знамения их к наиболее тяжелым эпохам гонений и притеснений христиан в первые века христианства от язычников и неверующих. «Явление это, – категорически заявляет Яковлев, – ясно изображало то время, когда свирепое язычество упивалось христианской кровью»¹⁹⁵.

И затем он перечисляет все главные гонения греко­римской империи, особенно оттеняя последние (Диоклетиана и его сотрудников). А св. Андрей Кесарийский, повторяя ссылку на эти последние гонения (называя здесь Максимиана Никейского), дополнительно приводит сюда и поражение мечом громадного числа людей, бывшее в его дни при восстании армян на римлян, где тела умерших поедались собаками и дикими зверями¹⁹⁶.

Едва ли можно согласиться со всеми этими и подобными толкованиями. И ошибки здесь не в деталях, не в тех или иных отдельных моментах истории (хотя последняя, узкоисторическая и конкретная, ссылка св. Андрея Кесарийского в этом случае особенно показательна и типична в своей ошибочности). Нет. Заблуждение здесь коренное. И корень этот, экзегетическое πρώτον ψευδός – в самом приурочивании всего того, что указывалось и открывалось в данных видениях 6-й главы, всецело лишь к эпохе истории новозаветной, нашей христианской. И при этом удивляться нужно, до какой степени слепоты и игнорирования толкуемого текста доводят людей подобные исторические пристрастия, эта постоянная склонность приурочивать все к своему времени. Так, волею Божией (снятием третьей печати Агнцем), видели мы, посылаются лишения при вороном коне видения. Спрашивается: кто же должен был их переносить, на кого они посылались? По тому, традиционно-пристрастному, объяснению – подверженными этому лишению неизбежно оказывались христиане, и не какие-либо виновные из членов Церкви Христовой грешники, исправляемые этими испытаниями, а христиане первых веков, лучших времен и состояний. И наоборот: «вредить» тогда и мешать наслаждаться в жизни излишним запрещалось – кому? Тем, кто пребывал в роскоши, – язычникам и вообще негонимым, т. е. неверующим, без тени уяснений к чему и почему. Но еще больше игнорирования, даже искажения текста, при таком понимании – в четвертом коне видения. Выходит на четвертую часть земли на бледном коне всадник смерти со всеми главными орудиями ее, и, по ясному слову Апокалипсиса, самый ад следовал за ним, очевидно, и по контексту, и по единственно правдоподобному пониманию этого места, чтобы поглощать умерщвляемых в ту пору в недра свои. И что же?.. По тем же толкованиям (даже у осторожного прот. Орлова), гибнущими, а значит, и поглощаемыми адом оказываются опять-таки все те же, гонимые и избиваемые за свою твердость в христианской вере святые мученики и исповедники ее...

А между тем в самом небесном откровении оснований для такого суживания смысла видений, дотоле скрытых за печатями, совсем, слишком уж мало. Сбивающее толковников указание 5-й главы на заклание Агнца относится ведь не к происхождению книги и не к возникновению содержимого в ней, но ко времени открытия этого содержания, а главным образом – к приятию Агнцем права на это. Книга же, со всем написанным в ней, является в руке Сидящего – до того. И пред явлением книги очам Иоанна пели и прославляли Бога представители небесной и земной Церкви еще не за это дело спасения, а за творение мира и за общее промышление о нем. И таким образом, рамки видений четырех коней – того, что освещалось и символически изображалось в них, – раздвигаются неизмеримо шире и выходят далеко за пределы одной лишь новозаветной, христианской нашей истории. Мы убеждены, что вся символика этих четырех коней в видении 5-й главы Апокалипсиса была ответом на вековечный вопрос истинного любомудрия: в чем смысл и основы всечеловеческой истории, при том печальном состоянии ее, в каком стоит она пред очами наблюдающего и особенно обостренно и неотвязно требует себе ответа в какие-нибудь явно катастрофические, поражающие засилием зла эпохи? И очень может быть, много так плакал Иоанн пред закрытою книгой судеб именно потому, что и та – его – эпоха слишком остро и напряженно ставила этот вопрос, особенно для таких, как он, ревнителей о Божией правде¹⁹⁷, а ответа, удовлетворяющего общее сознание самих христиан, они не находили. И вот открываемый через Иоанна смысл изложенных четырех видений – четырех коней – и был первым таким ответом на этот изначальный и законный вопрос человеческого любомудрия и недоумений. Ответ этот был общий, но законченный и полный; потому-то и коней явилось только четыре, и говорили ему: иди и смотри – животных четыре, и только дальше (с 5-й печати) речь пойдет уже по-иному, начинаясь как бы добавочным запросом душ убиенных и уже ближе к временам Церкви Христовой.

Ответ этот дается символически, но понятно. В выступающих на землю четырех разномастных конях проводятся в обобщении и уяснении мировой истории как бы четыре полосы, одна – светлая и чистая, другие три – иноцветные, заслоняющие эту ее одноколоритность и чистоту до степени ее противоположности. И полосы эти – как бы струи соответствующих земных реальностей, с одной стороны – привносимых на землю отвне, с другой – созидающихся в самой земной среде, в общем и личном человеческом опыте.

Первая полоса – конь белый, на нем всадник воюющий, ибо имеет поражающий врага лук. Всадник этот уже увенчан, а значит – уже заслужил награду победителя, как святой Павел, как все подобные ему, соблюдшие веру и возлюбившие явление Праведного Судии (см.: 2Тим.4:7–8). Итак, венец этот ему уже дан, в Божией воле как бы уже возложен, ибо сказано будет на Страшном Суде этим Праведным Судией: Придиите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира (Мф.25:34). Но вышел он, этот всадник, как победоносный и чтоб победить.

Так создан был человек, и таково всегдашнее, не знающее исключений, назначение его на земле. Созданный не только невинным, но и добрым, он принес с собой и в себе чистоту и святость – Закон Божий и совесть богоподобную – сюда, на землю. Но эта «белизна» и победоносность, этот свет истинный (Ин.1:4–5, 9–10) не только сохранялся и сохраняется всегда в истории: он постоянно и проторгается в нее свыше, все больше и больше раскрываясь и сияя в жизни и для жизни людской чрез угодников Божиих, «провозвестников откровения» Его. И, конечно, «в полноте и совершенстве» открыт был он в Сыне (см.: Евр.1:1–2) и через апостолов Его распространен был и в объятом тьмою мире. Все это – первая, светлая и добрая, жизнью насыщенная, полоса – конь белый и победоносный всадник его, открытые в первом видении 6-й главы.

Падением человека, т. е. изменою его Богу и подпадением под влияние и даже власть диавола (творяй грех, раб есть греха. – Ин.8:34), проводится вторая полоса в истории человеческой. К счастью – не сразу темная (то будет конь вороной); к счастью – и не вполне противоположная по общему складу жизни человеческой.

Нет сомнений, что соблазнивший первых людей (как ранее бесов) диавол рассчитывал так же владеть ими и царствовать над всем потомством их всецело и полно, как над бесами. И знаем мы, что он ошибся в этой надежде своей и насколько ошибся в ней. Вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее, – сказал Господь, к разочарованию, горю и озлоблению слушавшего диавола, дав при этом и первоевангелие о Спасителе: Той твою блюсти будет главу¹⁹⁸, и ты блюсти будеши его пяту (Быт.3:15).

И вот на эту вражду, с отражением ее на обеих сторонах, и указывало видение Иоанну второго коня, огненно-красного; выразительный символ, как указывалось выше, борьбы кровавой. И борьба эта кровава и тягостна для обеих сторон. Она тягостна до крови для подвижников добра, ибо до пота, слез и крови должны бороться они против врага уже в самом себе, распиная плоть свою со страстьми ее и похотьми (Гал.5:24). Но «кто сеет ветер, тот пожнет бурю» (см.: Ос.8:7): страдания и беды не меньше пали и на другую сторону. В своей массе падшее человечество, поработившись диаволу и греху, ядом его исказило, изуродовало и обезобразило всю свою природу. Отсюда злобно­вражеские, эгоистически-отталкивающие и гордо задирающие других настроения проникают собой всю взаимную жизнь – и международные, и междуродовые, и сословные, и даже семейные и личные отношения падших людей между собой. И отсюда дано было сидящему (на рыжем коне) взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч. Этот большой меч, несомненно, растет и растет. О нем, по всей вероятности, сказал Господь в евангельские дни, когда вразумлял и апостолов, чтоб не мечтали они о легком и поверхностном мире: Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч (Мф.10:34) – разделение (Лк.12:51), и будет так до той поры, когда настанет война всех против всех: Ибо восстанет народ на народ, и царство на царство... и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга... по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь (Мф.24:7, 10, 12). Предаст же брат брата на смерть, и отец детей; и восстанут дети на родителей, и умертвят их. И будете ненавидимы всеми за имя Мое (Мк.13:12–13).

Таков смысл и сущность второго видения 6-й главы, корень и объяснение того разделения и всеобщего закона земной борьбы, которая столь многих в наши дни приводит в уныние и смущение.

Но, как говорят нам и неоспоримый общечеловеческий опыт, и наблюдение на протяжении всей необозримой вереницы веков, а с другой стороны – еще более бесспорное и авторитетное свидетельство слова Божия, весь мир земной – во зле лежит (1Ин.5:19). Рожденное грехом, зло стало всеохватывающим, все проникающим собой мировым началом, как, с другой стороны, неотделимое от греха бунтарство эгоистических вожделений с роковой необходимостью влечет за собой и расстройство всяких естественных порядков и норм и становится неизбежною причиной всяких разложений и лишений. Ибо как страдание с необходимостью идет за грехом, являясь как бы обратной стороной медали, так нужда и лишения неизбежно следуют за все растущим разгулом и ростом темных и горделиво-эгоистических вожделений сынов противления и оправданного порока.

И вот выявляется, по снятии третьей печати, мрачный и все закрывающий своею темнотой конь вороной, и в нужде и лишениях разлетаются высокомерно-пышные и самоуверенные обещания и надежды глашатаев и поклонников грехолюбивой плоти. На весах истории точно учитываются и пшеница, и ячмень как символы самого простого и необходимого уже для самого питания человека, и лишь малая мера их (хиникс) дается за тот динарий, который в ту – апостольскую – пору был полной нормальной платой дня для рабочего, обеспечивающей удовлетворение всех нужд его и потребностей. Более загадочными представляются слова приказа – елея и вина не повреждай. Но едва ли правильно усматривать в них своего рода патент на пользование кем-то (тем более – гонителями правды и грехолюбцами) особой и нарочитой роскошью¹⁹⁹. Вернее было бы признать это за заботу о сохранности этих предметов как наиболее применяющихся при богослужении, которое, таким образом, должно и тогда совершаться (ап. Павел, знаем мы, так и удостоверяет, что приношение чаши Христовой пребудет до самого Второго пришествия Спасителя. – См.: 1Кор.11:26), и несомненно, сохранится все это – в подлинном, неповрежденном виде. И таким образом, смысл этого повеления получается тогда такой: не порти и не вреди, тем более не уничтожай, даже ощутительно не уменьшай того, что связано с богослужением, от чего зависит самое совершение церковных таинств.

И наконец, снятие четвертой печати определяет собой проведение последней, именно завершающей собой весь этот процесс порчи мира грехом полосы – в виде указанного всадника на мертвенно-бледном и блеклом коне со столь реальным и близко затрагивающем каждого человека наименованием – смерть. Оброцы греха смерть (Рим.6:23), – говорит ап. Павел, характеризуя так ее и в смысле общечеловеческой повинности в отношении к ней, и как необходимую и абсолютно справедливую расплату за грех, воспринятый нами в свою природу, и в то же время – как и окончательную ликвидацию самого процесса падений. Ведь раз наступила смерть – прекращается сам собою с нею этот нарастающий путь гибели духовной, неизбежно сопровождающий собой всю земную жизнь человека. И потому-то и испразднится, по слову того же апостола, этот последний враг наш (1Кор.15:26) лишь тогда, когда прекратится совершенно и самая эта наша земная греховная жизнь.

И потому-то так естественно и необходимо было предстать отверстым в духовном озарении очам ап. Иоанна, при выявлении ему основных сторон, как и движущих сил этой всечеловеческой истории, и сему, самому страшному и неумолимому всаднику – с точным именем смерть. Ибо кто же будет отрицать, что смерть – это самое общее и безусловно-неотвратимое слагаемое всего земного, не только общечеловеческого, но и всеобще органического строя и жизни, и природы, а в то же время – такое же средство и условие самого процесса истории всего падшего человечества. Понятно нам и то, почему и ад следовал за ним, за этим всадником на бледном коне. Ведь смерть выступает здесь пред нами как порождение человеческого греха. И правда христианства нам говорит, что всякий подпавший этой смерти и в своем развитии, и в завершении жизни своей сполна и до конца, с той же неизбежностью подпадает затем и мукам ада, а ад, в свою очередь, поглощает именно тех, кто посылается в него именно по наступлении такой их смерти.

Точно так же понятно для нас, с точки зрения этих всех символов, и то, как дана ему власть умерщвлять мечом и голодом, и мором, и зверями земными (как не трудно было бы протолковать все это и в переносном, аллегорическом смысле). Затруднительней, конечно, объяснить себе, почему указано в данном месте, что власть эта дана ему над четвертою частью земли. Совершенно верно, что определенное здесь взято в смысле неопределенном и общем. Но ведь смерть, если брать ее в том наличном положении, какое занимает она в отношении к роду человеческому во всей его истории (т. е. как смерть телесная), силу и власть свою имеет не над четвертою частью, но над всем без исключения родом Адамовым (земля еси, и в землю отидеши. – Быт.3:19) …

Отсюда – или тут, в некоторое отступление от всей постановки являемого в четырех конях Иоанну, имеется в виду какой-то отдельный момент, или хотя бы и ряд таких моментов, но все же в какую-то особую, как будто исключительную пору в истории человечества, и в применении все к той же физической и по типу насильственной или катастрофической смерти, и именно – приблизительно для четвертой части рода людского на те дни. Или же, и это нам кажется более приемлемым с точки зрения общечеловеческой истории и более утешительным для нас, как и отвечающим свидетельствам Апокалипсиса о великом множестве спасаемых и благодарно прославляющих Господа за это спасение (см. особенно Откр.7:9–10; 19:6), видеть в этом всаднике не смерть телесную, всеобщую и никого из нас не щадящую, но в то же время не столь страшную и отнюдь не окончательную, а смерть вторую – духовную и неизмеримо более грозную, прямо ужасную, выбирающую жертвы свои из рода человеческого по их упорству во грехе и закоснению, навеки захватывающую тех именно, чьи грехи действительно были «грехами смертными». И тогда понятен становится весь этот образ коня и всадника четвертой печати. В нем, как всеобщая полоса бытия на земли рода человеческого, символизирована смерть, ставшая таким уделом грешного потомства Адамова уже от самого его падения; но ускользнут от нее, в силу искупительной Жертвы Агнца, закланного за наше спасение, все необозримое множество уверовавших в Него, здесь ли то на земле (ср.: Откр.22:14) или уже во аде узнавших Его, для чего и сходил Он туда вслед за Своим Предтечею²⁰⁰. И тогда лишь четвертая часть, по этому видению коня бледного, подпадет под полную власть этого смертоносного всадника, подпадет в тех своих смертных грехах и пороках, которые символизированы в этом видении как меч, и голод, и мор, и звери земные...

9–11. И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели. И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка святый и истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу? И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число.

«Снятие пятой печати переносит нас в другой мир» (Яковлев)²⁰¹. «Теперь у св. Иоанна после видений четырех первых печатей, освещавших ему всеобщую земную историю, должен был стоять все тот же вопрос: доколе вместе с грешниками будут страдать и праведники и получат ли эти последние какую-нибудь награду за свои страдания и терпение? И вот явление пятой и шестой печати и служат ответом на эти вопросы.

В ответ на вопрос, в каком состоянии находятся души христианских мучеников, Иоанн видит их под небесным жертвенником» (прот. Орлов)²⁰². Жертвенник этот, по одним (коим и следует проф. Орлов), есть жертвенник всесожжения, стоявший в скинии во дворе для народа. Другие разумеют под ним все тот же, созерцаемый во всем этом длительном видении, Престол (4–5-я гл.), «на котором прославлялась таинственно великая и первоначальная жертва Агнца Божия, Иисуса Христа» (Яковлев)²⁰³. Но лучше всего, по нашему убеждению, понимать здесь именно жертвенник, но другой – тот самый, который увидим мы в следующей, 8-й главе и который был, несомненно, тут же, пред Престолом. Под этим-то жертвенником Христовым «находились души в собственном смысле слова, т. е. бессмертные души умерших людей, души мучеников» Христовых. Они называются убиенными за слово Божие, т. е. за учение Богооткровенной религии, и «за свидетельство»²⁰⁴, очевидно – Иисусово, как исповедники веры Его. Они имели свидетельство это, ибо закрепили его пролитием крови за истину его. Нахождение душ этих под жертвенником, на коем Агнец, очевидно, указывает на особенную близость их к Нему.

«Одновременно с тем, как стали видимы под жертвенником души убиенных, послышался их громкий вопль» к Богу. В своем обращении они называют Его Святым и Истинным и этим указывают, что в мироправлении Его также прежде всего должна проявляться Его правда, как правосудное воздаяние Его всем по заслугам. И вот они и спрашивают Его, почему же, как это нет доселе такого правосудия в применении к тем, кто повинен в пролитии крови их. Конечно, ближайшим образом разумелись тут те иудеи и язычники, которые воздвигали тогда гонения на христиан. «В ответ на вопль мучеников им дана была каждому белая одежда как знак их чистоты и невинности» (прот. Орлов) и как одежда брачного пира (см.: Мф. 22-я гл.). Этим указывалось в Откровении, что души праведных уже получают, и до всеобщего воскресения, свое воздаяние, уже наслаждаются тем предначинательным блаженством, какое доступно и одной душе человека, еще до восстания тела его. Но, кроме дарования этих белых одежд, Господь уже и теперь утешает их, как и всех смущающихся кажущейся безнаказанностью насильников, «непреложностью Своего суда по Божественному Своему предопределению»²⁰⁵. Бог во всем управляет по Своим законам и нормам. Так это и здесь. Есть свой предел и свое число для таких жертв, предопределенных на заклание, но только ведомы они единому Отцу Небесному и никому больше. И в этом сознании должны успокоиться все так смущающиеся, начиная с самих этих убиенных, но на малое время – пока дополнится это положенное число. Относительно срока этого малого времени в данном случае не нужно забывать, не нужно упускать из виду, что речь эта все ведется на небе, т. е., так сказать, в небесных перспективах, небесных сроках, а потому малое там не есть непременно малое и здесь, на земле, ибо жизнь и ожидания там, безусловно, определяются и текут в иных восприятиях и в бесконечных горизонтах.

Затем идет снятие шестой печати, обнимающее конец 6-й и всю 7-ю главу.

12–17. И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь; и звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои; и небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих; и цари земные и вельможи, и богатые и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор, и говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца; ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?

И пятая, и шестая печати раскрывают нам совершенно иные страницы в бытии и истории мира, нежели кони с их всадниками в первых четырех видениях. От прошедшего они нас переводят к настоящему и к будущему, от страниц по преимуществу общечеловеческих к страницам по преимуществу собственно христианским. Но в самом характере действия двух этих – пятой и шестой – печатей мы видим также большую разницу. В то время как от снятия пятой печати не показано было никаких перемен в состоянии земли и ее обитателей, по снятии шестой печати пред нами не только перемены, но и прямые потрясения и расстройства характера катастрофического и уже предначинательно-эсхатологического.

Итак, по осуществлении действия четырех первых печатей, видимо при печати пятой, последовал новый соответственный процесс в общечеловеческой истории, естественнее всего думать – однотипный и развивающийся, нарастающий, и особенно в сторону действия тех начал, какие были привнесены грехопадением, т. е. подпадением рода человеческого под влияние зла, обмана и вообще свойств порочных. И это сказалось в отношении к истинной религии, и особенно к вере Христовой, повсеместной враждой, гонениями и убийствами. И вот в действии шестой печати тут происходит наконец повсеместный же сдвиг. Настала эпоха катастроф и ужасающих бедствий. Поэтому вполне можно относить указание 12-го и последующих стихов ко временам последним, видеть в них речь о том «общемировом перевороте», который имеет быть пред Вторым пришествием Господа, ибо и по своему построению, по своим образам стихи эти так напоминают евангельские и пророческие выражения именно этого, эсхатологического, характера. Так, уподобление солнца власянице приводил некогда и пророк Исаия (см.: Ис.50:3), как и сравнение неба со свивающимся свитком (см.: Ис.34:4). Еще больше близости в этом месте к эсхатологической беседе Великого Вторника, передаваемой в 24-й главе у Матфея, 13-й у Марка и 21-й у Луки. Как известно, указания эти – об изменениях и на земле, и на небе – понимаются в буквальном смысле. Прежде всего изменение произойдет в самой природе Солнца и в его отношении к Земле и к другим планетам. Здесь нужно разуметь такое или иное прекращение солнечного света. Точно так же и луна (как кровь) уже не будет освещать землю, но своим новым видом будет лишь возбуждать нас, наводя ужас. В то же самое время наступающего общего переворота звезды небесные падут на землю. Пояснение Апокалипсиса (в сравнении с падением незрелых плодов смоковницы от ветра) говорит о том, что нужно здесь видеть не обман зрения, но действительное падение звезд в виде, вероятнее всего, астероидов, метеоров и т. п.

Небо скроется, как свивающийся свиток. При объяснении этого образа св. Андрей оттенял, что этими словами предрекается для видимого мира не гибель и исчезновение (как и теперь думают некоторые), но нечто иное: «что не нетлению и погибели подлежит небо, но как бы некоторому свиванию и изменению на лучшее. Ириней в Пятом обличительном слове на лжеименный разум говорит: «Не погибает и не истребляется ни сущность и ни существо создания (ибо истинен и крепок Создавый его), но проходит образ мира сего (1Кор.7:31), в котором совершено преступление. Предполагаем, что апостол придерживался древнего обычая: евреи вместо наших книг употребляли свитки, развитие которых производило не уничтожение их, но раскрытие написанного; так точно и обнаружение небесного тела указывает на откровение благ святым»»²⁰⁶. Проф. прот. Орлов ближе понимает слова «небо скроется, как свиток» в смысле «удаления неба от человеческого взора». «Одновременно с переворотом на небе, на земле произойдет страшное землетрясение, следствием которого будет изменение вида земной поверхности». И добавляет: «Для Господа возможно и совершенное изменение вида земли»²⁰⁷.

Впрочем, св. Андрей Кесарийский, объясняя слова Всяка гора и остров от мест своих двигнушася и отнеся указание это действительно ко временам антихриста, толкует это в переносном смысле. «Тогда, – говорит он, – называемые образно горами начальствующие или над церковным благочинием, или над мирским владычеством и церкви верных, представленные под образом островов и обновляемые, по Исайе, к Богу, из-за лжехриста побегут со своих мест, изменяя их одно на другое, что человеколюбно по грехам испытали и мы пред Пришествием»²⁰⁸ (очевидно, надо перевести: до Его Пришествия).

Стихи 15–17-й говорят о том впечатлении, которое произведет на людей этот мировой переворот. В духе постоянных указаний Писания на виновников зла и развращения на земле как на сильных земли (откуда приложи, Господи, зла – приложи сильным земли²⁰⁹. – Ср.: Лк.1:51–53), трепещущими и пораженными являются в первую очередь цари, вельможи, сильные, хотя к ним присоединяются далее и рабы и свободные. Все они, страшась в греховности своей карающей десницы Божией, будут скрываться в пещерах и ущельях гор и будут просить, обращаясь к горам и камням: Падите на нас и сокройте нас от гнева Агнца и Сидящего на престоле...

Откровение Иоанну по снятии печати, как оно дано в 7-й главе, рисует как бы общую картину и даже общий контур той последней катастрофы, какой закончится земная история ко Второму пришествию. Конечно, все это должно представлять не как один момент или день, вообще – не как краткий, как бы одноактовый отрывок. Это, несомненно, опять-таки процесс, в известной мере длительный и многосоставный. Отдельные моменты, отдельные составные штрихи, частные слагаемые этого процесса будут изображаться в ряде последующих глав. Седьмая же глава представляет собой как бы некоторое отступление или как стороннее восполнение к тому, что передано в 6-й главе.

Здесь пред нами другое видение – по проф. прот. Орлову, видение второго порядка, которое «говорит о выделении праведных из среды нечестивых при общемировых бедствиях приближающегося конца мира. Сначала пред пророческим взором Иоанна раскрывается картина спокойного исторического развития христианского мира под образом четырех ангелов, удерживающих вредоносные ветры от их разрушительных действий. Это, во всяком случае, ангелы добрые, а не злые, как полагает Андрей Кесарийский²¹⁰, и их образ указывает на то, что христианство представляет собою в истории мира несравненно большую гарантию мира и спокойствия, чем языческие религии»²¹¹.

1–3. И после сего видел я четырех Ангелов, стоящих на четырех углах земли, держащих четыре ветра земли, чтобы не дул ветер ни на землю, ни на море, ни на какое дерево. И видел я иного Ангела, восходящего от востока солнца и имеющего печать Бога живого. И воскликнул он громким голосом к четырем Ангелам, которым дано вредить земле и морю, говоря: не делайте вреда ни земле, ни морю, ни деревам, доколе не положим печати на челах рабов Бога нашего.

В четырех ветрах, которые удерживаются четырьмя ангелами, нельзя не видеть соответствия четырем коням со всадниками их. И здесь, и там пред нами равное число, и притом силы, подразумеваемые в тех и других, имеют определенно мировое значение и с характером явно стихийным. И только там, в видениях с конями, силы эти и действия, как кони, вводятся со стороны и посылаются в мир и уже затем входят в кругооборот жизнедеятельности его. Здесь же они уже есть и как бы рвутся, сами стремятся вторгнуться в него, но их задерживают и не пускают ангелы Божии.

И видех... Ангела восходяща от восхода солнца. Ангел этот не только светлый и добрый, но и налагающий печать на избранных Божиих. И он идет с востока: так важен восток в деле веры христианской. Так, Писание и Самого Господа именует Восток свыше (Лк.1:78). И потому-то от дней апостольских обращаемся мы в храмах наших к востоку как символу сияния для нас и света дневного, и света истины. Имуща печать Бога живаго. На себе ли или у себя имел печать этот ангел? Так как далее он говорит о наложении этой печати на людей, на рабов Божиих, то нужно думать, что для них была эта, упоминаемая во 2-м стихе, печать у него.

Не вредите... Дóндеже запечатлеем рабы Бога нашего на челех их. «Что некогда было открыто Иезекиилю о муже, облеченном в подир, т. е. в длинную льняную одежду, и налагающем печать на лица стенящих (Иез.9:4), чтобы с неправедными не погубить и праведных (ибо и ангелам неизвестны сокровенные добродетели святых), то же самое открывается теперь и блаженному Иоанну, когда высшим святым силам повелевается не делать ничего согрешающим до тех пор, пока не познают они служителей истины, отличенных запечатлением. Хотя отчасти сие случилось и прежде, когда уверовавшие во Христа в числе многих тысяч, как говорит о количестве их великий Иаков блаженному Павлу, избегли опустошения Иерусалима римлянами, но преимущественно сбудется сие, как упомянуто, во времена пришествия антихристова, когда печать Животворящего Креста отличит неверных от верных, непосрамленно и с дерзновением пред ними носящих знамение Христово. Поэтому ангел и сказал:

Не вредите ни земли, ни моря, ни древес... Тварь, как бывшая ради нас, делается причастницею бедствий во времена нашего наказания, равно как и радуется со святыми, когда они прославляются. Отсюда получается, что и добродетельные нуждаются пред наступлением напастей в ангельской помощи и в силе данной нам печати духа, которая, однако, обнаруживает свою силу настолько, насколько мы сами показываем свою деятельность. Если же некоторые остаются без помощи, так единственно по причине своего нежелания»²¹². Итак, печать эта имеет быть «отличием и преимуществом избранных рабов Божиих, указанием на их близость к Богу и на покровительство Божие к ним. Поэтому нужно сказать, что печать эта есть отображение на лучших и избраннейших членах христианской Церкви той Божественной благодати, которая, преображая их душу, преобразит и их внешний вид – чело (ср.: Быт.4:15). Но трудно сказать, будет ли это состояние отмечено и каким-либо внешним знаком»²¹³.

Четырем Ангелам... дано вредить земле и морю. Собственно говоря, самый вред, по данному символу, происходит от четырех ветров, которые в деятельности своей ангелами или выпускаются, или задерживаются и природу которых мы признали стихийною. Во всяком случае, «изображение здесь добрых ангелов как руководителей вредными действиями стихий вполне согласно со Священным Писанием (см.: Пс.103:4). В данном случае добрые ангелы должны удерживать вредные действия ветров до тех пор, пока явившийся ангел вместе со своими сослужителями не положит печати на рабов Божиих... Самые слова ангела, приводимые здесь, нужно понимать как повеление Божие, передаваемое по чиноначалию одними ангелами другим»²¹⁴.

4–8. И я слышал число запечатленных: запечатленных было сто сорок четыре тысячи из всех колен сынов Израилевых. Из колена Иудина запечатлено двенадцать тысяч; из колена Рувимова... из колена Гадова... из колена Асирова... из колена Неффалимова... из колена Манассиина... из колена Симеонова... из колена Левиина... из колена Иссахарова... из колена Завулонова... из колена Иосифова (вместо Ефремова. – Авт.) ... из колена Вениаминова запечатлено двенадцать тысяч.

Итак, всматриваясь в текст этой речи о запечатленных, мы прежде всего там не видим самого процесса запечатления, а приводится только услышанное тайнозрителем число таких запечатленных – 144 тыс. сынов Израилевых. «Самое число 144 тыс., по согласному мнению толкователей, очевидно, символическое, и должно означать полное число избранных (12... 12... 1000). Запечатленные эти именуются, как мы видели, сынами Израилевыми, и даже подсчитывается точно количество таковых по каждому из 12 исторических колен еврейского народа»²¹⁵. Но здесь, как и во всех подобных указаниях, всегда возможен и уместен вопрос: какой Израиль имеется в данном случае в виду: Израиль по вере или по крови – плотской, ветхозаветный или новый, духовный, ибо всякий, знакомый не только с посланиями ап. Павла, но и вообще с Новым Заветом, знает преимущество по нему этого новозаветного Израиля, верного Аврааму и другим патриархам по вере и духу, пред отвергшим Христа еврейством. Ведь еще Предтеча всем этим неверам, гордившимся своим плотским происхождением от Авраама, у Иордана говорил: И не думайте говорить в себе: «отец у нас Авраам»; ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму (Мф.3:9; Лк.3:8). А Сам Иисус Христос еще строже отозвался о них, прямо назвав их детьми не Бога и не Авраама, а диавола, ибо если бы они чада Авраама были, то дела Авраама (а не человекоубийцы и лжеца-диавола) они бы творили (см.: Ин.8:39–44) (да и сам Апокалипсис, как мы видели, отнюдь не за это последнее: см. Откр.2:9 и 3:9). Итак, ответ на этот вопрос для нас совершенно ясен: нельзя и сомневаться в том, что не евреи, а христиане все эти запечатленные. То, несомненно, возрожденные во Христе члены Святой благодатной Церкви Его, избранные Его святые – те, которых именует Церковь «преподобными и богоносными отцами» ее. И их, и в том же самом числе, мы видим потом и в 14-й главе Апокалипсиса, где уже никакого, хотя бы и символического, указания на сынов Израилевых не дается. С другой стороны, нельзя здесь под запечатлением разуметь, как хотелось бы некоторым, обращение евреев в христианство общею массою в последнее время (см.: Рим.11:25–26). Ибо это запечатление не может быть приравнено к принятию христианства, потому что печать налагается на тех, кто уже рабы Божии. Да и не все же имеющие обратиться при конце мира ко Христу евреи будут теми девственниками, о которых сказано в параллельной 14-й главе Апокалипсиса. Впрочем, представляется вполне приемлемым и мнение проф. прот. Орлова, который говорит: «Лучше всего под запечатленными разуметь совершенных верующих последнего времени, которые достигнут высшего совершенства и одухотворенности после общего обращения в христианство израильтян, – тогда, когда и Израиль по плоти, и Израиль по духу составят единое стадо Христово. Запечатленные ангелом суть совершеннейшие из христиан последнего времени, избранный народ Божий – тот самый, о котором упоминал Спаситель в Своей эсхатологической речи» (см.: Мф.24:22)²¹⁶.

9–12. После сего взглянул я, и вот, великое множество людей, которого никто не мог перечесть, из всех племен и колен, и народов и языков стояло пред престолом и пред Агнцем в белых одеждах и с пальмовыми ветвями в руках своих. И восклицали громким голосом, говоря: спасение Богу нашему, сидящему на престоле, и Агнцу! И все Ангелы стояли вокруг престола и старцев и четырех животных, и пали пред престолом на лица свои, и поклонились Богу, говоря: аминь! благословение и слава, и премудрость и благодарение, и честь и сила и крепость Богу нашему во веки веков! Аминь.

Из этого нового видения мы прежде всего усматриваем, что основное и важнейшее предшествующее видение Престола и его окружения не исчезало и не отстранено или заслонено было и во время видения ангелов с ветрами, а оставалось пред очами Иоанна. То запечатление, о котором только что говорилось, было вне сферы этого небесного видения, т. е. на земле. А здесь, на небе, продолжается развитие истории Церкви Христовой – и хронологическое (в процессе последовательности ее переживаний дальше и дальше), и, так сказать, органически духовное как достижение в жизнедеятельности ее большей и большей полноты. И таким образом, можно признать, что из всех центральных видений Апокалипсиса данное новое видение должно было являться наиболее утешительным и отрадным – для всех тех, кто или за себя, или за других изнемогал (и изнемогает) сердцем в недоумениях по поводу все более и более охватывающего мир засилья зла на земле. Ибо здесь наглядно и живо показано было Иоанну то, «как вознаграждаются на небе те христиане, которые совершают свое земное поприще среди скорбей мира и особенно среди ужасов будущего времени. Иоанн видит великое множество людей, т. е. души людей, каковые облечены были в человеческие образы (ср.: Откр.6:9). Бесчисленность здесь не абсолютная, взятая в отличие от 144 тыс. запечатленных, а бесчисленность относительная» (прот. Орлов)²¹⁷. Но, во всяком случае, в ней, в этой неисчислимости одетых в белые ризы, дается и нам отрадная истина о том, сколько есть людей спасающихся. Дело в том, что многие и многие среди нас прямо унывают, думая, что спасутся только великие святые, исключительно избранники Божии, т. е. только те, кто прославляется Церковью как угодники Божии. Мы же де не таковы: значит, все равно мы не спасемся, ибо явно ведь, что все мы не святые. И вот видение 7-й главы Апокалипсиса и говорит нам, что нет – что, кроме 144 тыс. особенных избранников Божиих, есть миллионы и многие миллионы, и из всех времен и народов, иных, вообще угодивших Богу верующих, все те, кто сохранил верность Ему среди земных бед и испытаний. «Состав многочисленной толпы указывает на ее общечеловеческий характер, и, несомненно, она, подобно душам (см.: Откр.6:9), находится на небе пред Престолом Божиим, а не на земле, как те запечатленные 144 тыс. Так что, очевидно, здесь имеются в виду все умершие христиане, достигшие совершенства и угодившие Богу теми или другими подвигами веры и благочестия. Следовательно, на вопрос, имеют ли уже и теперь утешение совершенные (да и вообще верующие. – Авт.) христиане, умершие до времени всеобщего суда и воздаяния, разбираемое видение отвечает, что души таких христиан после их смерти переселяются на небо и предстоят пред Престолом и пред Агнцем – в знак близости к Господу как источнику блаженства. На это указывают и белые одежды, и пальмовые ветви как ветви праздничной радости» (прот. Орлов)²¹⁸ и как общепринятый символ увенчания победы.

Стих 10. Соответственно концу глав 4-й и 5-й, и здесь приводится хвалебная песнь изображенных пред этим угодников Божиих. Заметное отличие ее от тех, предшествовавших, песней, заключается в том, что здесь мотивом прославления является уже не творение Богом мира, а его спасение, и потому в общую песнь всех разумных существ (людей и ангелов) к прежним словам добавляется и слово благодарение. Таким образом, велико было множество славословивших Господа и Агнца праведных христиан, но и оно там не было одиноким: опять с ним соединяется и весь горний, ангельский мир; так что справедливо восклицает св. Андрей Кесарийский: «Вот одна Церковь ангелов и людей! Ибо тогда будут сослужителями человеков и ангелы, казавшиеся, как знаем мы сие о Данииле, страшными даже людям равноангельским²¹⁹... Стоянием ангелов вокруг херувимов и старцев указывается на обширность почести тех, которые прославляются пред означаемыми числом старцами»²²⁰.

13–17. И, начав речь, один из старцев спросил меня: сии облеченные в белые одежды кто, и откуда пришли? Я сказал ему: ты знаешь, господин. И он сказал мне: это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои кровию Агнца; за это они пребывают ныне пред престолом Бога и служат Ему день и ночь в храме Его, и Сидящий на престоле будет обитать в них; они не будут уже ни алкать, ни жаждать, и не будет палить их солнце и никакой зной: ибо Агнец, Который среди престола, будет пасти их и водить их на живые источники вод, и отрет Бог всякую слезу с очей их.

Открываемый в речи старца смысл приведенного видения множества белоризцев указывает на то, что все они суть подвижники-крестоносцы, понесшие иго Христово в своей жизни, несомненно, как и сказали мы, во все времена и из всех народов. Но выражение великая скорбь, конечно, больше соответствует скорби последних времен, в применении к коим употребил слова эти Господь в Своей эсхатологической беседе. «Под омытием одежд всего естественнее понимать отнятие, по милости Божией, всякой греховной скверны с души таких терпеливцев, а под убелением – достижение чистоты и добродетельного совершенства. Они, спасенные, находятся пред Престолом Бога и служат Ему день и ночь»²²¹ (символ непрерывности и постоянства, по Андрею Кесарийскому), осеняемые любовью и полнотою благ Его.

Однако такое состояние совершенных христиан после их смерти прот. Орлов справедливо называет не полным блаженством, а лишь предначатием его, ибо угодники эти еще не имеют восполняющих их боготварную природу воскресших тел и самое время их блаженства еще переходное, время незаконченного еще духовно-нравственного развития их в утверждении их в добре, как и неполного общения Бога с ними, почему на небе есть еще храм, где они служат, тогда как в конце всего (21–22-я гл.) храма этого не будет, ибо его заменит нечто более полное – совершеннейшее и лучшее. Источником и причиною их блаженства и теперь будет их непосредственная близость к Агнцу – близость, уподобляемая близости заботливого пастыря к его овцам (ср.: Ин.10:1–16).

И отрет Бог всякую слезу с очей их. Это образное выражение дает больше того, что обычно под ним разумеют (см., например, толкование этого места у Орлова)²²². Да, совершенно верно, что там, на небе, не будут плакать те, кто много плакал при жизни (во исполнение второй заповеди блаженства). Но этого мало: сказано – Господь отрет всякую слезу с очей их. А ведь отирают то, что до того было, так что плач имеется тут в виду уже и прежний, тому предшествовавший, очевидно – в пору земной жизни их. И таким образом, в словах этих дается тот жизненно важный, еще более утешительный и отрадный оттенок, что заглажены и стерты будут Отчею любовию Всемогущего и самые следы земных скорбей, некогда воспринятая острота их. Итак, самые эти скорби, все эти, так ранившие неутомимою болью земные страдания и печали, сами предстанут там как источник радости, как необходимая изнанка будущих вечных наслаждений, носившая их как бы во чреве в земные дни таких терпеливцев. Так что и сюда относятся эти, утешающие нас в земных наших испытаниях и скорбях, слова ап. Павла, которые должны утверждать нас в победе над унынием: ведь если внешний наш человек и тлеет (что бывает только в особо сильных и тяжелых испытаниях), то внутренний со дня на день обновляется. Ибо кратковременное легкое страдание наше (а таковым нужно признать в этом случае хотя бы и смерть на костре) производит в безмерном преизбытке вечную славу (2Кор.4:16–17). А отсюда и самые муки, и слезы земные нужно признать только семенем, из которого вырастает для загробного бытия пшеница радости, славы и вечного блаженства.

В главе 8-й мы после отступления 7-й главы для указания на запечатление избранных Божиих, с предначинательным блаженством таких белоризцев – всего необозримого сонма угодивших Богу в терпении скорбей, теперь как бы снова возвращаемся к основной теме речи этих глав – о снятии печати, уже седьмой из них, т.е. последней. И открывается с этим уже новый длительный ряд видений, а знамения и символы небесные все расширяются и осложняются.

1–2. И когда Он снял седьмую печать, сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса. И я видел семь Ангелов, которые стояли пред Богом; и дано им семь труб.

Так, с первых же стихов 8-й главы дается чувствовать, что со снятием седьмой печати последуют особенно грозные и карающие явления. И вот, сейчас же после того, как Агнец снял эту печать, все замерло: сделалось безмолвие, и не на один лишь или несколько моментов. Тайнозритель определяет срок этого молчания как бы на полчаса. В словах этих справедливо видят указание именно на определенность и относительную краткость указываемого срока. Но, конечно, сроки небесные – не сроки земные. Пропорции и определенные соотношения, вероятнее всего, есть и там, и полчаса – это не седьмина или 1260 дней последующих глав, тем более не тысяча лет 20-й главы. Но, с другой стороны, полчаса эти – и не мимолетные моменты, да и не краткоминутные наши полчаса. Наступившее безмолвие прот. Яковлев справедливо сравнивает с хорошо знакомым нам затишьем перед бурей²²³. Можно, пожалуй, сравнить его и с той длительной паузой, которая применяется иногда в музыке, чтобы оттенить звучность последующих за нею аккордов. И среди этого молчания пред очами явились семь небесных деятелей последующих грозных, поражающих кар – ангелов, коим даны были орудия их деятельности: семь же готовых для мировых звуков труб.

Но здесь опять отступление: вместо наступления самых бедствий, вместо того чтобы дан был звук к началу их тем или другим ангелом, является еще один новый ангел, совершенно иного типа деятельности и при иных же данных для нее.

3–5. И пришел иной Ангел и стал пред жертвенником, держа золотую кадильницу; и дано было ему множество фимиама, чтобы он с молитвами всех святых возложил его на золотой жертвенник, который пред престолом. И вознесся дым фимиама с молитвами святых от руки Ангела пред Бога. И взял Ангел кадильницу, и наполнил ее огнем с жертвенника, и поверг на землю: и произошли голоса и громы, и молнии, и землетрясение.

Новый, особый, ангел, о котором говорится в этих трех стихах, находится уже не перед Престолом Божиим, а перед жертвенником, и, по-видимому, жертвенник этот стоит не только перед Престолом, но и ниже него. Служа у этого жертвенника, ангел этот основной обязанностью своей имел содействовать молитвам святых, возносимым ими к Богу. Для сего дается ему множество фимиама как символ той великой и богатой милости Божией, которая направляется навстречу и слабым молениям человеческим, усовершая, одухотворяя и как бы увенчивая их.

И изыде дым кадильный молитвами святых от руки ангела пред Бога. Относительно упоминаемого в стихах 3-м и 5-м жертвенника прот. Орлов, вслед за рядом протестантских ученых, категорически утверждает, что их было два и что оба они соответствуют двум же жертвенникам иерусалимского храма: одному – жертвеннику всесожжения, находившемуся на дворе, и другому – золотому жертвеннику кадильному – пред Святая святых, в святилище²²⁴. Но в данном случае вернее разуметь все тот же жертвенник, стоявший тут же, пред Престолом, но – ниже его, так что к нему направлялся фимиам молитв святых, как дым кадильный в алтаре храма, поднимающийся кверху.

Стих 4: «Когда дым фимиама поднялся от жертвенника, когда, таким образом, было указано чрез то, что приняты Богом молитвы святых», и когда, видимо, окончились эти полчаса молчания и, так сказать, оттяжки казней, «тогда ангел снова возвратился к жертвеннику и снова наполнил кадильницу угольями (5-й стих). Но наполнил ими уже не для того, чтобы снова идти для воскурения фимиама во святилище, но чтобы высыпать эти уголья на землю – с высоты этого небесного свода, на котором Иоанн видел Небесный храм и Престол» (Орлов)²²⁵. Так различно служение этого ангела для горнего и для дольнего мира, для святых людей и для сынов нечестия. Так различны и уголья жертвенника, означающие двоякого рода посещения Божии. Для направляющих сердца свои и моления к Богу уголья эти – символ благодатной помощи, принятия этих молитв как жертвы, благоприятной Богу. Для закоснелых же противников всего небесного и святого – не только начало казней Божия гнева, но и самый источник грозных явлений: голосов и громов, молний и землетрясений.

6–9. И семь Ангелов, имеющие семь труб, приготовились трубить. Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела.

Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью, и умерла третья часть одушевленных тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла.

Первый ангел вострубил: в образе этом (еще больше, чем в снятии печатей) наглядно до очевидности показана та великая истина, что не само собой происходят и, в сущности, не по заметным для нас причинам земного порядка возникают с нами те или другие земные события, в частности – события грозные и губительные. Во-первых, Высшая, определяющая причина их – Бог; во-вторых, исполнительно-действующею силою, ближайшею, осуществляющей волю Божию причиной являются Им же на то посылаемые небесные Его силы – соответствующего чина и лика ангелы, коим достаточно вострубить – как бы дать трубный сигнал, чтоб возникли и прошли до своего, опять-таки Богом же определенного, конца заслуженные нечестием человеческим бедствия. Но как мы видели из предшествующего образа (ангелов с четырьмя ветрами), в осуществлении казней этих участвует и природа, ибо в данном случае нужно думать, что с началом гласа труб ангелы эти перестали удерживать те вредоносные стихии, которые там изображались в образе ветров.

Казни в Откровении, проторгающиеся на землю по звуку ангельских труб, представляются великими и грозными, прямо катастрофическими. Такова и первая казнь. По звуку первой трубы смешаны были град и огонь с кровью и пали на землю. Проф. Орлов приводит догадку, что «этот град будет иметь вид шариков, которые будут смочены кровью, с запахом и видом действительной человеческой крови (Клифот), и, кроме того, будет сопровождаться истребительным огнем»²²⁶. Но едва ли в духе Апокалипсиса такое буквалистическое толкование этого места – вплоть до наивного по типу указания и самой формы падающего града. Более приемлемым представлялось бы толкование св. Андрея Кесарийского, по которому, «град указывает на то, что наказания сии придут с неба по праведному суду (т. е. для людей, имеющих духовный взор, будут носить характер явно заслуженных бедствий, посланных с неба от Бога). Огонь с кровию – на разорение городов и на губительные, во все времена от рук воевавших происходящие, их пожары и междоусобицы, во время которых, как видим, избиваемо бывает и будет не менее третьей части всех живущих на земле тварей: войны истребляют не только людей, но и все земные произведения. Наше, – продолжает св. Андрей, – об изложенном предположение и мнение подтверждает и блаженный Иоиль, ибо говорит, что прежде наступления великого дня будут посланы на землю кровь и огонь, и курение дыма» (Иоил.2:30–31)²²⁷. Однако едва ли возможно остановиться и на таком толковании. Дело в том, что в изображении возникающих за звуком труб казней мы видим определенный порядок и последовательность, как бы планомерность, по которой поражающие явления касаются сначала природы неразумной – растительного, морского и речного царств и потом уже – людей. И следуя такому порядку, нельзя приурочивать действие первой трубы к данным обихода человеческого (каковы те же войны, о которых особенно охотно говорят здесь: см. еще Яковлева²²⁸). Поэтому и мы, хотя склонны, в связи с предполагаемым нами здесь действием стихийных сил природы, понимать эти первые казни труб ангельских тоже физически, но думаем, что относить их нужно так, как сказано в самом Откровении, и в последовательности, так сказать, восходящей, так что в данном случае, т.е. в первой казни, понимать ее, как действительное поражение на земле третьей части растительного мира. Объяснить смысл орудий этой физической казни, конечно, труднее. Соединение в ней таких различных слагаемых, как огонь, и град, и кровь, говорит за символический их характер. Легче понять образ огня: огонь сожигает и сушит – что так легко применить к траве и деревам. И град – побивает и холодит. Трудней всего применить сюда символ крови: разве как обычный и так понятный образ смерти. И всего естественнее эти действующие физические причины как будто искать в данных климатического и бактериального типа.

Что касается явлений второй трубы (стихи 8–9-й), то совершенно прав г. Яковлев, когда говорит: «Напрасно стали бы мы доискиваться, что это такое, подобное огненной горе, павшей в море»²²⁹, так как, действительно, нельзя даже сказать, будут ли когда – не только теперь, но и после – видимыми и понятными те явления, коими вызывается гибель не в одном лишь царстве, живущем в море, но и в третьей же части и кораблей человеческих. И опять, действие этой трубы для всего обитающего в море, как и для самых вод моря, превращающихся в кровь, как нам думается, должно понимать буквально. Образ же горы, пылающей огнем, тем более естественно принимать за символ, что и в тексте сказано, что низверглась не прямо гора, а – как бы большая гора.

Падение этой горы сверху (как ранее падение оттуда града) указывает на небесное происхождение и этой кары – как «промыслительное действие Божественного всемогущества и суда» (Орлов)²³⁰. Чудо превращения воды в кровь в Египте Моисеем, как несомненное историческое событие прошлого, может служить некоторой аналогией, облегчающей принятие такого предсказания Апокалипсиса о данной казни будущего. Ибо та Сила, которая так легко превратила в кровь воды не только Нила, но и по всей земле Египетской (см.: Исх.7:21), – она, конечно, так же естественно и просто сделает это и с водами морей и океана. Эпитет горы большая указывает на грандиозные размеры того, как бы материального состава, коим вызвано будет это гибельное явление в море. А в словах пылающая огнем не возбраняется усматривать и некоторое указание на химический характер этой причины превращения воды в кровь. И наконец, как говорит св. Андрей, «ничего нет странного и с разумом несообразного, если смерть душевная (вероятно – телесная) посылается и на тех, которые в море хулят Троицу делами жизни и словами»²³¹.

10–13. Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде полынь; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки. Четвертый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца и третья часть луны, и третья часть звезд, так что затмилась третья часть их, и третья часть дня не светла была – так, как и ночи. И видел я и слышал одного Ангела, летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трех Ангелов, которые будут трубить!

Орудие третьей казни – звезда, именуемая полынью – может дать ключ к пониманию и других, предшествующих орудий в казнях. С одной стороны, она низвергается прямо на землю, и это нужно понимать в буквальном смысле. «Для самого тайнозрителя падающая звезда была действительною звездою (Клифот), и он отличает ее от других звезд только лишь тем, что она была большою. Но присоединяя к ней название полынь, Иоанн дает основание предполагать, что данная звезда полынь была при этом явлением чудесным и заключала в своей природе нечто большее, чем прочие звезды»²³². Итак, она звезда и не звезда: природа ее иная, не та, что во всех других звездах. И по тому, как ощущается природа ее на земле, она и называется полынь по характерному своему признаку – горечи. Но горечь эта не только ведомое всем вкусовое ощущение: она сказывается на реальном действии отравленных ею вод, ибо от употребления ее многие из людей умерли, потому что воды эти стали горьки. Горькою сделалась от падения этой звезды третья часть вод. «Можно полагать, что воды были отравлены горечью полыни не на каком-либо (особом) пространстве земли, но – по всей земле, так что люди всей вселенной, без всякого исключения должны были употреблять «такую горькую» воду: эта горечь воды (к чему нужно присоединить и следствия предшествовавших казней) и произвела большую смертность людей»²³³. Несомненно, все это очень трудно представимо для нас и для нашего времени, так как ничего подобного мы не наблюдаем в нашей современной жизни. Но отсюда не следует, чтобы нужно было отказаться от буквального понимания этой казни. Это событие будущего времени, которое по всем признакам и особенностям своим и будет именно временем особенным, исключительным.

За поражением земной, окружающей человека природы, где пострадали различные неразумные царства ее, действие карающих ангельских труб переносится и на расстилающееся над нею небо. Ибо когда вострубил четвертый ангел, то поражены были светила небесные – и солнце, и луна, и звезды в третьей части всех их. Но происходя в небесном окружении нашего земного шара, все эти носящие тот же характер кары и бедствия изменения в светилах опять-таки назначением своим имеют соответствующее воздействие на земную нашу природу, на земную нашу жизнь: Да затмится третия часть их (всех этих светил), и дне третия часть да не светит, и нощь такожде. Стремясь (как и должно) к реальному и отчетливому восприятию этих указаний Апокалипсиса, прот. Орлов понимает все это как пропорциональное уменьшение (на третью часть) даваемого всеми названными светилами освещения земли, так что «день и ночь сделались менее светлы на третью часть того света, который принадлежал им прежде». Но возможно – и нам представляется более правильным – иное понимание этого, указываемого в четвертой казни от труб, ущерба для земли в сфере получаемого ею от солнца, луны и звезд света. Затмится и уменьшится обращенная к земному шару световая поверхность всех их. Короче и меньше станут тогда сроки свечения их (как это особенно ясно с фазами луны). Но, конечно, уменьшится соответственно и яркость земного освещения, причем «потемнение третьей части каждого светила будет не временным, но, подобно казням первых труб, постоянным для того будущего времени» (Орлов).

«И в этой казни, – говорит прот. Орлов, – мы не имеем ничего такого, что было бы совершенно недопустимым и невозможным. Если для Египта возможна была казнь в виде трехдневной тьмы (и притом, добавим, так, что рядом, за рекой – у евреев в земле Гесем, в это самое время было так же светло, как обычно), то возможно и то, что в грядущие времена приближения мира к концу наш солнечный день и лунные ночи будут значительно темнее»²³⁴.

Конечно, все эти четыре казни, на то и посылаемые, чтобы быть знамениями надвинувшегося на людей гнева Божия, должны бы были подействовать на них вразумляюще и обратить их с пути нечестия. Однако ничего этого мы не видим. И может быть, именно потому, что бедствия эти, входя в кругооборот жизни окружающей человека природы, не направлялись непосредственно на самого человека. И вот тайновидец и передает нам голос иного ангела, который, пролетая посредине неба, возглашал: Горе, горе, горе (тройное – в знак усиления его) – горе живущим на земле (уже непосредственно людям) – от остальных трубных голосов трех ангелов, которые будут трубить. «Словами: горе, горе, горе живущим на земли, – указывает св. Андрей, – показывается сострадание и человеколюбие божественных ангелов, богоподражательно сожалеющих о наказываемых грешниках, а еще более о тех, которые не исправляются язвами»²³⁵.

И вот раздалась пятая труба, и бедствия от нее направились уже против людей непосредственно.

1–3. Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны: она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя. И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы.

Снова пред тайновидцем звезда, и снова – природа ее особенная, ибо чрез нее также вторгается на землю бедствие, хотя и не так непосредственно, как в звезде полыни. От новой этой звезды данным ей ключом выпускается из бездны чрез ведущий в нее колодезь дымное исчадие ее – саранча. «Самое наименование бездны, – говорит прот. Орлов, – есть указание на преисподнюю, где осуждены пребывать злые духи. Бездну, таким образом, нужно отличать от ада и от геенны как места страдания умерших. Бездна есть местопребывание демонов, где они заключены и как бы заперты на ключ, т. е. лишены свободы действия»²³⁶. Об этой бездне как месте обитания злых духов не раз говорится в Евангелии. Так, например, изгнанный из Гадаринского бесноватого легион бесов просил Господа, чтобы не высылал их вон из страны той (Мк.5:10), а по Евангелию от Луки, чтобы не повелел им идти в бездну (Лк.8:31)²³⁷. И вот соответствующая полыни третьей трубы, упавшая теперь с неба звезда данным ей ключом отпирает этот колодец, ведущий из бездны, и тайнозритель видит такое множество вышедших оттуда частиц дыма, что ими помрачилось солнце и воздух. Из этого дыма в таком же множестве вышла саранча, которая и обычно при передвижении своем представляется как бы огромной тучей дыма. Однако здесь саранча эта не то насекомое, которое является бичом для земледельцев, так как она уничтожает необозримой массой своей траву, злаки и все растения. Данной апокалиптической саранче присвоена была другая власть – та, «какую имеют земные скорпионы, т. е. присущая им способность производить весьма опасное для жизни и здоровья человека ужаление (Эвальд, Эбрард, Клифот)»²³⁸.

4–6. И сказано было ей, чтобы не делала вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям, которые не имеют печати Божией на челах своих. И дано ей не убивать их, а только мучить пять месяцев; и мучение от нее подобно мучению от скорпиона, когда ужалит человека. В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но смерть убежит от них.

Такова, в ряду других бедствий, деятельность этой саранчи. Несомненно, по назначению своему, это – все еще средство исправления. Поэтому саранче этой не дано никого убивать, а лишь мучить, и мучить на свой определенный срок: пять месяцев – тот самый период, в который и вообще живет и свирепствует в летнюю пору обыкновенная саранча. Впрочем, вполне можно согласиться в данном случае и с прот. Орловым, что здесь указывается «период времени, неопределенный для людей, но определенный и (как бы органически законченный) для Божественного Промысла, каковой период будет нужен для наказания и для устрашения грешников, и для явления Божественной правды пред глазами праведников»²³⁹.

Таким образом, всей этой, выпущенной из бездны, апокалиптической саранче было прямо запрещено делать какой-либо вред как траве, так и деревьям и вообще какой-либо зелени. Но зато мучения людей от нее будут жестоки и нестерпимы – что оттеняется общеизвестным представлением об ужалении скорпиона, особенно мучительным и прямо невыносимым. Страдания эти будут настолько велики, что люди захотят смерти, даже станут искать ее, но не найдут, ибо смерть убежит от них. И конечно, страдания эти могут носить тип болевых ощущений как физического, так и душевного порядка, а еще вернее – того и другого параллельно и одновременно.

В дополнение к этим ужасам пятой казни тайновидец описывает далее в наглядных и ярких чертах внешний вид саранчи.

7–12. По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну; и на головах у ней как бы венцы, похожие на золотые, лица же ее – как лица человеческие; и волосы у ней – как волосы у женщин, а зубы у ней были, как у львов; на ней были брони, как бы брони железные, а шум от крыльев ее – как стук от колесниц, когда множество коней бежит на войну; у ней были хвосты, как у скорпионов, и в хвостах ее были жала; власть же ее была – вредить людям пять месяцев. Царем над собою имела она ангела бездны; имя ему по-еврейски Аваддон, а по-гречески Аполлион. Одно горе прошло; вот, идут за ним еще два горя.

В изображении саранчи преломляются черты, взятые у этого насекомого, в соединении с чертами воинов, приготовившихся идти на брань. На первое указывают венцы ее, в которых признают «не что иное, как те ярко-желтые (золотые) четыре щупальца-рожка, которыми снабжена голова обыкновенной саранчи»; а также шум от крыльев, сравниваемый со стуком военных колесниц. Как добавление к этому присоединяются хвосты со скрытыми в них жалами, заимствуемые уже от строения тела скорпиона. Чисто человеческое в данном образе только лица, как лица человеческие, и волосы, как у женщин. По святому Андрею, «женские волосы свидетельствуют о бесовском сладострастии и возбуждении к блудодеянию; львиные зубы – о их убийственности и ядовитости; железные брони – о жестокосердии их... Уподобленные же скорпииным ошибы (хвосты) их указывают на следствия грехов, порождающих душевную смерть: ибо грех содеян раждает смерть (Иак.1:15)»²⁴⁰.

Уже в объяснении происхождения саранчи мы видели, что и по месту своего пребывания, до выхода на землю, саранча эта, несомненно, имеет что-то общее с бесами, живущими в бездне. Не меньше говорит за это и то, что сказано в стихе 11-м о царе ее. Царем над собой она имела ангела бездны, т. е. или одного из главных духов ее, или и самого сатану, «к которому лучше всего приложим титул царя. И наименование его Аваддон, что значит гибель, также, очевидно, употреблено здесь как указание на диавола, который и есть воплощенная гибель и смерть» (Орлов)²⁴¹.

Освобождение диавола с его воинством – бесами, называемыми в пятой казни саранчою, отожествляется прот. Орловым с тем последним освобождением его по окончании тысячи лет, о котором говорится ниже – в 20-й главе. Но это едва ли справедливо, ибо деятельность его тут и там слишком мало имеет между собой общего. Не забегая вперед – к раскрытию видения 20-й главы, заметим лишь, что характерными чертами кары пятой трубы чрез саранчу является, во-первых, исправительная ее цель, о которой в таком своем обобщении этих двух освобождений прот. Орлов уже вовсе не говорит (ибо и говорить ему было бы слишком трудно). Далее, для скорпионного уязвления людей саранчою назначается определенный срок, и, как мы видели, не столь долгий (пять месяцев): заменять его с прот. Орловым не только неопределенно, но и очень длительным периодом до Второго пришествия (включая сюда и полседмины времени антихристова) – более чем произвольно. В-третьих: едва ли можно одобрить и предлагаемое прот. Орловым переиначивание достаточно ясного смысла 12-го стиха, где слова: Одно горе прошло; вот, идут за ним еще два горя, конечно, говорились не для одного Иоанна, а для всех людей, ибо, выражаясь термином логики, сказано это simpliciter (просто), как категорическое и прямое заявление о том, что действительно прошло и – что действительно последует дальше. И наконец, недостаточно обоснованным представляется у прот. Орлова и всецелое приурочивание невыносимых мучений от саранчи только к терзаниям совести (о которых трудно и говорить при наличии полной нераскаянности тех, кто так терзается) да к материальной бедственности людей того времени, о которой пока в ряду данных казней не было и речи.

13–15. Шестый Ангел вострубил, и я услышал один голос от четырех рогов золотого жертвенника, стоящего пред Богом, говоривший шестому Ангелу, имевшему трубу: освободи четырех Ангелов, связанных при великой реке Евфрате. И освобождены были четыре Ангела, приготовленные на час и день, и месяц, и год, для того, что­бы умертвить третью часть людей.

И здесь, как и в предшествующей казни, мы не можем согласиться с толкованием прот. Орлова в существенных частностях. По прот. Орлову, четыре ангела при Евфрате суть злые ангелы-демоны, которые «после страданий Иисуса Христа были связаны повелением Божиим в своей зловредной деятельности...».

Эти «злые ангелы впервые, пред концом мира, получат свою полную свободу в среде нечестивых, отпадших от христианской веры и ее спасительной силы»²⁴².

Но недаром эти ангелы в приводимом самим прот. Орловым вверху той же страницы тексте Откровения Иоанна печатаются с большой буквы. Напрасно игнорирует он и совершенно ясное указание внутренней стороны этого текста, где эти ангелы названы приготовленными... чтобы умертвить третью часть людей, очевидно – кем? – не иначе, как Промыслом Божиим, врачующим чрез смерть части общее состояние целого. Повелевавший шестому ангелу освободить этих четырех ангелов голос исходил от четырех рогов золотого жертвенника (очевидно, того же самого, который упоминался в 3-м стихе предшествующей главы). При этом обращает на себя внимание, что этот жертвенник являлся местом, где сосредоточивались и окружались фимиамом молитвы святых: и вот оттуда-то, и от всех четырех рогов его, другими словами – от всей полноты его, и раздается теперь голос о шестой каре, поражающей нечестивцев чрез четырех ангелов, каре еще большей, чем предшествовавшая мука от саранчи. По этому голосу и по звуку шестой трубы (который можно понять здесь, как сигнал, что настало время...) освобождаются четыре ангела, бывшие и ранее готовыми на дело истребления людей. Они, конечно, напоминают нам четырех же ангелов, о которых говорилось в 7-й главе, по снятии шестой же печати. И там, и тут деятельность ангелов задерживается – пока настанет время, которое здесь точно обозначается, как час и день, и месяц, и год. И там и тут самая деятельность их носит характер чего-то стихийного, ими лишь направляемого. О четырех ветрах-стихиях мы уже говорили: теперь обратимся к тому, что последовало после освобождения этих ангелов, – по голосу, исходившему от золотого жертвенника.

16–19. Число конного войска было две тьмы тем; и я слышал число его. Так видел я в видении коней и на них всадников, которые имели на себе брони огненные, гиацинтовые и серные; головы у коней – как головы у львов, и изо рта их выходил огонь, дым и сера. От этих трех язв, от огня, дыма и серы, выходящих изо рта их, умерла третья часть людей; ибо сила коней заключалась во рту их и в хвостах их; а хвосты их были подобны змеям и имели головы, и ими они вредили.

Вместо ожидаемой деятельности освобожденных для нее ангелов, тайнозритель сразу выводит, совсем даже и не упоминая об этих ангелах, необычайно многочисленное и смертоносное войско. И таким образом, когда мы читаем описание грозного и даже и для наших дней небывало многочисленного воинства (200 млн. конных), то, очевидно, должны сознавать, что в этих войсках, т.е. в таких или иных сражениях их, и заключается то истребление ангелами третьей части людей, о котором только что было сказано (стих 15-й).

Спрашивается, как нам понимать эти войска, такими грозными и удивительными признаками описываемые у тайновидца? Многие, и в их числе св. Андрей, склонны бывают понимать всю эту речь аллегорически, в смысле тех или иных символов, где в чувственных образах рисуются пред нами явления и ужасы духовного порядка. Но это едва ли справедливо. По нашему убеждению, в данном случае лучше принять мнение о. прот. Орлова, который говорит: «Войска эти, конечно, не беспочвенная фантазия, не символ отвлеченного понятия разрушительного влияния силы зла, но действительное войско, войско будущего, и необыкновенно оно лишь постольку, поскольку необыкновенны те атрибуты, с которыми видит его Иоанн. Разноцветные брони всадников представлялись ему в быстром переливе и как бы в смене одного цвета другим. Эта яркость блеска является отблеском того адского пламени, которое было смешением огня, горящей серы и дыма, вылетавших из уст львоподобных голов коней. И совершенно понятным становится то, как могло быть умерщвлено такое множество людей (Эбрард, Шуллер, Клифот)»²⁴³. И нельзя не признать, что реальность и полная историческая правдоподобность грандиозных образов Апокалипсиса при изображении войн последнего времени становится для нас все более и более понятными, все более и более близкими к данным настоящего времени – в особенности от тех новшеств в военном деле, какие сделались всем известной действительностью, и опять-таки особенно с нашего, XX, века. Правда, численности 200 млн. конных мы еще не знаем. Но 20 млн. воинов (вместо 20 или даже 200 тыс. не так еще далекой древности) человечество уже наблюдало. Но особенно много для реального, чисто физического восприятия образов этого воинства 9-й главы Откровения дает нам все более и более развивающаяся, все более угрожающая человечеству химическая война. Там, действительно, на поле сражения увидят и разноцветные брони полков. Там и дым – эти дымовые газовые завесы и атаки – станет такой же третьей язвою, как и огонь и сера. Кони и брони видения, конечно, – орудие битв. И мы знаем, что орудия древности в этом случае были прямо детской игрушкою сравнительно с теми танками, морскими левиафанами и воздушными эскадрильями, коими в таком изобилии снабжены армии наших дней. Чтобы ярче изобразить смертельную вредоносность апокалиптических орудий – коней, ап. Иоанн указывает на то, что сила их заключалась не только во рту, но и в хвостах их, коими они вредили. Эта обоюдосторонность практики поражающих нападений также становится преимуществом (?) современных вооружений, как, с другой стороны, не могут не быть отличием беспринципных столкновений последних эпох и всякие тыловые выступления, предательства и змеиная хитрость, и злоба в процессе этих войн. Спрашивается: о каких же войнах говорит нам здесь тайнозритель? В данном случае мы опять можем согласиться с прот. Орловым, что «это те междоусобные войны, которые разумел Спаситель (см.: Мф.24:7) и которые будут попущены Богом для испытания мира пред окончательным судом над ним»²⁴⁴, но вместе с тем явятся порождением той всеобщей испорченности, при которой эгоизм и корысть – личные, общественные и национальные – заменят в человеческих отношениях прежнюю солидарность и любовь.

Заканчивая толкования казней 5-й и 6-й трубы, не можем мы пройти молчанием одно объяснение, которое занимает здесь особое место и носит своеобразный характер: это – объяснение г. Яковлева в его сочинении под заглавием «Апостолы».

«Саранча, – говорит он, – как известно нам, насекомое отвратительное, быстро рождающееся до неисчислимости, прожорливое, пожирающее в короткое время всякое произрастание, всякую траву и зелень. Но саранча, описываемая в пророчестве (Откровения), пагубна не растениям, а людям и не пожирает их, а ужаливает подобно змее ядовитой, и сверх того, ужаление ее не смертельно, а лишь столько же мучительно, как ужаление змеи. Вид ее страшен и чудовищен: с головы походит на человека; на голове носит венец из поддельного золота; волосы у ней женские, зубы львиные, тело покрыто чешуей железной, как бы латами; она с крыльями, которые во время полета производят треск и шум, как бы слышишь множество колесниц, мчащихся на войну; хвост ее змеиный с такой особенностью, что конец его вооружен жалом... Нельзя подумать, – продолжает он, – чтобы в мире вещественном могло родиться что-нибудь подобное тем страшилищам, которые Иоанн видел, описал и назвал саранчой, и поэтому описание это есть не что иное, как аллегорическое изображение, в котором олицетворено понятие, составляющее одно нераздельное целое, но соединенное из разнородных частей. Какое же это понятие?» Яковлев продолжает: обозревая явления духовные и нравственные, мы встречаем предметы, поразительно сходствующие с пророческим описанием. Это – страсти человеческие. Каждая из них, дошедши до известного предела, имеет все признаки чудовищной саранчи. Рассмотрим подробнее это понятие...

Далее он говорит. «Люди не созданы честолюбцами, мстительными, сладострастными, гордецами, корыстолюбцами, обидчиками, клятвопреступниками, презрителями законов Божиих и человеческих; но они делаются такими, когда, забывая духовную часть своего существа, пристращаются к миру и его удовольствиям, ласкающим чувства приманчивыми впечатлениями, когда заботятся только об удовлетворении животной своей природы, когда отвращаются от истины и добродетели, всегда кажущейся суровою и противною мирским помыслам и влечениям; когда забывают обязанности к Богу, а потом и обязанности к ближнему, подводя их под своекорыстные условия. Такой образ жизни, естественно, навлекает гнев Господа Бога, Который, щадя виновных и ожидая их покаяния, сперва насылает разные бедствия, происходящие от враждебных и насильственных переворотов природы; потом, когда видит невнимательность к мерам Его милосердия и ожесточенность, тогда отнимает от них охранительную Свою руку и предает, как говорит апостол, в неискусен ум творити неподобная (Рим.1:28). Вот то состояние, в котором страсти начинают господствовать над людьми насильственно и неукротимо; они беспрерывно разрождаются, растут и бросаются на истребление всех благородных чувств и побуждений в человеке. Это – точно губительная саранча, изрыгнутая адом на общества людей или на целые области и государства народов. И взыде дым от студенца яко дым пещи велики, и омерче солнце и воздух от дыма студеничнаго. И точно, посмотрите на толпы людей, обладаемых страстями, их облегает какой-то чад, заслонивший от их помышлений свет Божества, веры Божией и истины. Все они дышат атмосферой любимого своего чувства, умствуют по своим особенным началам, действуют по силам, их движущим и влекущим, подобно конем, уготованным на брань. На головах изображенных чудовищ – яко венцы уподоблени злату. Страсть манит душу увлекающим обаянием, она сверкает издали, как украшенная золотым венцом. Душа страстная жертвует всем для приобретения желанной драгоценности, и эта драгоценность, как скоро приобретена, оказывается не золотою, но позолоченной и состоит из низкого металла. И вообще, каждое страстное желание в мечтательном воображении украшает предмет свой блестящими венцами, которых блеск тухнет при горьком опыте и разочаровании. И лица их яко лица человеческа. И действительно, страсть, как понятие отвлеченное, олицетворяется человеком, на лице особенно выражается волнение страстей²⁴⁵. И имеяху власы, яко власы женския. Всякая Страсть прикрывается приятною наружностью, и наружностью женскою, т. е. обольщающею взоры и возбуждающею нечистые желания. И зубы их, яко львов беша: да, несчастный, увлеченный страстью, сколько зол и мучений претерпевает! Сколько зол наносит ближнему! Сердце его попеременно терзается то недоверчивостью, то ревностью или завистью, то мстительностью и злобой ко всему, что мешает или противоречит страстным его побуждениям; гнев, ненависть, исступленная ярость гонят далеко покой от души его и с неумолимой жестокостью разрушают покой других. И имеяху броня, яко броня железны. Когда сердце подавлено страстью, тогда в ней одной сосредоточиваются все его чувства и привязанности. Оно холодно ко всему постороннему, непроницаемо, как бы покрыто железной броней для всякого доброго и святого впечатления; чуждое сострадания, оно жестоко и даже бесчеловечно. И глас крип, их, яко глас колесниц, егда кони мнози текут на брань. Стремления страстей ужасны, ужасны и те люди в стремлениях своих, когда обладают ими страсти. Взгляните на зараженных честолюбием, любостяжанием, сладострастием и другими страстями! Как напряжены их усилия, когда действуют в угождение своим идолам! Как поспешно развертывают они свои средства и быстро несутся к своим целям! Поступки их порывисты, шумны, бранноносны. Имеяху ошибы (хвосты) подобны скорпииным, и жала бяху в ошибех их. Ничто так явственно не характеризует действие неистовых страстей, как это иносказание. Ошиб, или хвост, или конец, греховных наших ощущений, привязанностей и заблуждений так же смертоносен, как угрызение скорпиона. Обольщенный страстью не различает более добра от зла, испивает чашу греховную постепенно до самого дна и погибает... Ап. Иаков изображает весь ход страстей в немногих, но сильных словах. Когда человек увлекается и обольщается страстными своими пожеланиями, то, говорит он, похоть заченши раждает грех, грех же содеян раждает смерть (Иак.1:14–15). И дана бе область им вредити человеки пять месяц. Число пять месяцев, а равно и все исчисления апокалиптические совершенно нам непонятны, но тем не менее истинны. Это – тайна Духа Божия, Которому не угодно еще открыть нам способы к ее уразумению. Мы только можем догадываться по выставляемому счислению о краткости или продолжительности описываемых событий. Буйные страсти, говорит пророчество, будут терзать людей пять месяцев. Не означало ли это кратковременности порочных удовольствий, в сравнении с теми мучениями, которые за ними последуют? Не сокращают ли порочные удовольствия жизни человеческой? Не делают ли жизнь скорбною, томительною от упадка нравственных и телесных сил, от беспрерывных тревог души, от болезней и угрызения совести? Не становится ли такая жизнь мучительною и безотрадною? Пророчество говорит: И в тыя дни взыщут человецы смерти, и не обрящут ея: и вожделеют умрети, и убежит от них смерть. Нет печальнее и поразительнее зрелища, как зрелище грешника, страдающего и телом, и душой, растерзанного болезнями, грызомого мрачными мыслями, безнадежного, не находящего ни в чем упокоения, ни помощи, призывающего смерть, не внемлющую воплям отчаяния. И имели над собою царя ангела бездны. Беззаконные страсти, действительно, порождение ада, потому что начало всех заблуждений и первый виновник всех грехов есть противник Божий, ангел бездны. Святой апостол и говорит: Исперва диавол согрешает (1Ин.3:8)»²⁴⁶.

Объяснению г. Яковлева нельзя отказать в остроумии и находчивости. И для нашего представления о последних временах как эпохе особенного развития и прямого разгула порочных страстей в нем дается материал для понимания той стороны эсхатологических характеристик, которая относится именно к человеческим переживаниям, настроенности и общему состоянию. Но в казни пятой и шестой трубы, как мы видели, наиболее оттеняется участие и воздействие бесовской силы, и жаление насланной саранчи определенно носит вид отвне поражающих закоснелых грешников страданий. Поэтому мы на гипотезе толкования данного места Апокалипсиса, предлагаемой этим автором, остановиться не можем.

20–21. Прочие же люди, которые не умерли от этих язв, не раскаялись в делах рук своих, так чтобы не поклоняться бесам и золотым, серебряным, медным, каменным и деревянным идолам, которые не могут ни видеть, ни слышать, ни ходить; и не раскаялись они в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии своем, ни в воровстве своем.

Прочие люди – это, конечно, те, которые остались в живых после этих казней, поражавших столь великое множество людей. И конечно же, разумеются здесь только нечестивцы, о коих одних дальше и ведется вся речь. О праведниках пока не упоминается при этих казнях ни словом. А поэтому и делать о них выводы в ту или другую сторону – участия или неучастия их в страданиях от поражавших грешников казней, безусловно, преждевременно. Нераскаянность грешников приурочивается, как к самому явному и бесспорно преступному для сознания общечеловеческого, к делам рук их. В ряду этих дел перечисляются в конце такие грехи, как убийство, воровство, блудодеяние, чародейство (которое, очевидно, станет в ту пору таким же частым и типичным грехом, как и пороки, называемые перед ним). Все эти беззакония в понимании их совершенно ясны и не нуждаются ни в каких аллегорических толкованиях. Но к числу этих грехов присоединяется и идолопоклонство, и притом не в той его, так сказать, прикладной стороне, когда, как у Исаии, обличается приготовление кумиров руками же самого делателя (см.: Ис.44-я гл.), но в основной своей стороне: именно как благоговейное почитание истуканов, которые не видят, не слышат, ни ходят. Спрашивается: неужели идолопоклонство это сохранится и до последних времен, когда оно явно уже и теперь выходит из практики наличного человечества? Ответ, конечно, должен быть положительный: да, будет. Будет, прежде всего, как почти такая же измена почитанию Истинного Бога, идолопоклонство тонкое – в виде тех страстей, и в особенности в виде того страшного, все проникающего собой эгоизма, который подготовит почву и для самообожения антихриста, каковое ап. Павел указывает как один из характерных и важнейших признаков его. Но будет и идолопоклонство грубое, буквальное, когда вновь люди начнут поклоняться самодельным нарочитым чтилищам (ап. Павел), и их-то ближе всего и разумеет ап. Иоанн Богослов в своем обличительном отзыве о нераскаянности тех последних поколений человечества. И это вполне понятно. Ведь и в древнем греко-римском идолопоклонстве, как читаем мы в житиях святых, огромную роль играли бесы – тем ореолом чудесности, какой они придавали излюбленным ими капищам и идолам. Но ведь последнее время будет нарочито и по преимуществу временем обольщений, как и чародейства. И в этой общей атмосфере обмана так естественно лукавым духам еще больше применять свои ухищрения к обольщению новым идолопоклонством тех, кто своим нравственным состоянием, порчей сердца своего утратит способность различать в видениях и знамениях чудесного типа истинное от ложного. И потому-то апостол и ставит рядом поклонение бесам и идолам.

Естественно было ожидать, что после шестой трубы последует далее и голос седьмой. Однако порядок этих видений опять прерывается, и трубу седьмого ангела мы услышим лишь к концу дальнейшей, 11-й главы. Здесь же вставляется новое, нарочито предваряющее звук последней трубы, видение, и даже несколько их.

1–4. И видел я другого Ангела сильного, сходящего с неба, облеченного облаком; над головою его была радуга, и лице его как солнце, и ноги его как столпы огненные; в руке у него была книжка раскрытая. И поставил он правую ногу свою на море, а левую на землю, и воскликнул громким голосом, как рыкает лев; и когда он воскликнул, тогда семь громов проговорили голосами своими. И когда семь громов проговорили голосами своими, я хотел было писать; но услышал голос с неба, говорящий мне: скрой, что говорили семь громов, и не пиши сего.

Снова – ангел сильный, не только величественный по виду своему, но и настолько важный в возглашении своем, что, когда он воскликнул, отозвались семь громов голосами своими. В этом еще больше открывается нам та истина, что Всемогущий Промыслитель мира дает соучастие в деле мироправления Своего совершенным и верным из творений Своих, так что постоянный и необходимый порядок и строй на земле действительно имеют свой прообраз в виде стройного чиноначалия и соподчинения и на небе. Величие и свойства могущества и славы этого ангела изображается тем, что он облечен в облако – по подобию Сына Божия (см. выше); что лицо его сияет, как солнце, а над головою его радуга, как и у Самого Сидящего на Престоле; да и ноги его – как столпы огненные, и голос – как громкое рычание льва. Книжка, которую он держит уже в раскрытом виде, обозначает, как можно думать, уже выявившуюся и законченную или заканчивающуюся сторону истории человечества, вернее всего – в применении к участи нечестивых. Но, очевидно, в ней было или с ней связывалось и нечто тайное, что для небесного мира возвестили голосами своими раздавшиеся семь громов, но что было еще преждевременно знать роду человеческому, почему Иоанн и не мог исполнить своего желания – записать сказанное (и что, как можно догадываться, было так для людей интересно и важно, что Иоанн сам поспешил было записать, еще не слышав повеления о том, но ему не было позволено это сделать). Указание Иоанна, что ангел стал одной ногой на море, а другой на землю, могло, конечно, также относиться и к чертам величия и, так сказать, грандиозности самого сильного ангела. Но можно усматривать здесь и символическое обозначение того, что судьбы книги раскрытой касаются как земли, так и моря. По святому же Андрею, «столпи огненны означают наводимые ангелом страх и наказания нечестивым, разбойничающим на земле и на море; для означения сего наказания беззаконников повсюду он и поставил правую ногу на землю, а левую на море» (? – наоборот, на море правую). Далее, по нему – «голос ангела, подобный рыканью льва, показывает, что его наказание страшно и нестерпимо», а под семью громами «следует разуметь или семь гласов одного угрожающего ангела, или семь других ангелов, предвозвещающих о будущем, так как сии ангелы полагаются повторяющими слова первого ангела. От него, по указанному блаженным Дионисием благопорядку ангельскому, они воспринимают как самую заповедь, так и благовременность пророчествования». Запечатлей, яже глаголаша седмь громов... Сим «показывается, что теперь это неизвестно, но будет потом изъяснено самым опытом и течением вещей. Божественным гласом апостол научен запечатлеть сии гласы только в уме, окончательное же познание и разъяснение предоставить последним временам.

И Даниил некогда был предупрежден, что запечатлены и сокрыты подобные сим слова»²⁴⁷ до последнего времени.

5–7. И Ангел, которого я видел стоящим на море и на земле, поднял руку свою к небу и клялся Живущим во веки веков, Который сотворил небо и все, что на нем, землю и все, что на ней, что времени уже не будет; но в те дни, когда возгласит седьмый Ангел, когда он вострубит, совершится тайна Божия, как Он благовествовал рабам Своим пророкам.

Приводимая в 5-м стихе клятва ангела – и по упоминанию Живущего во веки веков, и по поднятию рук клянущегося – представляет собой буквальное повторение такой же клятвы ангела, слышанной пророком Даниилом при конце его пророческих видений и при указании, что все это относится к последним временам (см.: Дан.12:7). Но то, о чем клялся там и тут ангел, различается не только по тексту, но и по мысли. В Откровении ангел клянется, что времени уже не будет. Объясняя смысл этих слов клятвы, св. Андрей говорит: «Клянется, что не будет времени или в будущем веке, когда и на самом деле не будет времени, измеряемого солнцем, но превосходящая счисление временное жизнь вечная; или что после шести гласов ангела немного пройдет времени до исполнения всего предвозвещенного»²⁴⁸. Надежнее всего объяснять смысл выражения времени уже не будет по сопоставлению с контекстом речи. И мы видели, что перед этими словами стоит наименование Бога Живущим во веки веков. Естественнее всего, отсюда выражение времени не будет, в противоположность бесконечной вечности Божественного бытия, понимать в смысле краткосрочности нашего бытия тварного, земного²⁴⁹. С другой стороны, непосредственно за словами времени не будет, уже и по внешнему грамматическому противоположению им, стоят слова: Но в те дни, когда возгласит, вострубит седъмый Ангел, совершится тайна Божия. Совершится, очевидно, в том смысле, что исполнится, закончится. Это также дает нам основание думать, что время отойдет, история нашего земного, человеческого существования выйдет из наличных и пока необходимых рамок его, ибо закончится тот процесс, то течение событий и порядок вещей, какие предустановлены были Всевышним для восприятия спасения родом человеческим. В этом случае история наша – это земная неделя. Шесть труб предшествовавших – дни этой недели предваряющие. Седьмая же труба, седьмого ангела, – день последний, заключительный, все завершающий и совершающий. И труба эта вот-вот готова раздаться. И тогда то, что дотоле все еще оставалось тайной Божиего мироправления, откроется и в полноте осуществится – так, как и предсказывали рабы Божии, пророки Его.

Таким образом, «тайна Божия есть не что иное, как определение Божие о домостроительстве человеческого спасения и о судьбе всего мира, которую Господь на протяжении всего прошедшего времени возвещал Своим рабам и пророкам. Это определение составляет тайну, потому что относится к будущему и потому что одному Богу известно, как и с какою славою все это совершится»²⁵⁰.

8–11. И голос, который я слышал с неба, опять стал говорить со мною и сказал: пойди, возьми раскрытую книжку из руки Ангела, стоящего на море и на земле. И я пошел к Ангелу и сказал ему: дай мне книжку. Он сказал мне: возьми и съешь ее; она будет горька во чреве твоем, но в устах твоих будет сладка, как мед. И взял я книжку из руки Ангела и съел ее; и она в устах моих была сладка, как мед; когда же съел ее, то горько стало во чреве моем. И сказал он мне: тебе надлежит опять пророчествовать о народах и племенах и языках, и царях многих.

На этот раз оказывается, что покамест видение сильного, подобного Сыну Божию, ангела имело отношение, в порядке даваемых откровений, к самому Иоанну. Если возвещение тайн, слышанных им в громах после появления раскрытой книжки, было для него невозможно, то, наоборот, – содержание написанного в ней не только доступно и сообщается ему, но даже он должен воспринять его до глубоких недр существа своего, что и символизируется под образом снедения этой книги. Снедение им книжки является как бы новым его призванием к восприятию им пророческих откровений, напоминая в этом случае собой схожие с ним призвания древних пророков: Исаии – приосновением к устам его угля рукою серафима (см.: Ис.6:6–7), и особенно Иезекииля, съевшего подобный свиток, в коем было вписано: рыдание и жалость и горе (Иез.2:10). Приведем здесь соображения Ф. Яковлева по естественно возникающему здесь вопросу: «Для чего Господь Бог, когда осенял избранных своих таинственною силою Духа Святаго, употреблял и употребляет видимые и вещественные посредства?» «Для того, во-первых, чтобы дать людям видимое свидетельство действования Святаго Духа. Дух Святой, снисходя на апостолов в день Пятидесятницы, мог бы наполнить души их непосредственным Своим вдохновением, но для более ощутительного удостоверения Его присутствия благоволил принять в посредство огнь. Во-вторых, Дух Святой, освящая души Своим наитием, освящал вместе и тела их, очищал их чувственность и греховную склонность, а для освящения тел употреблял вещественные посредства. Серафим, прикасаясь углем к языку Исаии, сказал: Се, прикоснуся сие устном твоим, и отъимет беззакония твоя и грехи твоя очистит (Ис.6:7). И в-третьих, такое действие благодати Духа Святаго заключало в себе прообразование таинств веры Господа нашего Иисуса Христа и указание, что в них, через чувственные знаки, Господь будет ниспосылать бесценные дары помазания и освящения Духа Святаго. Заметим и то, что самые вещества и действия сами по себе всегда были явно знаменательные, например: огонь – это символ чистоты, просвещения и чистоты душевной, уголь – это посредство очищения и совершения»²⁵¹. Так и в данном случае: снеденная тайновидцем книга обозначала уразумение и явно-глубокое усвоение и постижение тех откровений, пророчествовать о коих он теперь нарочито призывается. Теперь Иоанн снова будет «пророчествовать, т. е. получать для передачи пророчество относительно судьбы всего мира; он должен будет снова (далее) созерцать раскрытие откровения в образах и картинах, каковое откровение будет касаться вообще участи всех людей, как благочестивых, так и нечестивых» (Орлов)²⁵².

В объяснение противоположности ощущений сладкого и горького в устах и во чреве поглотившего книжку апостола, можно предположить, что, принимая ее, он радовался о том, что получает новое откровение от Бога и что в этом Господь вновь приближает его к Себе, а чрез него и людям возвещает то, что важно было им знать. Но когда воспринял он содержимое в книге, горько должно было стать в сердце его от той участи, какая возвещалась там людям, и от сочувствия его к тем, на кого надвинулись бедствия, возвещаемые дальше в видениях. Ибо, как говорит св. Андрей, «святые, будучи сострадательны, радуются с радующимися и плачут, как говорит Божественный Дух, с плачущими (Рим.12:15)». И наконец, в объяснении слов: Подобает (Иоанну) паки пророчествовать – Андрей Кесарийский далее говорит: «Здесь показывается или то, что не тотчас после видения Божественного Откровения исполнится все предсказанное, но чрез Евангелие и сие Откровение надлежит блаженному даже до кончины мира предсказывать читающим о будущем, или что он не вкусит смерти – при конце же придет, чтобы препятствовать принятию прелестей антихристовых»²⁵³.

11-я глава продолжает и развивает видение предшествующей главы, предваряющее, как мы знаем, седьмую трубу ангела. И таким образом, самое место этой главы не позволяет относить содержание ее ко временам, для нас прошедшим, например эпохе гонений в греко-римской империи, как склонны были полагать западные толкователи и как многие у нас толкуют²⁵⁴, или ко временам XII–XVI веков, как с еще большей натяжкой и гордым произволом любили относить, в пылу борьбы своей, противники Рима. И мы увидим, что и по содержанию своему она должна быть опять-таки отнесена ко временам последним.

1–2. И дана мне трость, подобная жезлу, и сказано: встань и измерь храм Божий и жертвенник, и поклоняющихся в нем; а внешний двор храма исключи и не измеряй его, ибо он дан язычникам: они будут попирать святый город сорок два месяца.

Первое, в чем выразилось вновь данное пророческое служение Иоанна, было приведенное поручение ему измерить храм тростью. Поручение это, как и снедение книги (о чем мы уже говорили) напоминает нам подобное же измерение храма у того же пророка Иезекииля (см.: 40–48-я гл.), предуказывавшее не только воссозидание разрушенного Навуходоносором Иерусалимского храма, но и основание Церкви новозаветной. Но в отличие от этого видения, Иоанн повеление измерить храм передает, но самого измерения не приводит, так что мы не можем даже утверждать, было ли тут произведено им самое измерение или не было. И это, видимо, потому что все внимание здесь направлено на конец 2-го стиха – о попирании двора и града язычниками.

Едва ли у кого могут быть сомнения, что храм этого видения – 11-й главы – Церковь Христова, причем взятая во всем ее составе, а не в одних только «лицах священнического достоинства», как вытолковывает здесь прот. Орлов²⁵⁵, или обратившегося ко Христу «останка» Израиля, как понимает ее В.В. Четыркин²⁵⁶. Ибо в тексте нарочито и особенно говорится об измерении жертвенника (очевидно – метонимия: часть вместо целого, вместо всего двора – главная святыня его, стоявшая в этом дворе). Но прот. Орлов прав в том, что «это измерение имеет смысл описания, определения границ с целью сохранения и сообщения неприкосновенности измеренному и описанному предмету» и что «цель измерения та (ср. 2-й стих), чтоб отделить и отличить поклоняющихся от других людей, т. е. отделить Церковь Христову» (и именно истинную Христову Церковь) – «от антихристианского мира» (Pape)²⁵⁷. Как известно, Иерусалимский храм имел два двора: один, внутренний, – для народа еврейского и другой – внешний – для язычников (тот, из которого изгонял Господь торгующих и скот в земные дни Свои). И вот и Христова новозаветная Церковь, в ее небесном образе и организующей идее, имеет в себе и двор для верных (Нового Израиля), и двор, который дан язычникам, и так жила она до сего момента завершающих видений с этими двумя дворами, куда и входили все желавшие. В этом можно видеть символ той доступности принятия в Церковь всех, кто только открывал дверь ее, т. е. крестился, почему и оказалось в составе ее столь великое историческое множество званых, часто лишь внешне причислившихся к ней, но при совсем ином числе подлинно спасающихся в ней, т. е. избранных²⁵⁸.

Но позна Господь сущия Своя (2Тим.2:19), как совершенно справедливо выявляет св. Андрей внутреннюю сущность измерения, говоря, что в нем «трость показывает соответствующую приемлющему меру разумения и знания, коего удостоятся все отличенные у Бога и Божиих ангелов за добрые дела»²⁵⁹. Отсюда в этом измерении и, так сказать, отмежевании истинных членов Церкви от не принадлежащих к Ней можно видеть и дальнейшее завершение того «запечатления их», о котором говорилось в 7-й главе: там речь велась о знаменовании их богоизбранничества так сказать индивидуальном, применительно к самим им, каждому в отдельности; здесь же проводится демаркационная, разграничивающая черта для обособленного выявления тех ведомых в познании Богу как сущие Его и тех, кто считался дотоле в одном ряду с недостойными, имевшими лишь имя христианское и бывшими только зваными, но не избранными.

Итак, внешний двор храма не измеряется и исключается, ибо он дан язычникам. Однако время пришло к тому, что язычники не только займут этот внешний двор, так что наложат на него печать нечестия своего, отчуждившись совершенно от сонма избранных Божиих. Нет, гораздо хуже того: самый святый город будут они попирать сорок два месяца. Вполне допустимо, что в формулировке данных слов в Апокалипсисе сознательно воспроизводится то, что сказано было в Евангелии Луки – в эсхатологической беседе Спасителя: Иерусалим будет попираем язычниками, доколе не окончатся времена язычников (Лк.21:24). Но только здесь уже указывается будущее историческое осуществление того, прообразом чего было то попирание язычниками палестинского Иерусалима, т. е. насилие язычества по отношению к Церкви Божией, имеющее быть в последние времена. «Попирание язычниками, т. е. неверующими и безбожниками, Божия храма следует относить ко времени антихриста, и оно означает вместе и разрушение, и опустошение, и осквернение святых мест – действия, тесно связанные с боговраждебностью, чем – в наивысшей мере – и будет отличаться время антихриста (Андрей Кесарийский, Клифот, Кременц)» (Орлов)²⁶⁰.

Время насильственного попирания града Божия указывается Иоанну точно: оно будет продолжаться 42 месяца, или, в переводе на года, три с половиной года. Срок этот указывается в Апокалипсисе (как ранее у Даниила) несколько раз (см.: Откр.11:3; 12:6,14; 13:5; Дан.7:25; 12:7) и, как учит Православная Церковь, относится к периоду действования антихриста, царство которого продлится именно в течение этого времени (1260 дней = 42 месяцам = трем с половиной годам) и закончится наступлением Второго пришествия Господа Иисуса Христа.

3–6. И дам двум свидетелям Моим, и они будут пророчествовать тысячу двести шестьдесят дней, будучи облечены во вретище. Это суть две маслины и два светильника, стоящие пред Богом земли. И если кто захочет их обидеть, то огонь выйдет из уст их и пожрет врагов их; если кто захочет их обидеть, тому надлежит быть убиту. Они имеют власть затворить небо, чтобы не шел дождь на землю во дни пророчествования их, и имеют власть над водами – превращать их в кровь и поражать землю всякою язвою, когда только захотят.

Снова резкий переход Апокалипсиса, где пред нами новое видение, которое по началу речи представляется по внешней стороне повествованием и продолжением предшествующей речи. Собственно, в раскрытие и пополнение сказанного там о попирании Церкви язычниками естественно было перейти далее к изображению самого этого периода как эпохи царствования антихриста, как мы уже это время и обозначали, в соответствие учению Церкви. Но ведь эпоха антихриста наступит не сразу, не без подготовки. Такою подготовкой явится деятельность так называемых предтеч-обличителей его, и вот о них-тο и возвещает теперь небесный голос Иоанну вслед за повелением измерить храм, кроме внешнего двора.

По единодушному учению святых отцов и учителей Церкви, под двумя свидетелями, о коих шла речь в приведенных стихах, разумеются великие праведники Ветхого Завета – Енох и Илия Фесвитянин²⁶¹. Основание для этого – то, что оба они представляют собой исключение из всего рода человеческого по отношению к смерти. Земля еси, и в землю отидеши – это определение Божие стало законом для всех потомков Адамовых, ибо лежит (положено) человеком единою умрети, говорит ап. Павел (Евр.9:27). И, только Енох и Илия не вкусили смерти, ушедши с юдоли земной на небо (причем об Илии сказано точнее: не то, что он был взят на небо, а – яко на небо). Конечно, произошло с ними это чудо не без нарочитой о них воли Божией; и раз в Откровении говорится о двух таких свидетелях, которые, творя чудеса, будут мучить людей, предавшихся нечестию, учением своим, то естественнее всего подразумевать тут именно этих двух названных великих угодников Божиих, которые действительно уже явились в жизни своей двумя маслинами и двумя светильниками, стоящими пред Богом земли (как можно думать – и после отшествия своего с земли). И в чертах оттеняемой у них в Апокалипсисе ревности, грозной силы, одеяния во вретище, а равно и тех чудес, какие они будут совершать в этом последнем пророческом служении своем (низводить огонь, затворять небо, чтобы оно не давало дождя), мы узнаем святого ревнителя Божия Илию Фесвитянина, грозного и мужественного обличителя нечестивых израильских царей. Да и пророк Малахия, предрекая Пришествие Господа для суда и кары над людьми (очевидно, второе, а не первое), прямо сказал: Се, Аз послю вам Илию Фесвитянина (Мал.4:5), в духе которого явился и первый Предтеча – Иоанн.

К этому общеотеческому²⁶² пониманию пророчества Апокалипсиса о двух свидетелях 11-й главы мы считаем должным присоединить и мнение отдельных отцов о третьем свидетеле, имеющем быть посланным во обличение антихриста, – о самом тайнозрителе, Иоанне Богослове. Мы уже читали это мнение, выраженное в форме предположения, у св. Андрея Кесарийского (при объяснении 11-го стиха предшествующей главы, см. с. 165)²⁶³. Более решительно говорится об этом в славянском слове св. Ипполита. Оттенив, что по первому Своему пришествию Господь имел Предтечею Иоанна Крестителя, писатель его далее говорит: «Второму же Его, в немже хощет приити со славою, Еноха и Илию и Иоанна Богослова явити хощет». И несколько ниже, применительно к объяснению седьмины Даниила (см.: Дан.7:25), которая будет «напоследок», он раскрывает, что «убо пол седмины возмут оба пророка (двойственное число) со Иоанном, еже проповедати во всем мире о антихристове пришествии... облечена во вретище, иже и сотворят знамения и чудеса». Когда же «проповедят сия вся, оружием от диавола падут и исполнят мучение свое, яко зверь восходяй от бездны сотворит с ними брань, сиречь с Енохом и Илиею и Иоанном (см.: Откр.13:7), и победит их, и убиет их». В разъяснение этого тройственного обличения указывают, что каждый из этих трех обличителей будет призывать людей к покаянию и обличать антихриста применительно к закону того времени, в котором он жил: Енох – от закона естественного, Илия – от закона Моисеева и Иоанн Богослов – от закона новозаветной благодати. И тогда к этому-то последнему их явлению и проповеди и должно отнести то обращение Израиля, о котором так ясно и категорически предсказывал ап. Павел. Наконец, подтверждением такого мнения является и древнее предание о кончине св. ап. Иоанна Богослова, что он при ней как бы уснул и самая могила его по смерти у Ефеса дышала²⁶⁴. Обращаясь теперь к толкованию отдельных мест Апокалипсиса в приведенном нами отрывке об этих двух свидетелях, мы в выражении две маслины и два светильника видим прежде всего соответствие пророчеству Захарии (см.: Зах.4:2, 3, 14), а в самом этом символе усматриваем указание на особенно усердное горение духа у этих двух, действительно всецело и до конца предавших себя служению Богу, ревнителей славы Его, к коим так подходит еще и тот, кого Сам Господь наименовал сыном громовым (см.: Мк.3:17).

Что же касается, далее, выражений об огне, выходящем из их уст, о заключении неба и превращении воды в кровь, как и о поражении земли всякою язвою, мы думаем, что указания эти правильнее понимать опять-таки в буквальном смысле, понимая эту власть как необходимые атрибуты исключительного по своим задачам служения этих обличителей – пророков, и в то же время они, эти чудеса, нужны будут как противовес тем ложным знамениям и чудесам, какие в изобилии будут даваться лжехристами и лжепророками в тот последний мировой период, по предреченному об этом Самим Спасителем в эсхатологической беседе Его.

Спрашивается: но почему же будет проявляться такая строгость в деятельности этих чудотворцев – во времена все же новозаветные? Объясняется это психологическими особенностями тогдашнего поколения людей и великой задачей служения этих обличителей. Несомненно, эпоха предантихристова периода (время проповеди свидетелей – до воцарения антихриста) будет временем окончательного созревания на ниве Божией обеих «полярных» противоположностей: и пшеницы, и плевел... Та пестрота нравственная, которая представляет собой едва ли не наиболее характерное отличие всех предшествовавших этой эпох, к тому, конечному, периоду отойдет. Жатва созреет (см.: Мф.13:30). А потому, как праведники станут тогда непоколебимо твердыми, усовершившимися в добре²⁶⁵, так и грешники тогда не меньше будут грешниками закоснелыми (см.: Дан.12:10; 2Тим.3:2–5). Созревшие и укоренившиеся в своих настроениях эгоизма и гордости, с одной стороны, бессердечной жестокости и злобы и в то же время – с сознательной и неукротимой лживостью; упорным противлением и отвержением всякой истины и чистого блага – с другой, люди той эпохи сделаются уже совершенно недоступными никакому раскаянию, никакому нравственному возрождению и исправлению. И как некогда благостнейшие апостолы: Павел ослепил противившегося истине проповеди Вариисуса Елиму на о. Крите, чтобы он не мешал обращению консула Сергия (см.: Деян.13:8–11), а Петр предал смерти дошедшего во лжи своей до отвержения действия Духа Святаго Ананию с женой его Сапфирою, – так будут карать противящихся и мешающих проповеди истины беззаконников и безбожников последнего времени и те последние предтечи, и не по своему желанию, а согласно воле Божией.

7–10. И когда кончат они свидетельство свое, зверь, выходящий из бездны, сразится с ними, и победит их, и убьет их, и трупы их оставит на улице великого города, который духовно называется Содом и Египет, где и Господь наш распят. И многие из народов и колен, и языков и племен будут смотреть на трупы их три дня с половиною, и не позволят положить трупы их во гробы. И живущие на земле будут радоваться сему и веселиться, и пошлют дары друг другу, потому что два пророка сии мучили живущих на земле.

Итак, при всей силе и чудесности, проповедь этих обличителей, как и проповедь первого Предтечи Христова и Его апостолов, окончится как бы видимым поражением их: они будут побеждены в сражении и убиты. Спрашивается: кто этот зверь из бездны, который умертвит их? Прот. Орлов настойчиво защищает то мнение, что зверь этот – сам диавол, «ангел бездны»²⁶⁶. Но правильней разуметь здесь антихриста, как и толковали это древние отцы Церкви. У св. Андрея Кесарийского мы читаем: «По возвещении об удалении от прельщения (как кратко обозначает он сущность проповеди этих предтеч) зверь, т.е. антихрист, выйдя из темных и преисподних мест земных, в которые изгнан диавол, по Божью попущению, убьет их и оставит тела их непогребенными в том самом Иерусалиме древнем и разоренном, в котором пострадал Господь. В сем городе утвердит он царство свое и престол царский наподобие Давида, сыном которого по плоти был и Христос, наш истинный Бог, чтобы и сим показать, что он есть Христос, исполняющий пророческое слово: Возставлю скинию Давидову падшую, и возгражду падшая ея (Амос.9:11), которое заблуждающиеся иудеи принимают и относят к его пришествию»²⁶⁷. При этом злоба и ожесточение противящихся нечестивцев против этих свидетелей будут настолько велики, что не утолятся и по смерти их. Не позволяя положить тела их не только в могилы, но и в гробы, все люди тогда в радости и торжестве своем будут нарочито сходиться к ним, чтоб посмотреть на тела их, как бы удостоверяясь вместе с тем, что уже нет этих мучителей их, что они уже мертвы. Но кратковременно будет это торжество их и заменится новым ужасом и новым изумлением их...

11–14. Но после трех дней с половиною вошел в них дух жизни от Бога, и они оба стали на ноги свои; и великий страх напал на тех, которые смотрели на них. И услышали они с неба громкий голос, говоривший им: взойдите сюда. И они взошли на небо на облаке; и смотрели на них враги их. И в тот же час произошло великое землетрясение, и десятая часть города пала, и погибло при землетрясении семь тысяч имен человеческих; и прочие объяты были страхом и воздали славу Богу Небесному. Второе горе прошло; вот, идет скоро третье горе.

Борьба между добром и злом, между царством Божиим и царством диавола становится все более и более решительною и открытою. И дело пораженных смертью от антихриста пророков заканчивается здесь же – на глазах злорадствующих только большим прославлением обличителей. Господь воскрешает их из мертвых, и, по гласу Его, они в царственном величии, взятые на облако, опять-таки пред очами врагов своих возносятся на небо. Так явлены были правда проповеди их и Всемогущество Пославшего их, равно как и беззаконие убийц их. И в то же время, как бы в подтверждение того, что не по слабости какой-либо, не по недостатку силы и могущества Того, Чью волю возвещали они, были убиты они и поражены, новые грандиозные знамения совершаются тут же, так сказать в самом стане вражеском, где любовались только что, радуясь, на трупы пророков враги их. Десятая часть города рушится в этом городе убийц, унося с собой и имена погибших семи тысяч из населения его (конечно, и здесь 7 тыс. – число полноты и законченности). И страх напал на прочих, так что и они, при всей слепоте, при всем нечестии и противлении своем, не могли не воздать славы Богу Небесному. Но вынужденно и преходяще было это славословие их. И не раскаялись они. И в этой нераскаянности своей навлекают на себя новое горе, приводят на головы свои новые кары небесные. Так настает наконец время и седьмой – последней – трубы.

15–18. И седьмый Ангел вострубил, и раздались на небе громкие голоса, говорящие: царство мира соделалось (Царством) Господа нашего и Христа Его, и будет царствовать во веки веков. И двадцать четыре старца, сидящие пред Богом на престолах своих, пали на лица свои и поклонились Богу, говоря: благодарим Тебя, Господи Боже Вседержитель, Который еси и был и грядешь, что Ты приял силу Твою великую и воцарился. И рассвирепели язычники; и пришел гнев Твой и время судить мертвых и дать возмездие рабам Твоим, пророкам и святым и боящимся имени Твоего, малым и великим, и погубить губивших землю.

Седьмая труба прозвучала. Но не сразу сказываются для обитателей земли результаты воздействия ее. Сначала изображается пред нами отражение звука ее на небе. Там знают, что это – конец. И там радуются тому, что вот наконец-то давно желанное, давно жданное время настало. Царство мира стает царством Всевышнего, тем царством Христовым, о котором некогда возвестил Деве Марии архангел Гавриил, что Он воцарится в дому Иаковли во веки, и Царствию Его не будет конца (Лк.1:33). И потому благодарностью начинается, одно благодарение и содержит новая песнь старцев, благодарение именно за то, что Он воцарился и принял силу Свою великую. В ведении своего, просвещенного Богом, духа, они ведь знают, что – уже совершилось: там, где все определяется и все решается, в Той Воле, Которая сказала – так это и есть, там уже дано; осталось только служебное осуществление того, что положено этой Божественною Волею. А с другой стороны, реальной же причиной «начала конца» послужили сами нечестивцы, ибо в нечестии и противлении своем они дошли до последнего предела: рассвирепели язычники, а потому настало время погубить этих губителей земли, а с этим вместе дать возмездие понесшим все от них пророкам и всем святым, всем, в ком не угас страх Божий, а равно и судить мертвых. Со времени падения человека, как мы видели, начался этот процесс борьбы между добром и злом, процесс жизненного опознания человечеством добра и зла. Брошенная Евангелием закваска его произвела в смешении (тесте) человеческом брожение свое. В атмосфере свободы деятельно выявили себя оба эти противоположные начала, и обособились, и противостали, и законченно созрели. И вот теперь настал суд, и с ним заслуженное воздаяние всем.

19. И отверзся храм Божий на небе, и явился ковчег завета Его в храме Его; и произошли молнии и голоса, и громы и землетрясение, и великий град,

Это новое таинственное видение светлым и отрадным образом завершает все то предначертание будущего, ставшего с седьмой трубою столь близким. Оно говорило о грядущем полном и совершеннейшем союзе Бога с человечеством. «Как в видении храм (Святая святых), прежде недоступный, сделался доступным и ковчег завета, прежде сокрытый и невидимый, стал видим, так точно и для праведных и совершенных людей» – для всех боящихся Бога и верующих в Него «после Страшного Суда станет доступным самое тесное общение с Богом, самый тесный и внутренний с Ним союз» (Андрей Кесарийский, Pape)²⁶⁸. «Таким образом, в явленных тайнозрителю образах ковчега завета и храма предызображалось грядущее блаженство Богообщения, вожделенное для всякого верующего – Царство Небесное, к которому последней ступенью, как бы преддверием во всечеловеческой истории, является этот сокращенный период последней трубы». Можно думать, что символизация этого блаженного Царствия в ветхозаветных образах опять-таки связывалась с тем последним обращением Израиля, каковое настало тогда. И в связи со всем этим, начиная с возглашения седьмой трубы, произошли и соответствующие грозные знамения, причем прот. Орлов, вслед за Генгстенбергом, в молниях видит угрозу судом, в голосах и громе – указание на самый суд, в землетрясении – символ перемены вещей, а в великом граде – последствия суда²⁶⁹.

Видение 12-й главы, по своему главнейшему моменту имеющее отношение к данной, уже начавшей раскрываться, эпохе последней – седьмой – трубы, и именно – эпохе антихристовой, однако в целом своем составе, и особенно по первым стихам ее, отодвигает нас в понимании того, что открывалось в этой главе, далеко назад, к первым моментам истории человечества, а частью – даже и раньше их. Во всей этой главе речь идет о Церкви, Христовой Церкви вселенской-всечеловеческой, а частью и всемирной, в смысле принятия в состав ее мира не только человеческого, но и ангельского.

1–2. И явилось на небе великое знамение – жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд. Она имела во чреве и кричала от болей и мук рождения.

Уже во дни св. Андрея Кесарийского, как говорит он в объяснение этих приведенных слов, «некоторые под женою, облеченною в солнце, всецело разумели Пресвятую Богородицу, потерпевшую еще прежде, чем познан был Ее Божественный Сын». Но, возражая против такого мнения, св. Андрей говорит: «Как Господь наш родился задолго пред сим, то великий Мефодий, считая сказанное не соответствующим Владычнему рождению, принимает жену за Святую Церковь». И дальше он приводит подлинные слова Мефодия Патарского в объяснение этого символа. «Жена, облеченная в солнце, есть Церковь; и что для нас одежда, то для нее свет; и что для нас золото и блестящие драгоценные камни, то для нее звезды – звезды лучшие и светлейшие. Она взошла на луну. Так как от луны зависит влажность в природе, то иносказательно здесь под луною разумею баню очищаемых и освобождаемых от тления (т. е. таинство св. крещения). Она болеет, перерождая душевных в духовных, и видом и образом преобразуя их по подобию Христову». И еще далее он разъясняет: «Болящая и рождающая искупленных есть Церковь, как свидетельствует у Исаии Дух: прежде неже чревоболети ей, роди, прежде неже приити труду чревоболения, избеже и породи мужеск пол» (Ис.66:7). При этом символ луны объясняется им так: «Законный свет ночного светила луны она имеет под ногами и мирскую жизнь, подобно луне изменяющуюся». А затем о криках жены от болей рождения говорит: «Утверждаем, что Церковь болеет о каждом из возрождаемых водою и духом, пока, как сказал божественный апостол, не вообразится в нас Христос»²⁷⁰ (Гал.4:19). И поистине Церковь есть не только Тело Христа (см.: Ефес.1:22–23; 5:23), но и верная Жена Его, состоящая в неразрывном брачном союзе с Господом, Возлюбившим ее как чистейшую и непорочную Невесту Свою и омывающим ее таинствами Духа Святаго. И солнце, и луна, и звезды в видении 12-й главы – это наглядные и яркие символы такой чистоты и непорочности ее, причем венец из 12 звезд, несомненно, указывает на 12 апостолов.

3–6. И другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим; хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю. Дракон сей стал перед женою, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать ее младенца. И родила она младенца мужеского пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным; и восхищено было дитя ее к Богу и престолу Его. А жена убежала в пустыню, где приготовлено было для нее место от Бога, чтобы питали ее там тысячу двести шестьдесят дней.

В видении Церкви-жены, рождающей младенца, мы видели, несомненно, совокупность всех подвижников добра, борцов против диавола. Теперь, во втором видении 12-й главы, мы видим самого их противника – диавола. Он является здесь в виде красного дракона. «Дракон, будучи морским чудовищем, обратился в символ» губительной мировой силы, символ диавола – князя мира сего, как и подтверждается это ниже в стихе 9-м. «Знамение дракона Иоанн видит на небе, что означает лишь то, что его образ был замечен на небесном своде, где явился и образ рождающей жены» (Орлов)²⁷¹. Большим он называется, как главный из демонов, в смысле наибольшей степени силы и злобы своей. Красный цвет его, конечно, прежде всего есть цвет крови, смертоносной и гибельной деятельности его. Однако не случайным нужно признать и то совпадение историческое, что враги Церкви и проводники губительных потрясений и насильственных переворотов в мире, в злой активности своей хвалящиеся и своим атеизмом, взяли дерзко-вызывающей эмблемой своей именно красный цвет – цвет дракона. В семи головах змия указывается на его мудрость, противоположную мудрости Богооткровенной, мудрость мира сего (1Кор.1:20; ср.: Иак.3:15). Десять рогов указывают на его «могущество и склонность к насилиям, ибо рогами бодают». «Хвост диавола – это обнаружение его существа и греховной воли, пример его греховного поступка» (Орлов)²⁷². Третья же часть звезд – это та огромная часть воинства небесного, те отпавшие вместе с ним, по его воздействию и примеру, силы ангельские, которые стали темными и злыми бесами, причем треть их лучше понимать в точном или хотя бы приблизительном смысле.

В положении своем по отношению к жене-Церкви дракон изображается в виде, очень напоминающем слова ап. Петра о нем же, каким является он в отношении его к верующим: диавол ходит кругом, как рыкающий лев, ища кого поглотить (1Петр.5:8). Так и здесь: диавол-дракон стал пред женой, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать ее младенца. И там, и здесь, конечно, в образе этом символизируется постоянная готовность и стремление диавола погубить всякого христианина, главным образом в смысле развращения его и смерти духовной.

Стих 5-й, где говорится о рождении женой младенца мужского пола, составлен так, что, если бы не предшествующая речь о муках жены при рождении, можно было бы отнести его к Самому воплотившемуся Сыну Божию, ибо сказано здесь и о пасении народов жезлом железным, и о восхищении, как бы о вознесении, к Богу и Престолу Его. На самом же деле говорится здесь о том общем процессе восхождения уверовавших во Христа к Богу и на Престол Его, где, по апостолу Павлу, первенец Христос, потом Христовы, в пришествие Его (1Кор.15:23). И таким образом, как во всем процессе борьбы и победы, так особенно в прославлении и царственном пасении с неба и от Престола народов жезлом железным разумеется и Сам Искупитель, и все в «подвиге добром» последовавшие Ему, другими словами – все те побеждающие, о коих так много говорится именно в Апокалипсисе и коим точно и обещано, что они воссядут на Престоле Божием, подобно Самому Иисусу Христу (см.: Откр.3:21; ср. 20:4).

В этом и заключается то поражение, та неудача дракона-диавола, к коим, по контексту, сводится речь этого 5-го стиха в применении к посрамленным злокозненным намерениям диавола.

Спрашивается теперь: как понимать нам бегство жены в пустыню, о коем говорится в 6-м стихе? И прежде всего, что такое эта пустыня? Проф. прот. Орлов усиленно вытолковывает все это «в переносном смысле». «Пустыня, – говорит он, – в соответствие символическому образу жены, изображающему христианскую идеальную Церковь, может быть символом отсутствия благоприятных жизненных духовных и физических условий. Христианская Церковь есть небесное чадо; на земле она имеет только временное пребывание, и ее отечество – на небе. Однако же она обречена жить на земле. А так как земные условия не соответствуют ее существу и не могут удовлетворить ее потребностей, то, естественно, она должна жить среди них как бы в пустыне – она должна искать себе небесной манны и чудесной воды. Церковь, если хочет остаться святою и славною, должна отречься от соблазнов и бежать от диавола, бежать в пустыню, т. е., отрекшись от чисто земных удовольствий и славы, жить в этом мире как бы в пустыне. Христианская Церковь живет и как бы не живет на земле; она живет как бы в пустыне, ибо поддерживает свое существование не единым хлебом, но и глаголом, исходящим из уст Божиих (см.: Мф.4:4)»²⁷³·

Однако, с таким пониманием пустыни дней эсхатологических согласиться нельзя. Уж слишком оно духовно и возвышенно­идеально и в то же время – и оторвано от действительной жизни, и чрез меру отвлеченно. И как все «пересолы» – преувеличения этого рода, оно и односторонне, и как-то нереально. Конечно, живя в мире и среди мира, и всякий христианин в отдельности, и вся Церковь их, т. е. все эти христиане в совокупности своей, должны жить не по-мирскому, должны исполнять заповеди Спасителя о воздержании и о тесных вратах. В этом смысле они всегда должны как бы пребывать в пустыне, в особенности же, по выражению Великого канона Андрея Критского, «в пустыне страстей покаянием». Но, во-первых, именно так всегда, во всей земной истории Церкви. Но ведь никто никогда не говорил, что этим и чрез это христиане всегда «бежали в пустыню»; а ведь это-то одно и нужно объяснить в данном случае. Отец же Орлов, бесспорно, употребляет здесь лишь просто слова «бежать в пустыню», «бежать от диавола», по существу же у него все время речь идет (и с его точки зрения) о постоянном пребывании в ней, и он даже вовсе не выделил здесь дней антихристовых хотя бы чрез простое усиление требования особого воздержания на то исключительное время. А главное, хотя в истории человеческой Церковь и все почти чада Ее и жили в мире и как бы не в мире, но известный минимум земных условий и удобств всегда и был и есть для нее необходим, порой и среди самых гонений рядового типа. И жилища нужны были – и имелись у ее членов, и средства питания, и относительная обезопашенность от разбоя и других насилий преступников, и в особенности ощутительно – места молитвенных собраний с различными принадлежностями их. Лишить всего этого до конца не удавалось и самым лютым гонителям, и умелым разыскивателям христиан, вроде Декия или Диоклетиана. И вот только в наши дни как будто можно сказать, что в значительной степени к этому подошли враги Церкви и религии – коммунисты: с одной стороны, продуманной и умело организованной своей системой карточек и других, связанных с ними, мероприятий, а с другой – столь же ловким и хитроумным юридическим приемом лишения Церкви и религии всяких прав не только публичного, но и частного юридического лица. А ведь наше время еще не самое последнее, и общий тон мнения не только общечеловеческого, которое, слава Богу, еще чуждается атеизма, но и в самом СССР, при всей вакханалии узколобых ее деспотов – доктринеров, и там широкие массы отнюдь не за явное гонение и до конца преследование верующих. Там даже умеют говорить о якобы свободе совести. Что же сказать о последних днях, о царствовании антихриста, когда и жестокости в гонениях будет неизмеримо больше, и диавольской ловкости в мероприятиях тоже не занимать?! То будет, несомненно, гонение из гонений, система из систем – и время, и обстановка жизни действительно исключительные в деле борьбы против христианства и в проведении мер преследования и истребления его.

И вот тогда действительно исполнится над чадами Христовой Церкви предсказанный Спасителем в Его эсхатологической речи конкретный прообраз из надвигавшейся тогда еврейской войны при втором разрушении Иерусалима: Тогда сущии во Иудеи да бежат на горы (Мф.24:16). В те дни слова эти спасли всех христиан, и ни один из них не понес даже и одного дня тяготы осады Иерусалима²⁷⁴. То же будет и при кончине мира. Увидят все верующие до единого мерзость запустения, стоящу на месте святе (Мф.24:15), и побегут в пустыню, побегут реально и телесно, а не только лишь в пустыню страстей покаянием. Но, конечно, уйдут они туда не для пиров и удовольствий, не для просторной, роскошной жизни; раз место это названо в Откровении пустыня, то ясно, что это будут условия нарочитого воздержания и ограничений плоти. А может быть, будет то и подлинно пустыня, даже пустыня степени полного бесплодия, где Господь будет чудесно питать верных Своих, как некогда Илию, как питались в IV–VI веках, в ревности своей о Боге, многие и многие подвижники пустынь фиваидских (см. житие преп. Онуфрия Великого и подобных ему в июне месяце).

Склонный вообще к толкованиям аллегорическим, в духе своего времени, Андрей Кесарийский придерживается как того, так и другого мнения, т.е. понимает бегство в пустыню и в аскетически-духовном, и в исторически-житейском и плотском смысле. С одной стороны, он пишет, что «когда действующий в антихристе диавол вооружится чрез него на Церковь, тогда избраннейшие и достойнейшие, презрев гражданские доблести, суеты и мирские удовольствия, побегут, по словам великого Мефодия, в пустыню, чуждую всякой злобы и плодоносную для всех добродетелей, – и там избегут приражений воющих демонов и злых людей. Но в то же время, по его утверждению, не лишено вероятности и то, что и чувственная пустыня, как прежде мучеников, спасет убегающих от наветов отступника и лжехриста в горах, пещерах и пропастях земных». И затем говорит: «Три с половиной года, означаемые тысяча двумястами шестьюдесятью днями, есть время, в продолжение которого будет владычествовать отступление»²⁷⁵.

7–9. И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним.

Спрашивается: к какому моменту или эпохе относится время изображаемой здесь войны между светлыми и темными духами? Но предварительно нам нужно решить еще другой вопрос: как понимать нам падение, а с ним и борьбу диавола и его «аггелов»: единократно, сразу или более или менее длительно, в процессе? Совершенно ясно при этом, что так как эти пункты не представляют собой учения, окончательно решенного и узаконенного Церковью, то тут могут быть мнения и того, и другого типа, ибо в самом тексте явных и сразу видимых данных по вопросам этим также не имеется.

Конечно, многие привыкли понимать и то и другое – и борьбу диавола с Михаилом, и падение его – именно, как мы сказали, единократно, сразу и окончательно решающим актом, почти даже моментом. И тогда создавался ряд совершенно неустранимых и затемняющих объяснение текста затруднений. И в частности, относительно данного места: когда, в самом деле, происходила описанная в этих стихах борьба? С одной стороны, нельзя же оставить здесь без внимания дела, совершенного Христом Спасителем, и отнести все целиком только ко временам древним и к сферам небесным, т. е. к падению и отвержению диавола еще до творения человека. И вот прот. Орлов и относит все содержащееся в 7–8-м стихах к временам уже христианским. «Так как, – говорит он, – только искупительные заслуги Христа Спасителя положили конец прежнему доступу диавола на небо и некоторому равноправному положению среди добрых ангелов, то и борьбу и эту победу нужно отнести к тому времени, когда совершилось пролитие крови Христовой, – ко времени установления Нового Завета. Ангелы на небе первее всего воспользовались плодами этой жертвы и окончательно узнали из своей среды диавола, а вслед за ними и вместе с ними так поступали и поступают все истинные христиане»²⁷⁶.

Однако такое мнение нужно признать еще более односторонним, и близорукость и совершенную несостоятельность такого объяснения этой борьбы установить не трудно. Такая борьба Михаила, какая указывается в стихах 7–8-м, несомненно, произошла ранее, находя свое отражение и в словах ап. Иуды (см.: Иуд.1:9). Нужно забыть всю священную историю, и в особенности историю евангельскую, чтобы представлять диавола таким, так сказать, «кандидатом в ангелы», настолько неопределенным качественно и неведомым ангелам по своим свойствам, что они до Голгофы не могли-де распознать его. Да и место обитания его – с бесами, по Евангелию, не на небе, а, как мы видели уже, в бездне, и это, несомненно, в евангельские дни, до совершения нашего искупления Господом. А искушения в пустыне? А Иуда на Тайной Вечере? А слова Иисуса Христа противившимся иудеям: Вы отца вашего диавола есте (Ин.8:44)?! И поистине странно было бы, если бы такому осуждению от Господа подверглись в истории Содом и Гоморра, а за ними Капернаум с Вифсаидою, а соблазнивший их диавол пребывал так в ту пору на небе, числясь в лике ангелов по-прежнему!

Гораздо ближе к истине мнение св. Андрея Кесарийского, в коем в понимании борьбы небесных сил с диаволом соединяются и ветхозаветный, и новозаветные ее моменты. «Сие (т.е. сказанное в стихах 7–8) можно относить, – говорит он, – и к первому диавольскому за гордость и зависть низвержению из ангельского чина, а также и поражению его Владычним крестом, когда, говорит Господь, князь мира сего был осужден и изгнан из прежнего владычества (см.: Ин.12:31). Божественные ангелы с архистратигом Михаилом, не терпя гордости и превозношения, прежде всего правильно извергли его из своего сообщества, как подтверждает это и Иезекииль: он извержен был херувимами из среды огнистых камней (Иез.28:16), т. е., полагаю, из среды ангельских чинов за найденные в нем беззакония и неправды. В пришествие же Христово служащие Ему после искушения ангелы снова им возгнушались, как обесчещенным рабом. Да будет же известно, как думали отцы, что по устроении чувственного мира за гордость и зависть он так низвержен, что, говорит апостол, вверено было ему прежнее начальство воздушное (см.: Ефес.6:12) (место неясное и странное). И Папий говорит: «Некоторым из них», т. е. из прежних божественных ангелов, (Господь?) «позволил владеть и управлять устроением земли и поручил начальствовать хорошо»; но, говорит далее, «случилось, что они ни во что обратили свой чин»²⁷⁷.

Обращаясь теперь к стиху 9-му, мы находим, что древним змием назван здесь дракон по его злобной роли в истории человечества, как виновник первого падения людей, когда он соблазнил праматерь нашу Еву в образе именно змия. «Диаволом же (клеветником) он, по св. Андрею, называется потому, что лжет и клевещет на добродетель и на любящих их, а так­же людям – на Самого Бога, как, например, Адаму представил Бога завистливым (см.: Быт.3:4–5)»²⁷⁸. Наименование сатана указывает на другую типичную сторону во всей деятельности диавола: на его постоянное противление Богу и святому закону Его («сатана» и значит «противник»).

И вложен быстъ... на землю. Слова эти св. Андрей относит уже к новозаветному периоду. Отличая это второе падение от первого, он характеризует его как большее поражение диавола. «Да будет же известно, – пишет он, – что ниспадение его (диавола) после Креста не было таким местным, как первое, по немощи, падение праотцов, ибо он сам сказал великому Антонию, что тогда у врага совсем не стало оружия (Пс.9:7). Итак, падение его заключается в разрушении лукавых начинаний и замыслов и после свержения с небес – во всецелом лишении прежнего владычества. У блаженного Иустина Философа и Мученика сказано, что по пришествии Христовом и осуждении в геенну стал он еще большим хулителем – хотя и ранее хулил Бога, но не так бесстыдно. Посему истинно о нем говорится, что по упорству во зле сердце его ожесте, аки камень (Иов.41:15)»²⁷⁹. Таким образом, из всех этих справок с совершенной ясностью вытекает, что падение диавола не единичный и не краткосрочный акт, а наоборот – длящийся и возрастающий, т. е. процесс, в котором можно указать и переходные стадии. В стадиях этих разграничиваются резко две эпохи: первая – ветхозаветная и вторая – новозаветная. В ветхозаветном периоде выделяются два момента, хорошо ведомые нам: низвержение его архистратигом Михаилом (о котором говорится в стихах 7–8-м) и искушение прародителей, с приведенным нами в 5-й главе первоевангелием – о Спасителе и о борьбе падшего человечества со своим соблазнителем и поработителем. К концу же ветхозаветного периода в истории общечеловеческой мы видим нарастание и чрезвычайное развитие греха, языческой тьмы и извращения нравственных понятий. Но справедливо сказано: docendo discimus, т. е., уча, мы сами учимся. В порче и извращении соблазняемого врагом человечества шло, несомненно, ожесточение, порча, развитие и отрицательное усовершение во грехе, злобе и лжи, и самого виновника этой порчи – диавола.

Второй – новозаветный – период открывается, конечно, и в данном случае с пришествием на землю Спасителя. Цель этого пришествия – не только спасение людей вообще, но и соделывание их победителями над диаволом, что и составляет, как мы знаем, основное содержание Апокалипсиса. Но началось это еще до совершения самого дела нашего спасения чрез Крест и смерть, а лишь еще в период подготовления его. Ибо мы находим в Евангелии и в пору проповеди Господа в Галилее ясное свидетельство о том, что процесс этого преодоления диавола верующим человечеством уже начался, уже есть, так что возрадовалось от этого Богочеловеческое сердце Совершителя его. То было, как мы знаем, в тот момент, когда возвратились со своего благовестнического путешествия апостолы, и не двенадцать, а семьдесят, более немощных, менее заметных. С радостью, – читаем мы, – говорили они: Господи! и бесы (те, которые не захотели повиноваться и совершеннейшим ангелам) повинуются нам о имени Твоем. В тот час, сказано затем, возрадовался духом Иисус и прославил Своего Небесного Отца за такую милость Его именно к этим младенцам; апостолам же в ответ на их приведенные слова Он сказал: Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию; се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражию, и ничто не повредит вам (Лк.10:17–21). Спрашивается: когда же было это, т. е. и то, что упал, как молния с неба сатана, и то, как видел это Иисус?

Ответ на это не может быть простым. Ибо, если относить это к новозаветному поражению сатаны Самим Спасителем (на Голгофе), то, во-первых, оно еще не совершилось (так как было это при Его жизни, попрал же смерть – и диавола – Он Своею смертью), во-вторых, и по контексту речи слишком ясна связь слов этого места с тем, что там сказано об апостолах. Еще более трудно отнести слова эти и к первому поражению диавола – еще в мире ангельском, при поражении его от Михаила и воинства небесного. Конечно, Сын Божий «видел» и это, как Предвечный. Но отнести то давнее событие, предшествовавшее падению Адама и Евы, к данному моменту, данной связи речи, опять-таки, с логической стороны, почти невозможно: да и что новое сказал бы тогда Господь этими Своими словами и апостолам, а за ними – и нам, всем верующим и читающим Евангелие?!

Коренная причина того, что так трудно, а верней – и невозможно дать совершенно понятный и исчерпывающий ответ о смысле этих евангельских слов, заключается в том, что в самый вопрос незаметно вводится подробность, мешающая такому разъяснению. Дело в том, что первый признак, вводимый нашим любопытством при постановке всех таких, явно надмирных проблем и запросов, – признак времени: когда именно это было? (И конечно, применительно к нашим человеческим условиям существования и человеческим же понятиям.) А между тем то, что произошло на небе, что видел Богочеловек, – все это относится к порядку событий нетелесных, нематериальных, а чисто духовных. А ведь наше «первое – второе»; наше «прежде – потом», как и «сзади – впереди», там очень может оказаться и неуместным, и совсем неприменимым. И именно о времени в том Апокалипсисе скоро нам придется вести и еще нарочитую речь, так сказать – об отмене его. И как верхнее без затруднений и противоречий может поместиться среди переднего и заднего, при наличии того и другого, не устраняя их и не мешая им, так и в сфере временной, такой же преходящей форме данного бытия земного, как и сфера пространственная.

Одно для нас несомненно: явилось это ниспадение диавола пред духовными очами Господа тогда, когда действительно происходило то, о чем в данном месте Евангелия шла речь (т.е. или в тот самый момент, когда Господь это говорил, или, так как форма времени стоит прошедшая, тогда, когда младенцы Его – апостолы на самом деле изгоняли бесов Его именем). Тогда молниеносное это падение вызвано было именно Его силой, привлеченной верою сердца учеников Его, и несмотря на то что произошло здесь, имело место до страданий и смерти Иисуса Христа, но стояло оно все же в прямой и необходимой зависимости от совершения Им дела нашего искупления. И было это вторым моментом (или вторым этапом) в поражении диавола от верных служителей Богу, как первый, от Михаила, был в лике ангельском.

Совершенно тот же смысл и значение имели и другие соответствующие слова Спасителя, сказанные им по входе в Иерусалим, когда переданным чрез Филиппа приглашением Его к язычникам на проповедь открылось для Него, что настало время умереть Ему, а Отец Небесный, подтверждая это, голосом грома засвидетельствовал Ему об Его прославлении чрез дело искупления (см.: Ин.12:20–33). Не для Меня, – сказал Иисус, – был глас сей, но для народа. Ныне суд миру сему; ныне князь мира сего изгнан будет вон. И добавил: Когда я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе; причем Иоанн разъясняет: Сие говорил Он, давая разуметь, какою смертью Он умрет (Ин.12:30–33). Да, ныне – суд, ныне – уже совершается изгнание диавола из человеческого мира; но здесь же сказано и то, что изгнание сие лишь еще будет, значит – потом, еще в дальнейшем. И о суде, который уже есть, также не раз говорил Сам Христос, что в этом, заканчивающемся, Первом пришествии Своем пришел Он не судить мирови, но да спасется Им мир (см.: Ин.12:47). Так, и еще более ясно, сливается во всех этих случаях будущее с настоящим.

Подобным образом и в эсхатологической беседе Своей Господь, как известно, в одном сложном представлении видит – и людям указывает – такие разновременные признаки, как наступление соблазнов и появление лжепророков и лжехристов, умножение войн и всевозможных бедствий – и на земле, и на небе, разрушение Иерусалима (заметим, у всех трех синоптиков в средине речи, а не в начале ее), всеобщую порчу – и забвение о Нем и об Его Втором пришествии, и наконец, самое это Пришествие – все передается в одной связи, в одной многосложной перспективе. И вот как там все это изображается в одной общей картине, как бы на одном полотне, так и здесь: и падение диавола, и борьба с ним на небе изображаются пред нами в одном сложном их развитии, в одном процессе. Так это, в частности, и в данном случае, в приведенных 7–9-м стихах 12-й главы Апокалипсиса. Начинается все речью о борьбе с диаволом воинства небесного во главе с архистратигом Михаилом и о победе ангелов над ним, с низвержением его в земные или наземные и преисподние сферы (воздух – Ефес.6:12; 2:2; и бездна – см. выше); а далее идет речь о победе – связания его Христом, а затем во Христе – апостолами, и за ними – и вообще всеми уверовавшими в Него... Так, в процессе, все это было; так, в процессе, все это и должно пониматься.

Обратимся к дальнейшему рассмотрению 12-й главы:

10–12. И услышал я громкий голос, говорящий на небе: ныне настало спасение и сила и Царство Бога нашего и власть Христа Его, потому что низвержен клеветник братий наших, клеветавший на них пред Богом нашим день и ночь; они победили Его кровию Агнца и словом свидетельства своего и не возлюбили души своей даже до смерти. Итак, веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море, потому что к вам сошел диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остается времени.

На эту победу над диаволом земной Церкви небесный мир, как всегда, отзывается песнью радостного сочувствия, песнью славословия Богу и Агнцу – Христу Его. Воспевая силу и Царство Божии и власть Христа, очевидно – как Совершителя этой победы, они, т. е. и ангелы, и усопшие праведники, возвещают прежде всего, что уже настало спасение, и этим указывают на всю эпоху Нового Завета, когда так близко к людям стали небеса, а диавол находится в таком униженном, поверженном на землю, состоянии. А затем они, переходя к открывшемуся завершению этого периода, радуются за выявленную уже полноту этой земной Церкви, чада которой победили, т. е. победили диавола, прежде всего кровью Искупителя – Агнца, ибо это – единственный источник победы и преодоления врага, но вместе и неразрывно с этим – и подвигом всей жизни своей, которая характеризуется здесь признаком исповедничества и самоотвержения даже до смерти. Итак, веселись, вся Небесная, торжествующая и прославленная, закончившая подвиг свой, Христова Церковь – и ангелы, и угодники Божии из рода человеческого. Иное дело – живущим на земле (как и на море: не умножится ли с грядущим размножением рода человеческого и обитание людей на водах?). Горе всем им, и вопреки Оберлену, за коим идет и прот. Орлов²⁸⁰, не только нечестивцам, но и самим верующим, и даже больше по отношению именно к ним, – горе, потому что к вам сошел диавол (очевидно, получивший свободу на то; ср.: Откр.20:7) в сильной ярости (и конечно, ярости главным образом против тех, кто не захотел быть ему рабом в земной жизни своей), зная, что немного ему остается времени...

Остается теперь неясным и нерешенным еще один вопрос: был ли сатана на небе после своего падения? Как мы знаем, на этом сильно настаивают многие, создавая ту теорию о неузнавании его ангелами, против которой мы так категорически перед этим протестовали.

Со своей стороны, мы должны сказать, что, не допуская никоим образом, будто бы подлинный облик диавола мог быть неведомым ангелам и будто бы они могли его считать, так сказать, в лике своем, по данному вопросу мы уже отрицать столь категорично не беремся, не считаем себя вправе. Но только думаем, что и здесь, и в данный вопрос опять-таки вплетается все та же сбивчивость, все та же неправильность наших слишком земных, в данном случае – грубо пространственных, представлений. И более правильным, и надлежаще осторожным мы бы считали здесь такую формулировку этого вопроса: представал ли диавол пред Лицо Божие? Дерзал ли выступать пред Ним именно диаволом, т. е. клеветником и обвинителем людей в их грехах, его же соблазном и порождаемых, а равно и в виновности их пред бесконечной правдой Его?

И вот на этот вопрос мы, безусловно, должны дать ответ положительный: да, все это было. И об этом-то так ясно и отчетливо говорится уже и в данном отрывке Апокалипсиса, ибо сказано в нем: Низвержен клеветник братий наших, клеветавший на них пред Богом нашим день и ночь.

И в этой-то своей роли, убеждены мы, диавол представал пред Богом упорно и дерзко – якобы во имя справедливости – и после своего свержения с неба. И это-то право свое утратил он, когда был побежден, побежден искупительною жертвой Христа Спасителя, побежден всеми жизненными исповедниками веры Христовой, начиная с апостолов и мучеников, не возлюбивших души своей даже до смерти.

13–14. Когда же дракон увидел, что низвержен на землю, начал преследовать жену, которая родила младенца мужеского пола. И даны были жене два крыла большого орла, чтоб она летела в пустыню в свое место от лица змия и там питалась в продолжение времени, времен и полвремени.

Содержание этих двух стихов представляет собой как бы повторение и некоторое раскрытие сказанного уже в 6-м стихе, и все указанное там относится и сюда. Нового здесь дается, во-первых, то, что преследование жены, родившей младенца мужеского пола, мотивируется тем, что дракон увидел низвержение свое на землю. В этом можно усматривать указание на то, что враждебная деятельность сатаны именно и вызывается победоносным подвижничеством необозримого сонма истинных, деятельно осуществляющих заповеди Господни, христиан (младенец мужеского пола указывает именно на такое активное, деятельное начало в их духовной жизни). И из житий святых мы знаем, что злоба врага непременно направлялась на каждого из них, включительно до личных вредоносных явлений его к ним и всяческой, вплоть до физической, борьбы против них; как, с другой стороны, подвижники эти, в особенности пустынники, нарочито выбирали именно такие условия жизни, даже такие нарочитые, отмеченные воздействием злой силы, места (см. житие Алипия Столпника), где борьба эта становилась особенно жестокой и лютой и где они в этой борьбе являлись берущими в грудь свою все стрелы врага борцами за весь немощный род человеческий²⁸¹.

Второе. Далее, новым является еще указание на то, как должна была спасаться жена от преследования своего врага, удаляясь в пустыню: ей даны были два крыла большого орла, на коих она улетела в пустыню. По общему мнению св. отцов, под этими двумя крылами разумеются два Завета – Ветхий и Новый, коими спасалась Церковь Божия от порабощения диаволом и погружения в ложь и чувственность язычества, «дабы, – говорит св. Андрей Кесарийский, – переносясь ими на высоту, в пустыню, она воспиталась в жительстве, чуждом всякого удовольствия. И так это, – добавляет он, – всегда, в особенности же в пришествие антихриста, который будет, как многократно говорилось, владычествовать назначенное время – три с половиною года. В то, быть может, время избегнут от него и укрывающиеся в пустыне чувственной – горах, пропастях и пещерах»²⁸².

Пустыня эта определяется еще, по тексту Апокалипсиса, как место свое, или, как сказано в стихе 6-м, где приготовлено было для нее (Церкви) место от Бога.

Когда мы читаем о своем месте для Церкви, да еще уготованном от Бога, то, конечно, первое представление о смысле этих слов будет необходимо пространственным: где-то на земном шаре, в каком-нибудь из континентов или островов его. Однако это понимание не единственное из возможных, даже при уклонении в толковании слов этих от аллегорий. Место может быть для Церкви – в истории ее; место может быть в народах или государствах, в той или иной принадлежности строя их. Наконец, мы знаем, что в каком-то месте пребывал и пребывает и ныне пророк Илия с Енохом, не разлучаясь с телом; кто же может сомневаться в том, что, если понадобилось бы, всемогущество Божие могло бы и там устроить и тысячи, и миллионы верных чад Церкви Своей? Но, конечно, самым естественным и подходящим представляется понимание наиболее простое, а таким все же нельзя считать представление о такой или иной земной пустыне: песчаной ли или каменистой пустыне типа Древнего Египта и Палестины с Аравией, таежной ли пустыне древнерусских подвижников или в виде каких-нибудь пещер, затворов или необитаемых островов, вроде Соловецких – времен Зосимы и Савватия. Заметим еще: сказано – в свое место от лица змия; может быть, и в сочетании этих слов тоже дается какое-то таинственное, для нашего понимания пока недоступное, указание. Ведь антихрист станет тогда бесспорным, все и всех подчинившим себе, владыкой всего земного шара, всех государств и народов, и все средства жизни будут находиться в руках его. А вот Церковь Христова тогда окажется в совершенно особом, как бы отрезанном и отделенном от всего мира и в то же время – недоступном для богопротивника, месте. И могут питаться воздержные чада ее, как уже сказали, хлебом, чудесно посылаемым от Бога или чем-нибудь вроде снытки, какою питался три года преп. Серафим, а также и некоторым из верных последователей своих рекомендовал питаться. Поистине, и в этом случае должны мы сказать: «У Бога путей много», и какой изберет Он – судить трудно.

15–17. И пустил змий из пасти своей вслед жены воду как реку, дабы увлечь ее рекою. Но земля помогла жене, и разверзла земля уста свои и поглотила реку, которую пустил дракон из пасти своей. И рассвирепел дракон на жену и пошел, чтобы вступить в брань с прочими от семени ее, сохраняющими заповеди Божии и имеющими свидетельство Иисуса Христа.

Приснопамятный митрополит Московский Филарет говорит: «Провидение так управляет ходом происшествий, что и земные учреждения споспешествуют миру и безопасности Церкви». Отсюда и нам приходится думать, что поглощение реки, пущенной драконом вслед жены, указывает на то, что что-то земное, существующее в порядке совершенно естественных земных деятельностей и средств, а ближе всего – в том, что отцы наши именуют душевною жизнью в отличие от благодатной – духовной, это именно и поглотит, т. е. не только опровергнет или рассеет, но именно проглотит, пожрет ту смертоносную и ядовитую струю, которую пустит из себя сатана для потопления жены-Церкви. Что же это за река, которую испускает диавол-змий? По прот. Орлову, «под водою нужно разуметь и вообще военную силу, войска; а также всякое насилие и всякую лесть, и хитрость, которые когда-либо были употребляемы врагами Церкви против нее»²⁸³. По св. Андрею, «выйдет вслед жены множество или злых демонов, или различных искушений»²⁸⁴. Однако видеть здесь указание на внешнюю силу и брань или насилие военное – совсем мало оснований: ибо уже и жена, по символу скрытия ее в пустыне, представляется недосягаемой – для диавола и антихриста – в этом смысле. Да и образ реки для этого совсем не подходящ, не типичен, тогда как мы видели ряд символов, гораздо более подходящих для понятия о таком внешнем насилии. А с другой стороны, обращаясь к эсхатологическим указаниям Самого Спасителя, мы находим как определенно типическую особенность самых последних времен пред Его Пришествием нарочитое оттенение различных, прямо навязываемых тогдашнему человечеству, заблуждений религиозных, как бы подделок под христианство. Господь называет всех этих лжеучителей и соблазнителей религиозного типа лжехристами, говоря при этом о множестве их (см.: Мф.24:24 и паралл.). Рядом с ними говорится и о лжепророках. И если там под лжехристами естественнее всего разуметь лжеучителей чисторелигиозного типа, то тут, в последнем случае, как будто вернее разуметь лженауку, которая объединится тогда с лжерелигиями. Так что типично для последних времен не прямое гонение против христианства, не прямое, так сказать, нападение против Церкви с фронта, при котором совращаются уж слишком слабовольные и поверхностные из христиан, а именно соблазн, подмен христианства, который, применительно к этому сравнению, можно наименовать нападением с тылу и при котором, действительно, возможно бывает прельстить, как сказал там Христос, и избранных (Мф.24:24).

Отсюда и реку, водой которой хитроумный змий захочет потопить жену, улетающую в пустыню, естественней всего понимать именно как такое лжеучение, в смысле извращения и подмена религии христианской. И на наших собственных глазах мы уже видим такое соотношение опасностей со стороны этих двух типов борьбы против нашей веры. Доживает уже свой срок прямой поход против нее, поднятый в недавние дни коммунистами, и притом в полной мере – почти в одной лишь злосчастной России. Но явно же для каждого беспристрастного наблюдателя идейное и глубоко жизненное поражение их, и именно лишь доживают они в этом дни свои. А между тем в руках их было все: аппарат, и административный, и военный, прямо грандиозный по масштабу своему; долгое назревание противоцерковных стремлений и похода, особенно в науке и школе; редкая безудержность всех их предприятий и самой борьбы противорелигиозной; колоссальные средства сказочно богатой страны; страшная и беспринципная тирания, и наконец – содействие и поддержка всех других противоцерковных обществ и средств, то явная, то еще больше – скрытая, но очень ощутительная. И тем не менее провал и посрамление пред глазами всего мира. А вот противоцерковное масонство, теософия, всякие новые системы «научного христианства» – все это враги Церкви, вредители исторического христианства, гораздо более устойчивые и хитроумные, а потому и более опасные. Отсюда под землей, поглощающей струи учения их, естественнее всего понимать выявление несостоятельности их уже чисто человеческими средствами, тем, что мы назвали относящимся к сфере не духовной, а душевной. Такова человеческая наука, с открываемыми ею законами природы, с присущим истинным ученым стремлением служить чистой истине. Ибо ведь всегда рядом с псевдонаукой будет существовать и подлинная наука. Правда, при своем нагло-заносчивом тоне, при неизбежной привлекательности для испорченного сердца мишурной псевдонауки, последняя будет затирать ее, а затем будет, наверно, и гнать науку истинную, философию подлинную – как любомудрие человеческое в точном и верном смысле этого слова Но наука останется, и голос честных служителей ее всегда будет тверд и влияющ. Господь в Евангелии и сказал, что Он пошлет к противникам Своим не только пророков, но и мудрых, и книжников (Мф.23:34). И они, служа истине, будут служить и религии истины. И так как всякий, рожденный от истины, по слову же Спасителя, слушает гласа Его (Ин.18:37), то услышат голос истины Его и в ту последнюю боевую пору, услышат все те, кто хоть родился и не в ограде Его, т.е. не принадлежал к стаду верных овец Его, но сердцем своим от доступной ему истины не отрекался и подлинно научную истину признавал. И эти-то жрецы чистой науки рассеют прельщение обманов псевдонауки и поглотят соблазн ее.

И рассвирепел дракон – слова эти очень нам напоминают такие же слова предшествующей главы: и рассвирепели язычники. Этим указывается та степень солидарности их, какая произойдет от диаволоподобного состояния нечестивцев того времени, отчего они так охотно затем признают власть воплощения его – антихриста; отчего, далее, по справедливости услышат потом и грозное слово Правосудного Судии: Идите от Мене, проклятии, во огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его (Мф.25:41).

Оттенив эту особенную последнюю ярость сатаны, тайнозритель указывает затем, на кого направится тогда этот свирепый гнев его: на жену (Церковь). И так как победоносно с ним сражавшимся ее чадам он уже не мог вредить – по недоступности их для него от пребывания их в пустыни, то он пошел, чтоб вступить в брань с прочими от семени ее, сохраняющими заповеди Божии и имеющими свидетельство Иисусово. В объяснение этих слов конца 12-й главы приведем краткое и ясное толкование их св. Андрея. «А когда лучшие и избранные церковные учители и презревшие землю удалятся по причине гонений в пустыню, тогда антихрист, хотя и обманется в них, воздвигнет брань против воинствующих Христу в мире, чтобы восторжествовать над ними, найдя легко уловляемыми их, как бы посыпанных земным прахом и увлеченных житейскими делами. Но и из сих многие победят его, ибо искренно возлюбили Христа»²⁸⁵.

Таким образом, будут в те последние времена и такие верующие, которые останутся скрытно жить в мире. Можно думать, что удаление Церкви в пустыню до некоторой степени поможет им – и отвлечением от них внимания антихриста, и какой-либо поддержкой им оттуда в облегчение тех лишений, какие должны будут они переносить по причине стеснений от антихриста и его сподвижников... Возможно, что некоторые из них останутся ему и неизвестными, как некогда Иезавель с ее приспешниками, вслед за пророком Илией, и не подозревали, что есть во Израиле 7 тыс. верных Богу, не преклонявших колено свое пред Ваалом (см.: 3Цар.19:18).

13-я глава Апокалипсиса является естественным продолжением предшествующей главы, где велась речь о Церкви, ибо раскрывает одну из существенных частностей истории ее. Говоря там о гонениях на Церковь от диавола, тайнозритель видел, как мы знаем, те преследования ее, какие будут иметь место в последние времена. То – гонения от антихриста. Теперь об этом антихристе и будет вестись нарочитая и полная речь.

1–4. И стал я на песке морском и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадим, а на головах его имена богохульные. Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него – как у медведя, а пасть у него – как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть. И видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела. И дивилась вся земля, следя за зверем; и поклонились дракону, который дал власть зверю, и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему и кто может сразиться с ним?

До сих пор, кончая 12-й главой, в видениях Иоанну являлся по преимуществу горний мир – Небо, и в нем Господь и Агнец, ангелы и святые, и наконец, жена – Церковь Христова; даже дракон, и тот отражался все на том же небесном своде. Теперь же видение переносится к нам, на землю. И сам Иоанн стоит на берегу моря – у вод, означающих, по 15-му стиху 17-й главы, людей и народы, и племена, и языки (ср.: Ис.8:7–8; 17:12; Иер.46:7–8). Там он увидел выходящего из вод морских зверя. Уже самое наименование его зверем указывало на его жестокость и кровожадность, именно на зверство его. Еще больше символизировалось это в подробностях внешнего вида его, ибо в нем сочетались вид барса, ноги медведя и пасть льва. «Барс, по объяснению Мейера, напоминает лукавство и неверность, смелость и свирепость; твердые лапы медведя указывают на хладнокровие и осторожность, упорство и бесстыдство; пасть льва говорит о высокомерии и алчном властолюбии, а все в совокупности свидетельствует о коварстве и жестокости» (Виноградов)²⁸⁶. Дракон-диавол дал ему и свою силу, и свою власть с престолом своим; это символизируется и в самом начале – тем, что у зверя, вышедшего из моря, имеется голов и рогов столько же, как и у самого дракона. В образе необъятных вод морских символизируется в Писании «множество народов» неспокойных, мятущихся и враждебно настроенных «к Царству Божию – к народу Божию» (Орлов), так что зверь этот вышел «из среды грешного, боговраждебного человеческого мира»²⁸⁷.

Таким образом, совершенно несомненно, что под этим, вышедшим из моря зверем разумеется антихрист как порождение, совмещающее в себе и богопротивную сатанинскую силу, и человеческое происхождение, и образ. И дальнейшая деятельность антихриста вполне соответствует этому. Символические черты зверя, указанные тайновидцем в приведенных стихах 13-й главы, имеют свой прототип в пророческих видениях Даниила (7-я гл.), с которыми их в этом случае и сопоставляют. Однако у Даниила звери эти – четыре особых существа; здесь же, как мы видели, они все сливаются в одном объединенном звере. Отсюда искать совпадений исторических указаний ветхозаветного пророка, определенно писавшего о смене близких к нему по времени языческих царств, с чертами деятельности апокалиптического зверя 13-й главы, конечно, не следует. В них можно усматривать лишь общие прообразы его, подобно тем антихристам в широком смысле, о коих говорит в посланиях своих тот же Иоанн (см.: 1Ин.2:18, 22; 4:3; 2Ин.1:7) сопоставительно с собственно антихристом. То, что в этих царствах пророка Даниила (ибо зверь в этих случаях всегда обозначает земные царства) изображалось по частям и в отдельных сторонах, – все это сосредоточится и, так сказать, сольется, конденсируется в усиленной степени в этом последнем сатанински противящемся Богу звере-царе. «И все зло, которое по частям обнаруживалось в мире в лице тех или других царств и государей, враждовавших в свои дни против Царства Божия на земле, обнаружится в своей совокупности и в полной и совершенной мере в лице царя последнего царства, в лице антихриста – зверя о семи головах...»²⁸⁸. Диадемы над рогами зверя, как царское головное украшение, также говорят о царской власти зверя-антихриста, об его праве обладать миром, каковое он получит от диавола-дракона, а округленность цифры «десять диадем» (как и округленность десяти рогов, а также и семи его глав) говорит о полноте и организованной завершенности этого блестяще-господственного положения его и нарочитой продуманности всех начинаний и мероприятий его.

И в то же время на головах его – имена богохульные. Это указывает на коренное и безусловно во всем преобладающее направление всей государственной деятельности антихриста. «Смысл этого тот, что зверь как орудие деятельности диавола столь проникается боговраждебными стремлениями, что у него, как бы на его лбу, будет отражаться его внутреннее существо, которым будет самопревозношение и богохульство» (Клифот)»²⁸⁹. Таким же, мы знаем, изображает антихриста и ап. Павел в Послании к солунянам (см.: 2Фес.2:4; ср.: Дан.7:8, 25). Власть антихриста будет простираться над всем миром, и Господь попустит это, и именно потому, что люди сами захотят этого.

Третье. В описании зверя Иоанном указывается еще одна подробность, которая имеет, несомненно, определенное историческое значение, но значение это пока представляется для нас загадочным. Именно: одна из голов его (антихриста-зверя), как читали мы, как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела. Что это значит? В достаточной мере обоснованным и правдоподобным представляется нам в этом случае то мнение, которое приводит прот. Орлов и по которому «рана эта была нанесена диаволу христианством, оградившим христиан от диавольской прелести и давшим им силу противостоять против его козней именем Иисуса Христа и силою Животворящего Креста Его»²⁹⁰. При таком понимании это ранение зверя, а в нем диавола можно отнести и к тому связанию сатаны на тысячу лет, о котором говорится в 20-й главе, а равно и к сказанному в 17-й главе, что зверь был, и нет его, и явится (см.: Откр.17:8, п). И вот, действительно, когда в мире христианском исполнятся предсказания эсхатологической речи Спасителя и нарочитого указания ап. Павла о грядущем «отступлении» и неверие не только у атеистов, но и у именуемых христиан заменит место веры, «тогда и диавол получит свою прежнюю свободу». Его голова исцелеет, и он проявит свою деятельность в такой же степени, в которой проявилась она некогда в идолопоклонстве и гонении на христиан от язычников. И конечно, такое «исцеление», «такое возвращение прежней диавольской силы и влияния, как и прежних форм этого влияния, будет поистине удивительно» (Орлов)²⁹¹. И тогда, несомненно, истолковано будет все это тогдашним поколением (и в особенности теми, кто, как и теперь, говоря комплименты учению христианства и Основателю его – хотя бы по типу Ренана, в душе и по правде будет прямо не любить их) как победа антихриста над христианством и провозглашено будет открыто и публично, и с особенною помпой и торжеством. Отсюда и сказано: И поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему и кто может сразиться с ним?

5–10. И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть действовать сорок два месяца. И отверз он уста свои для хулы на Бога, чтобы хулить имя Его, и жилище Его, и живущих на небе. И дано ему было вести войну со святыми и победить их; и дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком, и племенем. И поклонятся ему все живущие на земле, которых имена не написаны в книге жизни у Агнца, закланного от создания мира. Кто имеет ухо, да слышит. Кто ведет в плен, тот сам пойдет в плен; кто мечом убивает, тому самому належит быть убиту мечом. Здесь терпение и вера святых.

Простого человеческого поклонения и прославления антихристу покажется мало. Павел, апостол, называет его противящимся и превозносящимся выше всего, называемого Богом или святынею (чтилищем: по-славянски точнее; предметом богопочитания), так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога (2Фес.2:4). Эта его непомерная гордыня оттеняется в данных стихах Апокалипсиса главным образом со стороны обнаружения словесного. Даны ему уста, говорящие гордо и богохульно. Видимо, это явится в нем и особенною одаренностью в области слова, такою, в которой, так сказать, могла излиться высокомерная душа его, ибо от избытка сердца глаголют уста человека (Мф.12:34). Богопротивной гордостью, таким образом, переполнено будет сердце его. И тогда великий и коренной соблазн сатаны – гордыня – всецело овладеет и им. И при этом его гордое самопревозношение также направлено будет больше всего в сторону отрицания величия Божия и всего, что близко Ему, угодно Ему. Он, таким образом, прежде и сильнее всего выявит себя именно богохульником. И не в том лишь смысле богохульником, что и ему свойственны будут кощунственные выходки и разглагольствования богохульствующих людей (хотя и это будет в нем). Нет, его богохульство явится каким-то нарочито злостным и дерзким вызовом против Бога и всего небесного мира, и чем явнее будут ему, при великом его уме и знаниях, правда, и сила, и все величие Божии, тем неистовее будет его восстание и всемерное противление по отношению к ним. «Он будет хулить Бога, Иисуса Христа и Его дело искупления, будет хулить небо – жилище Божие, место Божественного престола, будет хулить и живущих на небе – святых ангелов, и прославленных святых» (Орлов)²⁹².

Но эта его деятельность, собственно противорелигиозная, свяжется у антихриста и с соответствующею деятельностью политико-административною и будет опираться на нее, к той же цели направлять и все функции исключительно могущественного государственного аппарата. Ведь ему дана власть над всяким коленом и народом, и языком, и племенем, и всю эту власть свою он применит к тому, чтобы изничтожить до конца ненавистный ему весь строй христианский – и внешний, и внутренний. Насильник²⁹³ и ненавистник по своей духовной природе, он откроет систематический и явный поход против Церкви и христиан, и естественно, что поход этот перейдет и в прямую войну против них. И дано было ему вести войну со святыми, ибо для полноты самоотрицания лжи и зла, ему во всем то и давалось, чего он хотел, – и не только воевать, но и победить их. В эту-то, конечно, пору умертвит он и величайших из духовных вождей христианских – обоих (или троих) пророков – обличителей своих (11-й главы). И конечно, всего более именно им в эту пору будет пролито то море крови, о котором говорится потом в 17-й главе (стих 6-й).

И будет момент, когда он еще больше будет торжествовать, ибо поклонятся ему все живущие на земле. Террор и насилие всегда дают свои результаты, и всегда же найдутся малодушные, которые поддадутся им. И наверно, множество великое – не только миллионы, но и сотни миллионов обратятся тогда в «веру его». Как будто мечта его исполнится: во всем мире будет единая вера, как и единая власть. Однако успех этот будет не только непрочный и краткосрочный, но и самый поверхностный. Отпадут от Церкви те, кто к ней и не принадлежал, ибо поклонятся-то из живущих на земле лишь те, которых имена не написаны в книге жизни у Агнца (ср.: Откр.21:27). И наоборот, совершенно несомненно, что все истинно верующие в книгу эту записаны, и останутся так, и антихристу-зверю поклонения они не дадут.

Агнец здесь назван закланным от сложения мира. В этом ясно формулируется та высокая догматическая истина, что дело искупления, дело голгофских мук и смерти – дело изначальное, предшествовавшее не только падению, но и самому созданию человека. Еще не был сотворен человек, а в Божественном совете Святой Троицы уже было положено спасти падшего человека, и именно спасти его Богочеловеческой жертвой любви.

«После подробного описания зверя-антихриста и тех страшных и печальных последствий, причиною которых будет его царствование, Откровение обращается с призывом к внимательности. Для людей благочестивых в этом воззвании заключается утешение и ободрение, и вместе призыв к терпению, к усилению подвигов бодрствования и благочестия; по отношению же к нечестивым в этом воззвании заключается угроза Божественным возмездием, которое рано или поздно, но всегда верно и непреложно вступает в свои права»²⁹⁴. Дальнейшие слова: кто ведет в плен, тот сам пойдет в плен – еще более явно выделяют в деятельности антихриста тот элемент насильственного приневоления и принуждения, который, значит, опять-таки является типичным во всем тоне действий антихриста. Принцип дисциплины, начало подчинения и послушания не только приемлемы для христианства и допустимы, по нему, во взаимных отношениях человека к человеку, а затем – к обществу, а с ними и к государству. Больше того, все это и нарочито рекомендуется каждому из истинных христиан, а в монашестве культивируется настолько, что оно, можно сказать, от начала и до конца насыщено атмосферою послушания. И тем не менее антихристу, как мы видим, ставится в особую вину как будто нечто подобное. Но в том-то и дело, что есть подчинение и подчинение. Как в коммунизме, при известном видимом сходстве, дается, по существу, прямая противоположность общению христианскому чрез замену слова «давай» словом «бери» – и словом «грабь» братского «поделись», так и здесь. Христианство – религия сыновней любви и свободы – призывает всех нас к свободному подчинению, к идейному послушанию на основе отречения от присущего всем нам эгоизма, а с другой стороны – призывает действовать по духу руководства со стороны лиц более опытных и старших на основе и в направлении присущего им чувства любви и заботы о малоопытном и немощном брате своем. И, таким образом, оно зовет нас: слушайся и подчиняйся, веря началам связующей нас христианской любви. Антихрист же, добившись насильственно того, чтобы поклонились и предали себя именно ему, в своем самообожении эгоизма и в целях только личного возвышения себя, себе же и для себя заставит их служить во всем, и заставит именно силою, абсолютно не терпя ничьей иной воли и принципиально применяя меч как орудие такого подчинения в террористической практике своей. И потому-то и сказывается затем ему: кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом²⁹⁵. Так во всем выявляется принципиальная противоположность между христианством и антихристианством, как и ведущим к нему коммунизмом, применяющим уже и теперь все те же его начала. И именно как носители своих типичных противоположных начал – доброжелательства, покорности властям и кротости, христиане окажутся тогда в особенности стороной теснимой, преследуемой и гонимой; а потому, далее, и добавлено о них: здесь терпение и вера святых, ибо, очевидно, они и покажут тогда как то, так и другое – как терпение свое, так и непоколебимую веру свою.

11–15. И увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон. Он действует пред ним со всею властью первого зверя и заставляет всю землю и живущих на ней поклоняться первому зверю, у которого смертельная рана исцелела; и творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю пред людьми. И чудесами, которые дано было ему творить пред зверем, он обольщает живущих на земле, говоря живущим на земле, чтобы они сделали образ зверя, который имеет рану от меча и жив. И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил, и действовал так, чтоб убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя.

В приготовлении рода человеческого к принятию Христа Спасителя, как ангел пред лицем Его (см.: Мф.11:10; Лк.7:27), явился Иоанн Предтеча, который и возвестил людям об Его явлении – особенно нарочитому посольству Синедриона, а равно и всем стоявшим у Иордана, когда засвидетельствовал дважды о Нем: Се, Агнец Божий, вземляй грехи мира (Ин.1:26–27; 29–34; 36). Так и у подобящегося Ему во всем антихриста будет свой спутник и приводящий к нему предтеча, которого и изображает Иоанн под образом второго зверя. «Зверь этот выходит из земли, тогда как первый вышел из моря». Следовательно, он, как выходящий из земли, будет представителем всего того, что признает только землю, возводя к апофеозу одну лишь земную культуру и провозглашая истинными и для всех обязательными начала того материализма, который все сводит к действию естественных природных сил, абсолютно не оставляя места для духа и Бога. «Согласно с указанием самого Апокалипсиса (см.: Откр.16:13; 19:20), толкователи смотрят на этого зверя как на лжепророка, действующего одновременно с первым зверем – антихристом (ср.: Мф.24:23–26). Как первый зверь из моря есть личность именно антихриста – человека греха (2Фес.2:3), царя последнего времени, так точно и второй зверь из земли есть также личность, хотя отличная от антихриста, но тесно связанная с ним как по времени, так и по цели своей деятельности» (Орлов)²⁹⁶. Во втором звере, по нашему мнению, естественнее всего видеть воплощение той псевдонауки, о которой говорили мы раньше и которая, действительно, по всем своим типичным сторонам есть подлинное «детище земли» – и исходящее исключительно отданных земли, и знающее, и признающее только землю. Этот второй зверь будет занимать положение, служебное по отношению к первому зверю – антихристу. На это указывает и выражение действует перед ним, а также и сущность всей его, описываемой далее, деятельности. Его личная характеристика определяется главным образом данными 11-го стиха – тем, что он имел два рога, как бы агнчих, но говорил, как дракон. В этих символах пред нами вырисовывается определенно тип лицемера, по внешности мягкого, кроткого и, как говорят, симпатичного (как агнец – ягненок), в душе же, а равно и в учении своем по существу – лютого, деспотичного и злобного, как дракон... Конечно, тут полное соответствие тем лжеучителям, о которых предупреждал Господь в Нагорной проповеди верующих Своих: Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей шкуре²⁹⁷, а внутри суть волки хищные: по плодам их узнаете их (Мф.7:15–16). Так как два его рога агнчих явно напоминают Агнца Христа, то нужно думать, что он придет под личиной проповедника христианского и учение свое облечет как будто в соответствующие формы гуманности, благожелательности, терпимости ко всему (в том числе особенно к заблуждению, т.е. лжи, и ко всем видам греха). Но, встречая на пути своем твердость убеждений, устойчивость и религиозных, и нравственных принципов, в особенности же крепкую и непоколебимую веру в Бога и во Христа как воплотившегося Божия Сына, он этот индифферентизм свой заменит потом свирепою, прямо сатанинскою враждебностью и злобой и обрушится на таких исповедников с теми же мерами террора и насилия, как и сам антихрист, всемерно содействуя ему и помогая в стремлении изничтожить всех этих «врагов», нарочито хитроумно изыскивая для того подходящие средства.

И тогда первый зверь передаст ему всю власть свою, и он станет заставлять, т.е. именно мерами притеснений, лишений и бесчеловечных гонений насильственно принуждать всех поклоняться первому зверю, так как-де он уже победил христианство, доказал-де его несостоятельность, и все поражения свои будто бы покрыл победой. Он один-де может дать рай на земле, и, кроме него, никому нельзя поклоняться – ни на земле, ни на небе.

Так как в этой пропаганде своей лжепророк – второй зверь поставит себе всемирные цели, так, чтобы добиться полного отказа всех от прежних религиозных верований у последователей всех церквей и исповеданий, то свою проповедь он будет сопровождать великими знамениями, включая сюда, в подражание недавно действовавшим Еноху и Илии, и низведение огня с неба. Спрашивается: какие же это будут знамения и чудеса – подлинные или ложные? Апостол Павел, описывая беззаконника антихриста, действующего непосредственно перед Вторым пришествием Христовым, говорит в параллельном месте, что это пришествие антихриста, по действию сатаны, будет со всякою силою и знамениями и чудесами ложными (2Фес.2:8–9). Это выражение – чудеса ложные – понимались издревле двояко: и как собственно ложные, т.е. лишь кажущиеся, фальшивые, и как действительные чудеса, но «на лжу наводящия». И чаще признают эти великие знамения «естественными и действительными фактами, действительными, а не кажущимися, чудесами, хотя и совершающимися по диавольской силе» (Орлов, который ссылается здесь на св. Иустина Философа, Клифота, Шуллера, Лютарда)²⁹⁸. Подобно сему и Андрей Кесарийский о низведении огня пишет: «Нисколько не удивительно, что для обольщенных очей видим будет огонь, сходящий с неба, так как еще из истории Иова мы знаем, что, по Божию попущению, действием сатаны снизошел огонь с неба и сжег его стада» (см.: Иов.1:16)²⁹⁹.

Однако нам кажется, что знамения эти лишь будут действительно представляться великими и прямо поражающими, но именно, как и сказал св. Андрей, – для очей обольщенных. Дело в том, что одним из характерных и прямо отличительных признаков людей последнего времени будет то, что у них, так сказать, сотрется различие между истиною и ложью. Прельщающе и прельщаеми (2Тим.3:13), как коротко аттестовал ап. Павел эту их податливость на всякое обольщение. Они утратят самый вкус к истине, а с ним и чутье истины, как и интерес к ней. По своим прихотям будут они избирать себе учителей, которые льстили бы слуху их; и от истины отвратят слух и обратятся к басням (2Тим.4:3–4). А с другой стороны, и об антихристе Павел, сказавши о силе, и знамениях, и о чудесах ложных, совершаемых им – по действию сатаны, добавляет, что будет это со всяким неправедным обольщением погибающих за то, что они не приняли любви истины для своего спасения. И за сие пошлет им Бог действие заблуждения, так что они будут верить лжи (2Фес.2:10–11); так что опять: сначала обольщение, а потом – вера в ложь (значит, ложь и в чудесах той эпохи).

Из истории Церкви мы знаем великое множество всякого рода «страхований» и всякого рода удивительных знамений и видений, порой физического типа, с коими диавол представал в особенности подвижникам, например Антонию, Сергию, Серафиму и неисчислимому сонму подобных им великих борцов. Имея некоторую подкладку в пользовании таинственными и человеку неизвестными силами природы, в подавляющем большинстве явления эти, несомненно, были, по существу, привидениями. То же будет, по нашему убеждению, и в те последние времена – в знамениях и чудесах антихриста и его лжепророка. Преп. Ефрем Сирин в своем, прямо художественном по яркости и отчетливости изображения, «Слове на Пришествие Господне» рисует нам живую картину такой деятельности антихриста, производящего на соблазн обольщенных «великие знамения, многочисленные страхования, показывая лживо, а не действительно. Подобным образом мучитель этот будет переставлять горы в одном лживом призраке, а не в действительности. В присутствии многолюдной толпы из многих народов и сословий, восхваляющих его за мечтательные чудеса, издаст он крепкий глас, от которого поколеблется место, где собраны предстоящие ему толпы, и с дерзостью скажет: «Познайте, все народы, великую силу моей власти. Вот пред всеми вами я повелеваю этой великой горе, стоящей напротив, чтобы она, по слову моему, из-за моря перешла теперь сюда к вам». И скажет скверный: «Повелеваю тебе, переходи сейчас сюда чрез море». И в глазах зрителей гора пойдет, нимало не подвигшись со своих оснований. Ибо, что в начале творения водрузил и поставил Всевышний Бог, над тем не будет иметь власть этот прескверный, но станет обольщать мир чародейственными мечтами. Также другой горе, лежащей в глубине великого моря в виде весьма великого острова, повелит сойти с своего места и, к удовольствию зрителей, стать на суше, на приятных берегах. И хотя остров вовсе не двинется из моря, однако же будет казаться горою, стоящею на суше. Еще змий сей прострет руки и соберет множество пресмыкающихся и птиц. Подобным образом ступит на бездну и пойдет по ней, как по суше, представляя все это мечтательно. И многие поверят и прославят его как крепкого Бога. Но кто имеет в себе Бога, у тех светлы будут сердечные очи, и искреннею верою в точности увидят они и узнают его. Всякий, кто имеет в себе страх Божий и у кого светлы сердечные очи, в точности будет знать, что ни гора не двигалась с места своего, ни остров не переходил из моря на сушу»³⁰⁰.

Таковы и все чудеса и знамения антихриста и его, по выражению Эттингера, «придворного философа»³⁰¹, причем у последнего (лжепророка) как представителя псевдонауки будущего наиболее ощутителен будет элемент искусного и как бы технически умелого действия природных сил и средств, так что чудеса его будут представлять собой во многом тип научных фокусов. Так и огнь с небесе «он будет низводить или в естественных причинах его появления, лишь хитро применяя это к своей цели, или тоже в порядке каких-либо массовых внушений». На это, можно думать, и указывает добавление в месте, где говорится о таком низведении его, слов: пред людьми. Нельзя при этом опустить без внимания еще одну подробность о совершении чудес лжепророком: чудеса, сказано, дано было ему творить перед зверем. Это указывает не только на служебное положение его по отношению к антихристу, но и на какую-то ограниченность в этой магической силе его, на известную зависимость его от лжехриста, напоминающую связь между медиумом и гипнотизером.

Новою подробностью в деятельности лжепророка является то, что говорится в 14-м и 15-м стихах об образе зверя. Как противоположностью истинному Предтече Иисуса Христа был сам лжепророк, так противоположностью истинного иконопочитания явится этот образ, или икона (славянский текст) зверя. Совершенно ясно и понятно, что самым удобным и легким способом и моментом заметного и внешне подчеркнутого отвержения христианской веры будет и тогда отказ от почитания явно почитаемых святынь ее. Потому, несомненно, одним из первых распоряжений этого сатанинского врага Церкви и истинного христианства явится в его гонении на них самый строгий запрет иконопочитания и всего, что связано с ним (почитания мощей, священных сосудов, памятников и т.п.). Но известно, что почитание икон в истории не раз из явного и открытого переходило в домашнее и тайное. И вот хитроумный и угодливый лжепророк придумает особую форму борьбы против и такого иконопочитания: отвратительное искажение его в почитании образа самого антихриста, что так приятно будет самолюбию этого наиэгоиста. Не удавшееся Навуходоносору (см.: Дан. 3-я гл.) удастся на «свое» короткое время лжепророку. Ибо он сумеет не только выработать соответствующий образ зверя, но и проявить в нем чародейственную силу свою. И это в такой степени, что образ зверя получит способность не только говорить и действовать, но и поражать: чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя. Необходимо припомнить в этом случае, что убивать вообще легче, чем исцелять, тем паче – чем воскрешать, диаволу же и его подобного рода детищам в особенности, ибо он человекоубийца бе искони (Ин.8:44), и даже одно из имен его по Апокалипсису, как мы видели, есть Аполлион или Аваддон, что и значит губитель (Откр.9:11). Ведь и теперь только стена «Божиего заступления», о которой постоянно молим мы Господа в наших ектениях, заслоняет, именно «заступает», нас и вообще от этой, всегубительной по самой природе своей, диавольской силы. Но теперь он скован и обезврежен для своей смертоносной деятельности против нас. Тогда же он будет «освобожден» и, как кровожадный зверь, «в ярости своей» – что уже читали мы – выпущен на волю... И губить ему тогда будет легко, ибо дано будет это ему на свое время.

16–18. И он сделал то, что всем – малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам – положено будет начертание на правую руку их или на чело их. И что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его. Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть.

Так изложено это загадочное и таинственное место конца 13-й главы о печати антихриста. Как много ломали люди голову над отыскиванием этого таинственного имени антихриста и как много попыток предпринималось для того, чтоб отгадать это скрытое апостолом имя его! Как известно, и по-еврейски, и по-гречески (за коим идет и наш славянский язык) цифры обозначались буквами, так что сумма букв в слове давала ту или иную сумму и соответствующей арифметической величины. Здесь задача поставлена в обратном порядке: по арифметической сумме отыскать совокупность входящих в ее состав букв. И вот какие только имена не подставлялись здесь, и всегда – под влиянием очередных переживаемых событий, от Нерона с Домицианом, Никона и Петра императора (в искаженном виде – иператор) до Наполеона и до Вильгельма Второго в наши дни³⁰². Издревле же подставлялись и нарочито подбираемые имена или слова: например, τειτάν, λατείνος³⁰³, εὐανθής – ἀμνός ἄδικος – даже безграмотное ἀρνοῦμε³⁰⁴ – отрицаюся, злый вождь, агнец неправедный (слово Псевдо-Ипполита) и т.п. Из именных попыток заслуживает внимания лишь одна из древнейших догадок: кесарь Нерон, в еврейской транскрипции этого имени, замечательная тем, что и св. Ириней Лионский говорит о замене в его время в некоторых списках Апокалипсиса числа 666 числом 616, правдоподобно объясняемым выпадением из имени Нерона буквы «н» (– 50), по именительному падежу его в латинской речи. Но совершенно прав прот. Орлов, когда говорит, что «в исполнении желания узнать имя антихриста нужно начинать не с его имени, но с других его признаков, указанных в Священном Писании, и имя антихриста, дающее число 666, нужно придать только тому (антихристу) лицу, к которому были приложимы все другие признаки». Во всяком случае, сообразно сказанному Иисусом Христом: Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете Меня; а если (можно перевести – а когда) иной придет во имя свое, его примете (Ин.5:43), – «антихрист будет определенною человеческою личностью и, подобно Ему, будет носить собственное личное имя (св. Ипполит, Андрей Кесарийский, Ириней)»³⁰⁵. И несомненно, данное символическое указание имени антихриста в этих стихах Апокалипсиса в наши дни может интересовать человека в порядке рядового человеческого любопытства, и в лучшем случае – любознательности (и не больше), а ведь им слово Божие никогда не вверяет своих откровений. Нужно же и полезно на деле указание это будет лишь в последние времена, когда придет антихрист или, по крайней мере, когда уже назреет время прийти ему. И тогда все это выявится и станет для имеющего ум несомненным и бесспорным. И конечно, и сюда относятся соответствующие слова, сказанные небожителем другому тайнозрителю – ветхозаветному пророку в его время: Иди, Даниил; ибо сокрыты и запечатаны слова сии до последнего времени. Многие очистятся, убелятся и переплавлены будут в искушении; нечестивые же будут поступать нечестиво, и не уразумеет сего никто из нечестивых, а мудрые уразумеют (Дан.12:9–10).

Видение 13-й главы, имевшее место на земле и всецело приуроченное к деятельности двух слуг сатанинских – губительных зверей, теперь на время опять прерывается (до 17-й главы). Напротив, вновь предстоит очам Иоанна тот же торжествующий и радостный горний мир, с упоминанием и об Агнце, и о четырех животных, и о старцах, и о гуслистах. Впрочем, и в самой 14-й главе – не одно видение, а три их, из коих первое снова изображает пред взором тайновидца состояние Церкви избранных Божиих в виде 144 тыс. запечатленных от Бога.

1–5. И взглянул я, и вот, Агнец стоит на горе Сионе, и с Ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца Его написано на челах. И услышал я голос с неба, как шум от множества вод и как звук сильного грома; и услышал голос как бы гуслистов, играющих на гуслях своих: они поют как бы новую песнь пред престолом и пред четырьмя животными и старцами; и никто не мог научиться сеи песни, кроме сих ста сорока четырех тысяч, искупленных от земли. Это те, которые не осквернились с женами, ибо они девственники; это те, которые следуют за Агнцем, куда бы Он ни пошел. Они искуплены из людей, как первенцы Богу и Агнцу, и в их устах нет лукавства; они непорочны пред престолом Божиим.

Итак, в то время как на земле шел полный разгул тайны беззакония, когда антихрист с лжепророком неистовствовали насилием и обольщением, насаждая богопротивное царство свое, – в эту самую пору на небе, в недоступных бренным очам не только нечестивцев, но и вообще всех людей, обложенных плотью (ибо, по слову Павла апостола, водворяясь в теле, мы устранены от Господа, – и ходим верою, а не видением. – 2Кор.5:6–7, – там, в горнем Сионе, совсем иною, диаметрально противоположною, жизнью живет другое, тоже человеческое общество – это Церковь избранных, отмеченных именем Отца Небесного на челах своих. До очевидности ясно противопоставление их тем, запечатленным от лжепророка, отступникам от веры, о коих только что говорилось в конце 13-й главы. Кто же эти 144 тыс., отмеченные именем Божиим? Говорят: «Они не те, которые упомянуты в 7:9–17» (Орлов)³⁰⁶; то «особые от показанных ранее и поименно совокупленных из всех колен Израильских, но о девстве которых не засвидетельствовано»³⁰⁷. Однако едва ли это расчленение тех и других запечатленных можно признать правильным. По смыслу Нового Завета, мы уже признали, что там – в 7-й главе – сыны Израиля разумелись новозаветные, а не ветхозаветные избранники, т.е. имелись в виду те же подлинно верующие христиане, что и здесь. Далее, там же мы отмечали, что самое запечатление их в той главе вовсе не было указано, как указано оно в этой, 14-й. Далее, запечатление тех сынов верных Богу родоначальников Израиля определенно предшествовало в 7-й главе наступлению тех самых последних искушений Церкви, которое только что изображалось и в главе 13-й о двух зверях, гнавших эту Церковь. И в то же время и здесь изображение 144 тыс. запечатленных первенцев тоже, как мы видели, предстает пред глазами Иоанна сейчас же за тем видением об антихристовых гонениях, прямо параллельно ему. А между тем число их – все то же самое. Речь о них представляет собою так соответствующее их подвигу, их нравственному состоянию пополнение того, что было не договорено тогда – до явления антихриста, когда в 7-й главе отмечалось только еще подготовление их к тому подвигу, какой наступал за их запечатлением для земной Христовой Церкви.

Однако многие не соглашаются с этим и ссылаются главным образом на то, что эти новые 144 тысячи – девственники, чего о тех вовсе не указывалось. Однако бесспорно, что это там и не утверждалось, но и не отрицалось, а умолчание – отнюдь еще не есть противоречие, и это тем более, что, как мы и сказали, речь о запечатленных в 7-й главе была слишком не полна, явно не закончена. Да и как еще понимать нам это указание на девственность этих первенцев, не осквернившихся с женами? Какой смысл должны мы усвоять ей? Конечно, ближайшим образом относится сюда весь многочисленный состав подобных св. Серафиму, буквальных девственников, безусловно целомудренных от самых дней детства своего, никогда не женившихся и не посягавших (Лк.20:35). Но ведь образцами целомудрия и чистоты становилось и великое множество святых, оставлявших жен или лишавшихся их после их смерти. И не были ли светильниками чистоты и целомудрия и Мария Египетская, и Пелагия, и им подобные, изгладившие и паче снега убелившие прежнюю нечистоту исключительно высокими и ангелоподобными подвигами покаяния и воздержания?

А между тем мы знаем, что ап. Павел, говоря о последних временах гонений, предсказал, что тогда имущии жены, якоже не имущии будут (1Кор.7:29). Спрашивается, эти отрекшиеся от брачной жизни к кому должны быть отнесены: к брачным или к безбрачным? Ведь и у них, по крайней мере у многих из них, вызвано это будет не только житейскими неблагоприятными условиями, но и подвигом целомудрия.

Нам кажется, что эти 144 тыс. первенцев, ознаменованных именем Божиим, и есть тот сонм духовного цвета человечества, именно совершеннейших избранников Всевышнего, о которых говорилось не только в 7-й главе, под именем запечатленных, но они же разумелись и раньше – в том числе, определенном и предустановленном у Бога, которое должны были восполнить мученики последних времен, как указал Господь душам убиенных за слово Божие (Откр.7:9–11). Все они, начиная с апостолов, последовали за Христом-Агнцем, куда бы Он ни пошел (Лк.22:28), – одинаково, как девственник ап. Иоанн Богослов, так и оставивший жену ап. Петр. И все они выделены в этом символическом священном числе (12 в квадрате, умноженное на тысячу), именно как первенцы Богу и Агнцу. Только раньше, по связи речи и применительно к тогдашней эпохе гонений, при обозначении их нарочито отмечались из всего сонма их святые тех исторических дней – свидетели (μάρτυς), исповедники и мученики. Теперь же, при видении полного числа их, отмечены таким же образом и их преемники и продолжатели в дальнейшей истории истинного христианства – девственники и подвижники. Но тип их один. Все они – избранные из избранных. Все они – истинные первенцы спасенного – искупленного во Христе, усвоившего себе омытие Крови Его верующего человечества. И в устах всех их одинаково нет лукавства, как одинаково же непорочны все они и пред Престолом Божиим.

6–7. И увидел я другого Ангела, летящего по средине неба, который имел вечное Евангелие, чтобы благовествовать живущим на земле и всякому племени и колену, и языку и народу; и говорил он громким голосом: убойтесь Бога и воздайте Ему славу, ибо наступил час суда Его; и поклонитесь Сотворившему небо и землю, и море и источники вод.

Со стиха 6-го (и по 13-й) Иоанн передает второе видение этой главы, где описываются три ангела, с особыми словами в устах каждого из них. Епископ Петр называет их ангелами-проповедниками, и их естественнее всего поставить в соответствие ангелам семи малоазийских церквей, ангелам-епископам их. Ведь вообще, в каждом служении церковном, по этому представлению Апокалипсиса, все функции его приурочиваются как к тем непосредственным деятелям, каковыми являются соответствующие служители на земле из людей, так в то же время и к небесным руководителям и сослужителям их – ангелам. И действительно, первый ангел данного видения 14-й главы является выразителем идеи церковной проповеди, ибо имеет в руках своих Евангелие, и именно для того, чтобы благовествовать его людям, всему роду человеческому – всякому племени и колену, и языку, и народу. Ангел летит с Евангелием по средине неба – в наибольшей высоте и величии, будучи в поле зрения у всех, ибо проповестся сие Евангелие всей твари, во свидетельство всем языкам, как предвозвестил Господь в том же Евангелии пред вознесением Своим (Мф.24:14; ср.: Мф.28:19; Мк.16:15; Лк.24:47). Евангелие при этом именуется вечным – «потому что оно еще в древности было обещано отцам, впоследствии проповедано Иисусом Христом и апостолами и ныне навсегда, во все веки будет иметь силу» (еп. Петр)³⁰⁸. Вместе с тем в эпитете этом можно усматривать и противопоставление Евангелия всей дребедени антихристовой, которая возымеет в его пору такую силу над умами возлюбивших неправду (2Фес.2:12), но только в жалком самообмане людском и на короткий срок, данный от Бога ему с лжепророком его. Покаянный призыв этого ангела звучал громко – именно во услышание всех и звал всех людей прежде всего убояться Бога. И понятно почему: ведь именно «по недостатку страха люди часто допускают много заблуждений в вере, впадают в беспечность, ведут гибельную плотскую жизнь, которая есть вражда на Бога» (Рим.8:7–8)³⁰⁹. Тогда как давно сказано, что начало премудрости есть страх Господень (Притч.1:7), и в особенности окаменевшее, застывшее для любви (см.: Мф.24:12) сердце сынов того поколения только страхом могло пробудиться, только сознанием того, что наступил уже час Страшного Суда Христова. Итак, призывает небесный глашатай, от поклонения лживым образам и лукавым, и фальшивым силам пусть перейдут и вернутся они к почитанию Того, Кто истинен уже и потому, что Он создал весь этот мир, в котором обитают они. И как набат, звучал за ним голос второго ангела, спутника его.

8–11. И другой Ангел следовал за ним, говоря: пал, пал Вавилон, город великий, потому что он яростным вином блуда своего напоил все народы. И третий Ангел последовал за ним, говоря громким голосом: кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело свое или на руку свою, тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере пред святыми Ангелами и пред Агнцем; и дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его.

Голос второго ангела – пророческий. Вавилон еще в изображаемой Апокалипсисом истории не пал, ибо дальше еще будет речь и о разврате его и от него, и о самом падении его. Однако и теперь ангел возвещает об этом, так скоро грядущем падении, как уже о совершившемся факте, в прошедшей форме: пал, пал Вавилон – «в знак того, что это окончательно решено (в том Суде, где решения вечны) и что это как бы уже совершилось. Вавилон, эта древняя столица халдеев, являлся всегда прекрасным символом нечестия, насилия и боговраждебности. Уже как город насильника Нимврода и смешения языков (см.: Быт.10–11-я гл.) он явился в истории библейской ярким символом насилия и заносчивого высокомерия, направленного против Бога. Таким же явился он и во дни Навуходоносора, царя неправосудного и злейшего на всей земле, как и народа его – врагов (народа Божия), беззаконных, ненавистнейших отступников» (Дан.3:32). Да и в истукане на поле Деир, как мы уже говорили, впервые дан был в человечестве и гнуснейший тип идолопоклонства – самого того самообожения, которое, в соответствие тому древнему прототипу, в полноте и законченности явится религией антихриста в последние времена. А с другой стороны, тот же Вавилон, роскошный и богатейший из городов древнего мира, явился и городом всяческого разврата, гнусного и отвратительного блудодеяния, включительно и тот его вид, который, приурочиваясь к самым идольским капищам Астарты, носил священный в язычестве характер, связываясь с культом Иштар и ей подобных. Прежние толкователи, искавшие наиболее легкого и приемлемого с естественно-исторической точки зрения объяснения, любили под Вавилоном разуметь Рим. В новое время это особенно было по вкусу неистовым противникам католицизма, в вражде своей совершенно неспособным разбираться в том, что было в нем дурного, но что и доброго. Конечно, только при крайней тенденциозности можно принимать за Рим этот Вавилон Апокалипсиса. Рим греко-римского язычества, Рим дней апостольских так давно исчез из истории, что, право, странно в этом случае и вспоминать его. А Рим настоящего едва ли чем-либо заслуживает более других городов такого прилаживания его к рангу сверхразвратной столицы антихриста. Во всяком случае то будет город неверия, а не веры (в смысле христианском). Рим же Италии хотя и центр неправославного исповедания, но во всяком случае исповедания христианского. И хоть по-своему, но насаждает он в наши дни в человечестве не неверие, а веру (особенно среди языческих народов). Нет, совершенно несомненно, что Вавилон будущего – главный город, именно центр грядущего «антихристианского» царства, если и не с таким же собственным именем³¹⁰, то с таким же характером его жителей и с таким же свойством и задачами власти его правителя.

«Вино ярости любодеяния, – по святому Андрею, – означает исступление ума от идолопоклонства, а также опьянение от всякого вообще греха, за которое, по слову псаломскому, Бог потребит всякого любодеющаго от Него» (Пс.72:27)³¹¹. Но думается, еще больше, чем идолопоклонство, можно разуметь здесь и, собственно, блудодеяние, во всех его видах, ибо к этому определенно уже и теперь идет самая жизнь, и этим же – блудным – характером отличалось и само древнее, греко-римское, в частности, язычество дней апостольских.

«Как бы для усиления впечатления от падения Вавилона, третий ангел громким голосом (как и первый) обращается с угрозою ко всем поклоняющимся зверю и принимающим начертание его. Угроза, очевидно, обращена к тем самым людям, которые, по изображению стиха 8-го, упивались и услаждались яростным вином вавилонского блудодеяния, т.е. роскошною антихристианскою жизнью. Теперь, в противоположность этому, им с неба угрожается предстоящею необходимостью пить из чаши гнева Божия. Будут пить они вино неразбавленное, которое означает гнев Божий, нисколько не смягчаемый Божественным милосердием» (Орлов)³¹².

Такова гнусность начертания зверя, выявляющего и предел самого поклонения ему. Богопротивность и величайшая виновность. И поэтому не можем мы согласиться с теми, которые начертание это понимают поверхностно и внешне: например, как какой-нибудь безразличный сам по себе контур, или рисунок, или буквы такого же, безразличного самого по себе, характера. По нашему убеждению, в начертании зверя, печати антихриста, будет что-то худшее, неизмеримо большее – в смысле явной отвратительности своей и неоспоримо гнусной беззаконности. В древнеязыческом мире, в торжественных церемониях и процессиях их, носились гнусные и порнографические изображения, связанные с культом каких-нибудь популярных чувственных, развратных их идолослужений, разные принадлежности явно похотливого типа. Конечно, подобного характера символы скорее подходят под тип предизображений антихристовой печати, которые (по нашему мнению, все еще преждевременно) стараются найти в наши дни. Еще больше подойдут сюда разного рода любострастные заболевания, связанные с фактом блуда³¹³. А еще верней, это будет нечто гораздо худшее и отвратительное, явно богопротивное, до чего еще не додумались и все беззаконники нашего времени.

Примут начертание это на чело свое и на правую руку свою. В этом обозначении прежде всего можно усматривать опять-таки противоположение христианскому таинству миропомазания, в котором освящаются эти члены тела помазанием низводящего благодать Святаго Духа освященного мира. Но главное значение этого антихристова символа будет, конечно, внутреннее, относящееся к существу тогдашнего веросодержания человечества. Чело человека всегда и у всех обозначает его ум и уму принадлежащие воззрения его, а с ними и верования его. Итак, есть все основания думать, что раз человек примет антихристову печать на чело свое, то значит – весь склад его верований и самых взглядов приобретет соответствующий богопротивный, отрицающий все небесное и божественное отпечаток, и он по самой душе своей станет, как и бесы, подобен ему. Так и с рукою. Рука – такой же общепринятый символ деятельности людской, и в особенности правая, наиболее у нас действующая, рука. Значит, и в деятельности своей человек также станет вполне и типично антихристовым, от чего, далее, и изображается он вполне сочувствующим ему как в отношении своем к тем бедствиям, которые постигнут тогда это антихристово царство, так и к той борьбе, которую подымет против Христа весь этот антихристов, богоборный мир.

И будет мучен огнем и жупелом (серой) пред Ангелы святыми и пред Агнцем: и дым мучения их во веки веков восходит. Когда сера соединяется с огнем, говорит еп. Петр, то от этого происходит самый ужасный пожар и нестерпимо-жестокое мучение. Нечестивые вечно будут мучиться так и внешним и внутренним огнем, т.е. страстями и совестью, которая, представляя гнусность пороков и гнев Божий за них, никогда не даст покоя духу (см.: Ис.57:21).

Безотрадность, и лютость, и ужас этих, завершающих всю богоненавистническую и беспощадно-злобную деятельность таких ярких представителей и типов всечеловеческого нечестия и порчи, будущих мучений усугубляется, таким образом, их вековечною длительностью, ибо во веки веков будет восходить дым этих страданий и мук, как мрачное выявление и воочию всех обнаруживающийся след их.

12–13. Здесь терпение святых, соблюдающих заповеди Божии и веру в Иисуса. И услышал я голос с неба, говорящий мне: напиши: отныне блаженны мертвые, умирающие в Господе; ей, говорит Дух, они успокоятся от трудов своих, и дела их идут вслед за ними.

Видение трех ангелов и призывы, и речи их кончились. И возвращаясь опять к описательному изложению того, что возвещалось и показывалось тайнозрителю, как бы подводя итоги пред тем изображенному, он говорит: здесь (ближайшим образом в применении к этим 144 тыс. запечатленных; но и вообще ко всем тем, чья жизнь проходит в условиях такого же преследования от сил зла) терпение святых, т.е. истинных христиан, которые задачей жизни поставили исполнение заповедей Божиих и которые во всех этих искушениях соблюли веру в Спасителя Иисуса. А голос с неба, соответственно этой подвижнически терпеливой жизни всех их, приказывает Иоанну записать: блажени мертвии, умирающии о Господе отныне. Приведенная сейчас славянская постановка отныне в конце предложения – более точная – лучше и выражает самый логический уклон речи в данном месте. Да, время христианского совершенствования приходит к концу, подвижничество жизни созрело³¹⁴. Приблизилось достижение той идеальной цели в земной нашей жизни служений церковных, о которой когда-то писал ап. Павел ефесянам, указывая им, что и благовестничество, и пастырство, и учительство церковные – все они направляются к тому, чтобы возросли мы в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова (Ефес.4:13). А потому и блаженны умирающие в Господе отныне, готовые уже быть сложенными, как созревшие, достигшие меры роста своего, колосья, в блаженную житницу Христову. Да (ей), – говорит о них Сам Божественный, ведущий сердца человеческие, Дух, – они потрудились, они выполнили земное назначение свое, а потому там упокоятся от трудов своих (вот почему и поют у нас так много при погребении христианском: Покой, Господи, душу усопшаго раба Твоего – со святыми упокой...) Не с пустыми руками предстанут они пред Небесного своего Судию и Отца, нет, дела их идут вслед за ними. Ибо жительствовали они для «сокровищницы на небе, а не на земле» (ср.: Мф.6:19–20). А вместе с тем в словах этих оттеняется и полное противопоставление всех тех, кто в соблюдении заповедей Божиих терпел, тому сонму предавшихся с головой антихристу мучителей их, которые зато не будут иметь покоя ни днем, ни ночью (см.: Откр.14:11).

14–16. И взглянул я, и вот светлое облако, и на облаке сидит подобный Сыну Человеческому; на голове его золотой венец, и в руке его острый серп. И вышел другой Ангел из храма и воскликнул громким голосом к сидящему на облаке: пусти серп твой и пожни, потому что пришло время жатвы; ибо жатва на земле созрела. И поверг сидящий на облаке серп свой на землю, и земля была пожата.

С 14-го стиха и до конца главы пред очами Иоанна предстало третье видение, но опять на фоне первого (4-й главы), открывшего ему небесный свод, ибо и здесь есть храм, из которого и выходит ангел. В этом, третьем, видении Иоанн видел по очереди двух ангелов, по терминологии еп. Петра – «жателя» и «выжимателя»³¹⁵. Три приведенных стиха говорят о первом из них. Спрашивается: кто этот Ангел, по виду подобный Сыну Человеческому? И Андрей Кесарийский, и прот. Орлов признают, что это Сам Христос³¹⁶, Который, как мы уже говорили, любил так Сам называть Себя в евангельские дни. Однако недаром в тексте Откровения об этом ангеле, когда говорится он, ему, печатается с малой буквы, чем, очевидно, дается знать, что это не Господь, а только ангел Его. И мы совершенно согласны здесь с еп. Петром, который признает явившегося именно ангелом, а не Самим Спасителем³¹⁷. Правда, вид Его и по приводимым детальным признакам напоминает Самого Спасителя: а) облако под Ним (символ царственного Его шествия, как мы говорили уже в 1-й главе); б) золотой венец, а главное – в) самое выражение подобный Сыну Человеческому.

Однако справедливо указывает еп. Петр, что когда Сыном Человеческим именуется Сам Иисус Христос, то в греческом языке слово это стоит с членом, чего в этом месте нет (а это, наоборот, всегда обозначает, что предмет берется вообще, а не в личном, данном смысле). Но главное, ведь тут³¹⁸ являются не один, а два действующих ангела, совершенно в одинаковом положении и с одинаковою же деятельностью: как для пожатия, так и для срезания того, что созрело, и притом и в том и другом случае – одинаково с серпом. Итак, если первый ангел – Христос, Судия мира, то второй ангел кто? Ведь он, несомненно, только ангел. И потому лучше и в обоих случаях разуметь одинаково же ангелов, тем более что к обоим же им обращаются со стороны иные ангелы – с приказанием: пожни и обрежь, в каковом тоне тварь обращаться к своему Создателю, конечно, не может. Пусть, как говорят, передается это повеление от Бога (что, однако, на строке не написано). Но говорить в форме такого приказа ангелу ко Христу – безусловно не соответствует Богосыновнему и царственному достоинству Его.

Первый образ этого третьего видения имеет, несомненно, определенное отношение к евангельской притче Господа о пшенице и плевелах. Как известно, притча эта является как бы философским ответом на всегда стоявший пред человеческим сознанием вопрос о происхождении зла на земле и о времени, когда же положен будет предел его развитию в земном мире. Посеянное диаволом, оно как бы заглушало в очах ангелов рост доброго семени – пшеницы, почему они и просят у Владыки мира разрешения пойти и повыдергать плевелы из среды пшеницы. Оставьте расти вместе то и другое до жатвы, – ответил им Домовладыка, запретив им выпалывать их, чтобы не повыдергать вместе с плевелами и пшеницы (настолько, значит, срослось в данном человеческом состоянии то и другое). А во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в снопы, чтобы сжечь их; а пшеницу уберите в житницу мою. И мы знаем, что Сам Господь объяснил, что жатва есть кончина века и что праведники тогда воссияют, как солнце, в Царстве Отца их, все же соблазны и делающих беззакония соберут ангелы из Царства Сына Человеческого, и ввергнут в печь огненную, где будет плач и скрежет зубов (Мф.13:24–30; 37–43).

И вот теперь тайнозритель и слышит, и видит, что жатва уже созрела, что не только настало время ее, но жатва в видении уже совершилась. Сидящий на облаке поверг серп свой на землю, и земля была пожата (при этом, по сопоставлению cо следующим дальше, а также и применительно к тому, что жатвой называют всегда собирание, при посредстве серпа, пшеницы и других полезных злаков, нужно думать, что пожата была и здесь, по приведенной притче Спасителя, именно пшеница – доброе семя, или, по объяснению Его, сыны Царствия Его (Мф.13:38). Они пожаты были, очевидно для того, чтобы быть им взятым, по притче, в житницу Божию, или, как и видели мы перед этим, развитие добрых завершилось – настало время упокоиться им от трудов своих.

17–20. И другой Ангел вышел из храма, находящегося на небе, также с острым серпом. И иной Ангел, имеющий власть над огнем, вышел от жертвенника и с великим криком воскликнул к имеющему острый серп, говоря: пусти острый серп твой и обрежь грозды винограда на земле, потому что созрели на нем ягоды. И поверг Ангел серп свой на землю, и обрезал виноград, на земле, и бросил в великое точило гнева Божия. И истоптаны ягоды в точиле за городом, и потекла кровь из точила даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий.

Как дело первого ангела было пожать с земли пшеницу праведных, так дело этого второго – обрезать гроздья нечестивых. Этот ангел выходит из храма, о котором теперь точно обозначается, что он находился на небе; а за ним еще ангел, также из великих, ибо ему дана власть над огнем, т.е., очевидно, ангел карающий. Не только громким голосом, но криком великим, в знак решительности и строгости приказа, велит он второму ангелу пустить серп свой на землю к гроздьям винограда, потому что ягоды на нем уже созрели, или, как ясно, нечестия оставшихся нераскаянными грешников достигли полной, сколько-нибудь допустимой и терпимой меры. И вот обрезан был этот виноград нечестия на земле и брошен в великое точило гнева Божия. По указанию еп. Петра, образ в этом случае взят от горы Елеонской – под Иерусалимом – за городом, где много было точил для маслин и винограда³¹⁹. Под этим великим точилом, в которое должны были войти все эти грешники, в необозримом числе их, правильно разумеют те бедствия, которые, по Апокалипсису, теперь надвинулись на царство антихриста в такой великой степени и грозных видах и о которых далее и пойдет речь. Эти бедствия явятся вместе с тем и полным крахом, таким же грандиозным крушением всех высокомерных человеческих расчетов в их дерзком вызове против неба, как и древний вызов строителей башни Вавилонской, в столь знакомых нам заносчивых заявлениях об устройстве жизни на земле без Бога и Его закона и о создании рая на земле. В точилах Палестины выжимался сок из ягод винограда посредством нажатия, выдавливания его из них. Так, по правосудию разгневанной Правды Божией, будет жать и давить та самая жизнь последних времен, предавшихся сатанинским началам жизни нечестивцев. И как из переполненного свыше краев точила выливается сок виноградный, красный, как кровь, так польется тогда кровь по лицу земли, и всего вероятнее – от множества войн у мечтавших создать мир без любви христианской, кричавших, по слову пророка, мир, мир, когда мира нет (Иер. 6:14). И потекла кровь из точила (уже прямо кровь, а не сок) на тысячу шестьсот стадий (стадия еврейская равнялась приблизительно 90 саженям, значит, все это пространство – на 144 тыс. саженей – 288 верст – самая длинная линия для измерения Палестины). И при этом в вышину кровь шла до узд конских, т.е. так высоко, как только могли двигаться эти кони истребления. Конечно, «определенное взято здесь вместо неопределенного и вообще означает обширное поле сражения» (еп. Петр)³²⁰. Так страшно будет пролитие крови, как и вообще разлитие бедствий и зол у этих, перезревших в нечестии, гроздьев винограда. И так приготовилось все, созрело и достигло своей возможной полноты – и светлое, и мрачное, и пшеница, и плевелы в состоянии человечества, по 14-й главе, в эпоху антихристову. Все выявилось, все достигло своей определенности, все точно обозначилось для своего заслуженного, соответствующего нравственному состоянию той и другой стороны, будущего, для награды праведных и для наказания грешных.

Главы 15-я и 16-я тесно и неразрывно связаны между собой и говорят о последних казнях Божиих под именем семи язв и семи чаш-фиалов гнева Божия. Новое видение Иоанн созерцает все там же, на небе, но осуществление даваемого на небе и исходящего оттуда переносится, как и естественно, на землю, ибо по задаче своей и относится всецело к земле.

1–4. И увидел я иное знамение на небе, великое и чудное – семь Ангелов, имеющих семь последних язв, которыми оканчивалась ярость Божия. И видел я как бы стеклянное море, смешанное с огнем; и победившие зверя и образ его, и начертание его и число имени его, стоят на этом стеклянном море, держа гусли Божии, и поют песнь Моисея, раба Божия, и песнь Агнца, говоря: велики и чудны дела Твои, Господи Боже Вседержитель! праведны и истинны пути Твои, Царь святых! Кто не убоится Тебя, Господи, и не прославит имени Твоего? ибо Ты един свят. Все народы придут и поклонятся пред Тобою, ибо открылись суды Твои.

Не только великим, но и чудным наименовывает Иоанн свое новое видение, где показаны были ему последние земные страницы, последние судьбы истории земной, являющиеся карами для нечестивых. Эти кары-язвы имеются у семи ангелов и в числе семи же, чем означается, как не раз мы уже говорили, полнота и законченность и, так сказать, всеобъемлемость тех судов и путей, коими разрешается то ложное направление этой человеческой истории, которое началось изменой человека Богу в раю и прошло чрез всю земную историю под смертоносным водительством богоборной и злой диавольской силы. Как свет физически не терпит тьмы, но с необходимостью изгоняет ее явлением своим, так и Правда и Любовь Божии не терпят этой лжи и злобы, этого нравственного мрака. И это-то, сожигающее все скверное и темное, действие Божественной силы и называется здесь, как и вообще в Писании, яростью Божией.

Во 2-м стихе Иоанну снова является стеклянное море, которое в таком спокойствии, чистоте и ясности видел он раньше (в четвертой главе) пред Престолом Божиим. Но теперь море это смешано с огнем, чем, конечно, указывается та же самая сожигающая сила Божия, Которая в своем пламенении, именуемом нами гневом Божиим, сожжет вскоре все это скверное и нечистое в истории человеческой, в состоянии омрачившихся грехом народов. И в этом-то стеклянном море все те, кто победил сатану и антихриста, снова воспевают в торжественной песни славу и величие Божие, ибо все более открываются им всеблагие и премудрые пути Промысла Божия. В высшем ведении любви своей они уже предсозерцают, как придут и поклонятся пред Ним и все народы. Великими и чудными называют они дела Господни, праведными и истинными эти пути Его. Един свят – един Господь, поют они, как, в подражание им, и наша земная Церковь на литургии... Песнь эту Иоанн наименовал, прежде всего, песнью Моисея, конечно, потому, что именно с Моисея начались песненные восхваления Господа за победные пути Промысла Его (почему и у нас на каноне первая песнь в ирмосах всегда есть вариации все той же песни Моисея: Поим Господеви, славно бо прославися). Поющие избранники Господни имеют в руках гусли, которые здесь называются точно гуслями Божиими, чем показывается, что всякий фимиам добродетели, всякая гармония богоугодной жизни, являясь личным подвигом «побеждающего», есть и дело благодати Божией, ибо сердце человека свободно воспринимает, а Дух Святой благодатною силою своею действует и путеводит.

5–8. И после сего я взглянул, и вот, отверзся храм скинии свидетельства на небе, и вышли из храма семь Ангелов, имеющие семь язв, облеченные в чистую и светлую льняную одежду и опоясанные по персям золотыми поясами. И одно из четырех животных дало семи Ангелам семь золотых чаш, наполненных гневом Бога, живущего во веки веков. И наполнился храм дымом от славы Божией и от силы Его, и никто не мог войти в храм, доколе не окончились семь язв семи Ангелов.

Как в священной церемонии, так в служении небесном, столь напоминающем богослужение земное, когда настало время, выходят из храма семь тех великих ангелов. Они уже имеют у себя семь язв, которыми оканчивалась ярость Божия. Но им дается, чрез одного из четырех животных Престола Божия, еще семь чаш, также наполненных гневом Бога, живущего во веки веков, а значит – Единого Виновника вечных определений. В этом сочетании язв, уже бывших у ангелов, и чаш, подаваемых им от Престола Божия, кроме указания на безусловную заслуженность грядущих наказаний теми, кого они постигнут, можно еще усматривать и, так сказать, двусторонность этих кар. С одной стороны, они будут и естественными результатами того беззаконного поведения, коим будут отличаться все эти нечестивцы, ибо эти кары – язвы – уже имеются у ангелов. И мы знаем, что действительно, одним из высших наказаний, какие попускает Господь постигать грешников, является то, что предает их Господь – самим себе, не задерживая, в неискусен ум, творити неподобная (Рим.1:28). В подобных случаях ангелы являются и в Апокалипсисе как бы олицетворением, точней – руководителями тех стихийных сил, которые готовы разразиться и лишь задерживаются ими (см.: Откр.7:1). С другой – в том же грядущем процессе возмездия будут сказываться и изливающиеся фиалы (чаши) Божия гнева, насылаемые на виновных Правосудием Божиим.

Ангелы-каратели выходят из храма, который здесь точно именуется скинией свидения и который открыт весь, т.е. включая и всегда закрытое в Ветхом Завете его Святая святых. Открытый, а значит, как бы явно приглашающий всех к себе, храм этот, однако, сразу же, как только приняли семь ангелов фиалы гнева Божия для излияния на землю, стал ни для кого недоступным. Ибо наполнился храм дымом от славы Божией и от силы Его³²¹ – в знак того, что начинающиеся за сим события есть особенное проявление этой силы Божественной в жизни земли и что нужно сначала покончить с охватившим всю землю нечестием, а потом уже осуществится и то единение верных с Богом, которое знаменовалось чрез открытие этого храма. «Посему, – говорит применительно к этому видению св. Андрей, – мы предполагаем, что, пока Божественный гнев на нечестивых не разлучит праведников от неправедных, до тех пор святые никоим образом не получат жребия в Небесном Иерусалиме, священнодействия и успокоения в храме Божием. Ибо сперва надлежит окончиться язвам, которыми воздается за грех сие заслужившим, а потом уже и святым предоставлено будет обитание в вышнем граде»³²². Возможно при этом, что такой, так сказать, призыв скинии, чрез открытие ее в полном объеме, призыв, обращенный ко всем верующим людям, предполагает уже полное вхождение в нее таких же законченных и полных людей, какими начали они вхождение свое в пору земной своей жизни, т.е. людей, состоящих из души и тела. Но прежде чем восстанут для них эти тела, земля должна как бы омыться этими чашами возмездия, в огне и дыме, от всего несоответствующего – скверного и нечистого, и этот дым от действия силы Божией, отражая собой снедение Божественным огнем соблазнов и беззаконий, и наполнил храм Божий, так что никто не мог войти в него, доколе не окончились семь язв семи Ангелов.

1–7. И услышал я из храма громкий голос, говорящий семи Ангелам: идите и вылейте семь чаш гнева Божия на землю. Пошел первый Ангел и вылил чашу свою на землю: и сделались жестокие и отвратительные гнойные раны на людях, имеющих начертание зверя и поклоняющихся образу его. Вторый Ангел вылил чашу свою на море: и сделалась кровь, как бы мертвеца, и все одушевленное умерло в море. Третий Ангел вылил чашу свою в реки и источники вод: и сделалась кровь. И услышал я Ангела вод, который говорил: праведен Ты, Господи, Который еси и был, и свят, потому что так судил; за то, что они пролили кровь святых и пророков, Ты дал им пить кровь: они достойны того. И услышал я другого от жертвенника говорящего: ей, Господи Боже Вседержитель, истинны и праведны суды Твои.

Спрашивается: какую общую точку зрения должны мы установить на все эти казни семи фиалов? Должны ли мы понимать все предсказания о них буквально и прямо или аллегорически, придавая им смысл переносный? В истории толкований Апокалипсиса мы находим и тот и другой вид понимания этих мест. Так и у нас: еп. Петр принимает все эти язвы за аллегории и эмблему, лишь взятую с казней египетских, причем земля первой чаши у него – народы в церковном отношении, море – в гражданском и т.д.³²³ Напротив, прот. Орлов видит здесь подлинную будущую действительность, причем залогом ее, основой своего понимания казней этих в буквальном смысле он признает те же египетские казни, справедливо рассуждая, что если эти казни были подлинными чудесно-историческими событиями, то почему не могут быть таковыми же и казни царства антихристова – лишь в несравненно большем масштабе, но и в большей соответственной виновности тех, кого они постигают. Таким образом, и мы будем придерживаться этого же, последнего взгляда.

Стих 1: Голос первого стиха прот. Орлов принимает за голос Самого Бога, ссылаясь на Откр.1:10 и на Иез.9:1, в силу того что исходит этот голос из самого храма. Землю этого стиха он понимает как вселенную (земной шар), каковую, действительно, затем и постигают казни семи изливаемых чаш... Но во 2-м стихе земля уже противопоставляется морю, почему здесь правильнее понимать под землей только сушу Земли. Отвратительные жестокие и гнойные раны от этой чаши напоминают, по нему, шестую казнь Моисея в Египте³²⁴; а так как изображаемое событие, добавляет он, относится к последнему времени, близкому к окончательному перевороту в мире, то вполне возможны и допустимы особенные и чрезвычайные явления в человеческой жизни и человеческой природе, аналогий которым мы в настоящей можем и не встречать³²⁵. «Заметим к этому, что в отличие от казней при возглашении труб ангелов, здесь казни сразу же постигают самих людей, а уже потом окружающую человека природу» (ср.: Откр.8:7–9).

Стих 3: «Вторая чаша выливается в море – настоящее море, наполненное живыми существами. Очевидно, масса морской воды сделалась сгустившеюся и темноватой кровью и к тому же зловонною (как сукровица у мертвеца). Такая масса была непригодна для жизни в ней живых существ, и поэтому Иоанн замечает, что все одушевленное в море умерло. Ввиду этого, нет никакого основания придавать и этой казни аллегорический смысл. Это есть новое физическое бедствие, которое постигает антихристианский мир и природу того времени, бедствие при этом – не временное и быстро прекращающееся, но, как это нужно усматривать из 9-го и 11-го стихов, продолжающееся постоянно, вместе с бедствиями других казней, до самого конца мира»³²⁶. И здесь дополнительно к сказанному мы отметим, что по этой чаше, вместо жизни, начинает господствовать в органической природе смерть, и начинается она с той же души живой моря, откуда некогда началась и жизнь всей одушевленной природы – при творении (см.: Быт.1:20).

Стихи 4–6: В казни третьей чаши, напоминающей первую казнь египетскую, ее карательная сторона поражает опять самих людей, и на это-то отзываются в прославлениях своих и ангел вод (новое подтверждение того, что стихии видимой природы имеют своих ангелов, как бы патронов), и голос от жертвенника. Последний голос, и по месту исхождения, и по содержанию своей песни, напоминает голос душ убиенных и мог принадлежать также кому-либо из них (см.: Откр.6:9–10). И действительно, в казни этой прямо бросается в глаза точное соответствие между грехом вины – пролитием крови – и наказанием чаши: вынуждены люди пить ту самую кровь человеческую, которую они проливали.

8–11. Четвертый Ангел вылил чашу свою на солнце: и дано было ему жечь людей огнем. И жег людей сильный зной; и они хулили имя Бога, имеющего власть над сими язвами, и не вразумились, чтобы воздать Ему славу. Пятый Ангел вылил чашу свою на престол зверя: и сделалось царство его мрачно, и они кусали языки свои от страдания, и хулили Бога Небесного от страданий своих и язв своих; и не раскаялись в делах своих.

Первое, что обращает на себя внимание при казнях этих двух – четвертой и пятой – чаш, это – богохульство поражаемых в царстве антихриста подданных его, вместо исправления и покаяния с их стороны. Хулы эти против Небесного Бога тем более возмутительны и неразумны – до степени поражающей нелепости и глупости, что мы знаем, что ведь религией их в те дни будет богопочитание самого антихриста и – отвержение Бога. Как же, в самом деле, могут они направлять ропот свой к Тому, Кого признавать они сами отказались! Но кто не знает, что именно в религиозной сфере постоянно наблюдаются и повторяются подобные нарушения логики и простого человеческого смысла. Ибо уже и в наши дни сплошь и рядом видишь человека неверующего, порой – якобы во имя «науки», а в то же время суеверного, как безграмотная торговка, как темный язычник. Чудес веры – ясных и научно объяснимых – эти люди не признают, прямо издеваются над ними, как будут издеваться и в антихристово время, а веры в бессмыслицы, вроде просыпания соли или встречи с попом, в счастливые и несчастливые дни и числа – всего этого и подобного вздора такие «просвещенные» люди XX века не стыдятся. Так и в те дни антихристова царства: почитать Бога, тем более служить Ему люди откажутся, одни совсем охотно, другие по большему или меньшему принуждению от антихриста и лжепророка; а вот роптать против Него, кощунствовать и хулить Его будут усердно, неистово и злобно, а часто и вызывающе, и несомненно, антихрист сам, и в особенности его лжепророк, первые будут показывать пример в этом.

Таким образом, вслед за поражением, во второй и третьей казни, земного шара, в четвертой – поражается и самый свет солнечный, так что из благодетельного, согревающего и оживляющего оно станет нестерпимо-жгучим и палящим. Этот сильный зной солнечный будет тяжел и для людей, и для всей – и одушевленной, и растительной – природы. Явление это будет тем поразительнее и в то же время для людей этой последней поры тем более тяжким, что ведь в эти же антихристовы времена, как мы уже знаем, поражены будут светила небесные, включая солнце, на одну треть: очевидно, расстройство будет и в окружающем Землю небесном мире, глубокое и разностороннее, и все будет направляться к ухудшению условий жизни прогневавшего Бога человечества на земле. Карающая Десница Господня будет все более и более явной, при всех отрицаниях Его антихристовым миром. Сказываться будет для тогдашних людей и то, что именно Ему принадлежит власть над всеми сими язвами, но, как мы уже оттеняли, это даст повод только к большему богохульству и как бы словесному бунтарству против Него.

Стих 10: «Пятая чаша гнева Божия выливается на самый престол зверя. Зверь – это антихрист; престол его – сфера его власти, его подданные, составляющие его царство. Сделалось мрачным именно его царство. Сила казни не столько во тьме, сколько в том впечатлении, которое она производит; это впечатление страшной физической боли, которая вызывает даже скрежет зубов. Эту казнь нужно рассматривать как естественное следствие предыдущей казни. Страшный жар солнца, о котором говорилось в четвертой казни, вследствие раскаленности воздуха и уничтожения растительности и вследствие массы испарений, необходимо должен был произвести мрачное и грозное состояние атмосферы». Кроме этого и вследствие этого, «царство антихриста сделается мрачным и в том смысле, что у людей возникнет такое состояние духа, которое у нас и называется мрачным, – настроение злобы и отчаяния» (Орлов)³²⁷. На эту остроту, но и бессилие такой богохульной человеческой злобы и на неутолимость безысходного отчаяния и тоски указывает отмечаемый здесь яркий и характерный апокалиптический образ их страданий: Они кусали языки свои от страдания. Значит же, как говорят, – невтерпеж станет людям тогда жить! Тем более поразительны упорство и нераскаянность их, с вечным самооправданием человеческой гордости, обостренным голосом все того же, ослепляющего духовные очи, саможалеющего эгоизма и прямое злобное отвержение более всего необходимого и тогда для людей животворного христианского смирения.

12–16. Шестый Ангел вылил чашу свою в великую реку Евфрат: и высохла в ней вода, чтобы готов был путь царям от восхода солнечного. И видел я выходящих из уст дракона и из уст зверя, и из уст лжепророка трех духов нечистых, подобных жабам: это – бесовские духи, творящие знамения; они выходят к царям земли всей вселенной, чтобы собрать их на брань в оный великий день Бога Вседержителя. Се, иду как тать: блажен бодрствующий и хранящий одежду свою, чтобы не ходить ему нагим, и чтобы не увидели срамоты его. И он собрал их на место, называемое по-еврейски Армагеддон.

Изложенные нами доселе пять первых язв, имеющих постигнуть царство антихриста, носят все же и характер мер исправительных. Создавая исключительно тяжелые, но вполне заслуженные условия жизни для человечества того времени, они должны бы привести всех, в ком осталась, как говорят, хоть капля совести и любви к истине, к покаянию и обращению к Богу. И несомненно, будут и тогда такие, и нужно думать, что будет их немало. Но масса, но подавляющее большинство – останется и слепо, и глухо ко всем этим знамениям и призывам, усугубляя этим бесспорную виновность свою.

Последние две язвы носят уже другой характер: здесь дело идет к самой развязке – сначала со стороны самих людей, а потом и со стороны суда Божия.

Стих 12: «Шестая чаша... была вылита на великую реку Евфрат, вследствие чего вода в реке высохла и был открыт путь для восточных царей. Река Евфрат, упоминаемая и в Откр.9:14, представляется в Священном Писании границею между еврейским царством и враждебными ему восточными народами» (Орлов). Добавим, такой же она являлась во дни Иоанна и для Римской империи, представлявшей тогда весь культурный мир, за которым шел – и к востоку – мир варварский. «Теперь, по действию Божию, воды реки высыхают, а с этим уничтожается преграда для деятельных нападений враждебной силы, и, таким образом, открывается свободный доступ восточным царям для того, чтобы причинить новые насилия верному христианскому обществу... Впрочем, иссушение реки Евфрата говорит только об этой возможности – о том же, как и в чем проявится эта возможность, говорится в следующих стихах»³²⁸.

До сих пор мы смотрели на царство антихриста, так сказать, изнутри его, и поэтому есть соблазн – мыслить и эту границу царства, в виде иссушаемой реки Евфрат, тоже как бы внешнею границею по отношению к нему, т.е. все тому же царству зверя.

Но это, несомненно, не так. Ибо открывающаяся, вследствие действия шестой этой чаши, война царей против Бога идет не извне, а именно изнутри антихристова царства, от него самого и его сотрудников. Антихристова пропаганда этой, направленной против Самого Бога, войны изображается здесь в виде трех жаб – явно символический образ, ибо и выходят эти жабы из уст самого диавола, антихриста и лжепророка. И сам Апокалипсис называет этих жаб бесовскими духами, творящими знамения. Образ этот взят, конечно, «потому, что, кто будет обладаем злым духом со свойствами грязного животного – жабы, душа и деятельность того человека должны быть грязными в нравственном отношении, слабыми и жалкими по своим целям и проявлениям, но вместе гордыми и превозносящимися»³²⁹, как превозносящимся и противящимся именуется у ап. Павла и сам антихрист (2Фес.2:4).

При этом особенное внимание нужно обратить на то, что жабы апокалиптические выпускаются из уст этого богоненавистнического трио (сатана, антихрист и лжепророк) именно для созыва царей вселенной на брань против Бога Вседержителя, и притом – в оный великий день Его, который явится и окончательным днем борьбы антихриста против Всевышнего и который потом изображается наглядно и полно (в 19–20-й главах Апокалипсиса). С другой стороны, эти духи – бесовские жабы – названы творящими знамения: этим указывается, что в том последнем походе всех этих богопротивных сил не обойдется без таких нарочитых предсказаний и знамений, особенно эффектных, особенно влияющих, но, конечно, как все эти знамения и чудеса ложные (см.: 2Фес.2:9), больше в сфере субъективных восприятий, так называемых обманов чувств и подобных миражам фантасмагорий.

Стих 15: Слова Се, иду как тать, по одним – принадлежат Самому Господу, Который «счел нужным малодушных ободрить, утешить обещанием – прийти к верным рабам Своим на помощь и защиту» (еп. Петр)³³⁰. По объяснению же прот. Орлова, эти слова «приходят на память самому Иоанну по поводу упоминания о великом дне Господа, и он высказывает их от своего имени, напоминая об общеизвестном выражении Самого Божественного Учителя». Ибо-де, «как верные и исправные рабы, все христиане должны ожидать Пришествия Своего Господа, должны хранить свои одежды, одеяния своего спасения (см.: 1Фес.5:8), чтобы не предстать пред очами Господа-Судии нагими, лишенными всяких добродетелей»³³¹. Конечно, большой разницы в понимании этого места здесь и там нет. Но все же вернее относить личные слова Господа к Самому Господу. И это в особенности потому, что слова Се, иду скоро или как тать постоянно повторяются в Апокалипсисе и являются тем, чем служит так называемый лейтмотив в музыке. И значит, как только воспринял тайнозритель мысль об организуемой жабами последней брани, как сейчас же зазвучали для него и эти главные апокалиптические слова: Се, иду как тать – как уже ведомые слова Господа.

Стих 16: И он собрал. Он здесь всего лучше относить, применительно к соответственному месту 19-й главы, к антихристу, возглавлявшему все это воинство вместе с лжепророком. Место собрания наименовано Армагеддон, по-еврейски. Такого отдельного места ни в географии, ни в истории палестинских евреев не было. И потому лучше принимать его за сложное, двойное: ар – равнина и магеддо – поражение, истребление. И вот Магеддон является одним из известнейших в военной истории библейской мест, ибо он оставил особенно печальную память гибелью у него одного из лучших царей иудейских Иосии в битве его (предпринятой, впрочем, им вопреки советам пророка Иеремии) против египетского фараона Нехао. Есть в Ветхом Завете пророчество, по многим признакам соответствующее апокалиптическим предсказаниям об этой последней брани нечестивых пред наступлением Страшного Суда. Это – пророчество Иоиля (см.: Иоил.2:12–16): там место брани этой названо долиной Иосафатовой, бывшей под Иерусалимом; применительно к 8-му стиху 20-й главы Апокалипсиса, где сказано о народах этой брани, что они окружили стан святых и город возлюбленный, естественнее и удобнее всего в определении места той последней брани следовать здесь указанному пророчеству Иоиля; Армагеддон же понимать как указание на то, что там будут окончательно и навсегда и посрамлены, и поражены все противники Божии, высокомерно восставшие и пыжившиеся, подобно жабам, в безумной дерзости своей одолеть самую Божественную силу и Святую Церковь Христову.

17–21. Седьмый Ангел вылил чашу свою на воздух: из храма небесного от престола раздался громкий голос, говорящий: совершилось! И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле. Такое землетрясение! Так великое! И город великий распался на три части, и города языческие пали, и Вавилон великий воспомянут пред Богом, чтобы дать ему чашу вина ярости гнева Его. И всякий остров убежал, и гор не стало; и град, величиною с талант, пал с неба на людей; и хулили люди Бога за язвы от града, потому что язва от него была весьма тяжкая.

Спрашивается: к какому времени отнести мы должны это излияние седьмой, последней, заключительной чаши? По естественному последованию знамений и ими вызываемых событий – как будто к самому же последнему времени, уже после всего того, что произошло от шестой чаши, и как нечто новое после описанного там. Но несомненно, что при таком, упрощенном и безотчетном, понимании получится ряд неустранимых недоумений, и притом – прямо ошибочных с точки зрения Священного Писания выводов. Так, по ясному учению Слова Божия, мир сей закончится сожжением огнем. Ибо, по точному указанию ап. Петра, нынешние небеса и земля, содержимые тем же Словом (Единородным Логосом, создавшим сей мир из воды и водою) сберегаются огню на день суда и погибели нечестивых человеков (2Петр.3:5, 7). Однако все изображенное в приведенных сейчас (17–21) стихах ничего общего с таким огнем не имеет. И бесспорно, отвести место этому преобразованию мира чрез огонь, если считать знамения седьмой чаши, как сказано, последними и заключительными, именно завершающими, как будто совершенно невозможно. Далее, по главам 19-й и 20-й Апокалипсиса, последним, предшествующим кончине сего мира, событием будет брань против Христа и Его Церкви со стороны антихриста и сатаны. И с этим совершенно согласны разъяснения ап. Павла, точно удостоверяющего, что беззаконника-антихриста Господь Иисус убьет духом уст Своих и истребит явлением пришествия Своего (2Фес.2:8). Таким образом, никакого промежутка между этим поражением и смертью антихриста не остается, и это тем более, что, по 19-й главе, и антихрист (зверь), и с ним лжепророк оба живые брошены в озеро огненное, горящее серою (Откр.19:20). И вот все то, что предсказывалось в видениях после шестой чаши, действительно соответствовало и, так сказать, приводило к таким последним моментам всечеловеческой истории и в своей недоговоренности и явной незаконченности оставляло место для восполняющего повествования 19-й и 20-й глав.

Напротив, события седьмой чаши, прямо подводя речь лишь к дальнейшим, 17-й и 18-й, главам Апокалипсиса, от этих указанных, неоспоримо эсхатологических, а притом и важнейших событий нас только отводят. Вводя новые штрихи или даже проводя новую полосу в картине того, что будет предшествовать той окончательной развязке, все эти (17–21) стихи, говорящие о седьмой чаше, о самой этой развязке ничего не говорят и заметно нас к ней не приближают. И поэтому нам представляется более правильным отодвинуть время совершения того, что предсказывается пророчеством о седьмой чаше, ко времени параллельного действия с событиями, имевшими место по излиянии чаши шестой, предшествовавшем или, в крайнем случае, сейчас же, непосредственно последовавшем за тем поражением полчищ Магеддона, о котором говорилось там.

Стих 17: По излиянии седьмой чаши от Престола небесного храма раздался громкий голос: Совершилось. Тем же словом, по Евангелию Иоанна, закончилось Первое пришествие Господа Иисуса Христа – для совершения спасения людей; им же, таким образом, и заканчивается этот новозаветный период Церкви Христовой, данный от Голгофы человечеству для усвоения этого, совершенного для них Искупителем, спасения. Можно думать, что тогда-то и произошло то шествие Господа с воинством Его, которое по 19-й главе совершается в молчании, на погубление виновников зла, лжи и насилия в человечестве – в лице антихриста и лжепророка его.

Стих 18: Указываемые за сим явления вполне соответствуют тем, какие произошли и после возглашения седьмой же трубы. Но только здесь оттеняется особенно грозный и мощно действующий характер этого землетрясения, ибо от него и гор на поверхности земли не стало, и острова исчезли (убежали), и языческие города пали (а таковыми и должны были являться все города всемирной антихристовой монархии), великий же город назван при этом дважды: как город великий (без приведения имени), который распался на три части, и как Вавилон великий, который воспомянут пред Богом, чтобы ему пить чашу вина ярости гнева Божия. Это последнее указание, по всей вероятности, является как бы подходом к следующей главе, которая содержанием своим и дает объяснение, почему наказание Вавилона, кратко упоминаемое здесь, является в такой степени заслуженным.

В объяснении данного места и еп. Петр меняет свое аллегорическое толкование чаш последних воздаяний на буквальное. «Город великий, – говорит он, – Вавилон, т.е. царство антихристианское (а иные разумеют языческий Рим), после Армагеддонской брани разделится на три части, или царства, что ускорит совершенное разрушение царства зверя. Бог, по Своему долготерпению, долго щадил таинственный Вавилон, как будто забыл тяжкие беззакония его. Но наконец, по исполнении меры долготерпения, Бог определил наказать Вавилон, как будто вспомнил его беззакония, взыскал невинно пролитую им кровь исповедников истины и дал ему испить чашу вина ярости гнева Своего. Выражение ярость гнева означает сильный, пылающий гнев, выказавшийся во всей строгости суда Божия в разрушении Вавилона»³³².

Под островами 20-го стиха св. Андрей, держась привычного аллегорического толкования и здесь, понимал церкви Божии, а под горами – начальствующих в них, а еп. Петр, несколько видоизменяя это, под горами разумеет «большие, славные царства», а под островами – «вольные города и небольшие республики» (?!). Но нельзя, конечно, разуметь здесь не только неведомо как попавшие сюда вольные города, но и церкви, ибо царство антихриста еще больше, чем единое государство, мыслится и как единая антихристова лжецерковь, с единственным культом – почитания за Бога только самого «зверя». И потому лучше и здесь понимать буквально – как полное изменение земной поверхности. К концу же мировой истории она, конечно, должна измениться.

Стих 21: Град величиною в талант: конечно, особенно огромный и увесистый град, ибо талант весил около пуда серебра. Однако и это указание представляется довольно загадочным, ибо сказано: люди хулили Бога за язвы от града, потому что язва от него была весьма тяжкая. Град в талант величиною, тем более – весом, должен был бы не только ранить, но и убивать. Не обозначает ли он вообще какие-то явные кары и поражения с неба (ибо люди относят их определенно к Богу), явно падающие оттуда, – мучительные и тяжкие в действии своем, подобно граду весом и величиной в талант?!...

1–3. И пришел один из семи Ангелов, имеющих семь чаш, и, говоря со мной, сказал мне: подойди, я покажу тебе суд над великою блудницею, сидящею на водах многих; с нею блудодействовали цари земные, и вином ее блудодеяния упивались живущие на земле. И повел меня в духе в пустыню...

Как и сказали мы, в видениях этой, 17-й, главы Апокалипсис ведет нас по времени не вперед – к открытию дальнейших судеб мира и Церкви, как то было в большинстве глав, но, наоборот, назад, к объяснению и детальному раскрытию того, что было изложено не только в предшествующей 16-й главе, но еще и в главе 13-й. Объяснения эти дает один из тех ангелов-карателей, которые только что являлись изливающими чаши гнева Божия на землю. Да и говорить обещает он Иоанну не вообще о жене-Вавилоне, но именно о суде над нею, который там изображался. То – суд над великою блудницею, сидящею на водах многих, т.е., как сказано ниже в стихе 15-м, на людях и народах, и племенах и языках. Положение ее на земле, а с тем – и вина ее, по отзыву ангела, исключительно велики: с нею блудодействовали те «великие и сильные земли», которые всегда в Писании представляются врагами Царства Божия на земле, развращающими землю и насильствующими над нею (см. выше³³³). Они называются здесь царями земными. «Под блудодейством их нужно разуметь распространение безнравственных обычаев и боговраждебности чрез лицемерную политику и развратную религию и культ, общее развращение» (Клифот, Лютард)³³⁴. Полноты своей и наивысшей степени развращение это достигнет только в антихристовой столице – центре богоненавистнической деятельности его, называемой, как все время говорится в Апокалипсисе, Вавилоном. Но общий процесс исторического развития и пленения человечества этим греховным пленом идет изначала – уже от падения первых людей и чрез всю историю человеческого рода, почему и сказано, что вином блудодеяния ее упивались живущие на земле и что сидит она на водах многих, т.е., согласно приведенному объяснению из этой же главы Апокалипсиса (см.: Откр.17:15), над всем, так сказать, морем обществ и поколений человеческих.

Стих 3: «Замечание, что ангел повел в духе, есть указание на то, что это действие происходило лишь в видении, т.е. что лишь в своем экстатическом состоянии духа, а не телесными восприятиями Иоанн переносится в пустыню. Пустыня берется здесь в нравственно-религиозном смысле, в смысле оставленности (пустоты), отдаленности. Великая блудница находится в пустыне не в каком другом смысле, как в том, что она за свое злодейство совершенно оставлена Богом и обречена на духовную смерть, нравственную гибель» (Орлов)³³⁵. Как сам Иоанн был тогда в духе, оставаясь, однако, в теле, так и жена-любодейца предстоит его духовному взору как бы в своем духовном отображении, являясь в то же время на земле в свою эпоху определенною историческою величиною и коллективною личностью соответствующего типа, соответственного поведения и свойств. Но только в отражении этом и вырисовывается подлинная природа, подлинный лик этой любодейцы, в то время как в пестроте исторических данных, повседневных наслоений все это расплывается, все это и заслоняется теми подробностями, при коих ту подлинную природу трудно бывает и заметить, т.е. выделить, и из разрозненных исторических черточек и красок составить цельный, законченный образ. Пустыня 17-й главы и прежняя пустыня главы 12-й имеют совершенно различный смысл, по совершенно различной связи речи. Там – историческая, физическая пустыня, для утоления реальной нужды: дать спастись в ней жене от тех исторических преследований, какие будут воздвигнуты против нее сатаной. Здесь же действительно духовная пустыня для духовных очей тайнозрителя как соответствующая среда для духовно­зрительных его восприятий. Но, конечно, символизирует эта пустыня данной главы и то опустошение, ту абсолютную бессодержательность всецело погруженной в чувственность и ложь, извращенной до конца жизни, при которой нет и тени тех истинных сокровищ, кои, по Нагорной проповеди Спасителя, одни только и могут составлять, так сказать, реальное достояние, реальную ценность в сфере христианских понятий, иначе сказать – при единственно верной и правильной оценке всего существующего. В тех душах, которые до такой степени духовно умерщвлены теми пороками, что воплощены здесь в этой блуднице – Вавилоне, уже действительно нет никакой жизни, никакого питания и напоения духовного – одним словом, там абсолютная пустыня.

3–6. ...И я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами. И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее; и на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным. Я видел, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых, и, видя ее, дивился удивлением великим.

Блудница Вавилонская определенно изображается здесь царицей, с царственной роскошью одетой и украшенной, – в том земном великолепии и блеске, которыми так любит украшать себя порок. Как бы в отрицательное соответствие словам ап. Павла: не упивайтеся вином, в немже есть блуд (Ефес.5:18) – в руках своих она держит золотую же чашу, как чашу с вином, но только вместо вина эта чаша наполнена тем самым, что составляет самую сущность и природу всех этих блудодеяний: всякою мерзостью и зловонною нечистотою их. Надменно восседает она на багряном звере-драконе, т.е. опорой и основой всего поведения своего ставит отца всякого греха и безобразия – диавола, и вызывающе дерзкий тон распутства ее сказывается так, что как эмблема на лбу у ней начертана эта отвратительная и постыдная сущность ее: великий Вавилон, мать-родоначальница и патронесса всем блудницам, развращающим человечество, и всем мерзостям, всей беззаконно чувственной грязи земной. Впереди этих точных эпитетов скверной природы ее стоит еще слово тайна: это может обозначать ту загадочно-непонятную заманчивость греха, при которой он так умеет скрывать эту скверную и гибельную, всегда награждающую лишь болезнью и горем, до скрежета зубовного и неутолимых мук включительно, ложь и тину мишурных наслаждений своих. А вместе с тем из истории мы знаем, что особенною распущенностью и гнусными оргиями издревле отличались именно те культы, которые стремились окружить себя ореолом чего-то таинственного, гордо возвышающегося над толпою; выставлять себя носителями учения какой-то высшей, показной мудрости, скрывающей, однако, за собой лишь безнадежную пустоту и духовной, и реальной «пустыни».

В шестом стихе указывается новая греховная сторона в этом Вавилоне. Обычно представляется, что люди распущенной жизни бывают мягче, даже добрее других и что у беззаконников скорее найдешь проведение начал свободы. Но, как и все в царстве греха, и тут это – только обман и видимость, только прикрашенная личина и фальшивая приманка. Так и у нас, в России, под исступленными лозунгами свободы пришли к власти те, кто теперь, выявив себя худшими из насильников, принципиально не допускают никакой свободы. А ведь давно ли они гипнозом истерических кликов своих заставили все общество бредить о каких-то несбыточных «свободах». Так и в сфере религии: те самые, которые так любили в былые времена возмущенно обличать историческое христианство за его якобы нетерпимость и преследования иноверных (не считаясь ни с эпохами, ни с личными отступлениями в том или ином отдельном историческом деятеле христианском), – они-то и оказываются, как мы уже говорили, самыми грубо-нетерпимыми фанатиками и опять-таки наибольшими насильниками, и в первую очередь именно по отношению к сфере религиозной. И корень этой неистовой злобы против религии истины в безнадежно глубоком нравственном потемнении их да в той же самой распущенности, той же настроенности «вавилонской». И вот Иоанн и видит, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых, и говорит о себе, что, видя эту жену, он дивился удивлением великим. Это удивление апостола можно, по ближайшей связи речи, относить именно к данному обстоятельству: как, в самом деле, могла поднимать это избиение истинных служителей Бога и правды Его та жена, которой по жизни и типу ее меньше всего было дела до религии, которой скорее нужно бы искать защиты и заступничества святых, а не проливать кровь их. Ведь ей, которой чужда и не нужна религия, совсем должны бы быть несвойственны эти гонения, которые были еще извинительны древним фанатикам в язычестве, действительно нередко избиением христиан, как и предсказал Господь, мнивших службу приносити Богу (Ин.16:2). Ибо ведь до нелепого странны подобные гонения и расправы со стороны тех, кто всего каких-нибудь 20–30 лет тому назад так вопил о веротерпимости и возмущался всякими мерами самообороны у людей верующих.

Однако, если причины удивления Иоанна нам искать в содержании последующих стихов этой главы, то ее, эту причину, действительно, можно видеть, вместе с прот. Орловым, еще в «таинственном, достойном изумления сочетании зверя и жены, в их взаимной связи», взаимной общей деятельности и проявлении в мире, ибо к этому клонится разъяснение ангела.

7–11. И сказал мне Ангел: что ты дивишься? я скажу тебе тайну жены сей и зверя, носящего ее, имеющего семь голов и десять рогов. Зверь, которого ты видел, был, и нет его, и выйдет из бездны и пойдет в погибель; и удивятся те из живущих на земле, имена которых не вписаны в книгу жизни от начала мира, видя, что зверь был, и нет его, и явится. Здесь ум, имеющий мудрость. Семь голов суть семь гор, на которых сидит жена, и семь царей, из которых пять пали, один есть, а другой еще не пришел, и когда придет, не долго ему быть. И зверь, который был и которого нет, есть восьмой, и из числа семи, и пойдет в погибель.

Приведенные нами стихи, в которых, согласно обещанию ангела, дается объяснение тайны жены и зверя, были понятным объяснением для самого Иоанна, но остаются полными загадочно-таинственного смысла для читающих и до наших дней. Считаясь не только со стихом 8-м и последующими в данной главе, но и с тем, что сказано о связании сатаны на ю оо лет в главе 20-й, можно принять здесь такое толкование, приводимое прот. Орловым (в основе согласное и с мнением св. Андрея Кесарийского). «Зверь есть диавол, так или иначе проявляющий в мире свое господство и свою сатанинскую силу. В прошедшем, т.е. прежде, в Ветхом Завете, он быль князем мира сего и господствовал чрез идолопоклонство и чародейство. Но потом его не стало, нет его и теперь, т.е. во дни получения Иоанном откровения. Вследствие искупительных заслуг Христа Спасителя, диавол лишился своего прежнего обаяния (см.: Ин.12:31), и его не стало на земле как явного и открытого властителя человеческого рода. Он находится в бездне, т.е. состоянии связанности. Но это заключение его не окончательное и не полное. Диавол освободится и выйдет оттуда (см.: Откр.20:7). В погибель – погибель окончательную – диавол пойдет только после, для Иоанна – в отдаленном будущем. Для диавола, как духа бессмертного, погибелью служит не уничтожение чего-либо подобного нашему телу, но геенна, вечные мучения, поэтому он и называется сыном погибели» (2Фес.2:3)³³⁶. Исчезновение зверя-дракона и его появление, как мы уже говорили, можно соотносить с тем исцелением антихриста от смертельной раны, о котором говорилось в главе 13-й. Удивление же по поводу сего тех, чьи имена не написаны в книгу жизни (см. выше), т.е. прежде всего людей, не верующих в Бога своим сердцем, будет в то же время носить характер похожего на благоговение изумления – такого, хоторое приведет их к богопоклонению антихристу. Напротив, верные христиане, несомненно, тоже удивляться будут, но совсем иначе, ибо им открыто будет, в уяснившемся значении пророчеств об антихристе, истинное значение этого новоявления сатаны и тот конец, к которому приведет путь его.

Стих 9: И к этому уже может относиться дальнейшее слово тайнозрителя: зде ум, иже имать мудрость. Слова эти значат, конечно, не то, что «нужно особенное напряжение ума, которое свойственно мудрому человеку» (Орлов), ибо никаким, хотя бы и особенным, напряжением ума мудрости, скрытой здесь, не достигнешь. Имеется здесь в виду, конечно, ум Христов (1Кор.2:16), о котором писал ап. Павел, что он его (этот ум) имеет. Этот ум, имея в себе нарочитое благодатное озарение, способен дать человеку и постижение таинственных явлений духовного порядка, которые лишь только духовне востязуются (1Кор.2:14) и знание коих также дается только по нужде. Доступная Иоанну, мудрость эта явно недоступна для нас, ибо, как говорили мы выше, сейчас ее искать может только душевная (а не духовная) человеческая пытливость, в лучшем случае – любознательность; мудрость же духовная открывается лишь в меру религиозной же настроенности – только вере и любви, подвигу и молитве.

Спрашивается: как нам понимать дальнейшие слова этого 9-го стиха: Седмь глав горы суть седмъ, идеже жена седит на них? Прот. Орлов рассуждает здесь так: «Если имя жены и зверя нужно принимать не в историческом, а в символическом смысле, то и семь гор нельзя понимать буквально, так как они составляют часть всего символического образа (Генгстенберг, Клифот, Шуллер, Яковлев). Если же под женою нужно разуметь антихристианское царство, то и под семью головами зверя-диавола нужно разуметь земные царства, в направлении и развитии которых выразилась сила диавола и его боговраждебные усилия к развращению человеческого рода»³³⁷.

Однако в семи головах зверя можно видеть и противоположение тем семи духам Божиим, которых мы видели пред Престолом Всевышнего (см.: Откр. 4:5) и в которых символизировались семь даров Духа Святаго. Они, эти головы зверя, будут тогда обозначать выявившиеся в мировой истории типичные свойства извращенной природы диавольской, например: а) гордость; б) ложь; в) злобу; г) зависть; д) похоть блудную, как открывается она в воздействии ее на человека; е) себялюбие (эгоизм), и наконец, так сказать – собственно сатанинство, т.е. противление Богу и всему святому, что угодно Ему. И тогда еще легче понимать эти свойства диавольские как горы, на которых восседает вавилонская царица блуда и беззаконий, ибо на основе этих именно настроений и свойств и выросла она в такую губительную и позорную величину в истории человеческой.

Но, конечно, в виде соответствующей символизации – чтобы конкретно выявить и внешне оформить подобные внутренние состояния и свойства, могут оказаться у Вавилона и какие-нибудь семь внешних возвышений или гор, вроде семихолмного Рима, на который так любили указывать толкователи с древних времен. Тем более могут быть под верховным управлением антихриста и распределяющие человечество того, последнего, поколения царства и цари, о которых говорится в 17-й главе далее, так как мы видели, что головы зверя одинаково обозначают и горы, и царей (по семь тех и других). И конечно же, и в том и другом случае это библейское «семь», по обычаю, обозначает не обязательно определенное число «семь», а нечто полное вообще и законченное.

В данном случае – все вообще управление над народами, всякое правительство – и монархическое, и республиканское или советское, или какое иное, – даже, быть может, и силы порядка общественного или экономического. Значение будет иметь реальное, а не формальное главенство в тогдашнем всечеловеческом строе. И это тем более, что и о горах, и о царях говорится применительно к основной теме первой половины 17-й главы, т.е. к апокалиптической жене. Далее, несомненно, что как антихрист – это мрачный антипод, законченная и полная противоположность Христу, так и жена – такая же историческая противоположность Святой Христовой Церкви. Как нарастающая, назревающая и оформляющаяся историческая коллективная единица, жена-блудница соки свои, составные свои, так сказать, элементы, должна брать не от тех или иных индивидуальных исторических деятелей, каких-то единичных монархов или президентов имя рек, а от всех слоев исторического уклада, полной совокупности всех принадлежностей всечеловеческого строя; и это не только в том, последнем, поколении, но и во всех предшествующих, ибо те антихристы мнози апостольских дней, о коих, знаем мы, писал в посланиях тот же апостол Иоанн Богослов, конечно, тоже в меру свою влились в состав этого, во всем течении веков формировавшегося, скверного тела Вавилонской блудницы.

Но спрашивается: как же тогда понимать эти загадочные слова: ...Семь царей, из которых пять пали, один есть, а другой еще не пришел, и когда придет, недолго ему быть?

В понимании этого места большую роль играло всегда соответствующее пророчество Даниила (7-я гл.), в свою очередь подкрепляемое видением истукана в сне Навуходоносора. Отсюда перечисление этих древних монархий: Ассирийская, Вавилонская, Мидо-Персидская, Греко-Македонская и Римская.

Нечего, кажется, и говорить, что при такой точной обозначенности этих пяти царств положение толкователя, ищущего и дальше такой же конкретной и точной обозначенности (даже принимая и шестое и седьмое царство просто отдельными царствами, без дополнительных замечаний о седьмом и восьмом царях), положение это становилось с каждым веком, а особенно с переходом в новую историю, все более и более затруднительным и – прямо безвыходным и безнадежным. Неужели, в самом деле, исторично: Вавилонское царство во внимание и счет принимать, а мусульманские монархии, потрясшие большую половину известного во всемирной истории мира, – нет? А разные могущественные монархии средневековья? Германо-славянский мир и Новый свет? А теперь – и Японию, и просыпающийся Китай? А ведь на все эти царства осталось, по Даниилову толкованию, много два, а верней лишь одно место среди этих всемирных исторических царей 7-й главы Даниила и 17-й главы Апокалипсиса.

Ясно, что в объяснении этих апокалиптических указаний должен быть применен какой-то иной прием. Ибо, как явно, полно и наглядно сбылись, выполнились точные данные Данииловых видений, так должны выполниться и видения Иоанновы.

Дело в том, что Даниил жил в своей исторической эпохе, и все откровения ему давались в условиях и данных именно его времени. Для его дней это была, можно сказать, рядовая и нормальная историческая действительность, как такой же действительностью был во дни Моисея медный змий, а во дни Авраама – принесение в жертву Исаака. Но и Данииловы времена отошли, как и времена древних патриархов. Исторические рамки выявились совсем иные, и то, что было действительностью данного периода, то самое стало давно прошедшим и в то же время – и таким же прообразом будущего, как крещение ветхозаветного Израиля в Чермном море по отношению к новозаветному крещению или описываемый у пророка Иеремии плач еврейский при уходе из Рамы по отношению к плачу матерей еврейских при избиении 14 тыс. младенцев Иродова злодеяния³³⁸. То, что во дни Даниила было конкретным историческим фактом, стало соответствующим историческим типом. Так, знаем мы, произошло и с войной иудейской – вторым разрушением Иерусалима. Так, несомненно, – и с пятью первыми царствами Даниилова видения. Итак, выросшая во всечеловеческом историческом процессе в мерзко-царственную величину развратного вавилонского типа, жена-любодейца восседала и на многих водах веков и поколений человечества, и на багряном звере сатанинских свойств и сторон погрязшей во грехе той же всечеловеческой истории. Но как во дни Данииловы оформление всечеловеческого истукана прошло через смену и чередование различных человеческих царств, так и ко дням антихристовым будет что-то подобное. Так же сменится пять каких-то царств, а может быть, и иных видов власти и силы. Потом на смену явится шестой носитель власти, а затем иной – но на короткое время.

Но, конечно, для того чтобы разобраться отчетливо во всех этих таинственных указаниях Апокалипсиса, требующих от истолкователя вышечеловеческой мудрости, для этого нужно самому так или иначе войти в гущу той, будущей, эпохи и, подобно Даниилу, быть историческим наблюдателем намечаемых в этих словах событий. А отсюда ясным смысл данных указаний Апокалипсиса станет только тогда, когда наступит та эсхатологическая эпоха.

Стих 11: И зверь, иже бе и несть, и той осмый есть, и от седмих есть, и в пагубу идет. Седьмое, последнее царство, о котором, как и об антихристовом, сказано, что будет оно недолгосрочно, можно было бы принять и за царство самого антихриста, но здесь сказано, что зверь (конечно, антихрист) есть осмый, значит – вне того счета; но в то же время он – и от седмих есть: очевидно, как выходящий из среды их, а вероятно – и возвращающий свое царство в состав их. Думается, можно отнести и это указание, как и раннейшее указание на исцеление смертельно пораженной главы зверя (13-я гл.), к восстановлению еврейского царства, именно в неверующей и боговраждебной его части, которая примет антихриста во исполнение прямых слов Спасителя (см.: Ин. 5:43).

Несомненно, что с внешней, особенно дуто-рекламной стороны, и воцарение антихриста, и деятельность его будут носить прямо блестящий, бьющий в глаза, эффектный характер. Но в то же время, и именно в связи с таким вниманием, обращенным лишь на показную сторону, для верующего, для всякого ищущего истины, а не прельщающих внешних удач ясна будет противоположная черта в поведении его и общественной его деятельности: именно – что он в пагубу идет... И не может этого не чувствовать и не сознавать он сам. И отгого-то так и будет разгораться лютая злоба его и проявляться против всего, что будет не с ним, что выразится и внешне в непринятии печати его, чтобы перейти затем в исключительно жестокое и всестороннее гонение.

12–18: И десять рогов, которые ты видел, суть десять царей, которые еще не получили царства, но примут власть со зверем, как цари, на один час; они имеют одни мысли и передадут силу и власть свою зверю; они будут вести брань с Агнцем, и Агнец победит их, ибо Он есть Господь господствующих и Царь царей, и те, которые с Ним, суть званные и избранные и верные. И говорит мне: воды, которые ты видел, где сидит блудница, суть люди и народы, и племена, и языки. И десять рогов, которые ты видел на звере, сии возненавидят блудницу, и разорят ее, и обнажат, и плоть ее съедят, и сожгут ее в огне; потому что Бог положил им на сердце исполнить волю Его, исполнить одну волю, и отдать царство их зверю, доколе не исполнятся слова Божии. Жена же, которую ты видел, есть великий город, царствующий над земными царями.

От царей – голов зверя нужно отличать царей – роги на нем. Те представляются «главами мировых государств (св. Ириней, св. Ефрем Сирин). Цари же, обозначаемые рогами, представляются не имеющими самостоятельных царств. Если они и примут царскую власть, т.е. право правителей и законодателей, то лишь вместе со зверем как своим сюзереном, и то только на короткое время, на один час (Генгстенберг, Шуллер, Эбрард). Это, таким образом, представители народов и царств последнего времени (Лютард, Эбрард)» (Орлов)³³⁹.

В типе этих последних десяти царей-правителей наблюдается какая-то загадочная странность. С одной стороны, «цари эти как бы одной природы с антихристом и, подобно ему, ведут войну против Агнца. С другой – эти самые цари жестоко расправятся с блудницей и вообще исполняют от Бога положенную им на сердце Его волю, и еще с добавлением – «одну ее»».

Так как последнее указание является как бы заключительным в речи об этих десяти царях, то нам кажется, что оно и должно быть решающим в представлении о них. А отсюда и брань их против Агнца, в которой Агнец победит их, отнюдь не будет та последняя, Армагеддонская, брань, ибо после нее уже не будет антихристова царствования, а между тем они сначала имеют власть (в пору которой, нужно думать, и подымут брань против Агнца), а уж затем передают ее антихристу, чтоб он ею пользовался, причем делают это во исполнение высшей, Божественной, воли. В свою очередь, и победа Агнца над ними будет до этой передачи и до расправы их с блудницею. А отсюда вполне допустима и такая мысль, что поражение их от Агнца явится и отказом их от противления Ему, и подчинением Его воле не только подневольным, но и добровольным и сознательным.

А вместе с этим, указание того же 14-го стиха, что те, которые с Ним, суть званные и избранные, и верные, дает мысль, что победа Агнца над ними будет совершена чрез верных и избранных слуг Его или, по крайней мере, при участии их.

И тогда вполне понятной станет и перемена отношений их к жене-блуднице. Несомненно, как утверждающаяся на семи головах зверя, она должна была пользоваться сочувствием и, может быть, содействием их, раз сами они появляются в истории человечества как рога этого зверя. А вот когда и они признают, что Агнец подлинно есть Царь царствующих и Господь господствующих, то вместо солидарности своей по отношению к этой блуднице они возненавидят, и разорят ее, и обнажат, и плоть ее съедят, и сожгут ее в огне. В этих словах сказывается, конечно, как высшая степень отвращения и ненависти в отношении к этой прежней, так сказать, сокомпанионке их, так и сильнейшее стремление изничтожить ее, изъять совсем из человеческого исторического обихода, вконец разделаться с ней. И это тем более поразительно, тем большая заслуга со стороны этих отростков антихристова царства, что жена эта есть великий город, царствующий над земными царями – теми «сильными и славными земли», о коих говорили мы выше.

Можно думать, что и к этому относятся слова 17-го стиха исполнить волю Его (Божию), исполнить одну волю. Но еще ближе относятся сюда дальнейшие слова: и отдать царство их зверю. Конечно, на первый взгляд такой вид исполнения воли Божией, как отдать царство свое не Ему, а противнику Его – зверю (см.: Откр.17:17), представляется во всей данной речи неожиданным и как бы несообразным и странным. Но добавление к этому дальнейших слов Дóндеже скончаются глаголы Божии с очевидною ясностью указывают нам, что с этим связано и окончательное завершение и осуществление всех богооткровенных пророчеств, завершающих всю нашу общечеловеческую историю в последних событиях ее.

Значит, так нужно, чтоб и эти, как бы малые, соперники антихриста во владычестве его над землей добровольно и единомысленно отдали ему ту власть, которую они вместе с ним получили. На свое, короткое, время и они вместе со зверем получат свою власть и в естественно-историческом процессе тогдашней жизни исторической, и в обаянии величия (хоть и призрачного) царицы-Вавилона направят пользование этой властью против Агнца, пока не победит Он их, так что, познав истину, они отвергнут блудницу и расправятся с ней. И тогда-то, окончательно порвав и разделавшись с блудным Вавилоном, откажутся они и от самой власти своей, неразрывно связанной с ним, передав ее наивысшему воплощению и апофеозу его – зверю. Можно думать, что отойдет тогда, вскрывшись для трезвых очей, та постыдная идеализация разных пороков и гнойников человечества, какая все нарастает и нарастает с веками, и даже в области искусства, науки и общественных достижений. Особенно видим мы ее в сфере литературы, где заменили здоровую и целомудренную любовь апофеозом блудной страсти и начали на пьедестал возводить эгоизм, насилие и цели корысти. И нужно, чтоб эта идеализация отпала, и она отпадет, отомрет окончательно, как отпала прикраса альтруизма, свободы и бескорыстного служения ближнему в коммунизме и социализме. И тогда явно и грубо-зверски и выявится пред всякими незапорошенными и непрелыценными очами подлинная, сатанински мерзкая и гнусная, личина антихриста и его Вавилона, а в сфере, ближайшей к нам, узрится то, о чем всегда мечтал Н.В. Гоголь, – «пошлость пошлого человека».

И так будет, будет.

Как 16-я глава являлась естественным продолжением и завершением главы 15-й, так и глава 18-я есть такое же восполнение и завершение главы 17-й в той ее части, где велась речь о жене-блуднице. Это – как бы торжественная ода, полная песнь – на ту гибель столицы и царственного возглавления человеческих скверн и беззаконий, о коих сказано было и в 16-й, а полнее – в 17-й главах. Торжество и радость – понятные и более чем заслуженные. Ибо в этом падении Вавилона, в нем и с ним, отнимается и исчезает в истории человечества все то, что так губило его, что до конца извращало и обезображивало всю жизнь, все развитие его, в чем коренились и ложь, и обман, и страдание, и самое страшно из возможных для человека зол: смерть духовная и совершенное отчуждение его от Бога. В своем целом составе вся эта 18-я глава представляет собой изумительно яркую и поражающе сильную картину катастрофического крушения все более и более победоносно и внешне царственно расцветающей в истории человечества ложной материальной культуры, до конца проникнутой воззрениями, устремлениями и чаяниями пошло­материалистическими, точно и типично именуемыми культурой Вавилонской.

1–3. После сего я увидел иного Ангела, сходящего с неба и имеющего власть великую; земля осветилась от славы его. И воскликнул он сильно, громким голосом говоря: пал, пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице; ибо яростным вином блудодеяния своего она напоила все народы, и цари земные блудодействовали с нею, и купцы земные разбогатели от великой роскоши ее.

Читая и ликования, и вопли о падении Вавилона, которые содержатся в 18-й главе Апокалипсиса, прежде всего вспоминаешь, до какой степени точно и полно осуществились прежние пророчества о падении Вавилона халдейского и как, следовательно, осуществятся и исполнятся и эти новозаветные предсказания о нем. И там, и тут пред нами описания опустошения, крайней степени заброшенности, совершенной безлюдности. Но только Апокалипсис, применительно к тому, что в нем предрекается уже не падение отдельного исторического города халдеев, а того, чего он только прообразом, в своих штрихах, рисующих опустошение, говорит уже не о простой пустынности и безлюдности, но определенно – как о месте обитания нечистых духов и им уподобляемых птиц, ибо из обихода человеческого Вавилон этот, и с ним – все, так сказать, «вавилонское», окончательно и навсегда изглаживается и исчезает, в полном смысле слова – изничтожается из истории человеческой Сем.: Откр.21:27; 22:3). Ибо, – еще раз мотивируется и закрепляется неизмеримо великая виновность ее, этой мировой блудницы, – яростным вином блудодеяния своего она напоила все народы, а в них наибольшую заразу и порчу восприняли те самые, кто в наибольшей степени являлся вершителями судеб и обидчиками в жизни (цари земные, т.е. по-земному, как мы уже говорили, «сильные и славные земли», «низлагаемые, по песни Богоматери, с престолов своих, а равно богачи евангельского типа, так эгоистически, беспечно и сыто роскошествовавшие среди обделенных ими лазарей»). Цари земные любодействовали с нею, и купцы земные (променявшие на ржавые богатства земные евангельское сокровище вечное) разбогатели от великой роскоши ее – той самой, в которой выражалась, по картине 17-й главы, омерзительная, но скверно-великолепная царственность ее.

Здесь, таким образом, выявляется греховность и ничтожество Вавилона не только как типа собственно прелюбодейного, но и как типа того общего принципиального эпикурейства, которое все больше и заметней становится жизненною философиею уже целых масс, отводящей от христианства, практической мудростью наших дней. Ибо во всяком эпикурействе неизменно сказывается и беспринципный в нравственном смысле гедонизм³⁴⁰, когда всю сущность, весь интерес, все ценности жизни люди признают только в удовольствиях, их только для себя добиваются, ими стараются заполнить свою жизнь. А с другой стороны – беспредельный эгоизм, даже эгоцентризм, ибо только для себя эти люди живут, только в своих эгоистических целях действуют, только личным интересам служат. А так как в зависимости от этого они ничем не послужили для меньшего брата своего, то и нет им места в Царстве Того, Кто любовь к ближнему и милосердие к нему поставил корнем и основою всего закона Своего.

4–8. И услышал я иной голос с неба, говорящий: выйди от нее, народ Мой, чтобы не участвовать вам в грехах ее и не подвергнуться язвам ее³⁴¹; ибо грехи ее дошли до неба, и Бог воспомянул неправды ее. Воздайте ей так, как и она воздала вам, и вдвое воздайте ей по делам ее; в чаше, в которой она приготовляла вам вино, приготовьте ей вдвое. Сколько славилась она и роскошествовала, столько воздайте ей мучений и горестей. Ибо она говорит в сердце своем: сижу царицею, я не вдова и не увижу горести! За то в один день придут на нее казни, смерть и плач, и голод, и будет сожжена огнем, потому что силен Господь Бог, судящий ее.

Иной голос с неба, как справедливо говорит прот. Орлов, правильнее всего отнести к Самому Иисусу Христу, так как Ему одному естественно говорить и в таком тоне повеления, и с такой заботой о спасении верных Своих, и особенно называя их: народ Мой (ср.: Исх.19-я гл.)³⁴². Этот именно момент наиболее соответствует и евангельскому повелению Спасителя, данному в Его эсхатологической беседе: Тогда сущии во Иудее, да бежат в горы (Мф.24:16). Как тогда наказание при разрушении Иерусалима Титом, в полной мере заслуженное неверовавшими иудеями, было бы совершенно несправедливым и незаслуженным для всех тех, кто принял веру Христову, – и из числа этого отверженного народа, так и здесь: не должны были принять кару развратного Вавилона те обитатели его, которые в блудодеянии его не участвовали и вообще грехов его не разделяли.

И Бог воспомянул неправды ее. В Писании резко различаются два периода в отношении Бога ко греху человеческому: период долготерпения и период воздаяния. В особенности выявлен в этом случае весь период Нового Завета, время свободного и благостного действования Церкви Христовой, восприявшей и продолжающей Его дело спасения на земле. А Он, знаем мы, постоянно твердил, что Он пришел не губить души (хотя бы и отъявленных грешников, хотя бы прямо возмутительно отвергающих Его, как самаряне, на которых за их неблагодарность апостолы – сыны громовы – хотели низвести огнь с небесе. – Лк.9:54). Не судить мир, но спасти мир (Ин.12:47) – вот зачем сошел на землю Христос, как Сам Он говорил о Первом пришествии Своем всем тем, кто смешивал в земные Его дни первое и Второе пришествие Его (см.: Ин.3:17).

Прииде бо Сын Человеческий взыскати и спасти погибшаго (Мф.18:11; Лк.19:10): так определял Он цель этого Своего пришествия к падшему человечеству, а в притче о милосердном самарянине и наглядно изобразил это попечение Свое о погибающем от ран греха потомстве Адамовом. Та же задача и Церкви Его – но до времени. Для всех грешников широко растворились ею двери царства благодати и прощения, и на это время Господь, по слову ап. Петра, и долготерпит на нас, не хотя да кто погибнет, но да ecu в покаяние приидут (2Петр.3:9). И в эту пору, действительно, многим кажется, будто Бог и не видит, и не слышит тех беззаконий, которые творятся на земле, тем более – не помнит их. К соблазну для маловерия и к закоснению для грехолюбия, тем паче – для диаволоподобного противления, представляется в эту пору многим, что «путь нечестивых спеется», в то время как уклон его всегда один; как и поем мы на всенощной: Яко весть Господь путь праведных, и путь нечестивых погибнет (Пс.1:6).

Однако если и теперь на глазах наших бывает порой – и нередко – и явное воздаяние нечестивым, как было некогда воздаяние предпотопному человечеству, земле Хананейской и Содому и Гоморре, то вот полное воздание будет только к концу, когда действительно представится всем людям, что вспомнил Господь дела беззаконных и воспомянуты Им неправды этого всечеловеческого града нечестия и неправды, Вавилона. И тогда-то повелевается от Бога воздать ей, блуднице, воздаяние ее, и даже воздать ей сугубо. Спрашивается: к кому обращено это приказание воздайте? Естественнее думать, что к тем самым десяти царям-рогам, страшная кара которых, направленная против нее, указывалась в главе 17-й. Сугубое – двойное – воздаяние назначается ей, конечно, за тот удвоенный грех ее, что она не только сама грешила, но повинна была в грехах и страданиях многих. Ибо насколько отвратительно и мерзко было нравственное состояние ее, велика и тяжка вина соблазнов и злодейств со стороны ее, настолько сурова и уничтожающа должна быть и казнь для нее. То суд Правды Божественной, которая веками и тысячелетиями терпела и ждала, которая все для спасения предоставила, о всех заботилась и материнским голосом всех призывала и в исторической жизни руководила, питала и вела, лишь бы погибшее спасти, а утерявшееся возвратить. То суд Доброго Пастыря, Который и на землю сошел, чтоб заблудшую овцу отыскать и на плечах Своих принести в Отчий дом, и о распинателях Своих молил, отыскивая для того извиняющее неведение у них, чтобы их простить. Чашей соблазнов своих блудница Вавилонская опьянила податливых и немощных по всей грешной земле, упиваясь кровью всех тех, кто становился у ней на пути: да будет же самой ей преподнесено в той чаше вдвое. Как евангельскому богачу было сказано: ты там воспринял все благое, теперь страдаешь (см.: Лк.16:25), так говорится и о ней: сколько роскошествовала она (и всегда – за чей-то счет), столько воздайте мучений ей и горестей. В своей самовлюбленности превозносилась она, как царица, а в эгоистическом самооберегании отстранила она всякую горесть от себя, бессердечно перелагая все это на плечи других – каких-нибудь лазарей и вдов, не двигая и перстом, чтоб облегчить жизненное бремя их. За это за один день переживет она все это, и больше того. Ибо не только плач, и голод, и казни, и смерть так постигнут ее, но и сожгут ее огнем, как еще раз предрекается вытерпеть ей от тех, которые раньше ей же служили (см. выше) Так применительно к прежней славе и мишурному блеску ее, во оный великий день погибнет она, как и самая память о ней, с шумом.

В дальнейших стихах (9–19-м) в ярких красках изображается разочарование и горе всех тех, кто связал с этой порфироносной женой блуда и роскоши всю свою жизнь, кто весь смысл своего существования полагал в всемерном служении ей: царей земных и купцов-поставщиков, торговцев, корабельщиков и кормчих.

9–10. И восплачут и возрыдают о ней цари земные, блудодействовавшие и роскошествовавшие с нею, когда увидят дым от пожара ее, стоя издали от страха мучений ее и говоря: горе, горе тебе, великий город Вавилон, город крепкий! ибо в один час пришел суд твой.

На первом месте, как всегда, ставятся в этом случае цари земли, как вершина того, всецело отдавшегося угождению греховному Вавилону, общества – те самые, что только на него и опирались во всей политике и государственной деятельности своей, ибо почитали сей Вавилон не только как город великий, но и крепкий, связав с ним не только симпатии и интересы свои, но и расчеты. Тем поразительней для них, привыкших все расценивать исключительно по ценности этой внешней силы и народной популярности и славы, такое катастрофическое падение этой недавней гордости их и надежды, и притом – сразу же за один час. И вот, насколько раньше стремились они в Вавилон, дорожили и малейшим знаком внимания его и в такой мере восхищались мишурным блеском и удовольствиями его, искали их, настолько теперь они-то первые отшатнулись от любимой столицы своей. Вдали стоят они, боясь, как бы и их не захватила участь его, и только с рыданиями и плачем при виде пожара ее взывают свое: горе, горе тебе, Вавилон!

11–14. И купцы земные восплачут и возрыдают о ней, потому что товаров их никто уже не покупает, товаров золотых и серебряных, и камней драгоценных и жемчуга, и виссона и порфиры, и шелка и багряницы, и всякого благовонного дерева, и всяких изделий из слоновой кости, и всяких изделий из дорогих дерев, из меди и железа и мрамора, корицы и фимиама, и мира и ладана, и вина и елея, и муки и пшеницы, и скота и овец, и коней и колесниц, и тел и душ человеческих. И плодов, угодных для души твоей, не стало у тебя, и все тучное и блистательное удалилось от тебя, – ты уже не найдешь его.

В этом плаче и как бы причитаниях купцов, поставлявших на рынки роскошных городов всевозможные товары свои, и именно как предметы роскоши и мишурных телесных украшений, поется отходная для всякого вообще вида эпикурейства песнь, насколько выражается в нем удовлетворение всевозможных человеческих прихотей и ублажение тела. Все, все это отойдет, ничего из таких, как говорят, квалифицированных, на особицу ценимых, материальных благ уже не будет нужно, все изнеженное и эффектное, все балующее плоть и внешне блистательное исчезнет, ибо потеряет всякую цену. Обветшают и сгорят все эти ничтожные и абсолютно неценные и ненужные для нашего духа тленные сокровища земли и сразу сочтутся хуже сора. Обращает при этом на себя внимание, в ряду перечислений всех этих многочисленных предметов роскоши, указание как на предмет купли-продажи и на тела и души человеческие. Как понимать это? Андрей Кесарийский в объяснение этих слов пишет: «Не будешь, говорит, порабощая свободных, торговать человеческими душами»³⁴³, очевидно, имея в виду практиковавшуюся в то время работорговлю. Но нам думается, что смысл этих слов шире. Тут можно разуметь имевшее место во все времена привлечение на служение тому же культу плоти еще и всякого рода соответствующих профессий – от танцовщиц и плясунов до составителей имевших характер пустых – а порой и вредных – чувственных развлечений произведений соответствующего типа искусства – разных музыкальных вещиц и песен. Всем этим порабощались Вавилону и тела исполнителей, и души, – души не только самих жрецов этих профессий, но и всех тех, кто пленялся ими в своих настроениях, интересах и вкусах.

За этими купцами-поставщиками перечисленных товаров, последуют в рыдании и плаче и непосредственно торговавшие всем этим по лавкам и магазинам своим, а за ними и все наживавшиеся от кораблей, привозивших эти товары.

15–19. Торговавшие всем сим, обогатившиеся от нее, станут вдали от страха мучений ее, плача и рыдая, и говоря: горе, горе тебе, великий город, одетый в виссон и порфиру и багряницу, украшенный золотом и камнями драгоценными и жемчугом! Ибо в один час погибло такое богатство. И все кормчие, и все плывущие на кораблях, и все корабельщики и все торгующие на море стали вдали и, видя дым от пожара ее, возопили, говоря: какой город подобен городу великому! И посыпали пеплом головы свои и вопили, плача и рыдая: горе, горе тебе, город великий, драгоценностями которого обогатились все, имеющие корабли на море! Ибо опустел в один час.

Слуги и поощрители человеческого тщеславия и глупой любви к нарядам – торговцы особенно будут оплакивать Вавилон со стороны такой внезапной утраты внешнего блеска его, став, как и цари, и корабельщики, вдали от пылающего города, чтобы не разделить мучений его. Еще сильнее восплачут о нем корабельщики, также обогатившиеся от него: они даже пеплом посыпят головы свои, как поступали народы Древнего Востока в моменты тяжелых утрат и особенно великой скорби своей. Во всех этих причитаниях их скажется, насколько прилепились они, в корыстных счетах своих, к этому городу блуда и вражды против Бога и всего святого, насколько духовно ослепли они, идолопоклонствуя пред одной внешней материальной культурой, закрывая глаза на уродства ее и даже не замечая всей меры беззаконий любимого города своего, игнорируя все явное нечестие его.

Но насколько велико было разочарование, и горе, и отчаяние всех этих эпикурейцев, вскормленных грудью Вавилонской блудницы и обогатившихся от нее, настолько велика будет радость и торжество всех тех, кто томился и в жизни, и даже по смерти своей всем этим засильем зла и разврата, тьмы и насилий на земле. Первый призыв в этом смысле раздается в Апокалипсисе вообще – без указания, чьи именно эти слова. А затем отзывается с соответствующим символическим действием ангел, и после – все живущие на небе.

20–24. Веселись о сем, небо и святые Апостолы и пророки, ибо совершил Бог суд ваш над ним. И один сильный Ангел взял камень, подобный большому жернову, и поверг в море, говоря: с таким стремлением повержен будет Вавилон, великий город, и уже не будет его; и голоса играющих на гуслях и поющих, и играющих на свирелях и трубящих трубами в тебе уже не слышно будет; не будет уже в тебе никакого художника, никакого художества, и шума от жерновов не слышно уже будет в тебе; и свет светильника уже не появится в тебе; и голоса жениха и невесты не будет уже слышно в тебе; ибо купцы твои были вельможи земли, и волшебством твоим введены в заблуждение все народы. И в нем найдена кровь пророков и святых и всех убитых на земле.

Таким образом, первый призыв является как бы ответом на не раз уже упоминавшуюся жалобу убиенных за свидетельство Иисусово (см.: Откр. 6:16) на промедление суда над насильниками и убийцами земли. Ныне полностью совершился, в падении и гибели Вавилона, просимый ими Божий суд. Применительно к обещанию Господа в Евангелии – о том, что судить с престолов людей дано будет апостолам Его, этот суд Божий называется здесь и их судом. А новый ангел сильный затем и наглядно изображает всю внезапность и быстроту этой кары над Вавилоном. Как стремительно падает жернов с небесной высоты в море, так стремительно низвержен был и этот, столь занесшийся в гордыне и богопротивлении своем Вавилон. Камнем рухнули – и твердыни его, и слава, и все призрачные сокровища его, и все что было в нем... И затем оттеняется в дальнейшем его запустении утрата им всего того, что считалось радостью и весельем в нем, что было признаком шумно-оживленной и деятельной жизни его, той культуры, которой он так гордился и которой закрывал пустыню обездушенной жизни своей. То был в истории своей город блестящей, роскошно процветавшей, технически изысканной, внешней культуры, умевший самое искусство привлекать только на служение себе. Отныне все это, и до конца, будет взято от него. До конца замрет вся промышленная, дотоле избалованная и буйная, его жизнь, так что не слышен будет гул и шум и простых жерновов, как и звуки гуслей или свирелей и труб, а равно и такой рядовой и патриархальной радости, какая была искони при брачных торжествах, и свет светильника не будет оттенять радостных дней. И все это – за то, что купцы твои были вельможами земли и, обирая народы, себе лишь собирали все блага, как и за то, что волшебством твоим введены в заблуждение все народы. Ибо в самом деле как гипноз какой-то овладел ныне человечеством, в такой мере поддавшимся соблазну эпикурейских настроений и взглядов, и, как завороженные, люди в массах своих потянулись за этими мнимыми ценностями – богатством, комфортом, роскошью и всякими «угодиями плоти». И вот, как такой вредоносный гипнотизер, и должен расплатиться Вавилон за весь этот грех свой пред человечеством. И как заключительный аккорд в этом небесном приговоре над Вавилоном, еще раз оттеняется, что именно в нем найдена кровь, на нем лежала ответственность за все гонения за веру против пророков и святых, и даже ответственность и за всю ту кровь, которая пролита на земле от начала.

19-я глава, по началу своему опять-таки тесно примыкающая к предшествующей, содержит прежде всего прославительную Богу, торжественную небесную песнь, как бы ответ на произнесенный теми двумя голосами приговор над погибшим Вавилоном, и уже затем дает нам новую, пожалуй – самую важную по отношению ко всему предшествующему, отрадную и все разрешающую картину.

1–5. После сего я услышал на небе громкий голос как бы многочисленного народа, который говорил: аллилуия! спасение и слава, и честь и сила Господу нашему, ибо истинны и праведны суды Его! потому что Он осудил ту великую любодейцу, которая растлила землю любодейством своим, и взыскал кровь рабов Своих от руки ее. И вторично сказали: аллилуия! И дым ее восходил во веки веков. Тогда двадцать четыре старца и четыре животных пали и поклонились Богу, сидящему на престоле, говоря: аминь! аллилуия! И голос от престола исшел говорящий: хвалите Бога нашего, все рабы Его и боящиеся Его, малые и великие.

Как и следовало ожидать, весь мир небесный отзывается на эту, совершенно уничтожающую, расправу десяти царей с Вавилоном, на выразившийся в этом суд Божий, осудивший эту великую любодейцу по правде и истине за растление ею земли любодейством ее и за пролитие ею крови святых. Воздавая опять спасение и славу, и честь, и силу Господу, все это прославляющее множество сопровождает такую хвалу свою, как в обычае у земной, как ветхозаветной, так и новозаветной, Церкви, возгласом хвалебным: аллилуия, что значит с еврейского – хвалите Бога (ср.: Пс.103:35; 105:48)³⁴⁴. И затем снова добавлено об этой любодейце: и дым ее восходил во веки веков (см.: Откр.14:11, с той разницей, что там поставлено будущее время: будет восходить). И снова, как при начале небесного этого видения (см.: Откр.4-я гл.), пали в благоговейном преклонении при этой песни прославления и старцы, и животные от Престола, с тем же возглашением аллилуия и аминь, а от самого Престола исходивший голос (вероятно от среды четырех животных) всех призвал к восхвалению – всех рабов Божиих и боящихся Его, как великих, так и малых.

И в ответ на этот, свыше-небесный, призыв, раздается новая песнь, еще более громкая, более торжественная, и уже только светлая, только к ликованию святости и чистоты переходящая и к тому ликованию о браке Агнца и чистейшей Невесты Его, коим посвящены будут две последние, заключительные главы Апокалипсиса.

6–8. И слышал я как бы голос многочисленного народа, как бы шум вод многих, как бы голос громов сильных, говорящих: аллилуия! ибо воцарился Господь Бог Вседержитель. Возрадуемся и возвеселимся, и воздадим Ему славу; ибо наступил брак Агнца, и жена Его приготовила себя. И дано было ей облечься в виссон чистый и светлый; виссон же есть праведность святых.

Вот место в слове Божием, которое еще раз ясно показывает, насколько неправы те, кто склонен унывать в этой жизни в вопросе о своем спасении и о спасении братий своих. Да, как ни дурной и жалкой, сколь ни скорбной и неутешительной представляется эта наша земная историческая жизнь, как ни мало видим мы явных угодников Божиих, а все же многое множество будет тех, которые спасаются, которые сольют голоса свои с голосами всех небожителелей в хвалебно-прославительной песни победной, песни о конечной всемирной отраде – о браке Сына Божия и непорочной и чистой Невесты-Церкви, омытой Чистейшей Кровью Его и украшенной виссоном чистоты и святости великого множества первенцев – прославленных Его святых. То будет народ многочисленный, голос которого – как бы шум многих вод (как при сильных водопадах или волнении океана в пору бури), как бы голос громов сильных.

И всякий любящий сердцем Церковь Христову не может не радоваться при этом, воздающем ей честь и славу, описании ее. Ибо как жену-любодейцу ждет срам и погибель, так Чистейшую Невесту Христову ждет радость, ждет брачное веселье, неизъяснимая слава и бесконечная жизнь в союзе любви с небесным Женихом ее – Христом.

«Брачное пиршество это, – по объяснению еп. Петра, – означает: 1) благодеяние благодати, которая силою оправдания Христова доставляется Церкви для насыщения и веселия; 2) общение в этих благодеяниях; 3) веселие и празднество, которое соединяется с наслаждением благами благодати, с полным чувством самодовольства присутствующих на этом пиршестве»³⁴⁵. Впрочем, это последнее, т.е. «самодовольство», мы должны отбросить, ибо этот термин гордости духовной, совершенно противоположный смирению христианскому, представляется неподходящим даже и для будущей блаженной вечери брачной. Вместо самодовольства, мы должны поставить полноту и высшую степень просто довольства от насыщения у человека той алчбы и жажды духовной, которые возрастали в нем в течение всей его земной жизни, но не утолялись в ту пору ничем земным. Но зато добавим: особенно 4) теснейшее соединение со Христом не только по духу, но и по воскрешенной плоти Его и полнота питания Им. «Тобою питаются ангели на небеси преизобильно, – читаем мы в священнической молитве Амвросия Медиоланского пред литургией, – да насытится по силе своей и пришлец человек на земли». Подавай нам истее Тебе насыщатися в невечернем (не знающем захода солнечного) дни Царствия Твоего, как поем мы в песни пасхальной³⁴⁶. «Брак Иисуса Христа с Церковью, – продолжает еп. Петр в развитие этой последней мысли, – и брачное пиршество совершались и в то время, когда Спаситель, вознесенный одесную Божественного величия, Церковь Свою, выведенную из состояния бесплодности и печали на свободу, соединял с Собою новым, духовным союзом-заветом и от нее породил многочисленное племя, о чем пророчествовал пророк Исаия (см.: Ис.54:1). Но по временам многое возмущало это празднество Церкви, и она не всегда одинаково наслаждалась этими благами»³⁴⁷. И не только волнением ересей и гонений внешних, омрачавших мир церковный, заслонялся этот пир церковный, но еще больше – нарастанием слабостей и соблазнов в чадах ее, налагавших теневые полосы на состояние исторического состава ее членов, по материнской любви ею не отстраняемых из ее ограды и при подобных падениях своих. Теперь Вавилон пал и сожжен, и Невеста-Церковь в чистом виссоне может войти в Чертог брачного торжества со всем множеством оставшихся верными чад ее. А с нею и эти чада внидут уже в евангельском одеянии брачном на сей неизреченный брачный пир. В одежде этой, по отношению к душе, еп. Петр указывает две стороны духовного вида у верующих: «...более внешний и внутренний.

Внешний вид есть оправдание, совершенное послушанием и страданиями Иисуса Христа и усвояемые Церкви посредством веры. В этом смысле говорится, что христиане облекаются во Христа (см.: Гал.3:27), т.е. в Его заслуги и добродетели». А более внутренний вид составляют расположения, добродетели, дарования (усвоенные свободным подвигом христианина), «которые образуют нового человека, и между коими святость имеет особенную важность, и которыми облеченная Церковь Христова сияет и становится приятною Богу и уважаемою людьми»³⁴⁸.

9–10. И сказал мне Ангел: напиши: блаженны званные на брачную вечерю Агнца. И сказал мне: сии суть истинные слова Божии. Я пал к ногам его, чтобы поклониться ему; но он сказал мне: смотри, не делай сего; я сослужитель тебе и братьям твоим, имеющим свидетельство Иисусово; Богу поклонись; ибо свидетельство Иисусово есть дух пророчества.

По толкованию прот. Орлова, блаженные званные – «это совершенные христиане последнего антихристианского времени, оставшиеся в живых до Пришествия Господа»³⁴⁹. Но едва ли есть основания так суживать сферу применения этих отрадных слов. Конечно, блаженны и они. Но ведь Апокалипсис писался не для одних христиан того последнего поколения. Он предназначался для чтения и руководства на все времена, и во всех же временах блаженны званные на вечерю Агнца, ибо все отозвавшиеся, станут и избранными, туда и войдут, за что и ручается дополнительное разъяснение ангела, что ведь сии суть истинные слова Божии.

Дальше указывается, как тайнозритель, в благоговейном чувстве благодарности и страха, захотел почтить говорившего с ним ангела, только что выявившего в себе несомненного посланника Божия, земным ему поклоном; но ангел удержал его от этого, указав, что он – только сослужитель ему и братьям, тогда как они имеют в себе свидетельство Иисусово и пророческий дух. Как известно, место это сектанты разных толков любят приводить против нашего почитания святых. Но, конечно, – только по недоразумению, не давая себе достаточного отчета в значении того, что здесь содержится. И, во-первых, совершенно ясно из сказанного ангелом, что то поклонение, которое Иоанн хотел направить к нему, принадлежит Богу, т.е. было богопоклонением, которое к другому (из творений), безусловно, ни к кому не приложимо. Но ведь мы и не воздаем святым богопоклонения, мы только смиренно их просим, как друзей Божиих, помолиться за нас. А затем и сам ангел оттенил ему, апостолу, что сам он – апостол – не чета, отнюдь не ровня кому-либо из нас, рядовых грешных людей, ибо и среди самих святых выделялся своей высотою. В самом деле, кто из нас зайдет так далеко в своей слепой гордости (увы, столь свойственной сектантам), чтобы заявить о себе: и я имею свидетельство Иисусово, т.е. пророческий дух, как евангелист Иоанн и подобные ему исповедники веры – до крови, наделенные и духом пророческим.

Со стиха l l -го начинается вторая половина 19-й главы, содержащая совсем иное видение. В нем и в последующих стихах нужно видеть ту самую битву Армагеддона, к которой лишь подводила ранее, но не докончила изображения своего 16-я глава.

11–16. И увидел я отверстое небо, и вот конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует. Очи у Него как пламень огненный, и на голове Его много диадим; Он имел имя написанное, которого никто не знал, кроме Его Самого; Он был облечен в одежду, обагренную кровию. Имя Ему: Слово Божие.

И воинства небесные следовали за Ним на конях белых, облеченные в виссон белый и чистый. Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасет их жезлом железным; Он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя. На одежде и на бедре Его написано имя: Царь царей и Господь господствующих.

В этом новом видении св. Иоанн был созерцателем в небесном храме и увидел, что два войска, между которыми должно произойти сражение, выступают на какую-то равнину, прилегавшую к храму. О втором войске, о собрании коего говорилось в 16-й главе, сказано будет коротко и здесь – ниже, в 19-м стихе. Первое же войско описывается здесь подробно и наглядно. На белых конях – этом всегдашнем символе правды и нравственной чистоты и в одеждах чистого и белого же виссона праведности выступает оно из отверстого неба, имея Вождем своим и главой, как явно из всего, Самого Царя Небесного, Господа Иисуса Христа, Который изображается здесь с наибольшею подробностью и полнотою. Сначала Он именуется эпитетами Верный и Истинный: Верный – в обетованиях, данных Церкви, ибо завершает все, что ей обещал; Истинный – во всех откровениях, во всех путях, указанных Им для жизни и спасения всех (соответствие сохраненным Иоанном же в Евангелии словам Его: Аз есмъ путь, и истина, и живот (жизнь). – Ин.14:6). К этому, в духе всего содержания Апокалипсиса, добавляется: Который праведно судит и воинствует. При этом, как мы уже оттеняли, милость и любовь Его особенно проявлялись в Первом пришествии Его и во всем, что последовало за ним в период Царства благодати. А вот это воинствование Его и правосудие в полноте проявится уже теперь, когда закончился тот первый период, подготовительный, и наступил второй – воздаяния и увенчания. Как пламень огненный, горят очи Его, т.е. исходит из всевидящей силы Его, по объяснению св. Андрея, «огненный пламень, праведных, однако, не опаляющий, но просвещающий, а грешников, напротив, пожирающий, но не просвещающий» (припомним наши разъяснения об отношении света ко тьме). «Многие венцы, – говорит далее св. Андрей, – означают или Его власть над всем сущим на небе и на земле – сколько ни есть на небе чинов ангельских и на земле престолов и соборов святых, или, по долготерпению во всем о нас домостроительстве, победу над грешниками, как говорит Давид: победиши, внегда судити Tи (Пс.50:6)»³⁵⁰. Конечно, добавим мы, диадимы эти обозначают и то и другое, как и сказал Господь еще по воскресении Своем: дадеся Ми всяка власть на небеси и на земли (Мф.28:18). Написанное у Него, но никому не ведомое имя Его, вероятнее всего, «было написано на челе Иисуса Христа, по примеру еврейского первосвященника, и оно всякому показывало высокое достоинство лица Его, в противоположность описанным выше гордым, пустым, богохульным именам зверя и лжепророка... Таинство этого имени никому не ведомо и непостижимо, потому что оно относится к сущности»³⁵¹ и отличию Божественной природы, которых, конечно, никто из людей постигнуть не может. Отсюда уже и в Ветхом Завете оно называлось чудным (Суд. 13:18; Ис. 9:6; Притч. 30:4). Одежда Явившегося, и по Орлову³⁵², и по еп. Петру³⁵³, представляется обагренною кровью врагов, уже прежде пораженных Иисусом Христом. Но, по нашему убеждению, нужно отдать здесь предпочтение св. Андрею Кесарийскому, по которому «одеждой Бога Слова была пречистая и нетленная плоть Его, обагренная Его кровью во время вольных Его страданий»³⁵⁴, и в этом мы имеем только подтверждение тому, что явившийся был именно Сам Иисус Христос.

«Имя Ему: Слово Божие. Это имя, взятое еще из книги Бытия (см.: Быт.1:3; Пс.32:6) и ясно усвоенное Единородному Сыну Божию в Евангелии (см.: Ин.1:14, 18; ср.: 1Ин.1:1; 5:7), показывает: а) отношение Сына Божия к Богу Отцу. Сын рождается от Отца, и рождается бесстрастно и духовно, подобно тому, как слово рождается в уме; рождается неизреченно и непостижимо так же, как непонятно человеку и то, как в уме его зачинается и рождается его собственная мысль или внутреннее слово его духа. Сын есть выражение Отчего естества, образ Бога Невидимого, сияние славы Его – так, как и человеческое слово отражает в себе свойства его ума. Это наименование показывает далее б) отношение Сына к твари: Сын есть содетельная и содержательная вина всего сотворенного (см.: Кол.1:16–17). Чрез Него совершаются все советы и действия Отца, так же как и мысль ума, воплощаясь в слово, осуществляется чрез него.

Наконец, наименование Сына Словом показывает в) отношение Его, в частности, к разумным творениям. Сын открывает им тайны Божества, сокровенные советы Своего невидимого Отца, подобно, как и человеческое слово открывает другим сокровенные мысли ума и тайные движения сердца»³⁵⁵.

Продолжение описания Иисуса Христа в этом видении находим, далее, в стихах 15-м и 16-м, к которым мы, вслед за еп. Петром, прямо теперь и переходим. В остром мече, исходящем опять из уст Иисуса Христа (припомним Откр.1:16), в данном месте сказывается уже не символ учительства, а знамение Его суда и воинствования против врагов, как и сказано, что им поражает Он народы. Можно, впрочем, видеть в этом мече и общий новозаветный его смысл – слово Божие, но опять-таки как слово истины, рассекающее всякий обман и мечом света ее поражающее всякую неправду. Следующие символы (пасет жезлом железным и топчет точило) также представляют собой дословное повторение уже ранее объясненных мест Апокалипсиса (2:27; 12:5; 14:20) и только усиливают мысль этих образов приложением их ко всем народам, в очевидном объеме всего рода человеческого. Для неверующих и богопротивящихся жезл железный – оружие, которым сокрушают. Для верующих, наоборот, – опора и защита, а равно и показание пути, по коему и дальше они должны следовать. Высокое значение Его как Царя царствующих и Господа господствующих представлено в видении, по тогдашнему обычаю восточных царей, написанным на одежде (у римлян – на императорском плаще, при бедре, где висел меч). Смысл слов этих совершенно ясен, и лучше понимать их в буквальном значении, признавая в Спасителе верховенство и источник всякой власти, решительно всего, что только имеет какое-либо господство и власть на небе и на земле. Но можно принять и аллегорическое понимание, по которому св. Андрей видит здесь указание на то, что Он, будучи человеком, есть «Царь царей, царствующих над страстями, и Господь господ, при содействии Христа получивших достоинство и власть над грехом, и Господь тех, которые воцарятся с Ним и в будущем веке»³⁵⁶.

Вернемся теперь к стиху 14-му, где говорится о воинстве, следовавшем за Христом. Мы уже знаем, что воинства небесные – чистые и светлые – следовали за ним на белых конях и в белом же и чистом виссоне. Какие же это воинства: ангелы ли то или святые из людей? Прот. Орлов в объяснении этого места категорически заявляет, что сопровождали Иисуса Христа как Судию и Мздовоздаятеля «небесные силы, состоящие исключительно из бесплотных ангелов»³⁵⁷; к такому же мнению склоняется, видимо, и св. Андрей³⁵⁸. Но еп. Петр, наоборот, относит это к людям – угодникам Божиим: «Под небесным воинством, – говорит он, – разумеются избранные, званые и верные, о которых сказано в Откр.17:14»³⁵⁹. По нашему мнению, оба эти объяснения нужно объединить, т.е. нужно признавать тут как тех, так и других. Дело в том, что брань эта, Христа и святых против антихриста и его войска, есть как бы преддверие Страшного Суда, о котором не раз говорил Господь в Евангелии. А ведь там Он сказал, что придет Он на суд со всеми ангелами святыми (см.: Мф.16:27; 25:31); но на суд же явятся с Ним и святые апостолы (см.: Мф.19:28; Откр.18:20). В видениях же Апокалипсиса первенцы прославленные, как мы видели, уже перед этим, так сказать, окружили Агнца перед концом мира: трудно предположить, что не будут они сопровождать Его и на последнюю брань Его против Антихриста, ибо брань эта все же будет в порядке человеческом.

17–21. И увидел я одного Ангела, стоящего на солнце; и он воскликнул громким голосом, говоря всем птицам, летающим по средине неба: летите, собирайтесь на великую вечерю Божию, чтобы пожрать трупы царей, трупы сильных, трупы тысяченачальников, трупы коней и сидящих на них, трупы всех свободных и рабов, и малых и великих. И увидел я зверя и царей земных, и воинства их, собранные, чтобы сразиться с Сидящим на коне и с воинством Его.

И схвачен был зверь и с ним лжепророк, производивший чудеса пред ним, которыми он обольстил принявших начертание зверя и поклоняющихся его изображению: оба живые брошены в озеро огненное, горящее серою; а прочие убиты мечом Сидящего на коне, исходящим из уст Его, и все птицы напитались их трупами.

Вот, таким образом, подошли мы и к самому последнему, действительно завершающему, моменту всей нашей земной человеческой истории: моменту, когда произойдет это решающее, в полном смысле слова окончательное столкновение между светом и тьмой, добром и злом, между Христом и антихристом с его пророком, и притом с указанием и последующей судьбы этих двух основных соблазнителей и первокоренных противников Христа в роде человеческом. В понимании этого, в высшей степени таинственного, места, несомненно превышающего всякое естественное наше разумение в настоящую пору, мы не должны, прежде всего, упустить из виду основные черты тех сторон, которые выступают действующими в этом заключении 19-й главы. Антихрист и все воинство его – наш здешний, земной мир, хоть и исключительный, и даже нарочито заходящий в действовании своем за пределы обычно­естественного (припомним нарочитое стремление лжепророка наиболее пользоваться знамениями и чудесами ложными). Напротив, светлый мир – целиком небесный, и не потому лишь, что выходит он из отверстых врат неба, но и потому, что состоит-то он, возглавляясь Царем Небесным, исключительно из одних небожителей – ангелов ли то или принятых в горние селения праведников. Ясно, что представлять это решающее столкновение их по земному типу невозможно. Ни пушки, ни отравленные дымы и газы не могут тут иметь применения, тем паче так называемое холодное оружие. Убивает врагов – меч, исходящий из уст Христа, но меч, Ему соответствующий, реальный и поражающий, но не грубо материальный. Но есть, повторяем, в этой брани и сторона человеческая, земная. Таково собрание (конечно, на равнине Магеддона – Иоасафатовой долины: см. гл. 16-ю) этих неисчислимых полчищ антихристовых. И дополнительно к этому – еще более определенное указание следующей, 20-й, главы: место, по нашему убеждению, относящееся сюда же. То – собрание Гога и Магога, вышедших на широту земли и окруживших стан святых и город возлюбленный (Откр.20:7–8).

Начинается этот завершительный отдел 20-й главы, как мы видели, символическим образом ангела, стоящего на солнце, т.е. «в лучах солнечных» (Орлов)³⁶⁰. Как глашатай среди площади, и он с самой средины неба созывает всех птиц небесных на небывало сытое для них пиршество от множества трупов пораженных в этой брани нечестивцев, причем в последнем стихе добавляется, что птицы и на самом деле напитались их трупами. Конечно, это изображение – чисто аллегорическое, наглядно рисующее то безусловно полное поражение и изничтожение не только нечестия, но и самих нечестивцев в эти конечные моменты всеобщей истории человечества. Как произошло самое столкновение этих двух противоположных царств и воинств, нам здесь не указывается: мы видим лишь приготовление к нему, а затем – сразу результат его, в виде гибели для всех собранных мерзкими жабами (16-я гл.) полчищ. Не указывается тут и то, как исполнятся слова апостольские, написанные богодухновенным Павлом фессалоникийцам: Тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь. И тогда откроется беззаконник, которого Господь Иисус Христос убьет духом уст Своих и истребит явлением пришествия Своего (2Фес.2:7–8). Мечом ли уст или духом уст Своих убивать будет в этом явлении Своем Господь, конечно, разницы тут нет. Но только из сопоставления двух этих пророчеств мы более точным должны признать речь Апокалипсиса, как более детальную и полную: убиты будут все люди из приведенного на открытую и сознательную борьбу против Христа полчища антихриста; сам же он вместе с лжепророком, как видел Иоанн, схвачены будут, и оба живые брошены в озеро огненное, горящее серою. По нашему мнению, наилучшим толкованием этого места нужно признать объяснение св. Андрея Кесарийского, который, приведя эти слова, говорит: «Быть может, что оба они не подвергнутся общей смерти, но, умерщвленные во мгновение ока, будут осуждены на вторую смерть в озере огненном. Как пойдут на суд³⁶¹ те, о которых апостол сказал, что они, будучи живы, вдруг, во мгновение ока, изменятся (1Кор.15:52), так, напротив, сии два противника Бога перейдут не в суд, но на осуждение. Основываясь на словах апостола, что антихрист будет убит духом Божественных уст (см.: 2Фес.2:8), и на сказании некоего учителя, что живые будут и по убиении антихриста (вероятно, намек на апокатастасис Оригена), некоторые сие толкуют иначе; мы же утверждаем, что живые (в смысле Вечной жизни) суть ублажаемые Даниилом (т.е. праведники) и что сии два по пресечении Богом их власти в неистлевающих телах ввержены будут в огонь геенский, который и составит для них смерть и убиение Божественным Христовым повелением»³⁶².

Напротив, в объяснение 21-го стиха – об убиении прочих оружием сидящего на коне, он, отметив, что «две есть смерти: одна – разлучение души с телом, другая же – ввержение в геенну», далее пишет: «применяя сие к воинствующим вместе с антихристом, не без основания предполагаем, что мечом или повелением Божиим им нанесена будет смерть первая – телесная, и уже за нею последует вторая; и сие, добавляет он, правильно»³⁶³. Нам же кажется наиболее естественным и правдоподобным такое представление этого исхода Армагеддонской брани: как сам антихрист, так и прельститель всех этих масс богопротивников – лжепророк будут сразу же, на глазах у всех у них поглощены землей, как некогда прообраз его – самозванец Корей на глазах подобным образом бунтовавшего против воли Божией еврейского народа. Остальные же, опять-таки до обезумил зашедшие в своем протесте и злобе, или поражены будут моровою язвой, как сообщники тех бунтовщиков при Моисее (см.: Числ. 16-я гл.), или, вернее, тут же сожжены огнем (см.: Откр. 20-я гл.). Ибо и в этом великом своем грехе противления Богу и брани против Него они все же были лишь соблазненными.

20-я глава, в последовательности и порядке повествований Апокалипсиса, напоминает нам те главы, которые мы признавали как бы вставочными по отношению к предшествовавшим или даже отступлением назад (гл. 6, 12, 17-я), и пожалуй, еще в большей степени, чем те. И совершенно прав прот. Орлов, когда он говорит, что «видения двадцатой главы нужно рассматривать не в связи с предыдущею главой, но в связи с общим содержанием Апокалипсиса как откровения истории Церкви до начала вечного царства»³⁶⁴. В двадцатой главе Откровение возвращается снова к началу истории христианской Церкви на земле. Мы снова встречаемся с диаволом, снова видим его в отношении к Церкви Христовой, но только по отношению к другой стороне той изначальной войны, уже со стороны победоносной борьбы христиан против их исконного врага.

1–3. И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет, и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет; после же сего ему должно быть освобожденным на малое время.

И в данном случае нам представляется наилучшим толкование свт. Андрея Кесарийского, которое мы и приведем дословно. «Здесь (в стихах 1–3) рассказывает (Иоанн) о низвержении диавола, бывшем во время страданий Владыки, когда его, считавшего себя сильным, связал Всемогущий Христос, Бог наш (ср.: Мф.12:29), и, избавив от власти его нас – его добычу, осудил ввергнуть его в бездну. Сие видно из того, что бесы просили Его не посылать в бездну. А что он связан, о сем свидетельствует уничтожение идолослужения, разрушение идольских капищ, оскудение жертвенных кровей и всемирное распространение и познание Божественной воли. Великий Ириней говорил, что в Пришествие Христово диавол в первый раз узнал, что он осужден в бездну и в геенну огненную. Посему под сказанным выше можно, думаю, разуметь осуждение Христом диавола»³⁶⁵. Затем, св. Андрей не согласен с теми, которые под ангелом, связывающим сатану, разумеют Самого Иисуса Христа, но видит здесь лишь посланного Им ангела. И в самом деле, странно бы было, после ряда упоминания об ангелах сильных, с обозначением их славы, здесь встретить простое наименование ангел в приложении к Самому Богочеловеку. Конечно, повеление связать его исходило от Спасителя, и, может быть, раздалось оно в том самом совершилось, которое услышалось в нашем мире со креста перед смертью Господа. Но исполнителем повеления был только ангел, и св. Андрей видит особенный смысл в том, что был именно рядовой, так сказать, ангел. Ибо, говорит он, «представляя ангела служащим сему осуждению, показывает (Иоанн), что по силе диавол менее даже служебных сил и напрасно потому восставал против власти Владеющего всем. Ужем (цепью), продолжает он, для разумения нашего назвал действие, связующее и удерживающее силу его. Тысячу лет благоразумнее понимать не как таковое именно количество лет, но считать их или за многие годы, или за число совершенное; ибо многими только по количеству, но не удесятеренными сотнями считаются и те тысячи, о которых сказал Давид: Слово, еже заповеда в тысящи родов (Пс.104:8). Многие годы может означать сие число, дабы Евангелие было проповедано во всем Мире и укоренились в нем семена благочестия; может означать и совершенное число, потому что, оставивши в них детскую, подзаконную жизнь, мы призваны в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова (Ефес.4:13). Итак, тысячей лет называется время от воплощения до пришествия антихристова»³⁶⁶.

Добавим несколько к сказанному относительно понимания этой апокалиптической тысячи лет, на которую связан сатана, ввиду склонности многих понимать ее точно и буквально (например, у древних хилиастов и наших адвентистов). Первая странность у понимающих так заключается в том, что почти все они понимают тысячу лет буквально, а вот дни (например, в 11-й главе³⁶⁷ или во 2-й главе³⁶⁸), а равно полседмины и седмину Данииловы принимают в смысле переносном, считая там дни за годы. Произвол этот тем более поразителен, что о месяцах этих и годах нигде в слове Божием не сказано, что считать их нужно не в точном, а в каком-то другом смысле. А вот о тысяче лет именно, как известно, ап. Петр определенно написал: У Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день (2Петр.3:8), как и Моисей в псалме своем сказал: Пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, и даже меньше – как стража в ночи (Пс.89:5). А ведь в понимании слова Божия считаться мы, конечно, должны прежде всего с Божиим счетом, тем более – в том, о чем идет речь здесь и что всякий должен признать несомненными путями и судьбами Божиими. И еще: когда читаем мы в Ветхом Завете, что Господь карает за преступления до третьего и четвертого рода, а милость Свою сохраняет до тысячи родов (см.: Исх.34:7), то неужели должны мы и тут тысячу признавать буквальной?! Ведь тогда родов тысяча должна считаться минимум в 20 тыс. лет или и того больше...

Преимущество православного понимания тысячелетия связанности сатаны и соединенных с этим неразрывно понятий о блаженном тысячелетнем царстве со Христом и о первом воскресении настолько очевидно и убедительно, что нам нужно лишь отстранить здесь одно попутное недоумение, из-за которого отказываются некоторые принять это понимание, даже и при всем том, что не могут не видеть несостоятельности понимания противоположного, хилиастического, о котором речь будет дальше. В самом деле, как нам признать, что сатана связан и удерживается в своем действовании уже со времени воплощения Христова, когда на наших глазах так много, можно сказать, осязательных проявлений злой и грехотворческой силы его, когда не только зреет, но и как будто прямо процветает мрачное царство его?! И потому-то даже наш осторожный еп. Петр отказывается отнести период связанности сатаны к данному времени, склоняясь сам к смягченному и облагороженному хилиазму³⁶⁹.

Но в том-то и беда, как отмечали мы уже в начале, что у нас постоянно хотят понимать и рассматривать все как-то вне истории и живой, подлинной жизни, хотят, чтобы происходило все, так сказать, сразу – радикально, круто и в то же время – внешне поражающе и эффектно. А с другой стороны, не учитывают вовсе, что дело идет все о том же человеке, со столь различными свойствами его, и прежде всего – с коренным фактом свободы его воли, а равно и данными естественного его развития. Думают близоруко: раз связан будет сатана, все его действие прекратится сполна и разом, не только как непосредственное, но и как опосредствованное, так что зло и грех из обихода мира исчезнут до конца. Однако уже с детских лет знаем мы, что источником и путем соблазна для людей должны мы признавать не только диавола, но и свою собственную, грехом поврежденную природу, обозначаемую вслед за ап. Павлом термином плоть, а также и мир, т.е. эту, окружающую нас, человеческую греховную среду. Но ведь никто не скажет, что и эти два источника соблазнов «связаны». Да, связан сатана, но не «связан» сам человек – и вообще, и в своем отношении к соблазнам и соблазнителю. Жизнь же постоянно показывает нам, как человек сам, так сказать, поддается сатане, даже свободно подлаживается к нему и, как говорится, тянет его руку. Тем более не связан на злое окружающий нас мир, который прямо во зле лежит, по слову апостола (1Ин.5:19).

Возьмем такое сравнение: жизнь общечеловеческая – это как бы огромнейшее, текущее по всем направлениям русло, переполненное до краев струями человеческих личностей и обществ и еще более богатым и разнообразным содержанием деятельности их и жизни. Но это и тот самый, во зле лежащий, мир, и князь мира сего – диавол (Ин.12:31). До Христа Спасителя князь сей действовал в мире свободно и непреодолимо, и вырваться из железных оков греха его никто не мог. Боговоплощением он связывается и внедряется в бездну. Он знает своего Победителя, как знают об этой победе и все родившиеся водою и Духом, все уверовавшие сердцем во Христа и с той поры необозримой вереницею побеждающие его, ибо сия есть победа, победившая мир, вера наша (1Ин.5:4), как удостоверяет нас опять-таки тот же апостол Иоанн Богослов. Так прошла сквозь это русло как бы плотина, и открылось по ней как бы новое русло – для чистой уже воды, и отгороженным и заслоненным для верующих стало непосредственное давление диавола. Но ведь воды, текшие в том старом, Адамовом, русле, сами по себе остались те же самые; наследственный, а за ним всякий к сердцу прилипший грех все по-прежнему тянет чад своих и в дальнейшие падения и пороки, даже до степени смертного греха; взобравшийся на холмы диавольские Вавилон нечестия растет и развивается, как и все живущее в этом мире. Вот только насильственно, против воли человека, не может уже действовать на человека диавол. И в то же время каждому дана возможность и бороться против него, и победить его. И при этом одним из отличий дней наших стало явление, крайне характерное в данном отношении и в то же время совсем мало замечаемое и осмысливаемое людьми: то, что люди прямо уже отказываются признать бытие диавола, и именно по тому самому, что не видят его, не ощущают действия, этого насильственного давления его. Не есть ли это доказательство связанности диавола, стеснения злой свободы его, того стеснения, по которому бесы не могли войти даже в свиней в присутствии Христа без разрешения Его?! А с другой стороны, и победа над ним, как все в христианской жизни: она и дана уже во Христе и чрез Христа; но она и устанавливается, и созидается подвигом и усилием каждого верующего, ибо сила у диавола не отнята, воспитание же воли человеческой в добре должно идти путем победы, путем активного преодоления зла, т.е. опять-таки путем свободной борьбы против диавола.

И было бы прямо странно, если бы от древнего мира, вконец испорченного, как бы разъеденного грехом, сразу и каким-то внешним чудом вышел как-то сам собой лучший, нравственно чистый мир. Каждый христианин знает, что это – только задача, только светлый идеал будущего, к которому мы не только должны и можем стремиться (как к другим идеалам), но и его достигать, ибо это идеал жизненный, идеал реальнейшей истины, которого достигнуть возможно, для каждого посильно, но только не своими силами и средствами, которые так ничтожны, а одною лишь силою Христовою. И вот именно Апокалипсис и говорит, что в этой «победе» и заключается и самый смысл жизни человеческой.

В земные дни Иисуса Христа два раза было, что корабль Его и апостолов охватывала буря, а однажды – даже заливала как будто до полной гибели его. Это, несомненно, и действительное историческое событие, и образ истории последующей жизни Церкви, которой Кормчий – Христос. А бури, бушующие, чтоб потопить его, это не только внешние гонения и злоба, не только и треволнения ересей. Это – и вообще тайфуны – бури распахивающихся врат адовых, которые Церкви, сказано нам, не одолеют, но волнами грязного моря хотят залить и загрязнить самый корабль, со всеми находящимися в нем, не только потопить его. И многие из нас, и много, действительно грязнятся. Но корабль Христов не только крепок и цел, но и чист – ибо именно за чистоту его, за эту Непорочную Невесту – Церковь Свою и пострадал, и пролил Господь чистейшую Кровь Свою, да освятит ю, очистив банею водною в глаголе (во всем, что делается таинством крещения); да представит ю Себе славну Церковь, не имущу скверны, или порока, или нечто от таковых, но да есть свята и непорочна (Ефес.5:26–27). И нужно совсем не верить в Церковь и в правду апостольских этих слов о ней, чтобы серьезно сомневаться вслед за этими маловерами: да подлинно ли уже и теперь связан сатана? Если б не был связан, не была бы, не могла бы быть Церковь таковой, как сказано о ней у ап. Павла. А раз она такова есть и всегда будет, то до очевидного ясно, что действительно, уже в Своем Первом пришествии связал сатану Господь и не дает ему свободы против нее, хотя и живет она в условиях унаследованного грешного мира. А отсюда само собой (implicite) вытекает и то, что нет никакого иного Пришествия перед вторым, как измыслили древние и новые хилиасты, а есть одно первое, ибо промежуточное третье не только, как увидим, выдумано и неправдоподобно, но и не нужно.

Из частных подробностей приведенных трех первых стихов 20-й главы, добавим что слово бездна, как объяснял еще блаж. Августин, есть «особенное, свойственное злым духам, состояние и положение связанности и стесненности, в которой они находятся в своей злой деятельности по отношению к людям»³⁷⁰.

Для сатаны бездна является как бы некоторой темницей, в которой он был не только заключен, но и запечатан. «Печать эта означает твердость охраны и указывает на то, что запечатание ею не может быть вскрыто без воли и желания того, кто ее положил» (Орлов)³⁷¹.

4–6. И увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было cудить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания на чело свое и на руку свою. Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет; прочие же из умерших не ожили, доколе не окончится тысяча лет. Это – первое воскресение. Блажен и свят имеющий участие в воскресении первом: над ними смерть вторая не имеет власти, но они будут священниками Бога и Христа и будут царствовать с Ним тысячу лет.

Эти-то стихи Апокалипсиса и служат для новейших хилиастов (из экзегетов прот. Орлов относит к ним Клифота, Эбрарда, Лютарда, Шуллера) основанием для их, осужденной Церковию на Втором Вселенском соборе, теории. Хилиазм (от греч. слова χιλιάς – тысяча) характеризуется признанием того, что пред Вторым пришествием Спасителя будет здесь на земле особое его тысячелетнее царствие, и именно у нас. Древние хилиасты, например наиболее известный из них еретик Керинф, учили, что царствие это будет чистоземным и чувственным, с земными же наслаждениями, с плотскою брачною жизнью, с восстановлением во всей красе иудейского Иерусалима (этот-то грубый хилиазм, связываемый со ссылками на Апокалипсис, хотя для него больше брали обоснования у пророков, и послужил, как увидим, причиной недоверчивого отношения и к самой книге Апокалипсис, и, как теперь уже ясно, совершенно несправедливо). В другом духе, но все же как земное царство Христа со святыми на тысячу лет принимали его как частное мнение и некоторые из святых отцов и учителей Церкви, например Папий Иерапольский, Иустин Философ, Ириней Лионский, а позже полуарианин еретик Аполлинарий, учение которого и было осуждено на Втором Вселенском соборе³⁷².

В настоящее время особенно горячими приверженцами хилиазма являются сектанты – адвентисты, склонные тоже понимать тысячелетнее царство чувственно, вплоть до ссылок на современные достижения техники³⁷³ и до восстановления кровавых жертв Моисеева закона. Первым отличием хилиазма в понимании приведенных трех стихов (см.: Откр.20:4–6), является учение их о двойном воскресении умерших: одном – том, которое признается и нами и о котором читаем мы в 11-м члене Символа веры, т.е. при Втором пришествии Христовом на Страшный Суд; другом – раньше него, и именно том, о котором будто бы сказано-де здесь в 5-м стихе: воскресение первое. В нем, учат хилиасты, воскреснут тоже телом, но лишь праведники; а грешники воскрешены будут для суда пред Вторым пришествием Христовым и кончиной мира, и таким образом, при двух телесных воскресениях, у них получается три Христовых Пришествия, и теперь они ожидают промежуточного второго, и притом очень скорого.

Учение хилиастов, и древних, и новых, нельзя не признать прямо фантастичным, особенно в таком важном, догматического характера, пункте, как это их отличительное учение о таком вставочном третьем (по их счету втором) Пришествии Господа. Но мы уже указывали вслед за св. Андреем, что естественнее и лучше понимать под тысячелетием, на которое связан сатана, самый период новозаветный, от боговоплощения и до царства антихриста – время и состояние, данное для спасения грешного человечества в царстве благодати. Совершенно так же должна быть понята и другая тысяча лет, о которой говорится дважды в этих трех следующих (4–6-м) стихах и которая, несомненно, является в тексте Апокалипсиса параллельной для той первой. Опять-таки это тысячелетие – новозаветное, выражающееся в жизни Церкви, которая, как и призывают нас св. апостолы Петр и тот же Иоанн и как мы в начале уже отмечали, действительно соделывает нас царями и священниками пред Богом в духовном совершенствовании христианском (см.: Исх.19:6; Ис.61:6; 1Петр.2:9 и др.). Ясно и отчетливо изображает это преосвященный Игнатий Брянчанинов в своем «Слове о смерти». По его разъяснению, воскресение первое «состоит в оживлении души из ее смерти верою в Господа Иисуса Христа, в омовении грехов святым крещением, в жизни по завещанию Христову и в очищении покаянием грехов, соделанных после крещения. Престолы святых – их господство над страстями, над самыми демонами, над недугами человеческими, над стихиями, над зверями, обилие их духовных дарований. Им дан суд, т.е. рассуждение духовное, которым они обличают грех, как бы он ни был прикрыт благовидностью, и отвергают его, им дан суд, которым они судят ангелов тьмы, приемлющих вид ангелов, и не дозволяют им обольщать себя. Они не поклонились ни зверю, ни иконе его; ни антихристу, ни предызображавшим его гонителям христианства, требовавшим от христиан отречения от Христа и отвержения Его всесвятых заповеданий. Они не прияли ни на челах, ни на десницах начертаний врага Божия, но, усвоив себе ум Христов, постоянно выражали его в образе мыслей и в образе действий, не щадя крови своей для запечатления верности Христу, и потому воцарились со Христом. Для них нет смерти! Для них разлучение души с телом... не смерть, но переход от скорбного земного странствования к вечной радости и упокоению. Смерть вторая, т.е. окончательное осуждение на вечные адские мучения и предание им, не иматъ области над воскресшими первым воскресением, воскресшие им будут иерее Богу и Христу и воцарятся с Ним тысящу лет...Егда скончается тысяща лет, исполнятся времена, и созреет весь словесный плод земли, последует воскресение второе, воскресение тел. После него усугубится блаженство праведников, благовременно воскресших первым воскресением; усугубится после него смерть отверженных грешников, лишившихся первого воскресения»³⁷⁴.

К раскрытому с такой ясностью и отчетливостью епископом Игнатием мы со своей стороны добавим: удивительно, как могут игнорировать все хилиасты поставленную здесь точную формулировку того, как и кем представлялись Иоанну святые, о коих здесь идет речь, т.е. царствующие со Христом тысячу лет?! Ведь совершенно ясно сказано, что тайнозритель видел на престолах не тела, а души их; спрашивается, откуда же, как и почему берут сюда они – хилиасты и адвентисты – воскресшие тела? Правда, дальше сказано (но не как новый, иной момент, а в дополнительное раскрытие сказанного о сидении на престолах): они ожили и царствовали со Христом тысячу лет. Но ведь ожить человек может и телом, и душой. И совершенно то же слово ожил читаем мы и в том месте, где речь идет о самом Иисусе Христе, – там, где говорится об Его сошествии во ад: Он, разъясняет нам ап. Петр, однажды пострадал за грехи наши, праведник за неправедных, быв умерщвлен по плоти, но ожив духом, которым Он и находящимся в темнице духам, сошед, проповедал (1Петр.3:18–19). И мы так же, с тою же положительностью и точностью, знаем, и не только из этого выражения ожил духом, что Начальником и Первенцем этого первого воскресения – для души (в смысле перехода ее после телесной смерти в райское блаженство на небо) – явился опять-таки Сам же Господь наш Иисус Христос, ибо Он в самый день Своей смерти, т.е. до воскресения пречистой плоти Его, уже вошел в рай, как и благоволил сказать с креста Своего разбойнику в ответ на мольбу его: Аминь глаголю тебе, днесь (ныне же) со Мною будеши в рай (Лк.23:43).

И поистине, какое сильное, прямо исключительное по своему значению, доказательство имеем мы в таком понимании этого места, столь ясном и удобоприемлемом в своей простоте для нашего православного учения о почитании святых, для верования нашего в небесное предстательство их за нас, грешных. Да, то, что предуказано было о себе ап. Павлом, когда он о смерти своей филиппийцам писал: Желание имый разрешитися (от уз тела) и со Христом быти (Флп.1:23); что выявлялось в многовековой истории Церкви, в длинном ряде видений о смерти праведников, как молния, по выражению преп. Серафима, пролетавших, минуя мытарства, к небесной своей славе и царственно восходивших туда (как припоминается нам о преп. Антонии, Павле Фивейском, Симеоне юродивом и самом Серафиме), – все это закрепляется здесь прямым и точным обозначением евангелиста Иоанна, уже созерцавшего в Откровении эту славу их в этом соцарствии их со Христом и сосидении с Ним на престолах. И это – когда только еще начиналась сия многотысячная вереница «друзей Божиих», из коих несомненно первыми, воссевшими с Господом на престолах, были в том дивном видении 20-й главы³⁷⁵ апостолы.

Итак, первое воскресение есть, по выражению прот. Орлова, «переход (восстание) благочестивых от земной жизни к жизни на небе, от унижения и страданий к славе пред Престолом Божиим»³⁷⁶. И эта участь, таким образом, принадлежит только святым и совершенным, «прочие же из умерших – как христиане же (но не святые), так и еще больше нехристиане – не удостоятся прославления после своей земной жизни и, разлучившись с телом, будут пребывать вдали от Божиего Престола своею душою. Поэтому-то Иоанн и не видит их живыми (ожившими) пред Божественным Престолом и вблизи сидящих на престолах». Но не получив первого воскресения, так как не заслужили его, и эти многие умерли пока лишь первою смертью, смертью тела, ибо определение для них участи – жизни на небе или второй смерти, вечного осуждения на муки геенны, – постигнет окончательно всех подобных грешников только уже после Страшного Суда Христова.

7–10. Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их – как песок морской. И вышли на широту земли и окружили стан святых и город возлюбленный. И ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их; а диавол, прельщавший их, ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будут мучиться день и ночь во веки веков.

Изложенное в приведенных четырех стихах представляет собой уже не картину видения, а речь повествовательную, видимо собственную пророческую речь тайнозрителя. Можно думать, что уже в этом дается указание того, что содержащееся в приведенной речи – не новое откровение в смысле событий и апокалиптических образов, но лишь выявление иной, не упомянутой там, в соответствующем месте, составной стороны в них. И действительно, передаваемое здесь есть опять-таки восполнение и как бы углубление всего того, что говорилось в предшествующих главах о последней брани богопротивников против Христа и Церкви Его, и в частности, особенно с появления трех бесовских пропагаторов этого похода, нечистых жаб, о которых и сказано там было, что в первую очередь вышли они из уст именно дракона-диавола. Так что и эти (7–9-й) стихи, не меньше, чем 19-й стих 19-й главы, о брани антихриста, и можно, и предпочтительно должно считать непосредственным продолжением и завершением того, что там говорилось, и как мы раньше уже оттеняли – говорилось тогда лишь подготовительно о всей этой брани. Освобождение и выявление наивысшей активности сатаны, и именно в смысле его собственно сатанинской деятельности (почему, нужно думать, и назван он здесь этим точным именем – сатана), несомненно, вызвано будет тогдашним состоянием самого человечества. В своем страшном, именно – Вавилонском, развращении и похотливости, в общей своей испорченности и атрофировании в них всего истинно живого и доброго и в то же время – в своем неверии и бунтарски вызывающем настроении в отношении ко всему Божественному и небесному эта извратившая в себе до корня образ и подобие Божие масса людская самых последних дней, как созревший виноград (см.: 14-я гл.) всякой мерзости и скверны, окажется такою, до конца благоприятною, средой, в которую и повлечет, именно потянет, первовиновника всего этого греха – диавола, как тянет воздушную струю в разбушевавшееся море пламени. Любовь истины для своего спасения все эти сыны беззакония, по свидетельству ап. Павла, отвергнут, – и за сие пошлет им Бог действие заблуждения, так что они будут верить лжи, да будут осуждены все не веровавшие истине, но возлюбившие неправду (2Фес.2:10–12). И вот тогда-то и разрешен будет к ним и доступ, и всякое свободное активное действие и для самого отца лжи, убийств и богоненавистничества, и вот змий древний, начавший при Адаме греховный процесс в человеческом роде, – он же и закончит его девятым валом миражных успехов своих, а затем Армагеддоном, полным поражением и истреблением и его самого, и всех насеянных им плевел.

Гог и Магог. К нашему времени как будто совершенно отпали все попытки решения вопроса об этих загадочных именах по старым приемам, когда отыскивали народы эти среди своих современных государств и наций, и главным образом по сомнительному созвучью их наименований. Нам только должно быть странным, как это хотели тогда вставлять под эти загадочные, в номенклатуре человеческой не существующие, наименования каких-нибудь жителей Кавказа, скифов, гуннов, монголов и т.д. Видеть в них подобные национальные, обособленные государства или народы уже потому было неправильно и безосновательно, что сказано в тексте: народы, находящиеся на четырех углах земли, т.е., как всего естественнее понимать, всех четырех стран горизонта – севера и юга, востока и запада. Отсюда сразу же более естественным представляется видеть здесь не отдельное конкретное какое-нибудь племя, а опять-таки какой-нибудь соответствующий тип. А какой именно тип, ответ на это нам даст то место, откуда взят весь этот образ, а именно: пророчество Иезекииля, главы 38–39-я, в которых соответствующее пророчество на Гога и Магога действительно и содержится. Но должно заметить, что и у самого пророка имена эти тоже не конкретно-исторические, а символические и типические. С еврейского языка, по св. Андрею, Гог обозначает «собирающего или собрание», а Магог – «возвышенного или возвышение»³⁷⁷. Во втором имени можно усматривать, таким образом, довольно ясный намек на антихриста со стороны его превозношения и гордыни, а в первом – на то собрание, которое они произведут, может быть – создавая какую-нибудь организацию вроде Лиги наций, но уже не для мира, а для своей христоборной брани.

Пророчество на Гога является у Иезекииля последним из ряда пророчеств против народов языческих, соприкасавшихся с Израилем и причинявших ему зло. Относится оно и у Иезекииля к последним временам. После многих дней ты понадобишься, – говорится в 38-й главе в обращении к Гогу, – в последние годы ты придешь в землю, избавленную от меча... И поднимешься, как буря, пойдешь, как туча, чтобы покрыть землю, ты и все полчища твои и многие народы с тобою... Ты задумаешь злое предприятие, и скажешь: «поднимусь я на землю неогражденную, пойду на беззаботных... чтобы произвести грабеж и набрать добычи... взять серебро и золото, отнять скот и имущество, захватить большую добычу...» Это будет в последние дни... И в ревности Моей, в огне негодования Моего... произойдет великое потрясение на земле Израилевой. И вострепещут от лица Моего рыбы морские и птицы небесные, и звери полевые и все пресмыкающееся, ползающее по земле, и все люди, которые на лице земли, и обрушатся горы, и упадут утесы, и все стены падут на землю³⁷⁸... И буду судиться с ним моровою язвою и кровопролитием, и пролью на него и на полки его и на многие народы, которые с ним, всепотопляющий дождь и каменный град, огонь и серу; и покажу Мое величие и святость Мою... (Иез.38:8–13, 16,19–20, 22–23).

39-я глава Иезекииля в не менее ярких образах рисует опять-таки гибель Гога, князя Роша, Мешеха и Фувала. Падешь ты на горах Израилевых, ты и все полки твои, и народы, которые с тобою; отдам тебя на съедение всякого рода хищным птицам и зверям полевым (Иез.39:4). И дальше пророк описывает, оттеняя многолюдность пораженных в сей брани, как семь лет будут только сжигать вооружение убитых и семь месяцев погребать их.

В чертах этого неведомого истории царя Гога в земле Магог, по нашему убеждению, явственно проступают контуры все того же беззаконника и зверя, приведенные в Апокалипсисе, начиная с 13-й главы, и похода его на ту же Армагеддонскую брань, а равно и поражения его, как изображено оно в 19-й и 20-й главах Апокалипсиса. И таким образом, и по пророчеству, и по тексту Апокалипсиса не видно того, будто бы в 20-й главе воюющим изображается только диавол, а антихриста уже нет: напротив, во главе народов Гога и Магога и здесь идет все он же, антихрист, как идет и действует, с ним и чрез него, и сам

сатана.

Но возвращаемся к самому тексту 20-й главы. «Стан святых, по объяснению прот. Орлова, – это Церковь Христова (Августин, Андрей Кесарийский, Генгстенберг), общество истинно верующих христиан последнего времени, в их противоположности последователям антихриста»³⁷⁹. Город возлюбленный – это, конечно, что-то особенно священное и ценное в Церкви, может быть – и восстановленный Иерусалим, как уже снова святой град³⁸⁰, а может быть – вообще какой-то центр церковного строя, дающий тон и направление христианской жизни всех тогдашних членов ее. Огонь с неба, как точно указано в тексте от Бога, конечно, ниспал тогда и так, как всегда проявляется Божественная помощь Церкви, – в пору нарочитой нужды ее, т.е. когда натиск и злоба врагов, проявление внешних сил и угрожающих средств борьбы у них были особенно велики, опасность от них представлялась особенно грозною, ибо свое «умолкни, перестань» Господь говорит тогда, когда волны корабль уже заливают. Можно согласиться с прот. Орловым, который в данном моменте, когда пожрал этих нечестивцев огонь, видит тот самый огонь, который преобразует в тела осуждения (ср.: Ин. 5:29) наличные их, теперешние земные, тела, т.е. тот, о котором говорил, как мы видели, ап. Петр, что ему, этому огню, блюдутся нынешние небеса и земля – на день суда и погибели нечестивых человек (2Петр.3:7). Стих 10-й выделяет из числа погибших от огня самого диавола, как в 19-й главе, в параллельном месте, выделены были антихрист и его лжепророк, ибо сказано, что прельщавший их диавол ввержен в озеро огненное и серное, и в соответствие тому месту добавлено: где зверь и лжепророк. В один ли момент схвачены будут и повержены на свои вечные мучения и те первые двое, и третий – сатана, конечно, точно сказать нельзя. Несомненно, речь тут самая сжатая и типично пророческая, и то, что по ней представляется происходящим как бы в один момент или хотя бы в один день, конечно, может продолжаться и месяцы, и годы: ибо для Бога, как уже знаем мы, не только тысяча лет, как день един, но и обратно: день един, как тысяча лет.

И будут мучиться день и ночь во веки веков. Вот еще не отмеченная нами особенность адских мучений: их непрерывностъ, та непрерывность, о которой и пророк Исаия, и Спаситель в Евангелии говорили: идеже червь их не умирает, и огнь не угасает (Ис.66:24; особенно Мк.9:42–48). Нам приходилось спать в очень сухой светелке, под крышей, где в досках слышна была работа точивших их червячков;: лежишь, бывало, днем или ранним утром, проснешься ли ночью, а червячки эти все не спят, все сверлят и сверлят, не прекращая и не прерывая своей работы. Тут и вспомнились нам тогда слова Господа, и так ясен и жуток стал этот евангельский образ. Так иногда «гложет» человека лютая тоска³⁸¹. И эта-то участь и постигает, столь заслуженно, прежде всего виновников мирового зла, это богоненавистническое трио, в отчаянии своем и озлоблении неспособных ни раскаяться, ни вообще перемениться. И уже точно сказано: во веки веков длиться будут мучения их.

11–15. И увидел я великий белый престол и Сидящего на нем, от лица Которого бежало небо и земля, и не нашлось им места. И увидел я мертвых, малых и великих, стоящих пред Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими. Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим, и смерть и ад повержены в озеро огненное. Это – смерть вторая. И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное.

История зла, в процессе развития его, закончена. Столпы и источники его не только связаны, как раньше, но и горят в огне, попав в соответствующую их природе сферу – воспринимая то, что заслужили. Естественно теперь перейти и к изображению соответствующего суда и воздаяния и для всего проявлявшего себя в сфере влияния их человечества. И вот в приведенных пяти стихах, коими заканчивается 20-я глава, этом заключительном аккорде в истории грешного земного мира, мы имеем место, вполне параллельное картине Страшного Суда, как ее все мы хорошо знаем из посвященной ей нарочитой беседы Спасителя (Мф.25:31–46). Менее подробное, чем та беседа, данное изображение Апокалипсиса приводит, однако, и дополняющие ее черты, причем, как и всюду, свое представление об этом суде дает он в наглядных образах. Правосудный Судия здесь, конечно, Христос, как не раз Сам Он указывал в Евангелии (см.: Мф.16, 25-я главы, ср.: 1Кор.2:16)³⁸².

Престол, на котором сидит Он, называется и великим (впервые так, в знак особенного величия как Сидящего в царственной славе на нем, так и дела, которое совершается в это время). Еще и белым называется он – в обозначение чистоты и белизны нравственной всего того, что совершится с него. От лица Господа уже бежало небо и земля – знак, что весь период земной нынешней истории закончился, а с ним отошел и самый этот физический мир, в условиях которого жило обложенное плотью и тем отгороженное, так сказать, и от Бога, и от всего духовного мира (см.: 2Кор.5:6–7) человечество. Для наступившего будущего, в новом, открывшемся со Страшным Судом, мире, для них уже не нашлось места.

Тайнозритель видит стоящими пред Судьей всех умерших, коих отдали для этого суда те сферы, в которых они были. И, во-первых, море. Под морем, говорят нам, нужно разуметь все воды морские, поглотившие миллионы людей за долгую человеческую историю (Орлов)³⁸³. Но, думается, лучше разуметь здесь под «мертвецами моря» погрязшее в грехах и нечестии человечество, сообразно сказанному в главе 17-й (см.: Откр.17:15)³⁸⁴. Тогда это будет обозначать, что мертвые взяты и из последнего поколения, т.е. из многих миллионов тех людей, которые, по ясному указанию ап. Павла (см.: 1Фес.4:17; 1Кор.15:51), доживут до Второго пришествия Христова.

Но наряду с морем, отдали мертвецов своих и смерть, и ад. По объяснению прот. Орлова, под адом здесь подразумевается «не место мучения, но в смысле внутренности земли, подземного мира, – все погребенные, зарытые в землю»³⁸⁵. Но едва ли это верно. Единственное, благоприятствующее сему, сопоставление у прот. Орлова (отдача мертвых водами морскими) правильнее, как мы видели, понимать в указанном переносном смысле. А между тем ад, с которым поставил рядом Иоанн смерть, в том же сопоставлении упоминается и в следующем стихе, но там он, уже бесспорно, разумеется в точном, всегдашнем своем смысле и значении. А потому и здесь – ад и есть ад, и он после моря (см.: Откр.20:13) также выдаст те души, которые были в нем держимы (от телесной смерти и до Второго пришествия). Мертвецы эти определяются как великие и малые, т.е., по замечанию прот. Орлова, без всякого различия по их бывшему положению в земном обществе. Но св. Андрей Кесарийский великих и малых предлагает различать по возрасту или же по тому, что «наказаны будут не одинаково, но сообразно с большим или меньшим совершением ими мертвенных деяний». И это-то объяснение нам и кажется наиболее правильным.

Впрочем, дальше св. Андрей продолжает: «или великие суть праведники, а малые – грешники, поистине непотребные по скверности и малоценности души их ради грехов»³⁸⁶. Однако, с таким последним рогом этой логической трилеммы его нельзя согласиться, ибо праведники, по языку Апокалипсиса, суть не мертвые, а живые. Да и сам Андрей, вскользь упомянув здесь о праведниках, дальше все внимание свое фиксировал на грешниках, о праведниках же потом как бы вовсе забыл.

В самом деле, как нам понимать слово мертвые (по-славянски точнее – мертвецы), которое повторяется здесь четыре раза? Разумеются ли здесь все вообще умершие телесною смертью, или только мертвые духом, т.е. грешники, подлежащие осуждению, или, наконец, хоть и не все сплошь умершие, но с некоторыми исключениями?

Привычное наше понимание: все вообще умершие, без исключения. Оснований для этого принято указывать два.

Во-первых, в беседе о Страшном Суде ясно разделяются и поставляются в две противоположные группы праведники и грешники, с соответствующею двоякою же и противоположною участью тех и других. И во-вторых, соберутся на суд все люди, как это видно еще и из слов ап. Павла: Всем бо явитися нам подобает пред судищем Христовым, да приимет кийждо, яже (что) с телом содела, или блага, или зла (2Кор.5:10–11). Но что касается второго места, то ведь, кроме Страшного Суда, как мы знаем, есть еще предварительный, частный суд, о котором ясно говорит тот же ап. Павел в другом своем послании: Лежит (положено) человеком единою умрети, потом же суд (Евр.9:27), и этого посмертного суда не минуют и праведники, ибо там и будет, так сказать, по приговору Божия суда признана самая эта их праведность. Относительно же Страшного Суда, представляется прямо странным: как согласуется у людей при таком понимании ясно указанное представление о двух совершенно различных положениях у прославленных Богом праведников?! С одной стороны, они должны (по 25-й гл. Матфея) предстать на этот суд, как, можно сказать, подсудимые, наряду со всеми прочими; с другой – они же, начиная с апостолов, по столь же ясному обетованию Господа (и у того же Матфея – 19:28), не раз нами вспоминавшемуся, сами будут судить, да еще двенадцать колен Израилевых? Очевидно, как говорится, тут какая-то «невязка», совершенная несогласованность.

И вот разрешение этого недоумения, по нашему убеждению, и дает именно Апокалипсис в разбираемом нами месте. Пять групп разумных, духовно-нравственных существ будет, по нашему мнению, к тому моменту конца земного мира, о котором теперь у нас идет речь. Две – чистодуховные и бестелесные, по своему состоянию нравственному совершенно законченные, самоопределившиеся в противоположных направлениях: то – ангелы и демоны, духи светлые и темные. И те и другие не упоминаются в каком-либо положении судимых на Страшном Суде, ангелы же, наоборот, определенно сами будут участвовать в нем, ибо Господь, когда говорил, что исповедавших Его он Сам исповедает, а от отрекшихся от Него и Он отречется, то всюду добавлял – пред Ангелами Божиими (Лк.12:8–9)³⁸⁷. Противоположная группа – духи нечистые – определенно указывается здесь, как мы знаем, лишь в своей главе – диаволе³⁸⁸, с двумя соратниками его во всем богопротивном и злом (антихристом и лжепророком). Но по всему нужно думать, что и бесы его разделят участь своего главы, ибо осуждаемым на мучения ада на Страшном Суде грешникам повелевается идти во огнь вечный, уготованный как диаволу, так и аггелом его (Мф.25:41). Впрочем, по отношению к моменту Страшного Суда Христова, при Втором пришествии Его, положение греховного трио, с одной стороны, и аггелов, миллионов, так сказать, рядовых духов нечистых, – с другой, может быть и различным. Сам сатана и антихрист с лжепророком его, несомненно, к тому времени будут уже подвергнуты заслуженному мучению – и осуждены. Бесы же могут и предстать на этот Суд Христов для людей (как могут быть судимы и особо от него). Но суд и для них будет нарочитый, вернее – после суда для людей, ибо мы знаем, что только избранные – «святые» из числа последних будут судить, по слову апостола, этих падших ангелов (см.: 1Кор.6:3).

Остаются три группы – уже людей, но совершенно различных, частью также до противоположности, по своему нравственному состоянию и типу. Такими противоположными по типу своему являются, с одной стороны, грешники, закоснелые и поддавшиеся духу противления, иными словами – совершенно уподобившие себя сатане, и с другой – «преподобные», т.е. уподобившие себя Богу праведники. Но есть и третья группа: это – грешники же, но далеко не в той мере, как те сыны противления... Это может быть – и вероятнее всего – подавляющее большинство в роде человеческом, много грешивших и – по немощи своей – может быть, и Христу изменявших, даже Христа хуливших, но по неведению; может быть, и Церковь Его отвергавших и даже против нее восстававших, но по наследственности, по воспитанию от дней отрочества своего или еще потому, что соблазнители в уродливом и искаженном виде представили им лик ее. А за ними – и необъятный мир исторического язычества, все эти духовные слепцы, или вовсе не слыхавшие о Христе Спасителе, умершие еще до Пришествия Его, или жившие и в христианские времена, да – вдали от христианского мира, в особенности от того «света добрых дел», который, по слову Господа, приводит других к «прославлению Отца Небесного», а значит – и вере в Него (см.: Мф.5:16).

Так вот мы и думаем, что этот-то необозримо многомиллионный мир грешного человечества и составит ту массу не определившихся в своей вечной участи «подсудимых», которые предстанут «пред великий и белый престол» Царя славы (Откр.20:11), вместе с теми сынами противления, во оный день на судилище. И так как различно будет их состояние, ибо о грехе одних из них изречено в Евангелии, что он не простится ни в сей век, ни в будущий (Мф.12:32), а о грехе других, наоборот, Самим же Спасителем точно удостоверено: будут прощены сынам человеческим все грехи и хуления, какими бы ни хулили (Мк.3:28), то совершенно очевидно, что одни услышат от Правосудного, но и Милосердного Судии: приидите, благословеннии Отца Моего, а другие – идите от Мене, проклятии, во огнь вечный (Мф.25:34, 41). И таким образом, мы думаем, что недаром в разбираемом апокалиптическом месте, говорящем о том же Страшном Суде, все время говорится: мертвые будут отданы, мертвые стоят пред Престолом, мертвые (мертвецы) будут судимы. А между тем припомним, что в той же главе, в 4–6-м стихах, все умершие определенно и отчетливо распределены были по двум группам: мертвых оживших и умерших не оживших, доколе не окончится тысяча лет. И мы уже видели, что эти последние суть грешники, по состоянию своему недостойные и неспособные на то время, на ту тысячу лет, войти к Престолу Божию, иначе – воскреснуть первым воскресением, и находившиеся от него (Престола Божия) вдали; они-то теперь и судимы были, по написанному в книгах, сообразно с делами их. Напротив, ожившие, ставшие священниками Бога и Христа и царствовавшие с Ним тысячу лет, – это, несомненно, праведники, всю свою жизнь действительно желавшие со Христом быти (Флп.1:23) и достигшие желаемого и начавшие соцарствовать со Христом уже сразу же после телесной своей смерти. Это – святые прославленные, это те друзья Христовы (см.: Ин.15:14), за которыми, при всеобщем воскресении, пошлет (Он) Ангелов Своих с трубою громогласною, и соберут избранных Его от четырех ветров, от края небес до края их (Мф.24:31).

Ряд их начинается Первенцем из мертвых – Христом – Новым Адамом, по ясным словам ап. Павла (см.: 1Кор.15:20–22), как мы указывали раньше, а за Ним – двенадцатью сопрестольниками Его, апостолами, в своем совершенстве духовном удостоившимися того, что им уже при земной жизни было обещано, что они в Пришествие Его будут не судиться, а сами с Ним судить... Такова участь прославленных святых, о которых сказано и у апостола, что они будут судить не только, как приводили мы недавно, ангелов (см.: 1Кор.6:3), но и всех. Ибо он перед тем говорит: Разве не знаете, что святые будут судить мир? (1Кор.6:2). Так и в погребальном нашем Евангелии мы постоянно слышим: Грядет час, воньже вси сущии во гробех, услышат глас Сына Божия, и изыдут сотворшии благая, в воскрешение живота: а сотворшии злая, в воскрешение суда (Ин.5:28–29).

Самый суд Апокалипсиса «изображается под видом судебного разбирательства: будут раскрыты книги» (как бы все множество книг) о предстоящих; и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни, так что судимы будут все они по написанному в этих книгах, сообразно с делами своими: последнее повторяется здесь дважды. Многие думают, что понимать этот «символический образ нужно так, что по действию всемогущества Божия на Суде раскроется совесть каждого человека, и он в ней, как бы в книге, сам прочтет все, что сделано им в жизни, и от своей совести услышит истинную оценку всей своей земной деятельности» (Орлов)³⁸⁹. Но ведь книги открыты будут не только для одних тех, кто писал в них жизнью своей, резцом практического поведения своего; они раскрыты будут пред всеми и для всех, что и явится источником стыда и осуждения всеобщего, а не только одной совести каждого про себя. И как бы особая запись ведется там в особую общую учетную книгу, знакомую уже нам книгу жизни. Можно думать, применительно к Евангелию о Страшном Суде, что там-то, в эту главную книгу, вписываем мы своими делами все то, что доброе совершили мы, чем послужили ближнему своему. И эта запись и явится решающей и всеопределяющей собою. Ибо один критерий суда указал Господь в той беседе Своей: послужили ли мы меньшему брату своему или не послужили, ибо поистине, кто добра не делает, тот не христианин. Потому-то и сказано в последнем, заключительном стихе этой главы Откровения: Кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное, то самое, о котором пока было указано, что там – сатана с двумя остальными коренными прельстителями людей, антихристом и лжепророком. А что «ад и смерть ввержены в озеро огненное, – говорит далее св. Андрей, – сие означает или то же, что и написанное: последний же враг испразднится смерть (1Кор.15:26), или – что в огонь будут осуждены лукавые демоны, виновные в тяжкой и злой смерти грешников, имеющие ад своим убежищем и отсылающие туда для осуждения им покоряющихся. Ибо, как городом называются жители его, так смертью и адом – их виновники или их обитатели. Все бывшее от Бога – добро зело, а потому огонь сей будет пожирать и истреблять только то, что не таково, ибо написано, что Бог смерти не сотвори (Прем. 1:13). А что не будет больше смерти или тления, сие означает, что будут царствовать нетление и бессмертие»³⁹⁰. И эти-то последние слова, совершенно точно соответствующие приведенному и св. Андреем пророчеству ап. Павла – испразднится смерть как последний враг, мы и считаем наилучшим объяснением и разбираемых слов Апокалипсиса.

Св. апостол Петр в конце Второго своего послания, написанного, как он сам говорит, пред скорой кончиной его (см.: 2Петр.1:14), писал: Нова же небесе и новы земли мы по обетованию Его (Господа) чаем, в нихже правда живет (2Петр.3:13). К этому новому бытию приводил нас, как мы видели, и тайнозритель, когда говорил (в предшествующей 20-й главе), как старое небо и земля бежали, уже при Страшном Суде, от лица Сидящего на Престоле. Теперь, в главах 21-й и 22-й, т.е. в заключении всей книги Апокалипсис, он нам и приводит описания в видении этого нового мира.

1–4. И увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего. И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их; и отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет; ибо прежнее прошло.

Как понимать нам это новое все – и небо, и землю? Будет ли это новое, говоря языком философии, субстанциально новым, т.е. в полном и безусловном смысле новотворением, или только изменением бывших, сохраняющихся в своей основе, но являющихся в новом сочетании и явно лучшем виде? Св. Андрей Кесарийский решительно высказывается за такое второе понимание этого нового мира, ссылаясь на известное место из Послания ап. Павла к Римлянам об освобождении от подверженности тлению твари.

«Ибо, – говорит он, – если тварь ради нас подвергалась тлению, то, по свидетельству апостола, вместе с нами свободится она от работы истления в свободу славы чад Божиих (Рим.8:21), будучи обновляема в блистательнейшем виде, но не подвергаясь окончательному уничтожению, как о сем думали блаженный Антипатр и другие святые». И далее он ссылается на священномученика Иринея, который говорит: «Не истребляется и не уничтожается ни состав, ни существо твари (ибо верен и истинен устроивший ее), но преходит бо образ мира сего (1Кор.7:31), т.е. то, в чем было преступление, ибо в сем обветшал человек, а потому, по Божественному о сем предведению, и образ сей был только на время». Великий Мефодий в слове о воскресении об этом говорит следующее: «Неудобоприятно такое иных рассуждение, что все до основания погибнет и что не будет ни земли, ни воздуха, ни неба; ибо хотя для очищения и обновления весь мир и воспламенится, будучи потопляем огнем, однако не дойдет он до окончательной погибели и истребления». И далее, приведя Рим.8:19–21; Пс.103:30; Ис.65:17–18; 66:22, он заканчивает: «Итак, ради нас бывшая, тварь вместе с нами же последовательно изменится к лучшему, не переходя, как мы по смерти, в небытие»³⁹¹.

Стихи 1–2: Иоанн, снова называющий себя по имени, в 21-й главе дает описание нового Иерусалима, и при этом, что касается всей обновленной природы, он говорит совсем обще и коротко, просто обозначая ее как новое небо и новую землю и добавляя, что прежнее небо и земля миновали и что моря уже нет. По связи речи и по изображению дальнейшему, здесь море нужно понимать уже в собственном смысле, так что тайнозритель этим обозначает, что в будущем, рисуемом им, мире ни морей, ни океанов, ни великих, ни малых, уже не будет, откуда опять-таки как будто следует, что суша, наоборот, свое соответствующее место там будет иметь, лишь в ином виде. Самый момент этой перемены старого мира на новый Апокалипсис нам не изображает. «Как будет происходить самое изменение вселенной, – говорит св. Григорий Нисский, – сие должно быть изъято из предметов нашего любопытства». А блаж. Августин в своем сочинении «О граде Божием» пишет: «В мировом пожаре уничтожатся совершенно от огня те свойства тленных стихий, которые соответствовали нашим тленным телам, и мир, обновившись к лучшему, получит полное приспособление к людям, обновившимся к лучшему и по плоти» (XX, 16)³⁹².

Предсказание песни 20-й главы о приготовлении Невесты Христовой к браку с Агнцем теперь исполнилось: с неба сходит от Бога Новый Иерусалим, приготовленный именно как невеста, украшенная для мужа своего. И вот голос с неба, как бы свидетельство всего горнего мира, громко и возвещает, что это – скиния Бога с человеками. Христианский рай, в отличие от фантастических измышлений древнего и нового мира, представляется нам как не телесное и чувственное, но возвышенно­духовное состояние, и именно как наивысшее блаженство богообщения. Бог есть полнота и совершенство – в отношении всего того наилучшего, что только может изобразить, а также чего и не может вообразить слабое и бледное воображение человеческое. И знаем мы, что в этом бесконечном блаженстве будущего богообщения и око не видело, и ухо не слышало, и не приходило на сердце человеку – все то, что уготовал Господь любящим Его (см.: 1Кор.2:9; Ис.64:4).

Таким-то общением и соединением с Богом и явится этот Новый Иерусалим, изображаемый в 21-й главе, ибо там Бог будет обитать с людьми, и они (уже в полной мере и истинном смысле) будут Его народом, – Сам Бог с ними будет Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их, т.е., как мы уже знаем, изгладится и до конца, совершенно отойдет не только теперешняя наша скорбь и печаль, но и всякий след печали их, какую унесли они из своей жизни земной, так что все то, чем скорбит человек теперь, там будет радостью и источником неизъяснимого наслаждения и утешения³⁹³.

И смерти не будет уже. Закон смерти в настоящей нашей земной жизни есть самый сильный из всех законов природы органической. Он представляется даже более сильным, в данном периоде земном, чем самый основной ее и всеобщий противоположный закон – закон жизни, ибо всякая органическая жизнь, необходимо и абсолютно – без исключений, заканчивается на земле смертью; а ведь «хорошо смеется тот, кто смеется последний». Но так это теперь; в том-то и будет первое и коренное отличие в этом не только для человека, но для всей будущей живой природы новом, лучшем мире, что она будет до конца и совершенно живая. Там смерти не будет совсем, как это неоспоримо точно и ясно и сказано здесь в Апокалипсисе. А с этим вместе отойдет и «всякое теперешнее горе и скорбь»: ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее – прошло.

Чем, в самом деле, представляется нам настоящая наша жизнь? Уже издревле назвали ее юдолию (долиною) слез. И такова она и есть – со всякой точки зрения: и с религиозной, как мир падения и греха, а за ними, как обратная сторона монеты, – всевозможных страданий, неудовлетворенности и смерти; и с практически-житейской, как нескончаемый ряд огорчений, разочарований, плача, болезней и всевозможных, неисчислимых бедствий; и, наконец, с философской, где поэтому всегда была сильнейшей философия пессимизма, и чем дальше, тем чаще, устойчивей и крепче. И вот, как тьма исчезает при восхождении солнца – сразу и абсолютно до конца, так и все скорбное и тяжелое – в той будущей жизни. Здесь – неизбежные лишения; там – Бог – абсолютная полнота всего нужного нам. Здесь – разочарования и крушения надежд; там – сплошное море сбытая всех ценных и дорогих нашему сердцу надежд и чаяний, всегдашнее осуществление всего желанного, всего, что раньше было только светлою мечтою. Болезни, очевидно, не будет в том общении со Христом, когда Он и при земной Своей жизни целил всяку болезнь³⁹⁴ и всяку язю в людех (Мф.4:23), когда исцеление самых неизлечимых недугов давалось от Него простым прикосновением риз. Да в следующей, 22-й, главе указывается и особое, нарочитое средство для исцеления всяких болезней. Какие же могут там быть вопли и плачи, когда там одна сплошная отрада и ликование, когда, как мы недавно приводили, ни глаз наш не видал, ни ухо не слыхало ничего подобного тому, что там уготовано от Бога людям, и именно любящим Его, а потому мы и не можем ни представить этого, ни передать словом, ибо закон психологии тот, что мы и воображать можем лишь то, для чего в наличном нашем земном опыте воспринимали соответствующие элементы. О, дал бы Господь достигнуть этого и жить этим всем любимым нами, как и всем и ненавидящим нас, а с ними и самим нам!..

5–8: И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое. И говорит мне: напиши; ибо слова сии истинны и верны. И сказал мне: совершилось! Я есмь Алфа и Омега, начало и конец; жаждущему дам даром от источника воды живой; побеждающий наследует все, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном; боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев, и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов – участь в озере, горящем огнем и серою; это – смерть вторая.

Видением Нового Иерусалима – торжествующей Христовой Церкви, как переданным уже, более кратким, так и дальнейшим, более подробным и полным, заканчивается ряд апокалиптических видений, а с ними – и всей книги, посвященной записи их. И вот приведенная в этих (5–8-м) стихах речь Господа и содержит в коротких, полных духовной силы и как бы отрезанных положениях соответствующие заключительные выводы из всего, что было явлено в этих видениях Иоанну. Первые слова здесь – это, так сказать, отзвук на последнее видение: Вот, Я творю все новое, – оттеняет Сидящий на Престоле Господь, закончивший Свой суд, т.е. начало нового периода, где действительно все новое: и люди, в воскресших телах, и природа в земле и небе, и твари земные. А потому повелевается Иоанну как особенно важное для всего человеческого рода: напиши это, чтобы все знали и чтоб было это точно, ибо сего требует содержание имеющего быть записанным тобою, ведь слова сии истинны и верны, тем высшим типом истины, который стоит, по слову Того же Господа, крепче неба и земли; ибо небо и земля мимоидет, словеса же Моя не имут прейти (Мф.24:35)³⁹⁵. И дальше сказал Он тайнозрителю: Совершилось, ибо закончилось все то, что некогда начато было в первом творении. Я есмъ Алфа и Омега (как уже знаем, первая и последняя буквы греческого алфавита) – начало и конец всего бытия, и потому-то в Нем и тайна всего, и разрешение, и завершение этой тайны.

Итак, к двум противоположным итогам приводит весь этот завершившийся процесс: к жизни и смерти, к блаженству и к страданию. Побеждающий наследует все, – повторяет снова Господь сущность тех, начальных, Своих обращений и призывов к церквам, – и буду ему Богом, и он будет Мне сыном. Тут все: больше, выше этого не может быть ни светлого, ни желанного, ни отрадного для человека как богоподобного существа: в свободном подвиге деятельного добра и победы над мировым злом достигает он наивысшей, неизмеримо возвышающейся и над царственностью, почести богосыновства. Напротив, диавольское богопротивление ведет за собой с необходимостью для него и богоотвержение – то отпадение от Источника жизни, которое одно и есть истинная и бесконечная смерть. Боязливых и неверных, – начинает Господь перечисление этих отвергнувших и отверженных (применительно к разразившейся тогда эпохе гонений, этого огненного испытания их веры), – скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей, и, наконец, всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою. Это – смерть вторая. Так резко и с абсолютной отчетливостью противопоставляется, а чрез это – и оттеняется взаимно в этой речи, как и в самой действительной жизни, полная противоположность участи тех и других: верных и неверных, духовно мертвых и живых. Обращает при этом на себя внимание сопричисление к последнему сонму осуждаемых грешников, повинных в особенно тяжелых, именно смертных, грехах, еще и лжецов: так страшна и опасна ложь для всякого христианина! Ибо его ложь – ложь не темного язычника, который не разбирается – подлинно, как слепец, – в словах и путях своих, но именно ведущего волю Господина своего (см.: Лк.12:47), и который уподобляется первым лжецам истории христианской, Анании и Сапфире, наказанным за то смертью, как солгавшим Духу Святому. Это – смерть вторая, как знаем мы, смерть для духа, а не тела, смерть вечного осуждения и полного омертвения и отвержения от Бога. А с этим неразрывно – и смерть вечных огненных страданий.

Таково это последнее, даваемое Апокалипсисом, удостоверение той участи, какая ожидает всех этих отъявленных и типичных, до конца установившихся в своем противлении и Богу, и святому Его закону добра и правды, грешников, убежденных делателей зла, всяческой грязи и обманов. Удел этот – будущая кара и мучения. И мучения эти, как всегда Церковь учила и учит, будут мучениями вечными.

И таким образом, учение о вечности мучений есть догмат, так что те, кто не принимают его, уже не могут признаваться православными христианами. Пусть они сами считают себя за христиан, пусть многие и другие почитают их таковыми, но мы, православные христиане, для которых обязательно принимать слово Божие так, как оно написано, признать их за своих, за сочленов Православной Церкви, уже не можем. В самом деле, ведь это не обмолвка и это не чье-то, лишь относительно для нас авторитетное, слово, но это точное выражение Самого Спасителя, Который, как мы знаем, сказал о всех отвергших Его закон любви, кои будут осуждены на Страшном Суде Его: И идут сии в муку вечную, праведницы – в живот вечный (Мф.25:46), как и перед этим, отстраняя их от Себя, Он скажет: Идите от Мене проклятии во огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его (Мф.25:41).

Но впрочем, если все мы так обязаны непререкаемо и точно признавать, что мучения грешников, на Страшном Суде осужденных, будут вечны, то в то же время нет такого безусловного обязательства в той же степени строгости и догматической силе признавать, что эти мучения для них будут и бесконечными.

А между тем всякий и немного знакомый со Священным Писанием того и другого Заветов хорошо знает, что вечность в слове Божием имеет два различных смысла. Иногда она означает вечность, так сказать, безусловную, именно бесконечную: такова и есть всеми, без всяких сомнений и разномыслий, признаваемая бесконечная вечность блаженства праведных – в бесконечном же Царстве Господа Иисуса Христа. Но есть другая вечность, и в том же языке библейском вечность длительная, и на весь свой век – период, но уже условная и относительная. Ее мы находим в целом ряде мест, относящихся к обрядовой стороне закона ветхозаветного. Таково обрезание (Быт.17:13; там же и владение потомками Авраама всей землей Ханаанской названо владением вечным. – Быт.17:8); празднование праздника Пасхи (см.: Исх.12:14); так и о праздниках Пятидесятницы, и Очищения, и Кущей строго было сказано: это – постановление вечное в роды ваши (Лев.23:21,31,41), как и день субботний (см.: Исх.31:16).

И вот, хотя в приведенном заключении беседы о Страшном Суде и сказано одинаково как о грешниках, что они идут в муку вечную, так и о праведниках, что они идут в живот вечный, и хотя большинство думает, что так это говорится и во всех других местах Священного Писания, однако мы, разбираясь в этих указаниях самого слова Божия, там находим другое.

И, во-первых, в то время как о будущей блаженной жизни мы имеем точное указание, что ей не будет конца, такого точного слова о мучениях мы там не найдем. Вечность первого типа мы видим уже в ночных видениях пророка Даниила, где говорится: Вот, с облаками небесными шел как бы Сын Человеческий (а мы знаем, что Сам Господь так и именовал Себя в Евангелии), дошел до Ветхого днями, и подведен был к Нему. И Ему дана власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили Ему; владычество Его – владычество вечное, которое не прейдет, и царство Его не разрушится. Или, как сказано было у Даниила же в объяснении сна Навуходоносора: царство, которое вовеки не разрушится... оно сокрушит и разрушит все царства, а само будет стоять вечно (Дан.7:13–14; 2:44). Еще более определенны и точны слова архангела Гавриила, которые мы уже знаем: Воцарится в дому Иаковли во веки, и Царствию Его не будет конца (Лк.1:33).

Между тем о мучениях осужденных мы имеем соотносительное выражение о мучениях только диавола, антихриста и лжепророка его в 20-й главе Апокалипсиса, где сказано, что окружившие стан святых и город возлюбленный народы Гога и Магога пожрал огонь, ниспавший с неба, а диавол, прельщавший их, ввержен в озеро огненное, где зверь и лжепророк, и будут мучиться день и ночь во веки веков (Откр.20:9–10). Если же мы обратимся к пророчествам Ветхого Завета, то там мы во многих местах ощутительно заметим эту разницу в речи их о будущем воздаянии праведным и неправедным. Особенно ясною находим мы эту разницу в таких предсказаниях будущего у пророка-евангелиста Исаии, в конце книги его. Возьмем для образца 60-ю главу: ярко и образно изображает она блаженство праведных – жителей Нового Иерусалима, города Господа, Сиона Святого Израилева, коему вместо меди будет доставляться золото и вместо железа серебро, где правителем будет мир, а надзирателем – правда. Не слышно будет более насилия в земле твоей, опустошения и разорения – в пределах твоих... Господь будет тебе вечным светом... и окончатся дни сетования твоего. И потому – не зайдет уже солнце твое, и луна твоя не сокроется... И народ твой весь будет праведный, навеки наследует землю, – отрасль насаждения Моего... Я соделаю тебя величием на веки, радостью в роды родов. Наоборот, об участи нечестивых здесь говорится коротко и общо: вот, тьма покроет землю, и мрак – народы... народ и царства, которые не захотят служить тебе, погибнут, и такие народы совершенно истребятся (Ис.60:2, 12, 14–15, 17–21). Еще определеннее читаем в обличительной к грешникам 65-й главе: по мерзости идолослужения Господь вначале называет их – дым для обоняния Моего и огонь, горящий всякий день, и угрожает: воздам, воздам в недро их. И обещая произвести от Иакова семя и от Иуды наследника гор Моих, так что наследуют это избранные Мои, и рабы Мои будут жить там (Ис.65:5–6, 9), – Господь затем грозно обращается к отступившим от Него: А вас, которые оставили Господа, забыли святую гору Мою... вас обрекаю Я мечу, и все вы преклонитесь на заклание: потому что Я звал, и вы не отвечали; говорил, и вы не слушали, но делали злое в очах Моих и избирали то, что было неугодно Мне. Посему так говорит Господь Бог: вот, рабы Мои будут есть, а вы будете голодать; рабы Мои будут пить, а вы будете томиться жаждою; рабы Мои будут веселиться, а вы будете в стыде; рабы Мои будут петь от сердечной радости, а вы будете кричать от сердечной скорби и рыдать от сокрушения духа. И оставите имя ваше избранным Моим для проклятия; и убьет тебя Господь Бог (Ис.65:11–15). Верных же и дальше утешает Он: Прежние скорби будут забыты и сокрыты от очей Моих. Ибо вот, Я творю новое небо и новую землю... А вы будете веселиться и радоваться во веки о том, что Я творю... (Ис.65:16–18). И наконец, в последней, 66-й, главе пророк предрекает: Вот, придет Господь в огне, и колесницы Его – как вихрь, чтобы излить гнев Свой с яростью и прещение Свое с пылающим огнем... произвести суд над всякою плотью, и много будет пораженных Господом. А идолослужители... все погибнут, говорит Господь (Ис.66:15–17). И затем заканчивает эту речь такими стихами о тех и других: Как новое небо и новая земля, которые Я сотворю, всегда будут пред лицем Моим... так будет и семя ваше и имя ваше... Пришедшие же на поклонение будут выходить, и увидят трупы людей, отступивших от Меня: ибо червь их не умрет, и огонь их не угаснет; и будут они мерзостью для всякой плоти (Ис.66:22,24). Применительно к этим последним словам, и в Евангелии Господь о соблазнах руки, ноги и глаза предупреждал, что виновные в этом будут ввержены в геенну, где червь их не умирает, и огонь не угасает (Мк. 9:44, 46, 48). В полное соответствие этим пророчествам, и в Апокалипсисе мы приводили уже: И дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его, будучи мучимы в огне и сере (Откр.14:10–11).

От этих точных данных слова Божия перейдем теперь к соответствующим соображениям и выводам. Как допустить вечность мучений, когда человек, живя на земле, пусть даже и все время во грехах, живет не вечно? Ведь как будто получается, что грешит он десятки лет, а воздаяние за это получает в такой длительной вечности? Основной ответ на это мы можем установить лишь тогда, когда дадим себе отчет: действительно ли закоснелый грешник – тот сын противления, о коем здесь идет речь, мучаясь за гробом, расплачивается так за прошлое, столь краткое сравнительно с таким воздаянием, и терпит эту, как чью-то месть, отплату отвне! Но всякий может сообразить, что подобного типа закосневшие во грехе отступники – до степени сознательного и упорного противления Духу истины (а о них одних сказано, что грех их не отпустится ни в сей век, ни в будущий (Мф.12:31–32), все такие сыны противления, восприяв начало смерти духовной в самое сердце свое (см.: 1Ин.5:16), останутся с ним и на том свете, абсолютно неспособные к какой-либо перемене на лучшее. Ведь жизнь будущая должна представляться нами или как то же состояние умерших, в каком они отошли туда, или же с известным движением вперед, как бы некоторым развитием, но, конечно, в том же направлении, в каком они здесь установились, ибо тела – органа и восприемника новых впечатлений для человека там у него уже нет и он должен пребывать в тех рамках жизни и настроений, в каких укрепился в свои земные дни. Ибо «время купли» – это временная наша телесная жизнь. И вот будет ли на том свете грешник стоять, так сказать, на одном и том же месте, не развиваясь и нисколько не подвигаясь вперед, или, что верней, будет идти по прежнему направлению в своем развитии дальше – все равно, он по существу останется тем же типом, тою же личностью, какой он был при смерти, – хорошею или дурною, злою или доброю. Для тех, кто унес с собой в загробный мир семена добра, пусть и немногие, пусть и некрупные, есть еще надежда, ибо проповедь о Христе, знаем мы, уже со времен Иоанна Предтечи и Самого Спасителя (см.: 1Петр.3:19–20) имеется и во аде, и всякий, кто от истины, по слову Спасителя, слушает гласа Его (Ин.18.37), как, например, те добрые из язычников, которые потому лишь не уверовали на земле, что не слышали Евангелия Его. А для верных есть надежда на молитвы Церкви о них. Иное дело – для сынов противления, для всех умертвивших себя грехом к смерти (1Ин.5:16). По-нашему говоря, они и через сто, и чрез тысячу лет останутся все теми же, какими здесь были: Иуда – Иудой, Арий – Арием, циники разврата – теми же циниками и лжеучители сознательного прельщения – теми же сынами лжи и эгоизма.

А с другой стороны, дают ли себе отчет те, которые хотят быть милосерднее Господа Бога (ср.: 3Ездр.5:33) и настаивают на обращении и на прощении таких закоренелых грешников: а что именно значит такое прощение?! Как представляют они реально перемену их участи? В христианском учении, знаем мы, в потустороннем мире два противоположных состояния: или блаженство с Богом в раю, или мучение с диаволом во аде. Итак, если они, эти, по типу своему, подлинные исчадия ада, будут прощены, это в данном случае равносильно тому, что они будут приняты в рай, т.е. перейдут в блаженство богообщения, каким представляет учение христианское будущее блаженство праведных. Но прежде всего, как думают эти доморощенные богословы: захотят ли сами эти грешники такого блаженного состояния?! Иначе говоря: те, кто при жизни ненавидел все чистое, все подлинно христианское; кто не только кощунствовал на словах (это может быть и грехом неведения, и тогда, по прямому слову Господа, будет прощено. – См.: Мк.3:28; Мф.12:31), но хуже того: кто в сердце своем воспитал прямое отвращение от всего, что хоть сколько-нибудь отзывается святостью и угождением Богу, – могут ли они пожелать этим самым сердцем того самого, что они так ненавидели, чему упорно и сознательно всю жизнь противились?! Нет, говорит Евангелие, не могут. Такое развращение сердца, такая свободная и сознательная хула, по точному слову Спасителя, не простится не только в сей век, но и в будущий (как мы уже читали. – Мф.12:31–32).

И в самом деле: состояние души такого грешника нельзя признать ничем иным, как полным духовным мраком и подлинным холодом смерти. И в этом случае нам поможет сравнение из мира физического. Мы знаем, что в этом физическом мире невозможно, прямо немыслимо, чтобы свет какой-нибудь соединился со тьмою: нет, иначе он перестанет быть светом, понятно почему: тьма есть не что иное, как отсутствие, как отрицание света; и обратно, свет есть устранение, есть отрицание тьмы. Но Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы (1Ин.1:5). И наоборот, грех есть тьма, в коей нет никакого света, иначе это уже не будет грех. Отсюда и грешник есть сын тьмы, как и сын диавола (см.: Ин. 3:19–20; 8:44), именно тот грешник, о коем мы ведем здесь речь, – закоснелый, упорный, богоненавистничающий, соделавший сам свою природу подобной сатане. И действительно, как и писал ап. Павел: Кое общение свету со тьмою, Христу с Велиаром? (2Кор.6:14–15)³⁹⁶ Яко исчезает дым, да исчезнут, яко тает воск от лица огня (Пс.67:3), – возглашаем мы в торжественных песнопениях Пасхи – и о беззакониях, и о таких на отличие нечестивцах и диаволоподобных грешниках. И мы знаем, что учение о прощении таких сынов погибели, и в особенности отца их диавола, давно уже осуждено Церковью в связи с ересью Оригена, на V Вселенском соборе – или на Юстиниановом, ему предшествовавшем.

Но если для сатаны, антихриста и лжепророка и подобных им активных насадителей зла и греха мы, согласно 10-му стиху 20-й главы, признаем мучения их вековечными, в полном смысле слова – до бесконечности, то относительно других грешников, хотя бы даже и повинных в грехах великих и тяжких, пусть и на долгое время своей жизни, мы не считаем это столь же твердо установленным. И в особенности – грешников, так сказать, пассивного типа, тех, что не стремились соблазнять, а напротив – сами поддавались соблазну (не говорим уже о тех, кто грешил по слабоволию, тем паче – неведению). Пусть даже дошли они до состояния полной греховности, до утраты всяких признаков богоподобия. Ибо знаем уже мы, что есть «отпущение грехов» и в будущем веке. И не можем мы не считаться с приведенными выше словами пророка Исаии, где так психологично изображается неизбежное для законченных грешников страдание их в будущей жизни, и именно в сопоставлении с блаженством праведных, но где затем сказано: И убьет тебя Господь Бог (Ис.65:15). Да, не могут не страдать в загробном мире все те, кто прилепил свое сердце до конца к этим стихиям чувственности. Там ведь нет ни сладких яств, ни крепких напитков, ни других услад грехолюбивой плоти. А душа ведь там живет, а привитые ей вкусы говорят, требуют, мучают этого грешника. И вот, действительно, он должен голодать – в то время как чада духа будут все больше и больше насыщаться; он будет скорбеть и скрежетать зубами в бессильной ярости своей... и конечно, не от одних угрызений совести будут происходить там эти духовные и внутренние мучения осужденных: ведь едва ли могут быть сильными угрызения совести у тех, кто и при жизни по справедливости аттестовался бессовестным! Нет, точить их будет внутри неутолимая, бессильная злоба, и всепожирающая зависть, и безотрадное отчаяние, которое один раз уже послало Иуду на самоубийство. Однако там убить себя самому уже невозможно. Но потом представляется для нас допустимой и мысль о прекращении самого данного индивидуального бытия их – когда выжжется будущим огнем в них все то, что некогда восприняли они как жизнеспособное, а затем извратили в богопротивное. Тогда, действительно, быть может, они и угаснут, как потухает лампада, в которой выгорело масло, о чем и сказал пророк Исаия приведенными выше словами: И убьет (их) Господь, ибо мертвого второю смертью, смертью духа, воскресить невозможно... И о том же, может быть, говорит и псалмопевец в псалме 91-м в день субботный – первом из ряда псалмов с ярко выраженными чаяниями эсхаталогическими (ср.: Пс.95:10 и далее, особенно: яко грядет судити земли, судити вселенней в правду, и людем истиною Своею. – Пс.95:13). Наблюдая, как прозябóша грешницы яко трава, и проникоша ecu делающии беззаконие, он пророчески восклицает: яко да потребятся в век века. Ты же Вышний во век, Господи... Яко се врази Твои погибнут, и разыдутся вси делающии беззаконие (Пс.91:8–10). И тогда – трупы их (конечно, символически) останутся как бы у входа в Царствие Небесное; тогда и дым их мучений – след их – прежде всего в соответствующих воспоминаниях, да в полезных противопоставлениях им пути правды и добра, единственно ведущего к блаженной жизни, а затем и в каких-то иных, высших, неведомых нам пока, небесных результатах, как бы в отражениях того, что было ложным в их прошлой жизни, – все это, как дым от угасающего огня, будет восходить во веки веков.

Но это – лишь гадательно, и это – только наше личное богословское мнение, ни для кого не обязательное, ни для кого не авторитетное. Авторитетное же и обязательное одно: не только отец греха диавол и, так сказать, воплощения его – антихрист и лжепророк, но и все вообще осознанно закоренелые грешники, все, приобретшие антихристову печать на чело и руку, а также и в сердце, и во всю природу свою, сыны противления, – все они пойдут в огонь вечный, уготованный диаволу и аггелом его (Мф.25:41), где плач и скрежет зубов (Мф.24:51; 25:30), и где червь их не умирает, и огнь не угасает (Мк.9:44). Пойдут они на весь тот, грядущий век, век воздаяния. Если же кто спросит, а что же будет потом, то об этом, как мы уже знаем, спрашивал некогда один из великих пророков, угодников Божиих, в похвалу от Него названный мужем желаний, – спрашивал, но получил ответ: Иди, Даниил; ибо сокрыты и запечатаны слова сии до последнего времени. Так, запечатанными и недоведомыми для нас, остаются они и по наши дни. А вот когда в горниле последних искушений многие очистятся, убелятся и переплавлены будут, нечестивые же пребудут в своем нечестии, т.е. когда настанет это самое последнее время, именно подойдет пора «жатвы», тогда откроется это все. Но не уразумеет сего никто из нечестивых (при всей их внешней мудрости, при всех их календарных придумываниях и выкладках), а мудрые уразумеют... А ты, – закончил свою речь Даниилу ангел, – иди к твоему концу, и упокоишься, и восстанешь для получения твоего жребия в конце дней (Дан.12:9–10,13). Так, в смирении, не востязуя превышающего скромные наши силы, должны мы преклониться пред волей Всевышнего, ибо запечатано сие и сокрыто до последнего времени... (Дан.12:4, 9). Однако, возвратимся к дальнейшему обследованию текста 21-й главы.

9–14. И пришел ко мне один из семи Ангелов, у которых было семь чаш, наполненных семью последними язвами, и сказал мне: пойди, я покажу тебе жену, невесту Агнца. И вознес меня в духе на великую и высокую гору и показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога: он имеет славу Божию; Светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному; он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов, на воротах написаны имена двенадцати колен сынов Израилевых: с востока трое ворот, с севера трое ворот, с юга трое ворот, с запада трое ворот; стена города имеет двенадцать оснований, и на них имена двенадцати Апостолов Агнца.

Описываемое здесь созерцаемое в духе, с величественно­возвышенной горы, видение Иоанна представляет собой вид как того же Нового Иерусалима, так и вообще Христовой Церкви, являемых здесь под образом не только города, но и крепости, охваченной со всех сторон высокими стенами. Стены эти имеют в себе двенадцать ворот, по ясному соответствию двенадцати апостолам, проповедью своею насадившим на земле Церковь, причем ворота эти обращены на все четыре стороны горизонта – несомненно, в знак того, что доступ в Церковь был свободен для всех, открыт был для всех четырех сторон земного мира. Двенадцать ангелов на воротах св. Андрей определяет как «содействующих апостолам, начальственных и более близких к Богу по приближению в ведении и святости». «Ибо, – добавляет он, – если мы веруем, что за каждым из верных следует Ангел Хранитель, тем с большей уверенностью должно предполагать, что основателям Церкви и сеятелям евангельского учения споспешествуют в евангельской проповеди первейшие из ангелов. Имена колен духовного Израиля написаны на апостольских входах так, как и имена чувственного были написаны на нарамнике древнего по времени архиерея. Ибо настоящее писание чрез имена сии свидетельствует об апостольском попечении о верных, как сказал о себе и апостол, что он печется о всех церквах и что сердце его расширено и вмещает всех, кого он породил благовествованием (см.: 2Кор.6:11–12; 1Кор.4:15)».

Стих 14: основания стены – «блаженные апостолы, на которых утверждена Церковь Христова, имена сих написаны на них, как бы на вывесках, для научения читающих»³⁹⁷. Нельзя не оттенить здесь, что, по ясному смыслу этого места, у Церкви, в этом богоустановленном и словом Божиим отмечаемом устройстве ее, иных оснований из людской среды нет, кроме этих двенадцати апостолов, из коих все одинаково камни этого, из людей созидаемого, фундамента, восходящего над краеугольном камнем Христом, как Иоанн и Андрей, так и Петр и Иаков (и вопреки заблуждениям католиков, Петр – в той же мере, как и другие апостолы).

15–18: Говоривший со мною имел золотую трость для измерения города и ворот его и стены его. Город расположен четвероугольником, и длина его такая же, как и широта. И измерил он город тростию на двенадцать тысяч стадий; длина и широта и высота его равны. И стену его измерил во сто сорок четыре локтя, мерою человеческою, какова мера и Ангела. Стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу.

Измерение города, производимое мерою человеческою, очевидно, должно показать нам, с одной стороны, всю грандиозность и необъятность этого города святых, причем по пространству его можно судить о бесчисленности наполняющих его обитателей (12 тыс. стадий, согласно со счетом Андрея Кесарийского, 108 тыс. сажен, или 2160 верст в каждую сторону). А ведь город представлял в измерении своем равносторонний четвероугольник – и не квадрат, а куб. С другой – ту предопределенность от Бога, стройность, строгую пропорциональность и гармонию во всем, которые свидетельствуют о совершенстве и внешнем, а равно и о Премудрости и величии Устроителя его. При этом, как отмечает Яковлев, «более всего нас удивляет состав цифр в вычислениях ангела. Он совершенно однообразен: например, 12 патриархов, 12 апостолов, 12 ангелов, 12 оснований, украшенных 12 дорогими камнями, 12 верст, 12 тыс. стадий и 144 локтя, число, равное квадрату 12. Не означает ли это однообразную стройность всех дел и устроений Божиих, при чудесном, неисчислимом и необъяснимом их разнообразии?» И не должны ли мы и здесь в чувстве благоговейной радости о славе и величии Сотворшаго вся (Прем.9:1) преклониться пред Премудростью и Всемогуществом Его, подобно тому как не может благоговейно не прославлять Его за чудно премудрое устройство всего окружающего нас видимого, физического, мира всякий разумный человек. Необъятно грандиозна, дивногармонична и величественна эта вселенная, непостижимая для ума человеческого в этой бесконечности своей. Но это только оболочка, это как бы материал и обиталище для еще более дивного, необъятного и неизмеримо более богатого и разнообразного мира невидимых духовных существ, в своем высшем космосе, в своем разумном устроении и гармонии представляющих еще большую стройность, еще большее единение, согласие, беспредельно многообразную и полную светлым и всегда радостным содержанием, осиянную лицезрением Творца, сознательную, выше чем разумную жизнь. Но в физическом порядке, знаем мы, бывают и перемены, и расстройства, и катастрофы, хоть железными и неизменными признаются наукой законы его. Ибо преходит образ века сего (1Кор.7:31), ветшают его стихии: Небо и земля мимоидут, сказано Божественным Устроителем их. Зато – словеса Его не могут прейти... (Мф.24:35) и с ними-тο, до степени противоположности, более устойчивым и прочным является и весь тот духовный мир, к коему относятся они, ибо засвидетельствовал Сам Господь: Слова Мои дух суть и живот суть... (Ин.6:63).

И вот, отмеченная г. Яковлевым столь характерная точная и повторяющаяся определенность и упорядоченность в образах этого духовного мира и говорит нам о такой устойчивости, согласованности и высшей законосообразности того мира, который есть и мир свободы и живой личной отзывчивости на все веления и мысли своего Творца и Отца. И не даром в молитве, заповеданной нам Спасителем нашим в Божественном ведении Его, читаем мы всегда: Да будет воля Твоя, я ко на небеси, и на земли. Ибо на небе том воля Его исполняется всегда и до конца: и в этом жизнь, в этом блаженство и светлая, богатейшая сокровищница для исполняющих всякой радости, света и блаженства. И – о, хотя вмале, хотя бы, понуждаемый всеми этими испытаниями от Бога направляемой жизни, устремился бы, поднялся бы и этот наш мир земной – туда, ropé, к этой единственно светлой и разумной, действительно достойной нашей богоподобной природы, всепокрывающей, всеутоляющей, всеутешающей, подлинно христианской, истинно прекрасной жизни!..

«Не останавливаясь на внешнем описании города, мы, – продолжает он, – обратим наше внимание на внутренний его смысл; а он отчасти объяснен самым пророчеством, например на двенадцати воротах города написаны имена двенадцати израильских патриархов, а на двенадцати основаниях – имена двенадцати апостолов³⁹⁸. Вот ясное указание, что каждая черта описания святого города имеет значение не то, которое выражают буквы, но сокровенное и духовное.

Под именем святого города мы понимаем жилище славы Божией (стих 11-й), т.е. и Самого Бога, и святых Его (стих 3-й). Какой же может быть предел там, где живет Беспредельный? И в то же время святой город, по словам описания, имеет стены из драгоценного камня – ясписа (стих 18-й). Спрашивается: что означает этот яспис? Мы видели из стиха 3-го 4-й главы, что цветом ясписа и сардиса означен вид Господа Бога, и в одиннадцатом стихе рассматриваемой 21-й главы читаем, что «свет ясписа кристалловидного освещает город, имеющий славу Божию»; а потому и заключаем, что стена Царства Божия есть неосязаемый чувствами нашими предел, устроенный могуществом и мудростью Бога, или самое могущество и мудрость Божия, недоступные никаким другим силам, ограждающие селение славы Божией» (Яковлев)³⁹⁹.

И далее г. Яковлев продолжает: «Внутренность описываемого города и улица – все из чистого золота, подобного прозрачному стеклу. Не говорится в пророчестве ни о каких построениях города, ни о фигурных каких украшениях или искусственных изделиях, – одно только чистое, прозрачное. Такого золота в мире нашем нет; это особенная, чудесная какая-то стихия, наполняющая и украшающая город, в которой непостижимо слиты и понятия блеска, чистоты, прозрачности и драгоценности». Если все это мы примем за иносказание (каково оно и есть), то что может быть светлее, чище, яснее и драгоценнее святости? «И бо святость лица или места есть совокупность всех красот и драгоценностей духовных. Она точно чистое золото, проникнутое лучом Божиим и потому прозрачное»⁴⁰⁰.

Отметим дополнительно еще одну частность: измерение города производилось а) ангелом и б) золотою тростью. И то, и другое указывает на важность производимого дела, в свою очередь зависящую от ценности того, что подвергалось такому измерению, т.е. нового Иерусалима – прославленной Церкви Христовой.

19–21: Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое – яспис, второе – сапфир, третье халкидон, четвертое – смарагд, пятое – сардоникс, шестое – сердолик, седьмое – хризолиф, восьмое – вирилл, девятое – топаз, десятое – хризопраз, одиннадцатое – гиацинт, двенадцатое – аметист. А двенадцать ворот – двенадцать жемчужин: каждые ворота были из одной жемчужины. Улица города – чистое золото, как прозрачное стекло.

В объяснении тех знаменований, какие символизировались здесь этими двенадцатью различными камнями, мы обратимся, за неимением выбора, к толкованию св. Андрея, не потому, что считаем его вполне состоятельным и верным, но потому, что некоторую уясненность таинственным и пока еще необъяснимым указаниям видения оно все же нам дает и особенности перечисляемых там камней в знаниях своего времени оттеняет... «Основание первое – яспис. Ясписом, по цвету, подобно смарагду, зеленоватым, правдоподобно обозначен верховный Петр, носивший на теле мертвость Христову, показавший непрестанно цветущую и неувядаемую любовь к Нему и теплою верою наставивший нас на место злачное. Второе – сапфир. Подобным небесному телу сапфиром, из которого, говорят, бывает и лазурь, означается, думаю, блаженный Павел⁴⁰¹, восхищенный даже до третьего неба (2Кор.12:2) и покоряющихся ему привлекающий туда же, где и сам имеет жительство (см.: Флп.3:20). Третье – халкидон. Этот камень в первосвященническом нарамнике не носится, а носится анфракс, который здесь не упомянут. Посему нужно думать, не анфракс ли назвал святой таким именем. Анфраксом (т.е. углем) называется блаженный Андрей апостол, возжженный углем-Духом. Четвертое – смарагд. Смарагдом, имеющим зеленый цвет, питающимся елеем и от него получающим блеск и красоту, обозначается проповедь евангелиста Иоанна, божественным елеем умягчающего происходящее в нас от грехов сожаление и уныние и драгоценным дарованием богословия дарующего нам никогда не ослабевающую веру. Пятое – сардоникс. Вероятно, что сим камнем, имеющим цвет блестящего человеческого ногтя, обозначается Иаков, прежде других претерпевший за Христа телесное умерщвление, на что и указывает ноготь, не испытывающий боли при обрезывании. Шестое – сардий. Оранжевым по цвету и блестящим сардом, целебным при опухолях и язвах от железа, обозначается, думаю, красота добродетели блаженного Филиппа, просвещаемой огнем Святаго Духа и врачующей душевные язвы прельщенных, получаемые ими от уязвления диаволом. Седьмое – хризолиф. Блестящим, подобно золоту, хризолифом обозначается, быть может, Варфоломей, блистающий многоценными добродетелями и Божественною проповедью... Осмое – вирилл. Сим камнем, имеющим цвет моря и воздуха, обозначается, полагаю, Фома, совершавший дальнее путешествие для спасения индийцев. Девятое – топазий. Черным, по цвету подобным анфраксу, топазом, источающим, как говорят, целебный млекообразный сок, целебный для страждущих глазными болезнями, может обозначаться душа блаженного Матфея, которая, быв объята Божественною ревностью и украшена пролитием крови за Христа, врачует Евангелием слепых сердцем и напояет млеком новорожденных в вере. Десятое – хрисопрас. Хрисопрасом, превосходящим по блеску самое золото, обозначается блаженный Фаддей, который Авгарю, царю Эдесскому, благовестил означаемое золотом (хрисос) Царство Христово и мертвость в нем, знаменуемую прасом. Первоенадесятъ – иакинф. Лазоревым, или небовидным гиацинтом, правдоподобно, обозначается Симон как ревнитель Христовых дарований, имеющий небесное мудрование. Второенадесятъ – аметист. Багряным по цвету аметистом обозначается Матфий, удостоившийся Божественного огня при разделении языков и за пламенное влечение благоугождать Избравшему заменявший место отпадшего»⁴⁰² (т.е. Иуды).

Нечего, думается, и говорить, что эту символику мы не считаем установленной твердо и для кого-либо обязательной, ибо и сам св. Андрей смотрел на нее совершенно иначе. «Заимствовав сие, – говорит он, – из сказанного о камнях святым Епифанием в применении к начальникам колен Израилевых, мы, для упражнения читающих, повторяем здесь как предположения и гадания об истине, известной только одному Открывшему сие.

Во всяком случае истинно, что основания и драгоценные камни суть апостолы, обладающие свойствами один одного, другой иного камня, а все вообще отличительным и лучшим во всех камнях. Посему предложенные рассуждения прошу не считать как бы насильно измышленными. Ибо указанием частных свойств добродетели каждого из апостолов мы не отвергаем их общности и единства, но желаем только раскрыть всецелое тождество, соединяющее их между собою наподобие цепи»⁴⁰³.

Кроме анфракса, из камней ветхозаветного нарамника опущены лигурий, ахат и опихий и заменены, как мы видели, сардоником, хрисопрасом и гиацинтом. «Без сомнения, – говорит г. Яковлев, – этому изменению есть причина, но нам непонятная; а между тем слишком понятным и ощутительным представляется нам удивительное согласие сих знамений Ветхого и Нового Заветов. Двенадцать родоначальников народа Божия были для него драгоценностью. Не в высшей ли степени драгоценны двенадцать же новых родоначальников также народа Божия, образовавшегося из всех племен христианских? Если нагрудник с именами древних патриархов, вырезанными на вышесказанных дорогих камнях, был так важен, что первосвященник, когда входил во Святое, должен был иметь его на себе: да возмет, сказано, Аарон имена сынов Израилевых на слове суднем на персех, входящ во Святое на память пред Богом (Исх.28:29), то столько же или еще более важны для каждого христианина имена новых патриархов, святых апостолов, которые он должен носить вырезанными не на камнях, а на сердце, когда обращает молитвы к Спасителю Господу Богу»⁴⁰⁴. А отсюда не менее важно и прямо христиански необходимо, чтобы Церковь истинная действительно была апостольскою, ибо как израильтянином был лишь тот, кто происходил от того или другого из двенадцати родоначальников всей этой ветхозаветной Церкви – двенадцати сыновей Иакова, так и еще более нужно, чтобы члены новозаветной Церкви – Нового Израиля – происходили верою своею, учением и всем строем Церкви своей от двенадцати апостолов, которые отсюда и названы основаниями Церкви и ее драгоценными камнями. И потому-то и в нашем христианском богослужении мы постоянно слышим воспоминание св. апостолов, день же памяти каждого из них отмечается в богослужении нашем как праздник церковный.

Каждые ворота, далее, представлялись в видении тайнозрителя состоящими из одной жемчужины, очевидно небывалой по величине и исключительной по своей ценности, подобно тому как в Евангелии Господь и все Царство Небесное уподобил одной жемчужине (см.: Мф.13:45–46). Несомненно, и здесь указанием этим символизируется исключительное значение для нас нашего вступления в Церковь Христову. «Каждый вход, каждая дверь или ворота в Царство Божие есть драгоценность, бесценная жемчужина, несравнимая ни с какими редкостями и драгоценностями земными. Ибо, переступивши шаг один за сии таинственные двери, праведная душа насладится всеми услаждениями блаженной жизни» (Яковлев)⁴⁰⁵.

22–27: Храма же я не видел в нем; ибо Господь Бог Вседержитель храм его, и Агнец. И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего; ибо слава Божия осветила его, и светильник его – Агнец. Спасенные народы будут ходить во свете его, и цари земные принесут в него славу и честь свою. Ворота его не будут запираться днем, а ночи там не будет. И принесут в него славу и честь народов; и не войдет в него ничто нечистое, и никто преданный мерзости и лжи, а только те, которые написаны у Агнца в книге жизни.

Что такое храм? По слову Самого Господа, это дом молитвы и дом Отца Небесного (см.: Мф.21:13; Мк.11:17; Лк.19:46; Ин.2:16). Это – Его место (см.: Ис.56:5; 3Цар.8:29), выделенное для сего на земле, где мы, постоянно изменяющие Ему и в жизни своей, так сказать, уходящие от Него, приходим к Нему и предстоим пред лицом Его, вознося уже к Нему свое сердце (ср.: Имамы ко Господу)⁴⁰⁶ и принося свои молитвы. Спрашивается: будет ли нужда в таком храме там на небе? И конечно, мы должны сказать: нет, так как весь город святой, без единого пятна, без единого, говоря по земному, аршина или вершка, будет всецело Его местом, Его скинией – жилищем, общим у Него с возлюбленными чадами Его. Нет, больше того: «Он Сам – и храм святых, и обитатель, по обещанию, в них живущий и ходящий (см.: 2Кор.6:16)»⁴⁰⁷.Точно так же и солнце, и луна, вообще светила небесные, нужны нам теперь для освещения, потому что без них земля наша и все мы сами окутаны были бы непроницаемым мраком. Но какая нужда в них там, где вечно сияет Солнце Правды – Христос Бог наш и вся Троица?! Знаем мы из видений святых (например, преп. Серафима), что уже для наших чувственных глаз при свете сияния Божественного самый свет солнечный бывает как свет слабого светильника, желтоватый, а не ярко-светлый; но ведь это – лишь приспособление к нашей немощи, лишь отражение того высшего и истинного, духовно-небесного, света. Там же, в горнем будущем Иерусалиме, слава Божия осветит его в истинной своей природе, в той степени яркости и силы, которых мы теперь и представить не можем. И митр. Филарет даже в добавочных словах Апокалипсиса: и светильник его Агнец – видит указание на «некоторое снисхождение и умерение света неприступного», ибо «сие совершает там, – говорит он, – открытый свет Богочеловека Иисуса, Который Своим человечеством низводит и умеряет свет Божества, а Своим Божеством просвещает и блаженнотворит человечество» (из слова на освящении градо-клинского соборного храма)⁴⁰⁸.

Стих 24-й указанием своим, что во свете этом будут ходить спасенные народы, еще раз подтверждает светлую нашу надежду на то, что не только нарочитые угодники Божии – ведомые святые Ею, но и великое множество вообще не изменивших Ему христиан тем или другим путем, рано или поздно, сразу ли после телесной смерти или и после известного срока пребывания в преисподней, по молитвам Церкви о них, но все спасутся, кроме лишь тех, кои повинны грехом богопротивления и упорного и сознательного закоснения.

Еще одна особенность данного места заключается в том, что дважды здесь сказано о том, что принесена будет туда, в горний Иерусалим, в Церковь торжествующую, слава и честь сначала царей земных, затем и самых народов. Конечно, усугубление это не случайно и призывает нас глубже вдуматься в него.

Несомненно, что, разумеется здесь не земная наша слава, знакомого хорошо всем нам типа, не триумфы, не популярность, не памятники рукотворные. Недаром ведь Господь в похвалу своим апостолам ставил их отвержение миром: Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир (Ин.15:19). И о Себе, мы знаем, Господь сказал: Славы от человек не приемлю (Ин.5:41), и это является законом и для нас. И понятно почему: ведь слава эта – дым, мираж, видимость одна. И в то же время слава эта – поблажка эгоизму и гордости человеческой, т.е. определенная помеха для спасения. И наконец, эта слава всегда связана с человекоугодием, а знаем мы слово апостольское: Аще бо бых еще человеком угождал, Христов раб не бых убо был (Гал.1:10). Нет, неоспоримо, что Богу принести можно лишь то, что действительно ценно и прочно, только то, что является правдой и подлинною честью для христианина. Мы знаем славу ап. Павла; и сам он писал, что соблюдается ему венец правды, который воздаст ему в день он Господь, Праведный Судия (2Тим.4:8)⁴⁰⁹. Итак, венец этот, явная и заслуженная у апостола подвигом добрым слава будет ему воздана Самим Христом; и несомненно, она-то и относится в первую очередь к той славе, которую «принесут с собою» в Новый Иерусалим «победившие» обитатели его. Туда же будут принесены венцы мучеников и мучениц, нимбы мужей богоносных, величие патриархов, христоподобная прославленность истинных пастырей, начиная с вселенских церковных светил. И не должны ли мы в этом случае в первую очередь отнести к приносящим честь свою туда царям опять-таки апостолов Христовых, тех, кто воссядет на Небесных престолах (значит – как цари) и в самом славном Втором пришествии Его?! Так, с полными руками предстанут туда как щедрые дарители на земле все те, кто собирал себе, в подвигах добродетели христианской, сокровищницу на небеси. А среди них, конечно, и внешне царствовавшие здесь – так, как Константин Великий и Равноапостольный Владимир или Александр Невский, сумевшие самое царственное служение свое сделать разновидностью все того же великого и совершеннейшего подвига христианского. Честь же и слава народов (отдельно) указывается здесь, можно думать, потому что ведь и у каждого народа есть свой собственный тип, и именно тип духовный, положительный или отрицательный – в зависимости не только от постановки исторической жизни, но и проникающих данную нацию стремлений. И вот земная, по типу, слава их также проходит с шумом, ибо и при большом, внешнем треске ее она, рождаясь в пустоте и от пустоты, впусте и проходит. Но есть и иная слава в них – слава общенародного доброделания, народных заслуг (как высмеиваемые теперь пошлостью человеческой подвиги любви христианской в освобождении братьев-славян русскою кровью). Та слава, несомненно, воспомянется пред Богом и пойдет и в вечный Небесный Иерусалим. Недаром обреченная на гибель Сербия такою благодарною памятью прославляет царя-мученика за спасение свое.

Ворота его не будут запираться... Нужно себе представить, чем являлось это запиранье ворот в те времена, когда в них была реальная нужда и порождений ею всеобщий исторический обычай. Это – постоянное ожидание врагов и опасности; это – наглядное выражение давящей стесненности, ограниченности, невозможности выйти на ширь, простор и свободу. И вот то же самое, говорят нам люди духовного опыта⁴¹⁰, бывает и в самочувствии грешника, которого сковал и оседлал порок и у которого даже на глаза от предрассудков и пристрастий порочных налегли и не дают видеть по сторонам неустранимые шоры⁴¹¹. А там, в небесных обителях, напротив, вечная свобода, необъятная ширь и простор; там – бесконечные горизонты и возможности для всякого жизненного развития, для утоления всех запросов, всех стремлений, всякой деятельности нашего богоподобного духа⁴¹². «День же будет там, а не ночь, потому что ночь определится для грешников»⁴¹³, – добавляет св. Андрей Кесарийский.

Стих 27: И снова подчеркивается, что войдут в этот великий и святой Божий город только те, кто этого достоин, – которые записаны у Агнца в книгу жизни, и этим еще раз отстраняется заблуждение всех тех, которые хотели бы ввести туда и диавола, и диаволоподобных богопротивников из нашего человеческого рода. Совершенно ясная и прямо необходимая по соображениям здравого разума истина эта еще более отчетливо и точно утверждается здесь и по самому тексту в прямом приложении ко всему этому разряду грешащих: И не войдет в него (в Иерусалим) ничто нечистое, и никто преданный мерзости и лжи. Можно ли еще отчетливей и лучше обозначить этот, недопускаемый к блаженству, сознательно беззаконный тип?! Не просто ведь сказано: грешащие ложью и подобными видами греха или даже мерзости нравственной. Нет: оттенено – преданные мерзости, преданные – значит, сердце свое отдавшие мерзости лжи, и именно потому, что по природе, по типу своему духовно-нравственному, они уже навеки выявили в себе эти отрицающие свет мрак и тьму, эту нечистоту как таковую. И тогда – действительно, как мы уже и приводили: Кое общение свету со тьмой; Христу с велиаром?.. (См.: 2Кор.6:14–15.)

22-я, последняя глава опять теснейшим образом примыкает к предыдущей 21-й главе, в особенности в пяти первых стихах своих. И предмет описания тот же (Новый Иерусалим), и характеризующие его признаки так близко подходят к предшествующим, а частью даже их повторяют.

1–5: И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца. Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающие на каждый месяц плод свой; и листья дерева – для исцеления народов. И ничего уже не будет проклятого; но престол Бога и Агнца будет в нем, и рабы Его будут служить Ему. И узрят лице Его, и имя Его будет на челах их. И ночи не будет там, и не будут иметь нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, ибо Господь Бог освещает их; и будут царствовать во веки веков.

В продолжающемся, как мы сказали, описании Иерусалима здесь уже больше оттеняются те стороны, в коих обнаруживается жизнь обитателей его. И прежде всего отмечается то полное удовлетворение всех духовных потребностей, которого никогда ни один человек не имеет в настоящей нашей земной жизни. Удовлетворение это изображается, в первую очередь, как утоление жажды водою жизни, которая целою рекою изливается от Престола Бога и Агнца, являясь светлою, как кристалл. Конечно, образ этот полностью отсылает нас к известным евангельским словам Иисуса Христа: Аще кто жаждет, да грядет⁴¹⁴ ко Мне и пиет. Веруяй в Мя, яко же рече Писание, реки от чрева его истекут воды живы (Ин.7:37–38). И так как там же евангелист Иоанн дает разъяснение, что сказал это Господь о Духе Святом, Его же имеяху прияти⁴¹⁵ верующии (Ин.7:39), но уже – по прославлении Его, т.е. после того как посланный Им от Отца Дух Святой в день сошествия Своего откроет благодатную жизнь Святой Церкви, то отсюда эта, указываемая в Апокалипсисе, полнота и обилие вод живых, вне всяких сомнений, символизируют столь же полное и обильное напоение Его же живоносными, бесконечно возращающими благодатными струями, для коих и обилие дарований у самих святых и праведных в пору земной жизни было лишь предначинанием, только посильным приготовлением для такого восприятия ее (этой полноты. – Ред.) – еще в условиях бренной плоти. То же насыщение полнотою Божественного общения изображается, далее, и под видом растущего по берегам той реки древа жизни. Апокалиптический образ плодоношения этого древа на каждый месяц, конечно, говорит о постоянстве, так сказать регулярно частом восприятии этой блаженной пищи духовной в полное соответствие земному нашему причащению Святых Христовых Таин. Таким образом, в этом и указуется исполнение в превысшей мере того молитвенного желания и каждого из нас, и всей Церкви духовно алчущих, о котором, как уже говорилось выше, воспеваем и возглашаем мы так много: О Пасха велия и священнейшая, Христе... Подавай нам истее Тебе причащатися, в невечернем дни Царствия Твоего. Таким образом, в этом древе жизни символизируется будущая вечная и блаженнейшая Тайная Вечеря, о насыщении коей, знаем мы, Господь предвозвещал на Сионской Своей вечере – пред Своими страданиями (см.: Лк.22:15,18) и для которой земное причащение – только прообраз.

«Листья древа жизни, т.е. Христа, – по толкованию св. Андрея Кесарийского, – означают тончайшие, превысшие и пресветлые разумения Божественных судеб, но как бы еще лишь приводящие к тому полному восприятию древа жизни в плодах его, а эти “плоды его” есть совершеннейшее общение, открываемое в будущем веке. Эти листья будут во исцеление или во очищение неведения тех народов, которые стоят низшими в делании добродетелей. Ибо ина слава солнцу, и ина слава луне, и ина слава звездам (1Кор.15:41), и многие обители у Отца (Ин.14:2)⁴¹⁶ – для того, чтобы, по характеру дел каждого, одного удостоить меньшей, а другого – большей светлости»⁴¹⁷. Плодами будут питаться в раю Богообщения все (как никого не отстраняла вечеря Евхаристии и в земные дни). Листья же обозначают как бы низшее питание, ибо они не для первенцев избранных, достигших уже совершенства и в нем полноты восприятия Своего Владыки, а для масс народных, прощенных и лишь теперь на Брачной вечери Сына (см.: Мф.22-я гл.) усовершаемых и все как бы не до конца еще исцеленных, ибо они в восполнении былого своего несовершенства, а также и неоздоровленных еще немощей своих в этих благодатных листьях все еще будут нуждаться.

И всяка анафема не будет ктому. «Анафема, т.е. отлучение, по разъяснению св. Андрея, – в коренном значении слова άνάθεμα понимается двояко: или как для многих недоступное, но предоставленное одному Богу или же как неприкосновенное для всей твари и святых сил и отнесенное и связанное диаволу по причине окончательного отчуждения от добра. Думаем, что анафема здесь сказано в усиленном значении, ибо сие не полагается, но отлучается, будучи подчиняемо диаволу и на попрание осуждаемо. Сего проклятия в этом городе не будет»⁴¹⁸. Будущая Церковь не такова, как теперь: она будет уже Церковью только избранных и верных, а не вообще званых, какою является она от времени Первого пришествия Христова и по сии дни; и кроме достойных, в ней уже никого ни быть, ни числиться уже не может (и в этом – опять указание нам, что иной и противоположный тип, т.е. проклятый, по точному тексту беседы о Страшном Суде, как и все нечистое, не приемлемы и входить в сонм обитателей нового Иерусалима не будут).

И престол Божий и Агнечъ будет в нем, и раби Его послужат Ему, и узрят лице Его. «Престолом Божиим будут избранные жители его – святые первенцы Церкви, как Церковь постоянно и возглашает: Яко свят еси Боже наш, и во святых почивавши, и наивысшим счастьем и честью для верных рабов Его будет то, что они уже безраздельно могут – и будут – служить Ему... И исполнится над ними то, что уже в Нагорной проповеди обещано было Господом в ряду блаженных и наижеланнейших наград для достойных последователей Его: Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят.

И в этом, конечно, – одна из важнейших сторон и одно из основных условий этого будущего блаженства райского. Некогда ап. Павел, говоря коринфянам в 13-й главе послания к ним о свойствах христианской любви, неожиданно для нас заговорил о недостаточности наличного нашего, земного познания (предвосхищая в этом случае все то, что стало ясным для науки лишь в наше последнее время и особенно оттенялось с данной стороны знаменитым философом Кантом). И вот, указав, что в будущей жизни знание упразднится, он продолжает: Ибо мы от част и знаем и отчасти пророчествуем·, когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится. Когда я был младенцем, то по младенчески говорил, по младенчески мыслил... а как стал мужем, то оставил младенческое. И затем, делая вывод из этой аналогии, удостоверяет: Теперь мы видим, как в зеркале⁴¹⁹, гадателъно, тогда же лицем к лицу; теперь познаю⁴²⁰ я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан (1Кор.13:8–12).

Исполнение этого-то пророчества – разъяснения ап. Павла, даже до буквального совпадения, и дает нам Апокалипсис в приведенных кратких словах: И узрят лице Его. Действительно, наше человеческое земное знание – знание относительное, знание явлений, а не сущности, да и то именно – как в зеркале, только в отражении и передаче пяти­­­-шести органов наших внешних чувств, или, по точному обозначению Павла апостола, – «знание отчасти». И это самое говорит нам наука о человеческом познании уже всего окружающего нас, открытого этим внешним чувствам, но лишь как бы в оболочке своей, внешнего физического мира. Что же говорить о мире ином, тоже реальном, тоже познаваемом, но, по слову того же апостола, отгороженном от нас, как бы стеною, этою нашею плотью, – о мире духовном, возглавляемом Самим Духом Божественным (см.: 2Кор.5:6)?! Но так все это для нас – теперь, только в сем преходящем земном веке. А там, в мире лучшего будущего, это неоспоримо несовершенное и до убожества бедное наше «феноменальное»⁴²¹ (по Канту) знание прекратится, или, по более точному славянскому переводу, упразднится, как бы отброшено будет за свою несостоятельность и как бы пустоту (относительную, конечно). Младенческие рассуждения, как и младенческие выражения, отойдут, ибо достигнет человек в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова (Ефес.4:13). И это – уже в полноте. И это – до исчерпывающего познания всего уже не по видимости, а по сущности, а главное – до прямого познания и Самого Божества, ибо дано будет в новом Иерусалиме созерцать и самое лице Его, другими словами, познавать Его лицем к лицу, в самой Божественной природе и сущности Его. А ведь «видеть Бога – значит увидеть все величественное, высочайшее, священнейшее, прекраснейшее, совершеннейшее, вечную мудрость, верховную благость, неограниченную силу и непомрачаемую святость» (Яковлев)⁴²².

Учение о том, что будущее блаженство прежде и в основе всего будет состоять именно в непосредственном лицезрении Бога, было общим убеждением св. отцов. Так, по свидетельству Василия Великого: «Не иным чем, братие, считайте небесное царство, как истинным разумением Сущего (τῶν ὄντων – сущих?), которое в Божественных Писаниях называется и блаженством... Царство Небесное есть созерцание (θεωρία). Теперь, как в зеркале, мы видим тени вещей, а впоследствии, облекшись в тело нетленное и бессмертное, увидим их прообразы»⁴²³.

Учение св. Григория Нисского и здесь, как и в других пунктах его эсхатологии, отличается особенною полнотою. По его мнению, «загробное блаженство праведных душ будет состоять не только в совершенном освобождении их от всех зол настоящей жизни, но и в достижении венца славы, в общении с ангелами, в союзе с Богом, в созерцании невидимых благ и в радости, не имеющей конца». Умершие праведники, как будто после возвращения из долгого странствования в свое небесное отечество, немедленно получат все, что принадлежит истинным гражданам неба, а именно: рай, древо жизни, достоинство власти и свободу сыновнего дерзновения пред Богом, в силу которого они, предстоя пред славным Престолом Владыки Небесного Царства, в сонме с ангелами будут молитвенно ходатайствовать пред Богом за грешных людей, живущих на земле. Ясно, что души умерших праведников станут в непосредственное отношение к Богу. Чистая от всякого порока душа... вступит в общение с Божеством, так как ей это будет вполне свойственно. Но такое общение праведных душ с Богом возможно только тогда, когда они будут видеть Бога лицом к лицу. Отсюда, определяя сущность небесного блаженства еще точнее, св. Григорий полагал, что оно состоит в созерцании Божественной природы, другими словами, в познании истинно Сущего... И далее: «Кто созерцает Бога, – говорит он, – тот в этом созерцании уже имеет все, что находится в списке благ: бесконечную жизнь, вечное нетление, бессмертное блаженство, непрекращающееся царство, веселие, истинный свет, приятную духовную пищу, недоступную славу, постоянную радость и всякое благо»⁴²⁴.

Спрашивается: можем ли мы что-нибудь сказать о природе того нового познания? Будет ли оно похоже на прежнее? И на чем будет основываться оно? Основной ответ на эти вопросы дает нам тот же ап. Павел, и именно – и местом, и тою связью речи, которую мы уже оттеняли.

Речь свою о старом и новом познании Павел, как мы видели, повел в главе 13-й первого Послания к коринфянам, целиком посвященной его знаменитому гимну христианской любви. О ней он говорит там не только перед приведенной характеристикой знания человеческого – и младенческого, и совершенного, но и сейчас же за окончанием ее. И из этой связи речи до очевидности ясно, что совершенное знание будущего будет основываться на любви и будет конкретным проявлением этой любви. И потому-то оно будет проникать, так сказать, внутрь всякой природы, в самую сущность всего существующего реально, и прежде всего – по отношению к Божественному Солнцу этого нового познания, Источнику и движущей Причине его. Ведь Божественное Тройческое Существо есть и высшее начало, и выражение, движущая сила этой любви, как блаж. Августин и сказал: «Видишь Троицу – видишь любовь». А по слову самого тайновидца Иоанна, любовь – это, так сказать, самая природа Божества, ибо Бог есть любовь (1Ин.4:16), а потому – пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем. «И в этом – корень будущего познания, безграничная сфера его, как и все собою определяющая сила и сущность его. И в этом своем сыновне-любовном отношении к Небесному Отцу любви, совершенный христианин, так сказать, вольется в новое русло ведения – истинного и богоподобного и в отношении к Богу, и в отношении к другим духовно­нравственным существам. Так что всякий узрит Его именно лицем к лицу – не в гаданиях, не только «как свидетельствует великий Дионисий, в том самом виде, в коем Он был зрим святыми апостолами на горе Святой»⁴²⁵, но и недоступным для нашего теперешнего словооборота, а равно и самого представления мысленного способом – в самом Премирном и Бесконечном Его Божественном Существе.

А вместе с этим и как следствие этого и имя Его, как еще раз говорится здесь, будет на челех их. Можно думать, что не случайно тут уже не добавлено, как раньше, слово написано (ср.: Откр.14:1). Т.е. этим дается знать, что начертание имени Божия уже не отвне сияет с чела их, но как бы вросло туда; выражается в самом, так сказать, строении их чела, или, как объяснял св. Андрей, они «будут иметь начертание имени Божиего, вместо золотой дщицы, которую носил первосвященник (см.: Исх.28:36), не на челах только, но и в сердцах, т.е. твердую, непреложную дерзновенную любовь к Нему»; ибо в начертании этом на челах, по нему, означается «украшение в дерзновении»⁴²⁶.

И затем, уже в применении к этой новой жизни всех, живущих в Иерусалиме сем, еще раз отмечается в приведенных стихах, что не будут они нуждаться ни в свете солнечном, ни в светильниках, ибо и ночи там не будет. Но Сам Господь Бог будет освещать их... И потом заканчивается все это описание нового Иерусалима с живущими в нем отрадным обетованием вечного их соцарствования с Богом, такого же бесконечного, как и самое это Царствие Его (см.: Лк.1:33). И будут царствовать во веки веков... Таков отрадный и успокаивающий всякое страждущее или болезненно недоумевающее сердце, всех, кто евангельски «плакал» здесь (вторая заповедь блаженства) в поисках смысла жизни и царства Божией правды на земле. Такова уходящая в бесконечную даль светлая, жизнью и теплом любви согретая, осиявающая очи веры перспектива, вся пронизанная светом истины Христовой, где так, до блаженства радостно и до идеального полно, осуществляются взятые из псалма слова одной из наилучших песней церковных: Во свете Твоем узрим свет...

И поистине, какой твердый, несокрушимый отпор дается здесь всякому жизненному пессимизму, всякому близорукому разочарованию и отчаянию! Да, если поставить ребром вопрос: из двух законов, претендующих на всеобъемлющий характер и самое коренное, безусловно принципиальное значение для жизни, – закона любви (по христианству) и закона борьбы за существование (по коммунизму и вообще по всем ответвлениям современного неверия), – какой закон является сейчас в жизни более явным и как бы побеждающим? – то, наверно, не одни атеисты да коммунисты скажут: конечно, закон борьбы за существование. Недаром его так приветствовала современная «наука» и прямо идолопоклоннически преклонилось, уверовав в него, чуть не большинство читающего человечества... И может, пожалуй, забраться в душу и верующего человека сомнение и опасение: да как же одержит победу этот наш главный закон – Христов закон любви, тот, навеки Им указанный критерий, по которому все и должны узнавать, принадлежим мы или не принадлежим к лику учеников Христовых (см.: Ин.13:35)? В чем ручательство, на какую можно опереться силу, которая бы в состоянии была дать торжество этому, столь упорно и злостно выживаемому из кругооборота жизни, ее истинно живительному началу, а не дарвиновскому антиподу ее – не закону насилующей эгоистической борьбы за существование, который с истинно научной точки зрения, по существу своему, есть не более, как временное обобщение преходящих дней, да и то – лишь в мире, поврежденном и прямо изуродованном отвне привнесенным грехом?

И вот твердо, ясно и отчетливо гремит нам из Апокалипсиса, как и из всех других священных книг – словом не человеческим, а Божиим: силу эту вы уже знаете... Сила эта проявила себя давно, ставши не только историческим фактом, но и корнем всей истории человеческой. Сила эта – сила любви, и дана она изначала не в людях, ибо тогда и цена ей была бы – ничтожество, как все человеческое само по себе, без освящения и закрепления от Бога. Ибо совершенно верно, что, если бы от людей шло торжество и победа этого закона любви, дымом оказался бы он, и одолела б его сила вражия, как мнится некоторым, что его уже одолевают. Но сила любви – сила Божия, ибо и дана она в Боге, который не только имеет свойство любви, но – Сам есть любовь. Любовью этой создан весь этот мир, и уже по этому одному не может он погибнуть. Любовью этой спасен мир, ибо не может быть большего и высшего проявления этой любви, как та жертва голгофская, которая принесена была и Сыном, и Отцом – всей Святой Троицей, единой и в этом деле Своем.

Любовью этой растет и действует Христова Церковь, историческое царство любви для наших дней. Итак – не бойся: об этой-то любви, и именно о торжестве и победе ее, и молился Сам Богочеловек, идя на крест Свой ради нее, когда в Первосвященнической молитве, как Архиерей нарождающейся Церкви Своей, любовию взывал к Небесному Отцу любви: Да вси едино суть, якоже Ты Отче во Мне, и Аз в Тебе, да и тии в Нас едино будут... (Ин.17:21).

А раз об этом Единородный Сын молил, а Отец, как всегда (см.: Ин.11:42), услышал эту молитву Его, – может ли хоть один верующий человек сомневаться, что так это и будет? Дерзайте, яко Аз победих мир (Ин.16:33), – сказал ученикам Господь непосредственно перед этой Первосвященнической молитвой Своей. Сия есть победа, победившая мир, вера наша (1Ин.5:4), – заверяет, или, как говорят, констатирует⁴²⁷, свидетельствуя об осуществлении этих Его слов, возлюбленный ученик Иисусов, все тот же тайнозритель Иоанн Богослов. А потому верь, упокойся во утешении Христовом – и жди...

Воцарятся: опять-таки, не случайно, не без своего, соответствующего, значения употреблен здесь этот новозаветный термин о будущей жизни святого града. Ведь не сказано: будут блаженствовать, наслаждаться, радоваться и т.д., а именно – царствовать будут. Спрашивается: в каком смысле сказано это слово здесь, в завершении речи Апокалипсиса о блаженстве праведных в будущей жизни, как и в великом множестве других, соотносительных, мест? Ведь если все будут царями, то не будет подданных; как, с другой стороны, – как нам себе и представить достаточное число государств для такого необозримого количества их?!.

Но мы знаем, что Евангелием в принципе отвергнуто для верных языческое господствование князей над народами и вельможное властвование ими, ибо апостолам Господь сказал: Между вами да не будет так (Мк.10:42–43).

Итак, если в этой жизни подобное господствование над другими, соодолевающее властвование ими, в такой мере не свойственно ученикам Христовым и явно должно быть прямо нежеланным для них, то неужели же станет оно желанным и присущим им там, куда войдут и где будут они лишь в большем нравственном совершенстве?! Очевидно, и указывал Господь, и разумеется в тексте Апокалипсиса здесь другое царствование и другое владычествование. Это – прежде всего асболютная неодоленность их по отношению к чему бы то ни было низменному и недостойному Христова Царства, постоянная победа их над всякими задержками и помехами или затруднениями в развитии и совершенствовании их. А отсюда и вечно не прекращающееся развитие и движение их по пути нравственного возвышения и усовершения, восхождения, как мы выше сказали, от степени на степень и от силы в силу и с соответствующим достижением иной, большей славы и иной, лучшей обители. Это-то царствование славы у праведных и уподобил в Евангелии Спаситель свету солнечному, когда сказал: Тогда праведницы просветятся яко солнце в царствии Отца их (Мф.13:43).

А с другой стороны, есть ведь власть и власть, т.е. и самое владычествование может быть и приемлемым в христианстве, и неприемлемым в нем. Неприемлемо, как видели мы, владычествование «соодолевания», насильственного принижения других. Неприемлема обычная эгоистическая постановка власти, когда пользуются ею для себя, заставляя себе служить других. Но ведь не всегда бывает так, и никогда не должно у христиан быть так.

На Тайной Вечере Спаситель оттенил Своим ученикам, что Он и в человечестве Своем не только Учитель их, но и Господь. Таким образом, Он подтвердил и авторитетом Своим закрепил, что они должны признавать Его наивысшею властью, как и по воскресении Своем точно сказал: Дана Мне всякая власть на небе и на земле (Мф.28:18). Но там же, на Тайной Вечере, Господь на примере и показал, какою должна быть эта новая, христианская власть, исходящая от Него и имеющая в Нем свой образец и идеал: Он Своими Божественными руками омыл, уподобляясь рабу, ноги Своим, посрамленным сим, ученикам. Итак, христианская власть имеет и типичную христианскую природу. Первое. Она основывается не на насилии, а на любви, не на эгоистическом желании – принизить другого и подчинить его на служение себе, а на добровольном признании во имя справедливости этого другого, и особенно в силу Христовой любви, – на свободном подчинении таких собратий. И потому-то ап. Павел и заповедовал ученикам: Честию друг друга болша творяще (Рим.12:10). Добиваться власти христианин не должен и не может: это недопустимо и грешно. Но признавать над собою власть мы все должны, тем паче что несть бо власть аще не от Бога (Рим.13:1). Второе. Для христианина-владыки его власть – служение, а не права, в том восприятии ее, которое определяется и освещается совестью его, как и показал это наглядно Господь омовением ног Своим ученикам. Так и запрет Свой им не искать и не брать власти «соодолевания» Он, как известно, закончил словами: кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем раб (Мк.10:43–44). А в другом случае, как мы знаем, изгоняя всякую тень властолюбия из тех же апостолов, Он так же наглядно повелел им умаляться, как то дитя, которое Он поставил им в пример.

И таким образом, языческого властвования и самопревозношения в будущем Царстве, конечно, и тени не может быть. Но – честь от Бога воздаваться им будет, как царям; но иерархия, чинопочитание, подобно ангельскому, перенесется и туда – и уже в абсолютной справедливости и заслуженности его; но великолепие царственное они там будут иметь в непредставляемом ныне обилии и полноте и красоте. И кто знает: может быть, и необитаемые ныне светила будут даны им для такого царствования их...

С 6-го и по 21-й стих Апокалипсис как бы отходит от данного предмета речи и переходит к выводам и как бы отзвукам уже на все содержание книги, а не только о Царстве будущем и дает их в ряде отдельных, еще более отрывочных, замечаний.

6–9: И сказал мне: сии слова верны и истинны; и Господь Бог святых пророков послал Ангела Своего показать рабам Своим то, чему надлежит быть вскоре. Се, гряду скоро: блажен соблюдающий слова пророчества книги сей. Я, Иоанн, видел и слышал сие. Когда же услышал и увидел, пал к ногам Ангела, показывающего мне сие, чтобы поклониться ему; но он сказал мне: смотри, не делай сего; ибо я – сослужитель тебе и братьям твоим пророкам и соблюдающим слова книги сей; Богу поклонись.

Литературные произведения обычного типа, как известно, имеют ряд требований, которым они должны подчиняться, и в числе этих требований одним из главнейших представляется соблюдать в каждом месте единство темы и не допускать повторений. Многие склонны рассматривать и Писания новозаветные под тем же углом зрения, применяя к ним те же требования, как к любому произведению обыкновенной прозы или поэзии человеческой. И конечно, и неразумно, и во всех отношениях неудачно.

Нет; соблюдая известный минимум литературных правил и условий, необходимых для достижения цели Святых Писаний, – ясность, точность, согласованность излагаемого, все новозаветные Писания отличаются своим собственным типом, определяемым и целями их сообщения, и данными религиозной жизни, в сфере которой они целиком и вращаются. И вот, так как одной из таких целей является убеждение, стремление внушить человеку достоверность или необходимость тех или иных мыслей, требований, настроений (что, в свою очередь, требует соответствующей фиксации, сосредоточения внимания именно на данных словах, данных положениях того или иного характера), то в таких целях любая подобная книга неизбежно станет подчеркивать, закреплять их в сознании, а для этого – повторять их, и не раз и не два, порою – в одной и той же дословно форме. Примеров этого без числа; мы уже видели не так давно особенно наглядное применение этого приема в словах Господа об огне неугасающем и черве неусыпающем – относительно действующих на нас соблазнов (Мк.9:43–48); мы видели это в Апокалипсисе – о «побеждающих». Ряд таких повторений мы видим и в только что приведенных нами стихах, а наряду с этим, тут же, и поставление бок о бок очень различных, но одинаково уместных именно в конце книги отдельных мыслей.

Итак, сначала Иоанн слышит из уст ангела: а) удостоверение об истинности и верности всех сих слов, так что их, видимо, нужно считать не словами от лица Иоанна, а от лица все время говорящего и показывающего ему того или иного ангела; далее, б) указание, что показывается в видениях то, чему надлежит быть вскоре, и при этом оттеняется, что для показывания сего от Бога посылается «нарочитый ангел»; и тут опять вводятся дополнительно те слова, которые мы назвали «лейтмотивом» всей книги: Се, гряду скоро – и уже от лица Самого Господа; еще в) ублажение всякого, кто будет соблюдать слова пророчества книги сей (очевидно, в смысле не предсказания лишь будущего, а со стороны тех религиозно-нравственных положений, которые или прямо указывались здесь, или вытекали из сказанного). А затем, в стихах 8–9-м, приводится вторичный случай, происшедший с самим Иоанном, совершенно тождественный с тем, о котором говорилось в 10-м стихе 19-й главы, с тою разницей, что в слова ангела, не допустившего поклонения ему, опять-таки со ссылкой – Богу поклонись, здесь введено, что ангел – сослужитель ему самому, и пророкам, и соблюдающим слова книги сей⁴²⁸. Всеми этими напоминаниями и разъяснениями, конечно, еще раз подчеркивается великое значение сей книги и необходимость руководиться ею (о чем, к сожалению, так часто забываем почти все мы).

10–16: И сказал мне: не запечатывай слов пророчества книги сей; ибо время близко. Неправедный пусть еще делает неправду; нечистый пусть еще сквернится; праведный да творит правду еще, и святый да освящается еще. Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его. Я есмь Алфа и Омега, начало и конец, первый и последний. Блаженны те, которые соблюдают заповеди Его, чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город воротами. А вне – псы и чародеи, и любодеи и убийцы, и идолослужители и всякий любящий и делающий неправду. Я, Иисус, послал Ангела Моего засвидетельствовать вам сие в церквах. Я есмь корень и потомок Давида, звезда светлая и утренняя.

Повеление Иоанну не запечатывать слов этой книги, содержащих пророчества (как очевидно – и того, и другого типа, т.е. как предсказание будущего и как применение заповедей Христовых характера нравоучительного), представляется и по букве противоположным тому, что слышал пророк Даниил (что сокрыто и запечатано до последнего времени) и что сказано было и самому Иоанну относительно того, что проговорили семь громов (Откр.10:4). Так содержится все в жизни и истории земного нашего мира во всемогущей Деснице Божией. Угодно Ему – и открывается грядущее, и видимо становится вперед за многие века и тысячелетия⁴²⁹. Не угодно – и как бы завесой, абсолютно непроницаемой, отгородится и заслонится и то, что совсем близко, можно сказать – событие завтрашнего дня. И дивится потом человек: как он этого не предусмотрел, как и уже наступившего не заметил? Не дивись: не должно было тебе этого знать, и никакая – ни человеческая, ни ангельская, ни иная какая-либо тварная сила не возмогут этого узнать, и все попытки в этом направлении, очень часто – самоуверенные и дерзко-заносчивые, окажутся жалкими и до смешного нелепыми.

Итак, ты, Иоанн, не запечатывай слов этого пророческого откровения, даваемого в книги сей, ибо, по воле Всевышнего, должно оно быть ведомо людям всем – и малым и великим, так как оно приготовляет всех к грядущему времени испытаний этих и кар, времени отчета и воздаяния. И время это близко. Однако – слышит Иоанн – историческая людская жизнь и дальше пойдет своим чередом как для праведных, так и для грешных: неправедный пусть еще делает неправду, а нечестивый пусть и еще сквернится – каждый в меру достижения своего и в меру собственного пользования свободой своей. Так и праведный да творит правду еще, и святой еще освящается. Ибо и дальше нива мира сего будет зреть, жатва же должна прийти к концу, как тать, внезапно, – только по определению воли Всевышнего.

Однако пусть никто ни на один момент не забывает, что ответ тот непременно спросится с него и что во всех своих делах, во всех и внешних, и внутренних переживаниях своих должен он будет дать отчет со всеми ли сразу на Страшном Христовом Суде, как последнее поколение и все грешные люди, или только сам он один после телесной смерти своей, но непременно во всем этом должен он отчитаться. И это не в отдаленном каком-то будущем, и не ушедшему в дальние страны Владыке, а вот-вот, совсем близко и не медля. Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его...

И этим завершится и увенчается вся история земли, ибо Мною она начинается, Мною и заканчивается. – Я есмь и Алфа, и Омега, как Начало, так и Конец, как Первый, так и Последний.

Пусть знают все, что есть только две дороги, по которым проходит и может проходить на земле жизнь человека: или это дорога на небо, в тот горний Иерусалим, который только что был обрисован, где блаженство и радость бесконечная ожидают «победивших» в общении любви с Божественным Творцом их и Спасителем. Или это дорога в ад, в огонь мучительный, но не светящий, во тьму кромешную, где будет плач непрестающий и зубовный скрежет боли и злобы... Итак, блаженны те, которые нашли и избрали себе первый путь, блаженны соблюдающие заповеди своего Спасителя, чтобы иметь им право на древо жизни, вечно питающее их и утоляющее все истинные запросы их богоподобного духа, – блаженны они, что могут войти в Иерусалим для всех открытыми, всех к себе зовущими, но, увы, лишь немногими избираемыми тесными воротами, прямо и верно ведущими в эту вечную жизнь. Блаженны вошедшие дверью, Которая одна: ибо никто не может прийти в Царство любви для общения с Отцом Небесным, как только Мною (см.: Ин.10:9; 14:6). Ибо истинный пир брачной радости, истинное бесконечное блаженство и веселье наследуют все они, и ничто не может сравниться с этою радостью и с этими бесконечными наслаждениями единственно реальной, отвечающей имени своему жизни в светлом и беспечальном Царстве Христовом.

А все псы и чародеи и все эти закоснелые и до конца обезобразившие себя сознательные и упорные грешники, все эти любодеи и убийцы, идолослужители всякого вида, в этом своем служении ничтожным и скверным своим кумирам до конца изменившие своему Творцу и Благодетелю, возненавидевшие все доброе и всякую истину, вообще всякий любящий и делающий неправду – для них противоположное, ибо избрали они сами себе противоположное: вместо света – тьму, вместо радости – стоны и горе, вместо насыщения и наслаждения – лишение, голод и мука.

Но спрашивается: чего же – души ли или тела коснутся эти муки? И как нам понимать их?..

В объяснении обследованного нами текста Апокалипсиса нам уже не раз приходилось высказываться по вопросам, относящимся сюда. Говорили мы и о психологической стороне вопроса, о неизбежности мучений с нравственно-духовной стороны; не раз оттеняли мы невозможность исправления таких закоснелых во грехе грешников, о которых все время идет у нас здесь речь, как указывали, наоборот, о столь же несомненном прощении от Бога всем грехам и даже кощунствам против Него иного, несравненно менее виновного, менее гибельного типа, когда люди грешат по неведению или по слабости воли на доброе. Говорили и о вечности этих мучений. Остается нам только разобраться в вопросе: будут ли мучения эти физическими или же только нравственными?

И опять-таки, и о нравственных муках мы и раньше говорили, что они не только не исчерпываются угрызениями совести, как склонны многие толковать их, но и не в великой мере включают в себя это угрызение совести, в истинном смысле этого слова, в общую совокупность их в качестве составного, так сказать, элемента. Характерная черта настроенности души этих грешников степени второй, вечной смерти – это ожесточение, внутренний отпор и злая ненависть ко всякой истине, в том числе и к истине реальных переживаний. Раскаиваться в смысле сожаления, тем паче – отвращения к содеянному, они не могут, ибо иначе, возненавидев свой грех, они были бы прощены. И вообще, совершенно неправильно утверждают те, кто говорит: те грешники будут раскаиваться, да поздно, ибо тогда и там (на Страшном Суде) Господь уже не примет раскаяния их. Нет, Благость Божия всегда останется Благостью Его, и на Страшном Суде, и после него. Господь-то, несомненно, всех бы их простил и принял в общение с Собой, если бы могли они действительно раскаяться, отвернуться от избранных ими начал лжи и зла, а возлюбить и правду, и добро. Но в том-то и дело, что сами эти грехолюбцы, во главе с сатаной, – все по-прежнему будут упорствовать и коснеть в отвращении к ним, по-прежнему будут переживать все ту же настроенность ненависти к Любви и Правде Божией, и не раскаются, и не обратятся, и именно потому-то и не будут прощены.

Но если нам более понятны и для большинства приемлемы в данном случае мучения порядка нравственного, то церковное наше учение с той же определенностью говорит нам и о муках порядка физического. Мучиться будет такой закоснелый грешник и душой, и телом своим, которое, как знаем мы, восстанет у сотворших злая, по слову Господа, в воскрешение суда (осуждения. – Ин.5:29). Таким образом, совершенно несомненно, что мучения будут как духовными, так и телесными, и – порядка материального⁴³⁰.

Конечно, мы в этом случае тоже не должны впадать в крайность и односторонность. Очень многие только потому не допускают, чтобы были там мучения физические, что понимают их совсем неправильно, слишком уже грубо-чувственно. Встречаются и из верующих такие, которые стоят здесь на воззрениях невежественной и темной толпы, принимая символику за реальность: железо, огонь, разные орудия мучений типа наглядного в словесных или художественных изображениях этих мучений, принимая за подлинные здешние наши огонь или железо. Конечно, все это ошибочно и лишь мешает делу. Совершенно ясное и до бесспорного отчетливое отстранение всех этих грубых заблуждений мы видим в Евангелии, в той же самой беседе о Страшном Суде, ибо Господь говорит там отсылаемым на мучения грешникам: Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и аггелом его (Мф.25:41). Ясно, что огонь этот – не нашего, земного теперешнего порядка, ибо этот наш огонь жжет только тело теперешнее, а диавол – дух бесплотный, как и бесы его. Для них огонь мучения будет, конечно, не соединением кислорода с углеродом или какими-нибудь другими соответствующими газами современного физического мира. И железо их не может ни терзать, ни сокрушать, ни бить.

А с другой стороны, каждому столь же ясно, что мучения физические будут не в этом, ветшающем, мире, ибо в мире этого нынешнего, земного нашего века грешники, отошедшие на частный суд и ныне уже несущие за грехи свои наказания за гробом, мучаются там душой, а не телом, которое пребывает в могиле, становясь снедью червей, но для самих гниющих трупов – безболезненно. Но не менее ясно и то, что когда у этих грешников воскреснут тела, то с ними возобновится и реальная возможность для соответствующих, телесных же, мучений.

И возможность эта необходимо станет и достоверной реальностью. И это, по апостолу, – по заслугам, как и телесные же наслаждения райские для праведных после всеобщего воскресения. Ибо он пишет: Всем бо явитися нам подобает пред судищем Христовым, да приимет кийждо, яже с телом содела, или блага, или зла (2Кор.5:10). Совершенно понятно: как с телом подвизались или грешили, так с телом и получат соответствующее воздаяние – благое за благо и злое (карающее) за зло. И обращаясь к новозаветному Писанию, мы постоянно встретим там указание на эти телесные муки. И особенно – в Евангелии. И наипаче – в речах Самого Господа. И это совершенно для нас объяснимо. Ведь Господь для того и на землю сошел с высот небесных, чтобы спасти людей, и больше всего – именно от этих самых мучений адовых, о которых теперь мы рассуждаем. И вот, против какого бы греха гибельного Он ни предупреждал, Он предупреждал и о том, к чему приведет сей грех в будущей участи человека. Отсюда: говорит ли Он, чтобы мы боялись соблазнов и как бы самую руку или ногу отсекали в этом случае или глаз вырывали (не жалея себя здесь пагубным саможалением, а равно и не дорожа и самыми крепкими привязанностями земного порядка), Он, как мы не раз приводили, ставит пред нашим сознанием, что иначе нас ожидает червь не усыпающий и огнь не угасающий. Говорит ли о недопустимости даже и словесного убийства, указует: раз кто назовет ближнего своего безумным (дураком), тот подлежит мучительному сожжению огнем – в геенне огненной (Мф.5:22).

Как известно, геенной огненной – огнем долины сынов Енномовых – называлась та долина у холмов Иерусалимских, где действительно горел огонь, и горел, не угасая. Некогда в этой долине насаждались мерзости идолослужения Молоху, когда во вкусе грубой языческой фантазии внутри этого идола разводился сильный огонь, от которого кумир раскалялся докрасна, а любимейшей, но и отвратительнейшей жертвой для него считалось то, когда родители сами приносили ребенка своего и полагали на раскаленные руки идола, чтобы он скатывался в пасть чудища, откуда изрыгалось пламя. Возмущенные этими гнусностями послепленные иудеи, в знак своего отвращения и презрения, устроили там свалочное место, где мусор и нечистоты сожигались на медленном огне, который для сего и горел там, не угасая. И этим он являлся прекрасным символом огня адского, где в пламени горят, но уже не сожигаясь, преданные соотносительным гнусностям грешники, жжет огонь всякую богопротивную нечистоту и скверну. Таков же смысл и того огня, о котором говорит столько раз Апокалипсис, – озера, горящего огнем и жупелом (серою). В образе этом еще больше оттеняется мучительность и неугасимость этого огня от грехов, каким является прилипчивый и особенно болезненный огонь от серы.

Нужно заметить, что по этому вопросу – о природе будущих адских мучений – у ряда церковных авторитетов мы находим и значительные отступления от общепринятого учения о физической стороне этих мук. Начиная уже с первых учителей знаменитой Александрийской школы, св. Климента и Оригена, в понимании их становится у таких толкователей преобладающим взгляд на эти мучения как на средство очистительное по отношению к грехам человека, даже нравственное уврачевание их. И тогда самые мучения, в частности – огонь геенны, приобретает уже не физический, а духовно-нравственный характер.

По учению св. Климента Александрийского, всякий верующий во Христа, оставив плоть, должен еще освободиться от всей грязи обременяющих его страстей. Средством для этого и служат те огненные мучения, которые постигают его по смерти и которые, являясь для умерших грешников наказанием, вместе с тем имеют для них «благодетельное» значение. Они служат для них средством очищения от грехов... Бог («Истинный Гностик»), говорит он, сжалится над теми, кто после своей смерти будет терпеть наказания, и побудит их исповедать Его. В этих мучениях человек прежде всего освобождается от всех своих пороков... Затем он переходит в другое место, которое, хотя и лучше прежнего, однако является местом более тяжких мучений. Здесь человек мучится раскаянием во всех грехах, совершенных им после крещения, и испытывает за них стыд. Это составляет для верующего величайшее наказание. Наконец, он освобождается от всякого мучения, так как сознание греховности приводит его к совершенству, научая его жизни с Богом, и он удостаивается награды и почестей⁴³¹.

Психологическую сторону учения Климента о таком, очистительном, характере этих огненных мучений развил Ориген (ум. 254 г.), со всей решительностью защищавший мысль, что адский огонь имеет чистодуховный характер. Ссылаясь на слова пророка Исаии (ходите светом огня вашего и пламенем, егоже разжегосте. – Ис.50:11), он утверждал, что у каждого человека есть собственный огонь, которым он наказывается, что «каждый грешник зажигает сам для себя пламя собственного огня, а не погружается в какой-то другой огонь, зажженный уже раньше кем-то иным или прежде него существовавший». Горючим материалом, или пищей, этого огня, по представлению Оригена, служат наши грехи, которые ап. Павел называет деревом, травой⁴³² и соломой (см.: 1Кор.3:12). И далее разъясняет: подобно тому как излишек в желудке трудно перевариваемой пищи производит во всем организме лихорадочный жар, который всегда прямо пропорционален количеству присутствующих в организме вредных, воспаляющих веществ, так, когда душа переполняется грехами, в ней вся сумма зла воспламеняется для наказания и возгорается для мук. Ни один из наших грехов не проходит бесследно для души, но отображается на ней. Когда таким образом составленная целая цепь грехов и злодеяний во всем своем безобразии и наготе вдруг откроется внутренним очам нашей совести, тогда последняя сама будет преследовать и бить себя своими собственными рожнами и сама будет против себя свидетельствовать и обвинять себя (ссылка на Рим.2:15), и, таким образом, «орудия мучения образуются вокруг самой субстанции души, именно из гибельных греховных настроений»⁴³³.

Для уяснения этой мысли Ориген ссылается на аналогии сильных страстей, особенно любви и ревности, а также на болезненность полезных операций и устранения вывихов⁴³⁴.

Но с особенною обстоятельностью и полнотою раскрыл это учение о нравственно очистительном и духовном характере потусторонних мучений тот же св. Григорий Нисский, приведший все воззрения на будущую судьбу и праведных, и грешных в стройную и многосоставную систему. В частности, у него даже имеется нарочитая глава: «Адские мучения – ἰατρεία καὶ θεραπεία⁴³⁵»⁴³⁶. Как и указывает этот заголовок, св. Григорий понимает адские мучения не как одно только наказание за греховную жизнь, но, напротив, не отрицая в адских мучениях момента воздаяния или наказания, считает их промыслительным средством к другому, высшему акту, именно – врачеванию душ, умерших от скверн порока, или, как он еще выражается, «от плотского припая». Устами сестры своей, также святой, Макрины он говорит: «Не из ненависти и не из мести за худшую жизнь, как я думаю, в мучительное состояние вводит Бог согрешивших», напротив, «с лучшей целью привлекает к Себе Он – Источник всякого блаженства...» Состояние на том свете души, «привязанной как бы гвоздями пристрастия к вещественному», св. Григорий сравнивает с положением тел, во время землетрясения засыпанных землей, которые родственники извлекают из-под развалин для погребения. Естественно предположить, что такие тела будут изломаны, изорваны – одним словом, испытают самые тяжкие повреждения при извлечении их из-под обвалов. «В некотором роде подобное страдание, – говорит он, – кажется мне, происходит и с душой, когда Божья сила по человеколюбию извлекает Свою собственность из-под неразумных и материальных развалин». Столь же удачно для его мысли и другое сравнение (кроме обычного – очищения золота огнем) – с веревкой, к которой пристала по всей длине ее самая липкая грязь. Будучи просунута в какое-либо узкое отверстие и привлекаема кем-нибудь сверху, хотя в данном процессе она будет постепенно освобождаться от грязи, но самый этот процесс будет совершаться с трудом, только путем усиленного натягивания со стороны влекущего веревку. «Так, нечто подобное, кажется мне, – говорит св. Григорий, – необходимо полагать и о душе, что она, опутавшись пристрастием к материальному и земному, страдает и бывает в напряженном состоянии, когда Бог влечет к Себе Свою собственность, а чуждое ей, как в известной мере сросшееся с ней, уничтожает с усилием и причиняет ей невыносимые болезненные страдания»⁴³⁷.

Однако, как и сказали мы, общепринятым учением нашей Православной Церкви является признание не только духовно­нравственных мук, но и физических. По изображению брата св. Григория, св. Василия Великого, грешников, осужденных на Страшном Суде Христовом, «сокроет геенна огненная и вечная тьма», под которой нужно разуметь «какой-нибудь неосвещенный воздух, или место, затененное от преграждения света телом, или вообще место, лишенное света по какой бы то ни было причине». «Услышав об огне, – писал св. Иоанн Златоуст, – не подумай, будто тамошний огонь таков же, как здешний: этот, охватив что-либо, сожигает и погасает; а тот, кого однажды захватит, жжет постоянно и никогда не перестает, почему и называется неугасимым. Ведь грешникам надлежит облечься бессмертием не к славе, но чтобы иметь постоянного спутника тамошнего мучения; а насколько это ужасно, того никогда не может изобразить слово, а только из опытного ощущения малых страданий можно получить некоторое слабое понятие о тех великих мучениях. Когда бываешь в бане, натопленной сильнее надлежащего, то представь себе огонь геенский, и если когда-либо будешь гореть в сильной горячке, то перенесись мыслию к тому пламени; и тогда будешь в состоянии хорошо понять это различие. Если даже баня и горячка так мучат и беспокоят нас, то что мы будем чувствовать тогда, когда попадем в ту огненную реку, которая будет течь пред страшным судилищем? Ведь тот огонь как не истребляет, так и не освещает; иначе не было бы мрака»⁴³⁸. «К совершившему в жизни много худых дел, – говорит св. Василий Великий, – приставляются страшные и угрюмые ангелы, у которых и взор огненный, и дыхание огненное, по жестокости их воли, и лица подобны ночи, по унылости и человеконенавидению; потом – непроходимая пропасть, глубокая тьма, огонь несветлый, который во тьме содержит попаляющую силу, но лишен светозарности; затем какой-то ядоносный и плотоядный червь, пожирающий с жадностью, никогда не насыщаемый и своим пожиранием производящий невыносимые болезни; далее, самое жестокое из всех мучений – это позор и вечный стыд...».

О стыде – этом виде духовного типа мучений, как еще чаще – об отвержении от Бога как «величайшем наказании» (Григорий Богослов)⁴³⁹, мы не раз встречаем указание и у св. Василия, по которому он «страшнее тьмы и вечного огня»⁴⁴⁰, так как следы греха, содеянного во плоти, навсегда останутся – подобно какой-то невыводимой краске⁴⁴¹. Впрочем, у Григория же Богослова мы встречаем, правда – нерешительное, заявление и о каком-то более мягком понимании огня и червя адских мучений. «Есть и еще ужаснейший огонь, – говорит он после приведения других мучений, – который заодно действует с червем неусыпающим, неугасим, но увековечен для злых. Ведь все это показывает истребительную силу, если только не угодно кому и здесь представлять это человеколюбивее и сообразно с достоинством Наказующего»⁴⁴². А так как, по его же выражению в другом месте, «червь и огонь есть истребление вещественной страстности»⁴⁴³, то можно и тут видеть склонность понимать эти виды адского мучения в смысле средств временно-очистительных⁴⁴⁴. А с другой стороны, и св. Григорий Нисский, в некоторое противоречие себе, говоря о необходимости участия в будущих муках и нового тела, в мотивировке этого положения выражается и так: «Самой души никогда не коснется огонь, и мрак для нее не может быть тяжелым, потому что она не имеет глаз и зрительных органов. Что мог бы сделать и червь, который способен вредить телу?»⁴⁴⁵ Как видим, это все – выражения, которые, несомненно, могут относиться только к физической стороне адских мук.

Говоря об изложенных особенных воззрениях св. Григория Нисского и обоих основателей Александрийской школы, нам нельзя не коснуться той, раскрытой ими, теории апокатастасиса, в которой эти воззрения представляют собой лишь частные составные слагаемые.

Основные положения системы апокатастасиса мы находим уже у Климента Александрийского, включительно и по самый режущий христианское сознание пункт – о прощении и спасении в конце концов и виновника мирового зла – диавола⁴⁴⁶. Апокатастасис – это восстановление всех падших во зло и грех разумно-свободных существ в первобытное блаженное состояние. Раскрыта в полноте эта теория особенно у св. Григория Нисского, который привел в обоснование ее всевозможные научные данные: и богословского, и философского, и психологического характера⁴⁴⁷. Он ссылается здесь и на бесконечное и все покрывающее собой Милосердие Божие, а равно на Всемогущество Его, по которому ничто не в состоянии противиться Ему в Его желании блага (в данном случае – спасения падшим Его созданиям). Подводит он сюда действие на всех их искупления во Христе, смело формулируя при этом, что в воплощении Сына Божия по отношению к диаволу допущен был «некоторый обман и обольщение», «ибо обманувший человека приманкой удовольствия и сам теперь обманывается человеческим видом». Но, конечно, обман, допущенный Богом, и обман, употребленный врагом человеческого рода, совершенно противоположны по своим целям. «Один употребил обман для искажения природы, а Справедливый, и вместе с тем Добрый и Премудрый, измышлением обмана воспользовался для спасения испорченного, оказывая чрез это благодеяние не только погибшему (т.е. человеку), но и самому виновнику нашей погибели».

С другой стороны, чрез Христово дело искупления и спасения, по мысли св. Григория, уничтожаются все виды порока, какие только могут возникнуть у «изобретателя зла», и таким образом разрушится и вся область господства диавола. Отсюда, если наш «противник» почувствует на себе самом следствие искупительного дела Христова, то и он признает последнее справедливым и спасительным. «Когда, – говорит св. Григорий, – смерть, тление, тьма и если есть еще какой-либо вид порока – возникли у изобретателя зла, то приближение Божественной силы, совершая, подобно огню, уничтожение противоестественного, оказывает природе благодеяние нетлением. Поэтому и самому противнику, если он восчувствует благодеяние, не покажется сомнительным, что совершенное справедливо и спасительно». И, таким образом, последним следствием искупительного дела Христова будет, по нему, не только избавление человека от зла (в самом широком смысле этих слов), но и уврачевание (ἰώμενος) самого изобретателя зла, т.е. диавола. К этому моменту относит он и исполнение слов ап. Павла: преклонится колено преисподних (Флп.2:10)⁴⁴⁸.

В философском обосновании апокатастасиса Григорий Нисский оперирует с понятиями «ὄν» и «μὴ ὄν». По его воззрениям, только одно добро обладает подлинным, субстанциальным, бытием: зло же, по нему, только отрицание добра, почему он не раз именовал его «τὸ μὴ ὄν» (то, что не есть). Это не значит, что он признавал зло чем-то призрачным, объективно не существующим. Нет, и реальное, и объективное бытие зла он признавал и утверждал, отрицая в нем именно самостоятельную и независимую субстанциальную основу и видя сущность этого зла только в лишении добра⁴⁴⁹. Вместе с этим зло он признавал и понятием ограниченным, имеющим свои соответствующие пределы, и пределы эти – отрицаемый этим злом основной фон добра, так что там, где зло, как ограниченное, прекращалось (в объеме ли то или во времени), там начиналось это, непокрываемое им, добро. Эту мысль свою св. Григорий уясняет посредством сравнения зла с конусом тени, которую бросает земля в беспредельном мировом пространстве, наполненном светом. Так как эта тень занимает ограниченное место и со всех сторон окружена светом, то отсюда следует, что если «кто-либо будет в состоянии пройти расстояние, на которое падает тень, то он обязательно окажется в свете, не пресекаемом тьмой». «Так, думаю, необходимо полагать о нас, что мы, достигнув пределов зла, когда окажемся на краю греховной тьмы, то снова начнем жить во свете, потому что природа блага неизмеримо превосходит меру зла. Итак, снова – рай, снова – то дерево, которое есть древо жизни, снова – дар образа и достоинство начальства... над каким-то иным царством, изображение которого в слове является для нас невозможным»⁴⁵⁰.

Таким образом, когда природа зла, обратившись в ничто, прекратит свое существование, тогда божественное добро, не подлежащее уничтожению, распространит свое действие на всякую разумную природу. «Когда всякое зло, подобно выпаркам, будет устранено чрез очистительный огонь из всех разумно-свободных тварей, тогда последние снова возвратятся в то состояние, когда еще не было в мире зла»⁴⁵¹.

Теория апокатастасиса обычно признается заблуждением, близким к типу ереси, как осужденная Пятым Вселенским собором. Но в последнее время в науке высказываются мнения, не подтверждающие последнего обстоятельства. С одной стороны, говорят, что Пятый Вселенский собор – собор о трех главах, а не об апокатастасисе: о последнем же в те годы было соборное обсуждение, но не на Вселенском, а на поместном, тоже при Юстиниане и тоже на Константинопольском соборе, но не имеющем авторитета собора Вселенского. С другой стороны, и самое анафематствование составлено так, что определенно указывается в нем личное заблуждение Оригена, а не вся вообще теория апокатастасиса. «Кто, – говорится там, – утверждает предсуществование душ и находящийся в связи с ним апокатастасис, да будет анафема». И справедливо говорит Оксиюк: «Само собой понятно, что данное анафематствование учения о всеобщем апокатастасисе в творениях св. Григория Нисского, который не только не учил, но даже опровергал мнение о предсуществовании душ, касаться не может»⁴⁵². Да это ясно уже и из того, что св. Григорий Нисский Церковию всегда признавался и признается святым, т.е. прежде всего – чуждым всяких еретических мнений (даже не блаженным, как Августин или Иероним).

Однако, не входя в подробный разбор его теории об апокатастасисе, да еще с распространением последнего и на диавола с его демонами, мы все же согласиться с ним не можем. Ибо мы не раз оттеняли попутно, что не только диавол и все это богоненавистническое трио, но и закоснелые, действительно уподобившие себя диаволу люди-грешники спасения не получат, и как мы там указывали, не потому, что Бог этого не хочет, – нет, Он всем человеком хощет спастися и в разум истины приити (1Тим.2:4), – а потому, что сами они этого не хотят и не приемлют – на том свете так же, как и на этом. Сам св. Григорий утверждает, что «никаких грешников тогда не будет, будут тогда одни святые»⁴⁵³. Но ведь тогда их подлинное «я», самая их свободно установившаяся в определенном и конченном типе личность должна будет перейти в какое-то «не-я», стать абсолютным отрицанием себя, и мрак должен принять природу света. А это невозможно, прямо немыслимо. Скорей можно еще допустить, как мы говорили выше, прекращение бытия той или иной личности грешника в том пассивном типе греховности ее, о коем мы уже знаем, отнеся сюда пророческое слово (как будто о конце и исходе мук): И убьет тебя Господь Бог (Ис.65:15), ибо и отцы Церкви допускали такое небытие души человека⁴⁵⁴.

Что же касается диавола и его демонов, то спрашивается: что же еще узнают они в будущем по вопросу о деле спасения, чего бы они уже не знали (см. выше слова Григория Нисского)?! А с другой стороны, ведь и теперь они не только знают, но и веруют, по слову ап. Иакова, и трепещут (Иак.2:19), – однако же к обращению их к Богу и Его добру и правде это не ведет, да и по самой их природе и не может вести.

Но возвратимся к прерванному изъяснению последней главы.

Стих 16: В заключении этого абзаца уже Сам Спаситель прямо и явно говорит о Себе, что это Он именно послал Своего ангела, чтобы тот засвидетельствовал все сие, т.е. открытое в приведенном ряде видений, в церквах, т.е. не только для церквей (как естественней и проще было здесь сказать), но и в церквах, оттеняя этим, что руководительство свидетеля-ангела будет и в восприятии церквами всего открытого в этой книге. И дальше Господь, со Своего небесного величия и Престола снисходит к нам, верующим, до того, что уподобляет Себя братиям (Евр.2:11–12), именуя Себя в Своем человечестве корнем и потомком Давидовым, применительно к воззрениям и чаяниям всей ветхозаветной Церкви. Что касается звезды утренней, то о ней мы уже говорили в начале (Откр.2:28), где Господь обещал дать ее побеждающим в церкви Фиатирской. Теперь Он уже к Себе прилагает образ этот, Себя именуя звездой светлой и утренней, как Источник изначального света и как предмет светлых надежд христианских.

18–19⁴⁵⁵: И я также свидетельствую всякому слышащему слова пророчества книги сей: если кто приложит что к ним, на того наложит Бог язвы, о которых написано в книге сей; и если кто отнимет что от слов книги пророчества сего, у того отнимет Бог участие в книге жизни и в святом граде и в том, что написано в книге сей.

Спрашивается: кто этот я? Естественнее всего, по нашему убеждению, отнести его к самому пишущему, т.е. ап. Иоанну Богослову, который не только приведенным сообщением полученного им от Христа откровения, но и своим апостольским достоинством, соединенным с исповедничеством, приобрел право на такое засвидетельствование. Свидетельство это ограждает написанный им Апокалипсис от всяких – и наслоений, и урезок, ограждает его неприкосновенность строгими запретными пророчествами, в полном соответствии характеру всей книги. Нужно заметить, что при обилии всяких духов – и пророческих – в дни апостольские, много бывало и иных откровений в церквах (упоминаемых, например, в обращении к той же церкви Фиатирской), а отсюда большая была опасность всевозможных и дополнений, и изменений или сокращений Богооткровенного Апокалипсиса, возвещенного Иоанном. И потому Иоанн, в послании своем заповедавший: Возлюбленные! не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они (1Ин.4:1), и угрожает здесь таким вредителям текста книги как наложением на них тех язв, о коих писалось в книге, так и лишением вожделенного участия в блаженном Царстве нового Иерусалима.

20, 17 и 21. ²⁰ Свидетельствующий сие говорит: ей, гряду скоро! Аминь. ¹⁷ Ей, гряди, Господи Иисусе! – И Дух и невеста говорят: прииди! И слышавший да скажет: прииди! Жаждущий пусть приходит, и желающий пусть берет воду жизни даром. ²¹ Благодать Господа нашего Иисуса Христа со всеми вами. Аминь.

Св. Андрей Кесарийский преломляющуюся речь 20-го стиха толкует так: «И я»,­­­­­ – говорит (т.е. Иоанн), «свидетельствующий о сем, взываю: к Тебе, Господи, иду, и Сам Ты прииди, Господи!» И продолжает: «А может быть (второе сие объяснение его, по нашему убеждению, гораздо вернее. – Авт.), сказано и от лица Христова: свидетельствуяй сия, т.е. Я, свидетельствуемый, приду скоро; последующие же слова: Ей, гряди, Господи Иисусе, – от лица апостольского. Ибо для святых желательно Пришествие Христово, как воздающее многоразличную награду»⁴⁵⁶. И тем более, по нашему мнению, нужно отнести первые слова этого стиха к Самому Иисусу Христу, что Он в предшествующей речи был не только Свидетельствуемым, как обозначил Его Андрей, но и Сам свидетельствовал об истинности и верности сказанного.

Призывы 20 и 21-го стихов: Прииди, гряди, Господи Иисусе, конечно, выражают трогательный голос преданной, именно детской, любви и верности всей тогдашней Церкви апостольского периода (Невесты Христовой), а также самого апостола, а с ним – и всех, кто сердцем слушал слова свидетельства его.

И как всегда, любовь эта – жаждущая, проникнутая до глубины напряженным стремлением к Объекту этой любви.

И каким примером, каким светлым идеалом представляется нам это чистохристианское и высокоодушевленное настроение тех «апостольских» христиан сравнительно с настроенностью нас самих, т.е. верующих людей настоящего времени. Да, все больше, все полнее и реальнее исполняется предсказание эсхатологической притчи Спасителя: коснящу жениху, воздремашася вся, и спаху (Мф.25:5). Все девы – христиане, не только юродивые, но и мудрые, не только отпадающие, но и принадлежащие в той или иной мере к Церкви. Одни просто перестали и ожидать, да и желать, этого Второго пришествия Христова, в громадном большинстве даже вовсе и не думают о нем, как-де о чем-то их совсем и не касающемся, явно для них постороннем и далеком; иные же стали теперь и сомневаться: да подлинно, будет ли оно, придет ли так опять Христос? И все это оттого, что слишком уж мало и плохо читаем мы слово Божие, даже и апостольские послания, и от этого-то забываем, а то просто не знаем нарочитого предупреждения ап. Петра об этом, тогда как в нем именно как бы про наши дни и о нашем состоянии духовном и говорится. Напоминая нам слова, прежде реченные святыми пророками, и заповедь Господа и Спасителя, преданную Апостолами нашими, ап. Петр здесь далее пишет: Прежде всего знайте, что в последние дни явятся наглые ругатели, поступающие по собственным своим похотям и говорящие: «где обетование пришествия Его? Ибо с тех пор, как стали умирать отцы, от начала творения, все остается также»... И затем, напомнив, что первый земной мир, от воды созданный, погиб в потопе водою, а теперешний мир «соблюдается – как бы сберегается огню на день суда и погибели нечестивых человеков», а значит, в такой именно перспективе и должен нами пониматься, – апостол продолжает: Не медлит Господь исполнением обетования, как некоторые почитают то медлением; но долготерпит нас, не хотя, что­бы кто погиб, но да вси в покаяние приидут⁴⁵⁷ (2Петр.3:2–9). А с другой стороны, ведь и в Евангелии Сам Господь предуказал в притчах Своих на такое медление Пришествия Своего, выразившись, как мы уже видели, в той же притче о десяти девах коснящу жениху (как замедлил Жених), как и в другой притче той же главы (о талантах), сказав еще более точно: по долгом времени придет Он как Господин Своих рабов – требовать от них отчета (см.: Мф.25:19).

О, если бы и нам иметь всегда в сердце своем эту живую и искреннюю настроенность первых христиан, это одушевленное и возвышающее нас чаяние скорого Пришествия Христова! Насколько, в самом деле, ближе мы теперь к нему, чем те христиане – давних апостольских времен! Как много признаков исполнилось уже – из тех, которые указаны в слове Божием в качестве верных предвестников приближения Пришествия Его! Будем же «бдеть и бодрствовать», как повелел Он нам, и когда читаем или поем мы: Чаю воскресения мертвых, и жизни будущаго века, где Царствию Христову не будет конца, да говорит наше сердце свое проникновенное и убежденное – Аминь...

В последнем стихе Апокалипсиса Иоанн, закрепляя за своею книгою характер и послания апостольского, завершает ее, как мы видели, подобно посланиям ап. Павла, теми словами, которые, как многое и другое из Апокалипсиса, верно хранятся и в богослужении нашем: Благодать Господа нашего Иисуса Христа со всеми вами. Аминь.

Мы знаем силу и правду этих благословений апостольских, которые вполне соответствуют тому ниспосланию мира при посещении ими кого-либо, о котором удостоверяет нас Сам Господь: Входя в дом, приветствуйте его, говоря: «мир дому сему»; и если дом будет достоин, то мир ваш придет на него; если же не будет достоин, то мир ваш к вам возвратится (Мф.10:12–13). Писаниями своими, этими книгами Нового Завета, апостолы еще ближе приходят к нам, ибо входят в самый дом нашей души, а может быть, и в сердце ее. Да будет же достоин и этот наш дом такого благословения великого апостола неумирающей любви, и благодать Христова да посетит нас и пребудет с нами. И сие – буди, буди.

Закончив, таким образом, обзор всего содержания Апокалипсиса, остановим свое внимание и на вопросе о происхождении его: когда, кем и где была написана эта новозаветная книга.

В решении этого вопроса мы стоим на твердой исторической почве. Писателем книги был, несомненно, апостол и евангелист Иоанн Богослов, а те видения, которые он записал в Апокалипсисе, получены им были во время его ссылки за исповедание веры на острове Патмос. Это точно указывается уже в самой книге Откровения: Я, Иоанн, брат ваш и соучастник в скорби и в царствии и в терпении Иисуса Христа, – читаем мы в 9-м стихе l-й главы, – был на острове, называемом Патмос, за слово Божие и за свидетельство Иисуса Христа (еще называет он себя подобным же образом в стихах 1-м и 4-м той же главы, а также в Откр.21:2; 22:8). Писатель конца II века священномученик Ириней, епископ Лионский (пострадавший в старости в 204 г.), с тою же историческою точностью сообщает, что Иоанн Откровение свое видел к концу царствования Домициана, что падает на девяностые годы первого века.

Нет никаких оснований думать, что записаны апостолом эти видения были не в самое их время, так как при получении их ему не раз было повелено: Напиши (Откр.1:11, 19; 2:1 и т. д.), так что составление этой книги нужно отнести к 93–95 гг., когда Иоанн еще был на острове Патмос, как это всегда и принималось нашей Православной Церковью. И наоборот, совсем мало данных за то, чтобы происхождение Апокалипсиса относить к 67–68 гг., связывая его со смертью Нерона, как любит это делать тенденциозная, главным образом протестантская и сектантская, критика. Да и самый факт изгнания на рудники, в состоянии которого написана была эта книга на Патмосе, опять-таки является подтверждением того, что писалась она именно при Домициане, а не при Нероне. Гонение Нероново, бывшее, по всем данным, главным образом местно-римским и выражавшееся там в ухищренных жестокостях над христианами, не знало применения способа изгнаний на работы в рудниках; напротив, для Домицианова гонения такие изгнания, и в частности, как и приводили мы, именно на о. Патмос, были неоднократным и типично применяемым способом преследования христиан.

Но спрашивается: если так просто и ясно, и в то же время твердо, решается вопрос о происхождении книги Апокалипсис, и именно в том смысле, что книга эта подлинно апостольская, написанная одним не только из двенадцати апостолов, но и из трех избранных из самого лика их, а по аттестации ап. Павла, столпов Церкви (Гал.2:9), возлюбленным учеником Господа, евангелистом Иоанном Богословом, то чем же объясняется то обстоятельство, что не только современная грубо-тенденциозная критика, вроде смешного по своей нелепости «Откровения в грозе и буре» Морозова, усвояющего, не считаясь ни с какими историческими данными, Апокалипсис св. Иоанну Златоусту (ум. в 407 г.), но и некоторые отцы и учители древней Церкви сомневались в таком апостольском происхождении ее?!

Всматриваясь внимательно в исторические свидетельства по данному вопросу, мы должны признать, что коренной причиной такого недоверия к нашему каноническому Апокалипсису у древних церковных писателей являлась все та же ревность Божия, но не по разуму (Рим.10:2) – опасение, что будто бы в нем дается опора для того хилиазма, который был сильным церковным движением в то древнее время, как не перестает он привлекать к себе умы и сердца неутвержденных, пребывающих в адвентистских блужданиях еще и в наши дни.

Два свидетельства представляются в этом случае особенно важными – как по своему значению оснований для всех не признававших канонического достоинства Апокалипсиса, так и по своей типичности: римского пресвитера Кая (Гаия)⁴⁵⁸ и св. Дионисия Александрийского⁴⁵⁹.

Свидетельство Кая мы читаем в двойной его передаче: у Евсевия Кесарийского и у блаж. Феодорита. По ссылке Евсевия, «Керинф (еретик-гностик II века) под мнимыми откровениями, которые выдавал он под именем великого апостола, старался ввести и распространить свой чувственный хилиазм, что блаж. Феодорит передал в таких общих словах: «Керинф сочинил какие-то откровения». Что же касается св. Дионисия, архиеп. Александрийского, то он, указав, что некоторые из его предшественников совершенно отвергали и всячески опровергали эту книгу, будто бы эта книга написана не Иоанном, далее, вслед за Каем, приводит довольно подробно мнение о неправославном источнике Апокалипсиса; однако о себе самом он говорит: «Напротив, я не дерзаю отвергать эту книгу». Вот что, по нему, утверждали такие тогдашние критики, как пресвитер Кай: «Написал ее (книгу Апокалипсис), говорили, Керинф, основатель ереси, названной по нем Керинфовой; он же дал ей и заглавие, желая свой вымысел украсить достоуважаемым именем. Главный пункт сего учения состоял в том, что тысячелетнее царство Христово будет земное. Но так как Керинф был человек, преданный телу и слишком плотолюбивый, то к чему стремился сам, тем выражал свои мечты и о царстве: все ограничивалось у него удовлетворением чрева и животных побуждений, то есть пищею, питием, брачными узами, а чтобы придать этому почетнейшее значение, – празднествами, жертвоприношениями и жертвенными пирами»⁴⁶⁰.

Приведенные слова архиеп. Дионисия, передающие с научною объективностью и его собственное мнение, и тех, с кем он сам не солидарен, с одной стороны, послужили наибольшим обоснованием для всех сомневающихся относительно Апокалипсиса, ибо вслед за ним пошел и отец церковной истории Евсевий, сохранивший нам это его свидетельство; с другой – оно нам полностью объясняет причину той осторожности, с какою Церковь относилась к вопросу об обязательном узаконении этой книги в ряду книг канонических. Но в то же время из него мы усматриваем и то, насколько неосновательны были все те нарекания на эту священную книгу, которые ходили в тогдашнем церковно-литературном мире, когда, при отсутствии книгопечатания, различным слухам, опирающимся на недостаточное знакомство с подлинными источниками их, давался полный простор.

Мы с совершенной несомненностью там видим, что то, что принадлежало еретику-гностику Керинфу и что от него переносилось на нашу апостольскую книгу, было в отношении к ней не более, как злой клеветою, ибо, как мы теперь уже точно знаем, ни о какой чувственной стороне тысячелетнего царства в Апокалипсисе нет и тени указаний, – пусть даже признают некоторые, что царство это, по Иоанну, должно мыслиться как царство земное. И прежде всего, всякий читающий Откровение не может не видеть, что в самой 20-й главе, где идет речь об этом тысячелетии, и вообще абсолютно ничего земного нет. И даже и символические описания древа жизни и реки воды живой, которые при желании можно притягивать сюда, но именно – с натяжкой, имеются ниже – в главе 22-й, где речь идет уже, несомненно, о будущем вечном Царстве Христовом, после Его Второго пришествия, а отнюдь не о тысячелетнем царстве. Тем более нелепым должно было и тогда являться приурочивание к этому царству хилиазма брачных уз для тех, кто будет блаженствовать в этом тысячелетнем царстве, когда об этом решительно ни в одном стихе Апокалипсиса нет никаких, хотя бы и отдаленных или символических намеков, как нет там никаких «жертвоприношений (разумелись у Керинфа, увлекавшегося Ветхим Заветом, жертвоприношения типа Моисеева закона) и жертвенных пиров».

А между тем мы в своем объяснении 20-й главы, думаем, с достаточной твердостью установили, что и самая отправная точка в Апокалипсисе для подобных заблуждений хилиастов: мысль, что Христос явится на 1000 лет царствовать на земле, является тоже совершенно ошибочной, лишь во имя субъективной и ложной тенденции привязываемой к Апокалипсису, ибо тысячелетнее царство святых в нем вовсе не земное, а небесное, и никаких там телесных переживаний, не только чувственных и плотских, но и вообще связанных с пребыванием нашей души в теле, в блаженстве святых в пору той тысячи лет вовсе не будет, ибо блаженствовать будут и уже блаженствуют они с Богом в мире духовном, по исходе из тела, своими душами, разрешившись (от уз плоти), чтобы быть со Христом (Флп.1:23). А потому и все эти опасения пресвитера Кая и ему подобных преизлиха ревнителей при восприятии плохо понимаемого ими апостольского текста высказывались, безусловно, впустую, ибо представляли собой одно лишь печальное и прямо странное недоразумение.

Далее, исходя из этого коренного своего заблуждения, отрицательная критика Апокалипсиса указывала еще на заметную особенность языка этой книги, отличающую ее не только от всех других новозаветных писаний вообще, но и от других книг того же евангелиста Иоанна Богослова: и Евангелия его, и трех посланий. Особенности эти там есть, но они для нас вполне понятны, так как целиком объясняются еще более особенным состоянием писателя при получении им от ангелов этих откровений, на которое опять-таки указывал сам он. Я был в духе, как знаем мы, говорит он уже в первой же главе книги, повторяя это не раз и дальше (Откр.4:2; 17:3). Итак, если такое состояние – экстатическое – для апостолов, оставивших писания, было единственным и исключительным, как и книга эта – единственная в Новом Завете книга пророческая, то спрашивается: что же удивительного в том, что и изложение ее необычное и что, далее, писатель, будучи по происхождению евреем, больше допускает там, как говорят нам, гебраизмов⁴⁶¹, чем в других писаниях, составленных другими писателями, или и им же, но в состоянии спокойном, рассудочно-уравновешенном и естественном?! И это тем более, что, как мы при изъяснении текста и отмечали, наиболее резкие примеры, указываемые нам в этом случае, и сами по себе совершенно понятны и для нас совершенно объяснимы (например, «Ἱερουσαλήμ и ἀπὸ ὁ ὤν καὶ ὁ ἐρχόμενος», как и указывали мы попутно). А ведь на них и ссылаются всего больше.

Но если, таким образом, все эти недоумения и сомнения относительно Апокалипсиса, и именно в смысле признания его за подлинную книгу св. Иоанна Богослова, так легко объяснимы и устранимы, то, напротив, удостоверения этой подлинности ее типа положительного представляются совершено убедительными и неоспоримыми, как и связанный с этим вопрос о древности происхождения ее.

Принято думать, что в вопросах подобного характера достаточно привести три-четыре свидетельства соответственного типа, чтобы считать данный вопрос уже решенным. За подлинность же Апокалипсиса мы найдем таких удостоверений гораздо более десяти. А между тем свидетельства эти ряд свой открывают данными, относящимися уже ко второму веку, причем не мало из них и таких, в задачу коих входило помогать чтению и пользованию этой таинственной книгой, ибо они являются уже нарочитыми толкованиями и изъяснениями смысла уже хорошо известного Церкви текста ее.

Таков прежде всего один из древнейших – Мелитон, о котором отец церковной истории Евсевий свидетельствует, что он написал целую книгу об Откровении Иоанна, а он умер уже в 177 году и был при этом епископом одной из семи апокалиптических малоазийских церквей – Сардийской.

Таков и еще более известный писатель древности Ипполит Римский, первой половины III века, в списке сочинений которого, найденном на его кафедре, имеется и нарочитое защищение Апокалипсиса, а хорошо уже нам известный св. Андрей Кесарийский, не раз ссылавшийся на св. Ипполита, сочинения которого он читал, подтверждает, что в нем Ипполит защищал подлинность и божественное происхождение Апокалипсиса, чтобы удачнее рассуждать со своими противниками. И в особенности таков св. Мефодий Патарский, которым, как указывалось и нами в ряде цитат, наиболее охотно пользуется в толкованиях своих св. Андрей Кесарийский и который также относится к писателям III века.

А вот и еще более длинный список таких церковных писателей от того же древнего периода, которые или приводят цитаты из Апокалипсиса, или упоминают об Иоанне как писателе его. Таковы, в порядке времени: св. Поликарп, еп. Смирнский, смерть которого относится к 167 году; послание Галльских и Виеннских христиан церквам азийским (177г.); Феофил Антиохийский – конца II века и его более поздний современник Аполлоний, епископ Ефесский, и еще более младший современник обоих известный Тертуллиан (все трое – древние апологеты), причем Тертуллиан сам ссылается в своем признании Апокалипсиса за подлинную апостольскую книгу на древнее предание Церкви. И наконец, два великих александрийца того же времени – Климент и Ориген, причем последний – старший современник и согражданин того самого Дионисия, на которого ссылается отрицательная критика Апокалипсиса, и в отношении научном высший авторитет в данном вопросе – твердо относит Откровение Иоанна к числу книг όμολογούμενα, признаваемых всеми. Затем, из наиболее авторитетных свидетелей подлинности Апокалипсиса из IV века можно указать на св. Афанасия Великого, Григория Нисского (брата св. Василия Великого) и преп. Ефрема Сирина. И наконец, длинный ряд всех их можно закончить авторитетнейшими учеными отцами Западной Церкви – Августином и Иеронимом, умершими уже в V веке. Из этого, не допускающего сомнений у нас, святоотеческого лика свидетелей в пользу признания книги Апокалипсис за подлинное писание св. Иоанна Богослова, мы приведем, как особенно убедительные и в то же время высоко­авторитетные, две цитаты, и очень древние, ибо принадлежат они двум писателям второго же века, засвидетельствовавшие истину своего исповедания и кровью своею: Иустину Философу и Иринею Лионскому. Св. Иустин Философ ссылался на Апокалипсис Иоанна в своем разговоре с иудеянином Трифоном. Что же касается св. Иринея, точно указывающего, как мы знаем, что Апокалипсис написан св. Иоанном Богословом при Домициане, то о нем историк Евсевий передает такую характерную и важную для нас подробность, о которой также частью мы уже говорили (в объяснении 13-й главы). Оказывается, в его время (в конце II века) существовало разночтение в буквах имени зверя-антихриста: было число 666 и имелось и 616 (как догадываются – из имени кесаря Нерона, без последнего н (50) по латинскому именительному падежу). И вот Евсевий и свидетельствует, что когда Ириней опровергал этот ошибочный вариант, то указывал, что число 666 стоит во всех точнейших и древнейших списках, а равно и на то, что так читали те, которые лично видели самого Иоанна. Это свидетельство священномученика Иринея имеет для нас особенно важное значение как по древности своей (ибо св. Ириней писал это во II веке), так и еще более потому, что он, хотя и святительствовал в Лионе, но происходил из тех самых мест, куда св. Иоанн Богослов и направил свое Откровение. Он был уроженец Малой Азии, откуда отправлен был в Галлию на дело проповеди уже в зрелые годы. Кроме того, он был непосредственным слушателем и учеником мужей апостольских – священномученика Поликарпа Смирнского и Папия Иерапольского, которые в свою очередь были слушателями самого Иоанна. При этом данные, приводимые им, отличаются особенною точностью, ибо слова своих учителей, как сам говорит, записывал «не на бумаге, а на сердце» и, как называет его Тертуллиан, был он «omnium doctrinarum curiosissimus explorator»⁴⁶². И потому-то обе эти его ссылки – и наилучшие по точности древности списки (очевидно, из многих имевшихся тогда у христиан), и на авторитет тех, кто лично видел самого Иоанна, безусловно, имеют для нас решающее значение. Правда, Иринея причисляют к хилиастам – в том смысле, что и он относил слова Апокалипсиса о тысячелетнем царствовании со Христом к земной жизни будущего (разумея ее в одухотворенном смысле), но для данного вопроса это не имеет значения.

И потому-то мы, считаясь с таким обилием неоспоримых исторических свидетельств, и притом свидетельств очень древних и совершенно убедительных и ясных для решения данного вопроса, безусловно должны признать, что наш Апокалипсис – действительно книга подлинно апостольского происхождения, и этим мы должны объяснить, почему, при всей крайней осторожности Церкви в данном случае, она с полным основанием и непререкаемым для нас авторитетом была внесена в состав Библии как 27-я – заключительная – книга новозаветного канона. Но только, как мы и говорили, ввиду ее особенного, исключительного характера в ряду этих книг, для богослужебного употребления она не предназначалась и никогда в таком значении и не употреблялась, да и не трактовалась. А этим, в свою очередь, мы и склонны объяснить и то смущающее многих обстоятельство, что Апокалипсис оказался не включенным в канон книг при перечислениях 60-го правила Лаодикийского собора и 85-го правила апостольского или у св. Кирилла Иерусалимского в 4-м слове для оглашенных. Ибо и в наши еще дни, как и отмечали мы, книга эта – не для широкого употребления...

Можно отметить здесь еще одно толкование на Апокалипсис, вышедшее у нас в Харбине недавно – в 1932 году: «Заметки на Апокалипсис» адвентистского проповедника Г. Волегова, составленные по адвентистскому же писателю К. Ларкину. Книга эта – обычная сектантская безвкусная фантасмагория, читать которую можно лишь за наказание, и не представляет никакого научного интереса (единственное относительно интересное толкование в ней – о жабах 16-й главы Апокалипсиса⁴⁶⁴). Но она очень типична для представления о сектантской литературе, и в особенности о воззрениях адвентистов на те последние времена, проповедь о которых составляет самую сущность этой нездоровой секты.

Явно тенденциозной и более чем странной представляется прежде всего – исходное начало всей экзегетики в этих «Заметках» – попытка их авторов вытолковать в семи посланиях Иоанна малоазийским церквам (главы 2 и 3-я Апокалипсиса) семь последовательно сменяющихся периодов в истории христианской Церкви. Периоды эти, действительно, фантастические и ясно, как говорят, за уши притянутые к Откровению Иоанна. Так, первый период – Ефесский – с 70-го (? – почему не с начала Церкви?) по 170 год. Но если 70-й год все же известен в церковной истории как год падения Иерусалима, то 170-й – это год, в котором ничего важного для Церкви, как известно всякому, знакомому с историей христианства, не случилось. При этом типичной чертою Ефесского периода, оказывается, было разделение христианского общества на священников и мирян, в коем, в прямое игнорирование истории и текста Апокалипсиса, г. Волегов указывает и сущность ереси развратных антиномистов николаитов. Во втором периоде указываются такою чертою гонения на христиан и точно обозначается, что начались они в 64 году при императоре Нероне. Тем более странно, что годы этого периода начинают с 170-го. Спрашивается: почему же эпоха гонений начинается с середины ее? И куда же делись у г. Волегова 64–169 годы, где было не одно гонение? Третий – Пергамский – период, по нему, продолжался с 312-го по 606 (?) год: опять – год, в котором не произошло решительно ничего особо важного не только в церковной, но и в гражданской истории. И опять в характеристике этого периода не только не берется ни одной черты из основной речи Апокалипсиса об этой церкви, но совершенно игнорируется и сказанное там об учении Валаама. Взамен этого откуда-то со стороны вводится мысль об отступлении Валаама от истины из-за выгод⁴⁶⁵, и на этой, искусственно пригнанной, сочиненной автором основе излагаются дальше обычные сектантские нападки на Церковь, в подборе которых автор точно так же и дальше вовсе не считается с текстом Апокалипсиса, не справляясь с ним ни в одной подробности. Еще хуже стоит дело с четвертым периодом – Фиатирским. Как известно, характеристика Фиатирской церкви в Откровении отличается подчеркнуто светлым, восхваляющим ее, характером. Тем неожиданнее читать у г. Волегова, непосредственно за речью Апокалипсиса к ангелу этой церкви, такие слова: «Церковь в этом городе представляла собою пророческий портрет (sic) папской церкви в средние века» (с 606 года по 1520 год⁴⁶⁶). Оказывается, совершенно игнорируя всю основную речь о Фиатирской церкви, сплошь похвальную по адресу ее, автор берет оттуда исключительно лишь то добавление, о коем Господь там сказал: Но имею немного против тебя... Но и в речи об этом исключении в Фиатире, т. е. о развратной пророчице Иезавели, конечно, опять-таки совершенно игнорируется вся апокалиптическая характеристика ее как любодейцы. Зато уже злостно по-сектантски, не считаясь ни с текстом Откровения, ни с подлинной церковной историей, в ней автор видит папскую церковь, протянув для этого две, слишком уж некрепкие и явно искусственные, ниточки: а) образ «женщины» (кавычки у автора) и – то, что «папская церковь ввела поклонение изображениям» (опять-таки неправда явная: никакой «папской» церкви до 1054 года не было, а VII Вселенский собор, закрепивший для Вселенской Церкви преданное от апостольских времен иконопочитание, был, как известно, в 787 году). А с другой стороны, как назвать нам здесь это явное игнорирование Восточной Церкви, которая совсем не нашла себе места во всей этой, адвентистски грубой, quasi-исторической схеме, да еще напечатанной на русском языке, у автора, который, несомненно, и родился, и воспитался в Русской Церкви?! И спрашивается: можно ли в этом случае ставить на второй грани этого четвертого периода и 1520 год, сыгравший большую роль в Западной Церкви, но абсолютно не имевший никакого отношения к нашей Церкви, Восточной?! Прямо поразительно это лакейство мысли у русских подголосков заморских адвентистов, когда они, как школьники, вслед за своими чужеземными учителями повторяют их жалкие и грубые исторические анахронизмы, вроде еще «всемирной» (?!) монархии какого-нибудь Людовика XIV или XV, владевшего совсем небольшой полоской на земном шаре (как мы это постоянно слышим и читаем у адвентистов).

Впечатление прямого курьеза производит и дело с пятым периодом всемирной истории – Сардийским. Всякий, читающий Апокалипсис, знает, что характеристика этой церкви носит там прямо отрицательный характер, до степени противоположности с церковью Фиатирской. И вот бедным адвентистам – этой отрасли протестантской церкви – приходится приурочивать такой, непривлекательный по Апокалипсису, период Сардийской церкви к своему же родовому типу – протестантизму. И при этом временем его тем же приемом намечают с 1520-го по 1750 год: по русской поговорке, для них – «только и свету, что в моем окошке». Адвентисты в этой последней дате игнорируют уже не только Восточную, но, кроме подобных им, сектантских обществ, и все Западные церкви, для которых 1750 год также ровно ни о чем не говорит. Правда, стремясь выпутаться из явно невыгодного, прямо убийственного положения, г. Волегов делает попутно несколько реверансов по адресу своей Матери – протестантской Церкви, но лишь затем, чтоб далее все же сказать об основной массе ее словами Откровения: Ты носишь имя, будто жив, но ты мертв. В устах сектанта протестантского типа это ценно: ведь ничего такого не нашел он в этом случае и для самой, ненавистной ему Римской церкви.

Шестой – Филадельфийский – период отнесен автором к 1750–1900 годам, со ссылкой на оживление сектантской пропаганды за эту пору. Однако сам автор приводит как характерное для этого периода известное уже нам значение слова Филадельфия (братолюбие). Спрашивается: у кого хватит теперь духу утверждать, вместе с г. Волеговым, что это, наиболее близкое к нашему, время действительно являлось в христианском мире временем особенного «братства» – наибольшей христианской любви?! Не есть ли, наоборот, это пора все большего и большего охлаждения ее, все более и более широкого и глубокого нарастания эгоизма, черствости, даже бессердечности во взаимных отношениях как у отдельных людей, так и у народов?! А ведь обращение к Филадельфийской церкви, совершенно неоспоримо, отличается в Апокалипсисе именно тою особенностью, что там – сплошная похвала и одобрение, и даже без частных исключений. И таким образом, слишком уже мало оснований, для отнесения прошлого испорченного века к тому «братолюбному» филадельфийскому типу.

Обращаясь наконец к последнему, седьмому, периоду (Лаодикийской церкви), мы здесь прежде всего должны сказать: а где же основания, какие реальные данные для того, чтобы относить начало его, вместе с адвентистами, к 1900 году, а не десятью годами позднее (принимая, например, в духе излюбленного сектантского модернизма, во внимание хотя бы ту же последнюю войну) или хотя бы двадцатью или пятидесятью годами раньше?! Ведь право же, дата эта, как говорится, из пальца высосана и, бесспорно, ни на чем не основана. А затем и дальше: самую характеристику и этой заключительной эпохи г. Волегову угодно вести опять-таки не по Апокалипсису, а по двум неудачно приведенным сюда евангельским притчам (о браке царского сына и о ю девах), несомненно, относящимся не к времени земной жизни – времени делания, или купли (каковым, так же бесспорно, остается у ап. Иоанна и лаодикийский тип), а ко времени воздаяния. И при этом автором в данном пункте замолчена даже «и та теплохладность» христиан, каковая является, несомненно, наиболее типичной чертою в речи Откровения о состоянии христиан лаодикийских. Думается нам, что так писать толкования книг нельзя, тем паче толкования слова Божия, где, несомненно, первое требование, отвечающее сверхъестественному достоинству его, – это принимай его так, как оно написано, а не искажай его, не добавляй и не убавляй, как то и сказано нарочито, что любят приводить сами сектанты, именно в том же Апокалипсисе (22:18–19).

Из других мест книги Волегова, важных для отметки ее как данного сектантского типа, можно указать еще на излюбленный прием всевозможных сектантских пропагаторов – фиксацию, мы бы сказали – тренировку читателей на известных, нужных им, положениях. Таковы, например, постоянно повторяющиеся, и чаще – не к месту, вырванные из контекста и по существу нигде не разъясненные и не обоснованные ссылки – о восхищении святых⁴⁶⁷, о седьминах⁴⁶⁸, «ноги Господа коснутся Елеонской горы»⁴⁶⁹ (до 1000-летнего царства) и т.д. Сюда же относятся выпады против Римской церкви, причем отождествляя ее в своем ожесточении с женой – блудницей Вавилонской⁴⁷⁰, автор неистовство свое доводит до того, что отправным моментом в христианскую эпоху такого уподобления Рима Вавилону считает... установление в 381 году поклонения Деве Марии (?!) и догмата о ее непорочном зачатии⁴⁷¹ (в последнем утверждении автор допустил ошибку всего на 15 без малого веков!..)⁴⁷².

До таких геркулесовых столбов доходит бред сектантской ненависти и сектантского невежества и кощунства.

Нельзя, затем, не отметить того грубо языческого отпечатка в давно отвергнутом Церковью⁴⁷³ хилиазме адвентистов, который воспроизводит здесь дикий чувственный хилиазм древнего гностика Керинфа, если только не идет еще дальше. В самом деле, все символы последних глав Апокалипсиса понимаются здесь в таком, буквально-чувственном, смысле. И это не только в восприятии благ будущей жизни – и тысячелетия, и Небесного Иерусалима: земли, текущей медом и молоком, дождей, новой реки из храма, кипариса вместо терновника, рыб в Мертвом море и 12-кратного принесения древом жизни плодов; а равно и мечтаний о том, что народы будут богатеть, имея во главе всех их народ Израильский (т.е. еврейский⁴⁷⁴). Нет, чаяния утех земных там доходят у Волегова и до настойчивого перенесения туда и половой брачной жизни. «Странно было бы предположить, – говорит он, – чтобы Бог отнял у человека его способность к размножению по наполнении земли⁴⁷⁵, и дальше указывает, что отпадут в этом случае только ненормальности взаимоотношений, «как ненужные в условиях бессмертия. Так, например, отпадут разводы, вторичные браки». Все это излагается в главе «Характер Царства, которое наступит после тысячелетнего»⁴⁷⁶. Так разнузданная мысль автора крепко цепляется за это, вопреки ясным словам Господа: сподобившиеся достигнуть того века и воскресения из мертвых, ни женятся... ни посягают, но яко ангели Божии на небеси суть (Мф.22:30; Лк.20:35).

И наконец, нельзя не поражаться тем, какая роль отведена во всей этой книге народу Израильскому. И именно не Новому Израилю – миру христианскому, как вслед за Евангелием и ап. Павлом, понимаем подобные места все мы – христиане, но все время – плотскому потомству Авраама, Исаака и Иакова. Мы уже читали категорическое заявление Волегова: «Израильский народ будет стоять во главе всех народов земли»⁴⁷⁷ – в пору «тысячелетия», причем далее ставится заголовок: «Особое положение Израильского народа». Но такое преимущественное, а можно бы сказать и привилегированное положение Израилю – еврейству отводится не только в тысячелетнем царстве⁴⁷⁸, но уже с самого начала изъяснения видений (с 4-й главы), ибо и во введении к ним отмечается, что «Бог будет иметь дело со Своим народом Израилем»⁴⁷⁹. Далее, даже в снятии первой печати, видим мы, вытолковывается – конечно, совершенно произвольно и тенденциозно – «заключение завета (договора) антихриста с иудеями»⁴⁸⁰, как и вообще снятие печатей приурочивается к обычному владению землей⁴⁸¹. Так и мученики, о которых говорится после пятой печати, и «запечатленные» не только 6-й, но и 14-й главы (а с ними, как г. Волегов настойчиво доказывает, и гуслисты на небе) – все они из такого же народа Израильского, т.е. именно евреев⁴⁸². Но особенно типично в этом случае описание храма, его священства и богослужения в тысячелетнем Христовом царстве⁴⁸³; там все ветхозаветное, начиная с кровавых жертв: и расположение иерусалимского ветхозаветного храма, и Аароново священство, и виды жертв, даже такие подробности, как нарочитые столы и крюки для этих, давно отошедших в прошлое, кровавых жертв.

И неужели же не странно читать все это в книге писателя все же секты, именующей себя христианской, т.е. признающей себя той церковью, для которой все это навеки отменено еще на апостольском соборе (см.: Деян.гл. 15-я) и о которой коренным положением у апостола сказано: в Церкви Христовой – несть еллин, ни иудей, обрезание и необрезание... но всяческая и во всех Христос (Гал.3:28; Кол.3:11). Бедные рядовые адвентисты! В какую тьму, к каким нелепостям, с точки зрения чистого Христова учения – этого образца здравых словес (2Тим.1:13), приводят вас ваши вожаки, ваши самозваные учители. И неужели же не ясно, кому и для чего это нужно?!..

Андрей Кесарийский – Толкование на Апокалипсис святого Андрея, архиепископа Кесарийского / Пер. с греч. иером. Антоний. – 4-е изд. – М., 1901; Репр.: Толкование на Апокалипсис святого Андрея, архиепископа Кесарийского. Слово святого Ефрема Сирина на Пришествие Господне. – М.: Издат. совет РПЦ, 2000. –220 с.

Барсов – Барсов М.В. Сборник статей по истолковательному и назидательному чтению Апокалипсиса, с библиографическим указателем / Сост. М.В. Барсов. – М., 1902. – VI, [2], 318 с.; переизд.: М., 1994. – Из содерж.: Виноградов Н. О конечных судьбах мира и человека. – Впервые опубл.: М., 1889; Дебольский, прот. Альфа и Омега [Христос в Священном Писании]. – Впервые опубл.: Странник. 1867, янв. С. 1–22; Ефрем Сирин, преп. Слово на пришествие Господне... Слово 29-е. – Опубл.: Творения... Т. 7. Ч. 3. С. 224; Жданов А. А. Откровение Господа о семи Азийских церквах. – Впервые опубл.: ЧОЛДП. 1890. № 9–12; 1891. № 1–6; Игнатий Брянчанинов. Слово о смерти. – Впервые опубл.: СПб., 1886; Оберлен К. Пророк Даниил и Апокалипсис св. Иоанна Богослова / Пер. с нем. прот. И.К. Романова. – Впервые опубл.: Тула, 1882; Петр (Екатериновский), еп. Объяснение Апокалипсиса св. апостола Иоанна Богослова. – Впервые опубл.: Томск, 1885; Филарет, митр. Слово на освящении градо-клинского соборного храма. – Впервые опубл.: ЧОЛДП. 1876. № 2; Слова и речи... Ч. 2. С. 41; Христофор (Смирнов), еп. Апокалипсис как литургический памятник апостольской эпохи / Ф.А. Смирнов // Труды КДА. 1874. № ю; Яковлев Ф.И. Апостолы Петр, Андрей и Иаков. Вып. 2. М., 1860; Библейский популярный словарь // Воскресное чтение. 1876. Ч. II. С. 1–3, 320–323; Ч. III. С. 197–198; О подлинности Апокалипсиса и каноническом его достоинстве // Духовн. беседа. 1873. № 22. С. 355; № 23. С. 369; № 24. С. 392.

Волегов – Волегов Г.В. Заметки на Апокалипсис. – Харбин, 1932.

Христианское мировоззрение – Димитрий (Вознесенский), еп. Христианское мировоззрение: Учеб. курс для ст. кл. гимназий и реал, уч-щ / Прот. Николай Вознесенский. – 1-e изд. – Шанхай, 1921; 2-е изд., испр. – Харбин, 1925. – 175 с.

Иванов – Иванов A.B. Руководство к изучению священных книг Нового Завета. – 5-е изд. М., 1907; переизд.: М.: Воскресение; Лествица, 2002. – 912 с.

Оксиюк – Оксиюк М.Ф. Эсхатология св. Григория Нисского: Ист.-догмат, исслед. – Киев, 1914. – [10], XX, 666 с.

Тихомиров – Тихомиров Е. Загробная жизнь, или Последняя участь человека. – СПб., 1914. – Прил. к журн. «Русский Паломник» за 1914 г.; переизд.: Ч. 1–2. – СПб., 1995; М.: Отчий дом, 1999. – 459 с.

Толковая Библия – Толковая Библия, или Комментарий на все книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета / Проф. А. П. Лопухин. – Т. 12: Послания ап. Павла и Откровение Иоанна Богослова / Проф., прот. Н. Д. Орлов. – СПб., 1914.

Четыркин – Четыркин В.В. Апокалипсис св. Апостола Иоанна Богослова: (Исагог. исслед.). – Пг., 1916. – 514 с.

Архиепископ Димитрий (Николай Федорович Вознесенский) родился в 1871 г. в Курской губернии. В 1898 г. окончил Московскую духовную академию со степенью кандидата богословия. Преподавал в Курской семинарии и Полтавском кадетском корпусе, был издателем журнала «Вера и жизнь». После рукоположения во иерея служил в Курске, где был возведен в сан протоиерея. В 1903 г. в семье о. Николая родился сын Георгий – будущий Первоиерарх РПЦЗ митр. Филарет (Вознесенский). В 1909 г. назначен протоиереем кафедрального собора города Благовещенска и переезжает с семьей на Дальний Восток.

В 1920 г., сразу после прихода большевиков к власти в Приамурье, о. Николай с семьей уезжает в Харбин, где служит поначалу в Свято-Николаевском соборе. Вскоре после приезда в Китай супруга о. Николая, Лидия Васильевна, умерла, и на попечении о. Николая остаются двое сыновей и трое дочерей. С 1923 по 1947 гг. о.Николай – настоятель построенного в 1908 г. храма Иверской иконы Божией Матери и одновременно глава Иверского братства. В 1928 г. (или в 1927) стал первым деканом Высших пастырско-богословских курсов в Харбине, основанных главным образом его же трудами. Курсы были сразу признаны Архиерейским Синодом РПЦЗ как полноправное высшее духовное учебное заведение (позднее, в 1934 г., курсы были переименованы в богословский факультет при Институте Св. князя Владимира). Сам о.Николай был председателем Педагогического совета курсов, читал лекции по Священному Писанию, церковной истории, апологетике. Преподавал он и в открытой в 1938 г. в Харбине семинарии.

После принятия монашества с именем Димитрий в 1934 г. хиротонисан во епископа Хайларского, викария Харбинской епархии.

По инициативе еп. Димитрия при Иверской церкви были созданы Серафимовский приют для мальчиков-сирот, Серафимовская столовая для бедняков, Серафимовский приют для престарелых (более 70 человек), приют для малышей.

Во время японской оккупации Маньчжурии (с 1931 г.) еп. Димитрий в феврале 1944-го поставил свою подпись под составленным митр. Мелетием (Заборовским) «Архипастырским посланием православному духовенству и мирянам Харбинской епархии», в котором провозглашалась недопустимость поклонения иноверным богам и посещения языческих храмов. Впоследствии в результате давления японских властей был выработан компромисс, по которому митр. Мелетий вместе со своими викариями обещал на время войны воздержаться от публичных высказываний против религиозно­государственных церемоний, если не будет принуждения христиан к участию в них.

Был почетным членом Православной комиссии по международной борьбе с безбожием и безбожниками, созданной в 1937 г. по инициативе Всероссийской фашистской партии (ВФП), уделявшей огромное внимание религиозному воспитанию.

После решения епископского совещания о разрыве с Архиерейским Синодом РПЦЗ и обращения епархии к Московской патриархии о воссоединении архиеп. Димитрий отдал распоряжение в приходы о поминовении за богослужением наряду с Патриархом Московским и митр. Анастасия (Грибановского).

В 1945 г. был возведен в сан архиепископа епископским совещанием, созданным митр. Мелетием (Заборовским). В ноябре 1945 г. составил письмо к Патриарху Московскому с просьбой ходатайствовать перед правительством СССР и Сталиным об освобождении арестованных советскими органами эмигрантов, служивших у японцев. 26 октября 1945 г. был принят в Русскую Православную Церковь в сущем сане. Почти сразу после этого, в 1946 г., вернулся в СССР и в том же году ушел на покой в Псково-Печерский монастырь.

Скончался 31 января 1947 г. в Ленинграде. Похоронен на Большом Охтинском кладбище.

Автор трудов: Христианское мировоззрение. Шанхай, 1921; Краткие сведения из истории Христианской Церкви. Харбин, 1921; Христианская жизнь. Харбин, 1927; Апологетика; Апокалипсис в перспективе XX века. Харбин, 1935.

Книга архиепископа Хайларского Димитрия (Вознесенского; 1871–1947) была написана в годы его священнического служения в первой волне русской эмиграции, в Харбине (Китай). Это полное толкование на Апокалипсис чрезвычайно интересно тем, что сочетает предшествующую традицию святоотеческого толкования Апокалипсиса и его русского академического научного исследования со стремлением к самостоятельному прочтению Откровения Иоанна Богослова в свете современных автору десятилетий. Страшная смута России, трагический сдвиг в истории начинающегося XX века не мог не отразиться в размышлениях толкователя – образы Апокалипсиса требовали нового осмысления в атмосфере драматических событий.

Данный труд, несомненно, будет интересен всем интересующимся изучением Священного Писания – вне зависимости от их образования и богословской подготовки.