Руководство для сельских пастырей
1870. Т. 1. № 1–18

Благослови венец лета благости Твоея, Господи!

(Из молебного пения на новый год)

Приветствую вас, братие, в настоящий день нового года приветом святой церкви. Она, благожелательная вам во все дни жизни вашей, в настоящий день нового года особенно выражает вам свои благожелания в молебном пении на новолетие. Поэтому и мы, благодарственно сочувствуя заботам святой церкви о нас, обратим сегодня внимание на церковные молитвы, которые мы сейчас будем слушать.

Переходя из одного года в другой, недоведомый и сокрытый от нас, мы не довольно спокойны за себя и за других, близких нашему сердцу. Каждый из нас сам желал бы прожить счастливо наступивший новый год и от души желал бы того же и другим. И вот, в успокоение нас насчёт неизвестного будущего, святая церковь молитвенно призывает на нас, в день новолетия, благословение Божие: Благослови венец лета благости Твоея, Господи!

Первые страницы книги «Бытия», повествующие о сотворении мира одним всемогущим словом Творца, показывают нам силу благословения Божия. Тварь получила бытие силой одного всемогущего Бога. Зная, что тварь нуждалась ещё в продолжении жизни, Господь благословил первых человеков, глаголя: раститеся и множитеся, и наполняйте землю, и господствуйте ею (Быт.1:28). Но это благословение Божие не было даром, принадлежащим человеку по праву, даром неотъемлемым. Вследствие прародительского прегрешения Господь отъял благословение своё от всего живущего на земле и, за умножение беззаконий людских, истребил всё живущее на земле водами потопа. После потопа, милосердый Бог снова повторил Своё благословение родоначальнику нового мира, Ною: и благослови Бог Ноя и сыны его. И рече им: раститеся и множитеся, и наполняйте землю и обладайте ею (Быт.9:1). Эти библейские повествования показывают, что тайна благополучной жизни и счастливого продолжения её заключается в благословении Божием, изливающемся на людей тогда, когда они живут по Бозе и достойны Его милости, и что это благословение отнимается от людей тогда, когда они своими беззакониями прогневляют долготерпеливого Господа. Зная наше недостоинство, святая церковь, как сердобольная мать, сама молитвенно ходатайствует за нас пред Богом и испрашивает нам благословение Божие на благополучную жизнь в наступившем новом году, а в нашем сердце возбуждает чувство благоговейного благодарения Богу и раскаянья во грехах. Святая церковь молится – благословить начаток и продолжение лета сего и побуждает каждого из нас молиться – принять благодарение о щедротах Божиих, излитых на нас в мимошедшее лето живота нашего, не помянуть беззаконий и Лкавых наших деяний, совершённых нами, и не воздать нам по греховным делам нашим в сие грядущее лето, но даровать нам жизнь безгрешную в здравии и довольстве.

Испрашивая нам благословение Божие на наступивший год, святая церковь перечисляет, в своём молебном пении, важнейшие блага, которыми каждый из нас желал бы воспользоваться. Первое благо – правая вера в Бога и добрые дела. Святая церковь молится укрепить нас в православной вере и сотворить нас спешными к деланию неразлучных с верой добрых дел. Хранительница веры и благочестия есть несомненно святая православная церковь. Поэтому в молебном пении следует молитва ко Господу об укреплении, усмирении и расширении святой церкви и о возвращении в её недра всех, от неё отступивших. Покровитель веры и благочестия, блюститель общественного порядка и отец нашего отечества есть благочестивейший Государь наш, Император Александр Николаевич. Святая церковь молится – умножить дни живота его в непоколебимом здравии и даровать Ему преуспеяние во всех добродетелях, относящихся до блага народного. После веры и благочестия, охраняемых православным Государем нашим, великим благом в жизни каждого из нас служит телесное здравие и душевное спасение. Святая церковь молится сподобить нас прожить новый год в здравии и душевном спасении. Телесное наше здравие обусловливается благорастворением воздуха и изобилием плодов земных, и вот святая церковь молится о том и другом. Нельзя не припомнить здесь благочестивых обычаев древних евреев в день новолетия, которое было отправляемо в месяце сентябре. В праздник новолетия было священное собрание у народа и обилие жертв (Чис.29:1–6). Народ в скинии, а после в храме и синагогах, слушал чтение закона Божия и умилялся душой, воспоминая неисповедимые судьбы Божии над собой. Кроме сего благочестивого воспоминания, ежегодное новолетие было весьма важно для евреев в отношении к жизни хозяйственной. Если урожай был хорош, – это было знаком благоволения Божия и показывало, что народ ходит в заповедях Господних: тогда все восхваляли Господа Бога. Если же земля родила скудно, – народ смирял души свои пред Господом, каялся, давал обеты строжайшей верности и вместе с тем деятельнее побуждался к обрабатыванию полей, огородов и садов в наступающем году¹. Хорошо бы и нам, братия, смиряться и каяться пред Господом, желать жить лучше в нравственном и исправнее в житейских отношениях потому, что и у нас теперь замечается неизобилие плодов земных и дороговизна на всё. – Врагами нашего здравия и душевного спасения и причиной гнева Божия на нас весьма часто служат душетленные страсти, плотоугодие, сребролюбие, гордость и растленные обычаи, мирские увеселения, роскошь в нарядах и проч. Об отгнании от нас этих страстей и обычаев также молится ныне святая церковь, желающая насадить в сердцах наших страх Божий и приучить нас к житейскому благоразумию. – Врагами нашего счастья нередко служит вражда и недостаток взаимной любви. Святая церковь молится об изгнании из наших сердец вражды и о даровании нам братолюбия. За наши грехи Господь иногда наказывает нас общественными или частными бедствиями, войнами, пожаром, безведрием или засухой, градом и проч. Святая церковь молится избавить от этих бедствий всякий город и страну. Одним словом – святая церковь в день нового года желает нам от Бога всех благ, необходимых для счастья настоящей и будущей нашей жизни, – и опасается только за нас, чтобы мы сами, своими грехами, не нарушили своего счастия, не сделались бы несчастными и не подвергли бы несчастью и окружающую нас природу. Наши грехи, душетленные страсти и растленные обычаи – вот, братия, источник нашего несчастья и несчастья окружающей нас природы. Но, благодарение Богу, если мы, по слабости своей природы, и склонны ко грехам, но, по милосердию благодати Божией к нам, можем и врачевать свои грехи покаянием и тем отстранять бедствия свои. Господи! По благоприятным Тебе молитвам святой церкви, да снидет на нас благословение Твоё и да ниспослеши нам в наступившее лето все блага, необходимые для счастья временной и вечной жизни нашей. Аминь.

Священник И. Сахаров

Пасение стада Христова вверено всей богоучреждённой иерархии. В состав богоучреждённой иерархии входят три священные степени: епископская, пресвитерская и диаконская. Лицам каждой из этих степеней предоставлен свой круг деятельности, – и потому с каждой из них соединены свои права и обязанности. Пресвитерская – в ряду иерархических степеней занимает среднее место: выше пресвитера стоит епископ, как ближайшее к нему средоточие церковной власти; ниже его стоит диакон, как ближайший представитель служебных и подчинённых пресвитеру клириков.

Какая же доля прав и обязанностей принадлежит собственно пресвитеру в деле пасения стада Христова, и как он, пользуясь своими правами и исполняя свои обязанности, поставлен в отношении к высшей власти церковной, к лицам низшей иерархической степени и вообще ко всем клирикам?

Ответ на этот вопрос заключается в апостольских правилах, постановлениях святых вселенских и поместных соборов и правилах святых отцов церкви. Все эти правила, как составленные под руководством Святого Духа, служат полным и непререкаемым определением всех прав и обязанностей, предоставленных богоучреждённой иерархии. Чтобы на основании этого священного канона наглядно изобразить долю прав, принадлежащих пресвитеру и его отношение к высшим и низшим степеням церковной иерархии, нужно прежде всего сказать о власти церковной вообще и о правах, принадлежащих разным степеням высшей власти.

1. О власти церковной вообще

Что нужно разуметь под церковной властью вообще? Церковная власть, как власть непосредственно происходящая от Бога, действующая прямо на души человеческие и имеющая целью приводить их к единению с Богом, непохожа ни на какую власть земную, которая исключительно занята устроением земного благополучия общества и более действует средствами величественными, предоставляя законное достижение благ земных доброй воле и силам каждого. В кругу властей земных нельзя найти подобия для объяснения власти духовной. Божественные учители, изъясняя права и обязанности этой власти, не нашли в языке человеческом слов для точного выражения её, и назвали её пасением. В этой власти сосредоточивается всё, что нужно для приведения людей в меру возраста исполнения Христова; ей вверено слово истины для просвещения людей верой и предохранения их от заблуждения; она владеет сокровищем благодатных даров для раздаяния верующим, по мере их духовных нужд и нравственного преспеяния; ей предоставлено право предписывать законы, определяющие образ поведения членов церкви, – надзирать за исполнением сих законов и судить, наказывать виновных и награждать ревнителей благочестия. Словом – церковной власти отданы ключи царствия небесного, так что связанное ею на земли будет связано на небеси, и разрешённое на земли будет разрешено на небеси. В своём проявлении она не ограничивается пределами пространства и времени: она простирается на все народы, которые должна привести в соединение веры, в познание Сына Божия; она должна сохранять свою силу до скончания века, то есть до тех пор, пока опять видимым образом будет управлять церковью глава её и учредитель церковной власти – Иисус Христос.

Кому же первоначально вверена эта власть? – Эта власть во всей своей полноте первоначально сосредоточивалась в апостолах. Каждый апостол, по воле самого Иисуса Христа, был и вселенский учитель, и вселенский священнослужитель, и вселенский управитель. Никого из них Он не поставил ни больше, ни меньше, но все они были равны между собой, не нуждались во взаимной помощи и руководстве, так как в каждом из них всей полнотой обитал Дух Святой и сообщал деятельности каждого характер непогрешимости. Но такое сосредоточие всех прав церковной власти в лице каждого из апостолов было только в их времена; потому что апостолы были не пастырями только современного им человечества, но чрезвычайными посланниками Божиими, уполномоченными устроить церковь Божию на земле, учредить в ней новый порядок в духе Нового Завета на все времена до скончания века. Совершив своё божественное призвание, учредив неизменный порядок в церкви, они передали – каждому из епископов основанных ими церквей свои пастырские права учить, священнодействовать и управлять, но не передали и не могли передать каждому из них свою власть во всей полноте.

В чём же состоит различие между апостолами и их преемниками – епископами? Апостолы не передали своим преемникам своего чрезвычайного посланничества, вселенского значения и характера непогрешимости. Каждый епископ, как преемник апостольский, может быть назван апостолом, только не вселенским, а той церкви, в ней же Дух Святой поставил его епископом. За пределы этой церкви его права учительства, священнодействия и управления не простираются. И в своей церкви он не учредитель нового порядка, но блюститель учреждённого апостолами, толкователь их учения, строитель установленных ими таинств и хранитель церковного благочиния в духе апостольских правил. Будучи ближайшим орудием Духа Святого и полным владыкой своей церкви, он хотя и может уделять власть свою другим лицам – пресвитерам и диаконам, но не имеет права, подобно апостолам, поставить преемника себе.

Кому же апостолы передали свою верховную вселенскую власть? Эту власть они передали собору епископов вселенской церкви, и ему только усвоили характер непогрешимости, засвидетельствовав, что соборные решения служат несомненным проявлением воли Духа Святого. А как должна проявляться эта власть в собрании епископов, это весьма ясно изображено в 34 апостольском правиле: «Епископам всякого града, – гласит это правило, – подобает знати первого в них и признавати его яко главу, и ничего, превышающего их власть, не творить без его рассуждения; творити же каждому то, что касается до епархии его и до мест, к ней принадлежащих. Но и первый ничего да не творит без рассуждения всех. Ибо тако будет единомыслие, и прославится Бог о Господе в Святом Духе – Отец и Сын и Святый Дух».

В каком виде проявлялась соборная власть во все времена существования церкви? Различные обстоятельства в течении многих веков, прожитых церковью, давали особенные оттенки проявлению власти соборной; но эта власть всегда сохраняла тот существенный характер, который определён 34 правилом апостольским. По этому правилу, из среды епископов, совершенно равных между собой по власти, должен выдаваться с особенными преимуществами один епископ. Это есть неизбежное требование всякого правильного правительственного человеческого собрания. При равенстве лиц, без председателя не может состояться собрание; а если бы и состоялось, оно не может правильно вести рассуждения и поставлять какое бы то ни было решение. Чтобы установить такое преимущество первого между равными – апостолы нарочито основывали свои кафедры в больших городах, которые служили центрами просвещения, торговли и гражданского правления. Отсюда или сами по временам выходили для основания частных церквей, или, что было чаще, высылали своих учеников. Отсюда непосредственно или посредственно наблюдали за состоянием этих частных церквей. А этим, естественным образом, упрочивали для своих преемников первенство кафедр в главных городах перед окрестными. История апостольская показывает, что во времена апостола Павла уже выдавались кафедры главных городов перед прочими. Так, апостол Павел после третьего своего путешествия, оставляя церкви малоазийские, вверяет попечение о них пастырям кафедры ефесской (Деяния, глава 20). Он же, пиша второе послание к коринфянам (2Кор.1:1), высказывает приветствие церкви коринфской со святыми всеми, сущими во Ахаии, в которой Коринф был главным городом. Таким образом, уже при апостолах было первенство одних кафедр перед другими. Ещё естественнее оно должно было утвердиться после апостолов. Там, где апостолы долее жили, естественнее было искать полного и чистого предания апостольского; там яснее сохранялось непрерывное преемство пастырей от апостолов. Тертуллиан прямо называет такие церкви matrices et originales fidei. Таковыми после апостолов считались церкви – иерусалимская, антиохийская, александрийская, римская, ефесская и коринфская. А гражданское преимущество этих городов ещё упрочивало это значение: главные города представляли более удобств для собраний пастырей, и из главных городов правительство духовное удобнее могло иметь влияние на церковные дела даже отдалённых мест. Особенно же такое значение епископов главных городов упрочилось, когда церковь сделалась в империи господствующей и установилась связь между церковным и гражданским правительствами. Соборы поместные и вселенские, в своих многочисленных определениях, предоставляя права первому епископу, постановили не новое что-нибудь, а утвердили образовавшийся в церкви обычай со времён апостольских, и развили мысль, заключающуюся в выше приведённом апостольском правиле (Антиохийского собора правила 9, 11, 13, 14, 16, 19; Сардикийского собора правила 6, 9, 14; Лаодикийского собора правило 12; Второго Вселенского Собора правило 2). Чтобы придать больше значения первенству епископа, апостольское правило вменяет в обязанность всем епископам знать первого как главу и ничего, превышающего их власть, не творить без его рассуждения; а в чём должно было заключаться это главенство, это изъяснено опять в правилах вселенских и поместных соборов. Первый епископ имел право созывать епископов на соборы и на соборах председательствовать (Антиохийского собора правило 19), и своим голосом утверждать решение большинства. А чтобы дать ему возможность пользоваться этими правами, ему усвоялось начальственное значение во всей области и вне собора. Ему поручено было наблюдение за порядком и благоустройством всей его провинции (Антиохийского собора правило 9), – для чего он и имел право посещать епархии (Карфагенского собора правило 63). Он мог брать под непосредственное своё попечение и управление праздные епархии, до избрания и утверждения нового епископа (Первого Вселенского Собора правила 4, 6; Антиохийского – 19). Без его участия не могло совершиться избрание и утверждение епископа (Первого Вселенского Собора правило 4; Четвёртого Вселенского Собора правило 28). К нему поступали жалобы на епископов, и без него никто не мог открыть и совершить суда над епископами. Без его грамоты никто из епископов и всех священных лиц не мог предпринять путешествие вне провинции (Карфагенского собора правило 32). Он мог посылать епископов вместо себя на общие соборы (Карфагенского собора правило 27). Одним словом, первому епископу уступлено было несколько прав, принадлежащих всему собору, и в отличие от простых епископов назван он митрополитом. Но возвышенное до такой степени значение первого епископа, крепко привязывая к себе всех областных епископов, не могло подавлять предоставленной последним соборной власти. В 34-м апостольском правиле сказано: «Первый ничего да не творит без рассуждения всех». Последующие соборы, поместные и вселенские, развивая права первого епископа, в то же время развивали и ограничение их. В делах, касающихся целой области, он не имел права делать ничего без согласия епископов этой области; в случае разногласия на соборе дело должно было в присутствии его решаться большинством голосов, и он не имел права настаивать на решение меньшинства (Первого Вселенского Собора правило 6; Антиохийского – 9 правило). Без собора он не мог избрать епископа, рукоположить и судить его (Четвёртого Вселенского Собора правила 25, 28; апостольское правило 74; Антиохийского собора правило 14; Кириллово правило 1). Посещая епархии для надзора за благоустройством церквей, он не имел права в них учить, священнодействовать и распоряжаться без согласия местного епископа («Кормчая», гл.58:3). Его суд подлежал апелляции большого, то есть общего, собора (Четвёртого Вселенского Собора правила 9, 17; Антиохийского – 11, 12). При таком ограничении прав первого епископа, вполне осуществлялось желание апостолов, высказанное в 34 правиле: «Да тако будет единомыслие и прославится Бог о Господе во Святом Духе – Отец и Сын и Святый Дух». А единомыслие между митрополитами отдельных областей с соборами подчинённых им епископов достигалось через постоянные сношения между ними, в которых выражался их братский союз и которыми заменялись в первые три века вселенские соборы, невозможные в то время.

34-e апостольское правило, объединяя епископов одной области около одного, первого между ними и старейшего, конечно, заключает в себе основание и дальнейших объединений в церкви, когда она заняла более обширные пределы. Когда церковь заняла не только всю римскую империю, но и утвердилась в других государствах, тогда открылась нужда в обширнейших соборах, и, следовательно, нужно было объединение между самими первыми епископами областей. Для этого церковь из среды их выделила старейших между первыми, руководствуясь тем же, освящённым апостольской древностью, обычаем, по которому выделялся первый епископ каждой отдельной провинции, то есть имея в виду или апостольское происхождение кафедры, или государственное значение городов, в которых находились эти кафедры. В отличие от митрополитов, эти епископы получали новое титло патриархов. Таких патриархов, по соборным определениям – I, II и IV Вселенских Соборов, было пять – римский, константинопольский, александрийский, антиохийский и иерусалимский. У каждого из них был отдельный округ, состоящий из нескольких митрополий. В каком отношении стояли епископы к своим митрополитам, в такое же стали теперь к своим патриархам митрополиты, то есть они, соответственно апостольскому правилу, должны знать его яко главу, и без рассуждения его ничего не творить. А так как он выделился из круга старейших иерархов, то, естественно, первенство его должно было заключать в себе более прав, нежели первенство митрополитов. Кроме обычных прав, усвоенных ему, как председателю окружных соборов, он получил начальственные права и вне соборов. Ему вверен был начальственный надзор над всеми митрополиями, входящими в состав его округа. Ему принадлежало утверждение и посвящение избранного митрополита; он мог лично или через доверенных лиц наблюдать за церковным управлением в метрополиях; он мог подвергать эпитимиям митрополитов и подвластных им епископов, если первые слабо судили их; принимать апелляции на решения областных соборов; мог сам или через доверенное лицо не только учить и совершать богослужение в какой-либо епархии, но даже принять в непосредственное своё управление монастырь или церковь, находящиеся в какой-либо епархии его округа; он мог быть только судим собором равных ему патриархов. Такое сосредоточение прав в лице одного иерарха вызвано было особенными обстоятельствами церкви. На западе церковь была волнуема постоянными движениями варварских народов, державшихся или язычества, или арианства. Вследствие этого в отдельных церквах трудно было удержать порядок и дисциплину, тем более что при упадке просвещения, во времена переселения народов, недоставало для занятия епископских кафедр лиц, достаточно образованных и подготовленных к этому великому делу, и частные церкви, изнемогая под тяжестью бедствий, сами собой искали прочнейшего союза, для подкрепления, с римской церковью, где иерархи, люди более или менее просвещённые, и при варварских нашествиях умели сохранить свою самостоятельность и вместе с тем апостольскую чистоту своей церкви. Кроме того, вновь образовавшиеся на западе церкви между варварскими народами основывались при самом живейшем участии римского первосвятителя и часто его миссионерами; следовательно, по необходимости должны были становиться в такое отношение к римской церкви, как дщери к своей матери. Что касается восточной церкви, то, кроме того, что она, принимая в свои недра новые народы, должна была иметь над ними материнскую опеку и, следовательно, привязывать их к определённым центрам, внутри себя имела много причин, требующих сосредоточения власти в известных пунктах. Единство восточной церкви нарушалось постоянно возникавшими ересями, которые одних отторгали от церкви, а в других возбуждали недоумения относительно важнейших догматов христианской веры, и вообще много вредили внутреннему благоустройству церкви.

При таком положении церкви необходимо было постоянное сосредоточение власти церковной в одних известных лицах, у которых каждый мог бы находить и разрешение своих недоумений, и защиту от неправомыслящих; притом такое сосредоточение, которое бдительно бы следило за ходом дел церковных, вовремя пресекало возникновение новых ересей и деятельно старалось об очищении церкви от еретических мнений, уже осуждённых соборной властью. Это сосредоточение церковной власти в известных лицах опять не уничтожало апостольского правила относительно соборной верховной власти. Облечённые такой верховной властью иерархи явились уже тогда, когда поместными и вселенскими соборами достаточно определены и уяснены были догматы веры, правила церковного благочиния и управления. Власть свою они могли развивать в пределах только этих соборных постановлений, которые, под угрозой анафемы, запрещали всякое нововведение, и следовательно, эти иерархи были ничто другое, как постоянные органы повременно созываемых соборов. А в тех случаях, когда они не могли найти для себя руководства в сборных постановлениях, обязаны были созывать всех подчинённых им митрополитов и епископов на собор, или же, в случаях, касающихся всей церкви, просить государей об открытии вселенских соборов, которые и дополняли то, чего недоставало в прежних постановлениях. Таким образом, и при патриархах высшая законодательная и судебная власть всё-таки принадлежала соборам. Бывали примеры, что эти соборы судили и низвергали самих патриархов; так, Несторий, патриарх константинопольский, низвержен был на III Вселенском Соборе; – Диоскор, патриарх александрийский, на IV Вселенском Соборе, – а папа Онорий за ересь монофелитскую предан анафеме на VI Вселенском Соборе.

Явление патриаршества с особенными правами власти, на востоке и западе, вызвано было особенными обстоятельствами церкви восточной и западной. Так же особенные обстоятельства способствовали учреждению патриаршей власти и в церкви русской. Приняв учение веры от церкви греческой, церковь русская приняла от неё и готовые формы церковного управления. На первых порах она стала в разряд митрополий, подчинённых патриарху константинопольскому, на основании 28 правила IV Вселенского Собора, по которому новопросвещаемые варварские страны должны были входить в состав константинопольского патриархата. Но отдалённость русской страны от Константинополя и её обширность были причиной того, что константинопольский патриарх предоставил митрополитам русской церкви больше прав, чем какие имели подчинённые ему митрополиты, так что почти вся зависимость митрополита русского от патриарха константинопольского состояла в избрании и рукоположении его. В своей области митрополит русский пользовался почти теми же правами, как и патриарх константинопольский: в своей области он был единственное средоточие, вокруг которого собирались подчинённые ему епископы для рассуждения о нуждах русской церкви. И как далеко ни простиралась церковь русская в своих пределах, власть церковная продолжала сосредоточиваться около одного лица митрополита, несмотря на то, что развившаяся удельная система и требовала по временам разделения. Сначала сами патриархи константинопольские поддерживали эту власть, чтобы через постановленных на русскую кафедру своих доверенных лиц иметь отеческую опеку над юной русской церковью, а потом великие князья московские – собиратели земли русской – поддерживали это единство, видя в них опору своего самодержавия; и только, уступая могуществу литовских князей, временно допустили разделение митрополии. Бедственное положение церквей восточных под игом магометанства, стеснительное положение южнорусской митрополии от иноверного литовско-польского правительства, опасность для церкви великорусской от усилившейся притязательности пап на подчинение её римскому престолу, возбудили общее желание православных христиан – и русских, и восточных, учредить в Москве патриарший престол – равночестный четырём древним престолам в замену отпадшего пятого, утверждённого вселенскими канонами, престола римского. Как в восточных и западных странах, так и в русской церкви достоинство патриаршеское не противоречило учреждению в церкви соборной верховной власти. Патриарх московский в управлении церковью руководствовался теми же вселенскими канонами, как и патриархи восточные; следовательно, так же, как и они, был органом соборной власти. А в случаях недоумений он мог созвать всех русских епископов на собор; в более же важных случаях имел возможность снестись с восточными патриархами. И доколе русская церковь и русское государство оставались при не изменявшихся условиях умственной и нравственной жизни, власть патриаршеская вполне удовлетворяла потребностям и церкви, и государства. Со времён Петра Великого началась новая жизнь в России: коснувшиеся всех сторон русской жизни реформы Петра не могли не отразиться и на состоянии церкви, и её отношении к государству. Возникло множество вопросов, разрешить которые, на основании древних постановлений, одному лицу не было возможности, особенно при той необычайной обширности пределов, которые занимала церковь русская. С другой стороны, при распространении просвещения не было уже недостатка в лицах, способных принимать участие в делах управления церковью, а также новое гражданское благоустройство открывало удобство к собраниям духовных лиц и совместным рассуждениям их об общих и частных нуждах церкви русской. Тогда верховная государственная власть доставила церкви возможность заменить сосредоточение высшей власти церковной в одном лице постоянным собором, и явилось в церкви православной ещё небывалое учреждение – святейший правительствующий всероссийский Синод. Но это небывалое учреждение было ничто иное, как полнейшее осуществление учения апостолов о высшей власти церковной. Апостолы в каждой частной церкви пастырскую власть свою передали местным епископам, а апостольскую высшую власть – собору епископов. С учреждением святейшего синода в церкви русской все епископы, в каковых бы городах ни были, какими бы личными заслугами ни отличались, сделались совершенно равными между собой; а высшая власть над всеми епархиями сосредоточилась в святейшем синоде, который и составляется из самих же епископов, постоянно или поочерёдно в нём присутствующих. В древние времена старейшему епископу, когда ещё не было и не могло быть постоянных соборов, нужно было усвоить некоторые права, принадлежащие соборной власти, для того, чтобы он мог созывать соборы и наблюдать за благоустройством церквей вне соборов; теперь же, когда верховная власть дала церкви возможность иметь постоянный собор, эта уступка некоторых соборных прав старейшему епископу оказалась ненужной; и он остался не более, как председателем этого собора, пользующимся обычными преимуществами во время соборных заседаний. По примеру церкви русской, образовался постоянный святейший синод афинский. Особенные обстоятельства церквей восточных: константинопольской, александрийской, антиохийской и иерусалимской, бедствующих под игом магометанства и ведущих борьбу с католичеством и протестантством, заставили и их устроить некое подобие постоянного собора. Не отказываясь от особенных прав, усвоенных каждому патриарху, и не отменяя древних форм церковного правления в своём патриархате, все патриархи живут в Константинополе и, под председательством константинопольского, составляют постоянный собор. Тесная связь, братский союз между всеми этими православными соборами и сношения по важнейшим делам церковным дают возможность проявляться и власти вселенского собора, точно так, как эта власть проявлялась при ближайших преемниках апостолов, когда не было возможности созывать вселенские соборы.

Итак, из рассмотрения проявления соборной власти во все времена, открывается, что она проявлялась и проявляется в двух формах: 1).в форме поместных – повременных или постоянных соборов и 2).вселенских повременных или постоянных, заключающихся в сношениях между поместными соборами.

Дух человеческий есть образ и подобие Божие. Поэтому в нём существует ничем не разрушимая и никогда не исчезающая потребность твёрдости, незыблемости и постоянной верности.

Между тем всё земное непостоянно, изменчиво, неверно, всё изменяет человеку: и друзья, и счастье, и таланты ума, и здоровье тела. Среди этой беспрерывной изменчивости человек мог бы потеряться, прийти в отчаяние, получить отвращение к жизни, что было нередким явлением в мире языческом, случается и в наше время с людьми неверующими. Но в самой натуре духа человеческого коренится глубокое и ничем не разрушимое убеждение, что за пределами этого изменчивого мира есть другой мир – мир постоянства и покоя, мир вечной истины и правды, и что в этом высшем и лучшем мире находится престол верховного Существа, управляющего беспрерывной сменой явлений и всё в мире направляющего ко благу человека. Вера в это верховное Существо, сотворившее мир и управляющее им, составляет основу религии естественной и доставляет каждому человеку незыблемую опору среди бурь житейских. Эта вера, освещаемая и укрепляемая Божественным откровением, даёт человеку силы мужественно переносить превратности судьбы, честно служить общему благу, несмотря на неверность и неблагодарность людей, и спокойно встречать даже самую смерть, как желанный переход от временной жизни к вечной.

Если же взрослый человек, при полном развитии сил телесных и духовных, чувствует себя слабым среди превратностей земной жизни и ищет опоры в высшем мире – пред престолом верховного и неизменяемого божественного Существа, то малое дитя, по самой натуре своего возраста, совершенно беспомощно и беспрерывно нуждается во внешней опоре и помощи. В детском возрасте видимо проявляется беспрерывно божественное промышление, охраняющее человека на всех путях жизни и всё направляющее ко благу его. Любвеобильная заботливость родителей о детях служит для них внешним выражением и наглядным примером всеблагого промысла Божия. Кроме того, сердце дитяти, святыми таинствами присоединённого к сонму верных сынов церкви, чисто от скверны греховной и наиболее доступно действию благодати Божией. Поэтому детский возраст преимущественно пред всеми другими открыт для веры в Бога Спасителя нашего. Воспользоваться этим драгоценным свойством детского возраста и укрепить в дитяти веру в Бога составляет важнейшую обязанность родителей, добросовестное исполнение которой – одно только может доставить дитяти на всю жизнь счастье и спокойствие душевное. Но чтобы эта священная обязанность была исполнена с возможно полным успехом, заботливость родителей о развитии религиозного чувства дитяти должна сообразоваться с постепенным ходом общего развития его духовных способностей. В умственном развитии дитяти можно отличить три периода, впрочем, не отличающиеся резко один от другого, но постепенно и незаметно переходящие один в другой и не заключённые для всех детей в одинаковые пределы времени, но в развитии разных детей, смотря по различию природных способностей и условий воспитания, обнимающие различные протяжения времени. По этим-то трём периодам должна располагаться и деятельность родителей, направленная на развитие религиозного чувства в детях.

1).В самую раннюю пору своей жизни дитя живёт ещё совершенно бессознательно. Оно не сознает себя как существо частное, отдельное от всех других предметов природы (индивидуум), и не различает между собой окружающих его предметов. Оно, так сказать, погружено в общую жизнь природы; не выделяется ещё из этой жизни своим сознанием и не противополагает её себе как предмет (объект) своего наблюдения и мышления. В эту раннюю пору жизни дитяти религиозное чувство существует в нём в общемировой форме, как естественное отношение твари к Творцу и Промыслителю мира. Но, будучи погружено в общую жизнь природы как одно из частных её проявлений, дитя тем не менее с самого момента своего рождения на свет есть человек, то есть существо отдельное и самостоятельное, как по своему телесному устройству, так и по своим духовным способностям высоко постановленное в ряду других существ природы и предназначенное к личной вечной жизни. Представителями и охранителями этого человеческого достоинства дитяти, в первую пору его жизни, служат родители. Само по себе дитя беспомощно; оно ничего не может противопоставить могущественным внешним влияниям: ни сопротивляться им, ни убежать от них, и если б его жизнь была предоставлена самой себе, то она скоро прекратилась бы от действия внешних вредных влияний. Борьбу с внешними влияниями, вместо дитяти, принимают на себя его родители, как представители его человеческого достоинства; они удаляют от него вредные влияния и доставляют ему условия, необходимые для продолжения его существования и для развития его человеческой личности. Но будучи представителями дитяти перед внешним миром, родители служат представителями его личности и перед Богом. Они суть естественные и первые по времени посредники между дитятей и Богом. Даже то естественное отношение твари к своему Творцу и Промыслителю, в котором выражается религиозное чувство дитяти в раннюю пору его жизни, не бывает для дитяти непосредственным, но опосредствуется для него актом рождения от родителей и любвеобильной заботливостью их о сохранении его жизни и о постепенном его развитии. Отсюда родители могут видеть, как высоки и священны их обязанности по отношению к детям и как много требуется размышления и осторожности для добросовестного исполнения их.

Как представители и охранители человеческого достоинства дитяти, родители прежде всего должны позаботиться о том, чтобы вывести дитя из того общемирового и, так сказать, стихийного состояния, в котором он находится с рождения на свет, и возвести его на высоту истинно-человеческого достоинства. Средство для этого святая церковь указует в таинстве крещения, посредством которого дитя, как самостоятельная человеческая личность, вступает в завет с Богом. В этом священном акте заключается первый и важнейший шаг для развития религиозного чувства дитяти. Здесь дитя изъемлется из общей стихийной жизни природы и возводится на высоту избранной и возлюбленной Богом человеческой личности. Здесь оно очищается от прирождённой человеку скверны греха и, при посредстве следующих за крещением таинств миропомазания и причащения, получает освящающую природу человека благодать Божию и вступает в теснейшее единение с Главой церкви и Спасателем мира. Следовательно, здесь полагается краеугольный камень религиозно-нравственного развития дитяти, и вся дальнейшая заботливость родителей, собственно говоря, только и ограничивается тем, чтобы содействовать постепенному развитию и укреплению вложенных этими таинствами в душу дитяти начал добра и охранять его душу от вторжения в неё извне гибельных начал зла. Поэтому крайне неблагоразумно и несообразно с своими обязанностями поступают те родители, которые из разных суетных обычаев надолго откладывают крещение дитяти: этим они наносят большой вред его религиозно-нравственному развитию.

Дальнейшая заботливость родителей в эту раннюю пору дитяти должна состоять в том, чтобы беспрерывно поддерживать дитя в том благодатном состоянии, в которое он введён при посредстве таинств крещения и миропомазания. Средство для этого святая церковь указывает в возможно частом приобщении дитяти таинству тела и крови Христовой. Сверх того, родители, как естественные посредники между дитятей и Богом, как выразители религиозного состояния дитяти, при уходе за ним должны каждый шаг свой освящать молитвенным призыванием имени Божия. Действуя таким образом, они, так сказать, наполняют религиозным чувством каждый момент жизни дитяти.

Вот всё, что могут сделать искренно благочестивые и вполне верующие родители для развития религиозного чувства дитяти в самую раннюю пору его жизни, когда оно живёт ещё совершенно бессознательно и все свои отношения к внешнему миру совершает через посредство родителей.

2).Когда дитя разовьётся настолько, что будет различать и себя самого от внешних предметов, и последние один от другого, когда, следовательно, в уме его будет составляться понятие о предметах, тогда настанет для него время уяснения понятия о личности Божией. Понятия о предметах образуются в уме дитяти постепенно, и первоначальной основой для образования их служит частое повторение одних и тех же впечатлений. Подобным же путём уясняется в уме дитяти и понятие о личности Божией. Если в предыдущем периоде развития дитяти родители, при уходе за ним, беспрерывно обращались с молитвой к Богу о ниспослании благословения и благодатного покровительства на это слабое и беззащитное существо, то в уме дитяти незаметно, само собой, укрепляется понятие о Боге как о вышнем, незримом Существе, беспрерывно благодеющем ему. Таким образом, как в первом, бессознательном периоде развития дитяти в его религиозном состоянии преобладало отношение к Богу как твари к своему Творцу, так во втором периоде его развития, с появлением сознания своей личности, в религиозном состоянии преобладает отношение к Богу как к своему промыслителю и покровителю. И как в первом периоде посредниками между дитятей и Богом и выразителями и религиозного чувства дитяти были родители, так и во втором периоде религиозное чувство дитяти развивается при посредстве и содействии родителей. Только в том случае, если родители искренно благочестивы и глубоко убеждены в том, что Бог есть Творец и Промыслитель мира, можно быть уверенным, что и в дитяти, с самых ранних пор его жизни, с появления самых первых начатков самосознания, разовьётся глубокое и крепкое убеждение в беспрерывном примышлении Божием. Особенно важное значение в этом отношении имеет мать, на которой преимущественно лежит уход за детьми в первое время их жизни; отец здесь является только помощником матери.

Таким образом, первое образующееся в душе дитяти понятие о личности Божией есть понятие о Промыслителе, о высшем любвеобильном Существе, беспрерывно благодеющем и покровительствующем ему. В это время в душе дитяти нет ещё ничего злого, ничего такого, что требует осуждения и наказания. Поэтому понятие о Боге как о Судии и Мздовоздаятеле не может ещё уместиться и уясниться в уме его. Дитя радостно вступает в мир Божий; оно всюду встречает привет, любовь и защиту, и в заботах о нём родителей, в любви их к нему находит наглядный и наиболее доступный его слабому пониманию пример и как бы выражение всеблагого примышления Божия. Такое понятие о Боге укрепляется в дитяти и постепенно доходит до степени глубокого и несокрушимого убеждения, если родители при всяком деле обращаются с молитвой к Богу и во всём, что совершается с ними и вокруг них, видят волю Его; если каждый успех в своей жизни, каждую удачу и всё своё благополучие приписывают Его любви и благости, а при каждом несчастии и неуспехе к Нему обращаются с благоговейной молитвой о милосердии и помощи. Этим путём с малолетства воспитывается и укрепляется в дитяти глубокая преданность воле Божией, которая впоследствии даст ему силы мужественно и с надеждой на лучшее переносить все невзгоды жизни.

Коль скоро в душе дитяти выяснилось понятие о Боге как о высшем, незримом опокровителе и защитнике его, вместе с тем в нём естественно и неизбежно возникает потребность обращаться к этому верховному Покровителю, вступить, так сказать, в сношение с Ним. Это – первый зачаток внутренней молитвы. Если родители сумеют уловить этот, весьма важный в деле религиозного развития дитяти, момент, если они сумеют поддержать и укрепить в дитяти это благоговейное, молитвенное отношение к Богу, то дальнейшее религиозное развитие дитяти будет утверждено на прочном основании. И здесь могущественным средством для поддержания и укрепления в дитяти молитвенного расположения служит пример благочестивых родителей. В семействе искренно благочестивом и дитя неизбежно становится благочестивым. Но здесь вместе с тем наступает время и для словесных объяснений о Боге, для приучения дитяти к молитвенным словам и действиям. Потребность молитвенного обращения к Богу возбуждена в дитяти. Потребность эта естественно требует внешнего выражения, потому что человек, состоя из духа и тела, и почитать Бога стремится и духом, и телом. Если с этого именно момента родители начнут приучать дитя, и словесным указанием, и собственным примером, произносить слова молитвы, складывать персты молитвенным образом, налагать на себя крестные знамения и совершать другие молитвенные действия, то их воспитательная деятельность будет вполне соответствовать естественному ходу духовного развития дитяти. Таким путём с малолетства развивается в дитяти искреннее и глубокое религиозное чувство, и дитя предохраняется от привычки к внешней, фарисейской набожности и к механическому, бессознательному исполнению внешних религиозных обрядов. А такая привычка нередко укореняется в детях с малолетства в тех семействах, в которых родители, не будучи сами искренно религиозны, не содействуют своим живым примером развитию в детях искренней набожности и заботу о религиозном развитии детей ограничивают только приучением их к произнесению слов молитвы и к совершению внешних молитвенных знаков. Само собой понятно, что сообщаемые дитяти слова молитвы в это время должны быть самые простые и должны соответствовать образовавшемуся в душе дитяти понятию о Боге, как и верховном покровителе и защитнике его (Господи, помилуй меня, помоги мне, защити меня и т.п.).

(Продолжение следует).

Будите довольни оброки вашими (Лк.3:14).

То есть довольствуйтесь своим жалованьем: такое наставление сказано было святым Иоанном Крестителем пришедшим к нему для назидания воинам. А как мы, христиане, в своём роде воины Царя небесного, подвизающиеся по Его повелению против всякого зла, то и на нас лежит обязанность довольствоваться тем состоянием, какое определил каждому из нас Царь небесный.

Земледелец, ремесленник или иной простолюдин, пожалуй, скажет на это: «Могу ли я быть доволен своим состоянием? Я принадлежу к сословию самому низкому, обложен многими податями, несу различные повинности, осуждён на пожизненную и почти ежедневую работу и тому подобное». Простолюдин действительно принадлежит к низшему сословию, платит подати, отбывает повинности, живёт собственными трудами и так далее; но если он говорит, что не может довольствоваться своим состоянием, то говорит не по справедливости, а по зависти, с которой и точно никому нельзя быть ни довольным, ни счастливым.

Положим, что простолюдин принадлежит к сословию не господствующему над другими сословиями, а к подчинённому другим; но в этом нет для него никакого справедливого повода к жалобам на судьбу свою. Господство над людьми есть своего рода бремя, не всегда делающее счастливым того, кто несёт его; и подчинение другим людям есть своего рода облегчение, нисколько не препятствующее нашему земному благополучию. Господствовать гораздо труднее и мудрёнее, нежели быть в подчинении. Господство соединено с гораздо большими обязанностями, нежели подчинение; а где больше обязанностей, там больше и ответственности: от всякого, кому дано много, много и взыщется, – сказал Сам Спаситель; – и кому много вверено, с того больше взыщут (Лк.12:48). Управлять другими людьми есть великая забота, которая не всякому по силам. Сословие простого народа менее всех других сословий подготовлено к управлению другими, потому что оно менее всех других образовано, зато более всех других способно к иному, не менее нужному, делу, именно к телесному труду. Если бы простолюдие оставило свой телесный труд и принялось управлять другими сословиями, в таком случае человеческое общество неминуемо бы расстроилось, впало бы в неизмеримое несчастье, и жизнь как других сословий, так и самого простого народа превратилась бы в одно нестерпимое мучение. Помиритесь же, братия, с своим простонародным состоянием и уверьтесь, что оно для вас есть самое лучшее. В простом звании вы родились, воспитались, выросли и к нему во всех отношениях достаточно применились: только в этом звании вы можете быть благополучными; всякое другое звание не принесло бы вам ничего, кроме одних несчастий. Посмотрите на многочисленное и благоустроенное семейство: все заботы о благосостоянии семейства лежат на его старших членах; а младшие, подчиняясь распоряжениям старших, не чувствуют никаких нужд, не знают никакого горя и вполне благоденствуют. Подобно тому и в великой семье целого народа старшие сословия несут труд многосложного управления, берегут жизнь и имущество всех членов, хранят порядок, исправляют злых, поощряют добрых, предусматривают народные нужды, распоряжаются их своевременным исправлением и вообще заботятся о благосостоянии всех и каждого; вам же, младшим, остаётся только, подчиняясь воле старших, спокойно пользоваться произведениями ваших трудов, беззаботно наслаждаться жизнью и благодарить Бога за такую, самую лучшую для вас, участь.

Пожизненный и посильный труд определён грешному роду человеческому Самим Богом, и ради этого труда никто из нас не имеет права роптать на судьбу свою. Труд назначен человеку совсем не для того, чтобы отяготить его участь, а для того, чтобы сгладить для него вредные последствия греха и доставить человеку возможное благополучие. От труда зависит довольство нашей жизни; и чем более мы трудимся, тем более улучшается наше земное состояние. Господь Бог, желая благополучия всем людям, назначил трудиться каждому человеку, без различия званий и сословий, и распределил роды труда сообразно с способностями каждого человека. И только наше завистливое око виновато, если нам кажется, будто люди иных сословий проживают вовсе без трудов или будто трудятся менее нашего. Труд иных сословий, может статься, не так виден, как телесная простонародная работа, зато нисколько не менее тяжёл и изнурителен: это труд умственный и нравственный; с ним часто не спят ночи, тратят своё здоровье, терпят голод и холод, несут на смерть жизнь свою и тому подобное. Этот труд, который определён Божиим промыслом иным сословиям, отнюдь не должен возбуждать нашей зависти; потому что он как сам по себе тяжёл, так требует не менее тяжёлой и долговременной подготовки, которой простонародное сословие не имеет. Конечно, есть на свете люди, которые, во зло употребляя или своё обеспеченное состояние, или людское сострадание, проводят жизнь свою в совершенной праздности, без всяких трудов, без всякой работы; такие люди встречаются как в высших сословиях, так и в низшем. Но стоит ли завидовать грешникам, живущим не по определению Божию, а по своему злому и безрассудному хотению? И за то, что эти люди не исполняют Божия повеления трудиться, Господь Бог послал на них неотступный бич – скуку, которая тяжелее всякого труда, всякой работы. Завидовать состоянию праздных людей значит – желать себе величайшего несчастия.

Самые подати и различные повинности не делают простого народа особенно несчастным и не дают ему повода роптать на своё состояние. Ведь вы платите подати и несёте повинности для вашей же собственной пользы: за них вы пользуетесь безопасностью жизни, имущества, нравственности и чести, помощью на случай болезни, голода, пожара и других несчастий, неприкосновенностью вашей веры, поощрением вашего труда и всеми благами общественной жизни. Таким образом, подати и повинности не отягощают вашей участи на сем свете, а напротив, улучшают ваше состояние и способствуют вашему благополучию: стало быть, они должны возбуждать в вас не ропот, а довольство своей участью.

Но на свете есть такие бедняки, которым решительно нечем исправить житейских нужд своих, даже самых неприхотливых. Хотя преблагий Создатель вложил в людей чувство сострадания к ближним и тем обеспечил существование на свете самых беднейших людей, тем не менее бедные имеют, по-видимому, полное право считать себя людьми несчастными и жаловаться на судьбу свою. Бедному человеку горько видеть, что он нуждается в насущном пропитании, между тем как рядом с ним, сосед его, обложенный такими же податями и повинностями, имеет во всём достаток и не знает, что такое нужда на свете. Однако что же собственно побуждает бедных считать себя несчастными и роптать на своё состояние? Очевидно, зависть к богатым и достаточным, которая вносит недовольство во всякое человеческое состояние. И действительно, если бы бедные не видели богатых, если бы они не сравнивали своего состояния с состоянием других, почему бы они знали, что они бедны? Их нужд нечем исправить? Но нужда, не исправленная сегодня и завтра, уже не есть нужда; к бедности также можно привыкнуть, как и к богатству; без чего трудно обойтись достаточному человеку, то недостаточному часто бывает излишком; нужное богатому по привычке – для бедного, без привычки, есть уже роскошь. Следовательно, нужды бедного значительно сокращены против нужд богатого; да и никогда почти наши истинные, существенные нужды не превышают находящихся в нашем распоряжении средств к их удовлетворению. Если бы бедные знали, что и через золото текут слёзы, они не обольщались бы обманчивым блеском богатства, не завидовали бы роскошной, но скучной жизни богачей, и были бы более довольны своим состоянием. Да и от кого большей частью приходит к нам бедность, как не от нас же самих? Работай без лени, живи скромно и сообразно с своим достатком, не делай бесполезных расходов, ограничь свои желания существенно необходимыми предметами, не предавайся пьянству, преврати для себя масляницу в будни, не роскошествуй в храмовые праздники и тому подобное: тогда и ты, и вся семья твоя будете сыты, одеты, обуты, согреты и всем довольны. В противном случае, ты будешь всегда несчастлив, именно сам от себя, и никакое состояние не доставит тебе довольства своей участью.

Бог благословил все состояния и сословия людей, всем дал необходимое и ни одного человека не обидел против другого. Всякие неравенства между людьми суть только кажущиеся, а не действительные, все они исчезают перед попечительной любовью Отца небесного. Все люди одинаково родятся, живут, бывают здоровы и больны и умирают. Как радости, так и горести жизни бывают во всех званиях и состояниях. Участь каждого человека премудрый Бог расположил правильно и соразмерно; и если участь иного человека тяжела, то по его же собственной вине. Бог даровал каждому человеку бессмертную душу, чтобы она, в союзе с Творцом, вечно блаженствовала, и в распределении этого дара не различил в нас ни простого селянина, ни купца, ни чиновника, ни бедного, ни богатого; всем нам Он вложил сердце, чтобы мы любили; даровал нам ум, чтобы мы стремились к истине; открыл Свою благую волю, чтобы мы, исполняя её, были благополучными. Кровь Спасителя мира пролита за всех людей, без различия их происхождений, званий и состояний, и всем нам, по мере веры и любви, назначено вечное наследие в царстве небесном. Для большей наглядности можно указать на сей святой храм: сюда входят все желающие молиться, и Бог внемлет всем молящимся, как стоящим впереди, так и стоящим позади; святые Тайны тела и крови Христовой предлагаются всем нам и освящают в равной степени как первых, так и последних. Нет лицеприятия у Бога, сказано в Священном Писании (Рим.2:11). Если же в распределении даров Творца и Спасителя не сделано между нами никаких различий и никаких предпочтений, то все различия наши в иных отношениях слишком ничтожны, чтобы ими возмущаться и из-за них роптать на свою участь.

Жизнь человеческая на земле исполнена лишений, скорбей и различных бедствий, от которых не изъято никакое сословие и никакое состояние. Отвратить от себя бедствия не в нашей власти, потому что их насылает на нас Сам Бог для нашего испытания, вразумления, очищения от грехов и вообще для нашей существенной пользы; зато в нашей полной власти тревожиться этими бедствиями или переносить их с душевным спокойствием. Люди самолюбивые и малодушные, которые дорожат только земным, не заботясь о небесном, вверяют судьбу свою превратностям любимого ими мира, а не попечению Отца небесного, – эти люди чувствуют себя несчастными при малейшим бедствии; горюют, убиваются и клянут свою участь при малейшей неудаче; созидают для себя несчастия почти из ничего, а таким образом сами отягощают свою, даже сравнительно хорошую, участь, и сами себя делают несчастными. Не таковы те люди, которые возложили всё своё упование на Бога и вверили судьбу свою Его благой воле. Потеря имущества для них мало чувствительна, – потому что они не привязали к имуществу своего сердца; самая крайняя бедность для них сносна, – потому что они всегда обеспечены надеждой на промысл Божий; самые болезненные страдания не возбуждают в них ропота, – потому что они предвидят страданиям своим верный конец и утешаются ожиданием безболезненной жизни в будущем веке. Они всегда довольствуются своей участью, какова бы она ни была, – так как всегда твёрдо уверены, что под управлением Божиим всё клонится для них к лучшему. Таков был известный ветхозаветный праведник Иов. Потеряв в один день всё своё имущество и всех своих детей, он, вместо обыкновенного малодушного ропота, произнёс только: Господь даде, Господь отъят; яко Господеви изволися, тако бысть; буди имя Господне благословенно. Потом, поражённый гноем и лежа на гноище вне града, он произнёс только: аще благая прияхом от руки Господни, злых ли не стерпим (Иов.1:21, 2:10)?

Недовольство своим состоянием ничего больше не показывает в нас, как только любовь к корысти, привязанность к земному и равнодушие к небесному. Кто ищет царства небесного, тот ни в каком состоянии не скажет: мало! Он не скажет этого потому, что ему действительно довольно того, что имеет; а если бы было чего и недостаточно, он охотно терпит нужды для Бога. Но кто упустил из виду Царство небесное, того ничем нельзя насытить. Будь житницы его полны хлеба, он не восхвалит Бога; возведи его в высшее звание, осыпь его деньгами, – он, скоро привыкнув к новому роду жизни, не замедлит сказать: мало! Стало быть, человек не от того ничем не доволен, что он, например, беден, а от того, что на душе-то у него нет самого нужного – добродетелей, самого необходимого – Бога. Аминь.

Священник Пётр Красовский

I

Собор, к которому так долго готовились и на который так много рассчитывает римская курия, собор этот был открыт в Риме 1869 года 8 декабря по новому летосчислению.

Главная цель настоящего собора в Риме, хотя эта цель и не высказывается открыто и ясно, без сомнения, поддержать сильно колеблющийся престол римского царя-первосвященника и закрепить навсегда за ним светскую власть в церковной области, которую римский двор считает неотъемлемым достоянием святого Петра и его преемников. Для достижения такой вожделенной для первосвященника римской церкви цели, собор римский, конечно, употребит все усилия и средства, и таким образом, волей или невольно, явно или прикровенно, непременно выскажет желания и стремления, дух и характер римской церкви и её правителей. Определения собора не останутся без последствий, быть может, очень важных, по крайней мере для католической Европы. Всё это, думаем, не может не быть интересным и поучительным для тех, кому желательно знать современное состояние римской церкви. Читатели «Руководства для сельских пастырей», надеемся, не посетуют на нас, если мы, по временам, на страницах сего журнала, будем сообщать сведения о римском соборе и о его деяниях.

Римская церковь любит эффектные церемонии и для своих целей пользуется ими всегда, когда представляется возможность. Такое событие, как открытие собора, которому хотят дать значение собора вселенского, более 300 лет небывалое на западе (тридентийский собор, признаваемый римской церковью последним вселенским, состоялся в 1545, окончился в 1563 году), представляло прекрасный случай, которым нельзя было не воспользоваться, – устроить самую блестящую церемонию. И все условия для устройства любимого зрелища были самые благоприятные. Семьсот прелатов (ожидали 1044) всех чинов, собравшихся в Рим и принёсших от себя и от своих паств более ста миллионов франков в папскую сокровищницу, давали возможность и средства составить самую блестящую церемонию. Число зрителей, съехавшихся на открытие собора со всех частей света, простиралось до 80 тысяч, значит, было кому показать блеск римской церкви и могущество её первосвященника. Целая комиссия, задолго ещё до открытия собора составленная, занималась устройством всего, что относилось к предстоявшему собору. Она же составила и церемониал, по которому совершилось торжество открытия этого собора.

7-го декабря, накануне открытия собора, перед наступлением ночи тридцать пушечных выстрелов возвестили о начале предстоящего церковного торжества. 8-го декабря, ещё до рассвета, были отворены двери собора святого Петра и, несмотря на проливной дождь, как собор, так и его галереи были наполнены такой огромной толпой любопытных, что дышать было трудно. С рассветом того же дня пушечные выстрелы с крепости святого Ангела и папские знамёна, развевавшиеся на всех бастионах, возвестили открытие торжества. Все лица, долженствовавшие участвовать в церемонии, созванные в Ватикан к 8 часам, облачившись в самые богатые церковные одежды, в половине девятого вошли в верхний притвор левой стороны базилики святого Петра. Туда же из капеллы Паулины прибыл и папа с обычной торжественностью. Ровно в девять часов началась процессия. Она следовала через портик собора на правую его сторону, в базилику, где приготовлена зала для соборных заседаний. В соборном портике, от королевской лестницы до бронзовой статуи Петра и в самой базилике, по обеим сторонам дороги, которой проходила процессия, были расставлены воспитанники богоугодных заведений и депутации от римской семинарии, белого и монашествующего духовенства и от капитула святого Петра. В середине собора стоял военный кордон, чтобы сохранить от напора толпы свободным проход для процессии. Вход в соборную залу охраняли мальтийские кавалеры и дворянская гвардия. Галереи собора были наполнены послами, князьями, римской аристократией и именитыми иностранцами. Когда члены собора заняли свои места в зале собрания, кардинал Патрици, вице-декан, отслужил литургию на алтаре, воздвигнутом в той же зале, во время которой сам первосвященник преподал благословение присутствовавшим в ней. После чтения Евангелия префект церемоний возгласил: «Да изыдут все, не имеющие места в соборе», – и они удалились. Видно, папа, взявший с членов собора обет под присягой хранить совершенное молчание о делах собора, хотел сделать тайной и самое его открытие, хотя эта тайна была всем известна!.. Когда в зале соборной остались одни члены собора, тогда папский секретарь взошёл на амвон и прочитал папский декрет об открытии собора, после чего двери соборной залы опять отворились для всех посторонних. Церемония открытия собора завершилась торжественным молебствием, совершённым самим первосвященником, сказавшим при этом речь. Совсем окончилась эта церемония в три часа по полудни. Вечером того же дня предположена была блестящая иллюминация; но она, пишет римский корреспондент «Московских ведомостей»³, не состоялась частью по причине дождя, не прекращавшегося целый день, частью вследствие нежелания римлян торжествовать открытие собора, от которого они не ожидают себе ничего хорошего. Сам муниципалитет, приглашавший жителей осветить свои жилища, оставался в бездействии.

Вообще открытие настоящего римского собора не имело того блеска, которого от него ожидали и который желали ему придать. Но серьёзные наблюдатели были поражены гармонией папского механизма и единством, господствующим в иерархии римской церкви.

В речи к собору глава римской церкви самыми мрачными чертами изображает нравственное растление мира в настоящее время. Более чем когда-либо ныне восплакалась земля и проклятие поело землю, говорит он словами пророка (Ис.24:4, 6). Враг рода человеческого составил обширный заговор беззаконных, который, сильный своим единением, могучий своими богатствами, крепкий учреждениями, прикровение имея злобы свободу (1Пет.2:16), ведёт ожесточённую и злокозненную борьбу против церкви Христовой. Он растлил и исказил святые учения и извратил всякое право, он употребляет многочисленные ухищрения разврата и дерзкую ложь, чтобы разрушить спасительные узы справедливости, честности и власти, водворить повсюду самые ненавистные страсти и исторгнуть из глубины души самые корни веры христианской. Как наместник вечного Пастыреначальника, как верховный пастырь стада, папа приглашает епископов, собравшихся на собор, бороться с этим врагом. Он питает твёрдую, несомненную надежду на плоды обильные и весьма желанные от синодального собрания. В надежде таких вожделенных последствий мнимый наместник Христов и глава церкви милостиво предоставляет членам собора «купно с ним судить прекословия, прикрывающие себя личиной лжеимённого разума».

Исполнятся ли светлые надежды первосвященника римского, – покажет будущее; а что собор, им созванный, собор не вселенский и не может быть таковым – это ясно показывает настоящее: и настоящий его состав, и настоящее значение, предоставленное на соборе его членам.

На открытом в Риме соборе присутствуют прелаты одной римской церкви, а не всей церкви вселенской, и определения его не могут быть обязательными для всех христиан, для многих же останутся совсем неизвестными. Как же он может быть собором вселенским? И сам папа, приглашая в прошедшем году в Рим на собор епископов восточной православной церкви и представителей протестантских христианских обществ, чтобы общими силами противодействовать современным врагам церкви, не сознавал ли в то время необходимости присутствия на соборе представителей всех Божиих церквей, чтобы придать ему значение и авторитет вселенского собора? Пий IX, созвавши собор по примеру своих предшественников, как сам говорит, будет, как и они, действовать на соборе полноправно и самовластно. Он дозволяет членам собора судить вместе с ним современные прекословия лжеимённого разума, но и не даёт им права окончательного приговора и даже лишает их права всякой инициативы. Никто из них, без папского разрешения, не может возбудить на соборе никакого вопроса. На римском настоящем соборе, как и на прежде бывших в западной церкви, будут рассуждать о том, что укажут и определят, и рассуждать так, как прикажут⁴. Иной образ действования будет противоречить преданию, учению и каноническим правилам римской церкви. Ибо она утверждает, что папа, как преемник святого Петра, князя апостолов, наместник Христов и глава церкви, в себе одном совмещает всю власть законодательную и судебную, что он выше соборов, судит всех и сам не судится ни от кого. При каких условиях римский собор не может присвоить себе неотъемлемо принадлежащее истинно-вселенским соборам право высшего авторитета и высшей, непререкаемой власти в церкви, и действия его не могут быть самостоятельными, совершенно свободными, никем и ничем не стесняемыми. Члены римского собора, подобно апостолам на иерусалимском соборе и отцам соборов вселенских, не могут сказать о себе: изволися нам. Таким образом, составленный в Риме собор, непохожий на истинные вселенские соборы, не только не есть, но и быть не может вселенским.

После открытия собора в Риме членам оного указано собираться в генеральных конгрегациях для занятий приготовительных, предшествующих соборным деяниям. На первой конгрегации был составлен, как водится в конституционных государствах, адрес главе западной церкви, заявляющий преданность папе и готовность собора во всём ему содействовать. Причём оказалось, что многие прелаты латинской церкви до того плохо владеют латинским языком, на котором они обязаны читать слово Божие и совершать богослужение, что не понимали произносимых в конгрегации речей и не могли принять участие ни в совещаниях, ни в редакции адреса, хотя оный и подписали.

Последующие конгрегации занимались образованием комиссии и распределением предметов, подлежащих суждению собора, с тем, чтобы каждая комиссия специально занялась указанным ей предметом, рассмотрела его обстоятельно и потом, в своё время, доложила общему собранию. Комиссии эти составляются, иные непосредственно, самим папой, например, комиссия, которой поручено обсуждать, одобрять или отвергать желания прелатов, говорить на соборе об избранных ими предметах; иные же членами собора. Так составлены комиссии: по делам веры, церковной дисциплины, религиозных орденов, по делам восточным. Уверяют, что ультрамонтаны прибегают ко всевозможным интригам с целью обеспечить себе исключительное преобладание в совещаниях и решениях собора и что интриги им удаются. В комиссии выбираются преимущественно самые усердные исполнители папских желаний и горячие сторонники догмата папской непогрешимости, каковы: архиепископы и епископы мехельнский, вестминстерский, Камбре, Пуатье и другие. Более же влиятельные и либеральные из французских епископов, например, орлеанский и парижский Дарбуа, которому мало доверяют в Риме, систематически исключаются из всех комиссий.

Предметы, о которых дозволено будет рассуждать на соборе, без сомнения, уже определены, потому что ещё в прошедшем году составлена была для этой цели особенная комиссия из лиц, пользующихся преимущественным доверием папы, но их не объявляют. Вместо сего обнародована, по случаю открытия собора к сведению и в руководство членам оного, папская конституция, содержащая в себе список всех порицаний, запрещений и отлучений от церкви за деяния и мнения, не дозволяемые римской церковью. Список этот так обширен, что на основании его можно считать отлучённым от церкви весь мир, и в нём есть такие «щекотливые пункты исповедания», что даже клерикальная газета «Monde» находит делом не удобным и не полезным их обнародовать. Они, говорит означенная газета, могут быть сообщены только духовным лицам, которые того желают.

Будет ли собор рассуждать о непогрешимости папы? Этот вопрос, занимавший многих ещё до открытия собора, не даёт покоя собравшимся в Риме прелатам и образовал уже в среде их партии. Более осторожные и миролюбивые желают и просят святейшего отца не поднимать на соборе вопроса о непогрешимости папы. Пишут из Рима, будто бы и комиссия, которой поручено изложение нового пункта веры о непогрешимости папы, желает избавиться от этой обязанности. Но число не желающих провозглашения сего догмата, невелико. Все ультрамонтаны, и особенно иезуиты, употребляют многоразличные средства, чтобы на соборе была признана и провозглашена непогрешимость главы римской церкви. Сам папа, судя по газетным известиям, очень желает быть непогрешимым. В разговоре с руанским архиепископом, когда монсеньёр Боншоз заявил, что во Франции надеются, что папская непогрешимость не будет провозглашена на соборе догматом, Пий IX с крайним раздражением сказал: «Ваше преосвященство всегда стояли на стороне оппозиции. Я помню, как восставали вы против учения о беспорочном зачатии в смысле догмата; но, благодарение Господу, такова была наша воля, и она совершилась. Точно так же наша воля, чтобы непогрешимость папы была провозглашена догматом, и эта воля должна совершиться, при содействии собора 1869 года»⁵. Принимая во внимание желание папы, равно и то, что партия, обязавшаяся поддерживать догмат папской непогрешимости, многочисленна, искусна в интригах и влиятельна, действует дружно и подчинена строгой дисциплине, а противная партия действует нерешительно, стесняется приличиями и обязанностью исполнять волю своего начальника и по числу менее первой, – можно думать, что число измышлённых в Риме догматов ещё увеличится новоизобретённым учением, противным вере христианской и здравому смыслу, которое притом нещадно обличается историей самих же пап. Корреспондент английского журнала «Times» пишет из Рима, что папа будто бы поручил уже католическому архиепископу в Англии Манингу проводить на соборе догмат о папской непогрешимости под руководством «одного способного иезуита». В случае успеха архиепископу обещана кардинальская шапка.

Некоторые члены собора объявили подлежащей комиссии предметы, о которых они желают держать речь на соборе. Архиепископ парижский хочет говорить о безбрачии духовенства; епископ орлеанский – о непогрешимости папы, епископ марсельский – об Успении Пресвятой Богородицы; епископ тиольский – о магнетизме, сомнамбулизме и спиритизме; монсеньор Боншоз – о театре; епископ версальский – о судьбе низшего духовенства; епископ привасский – о дуэли; генералы орденов – о вопросах исключительно догматических. Дозволят ли говорить об означенных предметах на соборе, ещё неизвестно.

Б.

3).Когда с возрастом дитяти ум его начнёт обогащаться разнообразными сведениями об окружающем его мире природы, когда дитя в состоянии будет составлять не только частные понятия об отдельных предметах, но и общие, обнимающие собой целые группы предметов, и вместе с тем судить об отношениях предметов и взаимной связи их между собой, когда – одним словом – в уме его будет составляться известное, свойственное детскому возрасту мировоззрение, тогда в нём естественно и неизбежно возникнут вопросы: откуда взялись все эти предметы, какая причина производит их и поддерживает их существование. Если же при некоторой тугости умственного развития дитяти⁷ подобные вопросы при знакомстве его с предметами и явлениями внешнего мира слишком долго не возникают в уме его, тогда нужно искусно возбуждать их в уме дитяти, наводить его на размышление о причинах явлений. В противном случае дитя приучится поверхностно относиться к внешним явлениям и на всю жизнь останется поверхностным человеком, не способным сосредоточиться мыслью на данном явлении, и постоянно увлекающимся разнообразием предметов и беспрерывной сменой явлений. Но поступать так, то есть искусственно наводить дитя на размышление о причинах явлений, мы должны только в том случае, если дитя уже достаточно познакомилось с данным явлением и, по естественному ходу умственного развития, в уме его должен бы возникнуть вопрос о причине этого явления. но не возникает. В противном случае, то есть если мы слишком рано начнём дитя приучать к размышлению, то из него может выйти резонёр, человек размышляющий там, где нужно наблюдать данные явления, и умничающий там, где нужно действовать⁸. Цель воспитания в этом отношении должна состоять в том, чтобы наблюдение предшествовало размышлению и вызывало собой последнее, но чтобы и размышление не отставало от наблюдения, чтобы человек не перебегал без мысли от одного предмета к другому.

Когда, таким образом, при постепенном ходе умственного развития возникнет в дитяти потребность размышления о причинах явлений, тогда настанет благоприятное время для сообщения ему более ясных понятий об отношениях Бога к миру. При этом, конечно, ещё не уместно входить в объяснения о конечных причинах мировых явлений и представлять дитяти Бога как Творца и Промыслителя вселенной. Дитя так ещё мало знакомо с внешним миром, что не в состоянии усвоить себе понятие о вселенной и созерцать Бога как Творца её. Это свойство ума зрелого, философствующего. Поэтому также было бы неуместно в это ранее время излагать дитяти сжатое и отвлечённое понятие об отношениях Бога к миру, принятое в катехизических учебниках и руководствах. Для этого настанет после другая, более зрелая пора, когда дитя уже достаточно познакомится с внешними предметами и явлениями и привыкнет отвлекаться от них мысленно и созерцать их в отвлечённом понятии. Теперь же, в раннюю пору умственного развития, дитя ограничивается наблюдением частных предметов и явлений и составляет о них понятия как об отдельных, независимых фактах, нисколько и не подозревая их внутренней, неразрывной связи как между собой, так и со всеми другими явлениями природы. Поэтому и понятие о Творце мира при сообщении дитяти должно быть, так сказать, разбиваемо на понятия о Творце каждого отдельного предмета и явления природы, подлежащего наблюдению дитяти. «Бог создал этот красивый цветок»; «Он сохранил его во время бури», которую дитя видело и в которую оно боялось за погибель своего любимого цветка. «Бог послал бурю, чтоб освежить воздух», духоту которого дитя чувствовало перед бурей; «Он повелел излиться дождю, чтоб увлажнить землю», о сухости которой дитя узнало по неприятной пыли, «и освежить растения», вялость которых дитя замечало во время бездождия. В таких, примерно, объяснениях должно быть сообщаемо дитяти понятие об отношениях Бога к миру. Оно никогда не должно быть отвлечённым, но всегда должно быть прикреплено к какому-нибудь частному предмету и явлению, замеченному дитятей и возбудившему в нём размышление о причинах этого предмета или явления. Бог должен быть представляем дитяти не как отвлечённое, вне мира стоящее, верховное Существо, но как Существо живое и беспрерывно действующее в мире, и притом действующее всегда благодетельно. Последнее обстоятельство весьма важно. Ещё в самую раннюю пору своего детства дитя путём, указанным нами выше, получило понятие о Боге как о любвеобильном Покровителе и Защитнике своём. Теперь, при постепенном знакомстве дитяти с внешним миром, это понятие о любвеобильном и беспрерывно благодеющем отношении Бога должно быть постепенно распространяемо на весь мало-помалу открывающийся умственному взору дитяти мир Божий. Таким образом, дитя с малолетства, с самой ранней поры своего умственного развития получит понятие о Боге как о полноте и источнике любви. Это понятие о Божественном Существе вызовет и в сердце дитяти искреннюю и глубокую любовь к Богу и преданность Его воле, потому что любовь всегда и неизбежно вызывается любовью. При таком ходе религиозного развития дитяти в его сердце не будет места рабскому, недостойному страху пред Богом; напротив, оно будет наполнено благоговейным, сыновним страхом, который проистекает из любви и в силу которого человек боится каким-нибудь словом или действием оскорбить любимое Существо.

Можно заметить, что, представляя дитяти понятие о Боге как о ближайшей причине каждого частного явления мы впадаем в ошибку, так как Бог есть конечная и верховная причина бытия, а частные явления природы совершаются по непреложным, раз навсегда установленным физическим законам. Замечание это справедливо в теоретическом отношении, но неприменимо к педагогической практике. Физические законы природы находятся в неразрывной, внутренней связи и беспрерывном взаимодействии между собой, и ни один из них нельзя представить совершенно отдельно и независимо от других. Между тем дитя, по самому складу своего ума, поражается каким-нибудь одним частным явлением и, рассматривая это явление как отдельный, самостоятельный и ни от чего не зависимый, ни с чем не связанный факт, ищет и объяснения для него, так же независимого, полного и законченного. Таким именно объяснением и является понятие о Боге как о ближайшей причине данного явления. Оно вполне удовлетворяет дитя, не оставляет для него ничего тёмного и непонятного в данном явлении, и дитя, познакомившись с этим явлением, спокойно переходит к другому. Притом, предлагая дитяти такое объяснение, мы нисколько не отступаем от строгой истины, так как каждое частное явление природы и каждый физический закон, в конце концов, составляют произведение творческой воли Божией. Иное было бы, если бы в ответ на вопрос дитяти о причине какого-нибудь поразившего его явления мы изложили ему понятие о физическом законе, действие которого обнаруживается в этом явлении. Во-первых, дитя было бы не в состоянии понять и усвоить себе этот закон, так как всякий физический закон есть понятие отвлечённое, тогда как Бог, как Творец данного явления, представляется уму дитяти лицом действительным. Во-вторых, ответивши на вопрос дитяти о причине данного явления указанием физического закона, проявляющегося в этом явлении, мы, при тесном и неразрывном взаимодействии всех физических законов, самим своим ответом возбудили бы в уме дитяти новый вопрос о том, откуда взялся этот закон, и таким образом попали бы в безысходный круг вопросов и ответов и, вместо точного и определённого ответа на вопрос дитяти, должны были бы прочитать ему целую лекцию о физическом устройстве мира, что превышало бы слабые силы детского ума и показалось бы дитяти бесплодным и ничего не объясняющим пустословием.

Мы не утверждаем, что при знакомстве дитяти с природой не должны быть сообщаемы ему никакие естественные объяснения явлений природы. Это было бы противно истине, но объяснения эти должны быть сообщаемы дитяти с известным педагогическим тактом, в строгой сообразности с постепенным ходом его умственного развития. Именно предметы и явления природы должны быть объясняемы дитяти настолько, насколько оно может проверить наши объяснения собственными глазами и вообще внешними чувствами. Но всё, что выходит за пределы внешних чувств, всё, что может быть наблюдаемо в предметах и явлениях природы только при помощи искусственных инструментов и познаваемо только силой отвлечённого логического мышления, всё это ещё превышает степень детского понимания и потому не должно быть объясняемо дитяти. На место этих-то последних объяснений при вопросах дитяти и должна быть поставляема в каждом частном случае конечная причина всех явлений – творческая воля Божия. Например, при рассматривании какого-нибудь цветка можно объяснить дитяти, что у этого цветка есть корень, ствол и листья, что из ствола в известном месте вырастает цветок, а в цветке постепенно образуется плод с семенами. Всё это вы можете показать дитяти в действительности, можете взять несколько экземпляров растения и показать в одном цветок, только что распустившийся, в другом – плод, начинающий образовываться на месте цветка, в третьем – плод, совершенно развитый, с зрелыми семенами, далее – можете посадить семя в землю и указать дитяти, что через несколько времени из этого семени вырастет новое растение, которое со временем сделается таким же цветком. Всё это дитя может проверить своим зрением и осязанием, всё это доступно его поминанию. Но если б мы начали объяснять дитяти, как и при каких условиях из зерна развивается растение, как происходит постепенное размножение и видоизменение клеточек, движение соков по ним и тому подобное, то, что открыто учёным путём микроскопического исследования и много зрелого логического мышления и чего сама наука не знала целые тысячелетия, то поступили бы противно требованиям здравой педагогии, произвели бы в голове дитяти путаницу и содействовали бы не развитию, а притуплению его умственных способностей. Со временем, при постепенном возрастании и развитии дитяти, конечно, самая необходимость заставит более и более вводить дитя в великий мир законов природы, далее и далее отдалять от частных явлений природы конечную причину их – творческую волю Божию, пока, наконец, совершенно возмужалый человек не составит полного мировоззрения и не поставит в своём уме творческую волю Божию на высоту конечной причины вселенной. Подобным путём шло развитие и целых народов. В период своего младенчества они в каждом частном явлении природы видели непосредственно действующую руку Божества; отсюда-то у большей части народов явилось так же много богов, как много было вокруг них явлений природы. Только мало-помалу, с вековой постепенностью, народы научались познавать в явлениях природы действие физических законов. Что свойственно младенческому периоду целых народов, то же свойственно и младенчеству отдельных людей. Дитя по самым свойствам своего возраста наклонно видеть во всех окружающих его явлениях природы действие высших духовных сил. И если мы, вместо того, чтобы, пользуясь этим свойством детского возраста, представлять дитяти Бога как причину каждого частного явления и таким путём вкоренять в нём с малолетства благоговение к Творцу природы, будем усиливаться объяснять ему превышающие силы его понимания физические законы, то дитя, отыскивая причины явлений и не находя их в наших непонятных объяснениях, само, своим воображением, подобно народам в периоде их младенчества, создаст различных богов и населит ими все непонятные ему явления природы. Таким именно путём и образовались в народе суеверные представления о различных духах, живущих в тёмных местах домов, в лесах, озёрах в тому подобное. А так как большая часть людей на всю жизнь остаётся на весьма низкой степени развития и только немногим при благоприятных условиях жизни удаётся достигнуть такой степени умственного развития, на которой возможно естественно-научное изучение явлений природы, то различные суеверия из детского переходят в зрелый возраст, укореняются в народе и передаются из поколения в поколение как неопровержимые истины. Таким образом, ничто не может так могущественно содействовать искоренению суеверий в народе, как тщательное воспитание детей в строго-религиозном направлении. Для человека, который с малолетства приучился в каждом явлении природы благоговейно созерцать действие Творца вселенной, не будет иметь смысла существование различных, наполовину добрых и наполовину злых, духов, созданных суеверием народа.

(Окончание следует.)

Вселенская Церковь, имеющая единого Главу Господа нашего Иисуса Христа и управляемая на земле иерархией, которая установлена Им Самим и от святых апостолов друг друго-приимательно сохраняется всегда неизменно, созывала иногда вселенские соборы для решения по изволению Святого Духа общим судом Церкви важнейших дел, касающихся веры, благочестия и благочиния христианского. Имея в виду заявлять по временам читателям «Руководства для сельских. пастырей» известия о нынешнем мнимо-вселенском соборе, созванном папой в Риме, считаем не лишним предварительно, на основании подлинных документов, изобразить вкоротке главнейшие обстоятельства седми вселенских соборов и их деяний. Полагаем, что наши исследования ещё более могут утвердить православных в том убеждении, что собор, созванный папой в Риме в настоящее время, не может быть назван ни в каком смысле вселенским.

Основанием для всех церковных, как вселенских, так и поместных соборов, служит иерархическое устройство Церкви, со времён апостольских неизменное в главных основах своих. Основания эти – следующие. Церковь, имея соприкосновение с земными властями, – во всём, что касается внешнего её благосостояния, по необходимости должна быть в связи с гражданской властью и ждать от неё, в случае согласия с нею и надобности, покровительства и защиты. Но внутреннее устройство и управление Церкви должно быть предоставлено ей самой. Господь Иисус Христос дал апостолам (не одному кому-либо из них, а всем и каждому) власть учить и крестить вся языки, соблюдать всё заповеданное Им, – и устроять Церковь во всём мире, а не в одном каком-либо месте или городе. Святые апостолы, устроивши, по заповеди Спасителя, единую Церковь Его в разных концах вселенной, поставили везде пастырей и учителей Церкви и уполномочили их благодатью Духа Святого священнодействовать, учить и право править слово истины, то есть совершать все таинства и богослужения, творить церковный суд и вообще руководить всех верующих ко спасению. Высшие пастыри частных церквей, то есть епископы, каждый в определённом месте, пользовались своим правом независимо от предстоятелей других церквей. Никто из епископов не совмещал власти над всей церковью в одном лице, как и в сонме святых апостолов она не была усвоена одному кому-либо из них. Во избежание разделения, какое возможно было при разрозненности пастыреначальников на дальних расстояниях друг от друга и при их равноправности, святые апостолы указали своим примером высшую власть, предуказанную самим Спасителем (Мф.18:16, 17), которая в случае надобности имела бы силу объединить разрозняющиеся действия разных правителей одной и той же Церкви. Это власть соборная. Она установлена примером самих святых апостолов. Несмотря на то, что каждый из них был руководим в своих действиях непосредственным водительством Святого Духа, – никто из апостолов не дерзнул присвоить себе одному власть окончательного решения сомнительных вопросов, возникших в первенствующей Церкви. Составлен был собор Иерусалимский, на котором, по преданию, присутствовали все апостолы. Был ли и кто именно на этом соборе председателем, – неизвестно; но несомненно, что им не был святой апостол Пётр. Какие вопросы и каким путём решены на этом соборе, хотя и беспримерном по способу созвания и по достоинству лиц, участвовавших в нём, но во многом послужившем образцом для вселенских соборов? На апостольском соборе решены вопросы, касающиеся веры и благочестия, – об обрезании, употреблении пищи и отношении верующих друг к другу, – вопросы величайшей важности, потому что дело шло об отмене ветхозаветного закона, данного евреям самим Богом. Кем и как решены эти вопросы? Сначала было общее немалое исследование их; многу же взысканию бывшу (Деян.15:7), святой апостол Пётр, так как ему первому суждено было благовествовать язычникам, – на основании чудес, явленных Духом Святым в язычниках, заявляет, что Дух Святый не положил различия между иудеями и язычниками, верою очищь сердца их (Деян.15:9). Поэтому Пётр подаёт мнение, что нет надобности возлагать на обращающихся ко Христу язычников подзаконное иго. Святые Варнава и Павел также поведали, елика сотвори Бог знамения и чудеса во языцех (Деян.15:12). Затем Иаков излагает своё мнение. Указав основание ему в слове Божием, он говорит: сего ради сужду не стужати от язык обращающимся к Богу, но заповедати им огребатися от треб идольских и от блуда и удавленины и от крове, и елика неугодна себе суть, иным не творити (Деян.15:13–20). Это мнение и было утверждено согласием всего собора не по авторитету лица, высказавшего оное, но по общему признанию и общей уверенности всей Церкви в том, что мнение, выказанное святым Иаковом, есть не его мнение, а Святого Духа, внушившего и всем апостолам уверенность в справедливости этого мнения, так что оно в некотором отношении каждому из апостолов казалось как бы его собственным мнением. От того-то и сказали они при утверждении этого мнения: изволися Святому Духу и нам (Деян.15:28).

В первые три века христианства, когда Церковь в пламени внешних гонений очищалась, как сребро разженное и искушенное седмерицею, не было ни настоятельной надобности в созвании вселенского собора, ни возможности созвать его, при вражде на Церковь тогдашней гражданской власти. Но когда при святом равноапостольном царе Константине христианская Церковь получила внешний мир, то не замедлила в ней обнаружиться внутренняя борьба, возникшая от вражды на неё не правительства уже, а ложных, религиозных мудрований. Ереси, являвшиеся ещё со времён апостольских, но сдерживаемые силой вешних гонений и поместными соборами, не замедлили теперь возникнуть и с особенной силой и с дерзостью устремиться на Церковь Христову. Злейшая из таких ересей, силившаяся поколебать в основании первоначальный догмат христианства о Божестве Иисуса Христа, первее всего должна была обратить на себя всеоружие вселенской Церкви. Для ниспровержения Ария необходимо было созвать вселенский собор и потому, что яд арианского лжеучения проник в самые отдалённые пределы Церкви, и особенно потому, что для уничтожения его потребно было единомысленное противодействие всей Церкви. Но так как царство Церкви Христовой, по слову Спасителя, несть от мира сего (Ин.18:36), а созвать вселенский собор удобнее было при влиянии и участии мирской власти, то Церковь и обратилась к единственному тогда покровителю её самодержавному Константину с ходатайством о созвании вселенского собора. Благоверный царь, вникнув во внутреннее состояние Церкви, в видах покровительства ей, желал положить предел внутренним смутам её и по внушению епископов православных созвал вселенский собор для совместного и единомысленного решения недоумений, смущавших Церковь. Из каких стран и куда созваны были пастыри церкви на Первый Вселенский Собор? При единовластии Константина Великого над всемирной римской империей собраны были пастыри из всех стран империи, и в 325 году, по царскому приглашению, явились на собор в Никею по удобству этого города для вселенского собрания. К сожалению, до нас не дошли имена всех 318 святых и блаженных отцов, бывших на первом соборе; но и из имён пастырей, поименованных Сократом, Созоменом и другими историками (20 православных и 7 неправославных) легко усмотреть, из каких разнообразных местностей приглашены были и явились на собор представители разных церквей⁹.

Чем же занялся этот всемирный собор? Главнейшим предметом его исследований и обсуждений был святейший догмат о божестве Иисуса Христа. Вопреки лжеучению нечестивого Ария, собор, «открыв и уяснив единосущие в трёх ипостасях Богоначального естества, научил верных покланяться единым поклонением Отцу и Сыну и Святому Духу и испроверг лжеучение о неравных степенях Божества»¹⁰. Ход соборных деяний, по дошедшим до нашего времени документам, был следующий: при открытии собора император в ответственной речи на приветствие святых отцов между прочим говорит: «Получив известие о вашем разногласии, я не мог оставить этого без внимания. Итак, желая содействием своим уврачевать и это зло, я немедленно собрал всех вас. Радуюсь, видя ваше собрание, но думаю, что мои желания тогда только совершенно исполнятся, когда увижу, что все вы оживлены единым духом и блюдёте общее мирное согласие, которое вы, как посвящённые Богу, должны внушать и другим. Не медлите же, о други, служители Божии и благие рабы общего Владыки и Спасителя нашего, – не медлите в самом начале рассмотреть причины вашего разногласия и разрешить все спорные вопросы мирными постановлениями»¹¹. С своей стороны, собор в приветственной речи к императору говорил: «Причиной настоящего собрания и рассуждений наших – неистовый Арий, который, прияв служение пресвитера в александрийской церкви, оказался чуждым учения блаженнейших пророков и апостолов. Ибо единородного Сына и Слово Отчее он не признаёт единосущным и равным Отцу и почитатель твари – хочет сопричислить Творца к творению. Повели, государь, – говорится в заключении этой речи, – чтобы он, оставив своё заблуждение, не восставал против учения апостольского, или, если останется упорным во своём нечестивом мнении, изгони его из общества православной церкви, – да не колеблет он более своими нечестивыми мнениями веры душ слабых»¹². Эти отрывки из речей императора и собора очевидно и несомненно свидетельствуют: 1).что император, внимая нуждам церкви, по настоянию её, силой своей власти способствовал созванию собора, 2).что рассуждение на нём предоставлено было, по праву, собору святых отцов, 3).что опровержение Ариева лжеучения о Сыне Божием было главнейшей причиной созвания собора и первым предметом его рассуждений, и наконец 4).что, предвидя осуждение Ария на соборе, в случае его упорства святые отцы просили императора преградить ему силой верховной власти своей дальнейший путь к распространению гибельного лжеучения. Соответственно этому предначертанию и производились дела собора. Собор терпеливо выслушивал философов, которые говорили в защиту Ария против святых отцов¹³, и сделавши должное опровержение ереси¹⁴ составил изложение веры, известное в православной церкви под именем никейского Символа веры¹⁵; к изложению веры собор присоединил пояснение, «как надлежит разуметь три лица в едином Божестве Отца и Сына и Святого Духа»¹⁶. Затем святой собор занялся решением второстепенных недоумений и разногласий церковных, которые и разрешил 20-ю правилами¹⁷. После того как Арий был осуждён с своим злочестивым учением на вселенском соборе, император поспешил обрадовать прежде других церквей Александрийскую, которую особенно возмущал Арий; он извещал её о низложение сего нечестивого еретика и осуждении его лжеучения¹⁸ и потом уже в послании ко всем епископам и народам повелел: «Всякое сочинение, написанное Арием, какое у кого найдётся, предать огню, чтобы таким образом не только исчезло нечестивое учение его, но и памяти о нём никакой не осталось»¹⁹. Таким образом, Первый Вселенский Собор созван был православной церковью против еретиков преимущественно. Император способствовал созванию собора и приведению в исполнение его определений. Хотя он и сам присутствовал на соборе, но в самых деяниях его является не более как сослужителем, по его собственному признанию. В послании из Никеи к епископам, не присутствовавшим на соборе, Константин говорит: «Для того, чтобы все или, по крайней мере, весьма многие епископы, собравшись вместе, рассмотрели каждый предмет, относящийся к божественной вере, – я, собрав в Никею, сколько мог, боголюбезнейших епископов и между ними, как бы подобный вам (не стану скрывать от вас, что чувствую великое утешение быть вашим сослужителем), присутствовал сам на соборе, где всё было подвергаемо надлежащему исследованию дотоле, пока мысль, угодная Богу, назирающему всё, не была выводима в свет, так что всем становилась ясной, и пока не оставалось ничего, что служило бы поводом в разномыслию или недоумению относительно веры»²⁰. В конце этого послания император предлагает, чтобы не бывшие на соборе приняли постановления собора, потому что «всё, что постановлено на святых соборах епископов, должно быть приписано божественной воле»²¹. Независимо от распоряжения императора, собор в особенном окружном послании «к церквам Божиим, находящимся в Александрии, Египте, Пентаполе, Ливии и во всей поднебесной, – клиру и мирянам, исповедующим православную веру», изложил коротко ход соборных деяний и определения свои. Следствием Первого Вселенского Собора было, как известно, если не совершенное умиротворение церкви, то, по крайней мере, несомненное торжество православия над ересью.

Первый Вселенский Собор послужил образцом и для всех других вселенских соборов. Так, когда из остатков Ариевой ереси произошли выродки её, исчисленные в 1-м правиле Второго Вселенского Собора, именно: «ереси евномиан, или аномеев, и ариан, или евдоксиан и полуариан, или духоборцев, также савеллиан и маркеллиан и фотиниан и аполлинариан», и продолжали возмущать православную церковь, то благочестивый император Феодосий обнародовал закон, чтобы все народы, оставив несогласия и споры о вере на площадях, согласно приняли веру в единое Божество Отца и Сына и Святого Духа, переданную апостолами. Отправляясь вскоре в Константинополь, он «возымел мысль исследовать ереси на вселенском соборе и посредством его соединить церкви в одной истинной вере»²². Собор из 150 епископов православных созван был в Константинополе в 371 году, но сам император не присутствовал на соборных заседаниях. Святые отцы собора, восстановивши иерархический порядок в Константинопольской церкви, занялись преимущественно рассмотрением спорных пунктов вероучения и после тщательного исследования и обсуждения единодушно постановили, что Дух Святый есть Господь животворящий, от Отца исходящий, со Отцем и Сыном спокланяемый и сславимый. Этим исповеданием собора ниспровергнута была ересь Македония, хулившего на Святого Духа, что Он есть существо служебное, а не Господь. Для опровержения прочих поименованных выше ересей собор утвердил Символ веры никейский, с прибавлением к нему догмата о Святом Духе. Из подписей святых отцов Второго Вселенского Собора, Константинопольского первого собора видно, что на нём были архипастыри из областей: византийской, египетской, финикийской, сирийской, аравийской, бостромской, озройской, месопотамской, евфратской, киликийской, каппадокийской, мало-арменской, исаврийской, кипрской, памфилийской, ликаонской, писидийской, ликийской, фригийской, карийской, вифинской, понто-амазийской, мизийской, скифской, испанской и понто-полемонийской. Не было только епископа римского и даже послов от него; но вместо его был на соборе читан и рассмотрен так называемый свиток западных, в котором излагалось правое исповедание веры, посланное Дамасом, епископом римским, к антиохийскому епископу Павлину. Таким образом, во Втором Вселенском Соборе были епископы почти из всех областей римской империи, и следовательно, определения этого собора имели подлинный характер определений вселенской церкви. Но для укрощения еретиков, осуждённых собором, нужно было опять содействие императорской власти. Посему святые отцы Второго Вселенского Собора, осудив ереси, постановив точные правила о благоустройстве церквей (7 правил) и изложив Символ веры ²³, почли нужным в послании к императору Феодосию просить его о закрытии собора. «Просим твоё благочестие, – писали они, – утвердить постановления собора; дабы, как ты почтил церковь своим посланием, которым созвал нас, так – ты же своим утверждением положил конец нашим совещаниям»²⁴. Император, вследствие соборных определений, постановил, «чтобы все епископы, отступившие от цареградского Символа, лишены были епископства и не только не были переводимы в другие места, но чтобы удаляемы были от церквей, от городских стен и от сообщества людей»²⁵. Собор окончился, но святые отцы оставались ещё в Константинополе для назначения, по смерти Мелетия Антиохийского, преемника ему. В это время епископ римский Дамас, желавший собрать вселенский собор в Риме, прислал императору Феодосию письмо, которым приглашал восточных епископов на римский собор. Император объявил святым отцам о приглашении Дамаса, но святые отцы восточные не почли себя обязанными повиноваться призыву римского епископа. Написано было «Послание к римской церкви от епископов, собравшихся в Константинополе», в котором было объяснено «достопочтительным господам и блаженнейшим братиям и сослужителям Дамасу, Амвросию, Вриттону, Валериану Асхолию, Василию и прочим святым епископам, собравшимся в Риме», что восточные епископы не могут оставить своих церквей без необходимого в то время личного своего надзора и потому посылают от себя в Рим только епископов Кириака, Евсевия и Прискиана. Для того же, чтобы римская церковь поняла, что восточным епископам не было и надобности собираться в Риме, они изложили коротко сущность деяний, распоряжений и постановлений Константинопольского собора, достаточных для умиротворения на ту пору всей церкви. «Постановив всё это законно и по правилам, – писали святые отцы Константинопольского собора в заключении послания к римской церкви, – мы призываем и вас, достопочтительные мужи, к участию в радости, потому что духовная любовь связывает нас взаимно, и страх Господень, с одной стороны, изгоняет всякое человеческое пристрастие, а с другой – предпочитает устроение церквей сострастию, или любви частной друг к другу. Когда, таким образом, учение веры согласно и христианская любовь утверждена в нас, мы перестанем говорить слова, осуждённые апостолами: аз убо есмь Павлов, аз же Аполлосов, аз же Кифов (1Кор.1:12); и когда все явимся Христовыми, так как Христос не разделился в нас, то, по милости Божией, сохраним тело церкви нераздельным и смело предстанем пред престолом Господа»²⁶.

Константин Думитрашков

(Продолжение будет.)

I

Прежде ответов на предложенные тобой мне вопросы касательно разумения некоторых текстов псалтыри, с которой ты теперь находишься в постоянном обращении, я скажу тебе сначала несколько слов по поводу твоих сетований на незавидное, как ты выражаешься, положение в приходе псаломщика. Тебе нужно, во-первых, переменить точку зрения на своё положение; потому что если смотреть с этой точки зрения, то и положение священника в приходе также покажется незавидным, да и многие общественные должности, весьма почтенные и полезные в общественном строе, представятся не совсем также привлекательными. Но попробуй посмотреть на положение образованного, каким я считаю тебя, псаломщика в сельском приходе с точки зрения несколько идеальной, и дело представится тебе совсем в другом свете. Жаль только, что у нас мало, да и почти совсем нет, антецедентов для составления такого идеала, какой, желалось бы, предносился постоянно перед нашими молодыми псаломщиками. Вся прошедшая история псаломщичества, или по-старому дьячества, в русской церкви представляет весьма неотрадные черты из жизни и деятельности наших приходских дьячков, так что составленный по этим чертам идеал приходского псаломщика, скорее, способен оттолкнуть от себя, чем привлечь в себе и успокоить молодую мысль и живое воображение невопоставленного псаломщика, которому и действительность к тому же, на первых порах, даёт также чувствовать себя нередко порядочными толчками... Впрочем, это всё-таки не делает невозможным представить идеального псаломщика, хоть и не в ясных пока чертах: идеал будущего долгое время носится пред взорами людей в неопределённых очертаниях. На долю твою и твоих однокурсников выпало положить начало новому псаломщиству в нашей церкви, и следующее поколение псаломщиков, на основании вашей жизни и деятельности, уже будет значительно облегчено в своём составлении идеалов для своей деятельности и жизни в приходе. Поэтому вам нужно помнить, что на вас теперь устремлён взор но только ваших современников, но в некотором смысле и взоры ближайшего потомства. Важное дело – та закваска, которую вы положите, та тропинка, по которой вы первые пройдёте; и не идти же вам, конечно, по той торной, к горести общей, весьма засорённой, дороге, по которой влачились, можно сказать, ваши предшественники – дьячки! Для вас, новых, всё должно быть ново; и у вас, ещё чистых, всё должно быть чисто. Старых причётников упрекали, и большей частью весьма основательно, в неразумном, неблагоговейном чтении в церкви; вы не допустите себя до таких упрёков; вы будете как читать, так и петь Господеви благоговейно и разумно; ибо вы знаете всё значение и важность церковных песнопений и молитв, знаете, что в нашей православной церкви на понятном для всех языке читаемые и поемые песнопения могут служить, и действительно служат, некоторой заменой проповеди церковной, не всегда, по некоторым обстоятельствам, возвещаемой с кафедры; вы понимаете значение самого чтеца, который, возвышая свой голос в церкви, возносит к Богу мысли и чувства, славословия, благодарения и прошения всего народа, собранного в церкви, служит органом церкви. Клирос для псаломщика становится во многих отношениях важнее самой кафедры проповеднической; так как из клироса одним чтением и пением церковных песней и молитв он гораздо больше может сообщить народу истин веры и правил жизни, чем проповедник с церковной кафедры; а если к тому ещё по временам, по благословению священника, он из клироса будет объяснять²⁷ народу важнейшее и характеристическое из того, что ему чаще всего приходится читать или петь, то какой завидный плод может принести незавидное положение приходского псаломщика!..

Упрекали, далее, равно не без основания, наших старых причётников в неодобрительном поведении, к соблазну народа и нередко поруганию всего духовного сословия. Неосновательно, конечно, было бы даже предполагать, что новые псаломщики подвергнутся этим же упрёкам. Безвыходное положение старого причётника, гнетущая бедность и часто грубое невежество доводили несчастного до таких поступков, из-за которых самое имя дьячка стало притчей во языцех. У новых псаломщиков, которых впереди ожидает священство, которых материальное положение, при возможной в большинстве случаев бессемейности их, будет достаточно обеспечено и которых умственное и нравственное развитие стоит на уровне общего образования, – не может быть и помина о таких поступках, какие привыкли соединять с именем дьячка. Напротив, стоя после священника первым в сельском приходе по своему образованию и развитию и, кроме того, занимая должность учителя в приходской школе, псаломщик нового постановления вскоре займёт то значение в приходе, какое ему подобает. Привыкши в церкви слушать голос своего любимого псаломщика, народ и в житейских своих делах поспешит обращаться за советом, за разъяснениями своих недоумений к умному, начитанному и негордому псаломщику, охотно готовому длиться своими познаниями со всяким. А дети-школьники и не будут отставать от своего учителя и руководителя, который показал им на деле, как не страшно ходить в школу, как легко и скоро можно научиться читать и писать, который так хорошо умеет им рассказывать священную историю! И это ли незавидное положение молодого псаломщика в приходе?..

Жаловались, наконец, многие из самих причётников на нехорошее и грубое обращение с ними некоторых священников. Этого уже совсем нечего страшиться новым псаломщикам. А если бы и нашлись, к сожалению, между священниками лица, не выяснившие себе своих отношений к новым псаломщикам, то таким можно напомнить слова святителя Киприана, епископа Карфагенского, из письма его, написанного к клиру и народу карфагенскому, по поводу посвящения им в чтецы Аврелия и Целерина, славных и своим происхождением, и своими доблестями, и нравами, и особенно своим исповедничеством во время гонений. «Впрочем, знайте, – писал святитель, – что они только на время чтецами. Как светильник ставим на свещнике, чтобы он светил вокруг всем, так надлежало и славные лица возвесть на возвышенное место, откуда созерцаемые всем обстоящим братством, они возбуждали бы в видящих стремление к славе. Впрочем, мы предназначили им уже пресвитерское достоинство, и потому они должны быть почтены одинаково с пресвитерами пресвитерским жалованьем и, при ежемесячном разделе, получать части в равном с ними количестве, как имеющие с достижением более зрелых лет восседать с нами, хоть на самом деле ни в каком отношении не может быть слишком молод по возрасту тот, кто усовершил свой возраст достижением славы»²⁸. Пресвитерским жалованьем если вы и не почтены и если не равные части из доходов будете получать с своими священниками, то, по крайней мере, так будете обеспечены, что не будете иметь побуждений входить в столкновения с священниками при разделе доходов (а при этом большей частью и открывались раздоры между членами причта); но, главное, ваши приходские священники знают, что вы только на время сделались чтецами, «что вам уже предназначено пресвитерское достоинство», а потому и обходиться будут с вами как с своими сослужителями, а не как с служителями, употребляя в отношении к вам разве только официально названия церковнослужителей... Притом же наше образование, какое вы имеете наравне с священниками, ваше безупречное, образцовое поведение, ваше влияние на прихожан и вместе любовь и уважение к вам прихожан ваших, обяжут священника, если бы такой по характеру своему и не всегда мягко обходился с вами, оказывать вам должное вашему положению в приходе почтение и уважение; так что и в этом отношении незавидное положение псаломщика в приходе представляется значительно в светлом виде, а в первенствующей церкви должность чтеца и певца так высоко стояла, что на неё избирались люди с особенными доблестями, и нередко по указанию Божию. Укажу здесь на двух упомянутых уже выше чтецов карфагенской церкви, Аврелия и Целерина. Находясь в удалении от своей кафедры, святитель Киприан посвятил в чтецы Аврелия, и так как он в этом случае поступил против обычая, существовавшего в карфагенской церкви, по которому избрание и посвящение в чтецы предшествуемо было предварительным обсуждением, общим голосом, нравов и заслуг каждого избираемого в эту должность, то и почёл нужным объяснить этот свой поступок клиру и народу карфагенскому. В объяснение этому он пишет: «Нет нужды ожидать свидетельств человеческих там, где есть уже указания божественные» и в следующей затем характеристике Аврелия, новопостановленного чтеца, представляет эти «указания божественные». Они состояли в том, что Аврелий, благородный юноша, одобрен уже Господом и возлюблен Богом; он ещё был молод, но преуспел в похвале доблести и веры. Во время гонений он два раза был исповедником и два раза явился победителем в своём исповедничестве, был он и в изгнании, сражался и на торжище, получил раны за свой веру; вообще славился непорочностью нравов, был знаменит достоинством доблести, достохвален за удивительную скромность. Изображая эти достоинства своего чтеца, святитель пишет: «Он так высок по достоинству и так покорен по смирению, что, кажется, промысл сохранил его для того, чтобы представить другим пример церковного благочиния, пример того, как служители Божии должны побеждать в исповедничестве доблестью и после исповедничества отличаться нравами». Такому лицу и с такими высокими нравственными качествами, по современному нашему суждению, не чтецом бы уже быть... Об Аврелии так думал и святитель Киприан; он пишет далее: «Аврелий заслуживал высшей степени и больших преимуществ церковного посвящения не по летам своим, но по заслугам (то же мы можем сказать и об оканчивающих курс семинарии), однакож заблагорассуждено, чтобы он начал с должности чтеца». Основание же такому благорассуждению была общая польза церкви. «Тому, – пишет святой отец, – чей голос исповедал Господа, наиболее прилично возглашать божественное чтение при торжественном богослужении, – после возвышенных слов, провозвестивших мученичество за Христа, читать Христово Евангелие, которое производит мучеников; после позорного столба подойти к аналою; там быть позорищем множества язычников, здесь быть созерцаему братьями; там с удивлением быть выслушану стоящим вокруг народом, здесь с радостью быть слышиму братством». – Другой чтец, Целерин, также по изображению святителя Киприана, был славен доблестями и нравами, и к клиру сопричислен был не по человеческому выбору, но по божественному удостоению. Сначала Целерин не решался принять на себя служение церкви, но Сам Господь в ночном видении, Своим убеждением и увещанием, побудил его не отвергать совета Киприана поступить в клир, принять посвящение в чтецы. Это для Целерина была бы награда; потому что, по словам святителя Киприана, «и не хорошо, и не прилично было оставаться без церковной почести тому, кого Господь почтил таким достоинством небесной славы». Когда, наконец, после своего исповедничества Целерин, украшенный ранами, явился к Киприану, то «что же мы должны были сделать, – говорит святитель, – как не возвесть его на амвон, чтобы постановленный на возвышенном месте читал заповеди и Евангелие Господа, чтобы голос его ежедневно слышался в глаголах Господних? Пусть он увидит, есть ли в церкви высшая степень, на которой можно бы принесть столько пользы». Последние слова святого отца пусть твёрдо помнят все, кто считает звание псаломщика низким для человека, получившего богословское образование. Да и не такому ли именно человеку и «прилично наиболее подойти в аналою, возглашать божественное чтение при торжественном богослужении и с радостью быть слышиму братством?..»

Твои личные сетования на неуменье жить в новом положении я постараюсь, во-вторых, устранить, представавши тебе, по праву прежнего твоего наставника, несколько наставлений, как тебе подобает вести себя в приходе. Наставления мои будут не собственно моего измышления, а я их извлеку для тебя из сочинения одного знаменитого учителя церкви. Учитель этот тебе хорошо известен, а сочинение его называется «О жизни клириков и монахов»²⁹. Умоляю тебя, и вторично, паки и паки, увещеваю, чтобы ты не считал должности своей псаломщика чем-то вроде древней воинской службы, чтобы на Христовой службе не искал службы века сего. – Чаще читай божественные Писания; пусть даже никогда из рук твоих не выпадает священная книга. Учись сам тому, чему будешь учить или учишь других, готовый отвечать всякому вопрошающему тебя о твоей надежде и вере. Да не разногласят твои дела с твоей речью, чтобы во время твоего церковного собеседования кто-нибудь безмолвно не спросил тебя: «Отчего ты сам не делаешь того, чему учишь других?» Речь твоя должна быть основана на чтении Писания. Я не хочу, чтоб ты был декламатором, крикуном и болтуном без толку, но я желаю, чтобы ты был сведущ в тайнах и научен таинствам Бога своего. – Убранства и неопрятности одинаково избегай: первое говорит о любви к удовольствиям, а второе – о тщеславии. Похвально носить приличную одежду, но не нужно обращать внимания на её ценность. Но смешно и крайне неприлично, расставляя карман, хвастаться, что не имеешь платка для утирания пота... Не завивай волос щипцами, но самым внешним своим видом обещай скромность. – Избегай пиршеств вместе с светскими людьми, особенно с теми, которые надуты почестями. Рождённый в бедном доме или в деревенской хижине, в былое время ты едва мог насыщать пустой желудок кашей; не говори, что теперь для тебя нипочём крупичатая мука и мёд. Никогда от тебя не должно пахнуть вином, чтобы не пришлось тебе услышать изречение философа: «Это не значит целовать: это значит вином подчивать». – Избегай всяких подозрений; заранее предупреждай всякие вымыслы, какие о тебе могут составиться с правдоподобностью. – Остерегайся также, чтобы у тебя не чесались язык и уши, то есть сам не злословь и не слушай других, злословящих ближнего. Храни и себя от злословия, наблюдай за речами своими, знай, что ты будешь отвечать за все высказанные тобой суждения о других, и с тебя взыщется всё то, в чём ты укорял других. Если ты скажешь: «Когда другие рассказывают мне нечто в пользу ближнего, то я не мог же оскорбить их невниманием», – то это извинение не основательное. Никто охотно не рассказывает невнимательному слушателю. Стрела никогда не вонзается в камень, напротив того, иногда, отскакивая, поражает того, кто пустил её. Клеветник, видя, что ты неохотно слушаешь его, пусть научается, что не легко язвить. «Не входи в сношение с переносчиками», – говорит, Соломон, – «потому что внезапно приидет погибель их и следа не останется ни того, и другого» (Притч.24:22), то есть ни того, кто клевещет, ни того, кто приклоняет ухо для слушания его. Твоя обязанность хранить непорочными и очи, и язык. Да не будет через тебя узнано в одном доме то, что делается в другом. Легко подвергается презрению клирик, который не отказывается от частых приглашений к обедам. Никогда не будем просить и редко будем принимать даже предлагаемые подарки. Не знаю отчего, даже тот самый, который упрашивает тебя принять подарок, когда ты примешь, судит о тебе хуже, и – удивительная вещь – если ты не склонишься на его просьбы, он после того более уважает тебя...

Но довольно пока и этих наставлений для первого письма! Пусть мои беглые замечания послужат тебе некоторым материалом для составления идеала псаломщика нашего времени. Замечу ещё, наконец, что, вне собственно иерархического служения священника, в служении пастырском не должно проводить слишком резкого разграничения между священником и псаломщиком: один учит свой паству самостоятельно, другой под наблюдением своего приходского пастыря; один пастырствует уже в собственном смысле, другой делает опыты пастырства, чтобы со временем стать самостоятельным пастырем; тот и другой клирики – часть Господня, удел Божий; жизнь же того и другого должна быть одинаково практическим пастырством. Ближайшая практика паломнического служения твоего вызовет, без сомнения, немало в этом смысле вопросов, прямо взятых из жизни. Предлагай нам для уяснения их, если и не для положительного решения, на что мы не имеем права.

Х.О.

Православному приходскому пастырю не чужды должны быть вопросы о воспитании. Он должен воспитывать своих детей и притом в таком возрасте их, до определения в училище, когда полагаются на всю жизнь начала добра или зла, на него часто возлагается обязанность преподавать и воспитывать в приходской школе или, по крайней мере, наблюдать за нею. Наконец, священник должен быть воспитателем всего ему вверенного прихода. Обыкновенные отговорки вроде следующих, что и не учась педагогике, не знакомясь с разными педагогическими вопросами, наши деды и отцы умели хорошо воспитывать своих детей, едва ли заслуживают внимания, как малоосновательные. Мало ли без чего обходились наши деды и отцы, жили хорошо и были довольны своим состоянием, – но время берёт своё, жизнь идёт вперёд, а с нею развиваются и усложняются разные требования, и мы уже не можем довольствоваться тем, чем довольны были они. Вследствие этого – и подготовка к жизни, во многом изменившейся, должна быть обдуманна и целесообразна. Пусть хорошо шло дело воспитания без знакомства с наукой о воспитании; но есть ли какое-нибудь основание не желать, чтобы оно шло ещё лучше, если мы уверены и видим на опыте, что при научном знакомстве с таким трудным делом, как воспитание, оно может быть, и действительно бывает, успешнее. Мы бы могли помириться с той мыслью, что наука о воспитании не нужна, только тогда, когда бы кто наглядно мог нам представить всю бесплодность её, фактически доказать, что успехи воспитания, при научном содействии и без него, решительно одинаковы.

Мы думаем, впрочем, что между нашими читателями нет таких, которые не сознавали бы надобности знать, что и как нужно делать, чтобы правильно и разумно воспитать и обучить дитя, и не желали бы знать, что́ пишут специально занимающиеся этим предметом люди. Мы уверены, что многие читатели «Руководства для сельских пастырей», интересуясь делом воспитания, желают следить за литературой этого предмета, не считают бесполезным знать, какой из педагогических журналов может быть сподручнее и полезнее для сельских пастырей. Дело понятное, что выписывать и читать их все – нет ни средств, ни времени. В этих видах и между прочим с целью вообще познакомить наших читателей с текущей педагогической литературой мы постараемся, возможно коротко, рассмотреть педагогические журналы за прошлый год, их содержание и направление, указать на статьи, более подходящие к положению священников, удовлетворяющие живым интересам сельских пастырей как воспитателей и учителей. Цель наша будет достигнута, если читатель, имеющий средства к выписке журналов, познакомившись с текущей педагогической литературой хотя в общих чертах, пожелает читать который-либо из подлежащих нашему рассмотрению журналов – по своему усмотрению и выбору, то есть сообразно с тем, что ему собственно нужно, что его ближе интересует – вопросы ли воспитания или же вопросы обучения, а не имеющий средств выписывать их, узнает то, что делается в русском педагогическом мире, о чём судят, думают наши русские педагоги, какие вопросы занимают их, как они решают эти вопросы и тому подобное.

Сравнительно с прежними годами, минувший год был не беден текущей педагогической литературой, если не по жизненности и разнообразию затронутых и решённых ею вопросов, то, по крайней мере, по количеству педагогических изданий. В прежнее время, даже когда была мода на педагогику, когда всюду, по частной инициативе, с быстротой и энергией открывались и распространялись воскресные школы, когда шёл жаркий спор о реальном и классическом образовании, когда проектировались учительские семинарии, педагогические курсы для приготовления элементарных учителей и тому подобное, даже тогда издавалось не более двух–трех журналов. Помнится, разновременно издавались в начале шестидесятых годов: «Журнал для воспитания», «Воспитание – журнал для родителей и наставников», «Ясная поляна», – и только. А в минувшем году издавалось их до восьми журналов, из коих два только что начали свою деятельность с 1869 года. Всех их рассматривать мы не будем, потому что не имеем всех под рукой; а известные нам рассмотрим по порядку старейшинства их педагогической деятельности. Соответственно этому порядку мы рассмотрим следующие журналы: 1).Учитель – журнал для наставников и родителей; – 2).Педагогический сборник, издаваемый при главном управлении военно-учебных заведений; 3).Детский сад – педагогический журнал для родителей, наставников и воспитательниц; 4).Народная школа – педагогический журнал, и 5).журнал – Детское чтение³⁰.

1. Учитель – журнал для наставников и родителей³¹

Журнал этот издаётся с 1861 года и в первые годы своего издания был, можно сказать, единственным руководством для всех воспитателей, – так как в нём сосредоточилась вся наша наличная чисто русская, и, наполовину, немецкая педагогическая деятельность. В первые годы своего издания он был так богат и разнообразен по содержанию, что и в настоящее время, несмотря на видимое богатство текущей педагогической литературы, к нему обращаться за решением или, по крайней мере, за разъяснением вопросов воспитания и обучения – надёжнее, чем к последней. Не таков он был в минувшем году; о сходстве его с прежним Учителем напоминает только полнота критического и библиографического отдела, обстоятельность и добросовестность разбора книг, – а более ничто: трудно найти какое-либо единство в его направлении. Правда, есть несколько мыслей, которые, видимо, редакция старается всюду выставить на первый план, вроде того, например, – что учительские семинарии необходимы, что духовенство не может дать хороших элементарных учителей, что образование должно быть свободно и тому подобное. Но нельзя сказать, чтобы эти мысли характеризовали издание. Правда, задаётся он определённой задачей, старается преследовать определённую цель, именно – содействовать возможно скорейшему наступлению той поры, когда наука, искусство и образование у нас перестанут быть предметами моды, а сделаются нашими насущными потребностями, – содействовать этому – трезвым, беспристрастным обсуждением всех сюда относящихся фактов и всесторонней разработкой материалов, необходимых для созидания рациональной системы общественного образования. Но определить задачу и цель нетрудно для опытного и умного редактора, выполнить же эту задачу, достигнуть цели – дело иное. Все наличные педагогические силы, прежде трудившиеся для «Учителя», теперь разделились на отдельные кружки, из коих одни работают для Детского сада, другие для Педагогического сборника, третьи – для Народной школы – и так далее. Этим и объясняется, конечно, то, что задача «Учителя», какую он предположил себе на 1869 год, далеко не выполнена. Передовые статьи изложены туманно; читая их – думай и думай, чтобы понять к чему идёт дело, что хочет сказать автор. Так и видно, что все они переведены с немецкого, и притом скороспелые, торопливо пересаженные на русскую почву. Судя по программе, в которую входят следующие отделы: 1).учение о физической природе человека; опытная психология, теория и история воспитания; 2).изложение правил, способов и приёмов обучения; примерные уроки по всем учебным предметам; 3).педагогическое обозрение, критика и библиография, современная хроника, педагогическая переписка и смесь, – и 4).справочный листок, – можно было ожидать от «Учителя» такого же интересного и полезного издания, каким он был в прежние годы. Но выполнение программы – нельзя назвать удовлетворительным. Конечно, нельзя и требовать, чтобы строго и точно в течение года выполняемы были все пункты программы, – но думаем, что редакция не вправе заниматься одним каким-либо отделом, а другие оставлять без всякого внимания, как, например, – допущена полнота и обстоятельность критического и библиографического отдела в ущерб таким интересным отделам, как учение о физической природе человека, опытная психология и тому подобное, по которым представлено слишком мало статей. Вообще можно сказать, что Учитель стал мудрёным. Прежде он учил проще, а теперь, верно, ему, за делами, не до нас, не до того, чтобы разъяснять, упрощать дело.

Прошлогодний Учитель и по своему содержанию мало пригоден для сельских пастырей как учителей или наблюдателей в сельских школах, и даже как воспитателей своих детей. Статьи прошлогоднего Учителя мало пригодны как потому, что содержанием своим имеют учебные предметы курса средне-учебных заведений, например, «Уроки физики» (№ 3, 5, 6, 9, 10, 12, 13, 14) или «Уроки научной арифметики по генетической методе» (№ 7, 13, 14, 15, 16, 17, 18), так и потому, что отличаются специальностью содержания, интересующего собственно записных педагогов, как, например, «Настоящее и будущее преподавания истории в школе» (№ 12); «Моя первая лекция в женских курсах» (№ 13); «Воспитательная деятельность в её различных проявлениях» (№ 17, 18); «Воспитание женщин и освобождённых негров в Америке» (№ 22); наконец ещё и потому, что рассуждают о воспитании детей в таком возрасте их, когда они учатся в средних заведениях (семинарии, гимназии), следовательно, когда не на глазах родителей, которые и не могут поэтому принимать деятельного участия в воспитании своих детей; такова, например, – статья «Отцы и дети в XIX столетии».

Впрочем, в Учителе за минувший год есть статьи небезынтересные и для сельских пастырей. К числу таких статей, по нашему понятию, относятся:

1) Отцы и дети в XIX столетии³². Эта статья в подлиннике принадлежит члену французской академии Эрнэсту Легуве и содержанием своим имеет такой предмет, который возбуждал недавно ожесточённые споры в нашей литературе и далеко не утратил своего интереса для всякого мыслящего воспитателя. Думаем, что не без интереса она и для пастырей как воспитателей. В ней в форме оживлённых рассказов разрешены весьма интересные вопросы о воспитании и отчасти обучении детей, с первоначального их возраста до совершеннолетия; суждения автора метки и верны. Начав с той общей, и нам, родителям, небезызвестной, мысли, что «в наш век, когда всё обновляется, нет более важной перемены, как перемены, происшедшей в отношениях родителей к детям, что в настоящее время дети занимают в семье гораздо более видное место: мы более прежнего живём с ними, живём для них, более заботимся о здоровье их, об их воспитании и благосостоянии, более спрашиваемся их, – так что дети стали почти главными лицами, господами в доме»; – автор спрашивает: радоваться ли этому факту или печалиться? Ответ его такой: «Я глубоко убеждён в том, – говорит он, – что мы следуем истинному пути ко благу, что семья и общество стремятся к цели высокой, нравственной, сообразно достоинству человека и целям Божиим». Далее он рельефно характеризует хорошую и дурную сторону указанного выше состояния семьи и, выяснив важное воспитательное и общественное значение замеченной перемены в отношениях родителей к детям, он более подробно исследует эти отношения в форме дневника, в котором отец описывает касающиеся вопроса события своей семейной жизни: душу отца с её радостями и тревогами, душу ребёнка с её неведением и любознательностью. При этом автор предлагает прекрасные образчики первоначальных уроков детям, уясняет значение воображения в преподавании вообще и в детских играх в частности, а также излагает разумные, проникнутые искренним, тёплым чувством замечания о телесных наказаниях. Потом он оживлённо излагает в форме разговоров отца с сыном, как можно воспитывать в маленьких детях любовь к прекрасному, и в форме разговора мужа с женой решает весьма интересный вопрос – может ли отец сам учить своё дитя. Не может, потому что занятия его всегда урывчаты, и он собственно преподаватель-любитель, в сердце которого всегда есть лихорадочное желание быстрых успехов учения, а отсюда торопливость, раздражительность, надрывающая ребёнка; отец должен быть помощником учителя и свидетелем при его занятиях; должен, посещая уроки, следя за преподаванием, выяснять своему дитяти общий смысл изучаемого им, и, как ближе знающий своё дитя, указывать его преобладающие способности и склонности учителю. В дальнейших строках своего дневника автор приводит живые примеры того, какие бывают пагубные последствия от излишней нежности родителей, баловства и что необходимо полагать в основу семьи авторитет, чтобы под сенью его сохранялась и росла любовь, но вместе старается помирить авторитет с нежностью родительской в деле воспитания. – «Нежность в семье сходна, – говорит автор, – с свободой в государстве. И та, и другая бессильны в раздоре с авторитетом. Но который из этих принципов более основной, производящий? Авторитет? Нет. В самом деле, предоставьте свободе полное и правильное развитие, и она необходимо породит авторитет; напротив, как бы вы ни выполняли и ни совершенствовали владычество авторитета, вы никогда не породите им свободы. То же верно и относительно нежности. Нежность, проявляемая разумно, укрепляет авторитет, делая его нравственным. Нельзя истинно любить своих детей, не сохраняя долю власти, необходимой для развития этого чувства. Авторитет, напротив, хотя и не исключает любви, но не порождает её, а часто противодействует ей». Наконец, после замечания о воспитании мужества в детях и рассказа о возмутительном примере сыновней неблагодарности, автор выводит такие принципы современной системы воспитания: «Преобладание и превосходство принципа любви; признание прав личности детей; взаимное воспитание ребёнка отцом и отца ребёнком». Вот всё, что в указанной статье представляется достойным внимания: прочее не заслуживает внимания или по крайности взгляда, или же по туманности передачи её переводчиком.

2) Отрывки из записок деревенского старожила³³. Сами по себе записки эти не заслуживают особенного внимания, так как предмет их не новый, всё по вопросу о народном образовании, – вроде того, например, что без учительских семинарий нет спасения, что если мы желаем успеха делу народного образования, то должны прежде всего озаботиться приготовлением хороших учителей, что воспитанники семинарии, несмотря на их пригодность и подготовленность к делу учительства, не могут быть хорошими учителями, так как служат в ожидании священнического места, которое одно считают целью и своего воспитания, и своих желаний, и покидают учительскую службу через год, через два, оставляя школу, часто в учебное время, без учителя. Вопросы, вроде указанных, часто встречаются в нашей текущей не только педагогической, но и всякой другой литературе, и мы не находим их особенно интересными для читателей. Но программа сельской школы, чему, собственно, нужно учить детей наших крестьян, заслуживает внимания, – так как передаётся от лица крестьянина. «Первое дело, – как бы говорит крестьянин, – научи читать Божественные книги; да не то, чтобы просто уметь читать, а чтоб дело знал, когда какому святому какое Евангелие, чтобы в церкви знал, когда что следует, и сам читать и петь мог бы; также цифру церковную чтобы знал. Вот тебе первый раз. Коли не время больше ходить парню в школу – и ладно; „спасибо“ всячески отец, мать и сам парень скажут. А время ходить – сейчас учи по-граждански, то есть вполне учи... Что мы на сходке? Тёмные люди – больше ничего? Читают тебе бумагу, а толку не разобрать, точно и не по-нашему. Когда гражданское разумеет, – писать научи... Нам не в писаря, только хорошо. Кабы сам-то и мог написать счёт или письмо – хоть барину любому в руки. А то, вишь, писать умею, а всё нескладно. Если можно, научи школьника (который постарше) писать по делу. Да вот, хорошо, как про порядки, про старину, про царей, про нашего Царя, про края разные знают! Оно хоть нам и не нужда, а дорого! Послушаешь – читают... так, Господи, кабы всё-то знать, не то бы и было!» Это, другими словами, выходит, что крестьянин искони желал Закона Божия, грамотности церковной и пения, а теперь желает и родного языка, отечественной географии и истории. И желает он всего этого в самом серьёзном, строгом, основательном виде. Даже такую книгу, как «Родное слово», «Сельское чтение» Одоевского он не одобряет, а допустит только, как необходимое, предварительное пособие «для выламывания языка»… Нельзя не согласиться с автором «Записок»; в этой программе слишком живое, умное слово нашего крестьянина, его строгий взгляд на школьное обучение. Нельзя не уважать подобных заявлений, и как можно ближе прислушиваться к ним тем из нас, на ком лежит долг заботиться о народном образовании.

В этих же «Записках старожила» встречаем разумный взгляд автора их на характер преподавания предметов школьного обучения и, главным образом, на значение преподавания в сельской школе Закона Божия. «Не религиозно-нравственной проповеди, не искоренения предрассудков (которых у детей и нет вовсе), а положительных, полезных, применимых знаний как по религии, так и по прочим предметам школьного учения требует крестьянин. Он как будто чувствует, что знания эти уже сами в себе имеют развивающую и очищающую силу. Знание молитв, катехизиса, святой истории и церковных установлений, дельно преподанное, само собой действует на религиозно-нравственное чувство и, главное, приготовляет к пониманию церковной проповеди; а знание языка, грамотность, знание родной страны и её истории приготовляет в пониманию жизни, своих прав и обязанностей». Нам особенно нравится во взгляде автора та мысль, что значение закона Божия – приготовляет к пониманию церковной проповеди. Мысль простая и, как нельзя более, верная, но часто забываемая кабинетными педагогами, сочиняющими программы для сельских школ, за письменным столом определяющими характер и цель обучения в них. Мы в свою очередь не раз высказывали эту мысль, желая показать, как должна быть тесна и жива связь церкви с школой и как необходимо поэтому служителям церкви принимать участие, по мере сил и свободы от служебных обязанностей, в деле народного обучения.

3) Амос Коменский и его «Didactica magna». Статья эта знакомит нас с личностью известнейшего педагога XVII столетия и с содержанием его сочинения, известного под именем «Didactica magna», то есть систематическое руководство к школьному обучению, которым пользуются все современные педагоги. Амос Коменский, – во-первых, основатель современной дидактики. Всем известные в наше время правила: «учи наглядно», «переходи от известного ученикам к неизвестному, от лёгкого к трудному» и так далее, впервые были высказаны Коменским. Во-вторых, он – первый по времени реалист, то есть он первый восстал против схоластического, книжного учения; он первый даёт предпочтение родному языку перед иностранными, живым языкам перед мёртвыми. Наконец – в-третьих, он славянин, – что имеет свой долю побуждения к тому, чтобы ближе познакомиться с теорией его, как нашего единоплеменника. Пределы настоящего обозрения не дозволяют нам изложить, хотя бы в коротких словах, содержание дидактических правил знаменитого педагога. Указывать на лучшие из них, по их удобоприложимости к делу и особенному значению в педагогической практике, значило бы выписать все их. Достаточно ограничиться указанием того, о чём трактуется в отдельных главах его дидактики. В первых пяти главах своего сочинения Коменский с богословской точки зрения распространяется исключительно о назначении человека: в 6-й главе ведёт речь о том, что «человек может сделаться человеком, только получив образование», в 7-й о том, что «образование человека всего удобнее начать в первом возрасте», в 8-й – «юношество нуждается в образовании и школе», в 9-й – «в школах должно учиться юношество обоего пола»; в 10-й – «обучение в школах должно быть общее»; а в остальных главах (15–33) трактует о том, «как учить и учиться с верным успехом», излагает правила лёгкого, основательного, кратчайшего и скорейшего способа обучения, методы наук, искусств, языков и нравственного образования. Но для того, чтобы читатели наши могли видеть, каких интересных вопросов касается Коменский и как разумно разрешает их, мы укажем на один вопрос, весьма интересный для них, так как им часто самим приходится иметь дело с ним, – именно: «Каким образом один учитель может справиться с большим числом учеников?» Один учитель, говорит Коменский, не только может обучать разом до 100 учеников, но и должен; ибо это выгодно и для учителя, и для учеников. При большом числе учеников учитель более заохочивается к преподаванию; а чем охотнее он обучает, тем живее становятся его ученики. Ученик же охотнее учится в большом обществе; товарищество действует на него побудительно.

Один учитель, говорит Коменский, легко может удовлетворить большому числу учеников, если, во-первых, разделит всю массу учеников на известные отделения, или десятки (декурии), в каждом отделении назначит старшего, а надзор за старшими поручит опять другим и так далее; если, во-вторых, он, как в классе, так и вне класса, станет обучать не отдельно каждого ученика, а всех вместе, разом. Он должен сидеть на кафедре, наблюдая за всеми, обучая всех; он должен быть солнцем.

Чтобы во всех учениках поддерживать внимание, всем доставлять свет и пользу, учитель должен говорить только тогда, когда ученики слушают, не учить ничему, когда они не внимают. Только слушающий может учиться.

Внимание же поддерживается не только помощью старшин отделения и другого надзора, но преимущественно самим учителем, а именно при следующих 8 условиях:

1. Когда учитель старается сообщать всегда что-либо новое, интересное и полезное.

2. Когда учащиеся побуждаются к размышлению посредством вопросов.

3. Когда учитель, сидя на высоком месте или стоя, внимательно смотрит на учеников и таким образом не допускает, чтобы какой-либо ученик смотрел куда-нибудь в другое место, кроме как на учителя.

4. Когда всё сообщаемое представляется по возможности наглядно.

5. Когда учитель по временам останавливается и обращается к отдельным ученикам с словами: «Такой-то, повтори, что я сказал!» или «Скажи, почему это так».

6. Когда спрошенный затрудняется ответить, то учитель должен живо обратиться к другому. Это приучает к вниманию.

7. Когда несколько человек не могут ответить, учитель должен обратиться ко всему классу и вызвать желающего отвечать. Всякая ошибка при этом должна быть тотчас же исправлена.

8. Когда учение кончилось, то следует позволить ученикам обращаться к учителю с вопросами. Ответ же должен даваться тотчас всем во всеуслышание.

4) Общие влияния, под которыми вырастают дети³⁴. В этой статье коротко и ясно указаны те силы, под влиянием которых вырастает ребёнок, – но для нас интересна мысль автора, какое влияние имеет на развитие детей церковь. «Так как, – говорит автор, – представителем церкви служит духовенство, а оно в качестве священнодействующих лиц далеко от детей³⁵, то непосредственное влияние церкви на ребёнка весьма слабо, и она должна привлекать его к себе окольными путями. Она отыскивает его там, где он только может быть: в семье и школе. Она хочет проникнуть своим духом жизнь семьи и жизнь школы и тем обеспечить себе власть над подрастающим поколением. От семьи церковь требует воспитания ребёнка в христианском духе. От школы она требует передачи и запечатления в умах детей особого, свойственного ей миросозерцания с распространением его последствий на остальное обучение». Если школа одно из сильных средств, при пособии которых церковь влияет на развитие детей, что совершенно справедливо, то, очевидно, участие духовенства в деле народного образования необходимо. Наши педагоги, усердно трактующие о том, что народное образование не дело духовенства – и по-видимому в этом случае, как и во всех своих взглядах, руководящиеся немцами, не должны оставлять без внимания эту мысль; – она поучительна для них.

5) Воспитание женщин и освобождение негров в Америке³⁶. Во всех школах, устрояемых у нас от министерства народного просвещения, мальчики и девочки учатся отдельно, то есть или в отдельных классах, или же так, что мальчики учатся до обеда, а девочки после обеда; в наших же церковно-приходских школах – и те и другие учатся вместе. Что лучше? Разрешение этого вопроса представляется в названной статье. Из неё мы узнаём, что в Америке совместное воспитание мальчиков и девочек признаётся представляющим более выгод, чем неудобств, причём для примера описывается один колледж, в котором, по свидетельству директоров его, в течение свыше тридцати лет не замечено ни одного злоупотребления. Напротив, совместное обучение представляет множество выгод: при нём значительно сберегаются средства и наличные силы; оно удобно для семьи, если, например, братья и сестры воспитываются вместе, ходят в один и тот же класс, что благотворно влияет на тех и других, так как каждый из них счастлив присутствием родного существа, – брат служит сестре естественной поддержкой; при совместном обучении между учащимися двух полов устанавливается соревнование, не существующее при раздельном воспитании или вызываемое лишь наградами и отличиями, – порождаемые же совместным обучением соревнование и бескорыстная любовь к труду оказываются плодотворными в остальной жизни питомцев, – привыкши любить свой долг ради его самого, а не ради отличий и наград, дети выносят эту любовь из школы в жизнь; при совместном обучении питомцы усвояют в школе взаимную вежливость и равное настроение, – оба пола, привыкши к постоянному обращению друг с другом, не отдаются той мечтательности и тем припадкам беспричинной меланхолии, которые являются преимущественно в заведениях и семьях, в которых недоверчиво предупреждается всякая встреча полов. На основании всех этих соображений, не придуманных, а взятых из тридцатилетнего наблюдения за школой, где учатся вместе и мальчики, и девочки, – и нам нет надобности заботиться о разделении церковно-приходских школ на две половины – мужескую и женскую, как велось дело доселе, так и нужно продолжать его.

Как видит сам читатель, в целом годовом издании «Учителя» не без интереса можно прочитать только пять статей. Это одно не даёт нам права рекомендовать его для сельских пастырей.

И.Э-ский

(Продолжение следует.)

2. О правах, принадлежащих различным степеням высшей церковной власти

Высшая церковная власть, сосредоточенная в апостолах, в их преемниках, разложилась на три степени: епископскую, соборную поместную и соборную вселенскую. Первая простирается на частную церковь, вторая на целую область церковную, а третья на всю вселенскую церковь. Рассмотрим права, усвоенные каждой из этих степеней.

А. Права соборной власти вселенской.

Власть вселенская, от времен апостольских до нашего времени проявляющаяся в отношениях частных церквей между собою, и некогда проявлявшаяся в торжественных соборах пастырей всей вселенной, в своем ведении имела и имеет такие дела, которые касаются всей церкви, и в своих действиях не стесняется местными условиями.

Во-первых, в деле учительства. Она, будучи единым непогрешимым хранилищем священного писания и предания, имеет право определять канон священных книг (лаодик. соб. пр. 60) и блюдет их целость, угрожая отлучением даже за неосторожное и небрежное обращение с ними (6-й всел. соб. пр. 68). Она имеет право решать вопросы и недоумения касательно догматов веры и издавать для руководства верующих символы и исповедания веры, на основании Священного писания и апостольского предания, ограждая чистоту христианского учения анафемою – на неправомыслящих. Так в древние времена, когда кичливый разум человеческий искажал своими умствованиями догматы христианской веры о троичности лиц, о соединении двух естеств в Иисусе Христе, о действии благодати на падшего человека и об отношении ее к свободе человека, о почитании святых и икон, и т.п., вселенская власть составила для употребления всей православной церкви символ веры и подробное исповедание тех догматов веры, которые в Священном Писании ясно и определенно не изложены, а хранились в священном предании. Составив символ веры, вселенская власть постановила на все века, чтобы в этом символе никогда не допускались никакие изменения п дополнения. «Да не будет никому позволено произносить или писать, или слагать иную веру кроме определенной от святых отцов, в Никее со Святым Духом собравшихся» (3-й вселен. соб. прав. 7). И это определение 3-го вселенского собора сама вселенская власть всегда так строго хранила, что даже когда в борьбе со следующими еретиками, нужно было в символ веры вставить изъяснения некоторых догматов или дополнения, она не решалась на это, а составляла особенные изложения веры. А после времен вселенских соборов она, верная апостольскому преданию, разъясненному вселенскими соборами, продолжает противоборствовать попыткам кичливого разума, пытающегося омрачить свет истины, изобличая в них повторение древних ересей, отвергнутых церковью. Так она охраняла и доселе охраняет чистоту православной церкви от заблуждения католичества, протестантства и разных рационалистических обществ. Например, вопреки собору ферраро-флорентийскому, утвердившему соединение западной церкви с восточною с изменой православию, в церкви восточной составлялись соборы: иерусалимский, константинопольский и московский, и все они единогласно предали анафеме ферраро-флорентийскую унию. Также вопреки попыткам кальвинистов, желавших вовлечь в союз с собою православных русских, греческих и других восточных церквей, составлялись соборы в Яссах, где присутствовали и представители церкви русской, в Константинополе, Иерусалиме, и разоблачили хитрости кальвинистов. По временам вселенская власть издавала руководства для всех православных христиан, в предостережение их от современных заблуждений. Например, в конце 17-го столетия на соборах ясском, константинопольском и иерусалимском утверждено для употребления всей православной церкви Православное исповедание восточной кафолической церкви, составленное киевским митрополитом Петром Могилою, в предостережение от вреда, наносимого православию латинянами, лютеранами и кальвинистами. В 1722 году три вселенских патриарха: Иеремия константинопольский, Афанасий антиохийский и Софроний иерусалимский с бывшими в Константинополе епископами, сообщили святейшему Всероссийскому Синоду соборное исповедание патриарха Досифея как лучшее обличение на нововведения западных. Оно известно у нас под именем Православного исповедания восточных патриархов.

Во-вторых, в деле священнодействия. Высшая церковная власть, сохраняя неизменными те только священнодействия, которые установлены или самим Господом, или Его апостолами, имеет право вводить новые богослужебные обряды, имеющие целью питать и возвышать религиозное чувство присутствующих при богослужении – и через то развивать в них способность к принятию сообщаемой в таинствах благодати. Строго храня все богослужебные обряды, освященные древностью, она имеет право одни из них изменять, а иные и отменять, коль скоро замечает несоответствие их современному состоянью верующих. Так, вселенская власть утвердила и ввела во всеобщее употребленье чины божественной литургии, написанные Василием Великими и Иоанном Златоустом, которые были ни что иное, как сокращение древних, употреблявшихся на востоке литургий апостола Иакова, Марка, Кирилла иерусалимского, отличавшихся обширностью. Она же утвердила ли литургию преждеосвященных даров, написанную Григорием Двоесловом, а также чинопоследования всех таинств, употребляемые в православной церкви. Кроме того, по временам, по мере нужд церкви, она вводила и в чин божественной литургии, и чинопоследования других таинств некоторые дополнения. Так в чине божественной литургии введены: песня «Единородный Сыне», тропари из 3 и 6 песни канона, читаемые пред малым входом, песня «Святый Боже» с молитвою трисвятого пения «Боже Свитый», Херувимская песня, чтение Символа веры, молитвы о ниспослании Святого Духа, «Господи, иже пресвятого Твоего Духа», хвалебная песня Честнейшей Херувим, песни: «во гробе плотски», «Благообразный Иосиф», «Воскресение Христово видевше», «Святися, святися», «о, Пасха велия», песнь «да исполнятся уста наша хваления». А также утверждала составленные в разные времена отцами церкви некоторые молитвословия, относящиеся к разным церковным службам, определила порядок служб церковных, суточных и годовых, и приняла в общее употребление составленные отцами церкви уставы. Она же издала много правил: касательно места богослужения, ясно определяет значение священных мест и то, какие богослужебные действия должны быть совершаемы исключительно в храме, а какие вне его; касательно времени богослужения, узаконив празднование дней в память событий из жизни Господа нашего, в честь Пресвятой Богородицы, многих святых и определенные сроки постов; касательно лиц, совершающих богослужение, ясно обозначив, какие священные действия исключительно совершает епископ, а какие может совершать пресвитер, и какие в некоторых случаях могут быть совершаемы диаконом, клириками и даже мирянином. Немало примеров того, что она изменила некоторые обряды и постановления относительно состава богослужения, переставляя части богослужения, сокращая или распространяя их. Так проскомидия в чине литургии времен св. Иоанна Златоуста, служившая переходом от литургии оглашенных к литургии верных, впоследствии, когда класс оглашенных уменьшился, перенесена на настоящее ей место; также поучение в чине литургии времен Златоуста, следовавшее за чтением Евангелия, впоследствии перенесена к концу литургии. История представляет немало примеров и того, как некоторые обряды совсем отменялись. Так отменена вечеря любви, лобзание верующих между собою, обычай давать по крещении мед и молоко и т. п; публичное покаяние заменено частным и отменены на литургии молитвы за кающихся; приобщение мирян св. Таин: отдельно тела и крови Христовой заменено приобщением лжицею совместно тела и крови Христовой. Но в то же время церковная вселенская власть строго следила за тем, чтобы введенное ею оставалось неизменным, запрещая всякие произвольные нововведения и внушая представителям церкви, что с произволом и разнообразием в церковном порядке утрачиваются древние, освященные преданием, черты его, вкрадываются своевольные новости и колеблются установления церкви, а народ, отвыкая от единообразного твердого порядка в таком важном деле как богослужение, приучаясь к новостям и разнообразию может только терять благоговение к священным обрядам, а не питать ими свое благочестие (лаодик. соб. прав. 18-е). Эта же высшая власть вселенской церкви имеет право разрешать недоумения и своры касательно совершения таинств и вообще богослужебных действий. Так в 3-ем веке, когда возникло недоумение относительно чина присоединения еретиков к церкви, и когда на частных соборах были противоположные решения вопроса: отцы римские говорили, что нужно принимать без крещения, отцы малоазийские и карфагенские требовали принимать их под условием совершения над ними крещения, голос вселенской церкви решил держаться средины между этими крайностями, именно: принимать через крещение тех еретиков, над которыми неправильно совершено оно, а тех из них, над которыми совершено правильно, принимать без крещения. Точно так же продолжительные споры между церквами восточной и западной относительно времени празднования Пасхи ращены были на первом вселенском соборе. Возбужденные иконоборцами недоумения касательно чествования Святого Креста, икон и мощей решены были седьмым вселенским собором, на котором постановлено: все христианские храмы освящать не иначе, как с положением святых мощей под престолом и над престолом (прав. 7-е), святые иконы чествовать лобызанием их и почтительным поклонением, фимиамом и поставлением свечей. Вселенскою властью запрещено ставить их на неприличных местах: так шестой вселенский собор 73-м правилом предписал: «мыслью, словом, чувством поклонение кресту принося повелеваем: изображение креста, начертываемое некоторыми на земле, совсем изглаждать, дабы знамение победы нашей не было оскорбляемо попиранием ходящих». Вселенская также власть своими постановлениями в разные времена определила характер церковной живописи и некоторые изображения совсем запретила, так, например, шестым вселенским собором запрещено изображать Иисуса Христа в виде агнца: почитая древние образы и сени», говорится в одном из правил этого собора, «преданные церкви как знамения и предначертания истины, мы предпочитаем благодать и истину, приемля оную, яко исполнение закона. Сего ради, дабы и искусством живописания очам всем представляемо было совершенное, повелеваем: отныне образ агнца, вземлющего грехи мира, Христа Бога нашего, на иконах представлять по человеческому естеству, вместо ветхого агнца, да через то созерцание смирения Бога Слова приводимся к воспоминанию жития Его во плоти, Его страдания и спасительной смерти, и сим образом совершившегося искупления мира» (пр. 82-е)³⁸. Наконец, вселенская власть имеет право разрешать местным церквям пересмотр и исправление богослужебных обрядов и чинопоследований, если от каких-либо обстоятельств, от бедственного состояния или упадка просвещения, или же влияния еретиков и раскольников вкрались в них ошибки и дополнения, несоответствующие духу православия, и поражает анафемой всех противящихся местной церковной власти в этом деле. Так когда в русской церкви в темные времена ига монгольского вошло в богослужение множество неправославных обычаев и крайне искажен был смысл богослужебных книг невежественными и суемудрыми людьми, патриарх Никон, с собором рассудив о необходимости исправления богослужебных книг, обратился с вопросом об этом к восточным патриархам, и они разрешили начать это необходимое для русской церкви дело. А потом московский собор, на котором присутствовали два восточных патриарха, несколько иерархов греческих и большая часть русских, одобрил исправление, сделанное Никоном и осудил противников этого исправления³⁹. Вообще вселенская власть заботится об единообразии богослужебного чина во всей православной церкви и, если замечает в какой-либо церкви уклонение от единообразия, немедленно исправляет его: так пято-шестой вселенский собор, узнав, что в некоторых церквях во все дни поста святой четыредесятницы совершалась полная литургия, постановил: «во все дни поста св. четыредесятницы, кроме субботы и недели и святого дня Благовещения, святая литургия да бывает не иная, как преждеосвященных даров» (прав. 52-е). А первый вселенский собор, узнав, что не повсеместно соблюдается апостольский обычай не преклонять колен во дни воскресные и дни святой пятидесятницы, постановил: «поскольку суть некоторые, преклоняющие колена в день Господень и во дни пятидесятницы: то дабы во всех епархиях все одинаково соблюдаемо было, угодно святому собору, да стояще приносят молитвы Богу» (прав. 20). Предоставляя каждой местной церкви право вводить у себя новые обычаи касательно богослужения, применительно к местным обстоятельствам и нуждам верующих, вселенская церковь удерживает за собою право контроля за этими нововведениями и, коль скоро замечает в них несогласие с апостольским преданием и духом православия, немедленно отменяет эти нововведения. Так запрещен вкравшийся во времена борьбы церкви с монофизитами обычай – прибавлять к трисвятому: распныйся за нас (6-й всел. соб. пр. 81-е). Равным образом отменены были: обычай африканской церкви совершать литургию в Великий четверг после обеда (всел. соб. трул. прав. 29), обычай некоторых церквей приносить виноград к алтарю и раздавать народу вместе со святыми дарами (того же собора прав. 28-е). Так еще вселенская церковная власть осудила нововведения западной церкви относительно употребления опресноков в таинстве Евхаристии, приобщения мирян под одним видом, употребление органов при богослужении.

В-третьих, в деле управления церковью. В деле учительства и священнодействия вселенская церковная власть имеет не такие обширные права, как в деле управления церковью. Там она хранит неприкосновенным учение, переданное самим Богом, и таинства, установленные Им; и если издает какие-либо постановления относительно их, то такие, которые клонятся только к развитию в членах церкви приемлемости учения веры и благодати, сообщаемой в таинствах и во всех постановлениях особенно относительно догматов и таинств она избегает выражений: «определяем», «повелеваем», а преимущественно употребляет выражение: «веруем или приемлем», давая тем знать, что она не новое что-либо учреждает, а восстанавливает преданное Христом и Его апостолами. В деле же управления церковью, напротив, – она имеет дело с изменяющимися житейскими обстоятельствами, применительно к которым и должна раскрывать свою деятельность. Вселенской церковной власти в деле управления церковью принадлежит право, во-первых, верховного наблюдения за ходом дел во всех частных церквях и вселенского законодательства, во-вторых, право окончательного, безапелляционного суда.

Во-первых, вселенская церковная власть имеет право верховного наблюдения и законодательства в церкви. Правда, законы, которыми должны руководствоваться верующие в достижении предназначенной им цели, находятся в священном писании, – но здесь они высказаны по духу, а не по букве. Здесь касаются они более внутреннего усовершенствования человека, чем внешнего поведения его и благочиния в обществе христианском. Разъяснение основных законов управления, заключающихся в священном писании и способа проявления высоких нравственных предписаний во внешнем церковном порядке и благочинии – предоставлено апостолами пастырям церкви (Тит.1:5).

Вселенская церковная власть имеет право наблюдать, чтобы в каждой местной церкви соблюдалась высшая соборная власть, как отрасль вселенской власти. Так она еще до вселенских соборов требовала, чтобы в каждой церковной области два раза в год собирались епископы, весною и осенью, для утверждения благочиния; а на первом вселенском соборе это требование узаконила, как непререкаемое правило: «за благо признано, постановили отцы никейского собора, чтобы в каждой области дважды в год были соборы. Соборы же да бывают один пред четыредесятницею, а другой около осеннего времени (прав. 5-е). То же требование ясно было высказано и на последующих соборах, как-то в 6-м правиле 2-го вселенского собора, в 19-м правиле 4-го вселенского собора и других.

Вселенская церковная власть имеет право пересматривать и поверять решения местных соборов. Когда находит определения их полезными для всей церкви, усвояет им вселенское значение. Так постановления соборов – анкирского, неокессарийского, гангрского, антиохийского, лаодикийского, сардикийского, карфагенского приняла во всеобщее употребление, запретив изменять или отменять их трул. соб. прав. 2-е). Равным образом правила многих других поместных соборов, известные под именем их предстоятелей, каковы правила: Дионисия и Петра александрийских, Григория неокессарийского, Афанасия александрийского, Василия архиепископа кессарии – каппадокийского, Григория нисского, Григория Богослова, Амфилохия иконийского, александрийских: Тимофея, Феофила, Кирилла и Геннадия, и Киприана – архиепископа африканской страны, приняты вселенскою властью во всеобщее употребление (трул. соб. пр 2-е). И наоборот, если вселенская власть замечает в постановлениях поместных соборов что-либо несогласное с духом апостольского предания, то отменяет даже и местное их значение. Не говоря уже о соборах еретических, которые со всеми своими постановлениями подвергаемы были анафеме, вселенская власть отвергала многие определения и православных соборов,– даже таких, постановлениям которых сама сообщала вселенское значение; так, например, 13-м правилом 6-го вселенского собора отменено постановление римской церкви. «Поскольку мы увидели, читаем в этом правиле, что в римской церкви в виде правила предано, чтобы те, которые удостоены рукоположения во диакона, или пресвитера, обязывались не сообщаться более со своими женами: то мы, последуя древнему правилу апостольского благоустройства и порядка, соизволяем, чтобы сожитие священнослужителей по закону и впредь пребыло ненарушимым, отнюдь не расторгая союза их с женами. Аще же кто, поступая вопреки апостольским правилам, дерзнет кого-либо из священных лишати союза и общения с законною женою: да будет низвержен». А 16-м правилом того же собора отменены постановления канонического собора – неокессарийского относительно числа диаконов в каждой церкви. Неокессарийский собор, основываясь на книге Деяний апостольских (6, 5) и уважая утвердившийся с давних времен в церкви обычай, 15-м своим правилом постановил, чтобы в каждой церкви было только семь диаконов; как бы ни была велика церковь⁴⁰.

Вселенская церковная власть имеет право следить за ходом дел церковных во всех частных церквах, подчиненных поместным соборам. В постановлениях вселенских соборов нередко встречаем такие выражения: «проведали», «дошло до слуха нашего», «известились» и т.п. Когда же при таком наблюдении за ходом дел церковных, вселенская власть узнает о вкравшихся где-либо злоупотреблениях, немедленно пресекает их своими каноническими постановлениями. Так вкравшийся в некоторых церквях обычай, по которому клирики брали на откуп имения и вмешивались по сребролюбию в дела мирские, запрещена 3-м правилом 4-го вселенского собора, причем собор сделал внушение священным лицам, что они только тогда могут вступать в распоряжение мирскими делами, когда будут призваны по закону к попечительству над малолетними или по поручению епископа града будут иметь попечение о церковных делах или о сиротах и вдовах беспомощных, и о лицах, которым особенно нужно оказать церковную помощь ради страха Божия. Или, например, узнав о вкравшемся обычае в некоторых местах, по которому епископы рукополагали пресвитеров и диаконов, не имея для них определенных приходов, 4-й вселенский собор 6-м правилом воспретил таковым рукоположенным священнодействие, к посрамлению рукоположивших. Особенно строго следила вселенская власть за такими злоупотреблениями, которыми прямо нарушалось апостольское предание. Например, в некоторых церквях вкрался обычай, по которому диаконы, пользуясь близостью к епископу, сами приступали к евхаристии прежде пресвитеров и усвоили себе право приобщать их, а иногда даже приобщались св. Таин прежде епископов (конечно, в тех случаях, когда первенствовал при священнослужении митрополит, и занимали места на ряду с пресвитерами, а иногда садились даже выше их⁴¹). Первый вселенский собор, преследуя такое нарушение учрежденного апостолами иерархического порядка, строго внушает диаконам помнить, что они принадлежат к низшей иерархической степени и угрожает им за незаконное притязание лишением прав, усвоенных степени диаконской (пр. 18-е). А 6-ой вселенский собор повелевает низводить диаконов за такую дерзость и своеволие на самую последнюю церковнослужительскую степень (прав. 7-е).

Замечая при перемене обстоятельств нужды церквей в новых правилах, высшая церковная власть немедленно издает таковые. Так с развитием монашества в православной церкви, начиная с 4-го века, является множество соборных постановлений относительно прав, обязанностей и образа жизни иноков, и относительно подчинения их местным церковным властям, относительно устройства монастырей, имущества монастырского, относительно принятия в монашество (4-го всел. соб. прав. 4, 8, 12, 23; 7-го всел. соб. прав. 12, 13, 19; двукратн. соб. прав. 1; 6-го всел. соб. пр. 40; Василий Великий, пр. 18,19). С течением времени развившаяся и утвердившаяся связь церкви с государством обязала вселенскую власть издавать новые постановления, определяющие степень участия гражданской власти в делах церковных. Так в некоторых случаях она устраняет вмешательство гражданской власти, как, например, в деле поставления иерархических лиц (Апостол. прав. 30; 1й всел. соб. прав 4-е; 7-го всел. соб. прав. 3-е): в иных случаях разрешает церквям обращаться за помощью к гражданской власти, например, при наглости и необузданности еретиков (карфаг. соб. прав. 104е), а также для истребления укоренившихся языческих обычаев. Особенно же много правил вселенская власть издавала относительно порядка иерархического. Она строго блюла три иерархические степени, установленные апостолами, и не прибавила к ним ни одной новой священнослужительской должности⁴².

Но все правила касаются порядка и благочиния священных лиц, их прав, собственно, в деле управления церковью. Она некоторым епископам усвоила почетные названия, как то: митрополита, патриарха, определила в точности права и обязанности первенствующих епископов, сообщив им не только преимущества чести, но и власти; учредила порядок кафедр высших иерархов – равных между собою, поставив первым римского, вторым константинопольского, третьим александрийского, четвертым антиохийского, пятым иерусалимского (1-й всел. соб. прав. 6.7; 2-ой всел. соб. прав. 3-е; 4-й всел. соб. прав. 28; 6-й всел. соб. пр. 36-е); строго определила границы пяти патриархатов (2-й всел. соб. пр. 2), и на будущее время издала правила относительно разделения патриархатов на митрополии (6-й всел. соб. прав. 38-е), предписав в этом разделении сообразоваться с гражданским и земским распределением областей, а также, для предупреждения всяких недоумений и споров, утвердила самостоятельность некоторых епископских кафедр, как напр. кипрской (3-й всел. соб. прав. 8; 6-й всел. соб. пр. 39). В 16-м столетии вселенская власть утвердила самостоятельность русской церкви, поставив ей патриарха, и запечатлела это утверждение соборным актом, подписанным восточными патриархами, в котором разъяснила равноправность российского патриарха с прочими патриархами и назначила ему место в ряду их. А в первой половине 18-го столетия та же вселенская власть новым соборным актом утвердила переименование патриаршеской власти в русской церкви во власть синодальную, признав святейший правительствующий Синод братом вселенских патриархов. В новейшее время вселенскою властью признана самостоятельность церквей – афинской, сербской; в настоящее же время она занимается решением вопроса о самостоятельности церкви болгарской. Вселенская власть издала много правил относительно избрания и рукоположения епископов, касательно их взаимных отношений и пределов власти их в епархии, – а также определила права и обязанности всех подчиненных епископу священнослужителей и церковнослужителей. При издании законов относительно порядка в управлении церковном вселенская власть, применяясь к современным нуждам и обстоятельствам, иногда изменяла и даже отменяла прежние постановления вселенской власти, коль скоро находила их не приложимыми при современных обстоятельствах. Так, например, определение о том, чтобы двукратно были в году поместные соборы (Апостол. прав. 37-е; 1-й всел. соб. пр. 5-е; 2-й всел. соб. пр. 6-е; 4-й всел. соб, пр. 19 и проч.), отменено шестым вселенским собором в силу того обстоятельства, что по разным препятствиям предстоятели церквей не имеют возможности исполнять это, и постановлено: «для могущих возникнуть церковных дел, в каждой области всемерно быть собору единожды в лето» (прав. 8-е). Равным образом апостольское правило о том, чтобы церковное имущество было в полном распоряжении епископа без всякого постороннего контроля, Господу только надзирающу (Апост. прав.38:41), отменено четвертым вселенским собором по той причине, что вследствие умножения церковных имуществ от установившихся постоянных доходов и от приобретения недвижимых владений, управление ими потребовало больше порядка, строгости и отчетности, чем в первые три века – и потому стало невозможно для одного епископа. Собор постановил: «всякой церкви, имеющей епископа, иметь из собственного клира эконома, который бы распоряжался церковным имуществом под ведением епископа (прав. 26-е)». Постановления апостольские 85-м правилом апостольским признанные за непререкаемое руководство для епископов, вторым правилом 6-го вселенского собора отменены, как поврежденные еретиками. Из этих примеров видно, что власть вселенская имела право изменять изданные ею законы, даже такие, которые были запечатлены авторитетом апостольским.

Во-вторых, вселенская церковная власть имеет право верховного, окончательного, 6езапелляционного суда. Суд свой она произносит над целыми соборами поместными; так осуждены были соборы: тирский и другие, созванные против св. Афанасия Великого, созванные Несторием патриархом константинопольским, Диоскором александрийским, императором Константином Копронимом, и многие другие еретические, которые вселенская власть, не удостоив названия соборов, назвала скопищами. Она произносить суд над целыми церквами, связывая или разрешая их; так она осудила церкви армянскую, яковитскую, коптскую, персидскую и римскую, уклонившуюся в ересь. В настоящее время занимается решением вопроса о соединении англиканской епископальной церкви с православною, при посредстве святейшего всероссийского Синода, к которому англиканская церковь с первой половины столетия неоднократно обращалась со своими прошениями. Она же судить верховных представителей церкви – патриархов, и в случае виновности, низвергает их с престола; так она низвергла Нестория, Диоскора и многих других; и не только за еретические мнения так строго судила их, но и за ошибки в делах правления церкви, – так ею низвержен был Никон патриарх всероссийский. Она даже произносит свой суд на мертвых пастырей и учителей: так было произнесено ею проклятие на папу Онория, Сергия константинопольского патриарха, и Оригена. И напротив, она дает разрешение осужденным местною соборною властью или даже вселенскою; так напр. она сняла клятву с знаменитого патриарха Константинопольского Кирилла Лкариса, осужденного и низверженного на соборе константинопольском за сочувствие будто бы кальвинским заблуждениям. Она также разрешила нашего патриарха Никона, возвратив ему сан после его смерти.

Письменность первых веков христианства, а также и памятники христианского искусства полны таинственных образов и выражений,– аллегория и символизм встречаются в них повсюду и постоянно; в творениях древних отцов и учителей Церкви то и дело находим прикровенность или и совершеннее молчание относительно некоторых предметов веры, а произведения христианского искусства, в собственном смысле, представляют совокупность одних иероглифов и загадок, ключом которых владеют только посвященные. Чем объяснить этот замечательный факт в истории христианской Церкви?

Мы впали бы в грубую ошибку, если бы стали объяснять его делом простого случая, или произвола; нет, это было делом систематического и обдуманного плана, внушенного первоначальной Церкви Христовой теми опасностями и теми бесчисленными кознями, который она необходимо встречала в своем положении среди языческого мира. Большая часть отцов Церкви видят указание на этот план или даже наставление в следующих словах Иисуса Христа: не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего пред свиньями, чтобы они не попрали его ногами (Мф.7:6). По крайней мере неоспоримо то, что следы этой практики находятся в первых письменных памятниках христианского предания. Но вместе с тем невероятно, чтобы эта практика хранить в тайне от непосвященных известные предметы веры, или облекать их таинственными покровами, существовала в смысле положительного закона с самого первого века христианской Церкви,– чтобы апостолы, а равно и их непосредственные преемники думали окружать таким таинственным покровом христианское учение и обряды, хотя, надобно сказать, учение их и было предлагаемо по правилам мудрой постепенности, как это очевидно открывается из следующих слов св. апостола Павла: и я, братия мои не мог говорить вам, как людям духовным, но как еще плотским и как младенцам в Иисусе Христе (1Кор.3:1). Из многих мест Деяний Апостольских так же видно, что проповедь св. Павла была основана на этих началах. Впрочем, надобно заметить, что эта практика в учении истинам веры в первенствующей Церкви Христовой отнюдь не была настолько решительною и обязательною, чтобы никогда не допускала исключений: напротив, эти исключения делались всегда, когда того требовало благо самой христианской религии. Тогда таинства христианской веры были выражаемы прямо и всенародно, не только пред оглашенными, но даже пред самыми врагами. Нередкие примеры на это представляют собою христианские апологеты, которые часто для того, чтобы опровергнуть клеветы, направленные против верующих, – особенно клеветы, которые были основаны на изменении или переиначивании христианского учения, не имели другого более сильного средства, чем всецелая и вполне искренняя откровенность в изложении христианских истин. Быть осторожнее в сообщении этих истин, скрывать их под таинственными покровами или же совсем проходить молчанием Церковь первых веков христианства научилась из тех горьких опытов, которые она скоро испытала от своей доверчивой гласности. Это как нельзя лучше доказывает параллель, проведенная между христианскими апологетами 3-го века, которые часто на укоризны язычников отвечая только взаимными укорами, относительно многих пунктов христианского вероучения сохраняют крайнюю осторожность, – и между святым Иустином, жившим полвека прежде, который о предметах веры Христовой выражается весьма ясно, особенно относительно учения о святой Троице и о таинстве святой Евхаристии.

Но как бы то ни было, правила осторожности в учении о некоторых предметах христианской веры в первенствующей Церкви Христовой имели своею целью -сохранить от идолопоклонников и даже частью от оглашенных те святые истины христианской веры, которые при ложном понимании одних могли сделаться предметом посмеяния, а при неопытной и недостаточно твердой вере других, оказаться слишком строгим испытанием для них.

Тертуллиан, говоря об этой осторожности в первенствующей Церкви Христовой относительно учении о некоторых предметах веры, выводит отсюда даже аргумент против разных неосновательных обвинениях верующих язычниками, так как эти обвинения были направлены против таких священнодействий, которых ни один христианин не мог открывать. «Если мы скрытны, говорит христианский апологет, то как же можно видеть то, что мы совершаем? Кто мог открыть это? Подлинно, это не наши сопричастники, потому что таинства веры по самому существу своему обязывают к тайне»⁴³. В другом месте⁴⁴ он даже считает одним из признаков ересей своего времени то заблуждение, по которому некоторые отвергли эту, как он говорит, спасительную дисциплину хранения некоторых предметов веры в тайне от язычников и частью от оглашенных: «Я не опущу описания жизни еретической, так выражается он, сколько она ничтожна, сколько в ней земного, человеческого; она не имеет ни степенности, ни авторитета, ни дисциплины… И прежде всего, кто у них оглашенный, и кто правоверующий? Такое жительство не надежно: ибо все входят (т.е. во святое место) без различий, все слушают вместе, все молятся равно; если же случится при этом вдруг несколько язычников, то бросают святыню псам и бисер свиньям, хотя и не настоящие».

Кроме приведенного свидетельства можно указать еще на другое, решительное до последней очевидности: это деление катехизаций (наставлений в вере) святого Кирилла Иерусалимского. Первые катехизации, произнесенные пред оглашенными, не заключали в себе ни одного слова, относящегося к таинствам веры и особенно к таинству святой Евхаристии: катехизации второго класса, именно те, которые великим епископом первенствующей церкви Христовой были посвящены наставление одних верных, или крещенных, напротив, выражаются относительно этих же самых таинств столь ясными образом, что ничего нельзя желать больше. Поэтому-то великий святитель советует никогда не сообщать этих последних поучений оглашенным и недостаточно еще усвоившим себе тайны христианской веры. Когда катехизация рассказана, говорит он, то в случае, если какой-нибудь оглашенный спросит тебя: «Что говорил учитель?», ничего не открывай этому человеку внешнему...

Теперь посмотрим, какие именно предметы христианской веры сохранялись в тайне от язычников и частью от оглашенных, или же предлагались под известными таинственными образами и выражениями.

Прежде всего и главным образом это были глубочайшие и высочайшие тайны христианства, особенно таинство Святой Троицы. Св. Амвросий говорит⁴⁵, что после поучений и наставления в крестильнях, отослав оглашенных, он передавал символ веры одним основательно приготовленным к принятию истин христианства. Таковы были те, которые, достигнув последней степени состояния оглашения, должны были, наконец, приобрести познание в символе веры, чтобы больше всего научиться из него таинству Святой Троицы, во имя которой они имели быть крещены. Такая осторожность в учении церкви соблюдалась как на западе, так и на востоке, что можно видеть из 19-ой главы первой книги церковной истории Созомена, где он заботится объяснить, что если он опустил поместить в своей книге символ Никейский, то это он сделал но тому вероятному предположению, что его книга попадет в руки тех, которые еще не посвящены в таинства христианской веры. О той же осторожности в учении о таинстве Святой Троицы можно заключить также из книги Оригена против Цельса⁴⁶, где он, перечисляя многие из таинств символа веры, которые ни от кого не скрывались, а именно рождение Спасителя, Его крестное распятие, Его воскресение, последний суд и наше будущее воскресение, нисколько не упоминает при этом о таинстве Святой Троицы. Но возможно ли допустить, чтобы он забыл упомянуть о нем, если бы оно было в числе тех, которые могли быть открываемы всем? Наконец, укажем здесь еще на свидетельство святого Кирилла Иерусалимского⁴⁷, отличающееся особенною ясностью и полнотой. Вот что говорит великий святитель первенствующей Церкви Христовой: «Никогда не было говорено какому бы то ни было язычнику о сокровеннейшем таинстве Отца, Сына и Св. Духа; мы но говорим о нем открыто даже пред оглашенными; но часто говорим сокровенным образом, так, что понимают и верующие, которые знают самое существо дела, и те, которые еще недостаточно приготовлены к этому пониманию, не соблазняются от преждевременного откровения.

Точно так же только достаточно приготовленным в познании истин христианской веры передавали и текст молитвы Господней – Отче наш.., на которую, во всей первенствующей Церкви Христовой смотрели не только как на руководство к молитве, но скорее как на священную формулу молитвы, которую должно было читать точь-в-точь так, как она вышла из уст Спасителя. Поэтому только новокрещенный, вышедши уже из купели, стоя произносил молитву, которой научил Спаситель, как говорится в Апостольских постановлениях⁴⁸. Только одному верному исключительно пред всеми, даже пред оглашенными, дозволялось читать эту молитву, потому что он один только в качестве сына Божия через крещение мог взывать к Богу: Отец мой! Она была собственно молитвою верных, как говорит святой Златоуст. Поэтому-то оглашенные во время молитвы хотя и простирали руки к Богу, но голову должны были держать несколько наклоненною, между тем крещенные и глаза свои устремляли к небу, где пребывает Отец их.

Кроме того, таинства церкви, все без исключения во всем, что касается их обрядов и сущности, так же хранились в тайне от неверных и частью от оглашенных, или же прикрывались таинственным покровом. Василий Великий, говоря вообще о всех таинствах церкви, особенно о таинстве крещения, евхаристии и миропомазания, выражается таким образом: «учение о том, чего не позволено было знать непосвященным, неприлично было публично разглашать в письме⁴⁹». В частности, относительно крещения мы находим свидетельство у блаженного Феодорита, Кирилла Александрийского, Златоуста, Григория Назианзина и у многих других. Блаженный Феодорит⁵⁰, намереваясь говорить о крещении, замечает: «Здесь мы особенно имеем нужду в языке мистическом». Кирилл Александрийский, в свою очередь, в одном месте⁵¹ объясняет, что он проходит молчанием то, что весьма трудно для уразумения относительно таинства крещения, опасаясь, чтобы открытием язычникам священных предметов не оскорбился Христос, который сказал: «не бросайте святыни псам». Святой Златоуст, в своей сороковой беседе на первое послание к коринфянам, о том же предмете выражается так: «хочу говорить (о таинстве крещения), но не смею в присутствии тех, которые не посвящены в таинства веры» и прочие.

Что же касается до высочайшего таинства христианской веры – до таинства святой Евхаристии, то кто не знает тысячи тех предосторожностей, с какими говорили о нем отцы Церкви?! Они почти никогда не означали его собственными именем, но единственно символическими выражениями вроде следующих: «благо по преимуществу» или «великая жемчужина тела Агнца», как называет его святой Фортунат, согласно с восточными литургиями⁵² и прочие... Палладий в своем сочинении «Жизнь св. Златоустого», желая передать об осквернении крови Иисуса Христа в церкви константинопольской, по случаю народного смятения, замечает только, что символы были разлиты. Вообще свидетельства отцов Церкви о той таинственности, какою окружено было таинство святой Евхаристии в первенствующей Церкви Христовой, отличаются такою очевидностью и силою, что самые диссиденты, стоявшие против христианского предания относительно таинственного учения вообще, не могли не согласиться, что это учение всегда имело место, когда речь шла о таинстве Евхаристии⁵³. По их собственному признанию, чтобы убедиться в этом, достаточно даже поверхностного знакомства с отеческими творениями. Так, кому не известны следующие слова блаженного Августина: «таинства верных не передаются оглашенным», или: «оглашенные не знают того, что получают христиане⁵⁴». Св. Златоуст прямо говорит: «таинство Евхаристии... знают одни посвященные»⁵⁵. Св. Кирилл Иерусалимский⁵⁶, обращаясь к тем, которые должны были вскоре креститься, таким образом утешает их в ожидании этого надеждою будущих откровений: «посвященные, говорит он, знают естество этой чаши, и вы также вскоре узнаете его». В словах и беседах, произнесенных им пред оглашенными, беспрестанно встречаются выражения, показывающие, что св. учитель не все говорит своим слушателям: «верующие знают, или посвященные знают, о чем мы говорим, – я говорю верным...⁵⁷ и прочее...». Если спросят оглашенного, говорит в другом месте епископ иппонийский⁵⁸, верует ли он во Иисуса Христа, он тотчас отвечает: да, но если спросят его: вкушаешь ли ты плоть Сына человеческого, – он не понимает, что мы говорим». «Что есть сокровенного и негласного в церкви?» – говорит тот же отец Церкви – «Таинство крещения, таинство Евхаристии; наши добрые дела видят язычники, но наши таинства от них сокровенны⁵⁹». «Мы совершаем святые Тайны при закрытых дверях, говорит Златоуст, и тем, которые еще не посвящены, мы не позволяем присутствовать при этом⁶⁰». Между другими делами, которые предписаны диаконам в апостольских постановлениях (11:57) на них возлагается не только высылать из церкви непосвященных, но еще смотреть за дверями церкви, чтобы неверные не вошли в нее украдкой, во время совершения святой Евхаристии. Поэтому-то мы видим, с какою строгостью св. Епифаний и блаженный Иероним осуждают маркионитов за то, что они при совершении таинств позволяли присутствовать оглашенным вместе с верными без различия, не зная таким образом одного из существеннейших правил Церкви.

Далее, от глаз язычников и оглашенных сохранялось в тайне и совершение таинства святого миропомазания. Св. Василий Великий⁶¹ дает нами понять, какая крайняя осторожность была наблюдаема относительно этого таинства, когда говорит, что непосвященным не позволено было видеть мира, сохранявшегося для этого таинства: «Что касается, говорит он, до самого помазания святым маслом, то кто смел когда-нибудь говорить об этом открыто?». Папа Иннокентий 1-й, отвечая Децентию, епископу эвгубийскому, на вопрос о форме таинства миропомазания, говорит: «Я не могу сказать тебе слов сакраментальных, опасаясь того, как бы не явиться предателем скорее, чем советником⁶²».

Подобная осторожность была наблюдаема и относительно посвящения в священные должности, о которых не позволялось рассуждать не только в присутствии язычников, но и оглашенных. Мы находим следующее правило об этом в деяниях лаодикийского собора⁶³: «да будет запрещено, говорится в пятом каноне означенного собора, совершение посвящения в священный чин в присутствии слушающих». Когда св. Иоанн Златоуст публично говорит об обрядах и торжественных молитвах, употреблявшихся при посвящении в духовный сан кого-либо из избранных, то, имея в виду оглашенных, выражается темно⁶⁴: «Тот, кто призвал посвятить кого-нибудь в священный чин, говорит он, во время совершения обряда взывает к молитвам верующих, и верующие, одобряя своим согласием выбор посвящаемого, произносят слова, которые понимаются одними верными. Ибо не позволено открывать всего в присутствии непосвященных».

Наконец, к числу священных предметов, сохранявшихся в тайне от язычников и оглашенных, относилось также таинство елеопомазания, что можно заключить из следующих слов св. Василия Великого: «Чье слово когда-нибудь говорило о помазании елеем?» В самом деле не видно, чтобы какой-либо отец Церкви когда-нибудь относительно этого таинства выражался ясно пред оглашенными или неверными, и чтобы сакраментальные слова его были где-нибудь записаны. Блаженный Августин⁶⁵ говорит, что мы различные таинства принимаем различным способом: «Одни, как вы знаете, принимаются нами устами, другие – всем телом». Очевидно, здесь он прикровенным образом означает таинство святейшей Евхаристии, которую верующие принимают устами, и потом елеопомазание, которое получается всеми частями тела. Блаженный Иероним так же не яснее выражается о последнем таинстве: то, что он говорит о нем, но поводу объяснения слова оливковое дерево, в толковании на 14 главу пророка Осии, это то, что оливковый плод «есть тот, которым помазывают сражающихся в цирке, in agone certanes». Другие отцы Церкви, греческие и латинские, относительно таинства елеопомазания наблюдают ту же осторожность...

Кроме общих побуждений, вследствие которых, в первые века Церкви Христовой развилась практика таинственного учения о некоторых предметах веры, – побуждений, указанных нами выше, были еще другие, вытекающие совершенно из другого источника. Именно: прежде всего учителя веры, в случае прямого и открытого изложения христианских истин и обрядов во всей их простоте, опасались, чтобы эта простота не возбудила недоумевающего изумления или даже соблазна в глазах тех, которые не успели еще проникнуть во внутренний смысл новой религии; а это очень легко могло случиться, так как христианские обряды представляли собою поразительный контраст с теми пышными церемониями и особенно жертвоприношениями, которые до того времени видели оглашенные в иудействе и язычестве. Иоанн Златоуст выражает эту мысль в 23-й беседе на Евангелие от Матфея. «Мы совершаем таинства, говорить он, при закрытых дверях не потому, чтобы полагали в наших таинствах какую-нибудь слабую сторону, но потому, что те, которым мы не позволяем быть во время совершения их, еще слишком слабы, чтобы им присутствовать при них⁶⁶».

Вторым побуждением для учителей веры хранить в тайне от неверных и оглашенных некоторые священные предметы, каковы, например, таинства, было желание приобрести со стороны не посвященных должное к ним уважение. Так Василий великий говорит: «почитание таинств сохраняется умолчанием о них⁶⁷». Блаженный Августин⁶⁸ выражает ту же мысль в следующих словах: вы не должны, говорит он, удивляться, возлюбленные 6ратья, если мы, по совершении даже таинств, ничего вам не сказали об этих таинствах, – если тотчас не дали вам объяснения того, что мы совершаем. Это потому, что вещи столь святые и столь Божественные, каковы таинства, мы должны окружать почестями благоговейного молчания.

Наконец, свидетельство отцов Церкви дает нам право сказать, что учение о таинствах церкви, и особенно о крещении и Евхаристии, хранили в тайне от оглашенных за тем, чтобы более подстрекнуть их любознательность и воспламенить их благочестивую ревность возможно скорее приготовить себя к участию в них и для этого охотнее потрудиться в уразумении первоначального учения о них. «Если таинства верных, говорит св. Златоуст, не открыты оглашенным, то это не потому, чтобы они не могли сохранить в себе познание их, но потому, чтобы они желали этого познания их с жаром, соразмерным с тою заботливостью, какую прилагали для того, чтобы скрыть их от них⁶⁹». И в другом месте: «Иудеи не знают священства по чину Мельхиседекову. Я говорю: если есть что-нибудь, чего не понимают тут оглашенные, то пусть они сбросят с себя свою леность и поспешат к усмотрению этих вещей⁷⁰». И еще в третьем месте⁷¹ «те, которые не вкушают еще, пусть спешат к пиру, к которому они приглашены. Вот приближается Пасха, приготовь себя ко крещению. Если недостаточно праздника, чтобы подстрекнуть тебя, до будь любознательностью уразумение того, что мы выражаем следующими словами: тот, кто ест Мою плоть и пьет Мою кровь, пребывает во Мне и Я в нем».

В заключение нашей статьи скажем, что также необходимость хранения в тайне некоторых предметов веры, о котором мы только что говорили, дает себя заметить и на памятниках христианского искусства. Больше всего это видно в скульптуре, в живописи и разных надписях в римских катакомбах, где ничего не было допущено такого, что в глазах нечестивых, которые украдкой входили в эти священные склепы, могло бы обнаружить тайну священных предметов. Тут не видно было ни распятия, ни креста, по крайней мере в первоначальном периоде времени, ни изображений мученичества. Заметно даже, что в скульптуре саркофагов символические или таинственные образы гораздо более прикровенны, чем в живописи и на простых надгробных камнях подземных кладбищ. Причина тому, конечно, та, что скульптурные изображения находились или на поверхности земли, или в верхних кладбищах, или даже во внутренности базилик, а потому и должны были более сообразоваться с условиями тайны и символических изображений.

П. Озерецкий

Достигнув такой степени умственного развития, на которой появляется потребность вдумываться в причины явлений природы, дитя вместе с тем начинает мало-помалу входить в общественную жизнь. Общество для него ограничивается кружком сверстников, и общественная жизнь выражается в общих детских играх и забавах, в разнообразных столкновениях детей между собою. Этот маленький мир в существенных чертах представляет подобие общественной жизни взрослых людей. Здесь также есть свои радости и печали, удачи и неудачи, интересы частные и общественные, столкновения враждебные и дружественные, размолвки и примирения. Потому здесь также открывается обширное поле для обращения детского сердца к Богу, для вкоренения в нем надежды на Бога, любви к нему и благоговейной преданности Его воле, и заботливость родителей о правильном развитии детей найдет здесь много средств для развития и укоренения в них религиозного чувства. Но если мир физической природы преимущественно дает указания на творческую силу Божию и соответствующие ей свойства Божественного Существа, то в мире общественной жизни людей преимущественно открывается вездесущее, всеобъемлющее и всеблагое Промышление Божие. Здесь-то дитя, при благоразумном руководстве родителей, привыкает не только действия, но и сокровенные мысли, чувства и желания свои считать открытыми пред Богом и сообразовать их с заповедями Божьими. Здесь оно с малолетства приучается все свои духовные силы посвящать на служение божественной истине и правде и во всем всецело предаваться всеблагой воле Божьей. Следовательно, то время, когда дитя впервые вступает в общение со своими сверстниками по возрасту, представляет весьма важный момент в его религиозном развитии.

Но здесь столько же малополезны, по своей несообразности со степенью умственного развития детей, катехизические и отвлеченные объяснения о Боге и Его отношениях к миру и человеку, сколько малополезны они и при первом знакомстве дитяти с природой. Как там, так и здесь необходимо пользоваться частными случаями для сообщения дитяти понятий о промысле Божьем, потому что дитя еще не в силах отвлекаться мыслью от частных случаев и возвышаться до понимания законов общественной жизни. Отнеслось дитя с любовью и доверием к своему товарищу и встретило с его стороны злобу и обман, под влиянием горькой досады явилось в ребенке стремление отомстить товарищу за обиду, опечалилось дитя неудачей в каком-нибудь деле, или возгордилось своим успехом: все подобные частные случаи дают прекрасный повод для внушения того, что Бог видит и знает мысли и чувства людей, что Он не благоволит к злым людям и не помогает их предприятиям, напротив, добрым оказывает Свое благоволение и помощь, что от Его благости зависят наши успехи, и самые неудачи Он обращает во благо людей и т.п. Разумеется, подобные внушения тем сильнее будут действовать на детей, чем религиознее сами родители и чем больше видят дети в жизни их примеров глубокой преданности воле Божией.

Подобных случаев для укрепления в детях религиозного чувства может представиться огромное количество в общественной жизни детского кружка, если только родители не тяготятся добросовестным исполнением своих обязанностей относительно воспитания детей, если они неусыпно наблюдают за своими детьми и за отношениями их к обществу товарищей. Но при этом нужно действовать так, чтобы надзор родительский не выражался в грубых формах и не тяготил детей, чтобы они видели в родителях не начальников, беспрерывно надзирающих за ними и при первом поводе готовых к наказанию, но ближайших друзей и советников своих, искренне сочувствующих всем их маленьким радостям и печалям. Только при этом условии дети будут обращаться к своим родителям с полным доверием и искренностью, и откроют им свое сердце для насаждения в нем и любви к Богу и преданности Его воле.

Со вступлением дитяти в общение со сверстниками по возрасту становится возможным и необходимым деятельное участие его в общественной молитве. В раннюю пору жизни потребности дитяти ограничивались его одиночным существованием. Оно нуждалось в удовлетворении только так называемых первых потребностей жизни, от которых зависит жизнь каждого отдельного живого существа, т.е. нуждалось в чистоте и тепле, в пище и питье и т.п.

Потому и молитвенное обращение его к Богу было самое простое и одиночное, обнимало только нужды его одного, не касаясь других людей, об интересах и нуждах которых дитя не имело еще никакого понятия. Теперь со вступлением в общество сверстников, дитя опытным образом узнало, что и у других людей есть разные потребности и нужды, что и в удовлетворении первых потребностей жизни нуждается не оно одно, а в равной степени и все другие дети, что самое удовлетворение разных потребностей и нужд совершается несравненно успешнее при общем дружеском содействии. Теперь у дитяти появились общественные интересы, теперь опыт научил его при исполнении какого-нибудь дела искать помощи своих товарищей и в свою очередь им оказывать в нужном случае содействие. Соответственно этому и молитвенное обращение дитяти к Богу изменяет свой одиночный характер на общественный, начинает обнимать собою нужды не его одного, но и других детей. Дитя во время молитвы вспоминает о добром товарище, оказывает ему услугу и призывает на него благословение Божье, вспоминает о бедном товарище, которого оно часто видит голодным, плохо одетым, и молится Богу о помощи этому бедняку. И много подобных практических поводов для молитвы Богу о товарищах встретится дитяти при разнообразных столкновениях с ними. Это важный пункт в религиозном развитии детей, и родители должны обращать на него все свое внимание. В это время они встретят много частных случаев для того, чтобы наглядно объяснить детям силу общественной молитвы и чрез это, без всякого принуждения и насилия, приучить их к деятельному участию в ней. Это время представит родителям много удобных случаев для того, чтобы укоренить в детях любовь ко всем людям, без различия их добрых и злых качеств, их дружественных или враждебных к нам отношений. При этом могущественным пособием могут послужить рассказы о жизни Спасителя, о том, с какою беспредельною любовью Он относился ко всем без различия людям, о том, как Он обличал людей, гордящихся своими добродетелями, и как был милостив к грешникам, о страданиях, принятых им на Себя для искупления людей от греха. Вообще это время даст заботливым родителям возможность укрепить в детях деятельное благочестие.

Таким образом, дитя, знакомясь постепенно с миром природы и вступая в общение с своими сверстниками по возрасту, наглядно, в действительных и живых примерах, усвоит себе понятия как о Боге и Его отношениях к миру и человеку, так и о том, каковы, по заповедям Божьим должны быть отношения человека к Богу и ближним. Понятия эти не только будут усвоены умом дитяти, но будут, так сказать, прочувствованы им и проникнут во все его желания и действия. Тем-то и отличается указанный нами практический путь религиозного развития детей от катехизического, отвлеченного изложения понятий о Боге, что при последнем эти понятия усваиваются только умом и проявляются только в форме знаний, тогда как в первом случае религиозное развитие обнимает собою все духовное существо и выражается не только в знании, по и в деятельном благочестии. Когда таким образом дитя постепенно и практически, при благоразумном руководстве родителей, будет утверждено в вере в Бога и любви к Нему и ближним, когда все духовное существо его будет проникнуто искренним благочестием и глубокою преданностью воле Божьей, тогда сама собой явится в нем потребность более обширных и точных сведений о Боге, и тогда-то настанет пора для систематического изложения православно-христианского веро- и нравоучения. Последнее будет в этом случае естественным и необходимым венцом всего религиозного развития. Но последнее уже выходит за пределы первоначального воспитания детей, которое, собственно, составляет предмет нашего исследования.

И.Р.

По сотворении невещественного, духовного мира – ангелов, Бог благоволил открыть Свои высочайшие совершенства в сотворении другого – низшего, видимого, вещественного мира, того самого, в котором и среди которого мы обитаем.

Видимый мир – есть стройное соединение невообразимого множества тварей, которые непрерывно сменяются путем смерти и рождения. Смерть и рождение существуют только для отдельных видимых тварей: и мир этим способом непрерывно изменяется и обновляется, но в целом пребывает постоянным. Род преходит и род приходит, – сказано в свящ. писании, а земля во веки стоит... Что было, тожде есть, еже будет; и что было сотворенное, тожде имать сотворитися (Еккл.1:4, 9). Вся, елика сотвори Бог, сия будут в век: к тем несть приложити, и от тех несть отъяти (Еккл.3:14). Таким образом, в нашем мире ежеминутно призываются к жизни несметное количество новых тварей взамен старых, а мир не разрушается и будет существовать, доколе Творцу не будет угодно или преобразовать, или вовсе уничтожить его.

Вещество само по себе разрушимо и смертно. Жизнь мира зависит от той животворной силы, которую сообщил ему животворящий Дух Божий, носившийся над бездною в первые дни мира. Эта жизнь распространяется и будет распространяться, пока сие угодно воле Божией, в мире, тем порядком и способом, какие определил Сам источник жизни – Бог. Так, наша земля каждый год, обходя вокруг солнца, оборачивает к теплым лучам солнца попеременно все части своей поверхности, и от него заимствует свет и теплоту, т е. свою жизнь. Земля правильно движется вокруг солнца сама собою, по данным ей от Бога естественным силам. Основаяй землю на тверди ея, – сказано в свящ. писании, не преклонится (т. е. не совратится с первоначального пути) в век века (Пс.103:5). Подобным образом и все в видимом мире происходит по естественным причинам, а сам Творец пребывает единою и неизменною причиною всех причин. Если ж мы многого на свете не можем объяснить, и многому не можем отыскать ближайших естественных причин, то это от недостатка и слабости нашего разумения и познаний.

Премудрый Творец все в мире расположил мерою, числом и весом (Прем.11:21); в устройстве всех видимых тварей, не смотря на их невообразимое множество, Им соблюдена строгая и дивная постепенность. Посему одни твари наделены от Творца высшими дарами, другие низшими. Такое различие в устройстве каждой твари, такое разнообразие их требовалось по премудрому плану Творца, и Тот, Кто мог сотворить великое и более совершенное, конечно, мог сотворить малое и менее совершенное: поэтому беспредельная премудрость и всемогущество Творца одинаково видны на всех ступенях творения, от человека до незримой пылинки. Если одни твари получили от Творца высшее и более сложное устройство, другие низшее и простейшее, то этим Творец отнюдь не обидел одних тварей пред другими, не сделал одних счастливыми, а других несчастными: любиши сущия вся, – говорит свящ. писание, обращаясь к Богу, – ниже бо ненавидя что устроил ecu (Прем.11:25). Все твари, получив различное устройство, получили вместе с тем каждая соответственные своему устройству потребности и приемлемость даров творческих: в удовлетворении этих-то разнообразных потребностей и в насыщении этой-то различной приемлемости и заключается равное благополучие всех тварей без исключения. Червяк, напр., не обделен благостию Творца, если он создан не человеком: в земляной норе его точно также сосредоточиваются все радости, свойственные его жизни, как другого рода радости сосредоточиваются для человека в кругу человеческой жизни; звери, не имеющие крыльев, не обижены счастием против птиц, – потому что, не имея крыльев, они не чувствуют и потребности летать. Радости животных, обитающих на суше, составляли бы истинное мучение для рыб, живущих в воде; и обратно, на месте рыб погибло бы все, предназначенное жить на суше. Вещественным тварям земного мира не даны от Творца разум и свобода, потому что по природе своей они не могли принять этих даров. Итак, всякая тварь, вышедшая из рук Творца, довольна своею участью и не может завидовать положению другой твари, инаковым образом устроенной и инаковым образам благополучной. Верьте же, братия, что все, сотворенное Богом, предназначено для счастия и радости; что во всем свете нет ни лишнего, ни бесполезного, ни забытого Богом, ни несчастного.

Видимый мир вышел из рук Творца прекрасным и благополучным. Сам Творец признал его таковым. И виде Бог вся елика сотвори; и се добра зело, – говорит свящ. писание. В первобытном состоянии мира не было в нем ни болезней, ни страданий, потому что каждая тварь, совершеннейшим образом устроенная по своей цели и по своему месту, могла быть благополучною без ущерба благополучию других; ни одни твари не были вредными и враждебными для других, а напротив, все они способствовали довольству и благополучию друг друга. В ту пору еще не существовало насильственной смерти, – потому что взаимное отношение всего живущего было самое правильное, все находилось в постоянном равновесии, законы природы не были никем нарушаемы, и довольные животные не имели никаких побуждений к умерщвлению друг друга; даже тогда ничто и никто не вносил в ликующий мир страданий, бедствий и горя.

Бог сотворил человека не раньше, как закончив устройство всего видимого мира и, таким образом, приготовив для человека жилище и все нужное. Из этого видно, что видимый мир сотворен не только сам для себя, но и для человека. Творец, благословляя первозданных людей, мужа и жену, изрек им такое определение: раститеся и множитеся, и наполните землю, и господствуйте ею, и обладайте всею землею (Быт.1:28). Это обладание богоподобного человека всеми земными тварями не было для них тягостным, как не тягостно обладание Бога вселенною: вещество тогда только может находиться в лучшем положении, когда над ним господствует мудрый и благий дух. Обладание первобытного человека видимыми тварями не нужно понимать в смысле удовлетворения прихотей владельца и его тиранства: такого рода обладание есть злоупотребление силы, навлекающее великие опасности на обладателя, оно и появилось на свет вместе со злом. Первобытный человек, как существо доброе и невинное, делал из них употребление лишь доброе как для себя, так и для них. Человек старался о том, чтобы все его окружающее, наслаждалось приятнейшею жизнию, чем питалась привязанность к нему всех тварей и увеличивалось его собственное благополучие. Вот к какому обладанию мы призваны в здешнем мире: все твари должны служить для нас такими предметами, в которых раскрывались и упражнялись бы богоподобные способности нашей души мудрость и доброта.

Как же в этом благоустроенном и счастливом мире глас радования сменился скорбными стонами, и появились болезни и страдания? Злополучие внесено сюда согрешившим человеком, от которого оно перешло и на все видимое творение. Человек согрешил, и его отношения к окружающим его тварям изменились. В грешнике образовались такие нужды, для удовлетворения которых потребовались порабощение и насильственная смерть животных: животные, по врожденному им чувству самосохранения, вооружились против человека на защиту своей жизни, и оттого образовались в них свирепые и кровожадные побуждения. Отсюда возникла в мире взаимная борьба, стремление к взаимному истреблению, угнетение слабых сильными, скорби, болезни, страдания, насильственная смерть и всякого рода бедствия. Вся тварь совокупно с нами стенает и мучится доныне, – говорит св. апостол Павел (Рим.8:22). Чем же твари заслужили пред Богом такую печальную перемену своей участи? Они, не имея ни разума, ни свободы, не могут быть и грешными: все, что они делают, делают по природе, а потому ни наказываются, ни награждаются⁷⁴. Они подверглись вместе с человеком злополучию не по собственной вине, а за грех человека; ибо грех проник всюду и испортил все в мире. Когда истребится грех, тогда вся тварь освобождена будет от рабства тлению (Рим.8:18–21).

Человек, согрешив, пал не безвозвратно, а потому, с появлением в мире зла, осталось в нем еще довольно добра, и стройная связь тварей, а равно радости жизни не совсем прекратились. Человек, хотя и утратил много власти в мире, вооружив тварей против себя своими злыми и жестокими поступками, но продолжает господствовать в мире превосходством своего ума и чувства. Некогда щедрая к невинному человеку, природа закрыла дары свои от него, согрешившего, лишила его многих средств жизни, стала в отношении к нему несравненно скупее, нежели ко всем животным без исключения, и человеку суждено брать средства жизни силою, посредством умного труда и ласкового обращения с животными. Трудом добывает себе человек насущную пищу; трудом он прикрывает свое тело от наготы и непогоды; трудом защищает себя от зноя, стужи, дождя, ветра и т. п. Словом, ни одно благо жизни не дается человеку без труда. Ласкою и искусством приручает человек к себе животных, которые помогают ему в труде и доставляют нужное для его жизни: искусством он подчиняет себе диких зверей и употребляет их в свою пользу. И только та наша собственность законна, которая приобретена нашими трудами; только в том случае мы достойны жить на свете и имеем право пользоваться благами жизни, если мы трудимся на пользу свою и общую. Апостол Павел завещевает христианам: если кто не хочет трудиться, тот и не ешь, – стало быть, не живи, не обременяй собою света (2Фес.3:10). Кто проводит жизнь свою в праздности, тот тунеядец, хищник, лишний в человеческом обществе. Бедный должен трудиться для того, чтобы снискать себе необходимое; богач должен трудиться для того, чтобы помочь бедным.

Человек борется с природою из-за своих естественных нужд, и добытые трудом и усилиями произведения ее, разумеется, может употреблять на свои нужды. Человеку принадлежит бесспорное право пользоваться животными. Разум, мягкосердие и собственная польза человека указывают этому праву приличные границы. Человек должен быть не тираном всего живущего на земле, а благоразумным и добрым владыкою. Свящ. писание говорит: блажен милуяй и скоты. Морить скот голодом и отказом в их естественных нуждах, бить животных без надобности, тешиться их страданиями, убивать безжалостно и т. п., может только самый жестокий человек, который, не уразумев своей чести, приложися скотом несмысленным и уподобися им (Пс.48:21). Ежели сам Бог любит и щадит все сотворенное, то как у созданного по образу Божию человека достает духу относиться без жалости к невинным тварям? Верьте, братия, что всякий раздавленный нами без нужды червячок изобличает в нас жестокую душу и будет вопиять на нас к праведному Богу об отмщении. Аминь.

Свящ. Петр Красовский

(Материал для беседы священника с прихожанами в праздник Сретения Господня)

Конечно, многим из нас, братия, а может быть и каждому, да и не раз, доводилось в христианском православном храме видеть, как женщина-мать с младенцем на руках трепетно стоит некоторое время в притворе храма, в ожидании священника, не осмеливаясь без его освящающей церковной молитвы переступить порог церковный, – как с приходом священника к ней и вместе со священником молится она при входных дверях, наклонив главу с младенцем, – наконец, как передает дитя священнику, вступает внутрь храма, усиленно молится пред святым святилищем, и, взявши дитя от священного подножия алтаря Господня, мирно отходить в свое место.

Совершаемое в храме и по чиноположению церковному имеет, конечно, свой смысл, свое значение, свое церковное назидание. Над каждым из нас, братия, совершалось сие самое после 40 дней по нашем рождении, – совершаем тоже и мы сами, в свою очередь, над своими детьми. Близко к нам по действию не должно быть далеким для нас и по смыслу. Какой же смысл имеет воцерковление младенцев?

Жена егда раждает, скорбь имать, яко прииде год ея, – говорить сам Спаситель, – егда же родит отроча, ктому не помнит скорби за радость, яко родися человек в мир (Ин.16:21). Но еще и задолго до рождения милого дитяти, сколько скорбей, болезней, глубоких вздохов приходится переносить немощной женщине, чаще или реже, больше или меньше, но необходимо и неизбежно. Сколько опасений за жизнь и здоровье милого ребенка, за благосостояние семьи приходится пережить женщине, пока она станет матерью. Сколько разнообразных чувств проходит в ее, по преимуществу чувствующей душе, чувств, кровно переживаемых ею и оставляющих больше или меньше глубокие следы, пока, наконец, родит она отроча, и когда уже «не помнит скорби за радость». Много благоговейных вздохов излетит из самых сокровеннейших изгибов ее сердца, много молитв прошепчет она к Господу Создателю и Промыслителю и к пречистой Матери Спасителя всех!

Человек родился и живет, и неизбежным своим криком лишь радует радующихся о нем родителей его. Мать жива, и благополучна она, и рада, рады и сущие с нею, потому что опасность минула; все снова призвано к жизни и живет, осмеливаемся сказать, радостию неизглаголанною по внутреннему сердечному довольству от совершившегося.

Мать оздоравливает, и как нередко, среди тишины ночи и довольственного покоя сердечного, или и при крике своего малютки и в тревогах опасливой любящей души, как нередко желалось бы ей подняться с своего ложа и повергнуться пред всемилосердым Промысленником судьбы всех и пречистою Богородицею в благоговеннейшей, благодарной и просительной молитве и за себя, и за милого младенца своего, едва-едва осваивающегося с естественным воздухом и еще далекого от разнообразных иных влияний. Но как ни почтенно и священно ее желание, не может, однако, она отдаться выполнению его. Естественная и неизбежная болезнь полагает тому положительное препятствие.

И вот, после 6 недель, или 40 дней, т. е. по совершенном исполнении дней естественного очищения, открывается для матери полная возможность идти всюду и, конечно, после всего перебывшего с нею и над нею, идти, прежде всего, в храм Бога Вседержителя, – открывается вся возможность излить пред великим престолом благодати свои молитвы, моления, прошения и благодарения за вся и все, совершившееся так разительно и чувствительно. Идет эта любящая, верующая мать и несет при себе так дорогой для нее плод своего чрева – свою вторую жизнь – представить и его пред видимый таинственно утешительный и благодатный лик Невидимого, освятить себя и дитя свое в видимом святилище славы Божией, торжественно представить церкви нового христианина, ввести и присоединить его во все общество христиан. Идет трепетно и благоговейно, волнуемая напором разнообразных чувств в такие торжественные ее минуты.

Но немощен человек: в беззакониях зачат он, и во гресех родит его матерь его (Пс.50:7), по утверждению слова Божия и по живому сознанию всех. Приходит жена ко храму, но пока не входить во храм. По телу она «и омовенна, и чиста» (чинопоследование молитвы жене родильнице по четыредесятих днех), по душе ее присуще, с одной стороны, естественное сознание той нечистоты греховной, с которою неизбежно каждый человек и зачинается, и раждается, с другой – естественно же быть и сознавать себя вполне чистою лишь после особенного божественно-церковного освящения чрез тайноводственные молитвы и действия иерея Божия, в которых и чувствует неотложную надобность. И вот, она, не дерзая прямо устремляться к алтарю святого святых, смиренно останавливается на некоторое время в притворе храма Божия.

Приходит священнослужитель и строитель тайн Божиих, три раза крестообразно благословляет младенца и налагает на главу его свою благословляющую десницу, как видимый знак того, что и над сим новым членом св. церкви Христа Спасителя, так же как и над прочими членами тела Христова, благословение и милость Бога, всещедро нисходя, почиют совершенно. Мать с младенцем наклоняют главу в осязательный знак полнейшей благодарности к Богу и благоговения пред Ним и Его недомыслимыми, неисповедимыми судьбами. А священник читает положенные церковию молитвы. Ими он просит «Господа Бога Вседержителя все естество словесное же и бессловесное Словом своим создавшего, вся от не сущих во еже быти приведшего, дабы своею великою волею спасл рабу свою, очистил ее от всякого греха, от всякой скверны, приходящую к святей церкви, да сотворит ее неосужденно достойною входа храма славы Его и причащения святейших и страшных тайн тела и крови Господа во время благопотребно, – и от нее рожденное отроча да благословит на всякое дело благое и Ему Господу Спасителю благоугодное, да возврастит, освятит, вразумит, уцеломудрит, удобромудрствит, отгоняя от него всякую сопротивную силу знамением изображения креста Своего, благодатью святой единосущной и нераздельной Троицы, смотрительно спасшей и спасающей нас воплощением единородного Сына Божия, иже в последние дни благоволением Бога Отца и содействием Святого Духа, спасения ради нас человеков, безмерным благоутробием младенствовати изволи: и по обычаю в законе святом, по исполнении дней очищения, святилищу принестися претерпе, истинный законоположник сый и на объятиях праведного Симеона носитися изволи».

По исполнении таких, столь утешительных для верующего сердца и действительно освятительных молитв церкви, священник берет младенца на свои руки и совершает церковное чинопоследование воцерковления нового члена церкви Христовой. Мать, передавая младенца со своих рук на руки иерея Божия, передает как бы в видимое попечение Бога, как дар, полученный благоволением Бога, долженствующий существовать в общении с Богом и быть, главным образом, Божиим.

Священник же начертывает младенцем крест пред дверьми храма, говоря: «Воцерковляется раб Божий или раба Божия во имя Отца и Сына и святаго Духа ныне и присно и во веки веков. Аминь». Воцерковляется, т. е. как верный, вводится в собрание церковное и торжественно причисляется к оному. Затем священник с младенцем входит в храм, со словами: «Внидет в дом Твой, поклонится ко храму святому Твоему». – На средине храма снова начертывает младенцем образ и знамение крепкого и вечного спасения христиан – св. крест, произнося те же слова: «Воцерковляется раб Божий»... и: «Посреде церкве воспоет Тя», т. е. в чувстве благодетельного общения с Богом открыто и радостно будет восхвалять Господа, живя и пребывая в среде правоверующих. Подносит к самому алтарю Господню, где пред входною дверью его и еще творит то же дорогое для христианина, всегда, не постыдное и вседовлеющее для всецелого спасения его знамение св. веры и спасения, с теми же словами: «Воцерковляется раб Божий». Если младенец женского пола, тут же при царских вратах прикладывает его к св. иконам, в указание преискренней приверженности к изображаемому на св. иконе и крепкой связи со всем множеством православно-верующих богочтителей – чтущих Господа духовно и телесно. Если же младенец пола мужеского, он сносится в самое святилище храма. Священнодействующий поклоняется с ним пред св. престолом, показывая, что держимый им, как доброе, благословенно-рожденное и благодатно усвоенное плодоприношение Богу, привержено и освятительно поклоняется таинственно и чудно сущему там Создателю своему, Возродителю и Спасу. Обносит около св. престола в знак полнейшего откровения, всецелой доступности и сему последнему христианину, яко же и всем упредившим его, всего того, яже мнози пророцы и праведницы возделеша видети и нe видети и слышати, яже он услышит, и не слышаша (Мф.13:17). Наконец, вышедши из св. алтаря другими (северными) дверьми, смиренно полагает его, как сына персти земной, на подножии св. алтаря (солее, против царских врат), с словами св. праведного Симеона богоприимца: ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему, с миром, яко видесте очи мои спасение Твое, еже ecu уготовал пред лицем всех людей: свет во откровение языком и славу людей Твоих Израиля (Лк.2:29–32).

Трепетная и уже радостно благодарная мать – также уже среди храма. Пред святыми царскими вратами, троекратным земным поклонением, торжественно пред всею церковию она свидетельствует свою благодарность Богу и сама, телесно и духовно очищенная и освященная, берет в свои матерние объятия свое дитя, как истого члена всей церкви Христовой, берет от подножия св. алтаря, как бы от самого Бога, да растит его и воспитывает в христианском добре и спасительной правде. Ничесоже обинуясь, целует св. напрестольный крест в руках тайнодействующего служителя креста, отходит в свое место, как удовольственная в своих религиозно-духовных потребностях. Священник же заключает воцерковление младенца словами: «На объятиях праведного Симеона возлещи изволивый, спасения нашего ради, Христос истинный Бог наш, молитвами пречистыя Своея Матере (святого, в негоже имя младенца, – святого дня и святого храма) и всех сватых Своих спасет и помилует нас, яко благ и человеколюбец» (требник, изд. митропол. Петром (Могилой) , 1646 г.).

Таковы смысл и назидательное значение церковного чинопоследования так называемой сорокадневной, или шестинедельной молитвы жене-родильнице и воцерковления младенца – христианина⁷⁵. Чиноположение отрадное и важное как для матери, так и для младенца. Естественные благочестно религиозные ощущения, желания матери – удовлетворены, и младенец отселе есть уже торжественно признанный и засвидетельствованный церковию христианин, посвященный Богу, чтоб и быть Божиим.

После сего, радостная мать уже имеет утешение и сама поднести свое дитя ко св. причащению и даже сама, ничесоже зазреваясь в своей совести, может мирно приступать к этой великой, святейшей тайне христианства.

Усугубляется радость матери, утверждается важность совершаемого мыслию, что св. церковь сим чинопоследованием совершает именно то, что совершено было над самим Господом Иисусом Христом, Спасителем, в 40-й день по Его рождении, в память и прославление чего и установлен праздник Сретения Господня. По закону, данному Богом чрез Моисея, в 40 день по рождении младенца мужеского пола – первенца, мать должна была явиться с младенцем в храм, для принесения жертвы об очищении своем, для представления младенца Богу и для законного искупления (выкупа) (Исx.13:12–13; Лев.12:1–8; Числ.3:13–18, 15:16). В жертву Богу приносила агнца и горлицу, а в случае бедности – двух горлиц или птенцов голубиных. Выкуп же состоял из определенной законом цены (5 сиклей), равняющейся нашим 4 рублям и 30 копейкам серебром. Пречистая Дева, хотя и не имела нужды в очищении, как родившая Спасителя мира «без истления», однако явилась во храм, точно «законная исполняя» (стихира праздника 1 на литии). В жертву Богу она, как была бедная, могла принести только двух горлиц. В храме иерусалимском встретили младенца Иисуса праведный Симеон, которому было обетовано от Бога не видети смерти прежде даже не увидит Христа Господня (Лк.2:26) и вдовица Анна 84 лет, жившая при храме. Праведный Симеон взял младенца на руки, благословил Бога и сказал: «Ныне отпущаеши раба твоего, Владыко»... И Анна пророчица, служащая Богу постом и молитвою день и ночь, прославляла Бога, говоря о Господе Иисусе Христе всем в Иерусалиме, кто только ожидал пришествия Спасителя Мессии (Лк.2:25–38).

Свящ. Никодим Соколов

II

Перечитывая твое письмо, я особенно обратил в нем внимание на следующие твои слова «научное образование наше, – пишешь ты о себе, – не настолько практично, чтобы нам всегда найтись с ответом на случайно предложенный кем-либо вопрос от писаний и вообще на вопросы, каких не касаются наши богословские системы». Что касается до непрактичности полученного тобою, по твоему сознанию, образования, то пусть это не особенно огорчает тебя: всякая школа, всякая наука, даже самая практическая, непременно, уже по самому существу своему, прежде всего – дело теории, и я затрудняюсь указать такую школу, такую науку, которая бы выпускала в свет своих питомцев во всеоружии практики. Медик не со студенческой же скамьи становится опытным практиком, юрист – также, и даже технолог, по преимуществу практик, по выходе из школы, не вдруг бывает в состоянии браться за все предметы, принадлежащие к его специальности. И как иногда сельский знахарь успешнее может простыми средствами залечить какую-либо рану, чем любой медик аптекарскими медикаментами, и как простой ремесленник при случае может успешнее и удачнее сделать какое-либо трудное механическое дело, чем ученый механик, так и обыкновенный начетчик может иногда если не решить, то, по крайней мере, предложить ученому богослову такой вопрос, которого тот не вдруг найдется, как решить. И в последнем случае единственным спасением от поражений со стороны начетчиков может служить только находчивость, если не такая же самая начитанность, как и у начетчиков, а отнюдь не практичность школьного образования. Не большая, впрочем, беда, если ты вдруг и не найдешься что ответить на какой-нибудь хитрый (иногда только по виду) вопрос: скажи совопроснику, что ответишь на его вопрос, подумавши, справившись с книгами. Себя ты этим ни сколько не уронишь, а совопроснику доставишь не малое самоуслаждение... Несравненно хуже, если, отвечая не подумавши, скажешь что-либо невпопад: тут авторитет твой, как человека ученого, может действительно пострадать.

Если же твое замечание о «непрактичности научного богословского образования, полученного в школе, принимать в том общем смысле, что в семинарии ты усвоил только себе одно знание истин той или другой богословской науки, не пробуя прилагать их к делу, и даже не видя, как другие прилагают их к делу; то пусть настоящая твоя должность будет для тебя практическою школою, как этому и следует быть по мысли, побудившей высшую власть церковную, окончивших курс семинарии, прежде посвящения их во иереи, ставить псаломщиками. Прошедши практическую эту школу, ты с тем вместе усвоишь получше и то, что преподано тебе было в школе, положим – теоретической; так что после этого ни ты сам себя, ни другие не вправе будут упрекнуть тебя в неприготовленности к священству. Сопровождая священника и пособляя ему в совершении всех треб в приходе, ты постоянно имеешь пред глазами то самое, что и тебе придется со временем совершать. Священник учит свою паству истинам веры и нравственности: ты в числе первых его слушателей и самый внимательный между ними; ты, кроме того, не упускаешь еще из виду и того, как паства слушает своею пастыря: тебе виднее, чем проповедующему, какое впечатление производит проповедь, и производит ли какое-нибудь на массу слушателей; ты и вне церкви, по окончании проповеди, без труда можешь наблюдать, производит ли проповедь какое-либо действие в жизни прихожан. И сколько тут предстоит тебе решить чисто практических задач по выученной тобою школьной гомилетике! И сколько практических выводов будет у тебя в запасе на будущее, когда сам станешь пастырем! И стыдно будет тому, кто не сумеет, или не захочет усвоить себе при этом так легко дающихся уроков! Священник проповедует усердие, народ, по-видимому, слушает внимательно: между тем, в жизни народа не видно, не замечается влияния проповеди; кто в этом случае виною: проповедник или слушатели? Проповедник ли не так проповедует, как бы следовало, проповедывать для этих слушателей, или слушатели равнодушны и холодны ко всему, что ни говорит им? Вот и задача! – Один раз, одушевленная, хотя и краткая, импровизация священника видимо произвела действие на слушателей, заставив их всех как бы невольно подвинуться поближе к аналою; другой раз, те же слушатели смотрят по сторонам, пока тот же священник читает им поучение, заглядывая по временам в тетрадку или книжку. Вот и урок! А таких задач представится и уроков дастся во время прохождения тобою должности псаломщика тем больше, чем внимательнее ты будешь прислушиваться ко всему окружающему, не забывая, что ты в практической школе: ведь сам же ты сказал, что полученное тобою в семинарии богословское образование «не настолько практично» и прочее, что я списал выше с твоего письма!..

Из церкви ты идешь со священником на погребение, на водоосвящение, сопутствуешь ты также священнику и в посещении им прихожан в праздники Рождества Христова, Богоявлении и Пасхи; неразлучный ты также спутник священника, когда тот идет совершать последнее напутствие больному; немало представляется тебе случаев быть свидетелем частных житейских отношений священника к своим прихожанам: вот здесь-то для тебя настоящее «практическое пастырское руководство»! Бывало, молодой священник, получивший посвящение, вскоре после окончания семинарского своего образования, не скоро войдет, так сказать, в свою колею пастырскую, хотя бы и имел отличную в семинарском аттестате отметку по своим успехам в «пастырском богословии». Чего стоило уже ему научиться говорить не настолько книжным языком, чтобы его могли разуметь некнижные простецы деревенские! Его призывают к одру умирающего, а он в первый раз видит, как люди умирают: доселе ему приходилось видеть уже мертвых: можно же предполагать, что он чувствует при новом для него явлении, и как совершит при этом свои пастырские обязанности, как в отношении к самому умирающему, так и в отношении к окружающим его! После погребения или водоосвящения его приглашают зайти в дом, чтобы во главе нескольких прихожан принять участие в обеде: он в почетном углу, почтительные прихожане ожидают, о чем заговорит батюшка, который никак теперь не может припомнить, что в подобном случае советует «пастырское богословие», да и советует ли оно даже что-нибудь на этот раз подходящее!.. Находясь на должности псаломщика, ты увидишь, как что делается, успеешь наперед сам, на основании личных наблюдений, составить себе план своих будущих действий в качестве пастыря, с сознательным определением, почему одно следует делать так, как делал на глазах твоих бывший твой руководитель священник, а другое иначе. Я думаю, что сами настоящие пастыри наши с живым участием будут пособлять вам в прохождении курса практической школы пастырства. Для их пастырской ревности не все равно, кто будут их преемники и продолжатели их дела, опытные ли пастыри, воспользовавшиеся наследием пастырский мудрости и благоразумия своих предшественников, или совершенные новички, которым самим придется разведывать, какими путями водить паству на духовные пажити, и как беречь порученное им стадо от голода, от волков и т. п. Великую услугу сделают они этим самой церкви. Много значит воспитать человека христианина вообще, и велика награда на небе такому воспитателю. Но тем больше будет награда и мздовоздаяние тому, кто способствовал воспитанию пастыря, служителя Христова, который будет продолжателем дела Христова на земле, в руках которого будет спасение многих, так как будущее церкви тесно связано с будущим священства... Не довольно, может быть, доселе выставляема была на вид эта сторона пастырского служения, а именно – способствовать самим же пастырям, чтобы будущие их преемники были надлежаще приготовлены к своему служению: теперь это само собою будет напоминаться пастырю, на глазах которого воспитывается Самуил, служитель и Пророк Божий. И горе тому Илию, который, предоставив все воле Божией, воспитает одних Офни и Финеесов! Господь Иисус Христос в продолжение трех лет Своего служения роду человеческому главнейшею своею заботою поставлял приготовить Себе учеников. Не буду говорить здесь о том душевном утешении пастыря, какое у него постоянно будет в сознании, что он способствовал устроению будущности человека, такого же пастыря, как и он сам, который всю жизнь будет помнить оказанное ему благовнимание и с благодарною любовию будет произносить имя своего бывшего руководителя; напомню только о другом утешении пастыря в горести от бесплодности своего служения, иногда столь тяжелого и не всегда благоплодного. «Я сделал мало или, по крайней мере, не вижу почти плода от своих трудов, и притом жизнь так коротка, а смерть так близка! Так, по крайней мере, остается после меня человек, которого я руководил в приготовлении на служение церкви, который будет продолжать мое дело, будет трудиться вместо меня, когда меня не будет, соберет то, что я посеял, и в свое время посеет для других – позднейших жателей,» – так будет говорить священник, под руководством которого приготовлял себя к священству молодой псаломщик. И дай Бог, чтоб и тебе выпало на долю служить псаломщиком под руководством священника, который не выпускает из виду и этой стороны своего пастырского служения, который делился бы с тобою своими наблюдениями, своими опытами, который благожелательно делал бы тебя участником своих практических занятий пастырством, охотно помогал бы тебе в решении практических задач пастырского служения, и не скупился бы с практическими тебе уроками, которые теперь для тебя столь желательны. Немало, конечно, найдется у нас таких священников, которые с сердечною любовию будут положипильно руководителями своих псаломщиков в практической школе пастырства; но не без того, само собою разумеется, чтобы не нашлось и таких, которые для своих псаломщиков будут только отрицательно руководителями. Как художник в своем вдохновенном произведении выставляет пред взоры других положительные и отрицательные типы, раскрывающи с разных сторон идеи истины, добра и изящества; так и жизнь учат нас, сталкивая то с теми, кто стремится к осуществлению требований своего долга, представляя собою утешительную картину, возбуждающую к себе сочувствие, то с теми, кто, забыв свой долг, представляют собой мрачную картину, отталкивающую от себя всякого. В том и другом случае ищущему наставления подается свое в изобилии то положительно, то отрицательно. Не хорошо, правда, кому придется руководиться только отрицательно, т. е. видеть только, говоря прямо, образцы такого пастырства, каким не следует быть в пастырстве, но и такая практическая школа не останется без благотворных последствий для внимательно приготовляющегося к будущему пастырству псаломщика, и мне даже представляется, что лучше пройти и такую практическую школу, чем прямо с одними теоретическими пастырскими сведениями браться за пастырство.

Если, наконец, обратиться к церковному священнослужению, то, как бы ни было оно прекрасно изучено в теории, и как бы часто и даже внимательно ни присутствовать при совершении его другими, все же совершить его самому благообразно и по чину не дается сразу. Опытные же священнослужители говорят, что как ни просто, по-видимому, совершить то или другое церковное священнослужение, а, между тем, в существе дела оно безупречно может быть совершенно только после продолжительной практики… Оттого-то и происходило, что ставленники из семинаристов, во время своего воспитания в заведении, конечно, постоянно присутствовавших при всех праздничных и воскресных богослужениях, изучивших при этом «литургику» и «церковный устав», с таким затруднением совершали свои первые священнослужительские опыты, долго не умея, как ступить в алтаре и на амвоне, как и за что взяться. Отсюда же происходили и первые опыты столкновения молодого священника со своим напрактиковавшимся уже в священнослужении клиром. На первом священнослужении и богослужении неопытный священник делает, естественно, некоторые уклонения от обычных форм стояния, каждении, поклонения и проч. Старый причетник или диакон не утерпит, чтобы не заметить священнику его промахов; священник в горячности принимает это за личное оскорбление себе, и вражда и ненависть поселяется между членами причта. Чтобы не подать вида, что замечания причетников произвели свое действие, иной священник, из-за «богословской» своей гордости, после уже с умыслом допускал некоторые уклонения в форме священнослужений, хотя в сущности своей, по-видимому, и не важные, но все же вносящие рознь в то самое, что должно быть едино не только по духу и смыслу, но и по форме. Иной же, напротив, более податливый молодой священник, не доверяя своей опытности и полагаясь на опытность своего причта, совершенно подчинялся указаниям своего причетника, что тоже не соответствовало достоинству и значению священника – настоятеля своему причту. Виною всем таким явлениям была, конечно, неизбежная невозможность сделать настолько практичным преподавание в семинарии «литургики» и «церковного устава», чтобы окончивший курс семинарии безупречно мог совершать сам все церковные священнослужения. Нет сомнения, что после нескольких лет ближайшего участия в священнослужении в качестве псаломщика, ты будешь, после рукоположения тебя во священника, до малейших тонкостей знать все формы священнослужений, и с тобою не повторится ни одно из указанных выше печальных явлений, встречавшихся в первое время священнослужения молодых священников. Имевшие случай видеть совершение различных священнослужений в разных местах и различными лицами не без сожаления замечают, что не везде совершаются одинаково священнослужения, даже в местностях ближайших одна к другой. Старые священники, священствующие тридцать лет и больше, в совершении некоторых даже повседневных богослужений имеют некоторую своеобразность в сравнении со служением священников позднейшего посвящения; то же самое нужно сказать и о причетниках. Древние дьячки и читают (особенно «Апостол»), и поют, и исполняют «устав» настолько своеобразно, что сразу дается это чувствовать в том храме, где и священник, и дьячки – люди старинные. Будущему священнику, пока он еще псаломщик, все это следует принять к сведению и разумному усвоению того, что вернее и точнее соответствует церковным постановлениям и уставам, равно и теоретическим понятиям о том или другом священнослужении и богослужении вообще. Таким образом, и в этом отношении должность псаломщика, для окончившего курс семинарии, который свое «научно-богословское образование» признает не вполне «практичным», может служить прекрасною практическою школою, прохождение курса которой, разумеется, толковое, будет сопровождаться такими благодетельными последствиями для предстоящего пастырства, что нужно только радоваться такому расширению приготовительного курса кандидатов священства.

Еще одно замечание касательно важности значения псаломщической должности в деле приготовления к пастырству. Трудно сказать о себе, особенно в молодые годы, что вот я чувствую в себе призвание именно к такому-то званию, к такой-то должности. Воспитанник семинарии, с любовию и успехом изучающий богословские науки, едва ли даже и задает себе вопрос, имеет ли он призвание к тому служению, к которому приведет его школа. Если же вопрос об этом и занимает иногда его мысль, то как он может дать ответ, сам не испытавши себя на деле, ведь нельзя же в этом деле основываться на одном чувстве и теоретическом соображении. Как же испытать себя? Такое испытание себя, самое добросовестное и полное во всех отношениях, окончивший семинарское воспитание может сделать, проходя должность псаломщика. У него будет теперь и время, и средства осмотреть, как место предстоящего поприща не издали, а совершенно вблизи, воочию, как предлежащее самое дело, так и свои силы и способности; он может даже отчасти эти свои силы и способности испробовать, годны ли они на предстоящий подвиг, или, может быть, как слабые, не годятся на это дело совсем, будучи склонны к другому. Таким-то образом, не взявшись еще решительно за рало, можно ему будет обратиться вспять, и пастырское служение предохранит себя от одного непризванного служителя. Нетрудно понять и оценить всю важность этого для блага церкви и общественного служения. Не призванных пастырей убудет на столько, насколько прибудет истинно признанных к служению, на которое они посвящают себя: мало будет, может быть, «избранных», зато совсем не будет неключимых, которые в тягость себе и другим, будучи без призвания, поставлены на занимаемом ими посту.

Да послужит же тебе твое нынешнее служение практическою школою для приготовления к предстоящему тебе пастырству; да будет многоплодно начало твоего служения в клире; да даст тебе Господь силу в познании, терпении и любви.

X. О.

1. Спрашивают: следует ли, после совершения таинства елеосвящения над больным, исповедывать его, если пожелает он причаститься святых Таин? Предложивший сей вопрос, положив в основание своего недоумения слова святого апостола Иакова: болен ли кто из вас… и аще грехи сотворил есть, отпустятся ему (Иак.5:14–16), строит потом такую дилемму: если следует, говорит он, то не ослабляется и не подрывается ли этим внутреннее, духовное значение и смысл таинства елеосвящения? Если же не следует, то а) чрез это не разрушается ли самое главное и непременное условие прощения грехов от Бога в таинстве покаяния – устное подробное и чистосердечное исповедание всех грехов, соединенное с верою и упованием на милосердие Божие; и б) без сказанного сейчас, чем можно убедиться в том, что елеосвящавшийся действительно с верою принял елеосвящение, так что для него не требуется никаких вспомогательных средств для получения отпущения грехов и достойного принятия святых Таин?

В ответ на этот вопрос в требнике Петра Могилы читаем следующее: больной, принимающий таинство (елеосвящения), должен быть православный, и приготовлен к принятию его исповедью, или покаянием; и затем, по совершении уже елеосвящения, должен быть причащен святых Таин. В случае же слишком явной смертной опасности больной должен быть причащен св. Таин прежде совершения над ним, елеосвящения, но не иначе, как после исповеди⁷⁶. Стало быть, не только можно исповедывать больного, желающего приступить ко святому елеосвящению и причаститься св. Таин, но и необходимо. А что чрез это нисколько не ослабляется и не подрывается внутреннее, духовное значение и смысл таинства елеосвящения, видно из положительного учения наших православных, отечественных богословов – догматиков. «Хотя, – пишет один из них, – елеосвящение сходно с таинством покаяния в том, что в оном также отпускаются грехи, как и в покаянии, но существенное действие елеосвящения состоит в облегчении телесных и душевных скорбей»⁷⁷. Другой же отечественный наш богослов, руководствующий юношество в деле понимания и усвоении догматов христианской православной веры, еще решительнее и обстоятельнее говорит в пользу нашего положения. «Отпущение грехов чрез таинство елеосвящения, – пишет он, – назначенного, собственно, для тяжко больных, есть не что иное, как восполнение отпущения грехов в таинстве покаяния – восполнение не по недостаточности самого покаяния для разрешения всех грехов, а по немощи больных воспользоваться этим спасительным врачевством во всей его полноте и спасительности»⁷⁸. А в разъяснение сего положения он прибавляет: «Так как во время тяжкой болезни, когда обыкновенно обращаются к таинству елеосвящения, человек не всегда способен, изнемогая телом и душею, принести истинное, совершенное раскаяние во грехах и вообще выполнить те условия, какие требуются от кающегося для получения разрешения от грехов, так как некоторые грехи, по немощи, он может исповедать не вполне, а другие и вовсе не исповедать по забвению, так как некоторые, особенно тяжкие грехи, и после исповеди могут сильно беспокоить совесть болящего, то милосердый Господь, собственно, для такого рода больных, даровал еще особое врачевство к уврачеванию их немощей душевных в таинстве елеосвящения. Здесь за изнемогающего больного предстает пред Господом целый собор Его служителей, и молитвою веры от лица всей Церкви умоляет Его, премилосердого, даровать немощному отпущение прегрешений и очистить совесть его от всякий скверны⁷⁹. Если бы и еще потребовались доказательства на то, что приступающий к таинству елеосвящения должен предварительно исповедать грехи свои пред священником, то укажем на 118 вопр. Исповедания Православной Веры, где сказано, что больной, над которым совершается таинство елеосвящения, должен исповедывать православную веру, и сошлемся на книгу «О должностях пресвитеров приходских», § 127-й, где также говорится, что больной прежде елеосвящения приготовляется к таинству покаянием и исповедью, и после или прежде елеосвящения приобщается Святых Таин⁸⁰.

2. Следует ли во все время исповеди оставлять на главе кающегося епитрахиль?

От такого или другого решения этого вопроса еще не определится правильность или неправильность совершения таинства покаяния. Главная потребность, со стороны священника, при совершении таинств та, чтобы иерей при этом имел на выи своей епитрахиль. Без сей существенной принадлежности священнического священнодейстия не может он, как и диакон без ораря, совершить ни одной службы. В одной епитрахили (без фелони) он совершает обыкновенно в храме и притворе те богослужения, которые менее торжественны, именно: малую вечерню, повечерие (не на бдении), Полунощницу, часы (если на них не читается евангелие), также разные молитвословия в домах: при рождении младенца, наречении ему имени и проч.⁸¹ Стало быть, и исповедь может быть совершаема в одной епитрахили. – Но когда же возлагать ее на главу кающегося, и нужно ли возлагать? В чине исповедания, положенном в требнике церковном, прямо ничего не сказано об этом. В начале сего последования сказано, между прочим, что духовный отец приводит хотящего исповедаться единого, а не два или многие, пред икону Господа Иисуса Христа непокровенна, то есть с открытым лицем, и затем «творит стих началу», т. е. благословен Бог наш. Потом читаются: «Трисвятое», «Отче наш» и так далее по уставу, положенному в требнике… После же чтения молитв священник (духовник) оставляет при себе одного, а прочим всем вон выйти велит (Чин исповед. отроков). Когда кающийся исповедает все грехи свои, тогда священник повелевает ему преклониться до земли и читает молитву, в которой испрашивает ему отпущение грехов. «По молитве же, – говорится в требнике, – разрешает иерей кающегося, низу лежащего, сице глаголя: «Господь и Бог наш и т. д. Конец же разрешения его глаголя, иерей знаменует крестообразно десницею кающегося⁸²». Но в «пособии к изучению устава богослужения православной церкви» прибавлено: обыкновенно при разрешении грехов, духовник покрывает кающегося епитрахилью и чрез нее на главе кающегося творит рукою крест⁸³. В некоторых же местах духовник покрывает епитрахилью главу приходящего на исповедь в самом начале, когда исповедающийся наклоняется к иконе или евангелию, и вопрошает кающегося о его согрешениях, и только по прочтении разрешительной молитвы и возложении крестного знамения, снимает ее с главы кающегося. Это делается, как видно, для того, чтобы удобнее было предлагать вопросы приходящему на исповедь и выслушивать его ответы. Как бы то ни было, как бы ни поступал духовник в этом случае, будет ли он покрывать главу кающегося в самом начале или в конце исповеди, или и вовсе не будет покрывать – он не погрешит, потому что на это не усматривается никакого канонического постановления. Но во избежание разногласий, представляется нам, необходимо придерживаться в сем случае того обычая, какой где исстари ведется.

3. Можно ли совершать преждеосвященную литургию на св. дарах, запасенных для больных, или на тех двух частях святых НI и КА, о которых в служебнике замечено, что их следует раздроблять причастникам на части малые? Вопрос мой, – говорит предложивший оный о. А. О., – возник из следующего предположения. Очень может случиться (неоднократно и случалось, как я достоверно знаю), что священник забудет заготовить св. агнцы на имеющие быть в предстоящей седмице преждеосвященной литургии; а служить, бывает, до крайности необходимо. Например, в таких городах, как наш Г.., где каждый поступок священника обсуживают очень строго, как, конечно, и должно быть. Так можно ли, не вводя никого в грех, совершить преждеосвященную литургию на запасных дарах, или на указанных частицах св. агнца в том случае, когда священник, забывши заготовить агнцы, вспомнит об этом во время совершения литургии, или даже во время самого причащения священником св. Таин, как с одним и случилось?

Ни на то, ни на другое предположение вопрошающего согласиться нельзя; потому что в таком случае невозможно точное выполнение чина преждеосвященной литургии. Там, между прочим, говорится, что когда приспеет время священнослужащим приобщаться св. Таин, то священник снимает воздух со священных даров и раздробляет святого агнца точно так же, как и на литургии св. Иоанна Златоустого и св. Василия Великого, влагает частицу в потир и проч.⁸⁴ Как же все это может быть выполнено, если допустить возможным то или другое предположение? Скажет кто-нибудь, что мы, говоря таким образом, строго держимся буквы устава церковного. Да как же и быть? Если допустить возможность отступления от устава в чем-либо одном, совершенно определенном, то почему же не допустить подобного отступления и в другом случае? То, несомненно, и мы веруем, что в каждой части – до малейшей частицы – предложенного хлеба и вина не какая-либо отдельная часть тела и крови Господней, но тело Христово всегда целое, и во всех частях единое, и в каждой части до малейшей частицы присутствует весь Христос по существу Своему, то есть с душею и божеством, или совершенный Бог и совершенный человек⁸⁵. Следовательно, и в каждой частице, приготовленной для напутствования больных, и в тех двух частях святого агнца, которые предполагаются возможными, в случае крайности, для совершения преждеосвященной литургии, присутствует весь Христос по существу своему; но отступать в сем случае от устава церковного не следует.

4. Во время произношения слов: «Твоя от Твоих», следует ли, подняв чашу и дискос, держать их над престолом, или же возвышать их до трех раз, то поднимая вверх, то опуская вниз над престолом?

Нигде не находим основания тому, чтобы нужно было возвышать чашу и дискос до трех раз над престолом во время произношения слов: «Твоя от Твоих». В служебнике сказано, «сему же глаголемому, диакон отлагает рипиду и преложь руце крестообразне и подъем святый дискос и святый потир и поклонится умиленне». Да и самое знаменование сего возношения показывает, что оно должно быть одиночное, а не троекратное; потому что оное совершается по примеру как древних, ветхозаветных священников, приносивших кровавые жертвы⁸⁶, так и по примеру самого Иисуса Христа, который, как говорит святой Василий Великий в своей литургии, «прияв хлеб на святые и пречистые Свои руки, показал Тебе Богу и Отцу». А потому диакон (или священник), «преложив руки крестообразно не только потому, чтобы правою рукою вознесть хлеб, яко первую часть состава тайны, а левою чашу с растворением, как последствующую хлебу, но и наипаче дли того, дабы крестообразным рук преложением ознаменовать, что жертва сия приносится Богу, как за все ведомые и неведомые нами Его благодеяния, так наипаче крест и страдания Сына Его, по завещанию самого Спасителя: сие творите в Мое воспоминание»⁸⁷, несколько приподнимает только чашу и дискос над престолом во время произнесения слов: «Твоя от Твоих».

5. Если священник служит без диакона, то по пресуществлении святых даров произносить аминь один ли раз, или три раза?

Троекратное произношение диаконом слова аминь в этом случае имеет непосредственное отношение к тому священнодействию, которое только что совершено. Архиерей или священник, так сказать, по возбуждению диакона, знаменует трижды святые дары, благословляя, с произношением известных слов, сначала хлеб, потом чашу, а за тем обоя. Посему троекратное аминь служит выражением веры, что, как хлеб и вино в отдельности, так и обоя в совокупности, наитием и действием Святого Духа, чрез призывание архиерейское или иерейское в словесех Богу Отцу молитвенных: сотвори убо хлеб сей честное тело Христа Твоего, и еже с Чаши сей честную кровь, Христа Твоего, преложив Духом Твоим Святым⁸⁸, преложены в истинное Тело и истинную Кровь Христову. Поэтому и священник, служащий без диакона, обязан свидетельствовать сию веру по чиноположению церковному.

Сотворивши ангельский, духовный мир и мир вещественный, Господь благоволил создать существо, которое бы соединяло эти два мира и состояло из вещества и духа, т. е. человека, состоящего из души и тела. Сотворение человека, по повествованию Священного писания, происходило с особенной торжественностью. Сперва происходил совет триипостасного Божества о сотворении человека: сотворим человека по образу нашему и по подобию (Быт.1:26); потом Бог создал человека, взяв прах от земли, вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек живым существом (Быт.2:7), и, наконец, жену из ребра мужа (Быт.2:18–22). Конечно, творение сие совершилось силою мыслей и желаний всемогущего Божества, но Священное писание для удобства нашего понятия, облекло всё это человекообразными действиями. В творении человека мы можем видеть превосходство его в кругу всех тварей и особенное назначение человека. Блаженный Феодорит об этом рассуждает так: «мы не говорим, будто Божество имеет руки или нуждается в каком-либо совете и предварительном размышлении, но утверждаем, что каждое из таких выражений (Священ. Писания) показывает только большее, чем о других тварях, попечение Божье о человеке».⁸⁹

Итак, человек состоит из двух разнородных частей: вещественного тела, созданного Богом из земли и невещественной души, которую Бог сообщил непосредственным Своим дуновением. Телом своим человек заканчивает мир вещественный, душою своею начинает мир духовный, ангельский – и таким образом в составе всего творения служит звеном, соединяющим эти два разнородных мира. Как член вещественного мира, человек живет подобно всем бессловесным животным: питается, дышит, поддерживается произведениями видимой природы, воспроизводит от себя потомство и т.п.; как член мира духовного, человек, подобно ангелам, имеет понятия о невещественных предметах, создает свои обязанности, верит в непостижимое Божество, свободно исполняет Его волю и т. п. То, что мы говорим о человеке, одинаково относится как к мужчине, так и к женщине. Сотворение жены из ребра мужа нисколько не свидетельствует о меньшем достоинстве природы женщины сравнительно с мужчиной, напротив, происхождение женщины от мужа доказывает в ней одинаковую природу с мужчиной, естественную неразрывную связь того и другого пола. Первый человек Адам, увидев перед собою лишь только созданную жену Еву, сказал о ней: это кость от костей моих и плоть от плоти моей ... Потому оставит человек отца своего и матерь и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть (Быт.2:23–24). Стало быть, народное поверье, будто женщина наделена Творцом меньшими дарами, чем мужчина, прямо противоречит слову Божью и есть поверье несправедливое.

Человек, состоя из вещества и духа или из тела и души, чувствует себя совершенно единичным: ту и другую часть Бог соединил в одну личность, соединил их сочувствием друг к другу и положил между ними связь существенную и неразрывную. Каким образом душа в человеке соединена с телом – это тайна для нас неразгаданная. Человек тогда только есть целое существо и полный человек, когда он состоит из двух частей, из души и тела, потому что из этих двух частей, а не иначе, Богу угодно было сотворить человека. Без души, с одним телом, человек не есть человек, а труп, обреченный на гниение; равно и без тела, при одной душе, человек не есть полный человек, потому что душа без тела лишается своего естественного орудия, не может ни жить, ни действовать в здешнем мире⁹⁰, и есть то же, что художник без инструмента, сила без действия, огонь без сгораемого вещества. Блаженный Августин говорит: «человек не есть одно тело или одна душа, но состоит из души и тела». В том же смысле учили и другие св. отцы церкви, когда говорили, что «жизнь человека есть не иное что, как соединение души с телом, а смерть разлучение души от тела⁹¹. Смерть, неизбежная для человека в настоящем его состоянии, разлучает душу с телом только на время; но эта временная разлука, по особым причинам, стала необходимою для их вторичного и вечного соединения.

Несмотря на тесное соединение духа и вещества в одном человеке, каждая из этих частей человеческого состава сохранила свои особые естественные свойства. Так, душа человеческая есть дух, во всем подобный ангелам, хотя и низший сравнительно с ними; она невидима, бессмертна, одарена умом, свободою и всеми способностями, свойственными богоподобному духу. Если праведная душа изображается иногда на иконах в виде младенца, то это допущено лишь для наглядного изображения ее невинности и непорочности, но не такова она в действительности: невидимого и невещественного изобразить на иконе невозможно. Тело человеческое есть сложное вещество, во всем подобное прочим тварям здешнего мира, хотя, сравнительно с ними, и гораздо совершеннейшим образом устроенное: взятое от вещества, оно от вещества рождается, веществом питается, веществом живет, веществом возрастает и в вещество возвращается: возвратится прах (т.е. тело человеческое) в землю, чем он и был, сказано в Священном писании, а дух возвратится к Богу ,который дал его (Еккл.12:7).

Первобытный человек был самым совершеннейшим созданием Божьим на Земле. В человеке было полное единство духа и вещества: душа и тело в нем не противоречили друг другу, действовали совокупно и не вносили мук в двойственное существо человека. Тело человека было совершеннейшим орудием совершеннейшей души. Соединив в себе вещество и дух, человек составил и звено в цепи творений, стал узлом, связующим два разнородных мира, через него открылись взаимные сообщения между ангелами и тварями вещественными: при посредстве человека могут действовать в здешнем мире небесные силы, и при его посредстве твари здешнего мира могут пользоваться благодеяниями небесных сил. Первобытный человек был окружен со всех сторон любимыми, взаимно любящими и послушными тварями, внутри себя он постоянно носил неистощимые утешения Святого Духа, и таким образом непрерывно наслаждался таким блаженством, какое только вместить был в состоянии.

Образ и подобие Божье заключаются в человеческой душе, которая, подобно Богу, невещественна, бессмертна, разумна, свободна, способна к добру и святости и одарена другими свойствами, приближающими ее до подобия Божественному существу. Бог поставил человека в вещественном мире видимым Своим представителем, и он, олицетворяющий Божественную любовь, должен был относиться ко всем тварям вообще и к каждой порознь с богоподобной мудростью, с богоподобной добротою, с богоподобной любовью. Человек, просвещаемый Богом н руководимый небесными силами, должен был изучать великие тайны творения и устройства мира, и, по мере умножения собственной мудрости, устроить и умножать благополучие тварей, над которыми он получил богоподобную власть; а вместе с умножением благополучия тварей человек предназначен был раскрывать в своем добром сердце большую и большую приемлемость к собственным радостям. Первобытный человек не имел таких нужд, для удовлетворения которых требовались бы какие-либо страдания тварей – его нужды были просты и близки к щедрой природе: тело не нуждалось в одежде и постройках домов; пища была назначена человеку растительная, а не животная (Быт.1:29–30), – злые нужды образовал сам в себе человек, когда согрешил. Всеобщему благополучию не предвиделось ни конца, ни меры, тем более что от первобытных людей должно было произойти многочисленное человеческое общество, которое соединенными силами совершенствовало бы свои богоподобные дары и умножало бы до бесконечности блаженство как собственное, так и всех созданий. Но последнему не суждено было сбыться. Первобытные муж и жена согрешили, и все пропало: от них действительно произошло потомство, но потомство злое, которое стало мучить друг друга, мучить подвластные ему твари и само мучиться.

Братья! Мы те самые потомки первобытных людей, которые своими злыми поступками отягощают себя и других, сами несчастны и делаем несчастным все нас окружающее. Злу всегда сопутствуют несчастия; не будь зла, не было бы и несчастий. И зло мы делаем не по принуждению, а добровольно – стало быть, век наши несчастья зависят от нас. Правда, в обществе злых и несправедливых людей и добродетель бывает часто несчастной, но это только так нам кажется, но не так в действительности. Подвиги добра тяжелы и невыносимы только для человека, который не думает о будущей жизни, но эти же самые подвиги легки и приятны, коль скоро мы имеем в виду божественные обетования и надеемся на их исполнение. Иго мое благо, и бремя мое легко, сказал Иисус Христос о спасительной добродетели (Мф.11:30). Аминь.

Священник Петр Красовский

Первый отдел Послания апостола Павла к Евреям составляет изображение ходатайственного служения Иисуса Христа. Переходом же от ходатайственного к первосвященническому служению Иисуса Христа служит у апостола краткое увещевание читателей к твердости в вере и надежде на Христа. Потом, выходя из понятия, лежащего в основании всякого священства и требований от истинного священства, апостол показывает, что Христос есть истинный первосвященник человечества. Но так как это важное и таинственное учение о священстве Христовом может быть надлежаще понимаемо и усвояемо просвещённым верою разумом и утвержденным в христианской жизни сердцем, то он снова увещевает своих читателей к твердости в вере, представляя им ужасные следствия отпадения от веры; указывая же на пример великого их праотца, Авраама, он возбуждает их к несокрушимой твердости в христианской надежде. Изложение же учения о первосвященническом служении Христовом связывается затем со словами псалмопевца: клялся Господь и не раскается: Ты священник вовек по чину Мелхиседека (Пс.109:4). Изъяснив подробно этот текст, апостол из сказанного выводит преимущество священства Христова пред ветхозаветным священством. Мы имеем здесь важнейший и вместе труднейший отдел всего послания. Священство Христово – собственно, главный пункт, около которого движется все послание.

Понятие о священстве. Христос есть первосвященник по чину Мелхиседека. (4:14–5:10).

Ст. 14. Уже выше (2:17 и 3:1) апостол начал говорить о священстве Христовом, но там он говорил и только мимоходом, имея в виду первее всего сравнение Иисуса Христа с Моисеем. Потом он к этому присоединил увещевание 3:7–4:13. Здесь же он снова словом убо берется за прерванную нить: Итак, имея Первосвященника великого, прошедшего небеса, Иисуса Сына Божия, будем твердо держаться исповедания нашего. Слова: Первосвященника великого нельзя понимать в том смысле, как бы ими обоими выражалось понятие собственно первосвященника, но слово великий служит к означению возвышенности. Эта же возвышенность нашего первосвященника является в том, что он «прошел небеса». Как земные первосвященники чрез земное святилище проходили в святое святых к ковчегу завета, так Христос чрез небеса пришел в непосредственную близость к Богу (ср. ниже 7:26, 9:11 и далее). В основании выражения небеса лежит понятие о множестве небес или небесных стран. Ап. Павел во 2Кор.12:2. говорит о третьем небе, и за ними древние богословы различают небо воздушное, звездное и эмпирейское; раввины насчитывают даже семь небес. Исповедание здесь опять нужно принимать, как и в 3:1, в смысле веры.

Ст. 15. Здесь представляется основание предложенного в предшествующем стихе увещевания, твердо держаться исповедания: Ибо мы имеем не такого первосвященника, который не может сострадать нам в немощах наших, но Который, подобно нам, искушен во всем, кроме греха. Апостол этим высказывает, что высота этого первосвященника, который прошел чрез все небеса и есть Сын Божий, не может устрашать нас, держаться веры в него; потому что он, хотя и превозвышен, но вместе с тем прошел все слабости и все бедствия рода человеческого; следовательно, он будет милостив к вам (ср. 2:17–18). Уже пророк Исайя назвал Мессию (53:3) человеком, знакомым с болезнями. К словам подобно нужно присовокупить нам: Он испытан и искушен во всем, в чем мы должны быть испытаны и искушены; только Он устоял в искушениях, вышел из них чистым и непорочным (разве греха) ср. 7:26, 2Кор.5:21; Ин.3:5.

Ст. 16. Так как Иисус Христос в отношении к людям первосвященник милосердый и сострадательный (ср.2:17), а в отношении к Богу чистый и непорочный, то мы можем и должны приступать с радостным дерзновением чрез Него к божественному престолу благодати, чтобы получать оттуда во всякое время благодать и милость: Посему да приступаем с дерзновением к престолу благодати, чтобы получить милость и обрести благодать для благовременной помощи. Глагол приступать часто употребляется в этом послании (ср.7:25, 10:1, 22:11, 16:12, 18:22) и соответствует выражению «приступать к Богу с жертвою». В выражении престол благодати заключается, конечно, указание на кивот завета, к которому, как главному месту божественного присутствия и откровения, первосвященник как представитель всего народа, приступал однажды в году, чтобы очистить жертвою грехи всего народа. Христос же, как вечный первосвященник, всегда сидит одесную этого престола благодати (8:1, 12:2) и приносит всегда за нас свою крестную жертву небесному Отцу. С этою же крестною жертвою, которая у нас совершается в святейшем таинстве Евхаристии, и мы можем и должны чрез Него приближаться к престолу божественной благодати и этим во всякое время, когда есть нужда (а когда не бывает такой нужды?), искать и обретать благодать и милость. Милость относится больше к прощению грехов и освобождению от страданий; благодать же к сообщению высших благодатных даров.

5:1 и далее. С самого начала своего рассуждения о первосвященстве Христовом, апостол представляет своим читателям главное понятие, лежащее в основании всякого священства. Священник, по своей идее, должен быть посредником между Богом и людьми; в отношении к Богу, он должен очищать людей от грехов, освящать п приносить Богу жертвы людей: в отношении же к людям, он должен раздавать им сообщаемую ему от Бога благодать, и таким образом, освящать людей. Священник составляет, таким образом, живой посредствующий член между Богом и людьми; он есть проводник, посредством которого снизу вверх текут молитвы и жертвы людские, а сверху вниз благодать и дары Божии. Но будучи таким посредствующим членом, священник, с одной стороны, должен находиться в органической связи с обществом людей, должен быть членом общества; а с другой ему необходимо быть выше общества. Ибо, чтобы быть носителем и проводником божественной благодати, он должен быть призван и поставлен от самого Бога. Священник не есть произведение общества, потому что общество в произведениях своих не может стать выше себя. Священство также не может быть сообщаемо от общества, потому что общество не может дать того, чего само не имеет и что сообщает только Бог. В этом смысле и говорит апостол: Ибо всякий бо первосвященник, из человеков избираемый, для человеков поставляется на служение Богу, чтобы приносить дары и жертвы за грехи, могущий снисходить невежествующим и заблуждающим, потому что и сам обложен немощью, и посему он должен как за народ, так и за себя приносить жертвы о грехах. Словом бо приведенное здесь соединяется со сказанным в 15 стихе предшествующей главы. Там апостол сказал, что первосвященник наш, Христос, может сострадать нам, поскольку Он сам, как человек, испытал на себе все человеческие бедствия. А что Христос, чтобы быть нашим первосвященником, долженствовал быть человеком и во всем, исключая греха, подобным нам, апостол выводит здесь из идеи священства, как выше 2:14 и далее из идеи посредничества. Причастие приемлем принадлежит не подлежащему: «всякий первосвященник, из человеков избираемый», но есть сказуемое, и, заключая в себе главную мысль, по смыслу, с последующим предложением: «для человеков поставляется», должно стоять в соподчинении. Поэтому справедливо переводят некоторые этот стих так: «Ибо всякий первосвященник избирается из людей, и для людей поставляется». Апостол в этих словах указывает первое требование от законного священства: первосвященник должен быть, с одной стороны, членом человечества, а с другой стороны, возвышаться над человечеством, так как он должен быть посредником между Богом и людьми. На служение к Богу здесь значит также, как и выше 2:17: «в отношении к Богу, по делам, относящимся к Богу». Священник должен примирять людей с Богом, и таким образом восстанавливать нарушенную грехом связь человечества с Богом. Это же происходит только посредством жертвы. Поэтому: приносить дары и проч. Дар значит, собственно, бескровную, а слово жертва – кровавую жертву. Если мы будем принимать здесь слово дар в собственном его значении, тогда за грехи нужно относить только к слову жертвы, потому что за грехи не приносимы были никакие бескровные жертвы. Но так как дар у LХХ употребляется в смысле кровавой жертвы (ср. Быт.4:4; Лев.1:2–3, 1:10), то мы принимаем здесь лучше всего целое выражение дары и жертвы за наименование жертвы вообще, и о грехах относим к целому предложению. Священство, жертва и жертвы– соотносительные понятия. Идея, лежащая в основании этики понятий, есть идея приближения к Богу, посредничества. Если бы человек первоначально не пал, то не было бы для него нужды ни в какой внешней жертве и ни в каком священнике; он был бы сам священником и вместе жертвою, отдавая Богу каждое мгновение своего бытия. Но как человек не захотел приносить этой самой жертвы Богу, и таким образом нарушилась связь с Богом, то потребовался посредник, и именно постановленный Богом: чтобы восстановить эту связь, потребовалось средство для восстановления этой связи, и именно установленное Богом, чтобы оно примиряло людей, освящало и заменяло ту саможертву: которую человек после падения не мог уже непорочно приносить Богу. И таким посредником в Ветхом Завете быль первосвященник, таким средством для восстановления связи была установленная Богом жертва.

Ст.2. Слова могущий снисходить (слав. спострадати могий) непосредственно соединяются с предшествующим предложением, служа объяснением словам чтобы приносить дары: всякий первосвященник поставлен с целью приносить жертвы, и тем пригоднее он будет к этой цели, когда сам со всех сторон будет обложен немощью и будет иметь тогда сострадание к слабостям других. Апостол присовокупляет эту черту для того, чтобы тотчас применить ее ко Христу (ст. 7), как он выше указал уже на это (2:17 и далее). Он хочет этим наперед устранить претыкание, для некоторых заключающееся в страданиях и крестной смерти Христовой. Слово спострадати этимологически значит страдать умеренно, по мере. Это слово образовалось в философских школах, особенно в перипатетической. В противоположность стоической бесстрастности Аристотель везде рекомендовал умеренность. Мудрый, говорил он, не должен быть ни бесстрастным, ни легко поддаваться чувству, но должен во всем держаться середины. Отсюда и слово спострадати употреблялось в значении умеренности всякого чувства, например, гнева, печали, гордости, и в этом значении оно должно быть принимаемо и здесь, так что оно значить умерять чувство негодования, т.е. оказывать снисхождение. Под невежествующими и заблуждающими некоторые разумели вообще грешников безотносительно к тому, грешили ли они по заблуждению или по злобе. Конечно, нужно признать, что на языке Св. Писания заблуждение и грех соотносительные понятия: в основании всякого греха лежит заблуждение, если и не теоретическое, то практическое. Другие толкователи думают, что грешники называются здесь более мягким названием «невежествующих и заблуждающих» приспособительно к слову «снисходить», как читаем в русском переводе, потому что снисходительный понимает грех с той его стороны, которая является в менее ярком свете. Но лучше всего, конечно, принимать здесь эти выражения в первоначальном их значении. Ибо, по закону, только тот мог быть очищаем жертвою от вины и наказания, кто действовал против заповеди Божьей, хотя и достойно наказания, но по неведению и заблуждению; напротив, согрешавшие «дерзкою рукою», т. е. умышленно, наказывались смертью, как возмутители против Бога (ср. Чис.15:22–31). Великая жертва о грехе, которую первосвященник приносить один раз в году, касалась именно тех проступков, которые совершаемы были в течение прорекшего года, и не были очищены особенными жертвами, так как не сознавались ясно, как грехи, требующие очищения. Ср. Лев.4:13 и др. гл. 16. и ниже 9:7, где Апостол называет эти грехи невежествия, т.е. грехами неведения. Немощью обложен (ср. Деян.28:20) – чисто греческая конструкция. Выражение это употребляется обыкновенно об одежде, обхватывающей тело. Итак: первосвященник тем более может оказать снисхождения, так как он и сам со всех сторон обложен слабостями, как бы одеждою. Со словами 3-го стиха: как за народ и проч., нужно сравнить Лев.4, где постановляется, чтобы в великий день очищения первосвященник приносил тельца сначала за грехи свои и своего дома, а потом за грехи народа. Далее ср. Лев.9:7. и др. и гл. 16 ниже 7:27, апостол снова возвращается к этому.

Ст.4. Здесь указывается второе требование от законного первосвященника: И никто сам собою не приемлет этой чести, но призываемый Богом, как и Аарон. Следовательно, недостаточно, по словам апостола, чтобы первосвященник избираем был из людей и поставляем для людей, но призвание и поставление его должно происходить также от Бога. Так как священник должен быть носителем и раздаятелем божественной благодати, то он должен быть поставлен от Бога, получать свое назначение от Бога, другими словами: его священство должно быть таинством. Ибо от одного Бога зависит только, кого сделать раздаятелем Его благодати. Посему это предложение союзом «и» соединено с ст. 1 и соподчинено ему. Приемлет составляет здесь противоположение ст.1. приемлем: первосвященник приемлем, избирается из людей, и не сам собою … приемлет, т.е. самовольно, это достоинство (ср. Ин.3:27). Выражение честь означает не собственно «честь», а «достоинство», и именно здесь первосвященническое достоинство. К словам призываемый Богом нужно прибавить из предшествующего: приемлет этой чести. Аарон первоначально Самим Богом поставлен первосвященником (Исх.28:1–29:4 и др., Лев.8:1; Чис.3:10), а потом после восстания Корея и его сообщников чудесным образом подтвержден был Богом в этом достоинстве (ср. Чис.16:18).

Ст.5 и далее. Теперь апостол применяет прежде сказанное вообще о первосвященстве к Иисусу Христу. Но так как он уже выше (2:14 и далее) указал, что первое требование, именно, что первосвященник должен быть избираем из людей, т.е. быть человеком (ст.1), исполнено во Христе, то она здесь тотчас переходит ко второму (ст.4) требованию, говоря: Так и Христос не Сам Себе присвоил славу быть первосвященником, но Тот, Кто сказал Ему: Ты Сын Мой, Я ныне родил Тебя; как и в другом месте говорит: Ты священник вовек по чину Мелхиседека. Слово прославить часто употребляется, особенно у евангелиста Иоана, когда говорится о прославлении Христа у Отца, начавшемся с Его воскресением. Так и здесь. Но с прославлением человеческой природы Христа началось вместе с тем как царство его, так и первосвященство. Ибо тогда Христос с принесенною им крестною жертвою вошел в небесное святилище, и сидя одесную истинного престола благодати, постоянно приносит эту жертву Своему небесному Отцу. Здесь, на земле в своей страждущей человеческой природе, он был больше жертвою, агнцем, взявшим на себя грехи мира и закланным; там же, в своей прославленной человеческой природе, Он есть вечный первосвященник, ходатайствующий пред своим Отцом за свой народ, за верующих; поэтому п употреблено выражение быть первосвященником (ср. 7:27–8:11 и далее, 10:12). Место: есть сын Мой и прочее, из Пс.2:7. уже объяснено выше (1:5). Там показано, что слово днесь нужно относить, согласно с Деян.13:33, к периоду прославления Иисуса Христа. Бог Отец торжественно, пред всем миром, прославил Его воскресением и поставил Его, Богочеловека Христа, царем над всем миром. Ст. 6. Второе изречение заимствовано из Пс.109:4. Мессианское значение этого псалма уже выше показано (1:13). Так как апостол ниже, в гл.7, сам объясняет богатое содержание этого изречения, то мы здесь ничего не будем о нем говорить. По чину соответствует выражению «по образу», поэтому ниже (7:15) употреблено вместо этого по подобию.

Ст. 7 и др. А что Христос не сам присвоил себе первосвященство, но получил оное от Бога, подтверждается здесь указанием на то, что Он во время своей жизни всегда находился в послушании к Отцу, и этим послушанием заслужил себе свое прославление и с этим первосвященство для верующих. Но вместе с тем здесь восполняется намеченное выше 4:15 и 5:2. – Он, иже во дни плоти Своей, с сильным воплем и со слезами принес молитвы и моления Могущему спасти Его от смерти; и услышан был за Свое благоговение; хотя Он и Сын, однако страданиями навык послушанию, и, совершившись, сделался для всех послушных Ему виновником спасения вечного, быв наречен от Бога Первосвященником по чину Мелхиседека. Главная мысль заключается в словах: навык послушанию (ст. 8), откуда за тем, как следствие, вытекает ст. 9. В предшествующих предложениях излагается то, что исторически предшествовало этому навыку, и таким образом только как введение. Местоимение иже относится к слову Христос ст. 5, а «дни плоти Своей» означают время земной Его жизни. Апостол называет это время «днями плоти», чтобы указать этим выражением на важность и действительность страданий Христовых. Кроме того, это определение времени относится к главному предложению навык послушанию, а не к причастиям принес и услышан. Слово «молитвы» означает собственно масличную ветвь, которую держит в руке просящий защиты и помощи, чтобы дать заметить в себе просителя; а потом вообще значит «смиренную просьбу». Моления и молитвы понимаются здесь в смысле жертвы, которую Христос принес своему небесному Отцу, и принес притом, сказано, с воплем крепким и со слезами. Некоторые относят эти слова к воплю Христа на кресте: Боже, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил и в руце Твои предаю дух Мой (Мф.27:46). Но, как видно из слов к могущему спасти Его, этим апостол хочет указать на молитву и подвиг Христа в Гефсимании, где Христос сказал: Авва, Отче! всё возможно Тебе, и троекратно молился, чтобы чаша страданий прошла мимо Него (Мк.14:36; Мф.26:36 и далее). Правда, евангелисты не упоминают о слезах, но мы можем справедливо предполагать, что Спаситель наш, плакавший при других случаях, например, при смерти Лазаря, проливал слезы и здесь среди самых горьких душевных страданий, когда божественная в Нем природа предоставила человеческой полную борьбу. В Евангелии от Матфея (26:37) говорится: начал скорбеть и тосковать. Само собою понятен крепкий вопль при таком сильном душевном потрясении; у Господа Иисуса такой вопль возможен был в то время, когда Он упал на лицо свое молясь. Не невероятно также, как думают некоторые, что апостолу при этом предносились слова Псалма 21:25: егда воззвах к Нему, услыша мя. Эти моления и молитвы, как видно из слов: спасти Его от смерти, были об освобождении Его от смерти. Но как же можно было тотчас сказать, что Христос был услышан? Разве Он остался свободным от смерти? Молитва Христа, чтобы прошла мимо Него чаша страданий, не исполнилась в том смысле, чтобы Он избавлен был от смерти, но исполнилась же в том смысле, что воскресением избавлен был из смерти, что, следовательно, смерть действительно коснулась Его только мимоходом (ср. Деян.2:24). Выражение от благоговения – значит «за благоговение, pro sua reverentia, как переводится в Вульгате. Христос был услышан небесным Отцом «за свое благоговение», т.е. за свою смиренную преданность воле своего небесного Отца, Которому он молился: «Отче, да будет не Моя воля, но Твоя». Ст. 8. В словах: аще и Сын бяше выражается та достойная удивления мысль, что Христос, хотя и Сын Божий, долженствовал научиться и притом посредством страданий. Но как же о Христе можно сказать, что он научился послушанию, так как Он, и как человек знал все, что может знать какое бы то ни было творение? Ответ заключается в словах: от сих я же пострадал: в своих страданиях Христос практически совершил послушание, так сказать, до конца прошел школу послушания. Навык нужно понимать здесь не в том значении, чтобы «усвоить себе что-нибудь новое», а в смысле: «посредством практического упражнения глубже напечатлеть известное уже». Ст. 9 и др. Этот стих заключает в себе следствие содержащегося в предыдущем главном предложении. Своим послушанием Христос и по своей человеческой природе совершившись как человек, пришел к своей цели, своему совершенству, для которого человек первоначально вообще создан был Богом (ср. 2:10). Совершившись, таким образом, Христос сделался для нас виновником (ср. выше 2:10) нашего спасения. В ст. 10 апостол снова возвращается к приведенному из псалма тексту. Христос, совершившись в страданиях чрез послушание, сделался виновником спасения для всех верующих в Него, и поэтому еще в ветхом завете предвозвещен от Бога как первосвященник, и именно как первосвященник по чину Мелхиседека.

X.О.

6) «Обращаясь к предстоящим и преподавая «мир всем», одни священники благословляют при сем рукою, другие ограничиваются только поклоном. Недоразумевающий принадлежит к числу последних, и потому, что так действовать научен первоначально, и потому, что старался наблюдать и видел в большинстве пастырей (своей местности) такой образ служения; употребляемое же первыми благословение в указанном случае, по мнению недоумевающего, есть дело произвольное, не имеющее основания».

Высказав свое недоразумение н показав образ своих действий в семь случае, недоразумевающий приводит и основания такому образу своих действий. «Раскроем, говорит он, Евангелие. Иисус стал посреди учеников своих, и сказал им: мир вам (Лк.24:36). Здесь не сказано, чтобы Иисус Христос с приветствием своим ученикам соединял благословение. И ученикам своим заповедал Он, говоря: входя в дом, приветствуйте его, говоря: мир дому сему» (Мф.10:12). Здесь также не видно, чтобы к приветствию, какое делать повелел Иисус Христос ученикам при входе в дом, нужно было присоединять еще благословение. Между тем Господь вывел вон из города учеников своих до Вифании и, подняв руки Свои, благословил их. И, когда благословлял их, стал отдаляться от них и возноситься на небо (Лк.24:50–51) Здесь говорится единственно о благословении учеников Иисусом Христом, но какие были произнесены при этом слова, и было ли что говорено, из текста не видно.

Из сличения приведенных мест, также из слов: Он взял пять хлебов и две рыбы, воззрев на небо, благословил и преломил (Мк.6:41), и еще: Иисус взял хлеб и, благословив, преломил (Мф.26:26), можем заключать, что благословение было действие отдельное и высшее, нежели приветствие: «мир вам», что благословение Иисуса Христа имело силу освящающую и чудодействующую, чего нельзя сказать о преподании мира, хотя и обещано апостолам, что с преподанием мира известному дому, смотря по его достоинству, или почиет на нем мир их, или к ним возвратится. Следуя примеру Иисуса Христа и апостолов, и современные нам пастыри, входя в дом, приветствуют живущих в нем словами «мир вам, мир дому сему», что равносильно и заменяется нередко словами: «здравствуйте», «доброго желаю вам здоровья» и подобными благожеланиями. При общем приветствии всех домохозяев и домочадцев не преподает им, однако, пастырь и общее благословение, но желающие оное получить подходят каждый поодиночке; иногда получают благословение все члены семейства до одного, иногда же только некоторые, а иногда и никто не изъявляет желания подойти к благословению, между тем приветствие, сказанное вначале священником, относится ко всем вообще, независимо от того, получает ли кто благословение или нет. Очевидно, что приветствие и благословение – два действия совершенно различные, и сливать их в одно нет нужды.

Обратимся ли к служебнику, требнику и вообще к богослужебным книгам, видим только слова: иерей или священник: мир всем, но никакого намека не находим на то, чтобы при этом нужно было благословлять предстоящих. Между тем во многих случаях повелевается благословлять. Так на литургии, пред началом оной, священник, знаменуя диакона, глаголет: благословен Бог наш...; благословляет святый вход, благословляя время трисвятого, назнаменует диакона, знаменует его пред чтением Евангелия; благословляет хлеб и вино, моля Господа о пресуществлении их в честное Тело Христово и честную Кровь Христову; благословляет также теплоту, еще священник благословляет людей, приглашая возгласно: спаси Боже люди Твоя, и благослови достояние Твое. Не говорится, правда, в служебнике, что должно благословлять народ при произнесении слов на литургии: благодать Господа нашего Иисуса Христа..., и да будут милости..., благословение Господне на вас того благодатью... Но благословение, при этих словах преподаваемое, есть обычай по-видимому общий и повсеместный, касательно же благословения при произнесении слов: «мир всем», указания мы не нашли ни в каких объяснениях обрядов церковных, сколько бы нам не пришлось читать таких сочинений.

Мы согласны, что в Типиконе и служебнике не сказано, что возглас «мир всем» должен сопровождаться благословением, совершаемым рукою. Но если обратим внимание на смысл выражения «мир всем», то увидим, что в некоторых случаях сей возглас должен сопровождаться благословением, а в других нет.

Выражение «мир всем», которое ведет свое начало в Церкви Христовой при общественном богослужении от примера самого Спасителя, приветствовавшего сими словами своих учеников, по воскресении из мертвых (Ин.20:19–21 и 20:26), имеет два различных значения. Так, входя во внутренний смысл церковного богослужения, можно заметить, что иногда это выражение или этот возглас служит только напоминанием о том, что присутствующие в храме должны сохранять особенную тишину, оставив свои внутренние и внешние молитвы, и сосредоточить все внимание на том, что предстоит им выслушать в предстоящем чтении или священнодействии. В других же случаях как общественного, так и частного богослужения возглас священника «мир всем» имеет другое значение: сим означается раздача особенных благодеяний, распространенных на род человеческий с пришествием Христа Спасителя мира⁹².

Сообразно такому пониманию сего священнодействия, укажем, когда с произнесением «мир всем» должно быть совершаемо и самое благословение рукою.

Так, в пособии к изучению устава Богослужения Православной Церкви⁹³, между прочим, читаем следующее: после «Свете тихий» диакон приглашает предстоящих к благоговейному слушанию прокимена, произнося «вонмем». Иерей преподает «мир всем». Диакон как бы водворяет тишину, говоря: «премудрость, вонмем». Чтец, сотворив поклон, стоя среди храма, сказывает прокимен, и певцы поют стихи. Чтец же имеет согбенны руки при персях (Типик, гл. 2), выражая тем благоговение к тому, что будет читать. При чтении прокимена, который на вечерни возвещает о Христе Спасителе, священник, носящий образ Христа и вселяющий к Нему в предстоящих благоговение, обращается лицом к западу, то есть к народу, согбенны имея руки, стоит, ожидая исполнения прокимена. Этим священник изображает, что Господь, пришедши на землю и потом вознесшийся на небеса, взирает на верующих, на их дела и есть с ними до скончания века (Служеб. послед. вечерни и Нов. Скр. ч.2, гл.1, §23). И так, священник преподает в сем случае благословение (благословляет) и благословляет в образе того, что Спаситель преподал благословение своим ученикам, возносясь от земли на небо.

Далее⁹⁴ читаем: за ектенией «исполним вечернюю молитву», после возгласа священник преподает «мир всем». Так бывает и на литургии после этой ектении. Священник, таким образом, приветствует стоящих в храме тем благом, которое они испрашивали у Господа в ектении (вечера мирна, Ангела мирна, мира мирови, прочее время живота нашего в мире и покаянии скончати, христианской кончины живота нашего мирны просим). Служитель Церкви преподает дар сей, но заповеди Господа, Который оставил нам мир Свой (Ин.14:27) и повелел приветствовать миром всех ищущих мира и счастия во Христе.

Затем, на стр. 354, сказано: после пения «Трисвятого» верующие приготовляются к слушанию Св. Писания, и во-первых, Апостола. Диакон говорит «вонмем», т. е. будем внимательны к наступающему чтению и пению, к прокимену перед Апостолом. Священник говорит народу: «мир всем», чтец ответствует ему от лица всех: «и духови твоему» и т.д. То же самое сказано и о чтении Евангелия. Священник, обратясь к народу, говорит: «Премудрость, прости, услышим Святого Евангелия», потом: «мир всем» (стр. 359). Следовательно, в этом случае возглас «мир всем» служит только возбуждением внимания к тому, что будет зачитано.

За просительною ектенией во время литургии следует опять возглас «мир всем». При архиерейском служении архиерей с произнесением «мир всем» благословляет обеими руками (Чиновн.).

По прочтении молитвы Господней и после возгласа «яко Твое есть царство…» священник говорит: «мир всем». При архиерейском служении, сказано в Чиновнике, архиерей при сем осеняет обеими руками, крестовидно.

Таким образом, как из понятия о возгласе «мир всем», так из указания архиерейского Чиновника видно, что возглас сей в некоторых случаях сопровождается благословением, а в других случаях он служит только средством к возбуждению внимания в присутствующих во храме к тому, что читается или совершается. А потому нельзя сказать, что преподавание благословения при возгласе «мир всем» есть нечто произвольное, не имеющее основания. Если автор вышеприведенных строк и говорит, что он был обучен такому действию первоначально, то эти слова его мы понимаем так, что он, по всей вероятности, обучаем был священнодействию при архиерейском доме, быть может в присутствии самого архиерея. В таком случае, он не имел права благословлять народ, чему и был научен.

Прот. И. Г.

2. Педагогический Сборник⁹⁶

Этот журнал издается с 1864 года и неизменно ведет дело согласно со своею программою, в состав которой входит: 1. Часть официальная, где печатаются приказы и распоряжения Главного Управления военно-учебных заведений, извлечения из сведений, получаемых Главным Управлением от всех подведомственных ему военно-учебных заведений, как по воспитательной, так и по учебной частям, протоколы педагогического комитета и частных педагогических совещаний всех военно-учебных

заведений. 2. Часть неофициальная, в которой печатаются: отчеты и наблюдения лиц, возвратившихся из-за границы и посещавших там какие-либо учебные заведения, педагогические и дидактические статьи, образцовые уроки по предметам, входящим в курс военно-учебных заведений, переводы целых сочинений о воспитании или выдержки из них по отделам, сообщение сведений о состоянии военных и общеобразовательных училищ за границей, библиографический отдел, где критически рассматриваются важнейшие педагогические и дидактические сочинения как отечественные, так и иностранные, разбираются учебные руководства и все выходящие книги педагогического или дидактического содержания, и специальные сочинения по военным наукам. Такой состав программы ясно говорит, что педагогический сборник имеет частную задачу служить официальным органом для военно-учебных заведений и для них же по преимуществу предлагать исследования, разъяснения тех или других вопросов относительно воспитания и обучения. Самая задача издания и точное выполнение её прямо говорят, что оно не может иметь особенного интереса для сельских пастырей. Впрочем, нельзя сказать, чтобы в

рассматриваемый журнал совсем не входили педагогические статьи, имеющие интерес не для военно-учебных заведений только, но и для всякого русского педагога. Имея в виду эти-то статьи, мы и решились обозреть Педагогический сборник наряду с другими педагогическими журналами.

Таких статей в Педагогическом Сборнике за минувший год, сравнительно с прежними, немного, а таких, которые бы могли иметь интерес для сельских пастырей и какое-нибудь приложение к делу в их воспитательной и учебной практике, еще меньше. Более или менее полезными для них могут быть следующие статьи:

1) Подготовительная школа в Воронеже⁹⁷. В этой статье без всяких прикрас, с полной откровенностью описываются открытие, устройство и состояние такой начальной школы, какой у нас еще не было доселе, и которая, между тем, составляет основу всего дальнейшего правильного учения и воспитания. Для сельских пастырей есть в этой статье особенный интерес, т.к. они всего более нуждаются в подобной же школе для своих детей, прежде определения их в духовное училище или же в гимназию. Известно, что самому сельскому священнику при многосложных и трудных его обязанностях приготовлять своих детей к поступлению в учебное заведение надлежащим образом очень нелегко, а нанимать особого учителя при ограниченности, в некоторых местах даже скудости средств невозможно, везти в город дитя и там поручить его кому-либо из воспитанников средне-учебного заведения ненадежно и малоуспешно, т.к. дитя в той поре, когда воспитанник в классе остается без всякого надзора и руководительства. Что делать? По нашему мнению, всего вернее и надежнее в центре определенной местности открыть такую школу, где бы по известной программе под непосредственным и постоянным надзором кого-либо из самих священников, учил детей надежный учитель, избранный самими родителями из окончивших курс семинарии, не занимавший никакой должности или же состоящий в должности псаломщика. Наем дома, вознаграждение учителя не особенно обременительны для целого округа, во всяком случае гораздо выгоднее чем или наем каждому особого учителя или отправка дитяти в город и содержание его там; рекомендуемый нами способ подготовления детей в какое-либо из заведений имеет и другие очень важные выгоды или возможность для родителей, особенно матерей, часто видеть своих детей и наблюдать за тем, как идет воспитание и обучение их, возможность ближайшего контроля кого-либо из более опытных в педагогическом деле священников за ходом обучения в школе. Дело под руками и без особенных усилий и больших материальных затрат, можно вести его разумно и с пользой для детей. Небезызвестно нам, как часто недовольны бывают учебные заведения той домашней подготовкой детей, с какой являются они в заведения. Они не раз заявляли, что лучше, если бы дети поступали совсем не подготовленными, что им приходится тратить много времени на переучивание, хлопотать о том, чтобы дети забыли все выученное ими до поступления в училище, т.к. прежнее домашнее учение часто положительно мешает делу, парализует, задерживает правильный ход школьного учения. Дети, привыкшие к механическому чтению, медленно приучаются сознательно относиться к читаемому, не имея любознательности, не сознавая потребности понимать читаемое, они не хотят и не умеют предлагать вопросов, и учителю приходится угадывать, где необходимо объяснение, развивать охоту и приучать к сознательному чтению. Дети, приученные к зубрению грамматики, долго не могут сладить с сознательными выводами из наблюдений над языком, потому что мысль их подавляется зазубренными определениями и правилами, и потому отстают от товарищей, не зубривших грамматику, но привыкших наблюдать и думать. Дети, которых занимали дома механическими исчислениями по всем правилам арифметики, долго не могут отрешиться от условных внешних приемов и медленно втягиваются в разумное ее изучение, основанное на самостоятельном мышлении и сознательном отношении к числу. Устранить подобные грустные явления возможно только тогда, когда первоначальное обучение детей будет разумно и согласно с современными дидактическими правилами. Какова же должна быть та подготовительная школа, которая, служа облегчением для родителей, в то же время удовлетворяла бы и тем заведениям, куда определяются дети, т.е. подготовляла бы их разумно. Ответ на этот вопрос дает нам рассматриваемая статья. Вот ее сущность.

Обыкновенно подготовка детей к школе имеет ту цель, чтобы они сдали приемный экзамен по данной программе. Вследствие этого все дело приготовления сводится на механическую выучку уроков. Но период этой выучки оказывается самым бесплодным временем для развития ребенка, в существе дела гораздо более бесплодным, нежели предшествовавший ему период, когда ребенок не учился, а только баловался, т.е. играл. Играя, он так или иначе, правильно или нет (смотря какого рода были игры), все-таки развивался и развивался всесторонне, а механическое книжное учение, представляя слишком резкий и насильственный переход от игры к учению и не соответствуя развитию сил, может только задержать естественный ход развития и даже возбудить отвращение к книге, что и бывает нередко. Правилами здравой педагогики требуется, чтобы подготовка детей к школе имела в виду не только приемный экзамен учебного заведения, не только программу этого экзамена, но правильное всестороннее развитие ребенка, которое бы служило продолжением того развития, какое раньше, в период первого детства, совершалось в игре и посредством игры. Основная цель воспитания остается та же, т.е. всестороннее развитие, но средства изменяются. Сообразно с развитием сил ребенка к игре присоединяются, отнюдь не вытесняя ее, занятия более серьезные, в известной последовательности, так что каждое из них, одно после другого, по силам ребенку, следовательно только возбуждает его к труду, к деятельности, а не тяготит и не отталкивает. Таким образом выходит, что сдача приемного экзамена есть только частная цель, которая достигается гораздо легче, если не забыта цель главная, основная, т.е. постепенное, всестороннее развитие природных сил ребенка. Подготовительная школа поэтому должна, с одной стороны, способствовать развитию и укреплению членов и внешних чувств, предлагая детям такие занятия, которые могли бы правильно упражнять те и другие сообразно с возрастом и состоянием детских сил, с другой стороны, чтобы приступить к толковому книжному чтению, она должна обратить особенное внимание на развитие наблюдательности, способности представления и обобщения, а также слова, устной речи, и потом уже приступать к книжному учению, началом которого полагается обучение чтению и письму.

Сообразно с этой целью, в состав программы подготовительной школы входят следующие предметы: а) объяснение и заучивание молитв при помощи хорового повторения и пения, рассказы из священной истории при помощи рисунков; б) предметные уроки (наглядное обучение) для развития наблюдательности, мышления и живого слова, по Песталоцци и Дистервегу; в) обучение письму и чтению совместно по звуковому способу, примененному к русскому языку, объяснительное чтение; г) наглядная арифметика: изучение чисел от 1 до 100 по Груббе; д) рисование и черчение по Фребелю⁹⁸. Кроме этого, советуются как дело истинно полезное при воспитании: а) гимнастические игры и занятия, иногда сопровождаемые пением, способствующие развитию членов и внешних чувств, ежедневно между сидячими занятиями, в хорошую погоду они могут быть заменяемы прогулками; б) хоровое пение духовное и светское.

Для достижения указанной цели требуется еще, чтобы методы преподавания были наводящие, разговорные и наглядные, отнюдь не излагательные, исключая закон Божий, чтобы характер занятий был семейный, как наиболее соответствующий возрасту учеников; баллов, уроков на дом, наказаний и наград не полагается, так как любовь к труду и порядку должна развиваться в детях сознательно, без насилия и поощрения. Для поддержания в школе семейного характера признается за лучшее поручать обучение в ней преимущественно женщинам.

Возможно ли устроить такую подготовительную школу, и будет ли она по вышеизложенной программе удовлетворительно подготовлять к поступлению в духовное училище или же гимназию?

Возможно, и она будет удовлетворительна. Возможно, т.к. помещение для школы, благоразумный и опытный распорядитель его из окружных священников, способный учитель из окончивших курс семинарии, наконец, и способная учительница из окончивших шестилетний курс училищный, всегда найдутся; с лучшими общеупотребительными способами школьного обучения теперь знакомятся и теоретически, и практически в воскресной школе, не только воспитанники семинарии, но по местам и воспитанницы духовных училищ; приобретение нужных и общеупотребительных в последнее время руководственных пособий, вроде например «Родного Слова» А. Ушинского, «Наглядного учения» по Песталоцци или Дистервегу и т.п., не так дорого. В течение двух–трех лет (от 7 до 10) обученные в такой школе в состоянии поступать не только в первый, но и во второй класс духовного училища, так как по уставу духовных училищ требуется от поступающих в первый класс, чтобы они умели читать и писать по-русски, читать по-славянски, знали общеупотребительные молитвы, начатки христианского учения и первые два действия арифметики с таблицею умножения. Если несколько расширить вышеуказанную нами программу, то можно быть вполне уверенным, что дети, обученные по ней, могут поступать во второй класс.

Если только мысль наша о подготовительной школе по образцу воронежской будет принята кем-либо не без сочувствия, и если кто решится устроить такое училище, то мы со своей стороны не замедлим указать то, каково должно быть внешнее устройство школы, как распределить занятия и уроки в течение учебного дня, в чем должны состоять занятия по всем предметам обучения и т.п.

2) О чтении воспитанников⁹⁹. В этой статье интересно для наших читателей решение вопроса: следует ли давать детям читать вообще вымышленные, но правдоподобные рассказы, и, в частности, сказки – вымыслы неправдоподобные, часто искажающие действительность? Мы знаем, с какою охотой дети слушают сказки и читают их, как только мало-мальски выучатся читать. Дозволять ли им это или не дозволять?

Автор названной статьи убедительно доказывает, что чтение как вымышленных рассказов, так и сказок для детей не только не вредно, но и необходимо.

Обыкновенно противники всяких вымыслов для детского чтения говорят, что только в рассказе из действительной жизни дети встречают факты, достойные запоминания, усвоения и которые не обременяют памяти, не извращают понятий и представления ребенка о внешнем мире, а проясняют их, наоборот, все, что дается в вымысле в этом отношении, не только не может дополнить запаса сведений о внешнем мире, но засоряет детские головы ненужным, а часто и вредным материалом.

В опровержение этих возражений автор статьи говорит: «Всякий ряд восприятий, относимый сознанием к какой-нибудь причине, есть факт. Если состав и склад ряда восприятий определяется самым ходом событий внешнего мира, то это факт первоначальный, факт действительности. Знание такого факта вообще ценно, потому что оно дополняет запас фактов из внешнего мира, который служит материалом для всех работ человеческого сознания. Если же такой ряд восприятий сложился под влиянием работы воображения и рассудочного процесса человека-автора, тогда уже это представление, суждение, умозаключение утрачивает значение факта действительности, и знание его может быть ценным только при условии доброкачественности работы сознания.

Поэтому факты, встречающееся в вымысле, могут быть ценны, а могут и действительно только засорять память. Например, лисица в басне Крылова (Лисица и Ворона) факт не менее ценный, чем сведение о том, что та же лисица, описанная в учебнике зоологии, с четырьмя ногами, двумя ушами, острой мордой и прочим. Черты действительности, служащие ценным материалом для будущих образовательных работ сознания, находятся в обоих фактах. Хитрость лисицы, ее пушистый хвост, умишко – все это есть и в басне. Разница между лисицею в басне и лисицею в зоологии та, что признаки животного в первом случае сложились и расположились под доброкачественным влиянием работы воображения автора, а во втором под влиянием какой-нибудь научной классификации или же случайно определенные последовательностью впечатлений описывающего. «Таким образом, по совершенно верным понятиям автора выходит, что если при чтении преследовать одно только сообщение сведений, то и тогда оказывается решительно неосновательными требование, чтобы все, что дается детям для чтения, было точными описанием действительности. Ребенок в такой же степени нуждается в фактах действительности, как и в фактах, сложившихся под влиянием работы сознания талантливых писателей и педагогов. Факты, переработанные сознанием, имеют даже преимущество пред фактами действительности в том отношении, что они легче и охотнее запоминаются и усвояются. Самые ценные сведения, изложенные в недоступной и неудобно запоминаемой форме, теряют все свое воспитательное значение. Автор обращает еще внимание на то, что приобретение ценных сведений есть только одна из целей чтения детей, и что не меньшее значение имеют в этом занятии и развитие интереса и любви к чтению, возбуждение чувств, мыслей и желаний, и нельзя не согласиться с тем, что вымышленные рассказы совершенно уместны в ряду книг полезных для детского чтения. Для достижения последних целей весьма полезна форма рассказа: доступная, художественная, увлекающая... Поэтический подбор фактов, их группировка, освещение, наконец, отношение к описываемому поэта, не только пробуждают интерес к чтению, но и будят и направляют чувства, мысли и желания. Самые ничтожные факты, рассказанные искусно, способны сильно увлечь читателя, внушить ему глубокие мысли, возвышенные чувства и стремления – в этом случае важен не факт, а что и как сумел сказать о нем автор.

Реалисты, требующие рассказов из действительной жизни в детском чтении, отвергают сказку по двум побуждениям: 1) сказка искажает представления и понятия ребенка о внешнем мире, и 2) развивает в нем интерес к событиям и рассказам, наполненным не естественными созданиями фантазии.

Неосновательность этих соображений автор рассматривает с такою же последовательностью, с какой разобрал мнения противников относительно вымышленных, но правдоподобных рассказов, именно со стороны значения сказки в деле сообщения сведений ребенку и со стороны ее значения относительно развития в ребенке интереса к чтению, возбуждения и направления чувств, мыслей и желаний.

Относительно значения сказки, обуславливающегося сведениями, какие почерпает из них маленький читатель, автор так говорит: «Сказка с ее неправдоподобными вымыслами нравится ребенку, и ребенку не больному, как многие готовы утверждать, а всякому ребенку; малые дети, за весьма редкими исключениями, решительно предпочитают сказку всем другим рассказам. Это объясняют сложившимся в семьях обыкновением рассказывать детям сказки, к которым, таким образом, охотно они привыкают. Но, во-первых, наблюдения над детьми, лишенными всякого надзора, оставленными на произвол судьбы, которым никто и ничего умышленно не прививает, показывают, что и они в малом возрасте также предпочитают сказку всему другому, как и дети, которых систематически берегут от всего, что не факт. Во-вторых, в наших семьях едва ли не больше установилось обыкновение читать наставление детям в прописных и истинах; однако же эти истины, не смотря на доброкачественность их, сколько известно, не только не прививаются к детям, а наоборот, становятся для них нестерпимыми. В объяснение сего естественнее остановиться на предположении, что, должно быть, сказка имеет что-то такое, что соответствуете особенностям детской натуры. Внимательное рассмотрение вопроса убеждает в основательности такого предположения. Существенные искажения действительности в сказках заключаются в преувеличениях и в том, что действующим предметам усвояются свойства, которыми они в действительности не обладают. Человек делает чудеса, превращается в невидимку, в животного, строит невозможные дворцы при помощи двух-трех слов, побеждает чудовище, животные говорят как люди, имеют по несколько голов, лошади летают, предметы неодушевленные по своему произволу двигаются, разговаривают и т. д. Такие преувеличения делают изображаемые предметы более заметными, резче выделяющимися, и потому более доступными детскому восприятию, представлению и пониманию.

Преувеличения в сказке имеют тоже значение, как увеличение и неестественно отчетливая очерченность рисунков, употребляющихся при преподавании. Преувеличенность размеров, несуществующая отчетливость очертаний, группировка, отвечающая целям преподавания, все это, если хотите, искажения, но искажения одних сторон для более резкого обнаружения других. То же самое и в сказке. Лисица разговаривает, думает и чувствует как люди, но она сохраняет свой пушистый хвост, четыре ноги, два уха, заостренную морду, образ жизни (в норе), пищу, хитрость и другие черты, поименованные и в зоологии. Так что, если одни факты в сказке мы видим искаженными иди придуманными, а потому и не соответствующими действительно существующим свойствам предметов, зато другие совершенно согласны с действительностью и так же ценны в общеобразовательном отношении, как и факты, почерпнутые из фотографически верного описания действительности». Что сказать против таких доводов автора? Нельзя не согласиться с ним.

Что же касается значения сказки в деле развития интереса к чтению, возбуждения и направления чувства, мыслей и желаний, – в этом отношении она, по словам автора, с ее преувеличениями отвечает цели. «Отчетливые, резко очерченные и яркие образы и картины естественно привлекают детей к чтению и возбуждают к деятельности все душевные силы их. Сказка вредна только в таком случае, если весь интерес ее сосредоточивается только на искажениях и неестественных вымыслах, когда автор не посмотрел на сказочные искажения как на средства, которыми следует достигать тех или других образовательных целей. Но если, пользуясь сказочными преувеличениями, автор дает в сказке важные и верные сведения (о жизни и нравах животных, свойствах растений и прочее) или возбудит и благотворно направит чувства, мысль или желание читателя-ребенка, то он одарит нашу небогатую детскую литературу ценным произведением».

Впрочем, придавая такое воспитательное значение сказке, автор ограничивает употребление ее. Маленьким детям, говорит он, не следует давать для чтения одни сказки, потому что это действительно может развить ненормально сильное расположение к сказочному элементу и к сказочной форме, а также советует с разбором давать сказки фантастические, преисполненные страшных чародейств, ужасов, неожиданностей, отвратительных картин и т.п., – равным образом советует избегать таких сказок, в которых описываются воровство, мошенничество, вероломство, поступки порочных людей, любовные отношения между мужчинами и женщинами и т.п.

Кроме этих двух статей, в Педагогическом Сборнике за минувший год нет более таких, которые бы могли иметь живой и прямой интерес для сельских пастырей как воспитателей и учителей. О нем в этом отношении нужно заметить то же, что и об Учителе. В прежние годы в Педагогическом сборнике встречалось весьма много интересных статей по разным вопросам, касающимся воспитания и обучения, например, «о преподавании закона Божия» (1866 г.), «к вопросу о преподавании закона Божия» (1868 г.), «Заметки о преподавании закона Божия» (1865 г.), «О чтении Библии в военных гимназиях» (1867 г.), «На каком языке нужно читать Библию в военно-учебных заведениях – на славянском или русском» (1867 г.), «О религиозно-нравственном воспитании применительно к современным потребностям общества» – (1867 и 1868 гг.), «Цель и средства нравственного воспитания» (1868 г.), «Личность воспитателя в деле воспитания» (1867 г.), «О школьных наказаниях» (1867 г.) и т.п. Ничего подобного не представил Педагогический Сборник в минувшем году. На этом основании и его, так же как и Учитель, мы не можем рекомендовать для сельских пастырей.

(Продолжение следует).

И. Э-ский

О покойниках

а) Почитание покойников

В обрядах и обычаях многих кавказских горцев первое, что бросается в глаза наблюдающему после распространенного панического почитания духов, джинов и отчасти демонов¹⁰¹– это сильное уважение горцев к душам умерших, или к покойникам. Известно, что при стычках или сражениях русских войск с горцами последние, какой бы урок ни претерпели, все-таки не бросали трупы убитых на поле битвы, а старались уносить их с собой, что, конечно, немало помогало русским солдатам выигрывать сражения. Бегство без них считалось двойным позором. Если поле битвы оставалось за русскими, и горцы не успели забрать с собой тела убитых, они старались их выкупать, разумеется, по цене, какую только в состоянии были дать. Если погиб горец в неприятельской стране, то родственники его после мирных переговоров отправляются за его трупом и, если не удается даром получить его, также покупают. Все это служит выражением того беспредельного уважения, какое питают к своим покойникам едва ли не все кавказские горцы. Между осетинскими племенами в северной и южной Осетии, чеченцами, ингушами существует клятва именем покойников – именем любимых особ, умерших мужей, сыновей, близких родственников любят клясться преимущественно женщины, и между ними особенно молодые¹⁰². Важность такой клятвы равняется почти божбе. У всех осетин говорят: ма-мад ма-фыд-стан, если кто уверяет в чем-нибудь именем своих покойных родителей. Смысл слов этих или подобной фразы всем понятен, но замечательно, что глагол, употребительный в этих случаях (стан), отдельно не имеет значения или не понятен. Это объясняется тем, что клятва эта издавна в употреблении, сделавшись как бы полусознательною, отчего и глагол самый, выражающий ее, вышедши между тем из употребления в жизни, утратил смысл. Из этого и из распространенности обычая давать клятвы именем покойников можно предполагать, что обычай этот еще языческий, весьма давнишний. Именем покойников клянутся не одни христиане, но и мусульмане. Едва ли подобная клятва, род божбы, могла явиться вместе с исламизмом – Коран не мог позволить ее по своему строгому принципу веры в одного Бога. Клятва на могиле родителей или вообще близких покойников равняется присяге именем Божиим по своей важности. Оскорбление кем-нибудь своих покойников, только словом, горец считает большой обидой для себя. У нарцев, северных осетин, как христиан, так и мусульман, у ингушей и, вероятно также, черкесов, существует такой обычай: чтобы отомстить за оскорбление фамильной или семейной чести, или за что-нибудь важное, требующее большого наказания или возбуждающее презрение целого общества, часто оскорбленный прибегает к тому, что на могиле покойников оскорбителя, особенно отца или матери, убивают собаку или кошку. Животные эти считаются нечистыми, поэтому убить их на могиле покойников другого – значит нанести ему самое сильное оскорбление, служащее позором тому семейству, к которому принадлежали покойники. Такой род оскорбления, особенно прежде, возбуждал иногда кровную вражду между семействами, которая, если дело не улаживалось миром или пеней, переходила к детям в потомство, становилась фамильною, вызывая преследования и убийства с обеих сторон.

В честь покойников ингуши, осетины, а также черкесы воздвигают памятники как знак особенного уважения. Воздвигают их или близкие родственники, или, если покойник заслужил особенным удальством уважение всего аула, целое общество; в последнем случае слагается также песня героического содержания о подвигах умершего. Особенным выражением уважения к покойным служат поминки.

Гассиев

И будет едино стадо, и един Пастырь (Ин.10:16) Отрадное ожидание, блаженное будущее! Но когда оно осуществится, ведает один Господь, в руке своей положивший времена и лета. Теперь же, пока, много различных стад и многое множество овец, которых ещё подобает при вести к единому стаду Божию, к единой, святой, вселенской и апостольской Церкви Христовой. 70 миллионов магометан, 6 миллионов евреев, 760 миллионов язычников и вообще 836 миллионов не христиан; 15 миллионов разных диссидентов, христианских сектантов, 106 миллионов протестантов, 185 миллионов католиков и 80 миллионов православных, всего 386 миллионов христиан¹⁰³: вот стада и овцы, имеющие составить некогда единое стадо под единым Пастырем. Ежедневно, и в частных, и в общественных молитвах возносим мы к Богу прошения – да приидет Его царствие, да откроет Он Свое Евангелие правды всем не ведущим Его; но, видно, прошения наши не сильны пред Богом, когда вот уже скоро две тысячи лет, как христиане православные молятся об этом, и всё еще большая половина рода человеческого остается во тьме неведения истинного Бога и языческом заблуждении; видно, не крепка наша ревность о Боге и о спасении ближних, когда на святой Руси, уже тысячу почти лет православной, так много еще не ведущих истины и блуждающих во мраке неверия соотечественников наших. Неужели уже прошли навсегда и не возвратятся более те времена, когда религиозное воодушевление побуждало избранников оставлять родину н идти в далекие холодные страны, в леса и дебри, к племенам н народам, едва вышедшим из дикого состояния, идти с одним словом о Христе, без всяких других миссионерских средств и пособий внешних? Неужели экономические и социальные вопросы, нередко ныне выставляющие своих энтузиастов, обрекающих себя на служение своей теория и бескорыстно жертвующих собой за дело её, неужели это будет заменой религиозного воодушевления, вызывавшего в прошедшем таких и толиких деятелей и ревнителей веры и душевного спасения своих ближних? Восточно-христианское православное общество видело в западно-христианском обществе страшные религиозные симптомы в крестовых походах, в религиозных войнах; оно и теперь видит там судорожные, напряженные движения пропаганды своей веры в разных её вероисповедных видах, среди всеобщей религиозной апатии, с одной стороны, и антирелигиозных увлечений века – с другой. Что же? Оставаться ли восточно-христианскому православному обществу и впредь только зрителем, надеясь на внутреннюю силу православного христианства, развивающуюся изнутри вовне, независимо от человеческих усилий? Предоставлять ли дело веры истинной в человечестве естественным или сверхъестественным обстоятельствам? Не будет ли это уже грехом «чрезмерного упования на благость Божию»? Не будет ли это даже религиозным равнодушием? Внутренняя сила православного христианства никогда не может оскудеть в существе своем и впредь, как и в прошедшие века; оно, по присущим ему законам, будет развиваться и внутри христианских обществ, и распространяться за пределы христианских обществ, привлекая к себе всех ищущих света, добра, образования. Бог, произведший от одной крови весь род человеческий, для обитания по всему лицу земли, и назначивший предопределенные времена и пределы их обитанию, вложил в их душу стремление, дабы они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли, хотя Он и не далеко от каждого из них (Деян.17:26, 27). Вот эти-то ищущие Бога н привлекаются к свету христианства, ощутив в нем Бога, действующего своей силой. Бог не далеко от каждого из них тем более, что многие «единокровные» братья их уже давно нашли Его или имели счастье, не вполне сознаваемое ими, родиться в среде, где уже обрели Его, и можно ли сомневаться в том, что братья, нашедшие истину в христианстве, ощущающие его силу и наслаждающиеся его благами не помогут в искании другим своим братьям? Одни братья в духовной неволе, во тьме, в невежестве: они ищут Бога, но не умеют, не могут найти Его, как Он ни близок к ним, другие же – духом свободные, видящие, знающие – не укажут «единокровным», где и как искать, не хотят помочь, не обращают внимания, что братья нуждаются в их пособии; что сказать о таких братьях? Христианское общество не есть своекорыстное общество или ассоциация большего или меньшего количества членов, заботящихся только о приумножении своих выгод и интересов, хотя бы и духовных; оно – Божие семейство, Божий род, члены которого нашли уже отеческий свой дом н ожидают прибытия других членов, где-то блуждающих. Мы доселе, большей частью, все ожидали; только не многие из наших соотечественников, ревновавшие любовью к своим братьям, не ограничивались одним ожиданием и становились миссионерами, и плод бессмертных трудов их мы видим на отдаленном востоке и севере России; только немногие, по назначению духовного правительства, принимали миссионерский жезл и шли на помощь своим язычествующим соотечественникам. А все прочие члены общества? Нужно сказать правду: предоставляли все дело тем, кому о сем, по их ошибочному мнению, ведать надлежало, именно церковной власти, пастырям церкви, забывая, что церковь составляет не одно духовенство, а все члены христианского общества, и что духовенство представляет в себе только служителей церкви. И что могли сделать в таком великом церковном деле, как миссионерство, одни пастыри, служители церкви? Будь они самые идеальные пастыри, они ничего не могут здесь сделать без сочувствия общества, как служащего, так и не служащего. Стоя на страже интересов веры и нравственности, пастыри свою деятельность сообразуют с нуждами и потребностями своей паствы, так или иначе высказывающимися в разное время. Чтобы не быть им гласом вопиющего в пустыне, они должны зорко следить за направлением мыслей и чувств своей паствы, не допуская только уклонений в мыслях и чувствованиях её от предначертанных образцов веры и деятельности, и, по возможности, всегда направляя течение жизни паствы по этим образцам. Вот общая норма деятельности пастырей, и здесь уместно, как нельзя более, употребить известную латинскую поговорку, употребляемую, впрочем, и в нашей обыденной речи в вольном переводе: qualis grex, talis гeх! В миссионерском деле, если бы пастыри обладали и средствами для миссий, недостаточно, по словам нашего знаменитого русского миссионера, и ума, и знания, и опытности, и способностей, что всё, прибавим от себя, может быть нашлось бы, как и, действительно, находится в наших пастырях, и на все сии условия, как на верные средства к достижению миссионерской цели, даже при самых благоприятных обстоятельствах, рассчитывать нельзя и не должно. Дело миссионерства – дело всей церкви, а не представителей её, одних только пастырей. Когда и светские власти, н простые члены светского общества единодушно и единомысленно соединятся с духовенством, и когда дела веры и церкви будут делами равно обязательными для мирян н для духовенства, тогда можно будет рассчитывать на успех во всех предприятиях для блага и чести православной церкви; тогда и дело миссионерства нашего может далеко, при помощи Божией, подвинуться вперед.

Настало, кажется, время такого дружественного соединения светского общества, служащего и не служащего, с церковной властью. 25 января текущего года совершилось в Москве открытие Православного Миссионерского Общества, состоящего под Высочайшим покровительством Государыни Императрицы, имеющее своим председателем высокопреосвященнейшего митрополита московского, с ранней молодости жизнь коего была посвящена миссионерской деятельности. Миссионерское Православное Общество составляется из лиц всех сословий православного русского общества и имеет своей целью, как значится в его уставе, содействовать делу обращения в православную веру и утверждения в ней нехристиан, обитающих в пределах нашего отечества, развитием существующих и устройством новых миссий, учреждением при миссиях школ, больниц, общин и других полезных для новообращенных учреждений. Для успешнейшего достижения целей общества, по всем епархиям образуются особые отделения его, имеющие свое управление под именем комитетов, свои общие собрания, выборы, свою кассу и отчетность. Таким образом, Миссионерское Общество обнимет всю Россию, членов своих может и будет иметь в каждом, даже сельском, приходе. Доступ в члены не слишком обременителен даже для многих из поселян (от 3 руб. в год). Открытое и Москве Миссионерское Общество первоначально образовалось было в Санкт-Петербурге, но, по некоторым обстоятельствам, найдено было нужным учредить оное в центре России – Москве. Еще в конце прошедшего декабря, высокопреосвященный митрополит московский, Иннокентий, из Санкт-Петербурга обратился с воззванием к московской пастве, приглашая ее к сочувствию и содействию к делу Общества. Вот это

Воззвание высокопреосвященнейшего Иннокентия, митрополита Московского, председателя православного миссионерского общества

«21-го ноября сего (1869) года Высочайше утвержден новый устав Православного Миссионерского Общества, состоящего под Августейшим покровительством Ея Императорского Величества Государыни Императрицы Марии Александровны. По силе сего устава, Совет Общества имеет быть в Москве, и на меня возлагаются обязанности председателя Общества. Господу угодно, чтоб и здесь, в центре России, в летах преклонных, я не оставался чуждым миссионерской деятельности, которой, по воле Промысла Божия, на отдаленных окраинах отечества посвящена была почти вся жизнь моя с ранней молодости.

Миссионерское Общество имеет целью содействовать православным миссиям в деле обращения в православную веру нехристиан, обитающих в пределах нашего отечества, и утверждения обращенных как в истинах святой веры, так и в правилах христианской жизни. Таковых сограждан наших, не просвещенных светом истинной веры или не утвержденных в ней, насчитываются многие миллионы. Сравнительно с числом их, мы имеем миссий очень мало, и те, которые уже устроены, нуждаются в средствах для упрочения и расширения своей деятельности.

Святость сего дела, великая важность его для православной Церкви и государства, сами собой очевидны. Прямым источником средств для развития его должно быть сочувствие к нему и усердие всех православных христиан. Миссионерское Общество открывает для всех, и богатых, и бедных, удобства служить это великому делу, кто чем желает и чем может.

По долгу пастыря и по обязанности председателя 06щества, прошу и молю христолюбивую Москву, московскую паству и духовенство, не оставлять меня в сем святом деле своим сочувствием и содействием. В непродолжительном времени, если Богу угодно будет, предполагаю прибыть к своей возлюбленной пастве, чтобы вместе с ней вознести Господу молитвы о благословении Православного Миссионерского Общества на новую деятельность и открыть в Москве первое общее его собрание».

Иннокентий, митрополит Московский,

председатель православного

Миссионерского Общества

Согласно с высказанным в этом воззвании обещанием, митрополит Иннокентий прибыл 23 января в Москву и того же дня, от имени его, разосланы были приглашения к известнейшим лицам города всех сословий, со смиренной просьбой «не отказать в своем сочувствии святой цели общества и содействии его успехам через вступление в число его членов». Самое открытие общества происходило после божественной литургии в Успенском соборе, в доме генерал-губернатора. По описанию открытия в Московских Ведомостях, высокопреосвященный митрополит открыл собрание молитвой. Он сам возгласил: Слава Тебе, Боже наш, Слава тебе, и прочитал Трисвятое; духовенством, без участия певчих, пропеты были: Царю Небесный, Отче наш, Благословен еси Христе Боже наш и Днесь благодать Святаго Духа нас собра. Затем один из предназначенных в члены совета Общества, по предложению митрополита, прочитал Высочайше утвержденный 21 ноября 1869 года устав православного миссионерского общества. По прочтении устава, митрополит произнес к обществу (около 150 членов было в собрании) следующую замечательную речь, свидетельствующую о великой духовной опытности говорившего в деле миссионерском.

Речь высокопреосвященнейшего Иннокентия, митрополита Московского, произнесенная при открытии в Москве православного миссионерского общества, 25-го января 1870 года

«Вы слышали, братия, что цель Общества нашего есть содействие к обращению неверных ко Христу, Спасителю нашему, то есть мы принимаем на себя, каждый по своим силам и по своему усердию, оказывать содействие обращению к свету православной веры и истины блуждающих во мраке неверия соотечественников наших. Дело, которому мы хотим содействовать, как видите, великое, святое, апостольское.

Для желаемого успеха в обыкновенных делах и предприятиях, независимо от средств, необходимы ум, знание, опытность, способность, деятельность и энергия; и когда к тому благоприятствуют обстоятельства, надежда на успех обеспечена.

Но в деле, которому мы хотим содействовать, многое не так. Правда, и здесь нужны также, кроме средств, и ум, и знание, и опытность, и способности, и прочее, но мы не можем и не должны рассчитывать на все сии условия, как на верные средства к достижению нашей цели, даже при самых благоприятных обстоятельствах. Почему? Потому что обращение человека на путь веры и истины всецело зависит от Бога. Никто же приидет ко Мне, сказал Спаситель, аще не Отец, пославый Мя, привлечет его, н потому, если Господу, по неисповедимым судьбам Его, не угодно, чтобы какой-либо человек или народ обратился в Иисусу Христу, то и самые способнейшие, даровитейшие и усерднейшие деятели ни мало не успеют в своем деле. Мы не будем приводить здесь в пример людей и даже апостолов, укажем только на Самого Иисуса Христа. Кто мог и может лучше возвещать истину и убеждать ко принятию оной, как Он, Сый Слово и сама Любовь, но сколько из слышавших и слушавших Его остались необращенными!

Итак, что же нам делать и как поступить, когда в отечестве нашем, говоря словами Евангелия, жатва многа-многа, то есть много необращенных к Иисусу Христу? Молитесь Господину жатвы, научает, Он Сам. Итак, первее всего и более всего мы должны молиться. В обыкновенных делах, если и прибегают к молитве, то в начале, для испрошения благословения Божия, а в продолжении – для обновления и подкрепления сил деятелей: здесь молитва есть не более как помощь, а в деле обращения она есть самое средство, и средство действительнейшее. Без молитвы нельзя ожидать успеха при самых благоприятных обстоятельствах. Итак, не только миссионеры наши, но и мы, братия, желающие содействовать им, должны оказывать содействие своё молитвой. О чем же мы должны молиться? Во-первых, о том, да изведет Господин жатвы делателей Своих на жатву Свою; во-вторых, о том, да отверзет Он сердца слушающих слово Евангелия; в-третьих, о том, да увеличивается число членов нашего Общества более и более, и, наконец, о том, да укрепит и утвердит Он в нас нынешнее желание наше содействовать достижению цели нашей. Затем будем содействовать также благим желанием, добрым словом и нашими посильными приношениям, которые, скажем мимоходом, как бы ни были малы, будут приняты Тем, Кто сказал: Аминь глаголю вам, аще кто напоит чашею студены воды во имя ученика Моего, не погубит мзды своея. А здесь под именем ученика можно разуметь именно нынешних миссионеров».

По окончании речи духовенством. пропеты были песнопения: Достойно есть и Спаси, Господи, люди Твоя и митрополитом было объявлено Общество открытым.

Ко времени открытия отделений Миссионерского Общества по епархиям, пастыри церкви настолько успеют выяснить своим прихожанам важность и святость целей Общества, что дело миссионерства православного станет на твердой почве, так как не будут оскудевать ни молитвы церкви о благопоспешении Обществу, ни благожелания, ни посильные приношения. Да ведают же особенно и малые, и большие в приходе, старцы и дети, что когда они слышат в церкви прошение об оглашенных: да открыет им Евангелие правды, или, когда сами читают в молитве Господней: да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, то они слышат молитву и сами молятся о том, чтобы Господь обратил к истинной вере наших соотечественников, живущих по окраинам восточной России и изнывающих под игом язычества и идолослужения.

«Возгласят трубы, и истощатся гробы,

и воскреснет человеческое все естество,

добрая содеявшии в радости радуются,

чающе мзду восприяти, согрешившии же

трепещут люте рыдающе, в муку посылаемы,

и от избранных разлучаемы» (Церк. песнь).

Святая Церковь, основываясь на пророчестве Самого Господа нашего Иисуса Христа, изображает ныне нам, братия, последний страшный суд Его, на который все мы, по воскресении из мертвых, предстанем, на котором дадим отчет во всех своих делах, словах и мыслях, и на котором будем осуждены или на вечное блаженство, или на вечное мучение. Представляя пред очи наши такую страшную картину, св. Церковь хочет, с одной стороны, укрепить и утешить верных чад своих, с другой стороны – остановить на пути греха и возбудить к покаянию заблуждающихся. Действительно, нелицеприятный суд Самого Всеведущего Бога, вечное блаженство, вечное мучение – это такие слова и такие предметы, которые невольно должны бы приводить в трепет и умиление каждого, и которые должны бы служить для нас сильнейшим побуждением к покаянию и добродетели. А между тем многие из нас могут произносить и произносят эти слова с совершенным равнодушием, многие слушают предсказания Церкви о последнем суде н о вечности с такой беспечностью, как будто это их вовсе не касается, многие и в нынешний день, и в наступающую седмицу особенно, ведут себя так, как будто им вовсе неизвестна участь человека по смерти и по воскресении из мертвых. Что же это значит? Отчего страшное, но благодетельное учение Церкви о последнем суде и о вечности так мало действует и даже вовсе не имеет никакого действия на многих христиан?

Может быть, многие не знают довольно той истины, что всем нам подобает некогда явиться на страшный суд Господень и быть осужденными на вечное блаженство или на вечное мучение? Но это внушается всем нам с детства; не ныне в первый раз мы слышим об этой истине; она возвещается каждому христианину тогда, как впервые слышит он об имени Христа Спасителя; она составляет один из основных догматов христианских, не знающие которых не могут назваться христианами; она заключается в Символе Веры; для грамотных и образованных она излагается в Писаниях, для простых она возвещается в богослужебных песнях Церкви, изображается на иконах.

Может быть, хотя мы и знаем, но не вполне верим предсказаниям о последнем страшном суде Христовом и об участи, ожидающей нас после оного? Но это не какие-нибудь гадания человеческие, это предсказание заключается в святом Евангелии, это предсказание слова Божия, которого йота едина или едина черта не прейдет, дóндеже вся будут. Это одно из тех боговдохновенных пророчеств, непреложная верность которых засвидетельствована тысячелетними опытами жизни человечества, из которых большая часть уже давно исполнились. Предсказывали боговдохновенные пророки Ветхого Завета о первом пришествии Христа Спасителя на землю, предсказывали, как и где родится Он, как будет жить на земле и что делать, как пострадает, умрёт и, наконец, воскреснет – и всё это в точности исполнилось. Теперь Сам Господь Иисус Христос, во время земной Своей жизни, не пророки, но Сам Господь, предсказал нам о втором пришествии Своём на землю для суда над всем родом человеческим. Как же мы можем не верить этому предсказанию? Это значило совершенно отречься от веры во Христа Спасителя, да и не только от веры, но и от разума, ибо как не верить тому, что говорит нам о конце нашей настоящей жизни Сам Творец наш, даровавший нам эту жизнь?

Может быть, мы скоро забываем, по каким-либо причинам о страшном пророчестве, в котором раскрывается конец мира и ваша вечная участь, и которое напоминается нам ныне святой Церковью? Но это пророчество напоминается нам не в один нынешний день: о нём напоминает нам всегда каждый святой храм своими иконами, о нём напоминает каждое богослужение Церкви н едва ли не каждая молитва церковная. Да и в жизни нашей мы постоянно встречаемся с явлениями, которые явственно говорят нам: помни последняя твоя. Самое поразительное из таких явлений есть смерть, так часто поражающая на наших глазах ближних наших и стоящая, можно сказать, над главою каждого из нас. Постоянно имея в виду явление смерти и постоянно ожидая её к себе, как можно забывать о том, что ожидает человека по смерти?

Итак, все указанные предположения не объясняют, почему истина о страшном суде и в настоящие дни, и всегда так мало действует на наше сердце?

Если есть люди, не знающие этой истины, то как же они могут не знать того, что внушается им с самого детства? Если есть неверующие ей, то как же могут они не верить очевидной и выше всякого сомнения стоящей истине?

Наконец, если есть забывающие о ней, то как они могут забывать то, о чем постоянно им напоминается?

Все это происходит, братие, от того гибельного ожесточения сердца, по которому люди иногда видяще не видят, и слышаще не слышат, не разумеют. Господь Иисус Христос говорил ученикам Своим о народе иудейском: огрубело сердце людей сих, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами и не уразумеют сердцем, и да не обратятся, чтобы Я исцелил их (Мф.13:15). Дай Бог, чтобы никто из нас не знал н не испытывал подобной нравственной болезни, этого гибельного огрубения или окаменения сердечного. Но не эта ли самая болезнь обнаруживается в тех людях, которые равнодушно и даже беспечно могут слушать и говорить о том, что должно бы приводить их в трепет, которые много раз читают символ веры и ни разу не остановятся внимательной мыслью на словах его: паки грядущего судити живым и мертвым, Его же царствию не будет конца, которые рассматривают икону страшного суда и не задумываются о своей вечной участи, которые бесчувственно могут стоять над гробом ближнего, не помышляя о загробной участи своего брата и своей собственной?!

Как опасные болезни телесные, так еще более душевные, не могут быть излечиваемы нами самими, без помощи Божией. Посему, кто замечает в себе указанную болезнь нравственную, тот должен прежде всего молиться Господу Богу о своем исцелении: ибо без Его благодатного содействия не можем мы изменить своих сердец. Господь Бог услышит нашу молитву, Он сокрушит каменное наше сердце и оживотворит его, но только в таком случае, если мы не будем противиться Его действиям, а будем со смирением покоряться Ему во всем. Для того, чтобы сокрушить каменные наши сердца, чтобы пробудить в них жизнь духовную, Господь подвергает нас иногда более или менее тяжким ударам, несчастьям, скорбям: в таком случае мы должны лобызать врачующую нас руку, а не избегать её ударов. Мы не должны предаваться ропоту и не должны искать забвения посещающих нас несчастий в так называемых развлечениях: ибо как отчаяние ропота, так и самозабвение рассеянности не только не излечивают, но еще более усиливают ожесточение и окаменение сердца. Господи! Отверзи сердце наше, да узрим очима, и услышим ушима, и уразумеем сердцем, что нам подобает разумети, и да обратимся, чтобы Ты исцелил нас.

Священник Александр Громаковский

Третий вселенский собор был созван по поводу нечестивого учения, которое утверждало, что Пресвятая Дева Мария не Богородица, а только Христородица. Это лжеучение измышлено н распространено было Несторием, архиепископом Константинопольским. По богохульному учению его выходило, как и доказывал это сам Несторий, что в Господе Иисусе Христе было два лица и, следовательно, два Сына и два Христа: один Бог от Бога, другой – человек от матери. Пользуясь своею высокой властью, Несторий распространял и богохульное свое учение принуждением и насилием. Но, как некогда св. Александр с православной александрийской церковью вооружился против нечестивого Ария, так и теперь против Нестория и его лжеучении восстал Кирилл, епископ Александрийский. Он обличал Нестория в посланиях к нему, и в то же время желая предохранить православных христиан от гибельного лжеучения, писал послания к константинопольскому клиру, к Келестину, епископу римскому, к Иоанну антиохийскому, Акакию веррийскому и Ювеналию иерусалимскому. Несторий получил неодобрительные отзывы о своем лжеучении не только от Кирилла, но и от Келестина и Иоанна; но, несмотря на то, упорствовал в своем заблуждении и старался развивать его в ответственных посланиях к епископам, писавших к нему. Поэтому собор, собравшийся в Александрии из египетского округа, отлучил Нестория, о чем и известил его посланием. В этом послании сначала излагается православное учение веры о Богочеловеке и Пресвятой Богородице, и затем повелевается предать анафеме 12 ложных положений, служивших основой несториевой ереси. Об этом сообщено было особыми посланиями клиру и народу константинопольскому¹⁰⁵ и константинопольским монахам¹⁰⁶. Гордый Несторий на анафему отвечал анафемой, н против двенадцати анафематств Кирилловых составил и послал к нему двенадцать же своих нечестивых анафематств. Очевидно, что такого дерзкого прекословия нельзя было смирить определением местного собора, необходим был суд вселенского собора. «Но так как многое, что требовалось и для открытия собора, и для содействия ему в достижении предположенной цели могло совершиться только властью императора, то обратились к императору с просьбой о его содействии»¹⁰⁷. По совету Кирилла, Ювеналий, епископ иерусалимский, и особенно константинопольские монахи, подали прошение императорам Феодосию и Валентиниану¹⁰⁸ «да повелят быть святому и вселенскому собору, дабы чрез собрание его Бог соединил святейшую Церковь, совокупил народ и доставил священникам возможность проповедью истинной веры прервать нечестивое учение прежде, чем оно распространится»¹⁰⁹. Императоры, вняв прошению, для умиротворения Церкви определили открыть собор в Ефесе, куда и пригласили явиться «боголюбезных епископов всех митрополий»¹¹⁰.

В высочайшей грамоте св. собору, посланной через придворного советника Кандидиана, которому поручено и наблюдение за порядком на соборе, выясняется и значение участия императорской власти в созвании и охранении собора. «Так как справедливость требует», – писали императоры, – «позаботиться о благочинии и тишине, нужной святейшему вашему собору при совещаниях, то мы не упустили из виду и того, чтобы соблюдена была для него невозмутимость со всех сторон. Хотя мы и уверены, что ваше благочестие не нуждается ни в какой внешней помощи, чтобы доставить мир и прочим, однако же тщательное наше попечение о благочестии решилось не пренебречь и этим»¹¹¹. При сем считаем уместным заметить, что Несторию, против которого созван был третий вселенский собор, хотя и велено было явиться на собор, но не дано было права заседания на нем, и что сановникам Кандидиану и Иринею, поехавшему в Эфес по дружбе к Несторию, воспрещено было принимать участие в делах собора. Таким образом, и третий вселенский собор, подобно двум прежним, хотя и созван был, и охраняем императорской властью, но в своих деяниях был свободным и самостоятельным.

Третий вселенский собор составился в 431-м году 22 июня, по назначению боголюбезнейших и христолюбивейших императоров, в ефесской митрополии, в св. церкви, называемой Мария. В начале первого соборного деяния исчислены имена 158 лиц, присутствовавших на первом заседании собора. Всех же собравшихся после, как увидим ниже, было 210. Кроме известнейших и знатнейших церквей, как то: Иерусалимской, Александрийской, здесь были епископы из Каппадокии, Армении, Крита, Эллады, Карии, из древнего и нового Эпира, из Ливии, Фригии, Памфилии, Онориады, из Херсонеса, Фракии, Фессалии, Галатии, Геллеспонта, Пентаполя и многих других стран империи.

Чем занимался этот вселенский собор? Императоры, поручив наблюдение благочиния на соборе сановнику Кандидиану, в грамоте, данной через него собору, выразили желание, «чтобы на соборе по чьему-нибудь требованию не был предложен совершенно посторонний вопрос, или от кого-нибудь не возникло предложение, не относящееся к предлежащему рассмотрению святого учения прежде, чем решены будут все недоумения о вопросном предмете, и что нужно к дознанию истины, все то, по точном исследовании, получит утверждение, приличное православному богопочтению»¹¹². Соответственно этому желанию, согласному и с намерениями церкви, на соборе в первую очередь приступили к рассмотрению Несториева лжеучения. Сначала потребован был он сам для ответа собору. «Святейший собор», – пишет Кирилл Александрийский к Константинопольскому клиру, – «послал к Несторию благочестивейших епископов сказать ему, чтобы он явился в собрание и дал отчет в своем учении и посланиях». Но он на первый раз дал такой ответ: «Посмотрю и увижу»¹¹³, «И если мне нужно будет пойти – приду»¹¹⁴. В другой раз послано было с несколькими епископами предписание от собора Несторию явиться на собор для ответа. Несторий не допустил к себе посланных собором и через стражу свою отвечал: «Когда соберутся все епископы, тогда и мы выйдем к ним»¹¹⁵. Послано было от собора и еще одно предписание Несторию, чтобы он явился в собор и оправдался в еретическом учении, но посланные были дерзко прогнаны по приказанию Нестория воинами, окружавшими его жилище.

После сего святейший собор приступил к обсуждению Несториева учения. Сначала, по требованию собора, прочитав был Никейский символ, как основное вероучение православной церкви, и за ним – послание Кирилла к Несторию. По прочтении этого послания были отобраны мнения каждого порознь из присутствовавших на соборе, и все они единодушно признали послание Кирилла к Несторию согласным с Никейским символом. Затем, по предложению Палладия Амасийского, священный собор повелел прочитать и послание Нестория к Кириллу. По прочтении его также отобраны были мнения каждого из членов св. собора; и, так как осуждение Несториева лжеучения было единогласно, то «все епископы вместе воскликнули: «Кто не анафемствует Нестория, тот сам да будет анафема». В таких, и еще сильнейших, выражениях произнесено было низложение и отлучение Нестория¹¹⁶. Ювеналий, епископ Иерусалимский, предложил после этого прочитать послание Келестина, архиепископа Римского, «которое он писал о вере». Пётр, пресвитер Александрийский, первенствующий из нотариев, прочитал перевод послания Келестина к Несторию. По заявлению того же протонотария, прочитано было и другое послание Кирилла, и оказалось согласным с посланием Келестина. Здесь же допрошены были свидетели того, что эти послания в свое время были доставлены Несторию, и что он и по получении посланий не перестал упорствовать в своем лжеучении. Чтобы не оставалось никакого сомнения в истине православного учения о Пресвятой Богородице, по предложению Флавиана, епископа Филиппийского, прочитаны были и внесены в акты отрывки из творений святых отцов, именно: св. Петра, епископа Александрийского из книги о божестве, св. Афанасия Александрийского из книги против ариан и из послания к Епиктету, также отрывки из послания Феликса, епископа Римского, к епископу Максиму и клиру Александрийскому, из 5-го и 6-го пасхального послания Феофила, епископа Александрийского, из слова св. муч. Киприана, изъяснение веры св. Амвросия Медиоланского и отрывок из книги его же о вере. Кроме того, были читаны отрывки из творений св. Григория Назианзена, Василия Великого, Григория Нисского, Аттика Константинопольского и Амфилохия Иконийского. В сопоставлении с православным учением, изложенным в прочитанных на соборе святоотеческих творениях, также были прочитаны и внесены в акты несколько глав из богохульных сочинений Нестория. Наконец, было прочитано послание Капреола, епископа Карфагенского, и внесено в акты, «как содержащее в себе ясную мысль»¹¹⁷, по замечанию Кирилла Александрийского. Тогда все епископы воскликнули: «Таково мнение всех нас; мы все то же, что и св. отцы, говорим: это общее наше желание». После такого единогласного заявления составлен был приговор о низложении Нестория. Считаем не лишним для нашей цели выписать этот приговор св. собора вполне.

Приговор о низложении Нестория¹¹⁸

Св. собор изрек: так как нечестивейший Несторий, сверх прочего, не захотел повиноваться нашему приглашению и не принял посланных от нас святейших и благочестивейших епископов, то мы вынужденными нашлись исследовать нечестивое его учение. Открывши же частью из его писем, частью из других сочинений, частью из бесед, которые он недавно имел в сей митрополии (Ефесе) и которые подтверждены свидетелями, что он и мыслит, и проповедует нечестиво, мы вынуждены были, на основании канонов н послания святейшего отца и сослужителя нашего Келестина, епископа Римского, произнести против него (Нестория), хоть и не без горьких слёз, следующее определение: «Господь наш Иисус Христос, на которого он изрекал хулы, устами сего святейшего собора определяет лишить его епископского сана и отлучить от общения церковного»¹¹⁹. Приговор этот утвержден подписями почти двухсот епископов. Каждый писал так: «Подписуюсь и осуждаю вместе со св. собором», или просто: «Подписуюсь». На другой день по низложении Нестория отослан был к нему приговор св. собора в следующих выражениях: «Святой собор, собранный благодатью Божией, по повелению благочестивейших и христолюбивых наших императоров, в митрополии Ефесе, Несторию, новому Иуде. 3най, что ты за нечестивые твои проповеди и противление канонам, в двадцать второй день текущего месяца июня, на основании церковных правил, низложен святым собором и лишен всякой церковной степени»¹²⁰. Несторий, не захотевший оправдываться перед св. собором, задумал оправдаться пред императорами и поспешил послать к ним донесение, в котором прописывал, что причиной его отказа явиться в собор было то, что не все приглашенные на собор епископы прибыли туда и особенно, что там не было Иоанна Антиохийского; жалуется на притеснения со стороны православных, и, в частности, на епископа Эфесского Мемнона и просит дозволения возвратиться домой. С Несторием подписались десять епископов, отпавших от православия. Святой вселенский собор, со своей стороны, не замедлил послать и от себя донесение императорам о низложении Нестория. Так окончилось первое и самое главное деяние третьего вселенского собора. Мы изложили довольно подробно ход дела на этом соборном заседании в том намерении, чтобы познакомить наших читателей с самим способом производства дел на вселенских соборах.

На втором и третьем деянии св. собор, приняв прибывших из Рима уполномоченных Римского архиепископа Келестина, слушал послание его к собору, и, по желанию легатов, велел прочесть соборные акты, составленные до их прибытия. Легаты римского престола призвали соборные акты законными и своими подписями заявили свое согласие с определением собора о низложении Нестория.

В то время, как св. собор считал себя торжествующим, Иоанн Антиохийский, медливший по неизвестным причинам прибыть на собор, узнав, что дело обошлось и без него, прибыл в Эфес с своими епископами и, вместо того, чтобы явиться на собор и там заявить свое мнение, составил свой особый собор, а вселенский признал незаконным. Из деяний этого дерзкого, отступнического сборища, имевшего целью защитить и оправдать Нестория, видно, что оно и состоялось, и действовало незаконно и произвольно. Так, на этом лжесоборе, скопище из тридцати епископов сомнительного поведения и образа мыслей осмелилось, безо всякого разбирательства, осудить и даже подвергнуть низложению и отлучению Кирилла Александрийского и Мемнона Эфесского. Кирилл и Мемнон подали на Иоанна u лжесобор жалобу св. вселенскому собору, которая и была выслушана на четвертом соборном заседании. Так как Иоанн,по двукратному зову, не явился на собор, то св. собор, признав «что определения Иоанна, во всем поступавшего не канонически, не имеют никакой силы и правильности», объявил «эти постановления бессильными и не могущими нанести какое-нибудь бесчестие потерпевшим через них оскорбление». Суд же над самим Иоанном св. собор отложил до времени, в ожидании, что он, по требованию собора, явится для оправдания. «Если же сам честнейший епископ Иоанн», – сказано в заключении соборного определения, – «позванный в третий раз не явится, то святой и вселенский собор произнесет о нем должный суд по канонам»¹²¹. Но Иоанн, в надежде на покровительство Кандидиана и Иринея, не повиновался св. собору и не явился туда и по третьему зову, поэтому св. отцы собора на пятом заседании единогласно определили отлучить от церковного общения Иоанна и всех его единомышленников, «да не имеют они никакой власти, принадлежащей священническому чину до тех пор, пока, раскаиваясь, не поведают своего заблуждения»¹²². Определение это подписано всеми членами собора и о нем послано донесение императорам. В донесении, между прочим, упоминается о том, что и во время первого вселенского собора нашлись некоторые, отделившиеся от него, но что император Константин не признал их скопища собором. «Нелепо было бы», – говорится далее в донесении, – «противополагать собору двухсот десяти св. епископов, с которыми согласны и все западные епископы, а через них и все прочие страны, тридцати только (епископов), из которых, притом, иные были низложены еще прежде, другие держатся нечестивого учения Целестия, а некоторые подвержены анафеме за единомыслие с Несторием»¹²³. Впрочем, Иоанн Антиохийский, по настоянию Феодосия, согласился со вселенским собором и подписал осуждение Нестория В шестом деянии было рассмотрено донесение Харисия эконома и пресвитера Александрийской церкви. Он предъявил собору, что некоторые еретики из Мидии, оставив свое заблуждение, пожелали обратиться к православию, но вместо православного учения им предложено было какими-то пресвитерами Антонием и Иаковом нечестивое изложение догматов, которое искавшие истины, но обманутые, по неведению и подписали. Выслушавши изложение неправого символа, св. собор признал его согласным с нечестивыми и развращенными догматами Нестория, и тому, кто исповедовал бы это неправое учение или предлагал иное изложение веры, кроме никейского, грозил низложением, если виновный – епископ, извержением из клира, если он будет клирик, и анафемой, если он мирянин. Определение это утверждено подписями всех членов собора. Оградив таким образом никейский символ веры от повреждения и изменения и окончивши суд над Несторием и его приверженцами, св. вселенский собор занялся и другими церковными делами, изложенными в седьмом деянии его. Именно, он выслушал жалобу Критских епископов на притязания Антиохийского присвоить себе право рукоположения митрополита для Критской церкви и оградить права не только Крита, но и каждой области, какие она имела от начала, по древнему обычаю.

Соглашаясь с определением собора, «чтобы из ревнителей нечестивых мнений Нестория или последователей беззаконного его учения епископы и клирики были отлучены от святой церкви, а миряне анафемствованы», император, со своей стороны, дал повеление, чтобы «те, которые будут у себя держать и читать несторианские сочинения или книги, имели в виду смертную казнь»¹²⁴. Сам же Несторий сослан был в заточение. Деяния Эфесского третьего вселенского собора, продолжавшееся с 22 июня по 31 августа 431-го года по Рождестве Христовом, оканчиваются изложением шести, а по некоторым изданиям восьми правил¹²⁵. В них отлучаются от церкви поименно епископы, приложившиеся к Несторию, и все последователи его лжеучения, а те, которые неправильно низложены Несторием, возводятся на прежние степени, затем возбраняется составлять новый символ веры и дополнять или сокращать Никейский символ и, наконец, подтверждается порядок и границы прежнего разделения областей и епархий в отношении к зависимости в управлении¹²⁶.

Ефесский собор, по справедливому замечанию, сделанному в одном историческом сведении о нем, беспрекословно и справедливо причислен к вселенским соборам, потому что и открыт, и после утвержден законным образом: он состоял из епископов, собравшихся из всех мест православной вселенской церкви, исследовал и утвердил один из величайших догматов вселенской веры (о соединении двух естеств во Христе со времени воплощения)¹²⁷. Последующие вселенские соборы в своих деяниях с ясно высказанным благоговением утвердили Эфесский собор»¹²⁸.

(Продолжение будет).

Конст. Думитрашков

III

Настоящее письмо к тебе начну коротенькой тирадой из письма «одного из окончивших курс семинарии», напечатанного недавно в одной из московских газет. «Кончившие курс», – пишется в том письме, – «поступающие в псаломщики и имеющие в виду занять священническое место, по милости прихожан, из одних личных капризов, рискуют потерять преемственное право на пастырскую должность. А многим сельским приходам новые псаломщики покажутся гордыми, и вольномыслящими, и, пожалуй, безнравственными». Автор письма, не признавая прихожан, с одной стороны, может быть, и совершенно справедливо, компетентными судьями в определении нравственных и умственных достоинств кандидатов священства, какими в настоящее время являются почти исключительно псаломщики, желал бы совершенно устранить прихожан от участия в выборе для себя кандидата во священника и заявления об этом высшему епархиальному начальству посредством заручных грамот. Грамоты эти, по его мнению, не могут быть надлежащим критерием пастырских достоинств излюбленного кандидата, потому что прихожане, не будучи в состоянии оценить умственных и нравственных качеств кандидата на священство, в своих суждениях о человеке, ищущем священного сана, более обращают внимание на его голос, на угощение, какое он предложит своим избирателям и т. п. Вследствие то этого «один из окончивших курс семинарии» и опасается, что новые псаломщики не будут попадать в число излюбленных прихожанами кандидатов на священство, по личным капризам прихожан, и мало того, они «рискуют», по словам автора письма, «потерять преемственное право на пастырскую должность». Не буду прямо касаться того вывода, какой автор делает из этих соображений своих, а замечу только, что такое опасение его за судьбу новых псаломщиков, по меньшей мере, преувеличено. Будь даже такое опасение основано на опытных неоднократных наблюдениях автора письма и проверено опытами других наблюдателей, то и тогда бы не следовало из частных явлений, причины которых не схвачены, конечно, автором письма во всей их целостности, делать такой мрачный общий вывод, указывая при том столь односторонне причину угрожающего новым псаломщикам будущего.

Действительно, если бы, к сожалению, новые псаломщики многим сельским прихожанам не только показались, но и на самом деле «оказались» и гордыми, и вольномыслящими, и, пожалуй, безнравственными, то преемственное право таких псаломщиков на пастырскую должность было бы совершенно потеряно ими, да и нечего было бы, конечно, и сожалеть об этом. Что же касается до «одних личных капризов», какие могут быть у некоторых прихожан в отношении к псаломщикам: на всех ведь нельзя угодить, то из-за них псаломщикам нечего опасаться потерять право на священство. Заручные (подтвердительные) грамоты, если таковые и восстанавливаются, может быть, в некоторых епархиях, не имеют же сами по себе, согласно с каноническими понятиями о правах епископской власти, силы определять кандидата на должность священника, и епископ не вследствие только заручной грамоты, представленной тем или другим кандидатом, посвящает его в иерея. Совершенно ложное понятие имел бы о епископской власти тот, кто предполагал бы возможным, что на всякое заявление прихожан посвятить им рекомендуемого и желаемого ими кандидата, во всяком случае последует безусловное епископское согласие. У сектантов, пожалуй, это и бывает, но в православной церкви изволение епископа на посвящение лиц, достойных священства, на зависит исключительно от желания того или другого прихода и, тем более, «от личных капризов» некоторых прихожан, а определяется многими ясными каноническими постановлениями н государственно общественными требованиями, которые всегда имеются епископом ввиду при определении на священнические места. В соображениях епископа о достоинстве известного кандидата занять открывшуюся священническую вакансию не оставляются без внимания и заявления прихожан, имеют свой вес и желания их, но удовлетворяемы бывают эти желания и достигают цели эти заявления только тогда, когда они не расходятся с другими требованиями, какими внушается епископу руководиться при определении на священнические места.

Представим себе, что вот у нас кандидатами священства исключительно только окончившие курс семинарии, и при том прослужившие несколько лет в должности псаломщиков. Как предназначенные к священническому сану, они твердо помнят требования от кандидата священства и диаконства, и потому все стараются быть непорочными, трезвыми, целомудренными, благочинными, страннолюбивыми, учительными, тихими, миролюбивыми, честными, не двуязычными, не пристрастными к вину, не корыстолюбивыми, хранящими таинство веры в чистой совести (1Тим.3:2–8). Открывается где-либо священническая вакансия – пусть любого из наличных кандидатов на священство выбирают себе прихожане, пусть дают ему и заручную грамоту: епископ, во всяком случае, по учению ап. Павла, имеет право и обязанность испытать предлагаемого кандидата, и потом, если беспорочен, допускать до служения (1Тим.3:10), удовлетворяя таким образом к желанию прихожан. Как бы ни происходило это испытание, епископ, во всяком случае, имеет возможность проверить заявление прихожан и, если бы при проверке оказалось, что желания эти расходятся с интересами нравственности и веры, какие блюдет епископ, он имеет власть поступить вопреки желанию прихожан, и посвятить им во священника, согласно требованию ап. Павла, того из псаломщиков или диаконов, который особенно трудится в слове и учении, указав при этом, почему желания прихожан не исполнены. Нисколько не будут обижены этим и прихожане: не обижаются же дети на отца, когда он не исполняет неразумных или вредных для них же самих желаний их, а церковный союз епископа с своей паствой и есть союз любви отца к детям. Попросили бы дети у отца своего вместо хлеба – камень, и вместо рыбы – змею (происходило ли бы это со стороны детей, по неразумию их или просто по капризу – всё равно), отец, конечно, не исполнит глупой и опасной просьбы, да и дети, рассудив, будут благодарны за это отцу: будут просить прихожане, не понимая своих духовных интересов за недостойного и неспособного кандидата, если предполагать, что такие будут, епископ откажет им в просьбе, и посвященный для них в священника, достойный кандидат, будет только напоминанием неосновательного и неразумного некогда их желания иметь другого, а не этого у себя священником. Нет, поэтому, основания опасаться новым псаломщикам потерять, «по милости прихожан», преемственное право на священство. Если прихожане и будут избирать себе излюбленных кандидатов на священство и ходатайствовать за них перед епископом о посвящении в иерея, то эти кандидаты все же будут избираемы из тех же новых псаломщиков так, как другие лица, по существующим постановлениям, не подходят под условия, при каких возможно получить посвящение; и, таким образом, опасение «одного из окончивших курс семинарии» остаться вечным псаломщиком – напрасное опасение.

Гораздо серьезнее должно озабочивать новых псаломщиков то опасение, чтобы не показаться прихожанам гордыми и вольномыслящими, а уж нечего и говорить, безнравственными. «Один из окончивших курс семинарии» считает это возможным. Не стану отрицать такой возможности и я. В простом народе, несмотря на грубую внешнюю оболочку, весьма тонко нравственное и религиозное чутье; сильно также развито в каждом поселянине, несмотря на смиренную наружность, сознание собственного достоинства, хоть бы даже не всегда истинного; всякому известно, как русский народ любит чествование, понимая это слово в самом широком и разнообразном смысле... Тем труднее, поэтому, будет молодым псаломщикам, привыкшим жить в обществе товарищей и не освоившихся с духом народа, стать вдруг в надлежащие отношения к своим прихожанам. От нового псаломщика требуется самое строгое внимание и осмотрительность как в своих словах, так и поступках. Это требование тем более представляет затруднения, что соединяется с требованием приветливости, говорливости, общительности; и при недостатке этих качеств в псаломщике его сдержанность и осторожность в словах может, действительно, показаться многим прихожанам гордостью. Единственное, по моему мнению, средство избавиться молодому псаломщику от упреков в гордости – оставаться никогда без дела: когда прихожане заметят, что псаломщик их постоянно занят, то в школе, то при совершении треб, то в церкви при богослужении, то у себя на квартире чтением книг, тогда и сообщительность, и молчаливость молодого псаломщика не вменится ему в гордость, и найдет свое оправдание в его недосуге, и, отчасти, в неопытности и молодости. Но беспощадны прихожане в своих приговорах за отступление от церковно-христианских требований, хотя бы и таких, какие сама церковь признает не существенными: псаломщик, даже случайно нарушивший и малейшее из таких требований, явился бы в глазах своих прихожан вольнодумцем и безбожником; поэтому не только все церковно-религиозные требования, но и все благочестивые христианские обычаи должны быть во всей строгости соблюдаемы новыми псаломщиками. Нечего уже и говорить, что при сношении с прихожанами, во время совершения у них церковных треб, псаломщики, без труда со своей стороны, могут избежать упреков в гордости и, тем более, в вольномыслии. Зовут, например, псаломщика, в какой-либо дом читать псалтырь по покойнику, и имей псаломщик неразумие отказаться, ему не избегнуть совершенно справедливых упреков в гордости и других, гораздо еще худших, пороках. Тут никакое оправдание не пойдет в резон. Русский народ свято соблюдает древний христианский обычай читать псалтырь по покойникам; это чтение во многих местах чуть не равносильно самому чину «погребения», и совершается оно везде, большей частью, причетниками. Хотя, в опыте, чтение псалтыри совершается и всяким грамотным прихожанином, но всего приличнее это именно псаломщику, как лицу, поставленному и благодатным освящением при хиротесии утвержденному на служение, при всех священных обрядах и таинствах церкви. Чтение же псалмов над умершим есть дело священное, дело молитвы, и отказываться от него псаломщику в высшей степени было бы предосудительно¹²⁹. Но явись псаломщик по первому зову, приступи к священному делу с должным благоговением, начни читать с приличным делу и обстоятельствам чувством, старайся передать присутствующим при гробе священные мысли псалмов, самим чтением внуши им чувство благоговения, какое прилично питать христианину при чтении слова Божия и молитвы ко Господу – сделай он все это – и он будет безупречен в глазах своих прихожан, его не коснется тогда упрек ни в гордости, ни в вольномыслии не только со стороны тех, в чьем доме приходилось ему читать псалтырь, но и других, кто приходил к покойнику. Зовут его вместе со священником для освящения дома или для освящения воды. Можно, пожалуй, и при этом показаться прихожанам «и гордым, и вольномыслящим», но наш новый – образованный псаломщик своим благоговейным, внимательным и разумным чтением и пением сразу даст почувствовать присутствующим, что он совершает свое дело не по заказу, как бы, а с чувствам и с увлечением; а своей приветливостью к присутствующим, по совершении обряда, хотя бы и сдержанной и молчаливой, предоставляя священнику слово и беседу, он заявит свою скромность и понимание своего положения в приходе. Пусть же повторится это при нескольких случаях в нескольких домах, и можно быть уверенным, что наш псаломщик, если бы ему выпала необходимость просить у прихожан заручной грамоты, получил бы ее раньше своей просьбы, не прибегая ни к каким особенным для этого мерам, особенно не одобрительным.

Когда поживешь ты долее на приходе и почаще будешь вдумываться в смысл окружающих тебя явлений, то легко заметишь, что отношения прихожан к причту всегда, или хотя большей частью, соответственны отношениям причта к прихожанам. Привыкли прихожане видеть в своем причте одни внешние отношения к себе, хотя бы то и при совершении таинств и обрядов, понятно, что и сами они будут стоять к причту в чисто внешних отношениях, да других отношений они даже могут, пожалуй, и не предполагать. Приучились они при исполнении причтом церковных треб слышать только чтение и пение причта, вот и ценят в том или другом члене причта единственно голос... Обыкновенные житейские сношения между причтами и прихожанами ограничивались всегда подаваниями и приниманиями и взаимными угощениями; вот тут и берется критерий для оценки достоинств членов причта. И, по моему мнению, нет ничего удивительного, если бы прихожане, конечно, далеко не все, а только некоторые, за приличное угощение дали кому-нибудь из членов причта свою заручную грамоту... Пусть «один из окончивших курс семинарии» и разделяющие его мнения повнимательнее вдумаются в это, и твердо запомнит наставление, какое дает им редактор газеты, напечатавший письмо «одного из окончивших курс семинарии»: «Позаботьтесь», – внушается им, – «о развитии паствы, вырастите ее, обучите, приучите уважать и предпочитать нравственные достоинства: не прямее ли это будет, чем усиливать её нравственное отчуждение, а с ним вместе и нравственное падание, лишением иметь излюбленных пастырей». Все дело, значит, сводится в тому, что от самих же кандидатов пастырства будет зависеть в некоторой мере и отношение к ним их прихожан, оценка их достоинств прихожанами: кто не разделял с прихожанами и не потворствовал их порочным наклонностям, тому не вздумают они предложить своей заручной грамоты за известное угощение. Если бы прихожане всегда и везде понимали истинное значение, какое пастырь и помощники его имеют в приходе; если бы в их глазах и мыслях с обязанностями духовенства не соединилось представление о совершении одних только внешних церковно-религиозных действий; если бы вообще религиозно-нравственные понятия простого народа не ограничивались одной внешностью, так сказать, религии и нравственности, тогда бы нечего было опасаться возможности таких явлений, на какие указывает один из окончивших курс семинарии. На помощь наличным пастырям вот поэтому то и назначаются теперь такие псаломщики, которые способны не только совершать требы, но и помогать пастырям в нравственном и религиозном воспитании народа, которые своими действиями дадут заметить народу, что от церковного причта требуется не одно только умение читать и петь, а нечто более, чего они доселе и не подозревали по простоте своей. Нужно же, поэтому, сделать так, чтобы народ увидел, каковы еще обязанности церковного причта, помимо исполнения треб и формальных, так сказать, обязанностей его; нужно, чтобы в сознании народа носился идеал истинного приходского пастыря, чтоб почувствовалась нужда в каждом приходе иметь такого пастыря, который бы, хоть по возможности, приближался к этому идеалу; нужно, чтобы паства желала иметь себе именно пастыря во всем значении этого слова, которое в обыкновенном употреблении слишком, может быть, уже суживается. Достигнуть же этого можно будет тогда, когда забота наличных пастырей и их помощников в пастырстве, т. е. псаломщиков, о нравственном воспитании прихожан, будет на первом плане, в числе других забот пастырства; когда из виду пастырей не будет исчезать идеал совершенного пастыря, когда они действительно будут стараться пасти своих духовных овец. Трудно это? Да, не легче, чем приходится пастуху, когда он решился отучить свои стада ходить по проложенной протоптанной издавна дороге, хотя бы и не совсем богатой пастбищами, и чтобы приучить ходить по другой, лучшей дороге! По известной дороге стадо идет само, и пастух только идет за ним, подгоняя отставших или же направляя к стаду слишком уклоняющихся в сторону, тут пастуху не много забот. Но поведи он стадо своё по непривычной дороге, по которой только некоторым из стада приходилось ходить иногда – здесь трудам и заботам его нет конца: одно направляется к старой дороге, другое забежало слишком далеко вперед, большинство толпится друг подле друга, осматриваясь по сторонам и, видимо, неохотно подвигается вперед; пастух один не управляется, ему нужен бывает помощник. И что же за тем? Пусть по этой новой для стада дороге пройдет оно один, два раза, да отведает тех пажитей, к каким приводит эта дорога – и редкие из стада, по привычке, будут направляться по старой дороге.

Участие псаломщиков в нравственном воспитании прихожан есть прямой долг их, они на деле должны доказать свои способности нравственных воспитателей, на каковую должность они в последствие будут определены таинственным посвящением; их собственный интерес должен побуждать их к усердной помощи своему приходскому пастырю в его неусыпных заботах – вести свою паству путем нравственных отношений к развитию её душевных сил. Много теперь радетелей духовного развития народа; много и путей предлагают к этому развитию. Но наш путь не чужд народу, и наше знамя дорого и священно сердцу самого неразвитого класса народа. Со своим знаменем веры, путем нравственности, воодушевляясь надеждой на помощь свыше, пастырь и его псаломщик, если возьмутся ревностно вести свое дело, не замедлят увидеть благие плоды своих трудов.

Не один ещё раз придется мне в дальнейших письмах касаться этого важного вопроса об участии псаломщиков в нравственном развитии народа, и посему на этот раз ограничиваюсь общими замечаниями. Передай «одному из окончивших курс семинарии», если ты знаешь его, пусть он не скорбит, что его соображения находят неосновательными, и пусть не оставляет своего намерения печатно делиться своими мыслями; соображения его могут дать повод к разъяснению многих важных вопросов, касающихся пастырства.

Х.О.

Се ныне время благоприятно,

се ныне день спасения (2Кор.6:2).

При на наступлении времени благоприятного для покаяния, благовременно побеседовать о необходимости очистить себя от скверн плоти и духа в наступающую святую четыредесятницу н не отлагать покаяния на будущее время.

Мы чаем воскресения мертвых и жизни будущего века. Благодарение Господу, в нашей душе не совсем еще погашен свет веры заботами, суетой и развращением сердца; мы думаем, хотя по временам, о будущей жизни, мы желаем, но смерти, войти в царствие небесное и считаем покаяние необходимым дли спасения нашего. Но многие из нас или отлагают покаяние на будущее время, по беспечности и по ложной, ни на чем не основанной, надежде на долгую жизнь впереди, или же не осмеливаются начать исправление своего сегодня потому, что боятся трудов и подвигов истинного покаяния. К таковым настоящее слово.

Люди легкомысленные, любящие удовольствие или погрязшие в суете и обременившие себя чрезмерными хлопотами и заботами, думают, что со временем они остепенятся, страсти их ослабеют, заботы сократятся – и тогда они займутся своею душей, станут жить по-христиански и посвятят себя подвигам благочестия. Но когда же это будет? Разве есть в нашей жизни время само по себе свободное от страстей и забот? Пока живет человек в теле, до тех пор в нем пребывает закон греховный и до тех пор человек не свободен от худых увлечений сердца, от нечистых раздражений чувственности, от заблуждений ума, от суеты и крушения духа. Всякий возраст в нашей жизни имеет свои склонности и увлечения, всякий день приносит особые заботы.

Покаюсь после… Но во власти человека только настоящее, будущее же в руках Божиих. Рассчитывать на годы жизни в будущем, когда и наступающая минута зависит не от нас, слишком безрассудно. Смерть не за горами, она может поразить нас завтра и ныне. Ни детство невинное, ни цветущая юность, ни крепкое мужество – ничто не защищает от смерти. Не видим ли мы ежедневно, как не только старые, но и юные, не одни слабые, но и крепкие, как цветок от палящего зноя, увядают от дыхания смерти?

Покаюсь в старости… Но в старости, на которую мы думаем возложить попечение о спасении души, покаяние и исправление жизни труднее, нежели в летах мужества и в юности. Греховная привычка, приобретенная долгим путем жизни, срастается, так сказать, с нашей душою; бремя греховное, чем далее растет, тем становится тяжелее; греховный сон, чем он продолжительнее, тем крепче и беспробуднее, по силам ли старости, слабой и немощной исправить то, что развращено и испорчено годами долгой жизни, отучить человека от всего, с чем он сжился, что полюбил всею душей? И не жестоки ли мы к себе самим, когда исправление своего сердца и подвиги благочестия предоставляем тем летам, которые имеют нужду в отдохновении и утешении? Пожалейте, братие, свою старость, если только доживете до старости, и не приготовляйте ей, вместо покоя, трудов не по силам, вместо приятного воспоминания о добродетельной жизни, тяжких угрызений совести и горького, не всегда благоплодного раскаяния.

Юность и мужество вы отдаете миру и плоти своей; на служение же Богу хотите посвятить вашу старость, т. е. желаете принесть в жертву Богу то, что миру не нужно и плоти не угодно. Думая посвятить в жертву служения Богу слабую, дряхлую и болезненную старость, вы уподобляетесь тем иудеям, которые лучших животных оставляли себе, а в жертву Господу приносили хромых, слепых и недужных животных. За такую жертву, приносившие оную подвергались гневу Божию и осуждению... Смотрите, братие, чтобы и ваша жертва, которой вы думаете умилостивить Господа, не вменилась вам в грех!

Итак, братие, не отлагайте день ото дня спасения вашего; ходите во свете, дóндеже (пока, доколе) свет есть, да мрак смерти и вечная ночь не застигнет вас неготовыми; спешите обратиться ко Господу, пока есть силы, время, и время самое благоприятное для покаяния. Время сие наступает!

Конечно, покаяние для грешника не легкое дело, исправление жизни испорченной, развращенного сердца, расслабленной пороками воли, не может обойтись без трудов и подвигов. Но что же из сего? Неужели мы решимся погубить себя на веки потому, что легче упасть бездну ада, нежели подняться на небо? Мы иногда охотно подвергаем себя болезненным операциям, прижиганиям, отнятию членов и тому подобному, соглашаемся переносить тяжкие страдания не для того, чтобы избавиться от смерти навсегда, но, чтобы умереть несколько позже, чтобы к печальной жизни приложить несколько печальных дней; неужели мы убоимся трудов и подвигов менее тяжелых и совсем не мучительных, чтобы упасти свою душу? Мы часто, до изнеможения, до истощения сил, трудимся днем и ночью, чтобы устроить себе безбедную жизнь, упрочить свое счастье только на время весьма короткой нашей жизни; неужели же мы, чающие жизни будущего века, пожалеем трудов и усилий для приобретения блаженства небесного, вечного? Жалкие и неразумные мы люди, если кратковременные труды и лишения страхом своим могут действовать на нас сильнее, нежели вечные блага надеждой и желанием приобрести их! Притом же путь добродетели труден только в начале, чем дальше, тем он легче, тем больше на нем утешений и радостей. Потрудись сначала, впоследствии в самых лишениях и озлоблениях найдешь столько отрады и духовной сладости, что иго Христово сделается для тебя благим, и бремя Его – легким. Тогда своим опытом познаешь, что работать Господу несравненно легче, чем угождать миру и служить бесчисленным прихотям многострастной плоти; что в подвигах благочестия несравненно более радости и блаженства, нежели во всех удовольствиях света, за которые платят драгоценным временем, здоровьем, состоянием, порчей ума, сердца и воли.

Впрочем, чего бы ни стоило нам исправление нашего характера и поведения, мы, без сомнения, намерены же и желаем когда-нибудь обратиться к Богу: какую же пользу думаем приобрести, отлагая день ото дня и год за годом наше покаяние? Думаем ли, что эта отсрочка сделает наше обращение и покаяние менее трудным? Напротив, если теперь мы чувствуем себя слабыми для сего, то что будет тогда, когда бремя грехов увеличится, когда раны души застареют, и мы должны будем преодолевать большие препятствия, очищать и заглаживать большее число беззаконий? Кто сегодня не способен начать свое покаяние и обращение к Господу Богу, тот, поверьте, завтра еще менее будет способен к сему великому и спасительному делу.

Молю убо вы, братие, именем Господа нашего Иисуса Христа, ради спасения души вашей, не медлите обратитися ко Господу и не отлагайте день от дне покаяния вашего. Се ныне время благоприятно, се ныне день спасения. Аминь.

П. Б.

Со времен св. Владимира, припавшего христианство и крестившего своих подданных, и до наших дней, представители власти церковной и гражданской не преставали заботиться о просвещении светом Евангелия Христова всей земли русской. В покоренных и добровольно покорявшихся России странах введение и распространение христианства, построение храмов, рукоположение священников, отправление миссионеров, всегда составляли одну из первых забот правительства, ясно сознававшего необходимость веры Христовой для счастья народа и благоденствия государства. На страницах отечественной истории записаны имена многих, с истинно христианским самоотвержением трудившихся и труждающихся еще во благовестии Христовом, в различных ближних и отдаленных, диких и непроходимых странах необъятного русского царства. Но, несмотря на попечение правительства, тысячу лет неослабно продолжающееся, на усердие и ревность благовестников Христианства, и до сих пор в православной русской империи, известной во всем мире твердостью веры и благочестием, многие миллионы наших соотечественников не знают еще единого истинного Бога и единого Искупителя и Спасителя нашего, Господа Иисуса Христа¹³⁰. Неимоверные труды, и подвиги, и чрезвычайные средства материальные требуются для того, чтобы дело миссионерства нашего совершалось, при помощи Божией, благоуспешно.

Наши инородцы-язычники живут разрозненно, не имеют постоянных жилищ, но кочуют с одного места на другое на огромных пространствах и останавливаются часто в местностях почти недоступных. Они стоят на самой низшей степени грубости и неведения; духовные потребности у них не пробуждены и совсем не развиты; они редко сходятся с другими инородцами и почти никогда с людьми, более их развитыми и образованными, от которых могли бы заимствовать какие-либо сведения полезные и нужные, но для них неизвестные... Сколько нужно перенести трудов, превышающих почти силы человеческие, чтобы на необозримых пространствах Сибири отыскать её жителей в местах пустынных и диких и в дебрях непроходимых! Какие лишения и опасности неизбежно встречает миссионер, когда он проходил сотни и тысячи верст в местах, где нет ни дорог, ни тропинок; когда он переносит холод в сорок и более градусов, от которого стынет кровь, захватывает дыхание, или подвергается бушующим вихрям сибирской вьюги, переплывает быстрые реки на едва держащихся плотах, связанных неискусной рукой, всходит на горы, спускается по отвесным скалам. Сколько нужно времени, терпения, благоразумия и искусства, чтобы сблизиться с дикими обитателями юрт, приобрести у них доверенность, разбудить их нравственные силы, раскрыть понятно для них религиозные их заблуждения, показать несравненное превосходство святой веры Христовой, преподать её учение догматическое и нравственное, и убедить – не силой, не хитростью и обманом, как делают хвалящиеся своими успехами западные миссионеры, но одним словом истины – принять новую веру вместо той, в которой обращаемый родился, с которой он свыкся своей целой жизнью. Новообращенных нужно постоянно учить вере и благостью и руководить неослабно, нужно совершать для них богослужение. Для этого рассеянных и кочующих необходимо сосредоточивать в определенных местах, приучать к жизни оседлой, указывать и, по крайней мере на первых порах, давать по возможности средства для этой, им незнакомой, жизни; устроять храмы Божии, определять при них постоянных священно- и церковнослужителей, давать им содержание, которого не могут доставить сами бедные прихожане, заводить школы и пр. и пр. Все это неизбежно необходимо, чтобы новообращенные пребывали и преуспевали в вере и благочестии христианском, но для достижения всего этого недостаточно усилий и средств одних представителей церкви. Для сего нужны дружные и согласные действия целой России – Церкви, правительства гражданского и всего русского народа.

Необходимость общего содействия всех усилиям церкви в деле просвещения христианской верой обитающих в России иноверцев, понята, наконец, и сознана в настоящее время. Доказательством этого служит образовавшееся и уже открытое в Москве православное миссионерское общество, устав которого Благочестивейший Государь Император соизволил рассматривать и Высочайше утвердить в 21 день ноября прошедшего 1869 года. Общество состоит под Всемилостивейшим покровительством Её Императорского Величества, Благочестивейшей Государыни Императрицы Марии Александровны и под высшим наблюдением святейшего Синода. Оно образуется из лиц всякого звания, состояния и обоего пола, вносящих в общество не менее 3-х рублей ежегодно. Цель нового миссионерского общества состоит в содействии православным миссиям в деле обращения в православную веру обитающих в пределах русской империи нехристиан и утверждении обращенных в истинах св. веры и в правилах христианской жизни. Содействие общества первоначально обращается к миссиям в пределах восточной России, а по мере развития его средств, может простирать её на миссии в других частях государства, кроме Кавказа и Закавказского края, где уже действует Высочайше утвержденное Общество восстановления православного христианства в указанных странах.

Москва – сердце христолюбивой православной России и великая сила в делах веры православной и народной жизни. Как прежде, в продолжение семисот лет, она являла живое и небесплодное участие в делах церкви и отечества, так и теперь она с любовью принесет миссионерскому обществу обильные жертвы нравственные и вещественные, и своим примером возбудит сочувствие к нему в целой России, и всех привлечет к его делу. Настоящий председатель общества, высокопреосвященный Иннокентий, сам в продолжение долгих лет служивший делу благовестия Христова в отдаленнейших пределах нашего отечества с истинно апостольской ревностью и самоотвержением, и многих привлекший ко Христу и приобретший признательную благодарность целой России, своей любовью к иноверцам – нашим несчастным соотечественникам, своей мудростью и долголетней опытностью, без сомнения, больше всякого другого принесет пользы миссионерскому обществу и его святому делу. Следовательно, есть основание думать, что средоточие миссионерского Общества в Москве укрепит и расширит это общество и даст ему средства достойно и с успехом выполнить его высокую и спасительную цель. И есть основание надеяться, что, при помощи Божией, святое дело вспомоществования распространению веры Христовой между миллионами наших сограждан, не ведущих Христа, пойдет отныне благоуспешнее прежнего. Есть основание надеяться, что из всех областей обширной русской земли потекут приношения на святое дело распространения веры, и тогда, «как светлые точки, будут постепенно умножаться кресты св. храмов на горах Алтая, на берегах Байкала и Амура, в степях киргизских, на равнинах средней Азии, доколе весь необозримый восток нашего необъятного царства не озарится чистым светом православия». «Можно прийти в восторг при мысли», – говорил протоиерей Ключарев в проповеди по случаю открытия в Москве миссионерского Общества, – «как вокруг храмов (устроенных обществом) с их училищами и благотворительными учреждениями будут постепенно, так сказать, усаживаться кочующие племена, возникнут новые тысячи селений и городов, и на степях пустынных вырастет многомиллионная, просвещенная, цветущая часть русского царства, которая, в свою очередь, понесет в глубину Азии святую веру и просвещение».

Пастыри церкви, конечно, лучше других понимают значение единой спасающей веры Христовой для вечной блаженной жизни за гробом, и в устроении счастья частных лиц и благоденствия обществ. Поэтому они, по ревности о славе Божией, из любви к братиям, погибающим в нечестии языческом, и из побуждений патриотизма, должны более других содействовать вновь открытому миссионерскому обществу в просвещении светом христианства наших сограждан. Они могут содействовать обществу выделением из своей среды людей способных и готовых с усердием служить делу благовестия Христова, равно и своими посильными приношениями. Такую услугу могут оказать обществу и, без сомнения, окажут особенно наши обители. У многих из них найдутся и материальные средства нужные, и люди достойные, пригодные обществу для достижения его цели. Приходские священники будут содействовать миссионерскому обществу, если объявят своим прихожанам об открытии общества, объяснят его цель, раскроют последствия обращения к христианству иноверцев, живущих в России, спасительные для них и полезные для всего отечества нашего, если докажут словом Божиим и примером святых необходимость всем христианам принимать участие в обращении заблуждающихся на путь истины и убедят жертвовать обществу из своих достатков, кто сколько может, если сами и их прихожане, с теплой верой и крепкой надеждой, будут молиться Господину жатвы, да изведет достойных делателей на жатву свою, да силой своей благодати возрастит то, что будет насаждено и напоено слабыми силами человеческими.

О первом собрании и вместе открытии православного миссионерского общества уже сообщено читателям «Руководства для сельских пастырей»¹³¹. Второе общее собрание этого общества состоялось 2-го февраля, в зале московского благородного собрания, в числе 470 членов. Собрание в таком числе, какое редко приходится видеть в собраниях ваших частных обществ всех родов, служит ясным знаком, пишут в Московских Ведомостях¹³², что миссионерское общество приобретает в Москве большое сочувствие. На атом собрании происходили выборы, на основании правил устава общества, второго помощника председателя, казначея восьми членов совета. По окончании выборов высокопреосвященный председатель, всей душой преданный миссионерскому делу, выразил бывшим в собрании свою задушевную благодарность за их единодушное, радушное и примерное сочувствие святому делу, и пожелал, «да воздаст им Господь всей своей милостью».

«Да даст Господь Бог», – желаем и мы от всего искреннего сердца, – «успешному началу благоуспешное продолжение, да благословит и да увенчает добрыми последствиями доброе дело».

П. Б.

Часы, отправляемые в великий пост, отличны от обыкновенных часов. Св. четыредесятница, преимущественно перед всеми другими постами, издревле посвящена Церковью подвигам покаяния. И те священные воспоминания, те благоговейные действия, которыми она предваряет и наполняет все пространство сего поста, действительно таковы, что постоянно возбуждают в нас усыпленную совесть и обращают сердце к Господу Богу. Еще за три недели перед наступлением четыредесятницы, в неделю Мытаря и Фарисея, Церковь начинает оглашать слух чад своих песнью покаяния: «покаяния отверзи ми двери...», потом, за две недели – новым умилительным пением, напоминающим об удалении нашем от отечества небесного: на реках вавилонских тамо седохом и плакахом (Пс.1:2). К сокрушению сердечному располагают нас и все евангельские чтения воскресных дней, предшествующих великому посту: о мытаре, о блудном сыне, о страшном суде. В последний воскресный день перед четыредесятницей церковь в своих песнях и чтениях оплакивает гибельное падение Адамово. На сырной надели она начинает уже приучать нас к подвигам поста: в среду и пяток сей недели отправляется служба великопостная с поклонами; вместо литургии читаются только часы с вечерней и на них статьи из пророчеств (на шестом часе) – пророка Иоиля о посте (в среду) и Захарии об обетованиях Израилю и очищении (в пятницу). Замечательны особенно вдохновенные речи Иоиля: Тако глаголет Господь: обратитеся ко Мне всем сердцем вашим, в посте, и в плаче, и в рыдании. И расторгните сердца ваша, а не ризы ваша, обратится ко Господу Богу вашему, яко милостив и щедр есть, долготерпелив и многомилостив и раскаяваяйся о злобах (Иоиль.2:12, 13), между степеньми жертвенника восплачутся жерцы служащие Господу и рекут: пощади Господи люди твоя (Иоиль.2:17).

Чин богослужения, который издревле соблюдает св. церковь в течении самой четыредесятницы, вполне приличен духу сетования или той печали по Бозе, которая составляет покаяние во спасение. Мудро соображены с намерением Церкви – содействовать нам в подвигах поста, сокрушения и покаяния как порядок служб, так и содержание их. Божественная литургия, высокое торжество общения верных между собой и с Господом, совершается только по субботам и воскресным дням. По средам и пятницам и в четверток пятой недели полную литургию заменяет литургия преждеосвященных Даров, объединенная с часами и вечерней. В остальные же дни каждой недели великого поста, храня строгий пост, Церковь, вместо божественной литургии, совершает только часы с вечерней вместе. С внутренней стороны, все великопостное богослужение проникнуто то горьким плачем покаяния, то псаломским исповеданием грехов и нужды в помощи божией, то вдохновенными пророчествами о грядущем спасении. Во всякое время, кроме суббот и воскресных дней, оно совершается с коленопреклонением. Почасту возносим мы тогда проникнутую смирением молитву св. Ефрема Сирина; духом сокрушения и покаяния дышат все великопостные церковные песни, к покаянию же располагают нас обильные чтении из священного писания¹³³. Все богослужение совершается тихо, не скоро и с великим благоговением. Самым внешним видом храма и богослужения Церковь поучает нас тому, что должно происходить в нашем внутреннем храме, что в душе кающегося не должно быть ничего, кроме скорби духовной, помышлений о кресте и о всех страданиях божественного Искупителя за грехи наши.

Тот же дух глубоко покаянный, умилительный, которым проникнуто все великопостное богослужение, вполне принадлежит и часам, совершаемым в это время. Такой дух сообщает им прежде всего усиленное чтение Псалтири¹³⁴. Кроме положенных трех псалмов, на каждом часе читается еще по кафизме, дважды прерываемой и оканчиваемой славой пресвятой Троице, и трояким аллилуйя, как на утрени. И частое чтение из псалтыри во время поста особенно способствует возбуждению покаянных чувств. По опытному суду святых отцов церкви, ни одна книга священного писания не удовлетворяет в такой мере нашим духовным нуждам и потребностям, как псалтырь; а эти потребности когда наиболее чувствуются и когда приличнее всего удовлетворить им, как не во дни покаяния и очищения? Во время поста нам нужно, сколько возможно более, успокоить и умиротворить свою душу от бурных и мятежных помыслов, долго смущавших ее; а «псалом», по слову св. Василия Великого, «именно доставляет спокойствие душе, производит мир, укрощает бурные и мятежные помыслы. Он смягчает душу гневливую, уцеломудривает любострастную, производит печаль по Бозе, ибо и из каменного сердца исторгает слезы»¹³⁵. В течении поста каждый из нас ищет целебного врачевства на многочисленные и разнородные свои язвы. «Псалтырь», – рассуждает святой Амвросий, – «есть некоторая полная врачебница спасения человеческого. Кто бы ни читал ее, всякий может найти в ней то врачевство, которого именно требуют язвы его»¹³⁶. Постясь, мы стараемся войти в себя, верно обсудить опасное состояние своей души, чтобы принести потом полную и чистосердечную исповедь во грехах своих. Книга псалмов может помочь нам и в этом. «Книга эта, кажется мне», – пишет святой Афанасий Великий, – «ясно и подробно излагает всю жизнь человеческую, все состояния духа, все движения ума, и нет ничего у человека, что бы она не содержала в себе»¹³⁷. Пост, наконец, есть то время, когда мы, по возможности, отрешаемся от земли и всего земного и приготовляем свои души к принятию небесного дара. А святой Златоуст говорит: «Ничто столько не способно восторгать душу, отрешать ее от земли, освобождать от уз плоти, возбуждать к любомудрию и презрению житейского, как божественная песнь, стройно и мерно сложенная. Бог дал нам псалмы, чтобы они были для нас источником удовольствия и пользы. Пение псалмов очищает душу того, кто поет их, Дух святой осеняет его своим наитием. Кто призывает Давида с его гуслями, тот призывает самого Иисуса Христа»¹³⁸.

При окончании читаемой на часах кафизмы, священник выходит из алтаря и творит пред царскими вратами три земные поклона, повторяемые всеми верными, произнося основный стих каждого часа, который выражает, что побудило христиан освящать именно сей час молитвой. «Заутра услыши глас мой, Царю мой и Боже мой» – взывает он молитвенно от лица всех на первом часе, прося Господа о благодатном озарении и просвещении светом незаходимым. Тропарь третьего часа утешительно напоминает сошествие святого Духа на апостолов и заключает молитву о нашем духовном обновлении: «Господи, иже пресвятого Твоего Духа в третий час апостолом твоим низпославый, Того благий не отыми от нас, но обнови нас молящихся. На шестом часе молитва к Распятому: «Иже в шестый день же и час, на кресте пригвождей в раи дерзновенный адамов грех, и согрешений наших рукописание раздери Христе Боже, и спаси нас. На девятом – молитва ко Господу Иисусу Христу, предавшему дух Свой Богу Отцу: «Иже в девятый час нас ради плотию смерть вкусивый, умертви плоти нашей мудрование, Христе Боже, и спаси нас». Здесь же читаются и другие тропари, полные умиления и высокого духовного смысла»¹³⁹. Один из сих тропарей заключает в себе молитву к Божией Матери, всецело проникнутую верой в Её заступление: «Надежда, и предстательство, и прибежище христиан, необоримая стена, изнемогающим пристанище небурное, Ты еси Богородице пречистая, но яко мир спасающая непрестанной Твоей молитвой, помяни и нас, Дево Всепетая»¹⁴⁰. В других находим глубокое учение о кресте Христовом: «Спасение соделал еси посреди земли Христе Боже, на кресте пречистеи руце простерл еси, собирая вся языки, зовущия: Господи, слава Тебе». «Посреде двою разбойнику мерило праведное обретеся крест твой: овому убо низводиму во ад таготою хуления, другому же легчащуся от прегрешений, к познанию богословия». Перед окончанием каждого часа священник опять исходит из алтаря и, с тремя земными (великими)¹⁴¹ поклонами, произносит умилительную молитву св. Ефрема Сирина, глубоко постигшего тайну смирения: «Господи и Владыко живота моего!» Произнесши сперва сию молитву по частям, священник дает время безмолвной молитве, с малыми (12-ю) поклонами, и в заключение вновь произносит ту же молитву, всю и нераздельно, сопровождая её одним земным поклоном.

Во все течение св. четыредесятницы на шестом часе предлагаются чтения из пророков. Четыредесятница – такое время, когда церковь преимущественно вспоминает грехопадения и уклонения человека от Бога и руководствует падших к обновлению и блаженному покаянию. Приспособительно к сему, в чтениях пророческих она то обличает нас во грехах и угрожает за нераскаянность в них правосудием Божиим, то возвещает о грядущем Искупителе и нашем спасении.

В страстную седмицу чтение псалтыри несколько сокращается¹⁴², но зато благовествуются среди храма глаголы всех четырех евангелистов о жизни, учении и деяниях Господа, до вольных Его страданий. Сим благовестием о земной жизни Господа Иисуса Христа, церковь старается глубже напечатлеть в уме и сердце нашем божественный образ Господа Спасителя, Его спасительное учение, благотворные дела Его и наконец то, что Он пришел пострадать добровольно, нас ради и нашего ради спасения.

В.

3) Детский Сад¹⁴⁵ – педагогический журнал для родителей, наставников и воспитательниц

Этот журнал издается под редакцией переменных лиц с 1866 года. Название свое он заимствовал от тех воспитательно-учебных учреждений, развитию и усовершенствованию которых содействовал знаменитый германский педагог Фридрих Фребель, назвав их детскими садами¹⁴⁶.

Цель издания рассматриваемого журнала – улучшение домашнего и общественного воспитания всех сословий в России. В состав программы его входят: статьи по воспитанию вообще; обучение в школе и детских садах; образцовые уроки по разным предметам преподавания; педагогическая хроника (русская и заграничная); критика и библиография по детской, учетной и педагогической литературе; смесь: детские характеристики, работы, игры и забавы, разные новости и мелкие известия.

Не свободен и Датский Сад от общей участи рассмотренных уже нами педагогических журналов в том отношении, что начальная деятельность его прежде совершенно соответствовала цели и программе издания, а чем дальше, тем более уклонений от последней. В первые три года своего издания Детский сад точно выполнял свою программу и мог быть пригодным руководством для родителей и воспитателей малолетних детей. В те годы встречалось в нем очень много интересных статей по воспитанию в семье и в детском саду, довольно хороших рассказов для детей; в прибавлениях к нему постоянно помещались рисунки работ детского сада – для раскладывания, рисования, выкалывания, плетения, для работ из папки, для вырезывания, строения и т. п; подвижные игры с песнями (хотя некоторые из них и носят характер немецко-мещанский), положенными на ноты. Уже не встречаем этого в минувшем году. Должно быть, материала не стало, программа вся исчерпана; этим, конечно, нужно объяснять то, что редакция Детского Сада на минувший год расширила свою программу, начав говорить и об образовании более взрослых детей. Она сама объясняет дело так, что «детские сады не существуют у нас в настоящее время (в 1868 г.) в таких размерах, которые бы оправдывали необходимость особого органа. Прежде мы, говорит редакция, занимались разъяснением сущности детских садов; когда же сущность определена и очень мало остается недосказанного, деятельность наша должна теперь принять другой оборот».

Прямо и откровенно сказать, это выйдет то же, что мы выше сказали – материала нет, программа исчерпана, детские сады на русской почве не прививаются. Но мы, со своей стороны, можем только пожалеть об этом: напрасно редакция изменила свою деятельность. Уклоняясь от первоначальной своей программы, как нельзя более соответствовавшей и самому названию издания, она вступает в конкуренцию по вопросу об образовании взрослых детей с другими, более солидными, педагогическими журналами, тогда как на прежнем своем поприще она стояла одна твердо и возбуждала всеобщий интерес, так как способы занятия с маленькими детьми, можно положительно сказать, мало кому известны у нас. Конечно, если за три года редакция все высказала, что имела и умела сказать по вопросу о воспитании малолетних детей, то можем только пожалеть о скудости материала и недостатке лиц, которые бы принимали участие в разрешении того важного вопроса, над которым Фридрих Фребель трудился всю жизнь.

Впрочем, указывая на истинно полезную деятельность Детского сада в первые три года его издания, на добросовестное выполнение своей задачи, и высказывая сожаление о расширении его программы в ущерб прежней, мы тем нисколько не унижаем его прошлогодней деятельности. Напротив, мы можем указать не мало статей, которые как по содержанию, так и направлению своему, находим интересными и полезными для сельских пастырей. К числу таких, по нашему понятию, нужно отнести:

1) Из жизни¹⁴⁷. Под таким заглавием описано несколько случаев, взятых прямо из жизни, непосредственно связанных с развитием детской природы. Описания эти имеют свой смысл и интерес для всякого отца, воспитателя, всякой матери семейства. Из них, несомненно, вынесут они умение, с большим против прежнего анализом, относиться к явлениям, совершающимся вокруг их в самой жизни и в жизни их детей. Можно думать, что в этих описаниях многие найдут и разрешение тех вопросов, над которыми им приходилось задумываться.

В первом описании передан случай, показывающий, как вредно давать детям читать книгу прежде, чем сам отец рассмотрит её, и представлен поразительный пример неспособности матери отвечать на самые нехитрые, простые вопросы ребенка. По поводу последнего обстоятельства автор рассказа от всей души обращается к матерям с таким воззванием: «Можем смело уверить читателей, что никакая, самая отличная, т. е. вполне умная детская книга не принесет плода там, где мать, первая учительница и воспитательница ребенка, не в силах отвечать на его совершенно естественные и в высшей степени простые, вопросы. Хотите сделать добро для ваших детей, матери, учитесь прежде всего сами: переучивайтесь, если необходимо переучиваться; наблюдайте жизнь природы и жизнь ваших детей; размышляйте о сделанных вами наблюдениях. Только при подобных условиях возможен верный вывод, который послужит вам светильником в лабиринте жизни ваших детей и твердым основанием для всех дальнейших ваших действий, во имя блага дорогих для вас существ». А в заключение обращается и к отцам: «Мы хотим довести вас до убеждения, что не учителя, не школа, не различные воспитатели приносят благо или зло вашим детям, а прежде всего вы, отцы и матери, являлись источником или блага, или зла для них».

Во втором описании рассказан весьма интересный случай, наглядно показывающий, какое значение в деле воспитания ребенка имеет среда, окружающая его. Полезно прочитать этот рассказ, потому что мы, отцы и матери, обыкновенно, при обсуждении различных явлений детской природы, забываем о том, что прежде всего необходимо нам взглянуть на самих себя, на свою жизнь, на те вседневные явления, которые охватывают жизнь ребенка, словом – взглянуть на среду, окружающую и нас самих, и детей.

В третьем оживленном рассказе представлен интересный случай, ясно показывающий нам, родителям, до какой степени благо и счастье всей будущей жизни наших детей зависит прежде всего от нас самих, от условий домашней жизни ребенка, что могут сделать разумные родители для своих детей. У автора одна мысль: «Худ вышел ваш сын – прежде всего вините не школу, не жизнь, не людей, с которыми он столкнулся на жизненном пути, а самих себя, свое неуменье взяться за дело воспитания, свой полный индифферентизм к такому вопросу, выше которого не существует никакого вопроса для разумных родителей».

В четвертом и последнем рассказе представлен случай мучительного обучения девочки музыке, по поводу которого автор ясно высказывает такую мысль, что ранее 12-ти летнего возраста малолетних детей учить музыке положительно не должно. На возражение, какое обыкновенно предлагается в таком случае, именно, что образовать хорошего музыканта можно лишь при том условии, если ученик или ученица начали учиться игре в раннем возрасте, когда руки их гибки, так как механическая быстрота рук, столь важная в атом деле, приобретается по преимуществу навыком, упражнением, автор отвечает вопросом: что дороже для родителей, развивать ли механизм рук дитяти или развить и укрепить его физическое здоровье? Далее он старается доказать, что обучать ребенка в течении многих лет жизни такому ремеслу или знанию, из которых он впоследствии, в жизни, не сделает решительно никакого употребления, значит поступать положительно бессмысленно. А ведь, в самом деле, разве мало таких примеров, что девицы, которых в детстве учили музыке с утра до вечера, которые, по воле матерей, упражняли пальцы в механизме игры чуть не до обмороков, по выходе замуж окончательно бросали музыку, о которой не могли говорить без озлобления? Наконец, автор положительно вооружается против обучения музыке, как специальности женского образования. «Делать обучение музыке специальностью женского образования», – говорит он, – «значит оскорблять и унижать женщину, ибо таким образом мы отрываем ее от деятельности общественной, таким образом прямо говорим ей, что твое место в гостиной, среди гостей, которые будут восхищаться твоей игрой на фортепиано, твоими танцами; ибо, действительно, до сей поры образование женщины, ограниченное музыкой, танцами и французским языком, стремилось только к тому, чтобы сделать ее предметом выставки. Если вдуматься глубоко в такую роль женщины, то безнравственнее трудно и представить себе что-нибудь.

2) Жизнь и стремлении Дистервега, немецкого Песталоцци¹⁴⁸. Эта статья весьма интересна для того, кого сколько-нибудь занимают педагогические вопросы. Здесь не место, конечно, передавать подробно обстоятельства жизни знаменитого педагога, достаточно знать, что личность Дистервега выдается из общей среды германских педагогов как по своим стремлениям, так и по энергии, какой отличалась вся его деятельность на поприще педагогическом. Но не лишним находим передать здесь некоторые из его дидактических советов и правил учителям, для дальнейшего усовершенствования себя: 1) Читай главные сочинения тех педагогов, которые сделали что-нибудь самостоятельно. 2) Изучай за один раз только один предмет. 3) Вникай в смысл целого. 4) Перечитывай снова важнейшие сочинения. 5) Составляй из них извлечения, читай с пером в руках. 6) Разговаривай о читанном с кем-нибудь. 7) Читай больше всего по тому предмету, который преподаешь. Или вот советы учителям во время преподавания: 1) Изучи и обработай предмет, который желаешь преподавать. 2) В основание своего преподавания положи какой-либо печатный учебник, употребляй его где и как хочешь, только не во время преподавания. 3) Привыкай приготовляться к каждому уроку в отдельности. 4) Отмечай в книжечке все замечания, прибавления и опыты, которые ты желаешь сделать во время преподавания. 5) Как только ты основательно изучишь учебник, по которому преподаешь, то изучай и другие по тому же предмету. А вот некоторые из его дидактических правил: 1) Преподавание должно быть сообразно с природой развивающегося ребенка. 2) Начинай преподавание с той точки, на которой стоит учебник, и продолжай его ясно и без скачков. 3) Не учи ребенка тому, что не может ему пригодиться в данное время; не учи его также тому, что ему впоследствии не пригодится. 4) Учи наглядно. 5) Иди от близкого к отдаленному, от простого к сложному, от легкого к трудному, от известного к неизвестному. 6) Преподавай элементарным, но не научным образом, и т. д.

3) Учительская семинария. Статья эта сама по себе не представляет особенного интереса, так как речь в ней идет о предмете хорошо всем известном; но интересен в ней, собственно для нас, взгляд автора на предмет, по вопросу о том, что наш народ еще не нуждается в образованных учителях, что ему нужны только учителя, которые могли бы научить его грамоте, а эту обязанность могут исполнять сельские священники, диаконы и пономари. Вот как рассуждает автор по поводу этого вопроса: «Грамота есть только средство к развитию, а самое развитие дается только наукой. Следовательно, заботиться об одной грамотности, значит смешивать средство с целью образования. Положим, что священники и вообще духовные лица могут научить народ читать, но могут ли они ему дать научное образование, которое возвысит его умственное развитие? Во-первых, духовенство само не получает у нас такого образования; во-вторых, если бы оно даже получало такое развитие, то и тогда не могло бы дать его народу, так как, употребляя очень много времени на обучение, оно невольно должно было бы упускать церковные дела; в-третьих, школы, находясь в руках духовенства, никогда не дают хороших результатов, так как духовные лица смотрят на школьные занятия, как на дело второстепенное. В-четвертых, духовные лица не могут владеть теми педагогическими приемами и методами, которые в новейшее время приняли такие громадные размеры, благодаря успехам педагогики и антропологии. Словом, школы в руках духовенства не соответствовали бы той цели, которой они предназначены служить». Насколько правды в этих доводах автора, да судит сам читатель; наши рассуждения по этому предмету расширили бы не в меру пределы педагогического обзора. Одно заметим: автору хочется, во что бы то ни стало, доказать, что духовенство не может заведовать народным образованием для того, чтобы рельефнее выразить необходимость особых учреждений для приготовления народных учителей, именно учительских семинарий. Дело понятное.

4) Несколько слов о народном образовании¹⁴⁹. Сущность взгляда автора на народное воспитание выражена в следующем его проекте: «Прежде школ грамотности нужно открыть школы, которые бы исподволь воспитали матерей семейств, т. е. воспитали бы женщин. Первым основанием такого воспитания могут быть «Детские сады» для народа в деревнях. Сады эти имеют уже ту выгоду, что отстраняют от ребенка, при первом его развитии, скучное и систематическое учение школы, дают его духовным силам деятельность, оставляют его в среде ему подобных детей, с которыми он работает, занимается и играет. У него есть друзья, товарищи, соперники и, не оставляя совершенно семьи, он уже делает первоначальную попытку к жизни самостоятельной и общественной с такими же детьми, как сам, и с теми самыми, в среде которых ему придется жить впоследствии. Детские сады в деревнях принесут уже ту пользу, что дети не будут оставаться без присмотра, как это делается теперь, в то время, когда матери и отцы в поле. В деревне всегда найдется одинокая женщина, которая, ради куска хлеба, согласится взять на себя надзор за детьми. Но главная задача состоит в том, чтобы был хороший наставник или наставница, которые могли бы руководить занятиями и играми детей в подобных садах, знакомить детей с природой и её явлениями, что послужит к уничтожению народных суеверий, наблюдать, чтобы занятия и работы детей сообразовались с теми занятиями и работами, которыми они должны будут заниматься в продолжении всей своей жизни, и служили бы как бы преддверием их. Такими садами должны бы были заниматься сельские учителя, их жены и дочери. Дети, подготовленные воспитанием в садах, переходили бы в элементарную школу, где должны бы были обучаться, как в садах, все вместе, мальчики и девочки. Тут они уже начали бы обучаться грамоте и тем ремеслам, которые будут необходимы им в жизни. При школе должно находиться отделение практического земледелия, как это устраивается в школах Франции, где введен курс земледелия и отводится место для сада, в котором воспитанники занимаются, кроме того, садоводством». Советь дельный. Действительно, у нас в селах и деревнях дети, до поступления в школу, предоставлены самим себе, растут почти без всякого присмотра, особенно в рабочее время; подумать об этом нужно. В заключение своей статьи автор касается вопроса о религиозном воспитании детей, но, к сожалению, трудно понять, чего хочет автор – или он не потрудился уяснить дело, а так себе сказал об этом, к слову, нужно де упомянуть и о религиозном воспитании, когда взялся писать о народном воспитании вообще, или же нашел лишним распространяться об этом предмете, как специальном.

5) Теория воспитания Спенсера¹⁵⁰. Теория воспитания этого английского педагога, в целом составе своем, не имеет для нас руководительного интереса, так как исключительно основана на строгом изучении природы человека, как физической, так и умственной, и на разумном, естественно-научном взгляде на жизнь, а нисколько не проникнута евангельским учением во взгляде своём на земную жизнь, как приготовление к будущей, загробной жизни. Взгляд Спенсера на воспитание ясно выражен в его понятии о цели воспитания: «Цель воспитания», – учит он, – «подготовить человека к жизни, сделать из него полезного члена общества и дать ему средства достигнуть возможно большей степени довольства и счастья». Слишком односторонний взгляд на дело! Нимало не увлекаясь таким практическим взглядом англичанина, мы, тем не менее, находим полезным познакомить наших читателей с некоторыми здравыми мыслями Спенсера, которые следует принять в руководство при воспитании детей, по вопросам о воспитании: а) умственном, б) нравственном и в) физическом.

а) Вот как рассуждает Спенсер по поводу того, когда следует начинать обучение детей чтению: «К обучению чтению следует приступать не ранее того времени, когда ребенок достаточно ознакомится с окружающей его жизнью; когда в уме его накопится достаточное количество фактов и понятий об отношениях между собой многих предметов. Раннее знакомство с книгами тем более вредно действует на развитие самостоятельности ребенка, что книги говорят, а не наводят на понятия. Книги, говорит Спенсер, «дело второстепенное, они косвенный проводник знания, и дают средство узнать то, чего дети сами видеть не могут». Следовательно, чтение предполагает уже в ребенке значительную способность отвлеченного мышления. Поэтому в высшей степени нелепо совать трех- или пятилетним детям буквари, как это делалось в очень недавнее время родителями, заботившимися исключительно о скороспелом развитии ума. Результат этой скороспелости известен: гении-дети оказываются вообще самыми дюжинными смертными, и блестящие, подаваемые ими надежды, редко, когда сбываются, и то не в той степени, в какой сбылись бы при разумном методе воспитания. В точности определить годы, когда для каждого ребенка следует приступать к обучению его чтению невозможно; дело воспитателя соображаться с способностями и степенью развития ребенка, но никак не следует начинать ранее 7–8-ми летнего возраста и даже лучше опоздать, нежели начать слишком рано, лучше сохранить умственные силы, нежели истощить их преждевременным обучением. Позднее обучение не повредит развитию ребенка, если способность его к самодеятельности будет возбуждена в нем и разумные педагоги сумеют поддержать её. Воспитание одного из наших ученых, заслужившего громкое имя в медицине, было начато с двенадцатилетнего возраста, но это не помешало ему сравниться и даже обогнать своих ровесников. Эти рассуждении здравые и совершенно верные следует принять к сведению многим из родителей, которые с целью приостановить баловство пяти- шестилетних детей, не зная, чем занять их, сажают их за букварь дома или же посылают к сельскому учителю в школу.

б) Спенсер предлагает хорошие правила, которыми нужно руководствоваться для нравственного воспитания детей. Например, вот его ответ на вопрос, как должно вести ребенка? «Тем путем, который указывает сама жизнь», – говорит он, – каждый поступок влечет за собой свое неизбежное следствие: это испытал каждый. Собственный опыт в жизни – школа, которую приходилось проходить каждому из нас, и дорого оплачиваются уроки этой шкоды, недаром к слову опыт прибавляют эпитет горький. Чтобы избавить детей, по возможности, от этих горьких опытов в будущем, их следует с первых лет заставлять учиться путем опыта. Сделав какой-нибудь поступок, пусть они подвергнутся неизбежным последствиям этого поступка. Разбросает ли ребенок игрушки, сделает ли в комнате беспорядок – вместо выговоров и брани нужно заставить его самого прибрать все на место, и спокойно и твердо настоять, чтобы он это исполнил, даже если бы в эту минуту его ждала какая-нибудь занимательная игра или удовольствие. Если ребенок по беспечности не сделает вовремя задачу, пусть он употребит на это свободное время, даже если бы для того ему пришлось лишиться давно ожидаемой прогулки или катания. Это должно делаться безо всяких угроз и объяснений в роде: Ты не сделал свое дело, мы тебя за то оставим дома». Напротив, пусть ребенок думает, что его не оставили, но что он сам себя оставил. Следует просто сказать: «Если готов – поедем, а нет – нам нельзя ждать». Неряшество, привычка все терять и портить – обыкновенные недостатки детства. Эти недостатки не следует оставлять без внимания в детях, которые начинают уже понимать смысл и значение собственности, но должно исправлять их благоразумию. Например, мальчику дан ножик, он теряет его; безрассудный отец или родственник, выбранив его, обыкновенно купит ему другой; он испачкает, изорвет платье – ему тотчас шьют другое, поставив предварительно ребенка в угол. Разве есть какая-нибудь связь между стояньем в углу и рваным платьем, потерянным ножиком и бранью? Пусть ребенок, испортивший платье, останется дома день, другой; пусть на исправление платья пойдут деньги, назначенные на его игрушки или вещи, доставляющие ему удовольствия. Пусть при этом отец скажет ему: «Я не могу на тебя тратить столько-то, несправедливо для тебя отнимать от других, ты сам должен платиться за свою неосторожность и небрежность». Ребенок выучится ценить вещи лишениями, которые навлекаем на себя растратой их, он поймет связь между поступком и его последствием, неприятное чувство лишения подействует на него сильнее всевозможных нравоучений, это будет первым шагом, приготовляющим, его к жизни». Сверх того, такая система наказаний – реакций поступка, которую Спенсер называет естественным методом наказаний, имеет еще ту выгоду, что при ней сохраняются тишина и спокойствие. «Дети, привыкшие к тому, что наказания налагаются на них, а не навлекаются как неизбежное последствие их собственных поступков, обыкновенно прибегают к слезам, мольбам, которые вызывают увещания, приказания замолчать. Начинается неприятная сцена, которая, если окончится уступкой, то вызовет в ребенке, привыкшем к уступкам, досаду, зачем сразу не уступили, не простили, а помучили напрасно. Если же на родителей нападет стих выдержки характера, то эта выдержка вызовет уже не досаду, а озлобление: зачем на этот раз не захотели простить».

О необходимости следовать исключительно естественному методу наказаний, Спенсер рассуждает так: по мере того, как развивается детское сознание, должно строго избегать всякого вмешательства и следовать исключительно естественному методу наказаний. Он имеет то преимущество, что заранее приготовляет человека к жизни, развивает в нем понятие о причинности и связи действий, развивает рассудительность, тогда как метод произвольных наказаний научает его удерживать себя от дурных поступков единственно из страха неудовольствия того или другого лица, а не ради вредных последствий самого поступка. Потом, когда власть родителей и воспитателей окончится, у него не будет никакой узды для сдерживания его поступков. Главную причину – естественную реакцию каждого поступка – его не приучали понимать, он познает её путем тяжелого опята. Но тут двойная невыгода: кроме того, что уроки тяжелого опыта вообще горьки, они приходят иногда слишком поздно, когда привычка к известному роду проступков так глубоко укоренилась, что у человека не хватает уже сил побороть ее, несмотря на все уроки горького опыта».

в) В рассуждениях своих по вопросу о воспитании физическом, Спенсер предлагает очень много полезных советов, которые следует нам принять к сведению. Например, относительно кормления детей: «Пища – одно из самых важных условий развития организма: от роста и количества пищи зависит больший или меньший рост ребенка, его здоровье и умственное развитие. Пища должна даваться ребенку вволю, система размеренных порций крайне ошибочна, но также ошибочно и приучать его есть беспрестанно, что называется, походя. Диета детей постоянно колеблется между этими двумя крайностями, не попадая в настоящую норму. В деревнях господствует исключительно система питания перекармливания ребенка, зато в городах преобладает система недокармливания. И перекармливание и недокармливание дурны, но последнее вреднее первого. Последствия случайного переполнения желудка менее вредны и легче поправимы, чем последствия истощения от недокармливания. Но если последствия случайного переполнения желудка незначительны, за то привычка к постоянно переполненному желудку имеет очень вредные последствия: деятельность желудка развивается в ущерб прочим, ребенок приучается к исключительно животной жизни. Упитанные помещичьи и купеческие сынки вообще оказываются очень тупы и неразвиты, и учить упитанных детей – настоящее мучение. Вообще, при питании детей следует держаться такого правила: не давать им опять есть, пока пища, принятая в последний раз, не переварится. Самый меньший срок наука определяет 3 часа. Но когда наступит время для принятия пищи, то давать им есть, сколько они хотят, без всякого страха, что они съедят лишнее, во вред себе. Невоздержность порок взрослых и преимущественно людей отживающих, тупеющих, которым не остается более никакого наслаждения в жизни, кроме удовлетворения этой животной потребности. Инстинкты детства не успели еще извратиться до такой степени, чтобы обжорство могло сделаться для него приятным. Ребенок тотчас перестает есть, чуть только ощущает полноту в желудке. В количестве пищи следует руководиться указаниями аппетита. Если он верный руководитель для низших существ, для выздоравливающего больного, для человека, ведущего нормальную жизнь, то можно заключить, что он хороший руководитель и для ребенка». Полезно знать и следующие советы его относительно одежды детей. «Одежда должна защищать тело от холода, т. е. сохранять теплоту в организме. Весьма естественно, что не развившийся, еще слабый, организм требует большего количества тепла, чем уже вполне развившийся и окрепший, а между тем принято приучать детей к холоду с первых лет жизни, в видах закаливания их. Их заставляют переносить ту степень холода, которую не придется им переносить, когда они будут взрослыми; водят с ногами, обнаженными по колени, и руками по локоть, и, благодаря этому обычаю, множество детей закаливается на тот свет, а те, которые избегнут этой печальной участи, страдают ослаблением роста и телосложения. Родители в этой системе закаливания обыкновенно ссылаются на крестьянских детей, которые играют на свежем воздухе полуодетые и смотрят крепкими и здоровыми детьми. Но, во-первых, эти родители не справятся, сколько братьев и сестер умерло у этих детей, уцелевших, благодаря крепости организма; сверх того, они не принимают в расчет, что жизнь крестьянских детей, разумеется, зажиточных крестьян, во многих отношениях счастливее жизни городских детей достаточных и образованных родителей. Жизнь крестьянских детей проходит в постоянной игре над ними нет стеснительной опеки, которая и раздражает, и не дает дышать свободно многим из городских детей; они постоянно дышат свежим воздухом, богатым кислородом, который заставляет кровь живее обращаться, а организм их не утомлен ранней и часто непосильной работой мозга. Очевидно, что здоровье их поддерживается не вследствие, а несмотря на недостаточность одежды. Постоянная потеря животной теплоты не может не принести ущерба росту и телосложению детей, и если видишь плохо одетых детей здоровыми и сильными, то нет никакого доказательства, подтверждающего, чтобы они не были еще здоровее и сильнее, если бы их одевали теплее. Это подтверждается примерами. Расы человеческие и животных, живущие в полярных полосах, значительно ниже уровня среднего роста: лапландцы и эскимосы малы ростом, обитатели Огненной земли, которые ходят голыми в холодной стране, кажутся такими недоросшими и безобразными, говорит Дарвин, что трудно их принять за человеческие существа».

Читатель сам может видеть, как много пригодного материала по вопросу о воспитании и обучении детей, сравнительно с «Учителем» и «Педагогическим Сборником», предлагает прошлогодний «Детский Сад». Мы, по возможности, старались указать все, что нашли небезынтересным и полезным, для сельских пастырей, как воспитателей и учителей. И, нисколько не задумываясь, решились бы рекомендовать этот журнал для наших читателей, если бы он, при всех своих достоинствах, не страдал одним недостатком, именно – отсутствием в его направлении духа религиозного, христианского. Просматривая «Детский Сад» за прежние годы, и внимательно рассмотревши его содержание за минувший год, мы, к сожалению, не нашли ни одной статьи, которая могла бы служить руководством по вопросу о религиозно-нравственном воспитании детей. Пробел этот, по нашему понятию, значительный.

Взявши на себя трудную и почтенную задачу научить родителей, наставников и воспитательниц как правильно воспитывать детей, как поставить воспитание на ту высокую степень, какую ему следует занять в жизни, редакция едва ли имела какое-либо основание наложить на себя молчание по вопросу о воспитании религиозно-нравственном, о такой отрасли в системе воспитания, без которой не мыслимо истинно христианское воспитание, которое имеет целью приготовить человека не только к счастливой жизни на земле, но и к блаженной, вечной жизни по смерти. Когда-то редакция «Детского Сада», делая оценку системы Фридриха Фребеля, заметила: «можно ли назвать то воспитание всесторонним, которое не заботится о нравственности ребенка, и может ли воспитание по системе Фребеля внушить ребенку добрую нравственность, когда он о нравственном воспитании нигде ничего не говорит в своей системе»¹⁵¹. Подобный вопрос приходится предложить теперь самой редакции «Детского сада»: можно ли назвать то воспитание всесторонним, которое не заботится о религиозно-нравственном развитии ребенка, и может ли воспитание, по статьям «Детского Сада», внушить ребенку добрую, христианскую нравственность, когда ни в одной из них об этом нет и помину? Воспитатель-христианин православный призадумается над этим и, по здравом обсуждении, едва ли захочет вести близкое знакомство с таким руководителем в деле воспитания дорогих ему существ. Что хорошо и полезно, то и отметили мы, как полезное, хорошее, а что плохо, то плохо, да не прогневается на нас редакция за правдивое слово! Не можем умолчать еще и о том, что в минувшем году редакция «Детского Сада» слишком неудовлетворительно выполнила, напрасно, как мы заметили, расширенную свою программу: некоторые из её отделов остались совершенно не тронутыми, как, например, обучение в школе и образцовые уроки по разным предметам преподавания, а некоторые только что затронуты – например, детские характеристики, работы, игры и забавы. Редакции «Детского сада» от души желаем в направлении деятельности своей стать поближе к интересам и требованиям русского православного общества, и переносимое с немецкой или английской почвы на почву русскую освежать, оживлять нашим родным, православным духом, а в исполнении программы быть поточнее. Читателям же нашим, желающим поближе познакомиться с рассмотренным журналом, рекомендуем выписать его за первые два года¹⁵², когда он был настоящим «Детским Садом», имеющим задачей своей разъяснение вопросов разумного, правильного воспитания собственно малолетних детей.

(Окончание следует).

И. Э-ский

Ныне мы собрались во храм Божий для молитвы о сыне Царевом, наследнике престола Русского, Благоверном Государе Великом Князе Александре Александровиче. Мы воссылаем ко Господу Богу благодарения за то, что в нынешний день Он даровал некогда жизнь тому, в руках которого будут со временем судьбы нашего отечества и от которого будет зависеть благоденствие миллионов людей. Мы просим Господа, да сохранит Он от всех опасностей видимых и невидимых сию жизнь, столь дорогую для блага нашего общества и нашего государства.

В сих молитвах мы выражаем, братие, свою любовь ко благу общественному. Ибо как Государь, так и Наследник Государя суть хранители и блюстители блага общественного. Следовательно, кто молится о Царе или Сыне царевом, тот молится о благе общества.

Дабы молитва наша о хранителях общественного блага была усерднее и пламеннее, посвятим, братие, несколько минут на размышление о том, сколько важно для нас благо общественное и по каким побуждениям мы должны заботиться о его сохранении.

Благосостояние общества, в котором мы живем, есть необходимое условие для благосостояния каждого из нас, в частности. Спокойно и благополучно можно жить каждому только тогда, когда целое общество наслаждается спокойствием и благополучием. Если государство не защищено от вторжения иноплеменников, если в нем нет твердой власти и справедливого суда, так что люди злые безнаказанно производят разбои, грабежи и воровство, возможно ли в таком обществе частному человеку жить благополучно? Нет, благосостояние его в таком случае бывает подвержено бесчисленным опасностям: семейное счастье его может пострадать от насилия злых людей, честь его может подвергнуться разнообразным оскорблениям, состояние его может быть расхищено. Итак, первое побуждение любить благо общественное заключается в том, что от него зависит и частное благо каждого из нас.

Но это не единственное и не главное побуждение заботиться о благе общем. Если мы только на этом побуждении будем основывать любовь к обществу, то наша любовь будет корыстная и весьма непрочная. Мало может ожидать общество услуг от нас при такой любви. Мы хотим служить обществу только тогда, когда видим, что оно вознаграждает сей час же наши труды, когда же этого не будем видеть, мы перестанем ему служить. Общество не может довольствоваться такою корыстной любовью, оно требует иногда от своих членов таких услуг и пожертвований, за которые наград материальных не даст.

Во глубине нашей души есть чувство, которое побуждает нас заботиться о благе ближних наших, не обращая внимания на то, приносит ли это нам видимую ощутительную пользу или нет. Так, родители заботятся о своих детях не только тогда, когда надеются получить от них благодарность, но и тогда, когда не имеют этой надежды. Так, в свою очередь, дети пекутся о своих родителях престарелых, от которых ничего уже не надеются получить. Так истинные сыны отечества, во время какой-либо угрожающей ему опасности, жертвуют ему своим достоянием и своим здоровьем, хотя знают, что сами они лично не получат за то вознаграждения. Так истинно храбрые воины в битве со врагами отечества подвергают себя всевозможным опасностям и жертвуют своей жизнью, имея в виду не свою выгоду, но честь, славу и безопасность отечества. Так некоторые избранники истрачивают все свое достояние и свои телесные и духовные силы на такие труды, которые для них самих не приносят никакой пользы, но которые приносят пользу отдаленному потомству.

Эта любовь к общему благу основывается на родстве телесном и духовном. Она обнимает не только семейства, но и целые народы и все человечество, потому что родство есть не только между членами семейств, но и между членами целых народов и между всеми людьми. Ибо все люди происходят от единой крови, как свидетельствует Слово Божие: сотворил есть (Господь) от единыя крове весь язык человечь, жити по всему лицу земли (Деян.17:26). Любовь, основанная на этом внушении природы, есть действительно высокая и благотворная сила. Она служит залогом счастья семейного, благосостояния народов, мира и тишины во всем мире. Но граждане, христиане в своей любви к обществу не могут и не должны ограничиваться и этим побуждением. Любовь, основанная на природном чувстве, не может быть вполне надежной и прочной, потому что природа наша повреждена. Все добрые чувства нашей природы подвергаются разнообразным искажениям, а иногда и вовсе подавляются. Нельзя не замечать того в частности и о природном чувстве любви к ближним. Как ни благотворно это чувство, но оно заметно иссякает между людьми. Много ли найдем в настоящее время таких избранников, которые жертвовали бы собой для блага всего человечества? Много ли найдем и самоотверженных слуг отечества? Ныне еще достаточно заметна любовь семейная, основанная на близком кровном родстве, однако нельзя сказать, чтобы ныне и эта любовь имела полную свою силу. А будет время, когда она и совсем оскудеет, по непреложному Слову Господа нашего Иисуса Христа: За умножение беззакония, иссякнет любы многих. Предаст же брат брата на смерть, и отец чадо: и восстанут чада на родители и убиют их (Мф.24:12; Мк.13:12).

Самое существенное п самое прочное основание для любви к общественному благу, граждане-христиане находят в своей святейшей вере. Господь наш Иисус Христос всем Своим последователям заповедует любовь к ближним, под которыми научает разуметь не только друзей, родных, единоплеменников, единоверцев, но всех людей, весь род человеческий. Эта любовь к ближним, по учению Самого Спасителя и святых апостолов, есть самая главная и существенная добродетель христианская. Кто имеет любовь к ближним, тот все доброе имеет, тот исполнил весь закон. Любяй бо друга, закон исполни; исполнение убо закона любы есть (Рим.13:8, 10). А кто не имеет любви, тот ничего не имеет; ибо все другие достоинства без любви ничего не значат, ничего не значат без любви и мудрость и даже самая вера: аще имам пророчество и вем тайны вся и весь разум, и аще имам всю веру, яко и горы преставляти, любве же не имам, ничто же семь (1Кор.13:2).

Эта то христианская любовь к ближним есть самое главное и самое прочное основание любви к общественному благу. Кто стяжал христианскую любовь, тот несомненно будет добрым членом гражданского общества, готовым творить добро для всех своих сограждан, не исключая и тех, которые его ненавидят и делают ему зло. Он несомненно будет и самым доблестным слугой отечества. Ибо кто скорее может пожертвовать для блага отечества своими личными выгодами и даже самой жизнью, как не истинный последователь Христа Спасителя, рекшего: сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, яко же возлюбих вы, да и вы любите себе. Больше сея любое никто же имать, да кто душу свою положит за други своя (Ин.13:34, 15:12, 13).

Итак, любить общество и заботиться о благе общем побуждает нас собственная наша польза, врожденное нам естественное чувство и, наконец, внушения исповедуемой нами святейшей веры христианской. Что же сказать после сего о том, кто пренебрегает благом общественным и никогда не хочет для него пожертвовать какими-либо частными выгодами! Такой человек, прежде всего, никогда не может быть истинным христианином, хотя бы и носил это имя; сердце его потеряло добрые чувства природы и страдает мертвенной сухостью, а ум его блуждает во тьме, ибо не видит, что без блага общего невозможно и частное благо.

Слушатели Христиане! Что мы имеем любовь и заботливость о благе общественном, это доказываем мы, как нынешней нарочитой молитвой о Благоверном Наследнике престола, так и постоянной молитвой в другие времена о Благочестивейшем Государе нашем и о всем царствующем доме, благоденствие которых служит для нас залогом благосостояния общественного. Но нужно доказывать свою любовь не только молитвой, но и делами. Каждому из нас представляются часто случаи, когда нужно бывает жертвовать своими частными выгодами для ближайшего своего гражданского общества или для всего отечества. Не будем же в таких случаях ропотницы и укорители, самоугодницы и нелюбивны (Иуд.1:16; Рим.1:32), но поспешим с радостью вознести на алтарь отечества требуемые от нас жертвы. Будем истинными последователями христианского учения, которое внушает: Никтоже своего си да ищет, но еже ближняго кийждо (1Кор.10:24), не бывайте мудри о себе, ни единому же зла за зло воздающе, промышляюще добрая пред всеми человеки. Кийждо же вас ближнему да угождает во благое к созиданию (Рим.12:16, 17, 15:2).

Священник Александр Громаковский

обстоятельный грех, терпением да течем

на придлежащий нам подвиг. Евр.12:1.

Благодарение Господу Богу, святой пост настал наконец... Пора за дело приняться, за дело важное – за спасение души. В минувшие дни нельзя было и начинать сего дела: встреча гостей и их проводы, посещение соседей и знакомых, лишняя пища, лишнее питие, лишние слова, иного лишнего скоплялось тогда и тяжким бременем ложилось на тело, и на душу, и на совесть. Сегодня не то, ночь прошла и настал день, пора подумать о спасении. Что же нам делать для сего? Для сего, по словам св. апостола Павла, необходимо, «бремя всякое отложше, и удобь обстоятельный грех с терпением проходить предлежащий нам подвиг». Какое бремя мы доселе несли? Такое бремя, тяжесть которого трудно даже представить, не только описать. Не одно бремя мы несли, и не два, и не три, а всякое, какое только возлагалось на нас временем, обычаями, людьми, привычками и обстоятельствами. Лежали тяжкие бремена на теле нашем, лежали и на душе. По заведенному ли людьми порядку, или по обычаю, или по привычке, в минувшие дни мы только ели, пили, искали собраний, искали удовольствий, некогда было тогда помолиться по-христиански, некогда было пойти в церковь Божию и подумать о спасении. В кухне с утра до вечера огонь – варение, печение, суета и бесполезные труды всем и каждому. Тогда у многих голова помрачалась и стези были стропотны; тело стонало под бременем яств, страсти кипели, ноги слабели, деньги истощались, язык утомлялся от многоглаголания. Что же душа бедная делала в эти дни, чем занималась? И она подавлена была бременем суеты и забот, так что не могла ни мыслить правильно, ни чувствовать, ни рассуждать, ни думать о Боге и о своем спасении. Мысли её были в беспорядке, чувства во мраке, рассуждения в темноте. Что если бы это многомятежное время продолжилось на несколько недель, месяцев? Думаю, тело наше не выдержало бы такого бремени. А что было бы с бедной душей?

О, как мудры, как благодетельны уставы нашей православной церкви. Ныне все, от богатых и знатных до последнего бедняка, вдруг как бы пробудились, встали на ноги, сбросили с себя разом всю тяжесть суеты и забот, и чувствуется уже добрая перемена и в теле, и в душе. А что будет, когда пройдет день, два, три, и больше? Тогда настанет светлое торжество: восторжествует душа над телом, добродетель над грехом, дух над плотью. Тогда воссияет свет – прояснятся наши мысли, возблистает светильник совести, прояснятся для нас смысл и значение заповедей Христовых. Тогда воцарится мир и тишина и внутри нас, и вне нас, а паче в бедной совести нашей. Доселе не было мира в костях наших и в душах наших: тревога, шум, заботы, суета, теперь все это прошло, мрак душевный рассеялся, гласы замолви, крики прекратились, все мирно и тихо в домах наших, как в обителях пустынников. Чтобы содействовать сему спокойствию вожделенному для души и угодному Богу, надобно, отложше все, все дела недобрые, все разговоры, всю суету, приняться с радостью за святой пост. А дабы пост наш не был фарисейским, лицемерным постом, для нас бесполезным и Богу противным, необходимо держаться устава св. православной церкви, как в отношении строгого соблюдения воздержания в пище и питии, так и в отношении хождении во храм Божий на молитвословие.

В уставе написано: «в первый день первой недели четыредесятницы, то есть, в понедельник отнюдь не ясти, такожде и во вторый. В среду же, по совершении преждеосвященных, ядим хлеб тепл и от снедий овощных теплых, дается укроп с медом. Не могущий сохранити двух дней первых ядит хлеб и квас по вечерни во вторник. Подобне же и старии творят. Могущия же да пребудут постящеся до пятка В субботы же и воскресения разрешаем на елей точию и вино. В прочих же седмицах постимся пять дней до вечера и ядим сухоядение, кроме суббот и недель. Рыбы же во всю святую четыредесятницу ни како же дерзнем нети, кроме праздника Благовещения Пресвятыя Богородицы и Вербнаго воскресения»¹⁵³.

Так ясно сказано в уставе нашей Церкви о св. посте. Сколь же должны быть упорны и недобросоветны те, которые разрешают себе в пост такую пищу, которая запрещена уставом православной церкви! Не значит ли это, сбросивши бремя, опять возлагать оное? Не значит ли это кривить душей и фальшивить совестью?

Нам предстоит борьба не только с врагами плотскими, но и с духовными – с демонами, которые особенно во дни покаяния восстают на нас. Враги эти побеждаются постом и молитвой и ничем другим, сказал сам Господь наш Иисус Христос.

Сей род ничимже может изыти токмо молитвою и постом (Мк.9:29). Моисей молитвой победил амаликитян, так и мы молитвой, несомненно, одолеем, победим и прогоним всех наших супостатов, видимых и невидимых. Присоединим же к св. посту св. молитву. Во время говения будем чаще и усерднее молиться дома, и неопустительно, с усердием ходить в Божий храм на все службы церковные, и здесь, со умилением и слезами, молить Господа, да отверзет нам двери покаяния и очистит нас от всякие греховные нечистоты.

Возлюбите же, возлюбленные братья мои, спасительный пост и св. молитву и, Господа ради и для спасения своей души, охотно и с любовью потрудитесь в сих св. добродетелях. Аминь.

Священ. Василий Бандаков

Б) Права власти соборной поместной

Поместная соборная власть в древние времена проявлялась в повременных собраниях пастырей церкви в определенные сроки или неопределенно по нуждам и обстоятельствам церкви. Постоянным средоточием и органом её были митрополиты и патриархи, которые и пользовались посему, вне соборов, некоторыми правами соборной власти. В позднейшие времена поместная соборная власть преимущественно проявляется в постоянных соборах или святейших синодах. Они существуют уже и в тех церковных областях, где еще не отменены древние формы правления: так, в церквях восточных, где еще остаются со своими прежними правами четыре патриарха, уже есть постоянный синод в Константинополе из самих же патриархов, совместно с подчиненными им епископами, под председательством старейшего патриарха константинопольского. Но с большей определенностью прав и с более прочным внешним устройством такие святейшие синоды находятся в свободной Греции и в России. Наш святейший правительствующий всероссийский синод, учрежденный в 1721-м году, состоит из председателя, который называется первенствующим в синоде, из членов, которыми должны быть митрополиты, архиепископы и знаменитейшие пресвитеры, начальствующие над духовенством военным и придворным, и, кроме того, из присутствующих архиепископов и епископов, поочередно вызываемых для участия в синодальном правлении. Кроме главного центра синодального правления, находящегося в Санкт-Петербурге, есть две синодальные конторы – московская и грузино-имеретинская, тоже состоящие из епископов и архимандритов, из коих в первой председательство принадлежит митрополиту московскому, а во второй – экзарху Грузии. Они заведуют частными отделами синодального правления, именно, в ведении первой находятся подчиненные синоду ставропигальные монастыри в Москве и некоторые соборные церкви, а также другие места, подчиненные Синоду; в ведении же последней находятся епархии грузинские, в её же заведывании находятся доходы от тамошних церковных имений.

Со времен апостолов поместная соборная власть простиралась исключительно на местную церковь, не имея никакого права вмешиваться в дела управления других церковных областей и не допуская вмешательства какой-либо из сих последних в свои внутренние дела. Всякое подобное превышение власти поместной с древних времен, церкви, немедленно было останавливаемо. Так соборная поместная власть малоазийская под председательством Поликрата, епископа эфесского, во 2-м веке остановила притязания на господство Виктора, епископа римского. Подобное же притязание Стефана, епископа римского, в 3-м веке, было остановлено поместной карфагенской соборной властью под председательством епископа Киприана. Равным образом церковь константинопольская, при патриархе Фотии, отвергла незаконное вмешательство церкви римской в дела её внутреннего управления и, при упорстве притязательности римского патриарха, отнеслась к вселенской власти. Есть только один случай, когда поместная церковь можем принимать деятельное участие во внутренних делах другой церковной области, это тогда, когда предстоятель сей последней оказывается явным еретиком¹⁵⁵. В своей же церковной области соборная поместная власть пользуется полной самостоятельностью. Впрочем, строго держась пределов, указанных ей вселенской властью, она собственно служит органом сей последней в местной церкви, т. е. преимущественно занимается разъяснением постановлений вселенской власти, применением их к нуждам и обстоятельствам местной церкви. И в этих только пределах деятельность поместной власти имеет характер полновластия, как и деятельность вселенской власти. Отцы карфагенского собора, в послании к папе римскому Келестину, так выражаются о значении поместной церковной власти: «ни для единой области не оскудевает благодать Святого Духа, чрез которую правда иереями Христовыми и зрится разумно и содержится твердо».

Рассмотрим, в частности, права поместной соборной власти, в указанных ей пределах, во-первых, в деле учительства, во-вторых, в деле священнодействия и в-третьих, в деле управления местною церковью.

1) В деле учительства. Соборная поместная власть имеет право и обязанность всеми мерами заботиться о том, чтобы православное учение веры понятно было для всех находящихся в пределах её области, постоянно более и более прояснялось в сознании христиан и привлекало сердца неверующих. Посему поместная соборная власть имеет право:

Во-первых, переводить священное писание, изложение веры вселенских отцов и учителей церкви на понятном для народа языке, строго следя за верностью сих переводов с подлинниками. Так, с древних времен, делаемы были, с благословения местной власти, переводы священного писания и святоотеческих творений в церквах – римской, сирийской, армянской, коптской, готфской, славянской. В XIV столетии, с благословения высшей русской церковной власти, святым Стефаном пермским сделан был перевод священных книг на язык зырянский. В настоящее время, с благословения святейшего синода и под его надзором, совершаются переводы священного писания и святоотеческих творений на языки: татарский, финский, латышский, на наречия – бурятское и эстское – для обращающихся в христианство инородцев в пределах российской империи.

Во-вторых, поместная соборная власть имеет право возобновлять эти переводы, если они, с изменением языка от времени или политических обстоятельств, становятся темными и неудобовразумительными. Так, в нашей российской церкви, когда славянский перевод священных книг, принесенных со святой верой при равноапостольном князе Владимире, с развитием народного языка, терял свою удобопонятность, он по частям возобновляем был святителем Алексием, митрополитом всероссийским и святым Киприаном. В XVI веке в южнорусской церкви, с благословения местной церковной власти и под её надзором, предпринимали переложения священного писания на удобопонятный народный язык пересопицкий архимандрит Григорий и благочестивый князь Константин Островский. А в северно-русской церкви, в XVII столетии, много потрудился в деле исправления переводов Патриарх Никон. В первой половине текущего столетия учреждено было особое общество с целью перевода священных книге на новейший, для всех удобопонятный, язык, и успело перевести Новый Завет и некоторые книги Ветхого Завета. А в настоящее время, по распоряжению святейшего синода, духовными православными академиями переведено почти все священное писание на русский язык. Равным образом, с древних времен, у нас, по распоряжению местной церковной власти, переводимы были творения отцов и учителей церкви. И в настоящее время многие церковные библиотеки богаты как древними, так и новыми переводами святоотеческих творений.

В-третьих, поместной соборной власти усвоено издавать, применительно к различным возрастам и различным степеням умственного развития, краткие и пространные образцы христианского вероучения и нравоучения, на основании священного писания и предания, разъясненного вселенскими учителями. Так, наша русская церковь, с самого начала своего существования, заботилась о распространении в народе подобных образцов вероучения. Вслед за крещением равноапостольного Владимира, местная церковная власть распространяла привезенное им из Корсуня, вместе с символом, «Исповедание веры». Митрополит киевский Илларион, первый из митрополитов русский по происхождению, составил ясное изложение веры применительно к умственному развитию своих соотечественников. Затем, в древние времена, русская церковная власть, за неимением оригинальных произведений, с целью содействовать духовному просвещению русских, распространяла «сборники», заключающие в себе извлечения из святоотеческих творений, и строго следила за чистотой учения в этих сборниках. В позднейшие времена, когда стало распространяться просвещение в России и явились образованные богословы из русских, местная соборная власть, сначала южнорусская, а потом и северорусская, распространяла их труды, как образцы вероучения: так, в конце XVI столетия на юге распространено было, при содействии благочестивого князя Острожского, сочинение просвещенного пресвитера Василия «О единой истинной вере и церкви», а также распространены были сочинения Кирилла, иеромонаха львовского братства, известные под именем «Зерцало богословия», «Евангелие учительное», «Перло многоценно». А на севере, в конце XVII столетия, с благословения патриарха Иоасафа, знаменитый придворный законоучитель Симеон полоцкий написал два катехизиса – пространный и краткий, также два сборника догматико-нравственного содержания, известные под именем: «Обед духовный» и «Вечеря духовная», которые быстро распространились по всей России. В ближайшее к нам время святейший синод, кроме утвержденного вселенской властью «Православного Исповедания» митрополита Петра Могилы, распространял рассмотренные и одобренные им общенародные катехизисы: два святого Димитрия ростовского, помещенные в первой части его поучений, пространный и краткий катехизисы митрополитов московских Платона и Филарета.

В-четвёртых, долг поместной церковной власти блюсти за тем, чтобы в церкви было во всей силе учительство, т. е. чтобы истины веры и благочестия преподавались людьми, способными и знающими дело. Следуя правилам апостольским и вселенских соборов, поместная соборная власть издревле удостаивает сана епископского и пресвитерского только лиц, испытанных в слове истины и в умении назидать паству в вере и благочестии (апост. прав. 58. 80; 1 вселен, соб. прав. 2-е; Лаодикийск. соб. прав 12-е; Карфаген. прав. 25-е; VII вселен. соб. прав. 2-е) Поэтому, руководствуясь примером апостолов – поставлять в священный сан из млада священное писание умеющих, поместная церковная власть издревле имела обычай особенным образом приготовлять лиц к пастырскому служению или через прохождение ими церковно-служительских должностей¹⁵⁶, при чем они постоянно упражнялись в чтении священного писания, или через особенное воспитание при кафедрах епископских. Известно, что во многих церквах, с древних времен, при знаменитых кафедрах епископских были училища, которые главной целью своей имели приготовлять достойных пастырей.

Так, в церкви александрийской было, со времен евангелиста Марка, знаменитое огласительное училище, которое трудами Пантена, Климента и Оригена, под руководством александрийских иерархов, взошло на степень высшей философско-богословской христианской школы и, в продолжении многих веков, давало просвещенных пастырей и учителей обширному александрийскому патриархату. В церкви антиохийской, при содействии отличавшегося ученостью пресвитера Лкиана, в конце 3-го столетия, возникло знаменитое училище, обогатившее восток многими великими учителями. Церковь константинопольская, со времен императора Константина, имела у себя училище, которое, при содействии его и других благочестивых государей, достигло высшей степени процветания, и до того было страшно еретикам, что император Лев Исаврянин, решившись утвердить иконоборческую ересь, счел нужным сжечь его со всеми учителями. Были также на востоке знаменитые училища в Кесарии и Эдессе. В последующие времена восточные церкви, даже в ту пору, когда страдали под игом магометанства, не переставали заботиться о надлежащем приготовлении пастырей церкви: так, например, известно, что патриарх константинопольский Иоасаф первый, по взятии Константинополя, осмелился собрать пятнадцать учеников и на своем иждивении приготовить к должностям церковным¹⁵⁷. В нашей русской церкви, с первых времен её существования, митрополиты всероссийские, при содействии князей, заводили училища не только при своих кафедрах, но и по другим городам, где водворялась христианская вера. Так были училища в Киеве, Новгороде, Курске. В бедственные времена монгольские, когда пастыри наши не имели возможности при своих кафедрах заводить училища для приготовления к священным должностям, церковь русская всегда находила достойных лиц, по крайней мере для занятия высших священных должностей в среде монашествующих, которые, в эти темные времена, одни были хранителями духовного просвещения. Но за то с освобождением от ига монгольского, и, особенно, по учреждении в России патриаршества. российская церковная власть с новой ревностью стала заботиться о распространении училищ. Не говоря о южнорусских училищах, которые во многих метах братствами южнорусскими заведены, с благословения местной церковной власти, для противодействия латинской пропаганде, в северорусской церкви основалась знаменитая славяно-греко-латинская академия, давшая немало пастырей церкви. Еще успешнее дело приготовления к пастырскому служению пошло в России с учреждения святейшего синода. Одной из самых существенных своих обязанностей святейший синод поставил попечение о распространении в обширных пределах церкви русской рассадников духовного просвещения. За неимением лиц в белом духовенстве, способных приготовлять юношей к пастырской деятельности, святейший правительствующий синод преимущественно поручил и воспитание духовного юношества, и начальствование над духовно-учебными заведениями лицам монашествующим, как людям свободным от мирских привязанностей и потому способным исключительно посвящать себя науке и не представляющим своим положением препятствий немедленно исполнять все возможные назначения в деле распространения духовного просвещении. Трудами знаменитых русских архипастырей, Феофана Прокоповича и потом Филарета, митрополита московского, составлены правила для всех русских духовных училищ, утвержденные святейших синодом и введенные им повсеместно в русской церкви. Для усиления и усовершенствования образования в этих училищах, кроме того, что они вверены были ближайшему и непосредственному попечению местных архипастырей, святейший синод подчинил их надзору и руководительству вновь открытых высших духовно-учебных заведений, имеющих целью приготовлять наставников в эти училища. А между тем и сам постоянно следил за характером и направлением образования в этих училищах. По всем предметам учебники вводились не иначе, как с разрешения святейшего синода и все богословские системы, составляемые духовными учителями, издавались не иначе, как по особом рассмотрении и одобрении их святейшим синодом. И уже несколько десятков лет русская церковь имеет и высших и низших священнослужителей, получивших образование в этих рассадниках духовного просвещения, и настоящее время, когда русская церковь считает не сотнями, а целыми тысячами в своем духовенстве лиц высокообразованных, которые сгруппированы не в одних каких-либо пунктах, как, например, в столицах или городах, где есть духовные академии, а по всем даже отдаленным епархиям, святейший синод новым, недавно Высочайше утвержденным уставом, начинает призывать к деятельному участию и в воспитании духовного юношества и начальствовании над духовными училищами уже и белое духовенство. С того времени, как развилось духовное образование в русской церкви, святейший синод своими положительными правилами требует, чтобы архипастыри удостаивали священного сана лиц, исключительно получивших полное семинарское образование. И для точного исполнения этого требования святейший синод разрешил епархиальным архиереям рукополагать во священники окончивших курс семинарии ранее определенного каноническими правилами тридцатилетнего возраста, и даже непосредственно по окончании курса, без предварительного прохождения низших церковно-служительских должностей. В настоящее же время, когда число образованных кандидатов священства стало превышать потребности в них епархий, святейший синод нашел возможным восстановить во всей силе каноническое правило относительно возраста лиц, ищущих священства, определив таковым до исполнения тридцатилетнего возраста проходить должность псаломщика. Этой мерой святейший синод стремится к достижению той высокой цели, чтобы церковь имела просвещенных и учительных не только священнослужителей, но и церковнослужителей.

В-пятых, поместной соборной власти принадлежит наблюдение за тем, чтобы истины веры и благочестия преподавались с надлежащей ревностью и благоуспешно. В древние времена соборная поместная власть не употребляла особенных мер побуждать пастырей к ревностному учительству. В то время проповедь составляла существенную часть богослужения, и самое собрание народа в храме неизбежно требовало от совершающих богослужение проповедания, тем более, что почти на половину, если не более, между собиравшимися во храме, бывало оглашенных, т. е. готовящихся только к принятию крещения, которых нужно было наставлять в вере. При таких обстоятельствах соборная власть только следила за чистотой учения. Но в позднейшие времена, когда не стало особого класса оглашенных, а с другой стороны – когда трудами богомудрых отцов и учителей церкви развился богослужебный чин так, что во всех своих составных частях наглядно выразил истины догматические и нравственные, и, получив таким образом характер учительный, сделался живой общенародной проповедью, нарочитая проповедь не составляла уже существенной принадлежности богослужения. Тем не менее, нужда в учительстве, применительно к потребностям и обстоятельствам пасомых, никогда в церкви не прекращалась, и соборная власть, со своей стороны, стала употреблять меры, побуждающие пастырей к проповедничеству. Так, в нашей русской церкви, с первых времен её существования, митрополиты вместе с соборами наблюдали за ревностным и успешным проповедничеством. Митрополит Кирилл II в своем наставлении священникам пишет: «Разумейте, како учити духовныя дети: если недоумеваешь, спроси умеющего». Такие же внушения повторяли митрополиты – святые Петр и Алексий. Митрополит Симон, в 1501 году, писал к пермскому духовенству подтверждение, чтобы жизнью и учением наставляли пермяков ко святой жизни. С целью способствовать развитию благоуспешного проповедничества, с ранних времен высшая церковная власть в России старалась, за неимением способных проповедников, распространять по церквам сборники проповедей как греческих, так и русских проповедников, и вменяла в обязанность всенародно читать их в церкви, так что это чтение незаметно вошло в состав самого богослужебного чина в те времена. Сохранившийся в наших православных монастырях обычай читать определенные на каждый день толкования священного писания или поучения святоотеческие, ясно свидетельствует о том, как необходимыми считались в нашей церкви при богослужении поучения. А что этот обычай был не в одних монастырях, а во всей православной русской церкви, о том свидетельствует сохранившийся у наших старообрядцев обычай выполнять эти же чтения при богослужении. Святейший синод, находя неудовлетворительными древние сборники проповедей как по содержанию, так и по языку, признал необходимым сделать новые собрания поучений для чтения по церквам. По его распоряжению митрополиты Гавриил и Платон составили два сборника поучений, один на дни воскресные и праздничные, а другой на каждый день: Эти то сборники святейший синод предписал всегда читать по церквам. Но между тем, как в России являлись лица способные к проповедничеству, церковная власть издавала и правила, руководствующие к церковному собеседованию. Так, в Духовном Регламенте в статье о проповедниках слова Божия содержатся особые правила для руководства церковному учителю. По мере увеличения числа этих лиц, чаще и чаще издавались святейшим синодом предписания епархиальным властям побуждать духовенство к проповеданию слова Божия. Для большего успеха пастырского учительства, святейший синод предписывает заводить при церквах библиотеки, открывать ежедневные приходские шкоды для детей и воскресные для лиц всех возрастов и обоих полов. При этом он вменяет в обязанность епархиальным архиереям ежегодно давать отчет о том, в какой степени развито проповедничество, какой оно имеет характер, и вообще, о том, в каком состоянии находится в епархиях пастырское учительство.

В-шестых, поместная соборная власть всегда заботилась блюсти апостольскую чистоту учения церкви. История церкви Христовой свидетельствует, что с самых первых времен появления ересей, местная соборная власть спешила им противодействовать, и чем сильнее было распространение ереси, тем энергичнее была деятельность местной соборной власти. И к вселенской власти она обращалась уже тогда, когда испытанные ею меры оказывались недействительными. Когда во второй половине третьего столетия начала распространяться в восточных странах ересь Павла самосатского, превратно толковавшего учение о троичности лиц, тогда, в 264 и 269 годах, в Антиохии собирались епископы востока и, осудив ересь, защитили чистоту православного учения о троичности лиц. Ересь Ария, на первых же порах её появления, когда она еще не успела заразить восток, местной церковной властью была осуждена на александрийском соборе, под председательством епископа Александра. Как только послышались первые проповеди Евтихия, сливавшего два естества в Иисусе Христе в одно, немедленно собрался в Константинополе собор под председательством константинопольского патриарха Флавиана, осудивший эту ересь. Подобных примеров история представляет бесчисленное множество, так что каждая возникавшая ересь немедленно вызывала местное собрание православных пастырей. Примерами такой же ревности местной соборной власти о чистоте учения богата история и нашей русской церкви. Так, в древние времена русской церкви, мы видим киевский собор при митрополите Константине, в 1157 году, на еретика Мартина, который учил, будто в Иисусе Христе одно естество и плоть принесена с неба. Своим осуждением собор прекратил эту ересь в самом её начале. В 1501 году, при митрополите Симоне, русская церковь на соборе московском одержала победу над богохульной ересью жидовствующих, которая тайными путями успела было глубоко укорениться в Новгороде и Москве, определив проклинать эту ересь, в неделю православия, наряду с прочими ересями. В 1553 году на московском соборе, при митрополите Макарии, осуждена и пресечена рационалистическая ересь Матвея Бакшина, отвергавшего предание, равенство Сына Божия с Отцом, таинства и иконопочитание. Не менее ревностно охраняла русская церковь чистоту православного учения от пропаганды латинян. Митрополиты русские, первоначально все почти бывшие из греков и хорошо знавшие заблуждения латинян, своими внушениями, устными и письменными, так глубоко утвердили в народе русском отвращение к латинству, что с древних времен даже люди светские в состоянии были противодействовать латинской пропаганде. Известны решительные и умные ответы этой пропаганда наших князей Даниила Галицкого, Александра Невского, Василия Темного, Иоанна III и Иоанна Грозного. Известно также, какое сильное и ожесточенное противодействие встретила эта пропаганда в южной России при распространении унии и в северной во время самозванцев. А когда уния насильственными мерами польского правительства успела уловить в свои сети часть православных, местная соборная власть не замедлила противопоставить латинской пропаганде и южнорусские братства с их многосторонней и оборонительной деятельностью, и училища с их просветительным влиянием на молодое поколение, и множество полемических сочинений, изобличавших заблуждения и хитрость латинян. Своими разнообразными действиями в защиту православия, она произвела то, что не только сохранила от влияния унии большую часть южнорусской церкви, но даже в среде самых униатов нашла таких ревностных лиц, как знаменитый архипастырь Иосиф, которые способствовали уничтожению унии в южной России. Также ревностно и успешно местная церковная власть противодействовала наплыву протестантских идей. Уже в первый век распространения в Европе протестантства опять лица светские в состоянии были противостоять его обольщениям. В южной России князь Курбский живо преследовал своими письмами все отродья Лютера. А в северной России царь Иоанн Грозный в состоянии был обличить протестантские заблуждения перед пасторами Рокитой и Бакгорном, бывшими в Москве. Святейший синод продолжает охранять православие русской церкви от вредных влияний католичества и протестантства распространением множества полемических сочинений, каковы: «Камень веры», «Разговор между испытующим и уверенным» и другие. Более труда предстояло русской церкви в борьбе с раскольниками, нежели со всеми этими еретиками и иноверцами. Но здесь местная соборная власть, с самых первых времен появления раскола, неусыпно охраняла чистоту православии, употребляя все от неё зависящие меры к предохранению чад своих от раскола, к ослаблению его и возвращению в лоно церкви отпадших. Действовала она и строгими обличениями, и отлучениями на соборах, бывших при патриархах, и распространением обличительных сочинений, каковы: «Пращица», «Розыск», «Увет духовный», «О знамениях пришествия антихристова», «Беседы к глаголемому старообрядцу» и другие; привлекала она их к себе и всей силой материнской любви, не запрещая им держаться своих обрядовых разностей, в союзе с православной церковью, и разрешая им устроить для этого единоверческие храмы. В настоящее время с каждым годом изыскиваются и поощряются святейшим синодом разнообразные меры учительства, снисхождения и братской любви к вразумлению раскольников. Присоединение к православию многих раскольников и даже самых расколоучителей, каковы: лжеиеродиаконы Феодосий и Геннадий, лжеархимандрит Викентий, лжеепископ тульчинский Иустин, безпоповщинский наставник Павел прусский, ясно свидетельствует о плодах материнской заботливости высшей церковной власти в России.

Наконец, в-седьмых, местная соборная власть имеет право распространять пределы своей области чрез присоединение иноверцев, исполняя заповедь Спасителя: учить вся языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа (Мф.28:19). Конечно, эта обязанность лежит на епископах, но они, собственно, имеют право и обязанность присоединять иноверцев, находящихся в пределах их епархии, и в том только случае могут простирать свою ревность далее прицелов епархии, когда последняя находится в смежности с иноверческой страной. Главным же образом попечение о расширении пределов церкви принадлежит соборной власти, которая имеет для этого и больше средств, чем простые епископы. И с древних времен местная соборная власть распространение пределов церкви считала одним из важнейших предметов своего внимания. Четыре высшие патриаршеские кафедры на востоке до IX века не могли развить во всей силе своей миссионерской деятельности, потому что они заняты были борьбой с еретиками, которые непрерывно в этот период времени, один за другим возмущали спокойствие восточных церквей. И если происходило расширение пределов восточных церквей, то не по инициативе соборной власти, а благодаря ревности некоторых частных лиц, посвящавших себя апостольским трудам. Местная соборная власть только поощряла деятельность этих лиц и оказывала им помощь. Так, церковь александрийская, при св. Афанасии, благословила труды Фрументия в Эфиопии и снабдила новопросвещенную страну пастырями; а церковь константинопольская благословила труды св. Нины в Грузии и отправила туда епископов и пресвитеров. Только при св. Иоанне Златоусте в константинопольском патриархате проявлялась систематическая миссионерская деятельность; при нем были миссии готфская и финикийская¹⁵⁸. Совсем в других обстоятельствах в этот период времени находилась западная церковь. В ней почти не было внутренних смут от еретиков, потому она имела полную свободу развить во всей силе систематическую миссионерскую деятельность с самых древних времен. Уже во 2-м веке она, трудами своих миссионеров, приобрела обширные церкви – карфагенскую и британскую. В V веке она посылала миссионеров Патрикия и Палладия в отдаленную Ирландию, которые так прочно утвердили там христианство, что в скором времени остров этот получил название острова святых. Но особенно миссионерское дело подвинул вперед папа св. Григорий Двоеслов. Незадолго до него возникшие бенедиктинские общества монахов он исключительно направил к миссионерской деятельности. С его времени, под непосредственным надзором и руководством пап, монахи бенедиктинские ходили по обширным странам Германии, всюду основывая церкви и монастыри, и не более как в два века успели просветить почти все варварские германские народы. Ревностнейший из этих проповедников, в VIII веке, майнцкий архиепископ Бонифаций, поощряемый благословлениями пап Григория II и Григория III, скрепил союз германской церкви с римским престолом, и для дальнейшего распространения и утверждения церкви в основанном им Фульденском монастыре, с благословения римского первосвятителя, завел обширную миссионерскую семинарию. Но зато, когда прошли для восточной церкви смутные времена ересей, поглощавшие все внимание местной церковной власти, она развитием своей миссионерской деятельности, в духе апостольском, превзошла даже церковь римскую, которая хотя и продолжала после IX века распространять свои пределы, но более силой оружия, чем проповедью. Особенно энергична и плодотворна была миссионерская деятельность церкви константинопольской в странах славянских. Посланные высшей константинопольской церковной властью в Болгарию, Богемию и Моравию, равноапостольные просветители Кирилл и Мефодий не только просветили эти страны, но и положили основание просвещению всего обширного славянского мира, изобретением азбуки и переводом священных книг на славянский язык. После них церковь константинопольская внимательно следила за многочисленным народом русским, и лишь только замечала благоприятный случай, немедленно присылала к нему проповедников. Так, когда дошла до Константинополя молва, что русский князь Владимир слушает проповедников разных вер, константинопольская церковь не замедлила прислать к нему и своего проповедника, который решительно подействовал на обращение этого князя, а вслед за тем и всего русского народа. Русской церкви церковь константинопольская передала свою ревность к дальнейшему распространению христианства. Со времени Владимира святого до наших времен не прошло ни одного века, в который бы русская церковь не сделала более или менее важного приобретения новых чад. Не говоря о различных племенах славянских, множество народов, вошедших в состав обширного русского государства просвещены попечением высшей церковной власти. И в настоящее время с каждым годом святейший синод развивает свою миссионерскую деятельность между инородцами, входящими в состав русского государства. Учрежденные и как духовно, так в материально поддерживаемые им миссии иркутско-забайкальская, алтайская и равным образом миссионерские общества, действующие в семиреченской области между кочевыми киргизами и калмыками, в березовском краю тобольской епархии, в пределах енисейской епархии, на границах Китая, в пределах камчатской епархии, в Грузии и других местах, ежегодно увеличивают число в православной церкви целыми тысячами. Её миссионерская деятельность простирается за пределы государства посредством издавна живущего в Пекине миссионерского общества.

7) Спрашивают: «Сообразно ли с духом церкви назначать в наказание при исповеди положение земных поклонов и коленопреклонение в церкви?»

Коленопреклонение и положение земных поклонов, как естественные и необходимые выражения сердечных чувствований благоговения и смирения пред святостью и величием Божиим, освященные примером самого Господа Иисуса Христа, который паде на лице свое моляся в саду Гефсиманском (Мф.26:39), приняты христианской Церковью в число знаков внешнего богопочтения при самом её начале (Деян.7:59, 60, 20:36, 21:5), а потому составляют для каждого христианина священнейшую обязанность. Между тем, то же коленопреклонение и положение земных поклонов назначают иногда при исповеди и в наказание (епитимья), а таковое назначение их представляется, с одной стороны, противным главнейшему, священному их назначении, ибо если они входят в число обязанностей христианина, то едва ли могут быть, по духу церкви, наказанием для христианина же. С другой стороны, если коленопреклонение и земные поклоны приняты Церковью для употребления священнейшего – для выражения пред Богом внутреннего состояния нашего духа, то назначение их в наказание не унижает ли их важность и достоинство? Что сказать в разрешение подобного недоумении?

Каждое общество, управляемое известными законами, как в других делах своих и учреждениях, так и в определении наказаний обыкновенно выражает внутреннее состояние своего духа, образ устройства, степень образования и т.п. Та, например, народы дикие, не просвещенные, всегда употребляют и наказания самые жестокие и бесчеловечные; напротив, у народов образованных, более знакомых с человеческим сердцем, и наказания, хоть не без строгости, чужды варварства – страшны для порока, но не оскорбляют человеческого достоинства. Если же и Церковь, как общество людей, должна выражать в определении преступникам её уставов наказаний господствующий, отличительный дух свой, то как управляемая законом совершеннейшим, божественным, движимая духом кротости, милосердия и любви, и заключаясь более в сокровенной силе духа, нежели в устроении видимом, не должна ли преимущественно пред обществами человеческими являть в своих наказаниях силы более исправляющей, чем наказующей, более снисхождения и кротости, нежели строгости, и действовать более на дух, нежели на тело подлежащего наказанию? Если законы гражданские наблюдают человеколюбие в наказаниях, то тем более церковные; они научают нас отсекать от общества христиан еретиков и закосневающих в гнусных преступлениях, а живущих нераскаянно предписывают не самим нам наказывать, а только предавать закону гражданскому. Нет нужды говорить здесь о явных богоотступниках и других злонамеренных и упорных презрителях святыни; они не принадлежат к числу кающихся, и по важности преступления должны подвергаться строгости закона, должны быть обличаемы нещадно, да прочие здрави будут в вере (Тит.1:13). Во всех других случаях церковь с кротостию наказует противныя, еда како даст им Бог покаяние в разум истины (2Тнм.2:25); в наказаниях, определяемых ею прибегающим под защиту разрешающей её власти, всегда видна заботливость нежной, материнской любви, а не карающая рука строгого правосудия¹⁵⁹. Церковные епитимьи не направлены к тому, чтобы строгостью их удовлетворить за грех правде закона; Церковь, пекущаяся об исправлении и спасении чад своих, главнейшею целью своих наказаний поставляет то, чтобы расположить дух притекающего к исповеди к полнейшему и глубочайшему сознанию тяжести грехов, возбудить в его сердце живейшее, искреннейшее сокрушение о них и подвинуть грешника к решительнейшему, деятельному исправлению себя. «Получивший от Бога власть вязать и решать, сказано в 102 правиле 6-го собора, все старание свое должен прилагать к тому, чтобы заблудшую овцу взыскать и возвратить, и уязвленную змием исцелить, и крепчайшими ли и сильнейшими, или слабейшими и кротчайшими средствами противостоять болезни, ожидая плодов покаяния»¹⁶⁰.

Если же таков дух Церкви в отношении к наказаниям, назначаемым ею при исповеди, если она главнейшей целью этих наказаний поставляет возбуждение и поддержание раскаяния в душе приступающего к исповеданию грехов своих, то положение земных поклонов и коленопреклонение, несмотря на то, что они входят в число обязанностей христианина, весьма могут быть определяемы в наказание кающемуся. Таковым определением без всякой строгости, необходимой в законах гражданских, но не необходимой для Церкви в отношении к исповедующимся, она вернейшим образом достигает той цели, какую имеет в виду при определении наказаний. Несомненно, что как известные движения и чувствования души проявляются свойственным себе образом в теле, так и известное положение, и состояние тела способно бывает возбуждать в душе соответственные им ощущения. Отсюда, поскольку кающийся при стоянии в храме на коленах и положении земных поклонов находится в таком расположении тела, которое служит выражением нашего смирения и уничижения пред Богом, то и душа его тогда естественно наполняется таковыми же чувствованиями, естественно и легко возбуждается к сознанию своего нравственного бессилия и окаянства, и приходит в состояние живейшего раскаяния о грехах; и это тем вернее, что самым исповеданием грехов она уже расположена к такому состоянию и, так сказать, настроена по духу покаяния. В сем случае положение земных поклонов и коленопреклонение, как наказание, имеет даже, в некотором отношении, преимущество перед другими наказаниями, назначаемыми церковью кающимся. Хотя покаяние, в собственном смысле, есть дело не минутное, а постоянное и неослабное, тем не менее то счастливое время душевного перелома, в которое сердце, возбужденное от долговременного усыпления, борется само с собой, колеблясь между греховными наклонностями и желанием исправления, бывает, как и время всякого сильного движения души, слишком кратко; и если в сию благодатную минуту душа не поддержится и не утвердится в спасительной решимости жить впредь свято и богобоязненно, то другая подобная минута может прийти не скоро, и душа снова впадет в греховное усыпление. Коленопреклонение и положение земных поклонов, поддерживая и усиливая спасительное расположение духа приходящего к исповеди в самую благовременную минуту его раскаяния, если и не произведут покаяния полного, совершенного, сопровождаемого исправлением всей жизни, то, по крайней мере, возбудят в душе его живейшую скорбь о содеянных прегрешениях, возродят любовь к жизни святой и желание исправления жизни прежней, и таким образом значительно приготовят его к неосужденному принятию святых и божественных тайн.

Правда, не всякий, приходящий к исповеди, приступает к ней с должным расположением духа, с болезненным сознанием тяжести грехов и желанием исправления, многие приходят к духовнику с сердцем спокойным и холодным, хотя и бывают чужды упорства и ожесточения во грехах. В таковых людях коленопреклонение и положение земных поклонов, конечно, не произведут желаемого покаяния, так как для этого прежде всего нужно расположение самой души, а потому и наказание подобного рода кающихся должно иметь другую силу, сообразно с состоянием их духа. «Есть различие в образе покаяния», – говорит св. Златоуст, – «и сего не должно оставлять без внимания, но все исследовать старательно, и после того уже предлагать приступающему приличные средства, дабы не осталось тщетным все дело»¹⁶¹. Наказание грешника равнодушного, без сомнения, должно иметь более тяжести, нежели наказание истинно кающегося, дабы ненаказанность порока не послужила для него поводом к большим преступлениям, но, с другой стороны, оно не должно быть и слишком строго, дабы не ожесточило грешника. «При распределении наказаний», – говорит тот же св. отец, – «должно знать состояние грешника, дабы, когда хочешь сшить расторженное, не сделать худшего повреждения, и когда будешь стараться восставить и исправить падшее, не причинить большего падения. Ибо есть люди, которые, потому что не несут наказания, равного преступлению, впадают в беспечность, делаются худшими, побуждаются к большим грехам; равным образом иные унывают и отчаиваются в своем спасении, потому что не могут перенести горького лекарства»¹⁶². Какое же наказание прилично такого рода грешникам?

Как ни различно состояние духа грешников, равнодушных к своему спасению от состояния истинно кающихся, однако и для первых тоже коленопреклонение и положение земных поклонов могут быть, между прочим, назначаемы в наказание. Хотя это наказание, как замечено выше, не достигнет здесь своей главнейшей цели, не возбудит раскаяние в сердцах холодных, тем не менее оно будет соответствовать другому намерению Церкви, будет служить для них собственно наказанием, необходимым для их вразумления и вместе приличным состоянию их духа. Наказание коленопреклонением и поклонами, с одной стороны, чуждо излишней строгости, а с другой не так и слабо, чтобы не показалось для грешника бременем исправительного наказания. Приятные или неприятные ощущения души много зависят от свойства предметов, действующих на нее, но большей частью зависят от состояния самого духа, принимающего впечатления, от образа его воззрения на предмет, производящий впечатление. Опытом дознано, с каким намерением, по какому побуждению мы смотрим на известную вещь, такие находим в ней и отношения к себе. Отсюда, предпринятое нами по доброй воле кажется нам радостным и приятным, но то же самое становится для нас и неприятным и тягостным, когда происходит или производится для нас против нашего желания; самые удовольствия становятся для нас бременем, когда не расположено к ним наше сердце. Отсюда и коленопреклонение, и положение земных поклонов, которые для истинного христианина составляют священную и вожделенную обязанность, и которые грешник кающийся принимает с благоговейной радостью и исполняет как лучшее выражение пред Богом смиренного и сокрушенного сердца, в грешнике нераскаянном, не желающем носить и легкого ига Христова, производят действие совершенно противное. Поклоны и стояние на коленах для подобного грешника, по неволе изгибающегося телом, но не смиряющегося гордой душей, не составляя ни долга, ни добровольного служения Господу, необходимо становятся бременем, злом наказания, мучительным для духа и тела.

Таким образом, хотя коленопреклонение и положение земных поклонов составляют священнейшую обязанность каждого христианина, тем не менее и назначение их в епитимию при исповеди не только не противно духу Церкви, но и сообразно с ним и с её спасительными намерениями. Такое заключение считаем тем более верным, что не всегда легко отличить истинно кающегося от приходящего к исповеди по одному обыкновению, и потому трудно бывает назначить епитимью, соответствующую внутреннему расположению каждого из них; между тем коленопреклонение и положение земных поклонов есть такого рода наказание, что равно может быть прилично кающимся с большей или меньшей искренностью, потому что каждый, по состоянию своего духа, найдет в нем или побуждение к более чистосердечному раскаянию, или действительное наказание.

С другой стороны, если священные знаки нашего благоговения пред Богом – земные поклоны и коленопреклонение употребляются Церковью и в наказание кающимся грешникам, то через это они нисколько не теряют своей важности и достоинства. Орудия и средства наказания обыкновенно считаются унизительными потому, что с самым наказанием более или менее соединяется отнятие чести и достоинств у наказываемого. Но наказания, назначаемые Церковью кающимся, не к тому направлены, чтобы подобно наказаниям человеческим, подвергать преступника какому-либо унижению, напротив, главное и существенное намерение Церкви при назначении наказаний – извлечь преступника из того унизительного состояния, до которого он ниспал своими грехами и, возбудив в нем чувство раскаяния и сердечного сокрушения, тем самым возвысить его над его же порочными склонностями и приблизить дух его к Богу. А к наказаниям такого рода, исправляющим и возвышающим душу грешника, именно принадлежат земные поклоны и коленопреклонения, потому что эти наказания в то же время и священнейшие знаки нашего смирения и благоговения пред Богом. Поскольку же эти священные знаки, когда назначены и в наказание, не только не унижают кающегося грешника, а еще возносят его на высоту смирения и раскаяния, то и в мнении прочих христиан, присутствующих в храме, в виду которых кающийся в смиренном коленопреклонении возносит свою душу к Богу, они не только не покажутся унизительными, как орудия наказания, но сделаются более досточтимыми, как надежные средства к испрошению у Бога помилования, в котором каждый имеет нужду. Свидетели подобного наказания, присутствующие в храме христиане, видя своего собрата, полагающего поклоны и преклоняющего колена, почти забывают о том, что он несет наказание; они при этом не чувствуют никакого страха и не возмущаются какими-либо неприятными чувствованиями, но спокойно, с умилением смотрят на наказываемого, как на подобного себе грешника, со смирением и покорностью исполняющего определение матери, Церкви, открыто исповедующего грехи свои пред Богом и в самых знаках наказания обнаруживающего внутреннее чувство покаяния. Вид наказываемого, вид смиренного, чистосердечно кающегося собрата, невольно напоминает другим собственные их грехи, побуждает пристальнее заглянуть в свою душу и таким образом и в них самих может, мало-помалу, возбудить чувство смирения и сердечного сокрушения и раскаяния. В случае, если бы кто при виде коленопреклоненного грешника почувствовал к нему презрение, то это произошло бы, конечно, не от того или другого вида наказания, а от испорченности сердца самих свидетелей наказания. Предположим даже, что все христиане, присутствующие во храме, достойны своего имени и звания и в этом случае не может и не должен произвести на них худого впечатления вид коленопреклоненного наказываемого собрата. Христиане первых времен, истинные христиане, никогда не стыдились и не боялись открывать другим свои слабости и грехи, и не презирали тех, которые публично открывали свои прегрешения. Исповедание грехов и покаяние совершалось у них общенародно, во всеуслышание, и это совершенно согласно с духом церкви Христовой. Апостол Иаков говорит: исповедуйте друг другу согрешения, и молитеся друг за друга, яко да исцелеете (Иак.5:16) Поэтому, в самом то деле, не презрения к наказываемому нужно опасаться, если другие, видя его полагающим поклоны и преклоняющим колена, узнают в нем грешника, но скорее нужно ожидать благих последствий; потому что другие, по учению св. апостола, должны при этом случае молиться за него, как для его, так и для своего исцеления.

Итак, повторяем снова, хотя земные поклоны и коленопреклонения входят в число священнейших обязанностей христианина, но они с особенной пользой могут быть назначаемы церковью и в наказание, понимаемое в духе Церкви же. С другой стороны, будучи назначаемы Церковью в наказание исповедующемуся, они нисколько не теряют от того своего достоинства, напротив, становятся для истинного христианина еще вожделеннее и драгоценнее, и, следовательно, назначать при исповеди в епитимью земные поклоны и коленопреклонение в церкви не только не противно духу Церкви, но и вполне сообразно с ним.

В.

Ей Господи, царю! даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего (молитв. св. Ефрема Сир.)

Есть между нами, братья, один душевный недуг, которым страждем, в известной мере, все мы – мужчины, а преимущественно женщины. Этот душевный недуг есть осуждение ближнего. Судим и осуждаем мы ближних своих: знаемых и незнаемых, правого и виноватого, – всех, кто придет на ум и подпадет языку нашему. Против тяжкого недуга сильное требуется и врачевство. Поэтому, не без особенной цели, св. Церковь в течение всего Великого поста постоянно при богослужении влагает в уста наши эту краткую, но полную сердечного сокрушения, молитву св. Ефрема Сирина: Ей, Господи, царю! Даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего.

Апостол Иаков говорит: язык небольшой член; но много делает. Посмотри, небольшой огонь как много вещества зажигает. И язык – огонь, прикраса неправды. Всякое естество зверей и птиц, пресмыкающихся и морских животных укрощается силою человеческою; а язык укротить никто из людей не может: это неудержимое зло; он исполнен смертоносного яда (Иак.3:5–8). Таково свойство языка человеческого, которым мы постоянно согрешаем против ближнего, впадая в осуждение!

Отчего раздаются между вами иногда ссоры, свары, несогласия? Отчего в семействах, особенно многолюдных, происходит домашний разлад? Отчего сосед на соседа долгое время сердится и негодует? Большею частью от пересуд. В домашнем быту при малейшем столкновении, при малейшей неприятности вместо того, чтобы пройти молчанием размолвку, начинают укорять друг друга сначала слабостями, какие знают один за другим, затем слабостями их родственников; от этого ссоры и вражда непримиримая, которая почти всегда оканчивается разделом семейств. Сосед на соседа долгое время сердится, при взаимной встрече не хотят по-христиански приветствовать один другого словами мира и благожелания, а иногда даже решаются причинять один другому вред. Отчего это так бывает? Где скрывается начало этого зла? По большей части в пересудах. Осуждающие и осуждаемые становятся между собою во враждебные отношения, укоряют друг друга, мстят и вредят друг другу, и если по устроению Божию не примирятся между собою, то злу не бывает конца.

Видите, братия, сколько зла причиняет грешная привычка судить и осуждать ближних! Вы сами знаете по опыту, как приятно для сердца и полезно в хозяйских делах жить в любви и согласии между собою, когда один помогает другому, и каждый желает ближнему, чего желает себе самому. И царь Давид говорит: что добро или что красно, но еже жити братии вкупе (Пс.132:1), а порок осуждения производит в семействах и между соседями раздор, разлад, зложелательство и прочее и, таким образом, в самом корне отравляет ваше счастье, возмущает спокойствие душевное и отнимает возможность получить от других помощь в нужде.

Осуждать ближних есть вместе и тяжкий грех пред Богом. Все мы чада единого Отца Небесного, все искуплены драгоценною кровью единородного Сына Божия, запечатлены дарами Духа Святого. Всем нам подаются все Божественные силы, яже к животу и благочестию (2Пет.1:3). Отец Небесный Бог всякие утехи подает нам все обильно в наслаждение. Итак, любовь Божья к роду человеческому беспредельна. Эту же самую любовь Господь Иисус Христос заповедал роду человеческому: о сем разумеют вси, яко Мои ученицы есте, аще любовь имате между собою (Ин.13:35), говорил Он ученикам Своим. Если Господь так любит нас, если Он заповедал нам иметь крепкую любовь между собою, то как же мы, ученики Христовы, смеем вопреки заповеди любить ближних осуждать один другого?

И опять – какое мы имеем право осуждать ближнего? Один у нас верховный судия и мздовоздатель – Господь, Он все знает и все видит, от Него не укрываются никакие тайны сердца человеческого, Ему одному и принадлежит право судить нашу совесть, наши слова, дела и мысли. Если у вас в семействе кто-либо в чем провинится, то никто из семейных не имеет права судить и наказывать виновного, кроме старшего семьянина. Он только один имеет право судить и осудить виновного к наказанию, и тот, кто из семейных взялся бы за это дело без воли хозяина, равно подвергся бы наказанию за самоуправство. Все мы на земле составляем одну великую (Еф.4:4) христианскую семью, верховный глава которой есть Господь Иисус Христос. Ему одному принадлежит и право судить нашу совесть и оценивать наши дела. Итак, когда мы беремся судить ближнего, то беремся совершенно не за свое дело и через это навлекаем на себя гнев Божий.

Правда, есть пороки и преступления, которые могут причинять явный вред не одному человеку, а целым селениям и обществу; эти пороки, конечно, нельзя проходить молчанием. Но для ограничения и искоренения подобного зла существуют от Бога установленные власти – сельские, областные и прочие, которые и обязаны судить и наказывать виновных, и то не по собственному произволу, а по законам, дарованным от Бога и Государя.

Мы судим и осуждаем, как Фарисей мытаря, наших ближних за их желания, мысли и дела. А между тем сколько в душе каждого из нас кроется пороков самых тяжких, мыслей и желаний самых гнусных! Все мы грешим на каждом шагу, каждую минуту и словом, и делом, и мыслями. Что осмеиваем в других, то самое сторицею есть в нас самих. В глазе ближнего видим сучок, а в своем глазу бревна не видим (Мф.7:3). Поступая таким образом, мы сами себя делаем безответными пред Богом. «От уст твоих сужу тебя», – скажет Господь каждому, кто осуждает ближнего за то, что есть в нем самом. Св. апостол Павел говорит: нет тебе никакого извинения, человек, судящий другого, ибо, тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя, потому что, судя другого, ты сам делаешь то же (Рим.2:1). Итак, не других осуждать, а разбирать свои дела мимошедшие, проверять самих себя нам необходимо. Если каждый из нас беспристрастно раскроет совесть пред собою, то какая бездна зла предстанет взору нашему! Есть о чем воздыхать пред Господом, есть о чем болезновать! Ей, Господи, царю! Разреши нашу слепоту духовную, и даруй нам зрети наши прегрешения.

Братия! Удержим язык свой от зла (Пс.33:14), от осуждения ближних наших, особенно в эти великие дни святой четыредесятницы. Сам Спаситель нас учит: не судите, да не судимы будете (Мф.7:1), то есть не судите людей, чтобы Господь не осудил вас за это в будущей жизни. Язык слаб и словоохотлив на пересуды всего более у женщин, а преимущественно у старушек. Им-то более других надобно помнить заповедь Спасителя: не судите, да не судимы будете. Аминь.

Свящ. Петр Георгиевский

Село Ракома

Новгородского уезда

Порицание читателей, предостережение им и ободрение. (Евр.5:11, 6:20).

Не приступая прямо к истолкованию приведенного в ст. 6. (Евр.5:6) псаломского текста, апостол сначала предпосылает своим читателям, частью порицание их, частью предостережение и частью ободрение. Приведенное выше изречение, что Христос есть первосвященник по чину Мелхиседека, имеет, говорит апостол, глубокое значение и дает повод к важному наставлению; но, к сожалению, читатели его потеряли способность к разумению таких глубочайших истин. Для них, как для учеников, стало почти необходимым, предлагать снова начатки христианского учения, хотя они уже так давно живут во христианстве, что могли бы сами быть учителями (Евр.5:11–14). Но потому-то именно, что они уже так давно стали христианами, апостол не хочет теперь снова предлагать им первые элементы христианства, а приступит тотчас к более возвышенному учению о первосвященстве Христовом, так как без того невозможно одним наставлением в начатках обращать отпадших от Церкви, после духовного вкушения ими благодати и истины в христианстве. Такое постыдное отпадение от Церкви есть новое распятие Христа, и за ним обыкновенно следует полное ожесточение и за тем вечное отвержение Богом (Евр.6:1–18). Но – обращается апостол к прежде сказанному – читатели его, по милости Божией, еще не дошли до полного отпадения от веры; за это ручается их любовь к ближним, которую они показали и теперь показывают, и за которую Бог не оставляет без награды. Только пусть они не охладевают в ревности, но, по образу своих праотцев, мужественно стремятся к достижению цели своей надежды, вечного блаженства (Евр.6:9–20).

Ст. 11. (Евр.5:11) Выражение о нем же некоторые принимают за мужской род и относят его к Мелхиседеку, другие же принимают за средний род и относят к целому предшествующему предложению. Следует предпочесть последнее мнение. Некоторые дополняют этот стих словами: надлежало бы, как в нашем русском переводе: «О сем надлежало бы нам говорить многое», но едва ли основательно, потому что апостол дальше действительно распространяется подробно об этом предмете. Гораздо естественнее дополнить словом: надлежит (ἐστι λέγειν, а не ἄν ἔιῃ). Итак: о нем же (именно о первосвященстве Христовом по чину Мелхиседека) многое нам слово и не удобь сказаемое (надлежит) глаголати, – понеже немощни бысте слухи. Слово слухи – ἀκοὴ естественно нужно понимать в смысле духовной способности понимания, а прошедшее бысте – γεγόνατε указывает на то, что прежде читатели имели большую восприемлемость к учению.

Ст. 12. (Евр.5:12) Не без основания апостол сделал своим читателям упрек в том, что они стали не способны слушать: ибо, продолжает он здесь дальше, должни суще быти учители лет ради, паки требуете учитися, кая писмена начала словес Божиих, и бысте требуще млека, а не крепкия пищи. Истина для нашей души то же самое, что пища и питие для тела; всякое истинное наставление, всякое сообщение истины есть питание души и всякое восприятие истины есть духовное ядение. Поэтому как в телесной, так и в духовной пище нужно различать пищу, пригодную для детей и для взрослых, и первые начатки христианского учения называть млеком, а высшее учение крепкой (твердой) пищей (ср. 1Кор.3:2). Лет ради – διὰ τὸν χρόνον, т. е., судя по продолжительности времени вашего пребывания в христианстве. Касательно понимания слова кая – τινα, толкователи расходятся. Одни принимают его за неопределенное местоимение – τινά и как подлежащее к διδάσκειν – учитися: «чтобы кто-нибудь вас учил»; другие же (как напр. Тишендорф) принимают за вопросительное местоимение – τίνα, относя его к слову писмена – στοιχεῖα; «чтобы вас учили, какие первые элементы, стихии». Первое толкование, по-видимому, заслуживает преимущество, потому что по последнему толкованию не достает подлежащего к слову διδασκειν и следовало бы в таком случае ожидать διδάσκεσθαι (ср. 1Сол.4:9). Под словом τὰ στοιχεῖα, по славянскому переводу писмена нужно понимать начальные основания, основные элементы науки, и родительный – αρχῆς начала служит только к усилению речи. К этим начальным основаниям, к этому «млеку» христианского учения, апостол причисляет поименованные в (Евр.6:1) и далее пункты; к «твердой же пище» он относит учение о первосвященстве Христовом по чину Мелхиседека, которое он развивает в (Евр.7:1) и далее.

Ст. 13 (Евр.5:13) и далее. Связь мыслей здесь с первого взгляда представляется не совсем последовательною. Апостол хочет именно представить основание («ибо»), почему читатели его нуждаются в молоке, а не в твердой пище. При этом следовало бы ожидать, что он скажет: «ибо всякий, не сведущий в учении правды, питается молоком, потому что он младенец». Но вместо этого он говорит наоборот: Всяк бо причащаяйся млека, неискусен слова правды: младенец бо есть. Эта неточность лучше всего объясняется тем, что пред взором апостола при этом была главная мысль всего предложения. Главная же мысль выражена в ст. 14 (Евр.5:14): совершенных же есть твердая пища, имущих чувствия обучена долгим учением в рассуждение же добра и зла. В первых словах этого стиха: совершенных же есть твердая пища заключается основание сказанному в заключении ст. 12 (Евр.5:12). Связь мыслей поэтому принимает здесь следующей вид: «вы снова стали нуждаться в молоке, а не в твердой пище; потому что твердая пища назначается для совершеннолетних, между тем как питающийся молоком оказывается младенцем и, таким образом, не сведущим в учении правды». Выражение: слово правды различно толкуется. Одни разумеют под этим учение об оправдании человека. Но учение об оправдании апостол в (Евр.6:1) относит к начаткам христианского учения и, судя по общей связи речи, под словом правды он несомненно разумеет высшее учение христианства, особенно учение о первосвященстве Христовом по чину Мелхиседека. К истинному разумению выражения приводит нас следующее. То самое, что апостол называет здесь словом правды, в (Евр.6:1) называет совершением или совершенством (τελειότης); следовательно, слово правды то же, что и слово совершенство, и так как родит. существ., по гебраизму, стоит в значении прилагательного, то это выражение тождественно выражению слово совершенное, т. е. высшее, совершенное учение. Употребить же здесь слово совершенство – τελειότης апостол не нашел удобным, так как дальше слово совершенных – τελείων. Не невероятно также, что апостол этим выражением хотел сделать намек на имя Мелхиседек, которое он ниже (Евр.7:2). переводит царь правды. Следовательно, все это выражение не иное значит, как то же, что апостол в (1Кор.2:6) и далее называет христианской премудростью. Под совершенными (τέλειοι) в противоположность к младенцам (νήπιοι) нужно разуметь духовно зрелых, возрастных, как это видно из объяснительного предложения имущих чувствия… и зла. Выражение чувствия – τὰ ἀισθητήρια собственно «орган чувства», нужно понимать здесь в смысле духовного чувства, способности суждения. Под добрым и злым разумеется ближе всего истинное и ложное, так как здесь, главным образом, речь идет о познании истинного учения. Итак, духовно совершеннолетние в христианстве суть те, которые практическим упражнением в христианской истине развили свое внутреннее чувство так, что могут различать в учении истинное и ложное, хорошее и дурное. Затем, в этих словах косвенно выражается та мысль, что для более глубокого проникновения в учение и тайны христианства, нужно их осуществлять в жизни.

(Евр.6:1) и далее. За предшествующим порицанием следует теперь косвенное предостережение: хотя читатели в разумении христианских истин снова стали детьми, однако он не будет им снова повторять начальных оснований, как бы азбуки христианства, так как это было бы бесполезно; он перейдет к более глубоким истинам. – Первый стих допускает двоякое понимание. Можно, во-первых, принимать его как увещевание читателей и совершение τελειοτητα, в соответствии совершенные – τέλειοι (Евр.5:14), будет при этом означать «полную зрелость». Поэтому смысл этого стиха будет следующий: «посему (так как вам, судя по времени, прилично быть возрастными в Евангелии, а не детьми), оставив начатки учения Христова, вступим в зрелый возраст». Но решительное преимущество заслуживает другое объяснение, по которому апостол в этом стихе объявляет свое намерение, которое он действительно и исполняет в следующей главе. В таком случае τελειότης – совершение, как выше в (Евр.5:13) λόγος δικαιοσύνης – слово правды означает «совершенное учение» в противоположность к λόγος τῆς ἀρχῆς τõυ Χριστõυ, и смысл здесь будет такой: тем же (так как, судя по времени, вы должны бы уже быть учителями, и никто из вас не захочет быть младенцем) я намерен, оставлше начала Христова слова, на совершение, т. е. к совершенному учению Евангелия, да ведемся, т. е. хочу поспешить. В пользу такого толкования, независимо от того, что слова оставлше… слово и не паки основание полагающе лучше подходят к апостолу, как учителю, чем к читателям, как ученикам, свидетельствует (Евр.6:3) и особенно решительно слова невозможно... паки обновляти (Евр.6:4–6). Поэтому частица тем же – διό относится к выраженному выше неудовольствию апостола, что они остаются младенцами, хотя по времени должны бы уже быть учителями. Выражение начала Христова слова совершенно соответствует выражению писмена начала словес Божиих (Евр.5:13) и означает, следовательно, начальное и элементарное учение христианства. Но это элементарное учение есть вместе с тем и основное, фундаментальное учение христианской веры; поэтому апостол продолжает: не паки основание покаяния полагающе и проч. В выражении основание полагающе – θεμέλιον καταβαλλόμενοι христианская вера сравнивается со строением, для которого прежде всего должно быть положено надлежащее основание, твердый фундамент, чтобы после надежно приступить к дальнейшей постройке. В этом же смысле говорит апостол в (1Кор.3:10) и далее, что он своей проповедью положил основание у коринфян; а другие уже продолжали строить на этом основании. Таких основных и фундаментальных истин насчитывается далее шесть. Но прежде, чем приступим к объяснению каждого из следующих выражений, мы должны наперед решить здесь вопрос о конструкции и чтении некоторых слов текста. В общепринятом тексте (Recepta) по авторитету большей части рукописей (А. С. D. Е. К. L. аl.) в ст. 2 (Евр.6:2) читается διδαχῆς; по этому чтению сделан и наш славянский перевод; этого чтения держится и Вульгата. По чтению же Лахмана и манускрипта В. стоит διδαχην. Если мы будем держаться первого чтения, как наиболее засвидетельствованного, то возможна при этом троякого рода конструкция, именно а) шесть родительных: μετανοίας (покаяние), πιστεως (веры), διδαχῆς (учения), ἐπιθέσεως (возложения), ἀναστάσεως (воскресения) и κρίματος αιωνίου стоят в зависимости от θεμέλιον (основание). В таком случае мы должны переводить: «не полагая снова основания покаянию от мертвых дел и вере, учению о крещении, возложении рук» и т. д. Но совершенно, однако, не уместно между покаянием, верою, возложением рук стоять вдруг учению о крещении, следовало бы ожидать самого крещения. Поэтому – б) другие толкователи три первые родительные μετανοίας, πίστεως и διδαχῆς ставят в зависимости от θεμέλιον, а четыре другие: βαπτισμῶν, ἐπιθέσεως χειρῶν, ἀναστάσεως νεκρων и κρίματος ἀιωνίου – от διδαχῆς: «не полагая снова основания покаянию от мертвых дел и вере, учению о крещении, возложении рук» и проч. Но не зависимо от того, что эта конструкция слишком искуственна, она имеет против себя то, что покаяние и вера стоят сначала как самостоятельные, а потом уже следует учение о крещении и т. д. Апостол, конечно, не то хочет сказать, что он не будет больше говорить о покаянии и вере вообще, он не намерен только предлагать здесь основных истин учения, и к этим основным истинам принадлежит и учение о покаянии и вере, как основных требованиях для вступления в Церковь. Поэтому лучше всего – в), родительный διδαχῆς, непосредственно соединять с θεμέλιον, а другие шесть родительных поставлять в зависимости от διδαχῆς: «не полагая снова основания учению об обращении от мертвых дел и вере в Бога, о крещениях, о возложении рук, о воскресении мертвых и о суде вечном». Одно, что можно сказать против такой конструкции, это то обстоятельство, что διδαχῆς, так далеко стоить от управляющего слова θεμέλιον. Но апостол хотел, конечно, διδαχῆς поставить первоначально в самом конце, а т. к. зависящих от него родительных слишком много, то апостол и поставил его в середине и соединил последние родительные частицею τέ (же). – С этим последним объяснением совпадает совершенно смысл чтения διδαχὴν, потому что винит. διδαχην стоит в соподчинении θεμέλιον, а все родительные зависят от διδαχὴν: «не полагая снова как основание учение о покаянии и вере» и т. д. Переходим теперь к объяснению частностей. – Первым основным предметом учения называется здесь διδαχή μετανόιας – учение покаяния или «учение об обращении». Слово μετανόια означает первоначально «изменение мыслей», потом в нравственном смысле: внутреннее обращение от зла к добру, следовательно – покаяние. Это слово точнее определяется здесь прибавлением ἀπὸ νεκρῶν ἐργων. «Мертвые дела» суть те дела и поступки, в которых недостает жизненной силы спасающей благодати, и которые человек совершает в безблагодатном состоянии, равно как и те дела и поступки, которые приводят за собою душевную смерть, следовательно, грехи (ср. Евр.9:14). В последнем смысле нужно и здесь принимать это выражение. Учение о покаянии есть первое основное учение христианства, так как внутреннее обращение от греха есть первое требование для вступления в царство Божие, и для участия в спасительных благах его Μετανοεῖτε покайтеся было поэтому и первым словом, с каким Предтеча Христов явился в пустыне; с μετανοεῖτε и Христос открыл (Мк.1:15) свою проповедь, и когда после сошествия Св. Духа апостол Петр выступил с публичною проповедью в Иерусалиме, первым словом снова было μετανοεῖτε (Деян.2:38). Но вслед за μετανοεῖτε было καὶ πιστεύετε ἐν τῷ εὐαγγελίῳ. Поэтому здесь и вторым основным предметом учения называется учение о вере в Бога. Здесь употреблено выражение πίστις ἐπὶ θεὸν вместо πίστις ἐις θεὸν. Но выражение πίστις ἐπὶ θεὸν выражает больше, чем одну веру в бытие Божие: в εἰς выражается движение воли к Богу, следовательно, по крайней мере, начало любви к Богу. Блаженный Августин различает поэтому credere in Deum от простого credere Deo. Эта вера в Бога, это обращение к Богу в надежде и любви есть корень и основание оправдания, и поэтому учение о вере есть одна из основных истин христианства. – Третьим элементарным учением называется здесь διδαχὴ βαπτισμῶν – учение о крещениях. Множественное βαπτισμῶν различно объясняется. Одни думают, что апостол этим хотел указать на троякое крещение, так называемое крещение водою, огнем и кровью, другие думают, что этим указывается на троекратное погружение (50 ап. правило: τρία βαπτίσματα μιᾶς μνησεως), еще иные объясняют о множестве тех, над которыми совершалось крещение. Но лучше всего поймем мы употребление множественного числа, допустив, что апостол под выражением βαπτισμοί обнимал в мысли иудейские омовения, а может быть и крещение Иоанново, как аналогичные с христианским учением. Следовательно, учение об иудейских омовениях и их отношении к христианскому крещению, о типическом значении первых, о крещении Иоанновом, о сущности христианского крещения и т. д. Такое объяснение находит свое подтверждение в слове βαπτισμός. Собственно христианское крещение в Новом Завете всегда называется βάπτισμα; βαπτισμος же есть общее понятие, обнимающее в себе все роды омовений и очищений (ср. Евр.9:10; Мк.7:8). – Четвертым основным предметом учения называется учение о возложении рук. Возложение рук употреблялось еще в Ветхом Завете как символ сообщения всякой милости и даров. Так, Иаков возлагает свои руки на Ефрема и Манассию, чтобы сообщить им милость Иеговы (Быт.48:13 и далее), и Иисус Навин исполняется Духом премудрости, потому что Моисей возложил на него свои руки (Втор.34:9). Из Ветхого Завета это символическое действие перешло и в Новый Завет: апостолы возложением рук сообщали здравие (Лк.13:13; Деян.28:8). Здесь, без сомнения, разумеется то возложение рук, которое в апостольские времена, а потом и позже, совершалось вслед за крещением, и о котором упоминается в (Деян.8:17 и далее Деян.19:6). Но это возложение рук не было одним только символическим обрядом, но с ним соединялось сообщение Св. Духа, иными словами: это было таинственное действие, продолжающееся в Церкви в Таинстве Миропомазания. – Пятым и шестым основным предметом христианского учения указывается учение о воскресении мертвых и вечном суде. Под первым некоторые толкователи признают только воскресение людей благочестивых, а под последним только суд нечестивых. Но не видно никакого основания, почему здесь, где речь идет об основных предметах учения, не разуметь того и другого выражения в общем смысле и относить ко всем людям. Правда, в Новом Завете ἀνάστασις- – воскресение чаще всего употребляется, когда говорится о воскресении благочестивых, а κρῖμα – суд, когда говорится о суде над нечестивцами, однако это не везде (ср. Ин.5:29; Деян.24:25). Суд называется вечным ради вечных его последствий. – Обращая внимание на указанные здесь шесть основных предметов христианского учения, мы видим их расположенными в последовательном порядке и разделенными на три группы. Сначала обращение от грехов и вера в Бога, как основные условия для вступления в царство Христово, потом крещение и восполнение его возложение рук, как действительное полное вступление в это царство, наконец, воскресение и всеобщий суд, как совершение этого царства. Ст. 3. (Евр.6:3) Чтение колеблется между будущ. ποήσομεν (В. К. L аl. Итал., Вульг., Злат. и др.), и аорист. сослаг. ποιησωμεν (А. С. D. Е. аl.). Но так как последнее образовано кажется по φερώμεθα ст. 1 (Евр.6:1), то нужно с Лахм. и Тишенд. предпочесть первое чтение, по какому сделан и наш славянский перевод. Но спрашивается сначала, к чему относится τοῦτο – сие? Некоторые толкователи, например, Рибера, Кальмет и др. относят к θεμέλιον καταβάλλεσθαι ст. 1 (Евр.6:1), тогда смысл был бы здесь такой: «и сие, именно основоположение изложением основных начал, мы сделаем в другое, удобное время, если Бог позволит». Но против такого сочетания решительно говорит следующее выражение ἀδύνατον γάρ – невозможно бо, в котором высказывается основание, почему апостол не хочет снова начинать с первых основных истин учения христианского. Поэтому мы с большинством толкователей τοῦτο – сие должны относить к словам на совершение да ведемся. Смотря по тому, примем ли мы первый стих за увещевание, или за объяснение апостолом своих намерений, и эти слова могут быть объясняемы двояко. Принимая за увещевание, получим смысл: «и сие (поспешить к совершенству) да совершим, если Бог позволит. Из такого понимания произошло чтение ποιήσωμεν; но такое увещевание было бы слишком бледно. Лучше, следовательно, признать этот стих за объяснение апостола о своем намерении: «и сие (именно переход к совершеннейшему учению) мы сделаем, если Бог позволит». При таком понимании стих этот составит переход к тому, что апостол говорит в гл.7. и следующие стихи 4–20 составляют отступление, вставку.

X. О.

II¹⁶⁴

Еще прежде открытия собора в Риме от членов его требовали клятвенного обещания хранить в тайне все, что будет совершаться на соборе: и теперь, после открытия собора, это требование повторялось неоднократно – то через председателей конгрегаций, то непосредственно самим папой. Основываясь на примере тридентского собора, который просил и увещевал преподобных легатов и президентов не придавать оглашению никаких декретов и прений собора, не показывать протоколов заседаний лицам посторонним, не извещать ни о чем, что происходит на соборе, – председатель нынешнего римского собора делает подобное же предостережение и настоятельно подтверждает оное к непременному исполнению всем лицам собора, всем при нем служащим, богословам, экспертам и всем состоящим в каком-либо отношении к собору и к поименованным лицам. Несмотря на все это, многое, что делается в конгрегациях и в общих заседаниях, и почти все относящееся к собору, но совершающееся за стенами соборной залы, довольно известно во всех образованных странах мира. Видно, требования и сила гласности могущественнее декретов мнимой главы западной церкви и сокрыться от нее в настоящее время не под силу даже самим иезуитам. Справедливо сетование Пия IX, что теперь уже недостаточно, как было прежде при его предшественниках, одного слова, одного взгляда наместника Христова, чтобы все исполняли его волю. Ныне, говорит он, неверие и соблазн повсюду преобладают; они-то и перевернули все отношения. Тайны собора выдают, несмотря на присягу, сами члены собора. В конгрегации 15 января декан легатов пряно обвинил нескольких прелатов в том, что они не вполне совестливо наблюдают хранение в тайне прений собора; то же заявил и сам первосвященник в полном собрании епископов. Особенно заботят и возмущают римскую курию корреспонденты газет, живущие теперь в Риме по поручению многих редакций, которые, имея дело с иезуитами, держатся их правил и не стесняются выбором средств для достижения своей цели. Они подслушивают, искусно выведывают и сообщают в газеты все, что делается там в настоящее время. Один корреспондент парижской газеты имел доступ даже в самые секретные совещания членов собора и, разумеется, передал газете все, что там видел и слышал. Он добыл себе бумаги одного епископа, не имевшего возможности по старости лет явиться на собор, и под его именем в качестве епископа входил по все собрания в продолжение почти месяца, пока подлог не открылся. Впрочем, и клерикальные газеты, действующие с ведома и по внушению римской курии в видах содействия ультрамонтанам и противодействия оппозиции, сообщают достаточно сведений о настоящем соборе в Риме и его занятиях.

Сведения, почерпаемые из показанных источников, дают возможность, конечно, не все, но многое знать о том, чем занимаются на римском соборе, как ведутся его дела, чего желает папа и как относятся к стремлениям римского первосвященника епископы и пр., и по этим данным судить о значении нынешнего мнимо-вселенского собора в Риме, и о том, каких благ может ожидать от него католический мир.

На общих заседаниях публичных, при открытых дверях, председательствует в качестве главы церкви сам первосвященник римский; конгрегации же, на которые посторонние лица не допускаются, составляются под председательством и руководством кардиналов, назначенных папой, знающих его стремления, сочувствующих им и направляющих весь ход дел так, чтобы во всем угодить святейшему отцу. Председатели конгрегации, равно как и другие официальные личности собора, богословы и члены комиссий – все принадлежат к партии итальянских ультрамонтанов. Папа, хотя редко сам посещает конгрегации, знает, однако все, что делают там и говорят. Ему обо всем подробно доносят конгрегационные председатели и верные его споспешники – иезуиты; иногда же он, говорят, доверяя своему слуху более, чем донесениям своих верных слуг, тайно подслушивает и сам рассуждения членов собора, пользуясь для сего прекрасным акустическим устройством смежных с соборною залою отделений базилики св. Петра. По правилам иезуитской нравственности как подслушивание, так и поощрение и принятие тайных доносов, чего гнушаются честные люди, не составляют качеств, несовместных с достоинством наместника Христова и преемника св. Петра!

Заседания собора идут правильно, но дела ведутся па нем крайне медленно: и потому вообще сделано на соборе немного. Сами члены собора считают его как бы еще не начинавшимся, потому что почти ничего на нем не сделано еще до настоящего времени. «Ты спрашиваешь, когда кончится собор», – писал один епископ к некоторому священнику – «я тебе отвечу на это тогда, когда ты мне скажешь, когда он начнется». Прежде всего подверглись обсуждению конгрегаций канонические постановления относительно различных предметов веры, учения других, не римско-католических, вероисповеданий и доктрины независимой философии и нравственности. Программа предметов, подлежащих суждению собора, содержащая в себе двадцать один канон, была сообщена епископам конфиденциально – sub secreto pontificio. Она проникнута духом римского абсолютизма и крайней нетерпимости к учению и мнениям, противным римской церкви и требует борьбы против свободы мысли и жизни. Чтобы познакомить читателей нашего журнала с содержанием и духом канонов, которые в настоящее время рассматривает и обсуждает римский собор, мы считаем нужным в коротких словах показать сущность некоторых из них. Каноны эти желают поразить анафемою между прочими и следующих якобы еретиков. Кто говорит, что религиозные секты должны были терпимы, – да будет проклят. Кто говорит, что церковь подчиняется светской власти, – да будет проклят. Кто говорит, что Христос не дал церкви власти обуздывать и силою принуждать к повиновению непокорных и заблуждающихся, – да будет проклят. Кто говорит, что вне римской церкви возможно спасение, – да будет проклят. Кто отвергает главенство апостола Петра, след. и папы над всею церковью, – да будет проклят. Кто не признает за папою высочайшей и полнейшей юрисдикции над всею церковью, – да будет проклят. Кто говорит, что канонические законы необязательны, если не призваны властью государственной, – да будет проклят и пр., и пр. С 10 февраля началось обсуждение Катехизиса, в котором семь епископов приняли участие.

Большинство ораторов, говоривших на соборе, рассуждали о данных предметах, разумеется, в духе римской церкви, на принятых ею началах, во всем согласно с ее учением, по руководству папского силлабуса, и в суждениях своих приходили к результатам, которые давно уже известны: что одна римская церковь истинная и вне ее нет спасения никому, что одна она учит православно и все и во всем должны ей повиноваться, что христиане, не признающее папу главою церкви, осмеливающиеся думать и жить не так, как указывает наместник Христов, – все еретики и схизматики и подлежат анафеме как сами, так и учение их и жизнь и прочее. Но к крайнему изумлению апостольского престола, нашлись между членами собора епископы, которые осмелились открыто сказать слово правды, глубоко огорчившее папу, сильно раздражившее ультрамонтанов и соблазняющее верных, преданных римскому первосвященнику католиков. Решимость их коснуться очень щекотливых предметов, основательность суждений, смелая речь, ясно и прямо высказавшая злоупотребления римской курии и настойчиво требовавшая изменения многих порядков, заведенных в римской церкви и, в частности, на настоящем римском соборе, поистине достойны уважения и не останутся без последствий в римско-католическом мире. Немецкие и славянские – из Австрии – епископы, более других либеральные и более других беспокоящие римскую курию своим просвещенным независимым образом мыслей и смелостью, протестовали против порядка занятий собора, дающего одинаковый голос всем епископам, и требовали обращать внимание на число жителей в епархии каждого. Протестовали против устава, изданного папою, по которому члены собора не пользуются полною свободою в обсуждении вопросов, а если и получают на то разрешение, то в виде исключительного благоволения. Они желают, чтобы в комиссиях, учрежденных для рассмотрения проектов, принимали участие, кроме лиц, назначенных папой, и другие члены по выбору собора; чтобы отцы собора имели доступ в комиссии для изучения вопросов, которые они предложить пожелают. Протестовали также против воспрещения прочитывать стенографические отчеты о заседаниях собора, так как без этого невозможно знать соборные совещания. Прения о современном рационализме были особенно бурны. Говорили об этом предмете, не в духе данной программы, многие ораторы, в том числе Штросмайер епископ хорватский – славянин и епископы армянский, боснийский, румынский и другие. Особенно выделился между ними Штросмайер. Его импровизированная двухчасовая речь произвела сильное впечатление на присутствовавших в собрании. В самых сильных выражениях, между прочим, порицал он принципы и деятельность иезуитов. «Подумайте досточтимые братия», – говорил епископ, «о том положении, в котором вы находитесь относительно этих людей. Они заправляют всем собором и руководят им. Вспомните, что это те самые люди, которые исказили, отвергли постановления, вами изложенные, как высшей властью в церковном мире; они придумали и написали свои постановления». Кардинал Капальти, представший в то время в собрании, назвал речь Штросмайера резкой до неприличности и призвал оратора к порядку. Епископ возразил, что его слова внушены ему ревностью служения Богу и относятся только к тем, на ком тяготеет ответственность за все бедствия церкви. Он по совести не может сказать менее того, что сказал. Он прямо называл в речи своей первым врагом церкви орден общества Иисуса. Достопочтенный епископ за откровенную и смелую свою речь едва не поплатился жизнью. Вечером, когда он возвращался домой из собрания, на него напали убийцы. По счастью случились прохожие; они поспешили на помощь епископу и спасли его от смерти. Римская полиция поспешила замять это дело, чтобы не обнаружить виновников покушения на такое гнусное злодеяние. В другом собрании Штросмайер держал речь об ультрамонтанских журналах и доказывал, что они должны быть отмечены особым клеймом между периодическою печатью, как органы низкопоклонства, клеветы и низости. Ультрамонтанской журналистике, говорил оратор, мы обязаны тем, что католицизм изобрел столько врагов, потому что она изображает религию в виде преграды цивилизации и прогрессу. Ультрамонтанизм совершенно противоположен истинному католицизму, утверждал епископ.

Монсеньор Дюпанлу, епископ орлеанский, открытый и крепкий противник догмата о непогрешимости папы, смело говорил на соборе против новых правил церковной дисциплины, составленных комиссией и предложенных, по желанию папы, на утверждение собора – с целью усилить власть римской курии и ослабить значение власти епископской. Оп говорил: римская курия присваивает себе права, принадлежащие епископам, и, как милость, дает им то, чего желает; управление церковью сосредоточивается в руках незначительной горсти иезуитов; власть епископов сильно подорвана, ее нужно восстановить во всей полноте, а не уничтожать окончательно. Предлагаемые изменения дисциплинарных правил изменять характер отношений между епископами и подведомственным им духовенством. Оратор красноречиво и настойчиво доказывала необходимость провинциальных синодов, иной организации нынешнего якобы вселенского собора в Риме и восстановления прав епископов.

14 января в генеральной конгрегации говорил халдейский католический патриарх о правах и привилегиях епископов в том же духе, как и монсеньор Дюпанлу и высказал, между прочим, что нет ничего безумнее, как усиливать централизацию церковного управления и отнимать у духовенства последние остатки свободы. При этом патриарх объявил, что, отправляясь на собор в Рим, он дал клятву сохранить неприкосновенными права восточной латинской церкви и заключил свою речь словами: «Вы, ваши преосвященства, делайте как знаете; а мы, представители востока, сохраним свои права, утвержденные за нами флорентийским собором». Но патриарх, не устоял в клятвенном обете сохранить права латинской церкви на востоке. В тот же вечер ему приказали явиться в папский дворец без всякой свиты. Папа бледный и крайне раздраженный встретил добродушного оратора упреками и повелительно потребовали немедленно подписать отречение от слов, произнесенных им на соборе и от всех особенных прав и преимуществ, присвоенных латинской церкви на востоке. Патриарх просил два дня на размышление. «Ты не выйдешь отсюда, пока не подпишешь» – вскричал вне себя от гнева римский властитель… И прелат подписал, не желая попасть в крепость св. ангела. О таком деспотическом самовластии его святейшества сам прелат – старец со слезами на глазах рассказывал членам собора.

Порядок исследований и рассуждений о предметах, указанных свыше, на римском соборе, по-видимому, такой же, какой бывал прежде на истинно вселенских соборах и какой соблюдается в высших правительственных собраниях в конституционных государствах, в настоящее время; но, в сущности, первый совсем не похож на последние. Прений, живого обмена мыслей, возражений и ответов в заседаниях римского собора не бывает. Там ораторы, изъявившие желание говорить о том или другом предмете, по вызову президента, всегда почти наблюдающего иерархическое старшинство между ними, произносят речи, приготовленные заранее в тишине кабинета и не имеющие никакой между собою связи. Эти речи суть нечто иное, как ряд монологов, в котором каждый оратор развивает свое личное мнение о данном предмете. Не все слышат эти речи по причине плохого устройства в акустическом отношении соборной залы, многие не понимают речей по незнанию латинского языка, на котором они произносятся, и никто не делает никаких возражений. Речи соборные записываются стенографически, но это чисто одна только формальность, потому что чтение стенографических отчетов не дозволяется никому из епископов, даже самим ораторам. Членам собора дается только самое скудное извлечение, составляемое секретарем собора и прошедшее чистилищный огонь иезуитской цензуры. Понятно, какие сведения о суждениях соборных и исследованиях черпают из таких источников члены собора, не слышавшие или не понявшие подлинных речей на соборе! Можно ли от таких членов ожидать чего-либо иного, кроме беспрекословной подписи определений, составленных по указанию главы римской церкви?

Вопрос о непогрешимости папы до сих пор не предложен собору на рассуждение и для утверждения; но он более всех других вопросов, как и прежде, занимает весь католический мир, возбуждает гнев папы, желающего быть непогрешимым, беспокоит римскую курию и в среде епископов – членов собора производит разногласие и вражду. Иезуиты и все ультрамонтаны употребляют все возможные средства и усилия, чтобы непогрешимость папы была провозглашена неизменным догматом римской церкви. Они подали первосвященнику римскому для препровождения в собор, если он благоволит на то согласиться, адрес – postulatum – за подписью 410 членов собора. В нем, излагая догматические основания и исторические факты, говорящие, будто бы, в пользу непогрешимости главы церкви, епископы почтительно просят собор «утвердить декретом в самых точных, не допускающих никакого сомнения выражениях, что власть римского папы есть власть верховная и потому непогрешимая во всех вопросах, касающихся веры и нравственности, относительно всего, во что должны веровать и что соблюдать верующие, и всего, что они должны отрицать и предавать проклятию». Чтобы распространить учение о непогрешимости папы и подготовить католический мир к принятию этого догмата, епископы – сторонники сего учения с праздника крещения в церкви св. Андрея в Риме каждый день произносят проповеди, в которых о непогрешимости говорят, как о вопросе уже решенном, или решение которого не подлежит сомнению. Для этой же цели в клерикальных журналах и в частных письмах ультрамонтаны настойчиво проводят в настоящее время мысль, что римская церковь, потрясенная разномыслием, пораженная в самое сердце религиозным индифферентизмом, в догмате о непогрешимости папы найдет самое надежное и верное средство исправить бедствия, ее удручающие, скрепит узы своих разрозненных членов и возвратит себе жизнь и прежнее могущество. Действительно, если состоится утверждение непогрешимости папы, тогда всякая оппозиция будет устранена навеки и разногласия не будет. Тогда останутся только неограниченный повелитель и слепо покорные подчиненные. Тогда всякое разногласие будет оканчиваться одним словом папы: Roma locula est, causa finita est... Какая светлая будущность для римского католического мира! ....

Но некоторые члены собора – большинство епископов французских и почти все епископы немецкие, славянские и мадьярские – не желают обещаемого счастья своей церкви, и не разделяют мыслей ультрамонтанов о чудодейственной силе учения о непогрешимости римского первосвященника.

Эти члены в числе 137 человек со своей стороны составили адрес римскому первосвященнику. Они доказывают в нем, что провозглашение непогрешимости папской в смысле догмата повергнет церковь в новую борьбу и новые бедствия. Мы не сомневаемся, пишут епископы, в вере паствы нашей, но боимся, что провозглашение нового догмата даст новое оружие в руки врагов церкви и послужит причиною или поводом для правительства лишить церковь ее прав. В заключение епископы просят, чтобы папа не допускал прений собора по этому предмету. Почти одновременно с сим адресом появились в печати многие статьи против ультрамонтанского адреса о провозглашении догмата о непогрешимости папской. Из них более других наделала шуму статья германского епископа Доллингера, профессора и доктора богословия, в которой он разбирает и разбивает совершенно по пунктам все доводы иезуитов о непогрешимости. Сочинитель получил от многих, в том числе от бреславского университета, благодарственные адресы за означенное сочинение. Члены университета заявили Доллингеру «свое глубокое уважение и безграничную благодарность за его просвещенную, гуманную и истинно ученую статью». А разгневанная римская курия подвергла опале знаменитого на западе богослова, которая успела уже высказаться тем, что кардинал Катерини предписал архиепископу мюнхенскому немедленно прекратить лекции богословия доктора Доллингера, потому что его учение проникнуто ересью.

Третья группа членов собора, состоящая большею частью из епископов испанских и английских, в своей петиции предложила меру, которою думают примирить противников и сторонников догмата о непогрешимости. Они предлагают ограничить папскую непогрешимость сферой чисто религиозных вопросов. Предлагают провозгласить на соборе, что для единства церкви весьма важно признание верующими, что папа не может ошибаться в вопросах веры, но не возводить сего учета в неизменный догмат, непризнание которого влечет за собою отлучение от церкви. Такою нехитрою сделкою, думают миротворцы, можно избегнуть столкновения между церковью и государствами.

Второй и третий адрес папа отверг, первый же принял, но не передал его до сих пор собору на рассуждение. Это не значит, что оппозиция меньшинства членов собора принудила Пия IX отказаться от намерения внести в число догматов непогрешимость папы. Нынешний первосвященник римской церкви, отличавшийся, как известно, упорной настойчивостью в преследовании своих целей, не откажется из-за таких препятствий от своего задушевного желания, которое притом поддерживают в нем изумительно стойкие в своих стремлениях иезуиты и большинство членов собора. Это значить только то, что папа по преданиям и правилам римской политики выжидает благоприятных обстоятельств, которыми и не замедлит воспользоваться, как скоро они настанут.

Честное, откровенное выражение мыслей, которых никто из здравомыслящих людей отвергать не станет, и заявление фактов, очевидных для всех, вызвали, как мы видели выше, со стороны римской курии неблаговоление к смелым ораторам. Вместе с сим она предприняла репрессивные меры и против всех членов собора с целью вразумить и обуздать независимых епископов и предохранить других от их либерализма. До сих пор епископы собирались группами по различию национальностей для частных совещаний. Французские епископы собирались у кардинала Боншоз, английские у епископа Вестминстерского, бельгийские у монсеньора Дешам и т. д. Теперь же воспрещено им собираться вместе более двух разом. Они расположены по квартирам с самою мудрою иезуитскою предусмотрительностью; личности, на которых нельзя положиться и которые еще колеблются в своих убеждениях, помещены в назидательное соседство и сообщество преданных римскому престолу ультрамонтанов, так что на пять, на шесть сильных помещается один слабый. Иезуитам поручено выведывать их мысли и сообщать о всем куда следует. К каждому кардиналу, уверяют многие газеты (Крестовая газета Temps и др.), приставлен особый шпион в качестве секретаря из иезуитов, по назначению самого папы. В конгрегациях позволяют говорить только о предметах, указанных в программе и непременно согласно с учением и каноническими правилами римской церкви. Свободная мысль, неосторожное слово вызывают предостережение и могут лишить права речи на соборе. Кельнская газета, в позднейших номерах уверяет, что «теперь епископы окончательно лишены права обсуждать и решать вопросы». «Если так будет продолжаться, сказал недавно один французский епископ, то дойдут до того, что будут присылать нам даже св. воду из Рима». «Это не собор, а инквизиция, сказал во всеуслышание о настоящем римском соборе кардинал Матьё, уезжая из Рима. Говорят, что у папы есть мысль закрыть на время римский собор, чтобы на свободе успешнее подготовить верные средства кончить дело как хочется; чтобы томительною проволочкой, кое-какими стеснениями и лишениями охладить горячую оппозицию, обуздать и вразумить дерзких либералов и всех убедить добровольно подписать все, что прикажут. Такие маневры удались Евгению IV на ферраро-флорентинском соборе, Павлу III, Юлию III и Пию VI на тридентском. Почему же подобный маневр не удастся Пию IX?

Б.

«В особой высшей правительственной комиссии вопрос о допущении русского языка при богослужении иноверцев решен в самом положительном смысле». Теперь и в римско-католическом костеле, и в протестантской кирхе, и в еврейской синагоге, и в татарской мечети все богослужения могут быть совершаемы на русском языке; теперь и ксендзы, и пасторы, и раввины, и муллы будут поучать своих последователей по-русски; теперь иноверцам облегчена пропаганда их учения. Поучая своих единоверцев, они с тем вместе будут сеять семя своего учения и в сердцах людей, не принадлежащих к их исповеданию, но случайно по любопытству по приглашению зашедших в богослужебные их собрания. Доселе пропаганда ограничивалась домашними, так сказать, средствами: доселе прозелиты иноисповедных и иноверных учений могли быть приобретаемы только при случайных обстоятельствах, благоприятных пропаганде, и могли быть посвящаемы далеко не во все тайны пропагандируемого учения. Теперь же иноверец – пропагандист свободно и смело может сказать своему прозелиту: «приходи в наше богослужебное собрание, и ты вполне познакомишься с нашей верою, увидишь ее, так сказать, на деле»! И сколько соблазна для благоверных или не имеющих познания истинной веры – увлечься иноисповедным учением, выставляемым на вид особенно тою своею стороною, которая не чужда света истины! Иноисповедные отличия не настолько ясны для всякого, чтобы при общих чертах, существенно свойственных всем христианским исповеданиям, легко мог заметить их человек, чуждый богословского образования. А какой простор индифферентизму! Не только христиане разных исповеданий, но и иноверцы при сношениях друг с другом и прежде говорили уже: «и мы, и вы, веруем все и молимся одному и тому же Богу, только вы в своих церквях, а мы в своих, мы – по-своему, и вы – так же, и у вас, и у нас заповеди – одни и те же: почитай отца и матерь, не убий, не укради и прочее, язык только другой у нас»... Теперь же и язык почти тот же: у православных – славянский, у всех других – русский. Вот, положим, случилось зайти кому-нибудь из православных хоть бы в воскресение на первой неделе поста в кирху, – читается там Евангелие об искушении Господа диаволом в пустыне, поются псалмы и молитвы, говорится проповедь, хоть и длинная, но понятная, именно о том, как многие люди, подобно диаволу, искушавшему Спасителя, соблазняют других на недоброе дело, обещая за это и выгоду, и безопасность и проч. То же Евангелие слышат другие и в костеле; читается здесь и апостол, и верую, и отче наш, поется и Святый Боже, и проповедь также есть: ксендз доказывал, что многие люди хуже диавола вредят своим ближним. Какое же вероисповедное отличие тут может представиться кроме внешних обрядных отличий человеку, для которого религия, молитва к Богу, нравственность – не только соотносительные понятия, но и почти тождественные? Иному, предположим еще, пришлось побывать в субботу в еврейской синагоге: поют и читают и здесь главным образом псалмы, раввин читает затем отрывок из Пятикнижия, и наконец – проповедь в форме беседы о прочитанном из закона – хоть бы, например, о неосторожном поступке Ноя после потопа в недостойном поведении при этом одного из сыновей его. Какое же впечатление произведет все это на простого верующего? «И еврейская вера хороша, почти такая же, как и немецкая»: в простоте сердца может сказать он, да и другие веры, должно быть, угодны Богу, так как во всех верах и Богу молятся, и учат добру, и читают понятно священное Писание, и главное Псалтырь!» – Ведь это будет наилучшая почва для религиозного индифферентизма для отрицания всего теоретического в религии, что недалеко и от безбожия…

Вот опасения пессимистов, может быть, и вполне искренние, но во всяком случае напрасные опасения! От разрешения всем иноверческим исповеданиям свободно пользоваться русским языком с немалою основательностью ожидается, напротив, значительная доля благотворного влияния на сознательное отношение к истинному исповеданию даже тех самых, которые доселе относились к нему с некоторою легкостью и, пожалуй, хладнокровием. Как ценность и достоинство всякой вещи и дела определяется сравнением с другими однородными вещами и делами, так и значение предметов, относящихся к миру духовному, лучше всего может быть представлено по сравнению с другими однородными предметами: безотносительных суждений о предметах в обиходном человеческом мышлении весьма немного бывает в употреблении. Может быть, многие оттого так мало и ценят счастье обладания истинною верою, что не представлялось им случая и повода к сравнению своей веры с другими исповеданиями веры; может быть отчасти отсюда и происходит то бессознательное отношение к вере, какое мы видим у многих из наших православных соотечественников. Крепкая, непреодолимая и в полном смысле слова разумная вера христиан первых веков возбуждалась именно сознательным отношением к язычеству и иудейству, пониманием ложности того и ошибочности другого, а вследствие этого и многоценность истинной веры возвышалась до бесконечности. Пусть же и наши православные современники дойдут до такого сознательного отношения к своей вере хотя путем наглядного сравнения православного исповедания веры с другими исповеданиями; а этот путь значительно облегчается последовавшим разрешением заменять русским языком языки иностранные во всех иноверческих богослужениях. И не грешно ли было бы при этом опасаться, что при сравнении перевес не будет на стороне истины? И чем другим, как не отсутствием недоверия к внутренней силе и истинности православия было бы опасение допускать такое сравнение? Непреложная и непобедимая внутренняя сила православного христианского учета не нуждается в такой с нашей стороны охране, чтобы мы исповедующим его не позволяли знать и слышать о другом каком-либо исповедании? Всякая ложь тогда только и может быть изобличена, когда она бывает узнана, обнаружена и поставлена лицом к лицу с истиною. В частных явлениях жизни ложь может иногда являться только преобладающею, да и то, в существе дела, в видимом только: в общем же течении жизни царит истина, хотя это и не всегда замечается наблюдающими над явлениями жизни. Нечего же беспокоиться из-за того только, что православные, побывав в иноверческих церковных собраниях и услышав отправляемое в них на понятном для себя языке богослужение, приобретут равнодушие к своей православной вере, или же увлекутся иноверными исповеданиями. По свойству человеческой природы, внимание людей больше всего привлекает к себе все таинственное, сокрытое, неизвестное, и чтобы отвлечь внимание от этого, стоит только указать, чтó прячется под тайною, под покровом неизвестности. Это самое нужно примечать и в деле, о котором мы говорим: когда с иноверных исповеданий снимется покрывало, каким служили доселе иностранные языки, то внимание к этим исповеданиям охладеет даже в тех, которые до этого почему-либо интересовались оными.

Но если, с общей точки зрения, приведенные выше опасения и совершенно напрасны, то далеко не излишни взятые вовремя серьезные предосторожности пастырей православных, паства которых находится среди иноверцев. В опасениях пессимистов больше всего выставляется на вид, что в иноверческих богослужениях, совершающихся на русском языке, присутствующему при этом православному все будет понятно: и псалмы, и молитвы, и проповедь, и отсюда уже проглядывает не высказываемый вывод, что так как многие православные, присутствуя в своих храмах, не понимают почему-либо того, что читают и поют, то поэтому и могут увлечься понятностью и ясностью совершаемого в религиозных собраниях иноверцев. Вот на это-то и следует первее всего обратить внимание православным пастырям. Кто доведет свою паству до такого состояния, чтобы каждый присутствующий в храме ясно разумел то, что слышит и видит, тому нечего опасаться, что прихожане его могут увлечься понятностью в иноверческой религии. Далее, в опасениях особенно указывается на то, что во всех иноверческих исповеданиях наблюдатель может видеть много общего во всех исповеданиях, и что вследствие этого у такого наблюдателя может ускользать существенная разница между исповеданиями. Необходимо, поэтому, приходскому пастырю указать существенные отличия православного истинного учения от того исповедания, среди членов которого живут его прихожане. Не раз высказанное в церкви и вне церкви отличие без труда может быть усвоено прихожанами, как бы мало ни были они знакомы с теоретической стороной веры. На страницах вашего журнала не замедлят появиться образцы поучений к простому народу в самых коротких, но существенных чертах, излагающих отличие православного учения от католичества, протестантства, и затем от еврейства и магометанства, а между прочим и отличие православия от разных раскольнических сект. Обращается вниманье в опасениях пессимистов также на возможное усиление иноверческой пропаганды. Но отчего же не усилить православным пастырям и со своей стороны пропаганду, пользуясь тем же орудием, каким пользуются иноверные пропагандисты? Действительное усиление православной пропаганды парализует возможное иноверческой, тем более что по существующим законам все выгоды на стороне православной пропаганды, не зависимо от внутренней, убеждающей силы самого православия. Когда и без наших стараний целые католические приходы со своими пастырями обращаются в православие, когда эсто-латышское протестантское население также устремляется к православно, то чтó же могло бы быть, если бы пастыри православные, встретив содействие, а не равнодушное отношение к делу со стороны светского православного общества как служащего, так и не служащего, устремили бы свои усилия к распространению православного учения в среде иноверцев? Русский язык в иноверческом богослужении может даже быть передовым миссионером православия в этом случае. Привыкшие молиться по русскому молитвеннику и петь псалмы по-русски, католики, протестанты и евреи легче и скорее могли бы научиться молиться по славянскому православному молитвеннику, привыкнуть слушать чтение и пение псалмов по-славянски, а о проповеди уже и говорить нечего, так как она одинаково по-русски произносится и в православном храме... Таким образом, разрешение всем иноверцам пользоваться свободно русским языком в своих религиозных общественных действиях вместо опасений дает основание даже к отрадным ожиданиям. Может быть этой правительственной мерой пролагается путь к тому будущему, когда все русские подданные едиными усты и единым сердцем будут славить и воспевать пречестное и великолепое имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Не опасениями вследствие этого, а радостными приветствиями должно быть встречаемо расширение прав русского языка. Язык, служа выражением мировоззрений народа, говорящего на нем, вместе со своим распространением в известной среде, распространяет и мировоззрения, выражаемые им. Русский язык, распространяемый между иноверцами – инородцами, будет сам собою распространять православные мировоззрения русского народа, а способствуя объединению окраин и обрусению инородцев, он сделает то, что религиозная рознь перестанет определять собою национальную или даже политическую обособленность, что весьма немаловажно и для самой Церкви православной, так как ее благо, процветание и успех тесно связаны с государственным благосостоянием. Если в настоящее время православие наше и подняло несколько главу свою на наших окраинах, то это случилось единовременно с возвышением там русской гражданственности. Поэтому если бы допущение русского языка в иноверческих богослужениях было вызвано только исключительно политическими и гражданскими соображениями, то и в таком даже случае неуместно было бы обнаруживать опасения по поводу приведения в исполнение этой правительственной меры. Политические недруги русского государства высказывают точно такие же опасения насчет православной пропаганды между инородцами-иноверцами, как и наши пессимисты; во введении русского языка в иноверческие богослужения они именно видят покушение на свободу совести иноверцев со стороны господствующего в государстве исповедания; а что эти опасенья касаются близко их сердца, свидетельством тому служит та зазорная брань, с которою они встретили еще предположения только допустить русский язык в иноверческие богослужения. Есть ли же после этого серьезное основание к опасениям с нашей стороны? Не напрасны ли таковые опасения?

X. О.

Бог, даровав бытие Своим тварям, обеспечил их дальнейшее благополучное существование естественными законами, в которых выразилась воля Божия, по отношению к тварям. Твари неразумные исполняют волю Божию бессознательно, и сами собой данного им от Творца закона, или воли Божией нарушить не могут. Камень лежит на одном месте, доколе его не передвинут на другое; животное идет туда, куда влечет eгo естественная нужда, и делает только τо, к чему побуждают eгo потребности eгo природы. Но не таков человек, который при создании почтен образом Божиим, одарен разумом, свободою и другими богоподобными свойствами. Eгo первобытное достоинство могло быть сохранено не иначе, как свободным, добровольным исполнением воли Божией, которая есть единственный источник благополучия всех тварей: стало быть, и участь человека, с первых минут его бытия, была предоставлена собственному его произволу. Сим из начала сотвори человека, сказано о Боге в священном писании, и остави его в руце произволения его (Сир.15:14).

Первые люди, по сотворении, были помещены Богом в раю и вступили в обладание всеми земными тварями. Здесь открывалось для них обширное поприще к исполнению воли Божией, которая была начертана в их совести, – даны им способы к развитию врожденной им любви и доброты; но Богу угодно было подвергнуть их нравственность или верность Его воле еще особому испытанию. Между множеством прекрасных дерев райских Бог произрастил древо познания добра и зла, и когда люди поселились в раю, Бог запретил им вкушать плодов от этого дерева под угрозою смерти (Быт.2:17). Испытание человека этою заповедью было назначено отнюдь не для его падения, потому что Бог предостерег человека от нарушения заповеди угрозою смерти: напротив заповедь эта требовалась для блага самого человека. Осчастливить человека, носящего образ Божий, могло добро не подневольное, а свободное; любовь человека должна быть не невольным влечением к Богу, а непринужденным свободным расположением разумной души. Нравственное достоинство человека требовало, чтобы человек был добрым, при возможности быть злым; был безгрешен, имея возможность согрешить; любим с возможностью не любить; без этой возможности человек ниспал бы на степень неразумной твари, был бы нравственно мертвым, и нравственные возвышенные удовольствия были бы также нечувствительны для человеческой души, запертой в тесных пределах необходимого, как чувственные довольствия нечувствительны для мертвого трупа. Заповедь эта была заветом любви непринужденной, искренней, чистосердечной и служила для первобытных людей условием самых сладчайших радостей. Таковы вообще и все заповеди, исходящие от воли Божией: Бог ни в чем нашем не нуждается; и если чего требует от нас, то требует всегда для нас же полезного.

Адам и Ева, равнодушно смотря на запрещенный плод, пользовались благоволением Творца своего и наслаждались возможным для них благополучием. Но вот в раю перед Евой является змий, в котором находился диавол, уже отпавший от общества добрых ангелов, и склоняет жену вкусить от запрещенного дерева. Священное писание повествует об этом событии так. Змий спросил Еву: «почему Бог запретил вам есть плоды от райских дерев?» – Неправда, отвечала Ева: – мы будем есть от всякого дерева райского; только плода от дерева, что растет среди рая, Бог запретил нам есть, даже прикасаться к нему, чтобы нам не умереть. – На это змий сказал жене: «вы никак не умрете; Бог знал, что, коль скоро вы вкусите этот плод, тотчас откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знать добро и зло». После этих льстивых слов диавола, скрытого в образе змия, Ева страстно взглянула на запрещенный плод, который на этот раз показался ей особенно привлекательным, и совершила преступление – вкусила запрещенного плода. Потом, передав мужу льстивые обещания диавольские, и eгo склонила к тому же; таким образом согрешили и пали первобытные люди (Быт.3:1–6).

Вкушение запрещенного Богом плода сопровождалось в первобытных человеках такими душевными движениями, которые были разрушительны для их нравственности и благополучия. Под внушением обольстителя, первые люди не только потеряли свое доверие к Богу, но еще представили Его несправедливым и завистливым, будто Он не дает им всех благ из опасения их равенства с Ним. Возмечтав о лучшем невозможном состоянии, они высказали недовольство своею участью, хотели присвоить себе высшие права и таким образом впали в гордость. Любовь к Богу, без которой счастье тварей невозможно, была нарушена первобытными людьми в самом ее основании. Итак, как у диавола, так и у людей, одно начало греха гордость и желание независимости и самовластия.

Грех наших прародителей, Адама и Евы, был самоволен, так как диавол только склонял их ко греху, но не принудил их в нему, – и безответно виновные в грехе, тотчас же подверглись всем горьким его последствиям. Адам и Ева, изменив любви в Богу, лишились благодати Божией, конечно, не потому, чтобы Бог перестал быть любовью бесконечною и закрыл от несчастного создания Свое, ничем непобедимое благоутробие, а потому, что это несчастное создание само в себе погубило приемлемость благодати Божией. Как для принятия света нужно зрение, для ощущения звуков нужен слух, так точно и для принятия благодати Божией нужна любовь к Богу, которую погасили в себе грехом наши прародители; а без благодати Божией грешники остались при своем немощном естестве и при скудных eгo силах. Угроза смерти, которую изрек верный Своему слову Бог нашим прародителям в предостережение их от греха, в точности исполнилась. Естественная связь между душой и телом в грешном человеке не прекратилась, но между ними, с минуты греха, открылась взаимная вражда – начало разрушения и смерти: в членах моих, говорит св. апостол Павел, описывая естественного человека, вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих (Рим.7:23). При таком взаимном противоборстве души и тела, смерть, в смысле разлучения души с телом, стала неизбежною, тем более, что правосудный Бог изгнал грешников из рая и преградил им всякий доступ в древу жизни: земля еси, и в землю отъидеши, изрек Бог грешнику Свое праведное определение (Быт.3:19). Да и какую отраду могли бы найти в своем бессмертии грешники, при таком печальном их существовании, вроде умножения грехов, ожесточения во зле и конечной невозвратной погибели? Присутствие Божие, приносившее прежде нашим прародителям неизреченные утешения, стало для них теперь тягостным и страшным: Адам и Ева, по совершении греха, старались скрыться от Бога, когда услышали Его голос (Быт.3:8). Внешняя природа, столь послушная и щедрая к невинным людям, закрыла теперь дары свои от грешников и вступила с ними даже во враждебные отношения: проклята земля в делех твоих, определил Бог виновному грешнику; терния и волчци возрастит тебе; в поте лица твоего снеси хлеб твой (Быт.3:17–19). И не столько природа, по воле Божией, оскудела дарами своими для человека, сколько сам человек умножил свои нужды, ища суетного развлечения в предметах, его окружающих: отсюда появились недостатки, лишения, заботы, беспокойства, страх, печали, огорчения и всякая суета житейская. Бедствия, происшедшие от первородного человеческого греха, не ограничились одними согрешившими людьми, но, как зараза, распространились от владыки мира на весь мир: в природе появились грозные и разрушительные явления; на земле произросли ядовитые растения; в животных и в самом человеке открылись свирепые и кровожадные побуждения, по которым мир превратился в кровавое побоище, – и в мир вошли разнообразные страдания и бесчисленные виды насильственной смерти. Со времени первого греха человеческого весь мир погрузился во зло (1Ин.5:19), и князь мира стал диавол (Ин.12:31).

Когда видишь различные злострадания виновных людей, а вместе с людьми и невинных тварей ceгo мира, то невольно сравниваешь: для чего Бог сотворил человека и весь видимый мир, знавши что они будут подвержены таким несчастьям? Действительно, всеведущий Бог предвидел все будущее до малейших подробностей; если Он допустил тварей подвергнуться злу и всем его скорбным последствиям, то для того, чтобы еще более, чем в творении, явить Свою любовь беспредельную. Поскольку Он определил послать единородного Сына Своего в юдоль земную, дабы Сын Божий, восприяв плоть от Пречистой Девы, по действию Святого Духа, искупил человека в ввел его в царство Свое в большей славе нежели какую он имел в раю, к посрамлению диавола¹⁶⁵. Первые люди до падения, наслаждались добром, не испытывая горечи зла; но праведникам, которые восстановлены Сыном Божиим, определены гораздо лучшие радости, как труженикам добра, как прошедшим ради его тернистый путь злострадания в бедствии. Те пользовались благами рая без всяких заслуг, без всяких жертв со своей стороны: но нынешние праведники, для достижения царствия Божия, должны наперед с величайшими усилиями побороть многие к нему преграды, – должны сами себя привести в жертву Богу: царство небесное силою берется, говорит Иисус Христос, и употребляющие усилие восхищают его (Мф.11:12). Потому-то восстановленное Сыном Божиим создание должно быть гораздо лучшим и совершеннейшим, нежели таково оно было в первобытном состоянии, и нас тружеников спасения ожидает от праведного мздовоздаятеля гораздо лучшая участь, нежели такова была участь наших прародителей до их падения. Что же касается до страданий на сем свете невинных тварей, то правосудный Бог определил вознаградить их за незаслуженное страдание в их отдаленном потомстве (Рим.8:20, 21), – потому что, как говорит священное писание, мы по обетованию Божию ожидаем нового неба и новой земли, ни которых обитает правда (2Пет.3:13).

Наказание, постигшее наших прародителей за первоначальный грех, не было со стороны Бога делом гнева и мести, которые несвойственны Божеству, а было делом Eгo бесконечной справедливости: наказание в точности соразмерено с теми великими дарами Божиими, какими первые люди были почтены и какие они добровольно употребили во зло. Большое дарование налагает на нас и большие обязанности, а потому влечет за собой и большую ответственность; и большое достоинство грозит большим наказанием за злоупотребление: от всякого, говорит Иисус Христос, кому дано много, много и потребуется; и кому много вверено, с того много взыщут (Лк.12:48). Верьте же, братия, что возноситься дарованиями и гордиться достоинством, значит, потерять дарования, терять достоинство. Истинное достоинство выражается в распространении добра на все окружающее, в бескорыстных услугах, в трудах и жертвах на пользу другим, не дает никаких поводов к надмению: кто хочет быть большим между вами, говорит Иисус Христос, да будет вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом (Мк.10:43, 44). Поэтому, всяк возвышающий сам себя унизится; и унижающий себя возвысится (Лк.18:14). Аминь.

Свящ. Петр Красовский

Недолго православная церковь пользовалась миром после низложения Нестория и отлучения от общества верующих его последователей. Евсевий епископ дорилейский на поместном константинопольском соборе, созванном для умиротворения Флоренция митрополита Лидии сардийской, заявил, что некто Евтихий пресвитер и архимандрит распространяет между верующими зловредную ересь и учит, «будто бы Христос не состоит из двух естеств, и что Он не восприял от Девы человеческого тела, единосущного нашим телам»¹⁶⁶, т.е. вопреки православному учению приписывает Иисусу Христу одно только естество. «И на этом основании, превратив Слово Божие в плоть, и смешав между собою два естества через слияние их в одно, он говорит, что одно Божество не истинно, а только под образом плоти претерпело голод, жажду, утомление, бодрствование, крест, смерть, и после трех дней воскресло из гроба»¹⁶⁷. Собор потребовал Евтихия к ответу, но он, несмотря на троекратный вызов, не исполнил требования собора. Наконец, по повелению императора (Феодосия младшего), Евтихий явился на собор, и после уклончивых ответов объявил свое нечестивое учение. Тридцать епископов, бывших на соборе, и двадцать три настоятеля монастырей осудили ересь Евтихия и воспретив ему священнодействие и управление монастырем, отлучили его от Церкви. Акт осуждения Евтихиева был подписан всеми членами собора. Евтихий, смущенный, но не вразумленный этим осуждением, успел, посредством разных происков при дворе, склонить Феодосия, чтобы он назначил новый собор для пересмотра дел прежнего собора. Диоскор епископ александрийский, личный враг Флавиана константинопольского председательствовавшего на соборе, осудившем Евтихия, принял горячо сторону еретика и убедил императора созвать собор для беспристрастного рассмотрения дела, возникшего между Евтихием и собором константинопольским. Собор этот состоялся в 449-м году в Ефесе. Но на нем допущена была явная несправедливость: назначены новые лица для присутствия на соборе, и отнято право голоса у епископов, осудивших Евтихия. Диоскор, председатель этого собора, поступил с неслыханною жестокостью и насилием. Он, при помощи войска, лишил епископского сана Феодорита кирского, Иву едесского и Домна антиохийского, заковал в цепи Евсевия дорилейского и Флавиана. Недовольствуясь этим, он бил ногами Флавиана и избил eгo до того, что страдалец чрез три дня после побоев умер. Все эти жестокости сделаны были для того, чтобы оправдать Евтихия. Нарушивши все права Церкви и общества на этом, так называемом, разбойничьем соборе, Диоскор возвратился в Александрию и оттуда произнес анафему на Льва папу римского.

Огорченный такою дерзостью и особенно нечестивым учением, Лев обратился с жалобою к императору Валентиниану, который на ту пору с царицами матерью и женою прибыл в Рим на богомолье. Тронутые слезами святителя, они писали в Феодосию о его жалобе, но Феодосий не послушал их убеждений до самой своей смерти, которая впрочем, как бы в наказание за его противление православной церкви, не замедлила постигнуть его скоропостижно: он убился, упавши с коня. Маркиан, женатый на сестре императора Пульхерии и наследовавший императорскую власть на востоке, был истинным сыном православной церкви. По убеждению Льва римского он и благочестивая царица Пульхерия решились созвать вселенский собор в Никеи: но святые отцы просили их назначить для собора другое место, более, чем Никея близкое к Константинополю, чтобы и сам император мог присутствовать на нем. Вследствие этого ходатайства местом собора назначен был Халкидон, что в Вифинии.

Халкидонский, четвертый вселенский, собор был открыт 8-го октября 451 г. в церкви св. мученицы Евфимии в присутствии многих патрициев и сенаторов, присланных императором для того, «чтобы последователи Евтихия, или кто другой, не возымели замысла произвести возмущение или какой либо шум»¹⁶⁸. Под председательством Анатолия «святейшего архиепископа славного Константинополя, нового Рима», и римских легатов, занявших место Льва «святейшего и досточтимого архиепископа древнего Рима», желавшего но не могшего, по обстоятельствам, лично быть на соборе, присутствовали на этом соборе 630 святых отцов прибывших в Халкидон из всех стран римской империи¹⁶⁹. Посредине церкви положено было евангелие. Первое место после Анатолия занял было Диоскор; но ему, как подсудимому, по требованию римских легатов, велено было сенатом сесть посредине. Диоскор повиновался. Так как Евсевий дорилейский, вышедши на средину церкви, предъявил собору жалобу на Диоскора, то он, во избежание ответа, требовал, чтобы прежде исследовано было то, что касается веры; но славнейшие сановники и сенат сказали ему: «тебе пока остается отвечать на обвинение; поэтому дожидайся, пока будут прочитаны деяния (прежних соборов), чего ты и сам просил»¹⁷⁰. После этого собор на первом заседании занялся чтением и пересмотром деяний недавно бывших соборов православного константинопольского, на котором осужден Евтихий, и разбойничьего ефесского, на котором оправдан этот еретик. Чтение и разбор соборных актов продолжались до ночи и уже при свечах окончилось заседание, на котором собор Евсевия дорилейского и покойного Флавиана признал вевинными и определил просить императоров о наказании Диоскора александрийского и соучастников его на разбойничьем соборе: Ювеналия иерусалимского, Фалласия кесарийского, Евсевия анкирского, Евстафия беритского и Василия селевкийского; «точнейшее же исследование о православной и кафолической вере определено было тщательнее произвести на следующий день в присутствии собора»¹⁷¹.

Во втором соборном заседании, когда святые отцы сели пред решеткою святого алтаря, сановники и сенат предложили им изложить письменно веру свою. Но святые отцы отвергли такое предложение на том основании, что и изложения веры, составленного на прежних вселенских соборах (никейском и константинопольском), достаточно, и что «другому изложению не следует быть», как это и определено третьим вселенским собором. По заявлению Кекропия епископа севастопольского, согласному с желанием всего собора, первее всего прочитаны были символы веры, никейский и константинопольский, признанный во всем согласным с никейским. Когда окончено было чтение символов, все епископы воскликнули: «это вера всех, это вера православная, так все мы веруем»¹⁷². Затем прочитаны были послания Кирилла александрийского к Несторию и к Иоанну антиохийскому и соборное послание Льва архиепископа римского, писанное к Флавиану арх. константинопольскому против ереси Евтихия, в котором Лев раскрыл подробно православное учение о соединении в едином лице Иисуса Христа двух естеств – божественного и человеческого, так что «в Нем свойства божественного и человеческого естества пребывают нераздельно, и что в Нем Слово не тоже, что плоть, но исповедуется един Сын Божий и Словом и плотию»¹⁷³.

Далее, на втором соборном заседании прочитаны были свидетельства о двух естествах в единой ипостаси Сына Божия святых отцов и исповедников: Илария, ю книги 9-й о вере, Григория Назианзина, из слова на Богоявление, Амвросия медиоланского – из второй книги о вере о воплощении Господа, писанных против аполлинаристов, св. Иоанна Златоустого – из беседы на Вознесение Господне, блаж. Августина – из послания к Велюзиану, из толкования на евангелие от Иоанна и из слова об изложении веры, свят. Кирилла александрийского из сочинения о вочеловечении Единородного, – и все учение святоотеческое о сем догмате призвано святым собором православным и истинным учением. Когда епископы, уклонившиеся прежде в ересь Евномиеву на Диоскоровом соборе, воскликнули: «все мы согрешили, всех помилуйте»¹⁷⁴. Константинопольские клирики и египетские требовали, чтобы еретик Диоскор сослан был в ссылку, а отцы, просившие помилования, преданы были суду не гражданской власти, но собора. Сановники и сенах согласились на эти требования.

На третьем заседании не присутствовали ни сановники, ни сенат. Не явился на это заседание и Диоскор, не бывший также и на втором соборном деянии. А между тем на него была подана вторая жалоба от Евсевия дорилейского, в которой он просил, чтобы учиненное против него и святого Флавиана на разбойничьем соборе не имело силы, чтобы документы против них, неправильно составленные, нимало не вредили им, чтобы они удержали сан священства, чтобы северное учение было анафематствовано и слово благовестия утверждено, и чтобы Диоскор был наказан. Тогда же собору поданы были на Диоскора жалобы и от некоторых александрийских клириков. Святой собор выслушал Феодора диакона александрийского, который обещал доказать, что Диоскор еретик, мыслящий по оригеновски, что он богохульствовал о Святой Троице, не чужд убийств, грабитель, поджигатель и притом гнусный развратник. Выслушал также жалобу александрийского диакона Исхариона, в которой Диоскор обвиняем был в оскорблении величества, в ругательстве на единосущную Троицу, в присвоении чужого имущества, в распутстве и роскоши; записку Афанасия пресвитера александрийского, в которой он жалуется на притеснения от Диоскора и записку Софрония, жаловавшегося на оскорбления, полученные им неоднократно от Диоскора. Присоединив все эти записки к делу, святой собор послал Диоскору повестку явиться на собор. Это был уже третий вызов Диоскора на соборный суд. Но гордый и упорный Диоскор и этот вызов, как прежние два, оставил без внимания. Тогда святой собор признал Диоскора достойным во-первых, «осуждения, определенного канонами против непокорных»¹⁷⁵. Потом, по отобрании мнений от каждого из членов собора, составлено было и послано Диоскору такое соборное определение: «узнай, что ты, за презрение божественных канонов и за твое непослушание сему святому и вселенскому собору, а сверх τοгο, кроме других твоих проступков, в которых ты виновен, за то, что будучи в третий раз вызван этим святым собором, по божественным канонам, для ответа на возводимые на тебя обвинения, – ты не явился, – настоящего месяца октября в 13 день святым и вселенским собором лишен епископства и отчужден от всякой церковной деятельности»¹⁷⁶. Об этом определении сделано было объявление всей Церкви и посланы донесения императорам Валентиниану и Маркиану и славной Пульхерии Августе.

В следующее (четвертое) заседание собора, кроме святых отцов, прибыли государственные сановники и сенат. Им были прочитаны определения собора, состоявшихся на прежних заседаниях. Сановники и сенат предоставили собору «объяснить, что ему угодно относительно веры»¹⁷⁷. Римские легаты заявили желание, чтобы соборное желание папы Льва было утверждено собором. «Епископы воскликнули: все мы так веруем, так крещены, так крестим, так мы веровали, так и веруем»¹⁷⁸. И после того каждый из членов собора в отдельном мнении выражал и подписывал свое согласие с посланием Льва. Даже и те, которые прежде были в разногласии с собором, в числе пяти епископов, именно: Ювеналий иерусалимский, Фалласий кесарийский, Евсевий анкирский, Евстафий беритский и Василий селевкийский подписали согласие свое с посланием Льва. Ho так как такой подпис с мнениями занял бы много времени, то государственные сановники просили не успевших еще подписаться словесно заявить свое согласие. Согласились все и просили, чтобы отцы, прежде разногласившие с собором, а теперь согласившиеся с ним, приглашены были к собору. И так как император предоставил это дело решению собора, то собор позволил пяти упомянутым выше епископам войти и занять место на соборе. На замечание сановников, что собор осудил Диоскора без императорского и их ведома, святые отцы отвечали: «Диоскора низложил Бог; Диоскор осужден справедливо, Диоскора Христос низложил»¹⁷⁹. Когда вошедшие пять епископов приняты были собором с любовью, сановники и сенат заявили, что и епископы египетского округа подали прошение к императору и ходатайствовали, чтобы дозволено было и им войти и прочитать это прошение. Тринадцати епископов получили дозволение войти и сесть. Секретарь прочитал их прошение к императорам, в котором они, исповедуя веру 318 святых отцов «анафематствуют всякую ересь ариеву, и евномиеву и манихеев, и несториеву и тех, говорят, что плоть Господа нашего была с неба, а не от святой Богородицы Девы Марии, по подобию всех нас, кроме греха, и – все ереси, которые мудрствуют и учат вне кафолической Церкви»¹⁸⁰. Епископов спросили, почему они не анафематствовали учение Евтихия, ради которого и созван был настоящий собор, и требовали от них согласия с посланием Льва, потому что он писал против Евтихия: но египетские отцы начали уклоняться от исполнения требований собора под тем предлогом, что они ничего не могут делать без согласия своего предстоятеля архиепископа александрийского. Против этого уклонения все отцы собора воскликнули «не соглашающийся с посланием св. архиепископа Льва есть еретик! Не анафематствующий Евтихия есть еретик». Египетские епископы произнесли словесно анафему на Евтихия, но подписать послание Льва решительно отказались и с плачем умоляли святой собор не принуждать их к такому образу действий, который в их стране, по древнему обычаю, составляет преступление. Святой собор, из уважения к существовавшему в египетской области обычаю не делать ничего без мнения и приказания архиепископа александрийского, определил оставить их в Константинополе и дать им отсрочку до рукоположения нового архиепископа в Александрию.

Кроме этих важнейших вопросов в сем же заседании выслушано было «послание разных архимандритов к Маркиану Августу и другое послание архимандритов же к халкидонскому собору о восстановлении Диоскора. Чтение прерываемо было восклицаниями отцов: «Анафема Диоскору»! Прочитано было и еще послание Фавста, Мартина, Петра и других архимандритов к императору Маркиану; но определение об этих посланиях отложено до другого времени. Наконец разобрано было дело о Карфее, Дорофее и бывших с ними, и дело о Фотие епископе тирском и Евстафие епископе беритском¹⁸¹. Но эти дела казались уже церковного управления, а не догмата, и порешены тем, что «прагматические уставы, которые в ущерб канонам сделаны некоторыми во всех областях, беспрекословно должны быть недействительны, но во всем должны иметь силу каноны»¹⁸².

В пятом заседании первее всего прочитано было определение прежнего заседания. Так как некоторым это определение не понравилось, то после споров и совещаний допущено было и сделано прибавление к прежнему определению и заявлено собору. Главнейшие слова этого определения следующие: «последуя святым отцам, все согласно поучаем исповедывать одного и того же Сына, Господа нашего Иисуса Христа, совершенного в Божестве и совершенного в человечестве, истинно Бога и истинна человека, того же из души разумной и тела, единосущного Отцу по Божеству, и того же единосущного нам по человечеству, во всем подобного нам, кроме греха, рожденного прежде веков от Отца по Божеству, а в последние дни ради нас и ради нашего спасения от Марии Девы Богородицы – по человечеству, одного и того же Христа, Сына, Господа, единородного, в двух естествах неслитно, неизменно, нераздельно, нерязлучно познаваемого, так что соединением нисколько не нарушается различие двух естеств, но тем более сохраняется свойство каждого естества и соединяется в одно лицо и одну ипостась, – не на два лица рассекаемого или разделяемого, но одного и того же Сына и единородного, Бога Слова, Господа Иисуса Христа, как в древности пророки (учили) о Нем, и (как) сам Господь Иисус Христос научил нас и (как) предал нам символ отцов».

К. Думитрашков

(Продолжение будет).

Богослужение святой православной церкви имеет чрезвычайно важное значение в жизни христиан. Священные службы церковные так премудро составлены и так обильны назиданием, что внимательный найдет в них для себя всю полноту догматов и правил нравственности христианской, сообщаемых не словами только, но и вразумительным и убедительным языком образов и действий. Они возбуждают, питают, поддерживают и укрепляют религиозное чувство, образуют христианский вкус, пробуждают желание искать высших духовных благ, и раскрывают способность сердца находить в них услаждение и блаженство. В священнодействиях церкви, преимущественно же в таинствах, подаются верующим благодатные дары, укрепляющие нас в подвигах жизни христианской, освящающие и спасающие. На пастырях церкви, которым поручено пасти стадо Божие, на которых самим Христом возложена великая обязанность пещись о спасении вверенных их попечению душ, лежит священный непременный долг заботиться, чтобы руководимые ими пользовались всеми спасительными плодами, которые св. церковь неоскудевающею рукою подает нам в своих богослужениях.

Они должны убеждать всех и каждого неопустительно и с усердием посещать богослужения, которые совершаются в храме для всех, особенно же ни под каким предлогом не уклоняться в праздничные и воскресные дни от Божественной литургии, на которой совершается святейшее таинство тела и крови Господа Иисуса Христа, и при которой одно присутствие, без принятия даже святых тайн, спасительно для христианина. Для сего нужно, со всею силою и ревностью древних пастырей и учителей церкви раскрывать, в церковных и домашних беседах, необходимость, высокое достоинство, священную важность и спасительность каждого священнодействия св. нашей церкви и по преимуществу Божественной литургии. «К возбуждению охоты и умножению усердного желания приходить в церковь на молитву, а особливо в св. литургии», книга о должностях пресвитеров приходских советует обращаться в примерам, указанным в слове божием (Лк.2:37; Деян.3:1; Пс.41:2, 5; Пс.83:2, 3), в жизнеописаниях св. отцов и в церковной истории, «в которой упоминается первенствующих веков христиан толикая горячность к церковному собранию и молитве, что никакие гонения, ни самая лютейшая смерть не могли от того удержать»¹⁸³.

Кроме общественных богослужений, отправляемых по требованию устава для всех, есть в православной церкви службы или требы, которые могут быть совершаемы только но желанию некоторых христиан для удовлетворения частным духовным нуждам и потребностям желающего. Они указаны в требнике, в книге молебных пений и в других церковных книгах. Сии богослужения освящают наши начинания, низводят благословение Божие на наши дела и дают возможность благодарить Отца щедрот за Его бесконечные, бесчисленные благодеяния. Сими богослужениями св. церковь хочет обнять всю нашу жизнь и на все ее проявления и движения положить печать христианства. Ими она встречает нас при вступлении в мир сей, сопутствует во всю жизнь, провожает в могилу и сам могильный холм соделывает жертвенником, на котором совершается молитвенное воспоминание о земном существовании христианина. Не пользоваться сими богослужениями значит добровольно лишать себя возможности самыми верными и надежными средствами благоустроить свою жизнь на земле и за гробом. Такое высокое значение, такие благотворные действия треб церковных обязывают пастырей церкви заботиться, чтобы и эти священнослужения, столь спасительные для христианина, совершались неопустительно, сообразно нуждам и потребностям каждого: – над больным – елеосвящение, над умершим – панихиды, погребение и поминовения, при начале и окончании какого либо дела – молебствие, или иное священнодействие, на такой случай положенное и пр. Для ceгo необходимо объяснять, какое священнослужение совершать должно по требованию таких, или других обстоятельств жизни, тем, которые сего не знают, забывающим напоминать, а легкомысленных и нерадивых убеждать и понуждать к исполнению этой священной обязанности и всем объяснять значение и духовную пользу частных служб церковных и их необходимость для преспеяния в жизни христианской и для спасения.

Примеры убеждают скорее и действительнее слов. Пусть же пастыри церкви сами всею душою любят богослужения церкви и в совершении их находят для себя отраду, утешение и услаждение. Неопустительное, усердное благоговейное совершение общественных служб, охотное по первому призыву, не ради прибытка, но для духовной пользы народа, исполнение всех треб лучше всяких убеждений покажут ему высокое их значение и убедят пользоваться службами церковными неопустительно. Частое же опущение богослужений церковных, неохотное, поспешное, холодное и небрежное их совершение, уклонение от приглашений, неохотное исполнение желаний прихожан, вымогательство большой платы за требы и т.п. могут ослабить веру в спасительность и необходимость богослужения; могут охладить и действительно охлаждают усердие народа к храму Божию и к тем священнослужениям, к которым сами священнослужители не показывают особенного усердия; могут приучить и, к несчастью, точно приучают народ обходиться без тех священнослужений, без которых, по eгo понятию, обойтись можно.

Чтобы тайнодействия и все священнодействия церкви действительно приносили спасительные плоды, низводили благодать Божию на предстоящих и молящихся и благоустрояли их жизнь, для этого конечно недостаточно одного присутствия при богослужениях. Для этого нужно понимать таинственный смысл тайнодействий и священнодействий и уразумевать учение веры и правила жизни христианской, в них содержащиеся, одушевляться животворным, веющим в них духом, и хранить в сердце впечатления, ими производимые, и благоговейные чувства веры, надежды и любви к Богу, ими возбуждаемые. Выполнить сии условия, без сомнения, не легкое дело, но и не невозможное, когда есть желание и усердие у народа и у священника. Для ceгo нужно со стороны верующих, чтобы они приходили к началу богослужения и принимали в ней живое участие, – удерживались от житейских помыслов и всяких земных забот, не разговаривали между собою, не переходили с места на место, но стояли тихо и с подобающим благоговением, и с глубоким вниманием слушали, что читается и поется, и замечали все, что совершается при священнодействии, «помня, что приходящие в церковь, к Бoгy приходят и яко Той с ними беседует». Необходимо, чтобы верующие оставались при богослужении до eгo окончания. Кто, тяготясь продолжительностью богослужения или побуждаясь житейскими заботами и суетою, уходит из собрания прежде окончания священнослужения, тот сам себя лишает спасительных eгo плодов и подвергается осуждению церкви. «Вошедши в церковь, о человек, ты удостоился общения со Христом; не выходи же отсюда, убеждает св. Златоуст, доколе не окончится служение. Если же выйдешь прежде окончания; то будешь изтязан, как беглый раб»¹⁸⁴. Правила апостольские и соборные всех верующих, входящих в церковь, но не пребывающих на молитве до конца, яко бесчиние в церкви производящих, повелевают отлучать от общения церковного¹⁸⁵. Наконец необходимо, чтобы по окончании богослужения бывшие при нем старались припоминать, что слышали и видели, и осуществлять в деятельности наставления, преподанные в богослужении, вразумляли друг друга и поучали своих детей и домочадцев, а если что представляется непонятым, обращались бы к священнику за объяснением.

Священник, с своей стороны, много будет содействовать присутствующим при богослужении понимать оное, животвориться его духом и получать освящение от Бога, если сам он и его сослужители будут совершать службы Божии все и всегда благоговейно и с умилением, петь и читать неспешно, слышно, внятно и вразумительно для всех присутствующих, и, как можно чаще, в поучениях с церковной кафедры и по домам, при совершении частных треб, объяснять все службы церковные, применяясь к слушателям, и давать наставления, как ими пользоваться во спасение. Долг священника – убедить желающих присутствовать при богослужении приходить к началу служб и в благоприличном виде, чтобы поздним приходом и какими бы то ни было бросающимися в глаза особенностями в одежде, в движениях пр., не соответствующих месту и времени, не беспокоить молящихся, не соблазнять, не нарушать молитвенного настроения их духа и не отвлекать внимания от совершающегося богослужения. Опоздавшие к богослужению, кто бы они ни были, пусть не пробиваются вперед, но занимают места свободные. Достижению вышеуказанной цели пастырь церкви может способствовать так же, если сумеет достигнуть того, чтобы малые дети приходили в богослужению под надзором возрастных, которые смотрели бы за ними; чтобы мужчины и женщины занимали отдельные места, как было в древние времена, как водится еще и теперь в некоторых церквах, чтобы возрастные стояли дальше от алтаря, а те, которые моложе летами и менее ростом, впереди их, дети же впереди всех, дабы таким образом все могли видеть, слышать и удобнее уразумевать совершаемые священнодействия, и, находясь на глазах у священника, соблюдали должный порядок и благочиние в храме Божием. Не имея возможности, во время богослужения, следить за всеми, священник может поручить кому либо более других благоговейному и уважаемому наблюдать за благочинием в церкви, останавливать резвость и шалости детей, смех и разговоры возрастных и другие беспорядки, которых в наших св. храмах, по крайней мере по временам, бывает очень много; – впрочем наблюдение это должно быть производимо без шума и смятения.

Никакая дисциплина, в том числе и церковная, не может держаться, когда нарушение ее оставляется совсем без внимания и направления, или же когда за нарушение оной подвергаются ответственности только некоторые, а не все в том виноватые. Как страж дома Господня и строитель тайн Божиих, званием своим обязанный более других ревновать о славе Божией и о спасении вверенных его попечению людей, священник обязывается совестью и законом вразумлять нарушителей благочиния в церкви во время богослужений, как презрителей святыни и соблазнителей христиан, а в случае упорства, обличать наедине и пред всеми, и даже отлучать от общения верующих, да и прочие страх имут, кто бы ни были сии нарушители. Лицеприятие строгое и суровое к одним, уступчивое, мягкое и рабски молчаливое пред другими, и человекоугодие, которое боится замечать и исправлять беспорядки, допускаемые богатыми и сильными земли при богослужении, которое, по низким расчетам, раболепствует пред ними в церкви, например, ковры постилает, поставляет стулья, с самоуничижением выслушивает всякие и не дельные и обидные их замечания и пр. сами подают возможность и повод к нарушению благочиния в собрании молящихся, возбуждают презрение к тем, которые действуют так, забывая свое звание и служение, и совращают гнев Божий на главу Лкавых человекоугодников. «Толикое властей и богатых человек, от убогой братии разнствие, воистину раздражение ее, а неумоление Божие есть»¹⁸⁶. Горе, говорит Господь устами пророка, сшивающим возглавийцы под всякий лакот руки, и сотворяющым покрывала над всякую главу всякаго возраста, еже развратити души: души развратишася людей моих, и душ снабдеваху. И оскверновляху Мя у людей Моих, горсти ради ячмене, ради укруха хлеба (Иез.13:18, 19). И св. апостол свидетельствует, что рабом Христовым не может быть тот, кто угождает людям, и нерадит об угождении Господу.

Пастырь добрый, по словам небесного Пастыреначальника, должен знать своих овец, глашать их по именам и ходить пред ними. И истинные овцы стада Христова, по Его же Божественному слову, обязаны знать своего пастыря, слушаться eгo голоса и ходить за ним (Ин.10:3, 4). Для священника своя овцы суть прихожане, порученные его попечению: их преимущественно он обязан учить, для них священнодействовать и их управлять в царствие Божие; за нравственное состояние прихожан он отвечает пред Церковью и пред Богом. Для народа свой пастырь – приходской священник. У него, как у своего пастыря, прихожане обязаны учитьcя вере и благочестию христианскому, его руководительству подчиняться и чрез него в богослужениях в приходской церкви и по домам, получать освящение от Бога и оправдание. «Овцы не суть овцы, но всуе тако нарицаются, аще но хотят пасоми быть от своих пастырей, говорится в Духовном Регламенте»¹⁸⁷. Своевольное уклонение от приходского храма и от своего приходского пастыря, противное обычаю, существующему в церкви с самых древних времен христианства, и постановлениям церковным, отнимает у священника возможности благотворно действовать на своих прихожан и может сопровождаться худыми и пагубными последствиями для нравственной жизни народа. Опыт показывает, что многие, удаляющиеся из своих приходов на долгое время в другие местности для заработков и на промыслы, и живущие там без надзора и влияния пастырского, не отличаются набожностью и доброю нравственностью. Итак нужно заботиться, чтоб христиане на общественные богослужения для научения, и назидания и освящения своего, ходили в приходские свои церкви и для совершения частных треб приглашали своих священников.

Многие уклоняются от своей церкви и приходского священника или от того, что чужая церковь и другие священники ближе к ним, нежели приходская церковь, и свой священник, что у нас допущено не только в городах, но и в селах; или от того, что время отправления Божественной службы так согласуется с их житейскими занятиями, тогда как в приходской церкви не обращают на эти занятия никакого внимания: или от того, что соседние пастыри привлекают к себе хорошими поучениями, благолепием служения, хорошими – чтением и пением, своим благочестием, тихим нравом, приветливостью, ласковым обращением и готовностью немедленно удовлетворять желанию каждого, чего они не находят у своих священников. Иногда же, по крайнему развращению ума и сердца и безрассудному легкомыслию, ходят не в свои, а в другие храмы, потому что многочисленность народа, туда собирающегося, представляет возможность весело провести время богослужения, себя показать и других посмотреть.

Против такого вредного своеволия, происходящего, как видели, от различных причин и побуждений, можно и нужно употреблять разные средства; и средства эти будут тем действительнее к обузданию и прекращению своеволия, чем прямее они будут направлены против причин и побуждений, от которых оно происходит. Вообще же в этих и подобных случаях можно руководствоваться следующими правилами:

1) Если разделение на приходы заставляет прихожан, оставляя свою церковь, ходить в чужую – ближайшую; то надобно не только не противиться более удобному распределению приходов из коих либо корыстных, большею частью ничтожных, побуждений, но и стараться об этом. В настоящее время, когда само правительство заботится о сокращении излишних приходов и о лучшем их распределении, приходские священники, призванные и обязанные содействовать его добрым целям, имеют возможность без всяких хлопот и забот уничтожить одну из причин, по которой многие, даже усердные к богослужению, невольно нарушают свою обязанность по отношению к приходской церкви и уклоняются от ближайшего надзора и руководства своего пастыря.

2) Во время совершения общественного богослужения надобно приспособляться к прежде заведенному в приходе порядку, к житейским занятиям и делам своих прихожан, сколько впрочем это действительно нужно и возможно без нарушения неизменных правил устава; надобно частные требы совершать не тогда, когда нам удобно и угодно, но когда желает приглашающий. Не овцы для пастырей, а пастырь для овец даны и поставляются Духом Святым (Деян.20:28).

3) Надобно вести благочестивую и образцовую жизнь, какой от пастырей требует св. апостол (1Тим.4:12; Тит.2:7, 8), и не позволять себе никаких поступков предосудительных, которые унижают пастыря в глазах прихожан и охлаждают любовь к нему и уважение; надобно избегать небрежности в совершении богослужений, гордости, надменности, грубости, горячности и нетерпеливой раздражительности в обращении с прихожанами, не уклоняться за недосугом, или по лености от их приглашений совершить то или другое священнослужение, не вымогать платы и т. под.

4) Надобно тщательно приготовлять и, сколько возможно чаще говорить поучения, которые привлекали бы прихожан. Не новость предмета, не глубина исследования и великое обилие мыслей, не утонченное искусство расположения, не книжное красноречие; а христианский дух и жизнь, приспособление к нуждам и потребностям слушателей, ясность, простота и сердечность отеческая, – вот что нужно для проповеди, чтобы народ желал и любил ее слушать.

5) Необходимо заботиться, чтобы при богослужениях чтение было правильное, неспешное, раздельное, разумное и потому понятное, и пение – благообразное, стройное и умилительное. Привести чтение и пение церковные в лучшее, нежели прежде, состояние в настоящее время не трудно; потому что при устанавливающихся новых порядках, псаломщиками при церквах определяются уже не исключенные из училищ за малоуспешность и неспособность учиться, а кончившие курс семинарии, люди хорошо понимающие дело и свои обязанности, и есть приходские школы, из учеников которых, старанием учителя и псаломщика, при содействии священника, могут быть составлены хоры певцов, очень удовлетворительные для приходских церквей, особенно сельских.

6) Наконец, в наставлениях общественных и частных надобно объяснять, почему необходимо ходить на молитву в приходскую церковь и приглашать своего священника для совершения треб, особенно же вразумлять и исправлять тех, которые в дом молитвы ходят не для молитвы...

Но заботясь, чтобы наша прихожане ходили к богослужению в приходскую церковь и приглашали для совершения частных священнодействий своего священника, мы, конечно, сами не должны привлекать к себе чужих прихожан каким либо нарочно измышленными для ceгo предосудительными средствами и не должны ходить для совершения треб в чужие приходы. Чего не желаешь себе, того не делай другим. В чужих приходах можно совершать священнослужение только с ведома и по согласию местного священника, или когда он сам по болезни, или за отсутствием не может совершить требу, которую необходимо совершать без всякого замедления, например напутствовать умирающего, крестить слабого младенца.

П. Б.

Самая умеренная идеализация псаломщического звания в предшествующих моих к тебе письмах вызвала следующие заявления: «сколько ни трудись молодой человек держаться на высоте идеи, какую оптимисты составляют себе о псаломщике, но не надолго у него хватит сил устремляться к идеалу, хотя бы даже это стремление было и не навязано извне, окружающая среда скоро втянет в свою далекую от всяких идеалов действительность, пошлость вытравит в нем все, напоминающее об идеале; с псаломщиками еще только в большей мере повторится то, что нередко случалось видеть в молодых священниках, которых, через два-три года их жизни на приходе, нельзя было узнать ни в умственном, ни в нравственном отношении: так жалкая обстановка сельского священника, грошовые подаяния от прихожан, копеечные доходы и хозяйственные хлопоты, при отсутствии всяких внешних возбуждений к высшим стремлениям, опошлили человека»! Ужасно если такова действительность! И поэтому-то сколько возможно частые напоминания об идеале тем необходимее в этом случае; и потому-то мои письма не столько можно упрекать в идеализации, сколько в осторожности при идеализации псаломщической должности. Когда так называемые просветители идеи 18-го века охватили своим материалистическим влиянием почти всю Европу: что в противодействие этим материалистическим идеям выставила жизни в лице своих избранных представителей? – Является романтизм с идеализацией внутренней, духовной жизни человека, – жизни сердца, и романтики, устремляя мысль и чувство к неземному, таинственному, со своею грустью об утраченных каких-то благах, со своею верою в постоянство отрадных для человека чувствований сердца, дружбы, любви и т. п. благ сердца, вообще с своею грустью в настоящем, получающею утешение в воспоминании о прошедшем и в надежде на вечное сердечное счастье в будущем, не мало способствовали к сохранению в европейском обществе остатков веры в духовный мир и разрушению материалистических покушений против всего духовного. Порванная цельность жизни, преобладание материализма на счет идеализма, равновесие которых есть обыкновенная желаемая норма жизни, – чем вызвано это, если не упущением из виду идеальной стороны человеческой жизни? И чем может быть восстановлена эта порванная цельность, если не возбуждением стремлений к идеалам? Наклонившийся в одну сторону маятник нужно сначала немного толкнуть в противоположную сторону, чтобы после установить его в равновесии... Если я, имея в виду всю неказистость предлежащей тебе псаломщической жизни, стараюсь указать те черты ее, которые граничат с идеальным представлением об этой жизни, то можно ли же меня упрекать за это? Если я псаломщической жизни, по-видимому ограничивающейся такою узкою сферою, указываю несколько может быть широкие цели, то не нужно же забывать, что жизнь и без того позаботится подрезать то, что в данную минуту не укладывается в ее рамки, что лучше же урезать немного из широкого, чем из узкого, что легче можно воодушевиться к осуществлению того, что представляет широкие и светлые задачи, и что, наконец, охлаждение к делу скорее всего может произойти в том случае, когда на малые дела требуется большая затрата сил.

Но сузим же в своем представлении псаломщическую жизнь в приходе, ограничив ее пределами простого механического исполнения треб; практическое осуществление этой задачи будет очень просто и легко; идеалов тут не нужно никаких; но вот тут-то и кладет семена свои та пошлость, которою угрожают нашим богословам-псаломщикам. И жалким представлялся бы всякому, да и самому себе, тот молодой богослов, который потерял бы из виду идеал своей деятельности, или же сузил этот идеал до таких размеров, что осуществить его мог бы и всякий грамотный человек, не тративший много времени и сил на свое обучение и воспитание. Да и неудивительно нисколько, если некоторым не нравится, что псаломщической жизни предуказываются некоторого рода идеалы. Кто привык жить со дня на день, проявляя свою духовную жизнь случайными движениями ума или сердца и совершая свой жизненный путь по покатости, намеченной служебными или привычно – житейскими требованиями, не чувствуя никогда потребности в себе возвыситься мыслью над действительностью, одним словом, кто мало причастен к миру идеалов и всецело окунулся в материальность жизни, в суету житейскую, тот редко без неудовольствия может говорить о том, что не совсем входит в подержанные и истертые рамки обыденности: и вот такого-то человека, как ты и сам знаешь, обыкновенно и называют пошлым человеком. Такой-то пошлости больше всего и нужно тебе беречься, потому что от нее недалеко и до полного индифферентизма ко всему сознательному, разумному, в полном смысле человеческому, а такое зло в молодом человеке равносильно духовному омертвению его, так незаметно иногда начинающемуся. В видах помочь тебе в твоих усилиях против возможного опошления в напоминаются тебе идеальные стороны твоего служения. Следует помнить тебе, что в порядке исторических судеб идея стоит, равно как и идеал раньше дела и действительности. Kтo хочет поэтому, чтобы дело было получше и действительность не столь груба и убийственна, тот не должен холодно относиться в идеальным представлением жизни, предупреждающим действительность и пролагающим ей дорогу. Кто за чем пойдет, то и найдет: противное большею частью редко случается.

Теперь поговорим об окружающей псаломщика среде, которая, как и всякая среда, действительно может сильно влиять на молодую жизнь, еще нетвердо установившуюся и продолжающую свое развитие, хотя и не в такой, однако, мере, чтобы человек не мог противиться этим влияниям и, во всяком случае, обязан был необходимо подчиниться им. Большее или меньшее подчинение влияниям окружающей среды зависит от личного характера индивидуума. Человек, что называется, с характером не поддастся свободно самым сильным и даже, по-видимому, непреодолимым влияниям, и мало того сам может произвести влияние на окружающую среду, хотя последнее и не так легко заметить, особенно вдруг. Нередко нужны годы, чтобы увидеть, как одна характерная личность произвела в известной местности такое или другое влияние. Этим способом совершается обыкновенно пропаганда всякого рода идей в массе народа, распространение просвещения как умственного, так и нравственного. Если же случается противное, т. е. если общественная среда подчиняет своему влиянию ту или другую личность, подпавшую воздействию этой среды, то это бывает или в том случае, когда отдельная личность слишком слабого характера, или же в том, когда общественная среда стоит на высоком уровне умственного и нравственного развития. – Но вот пред нами известная всем среда русского сельского общества; между разными личностями, вращающимися в этой среде по воле или по неволе, находится и личность псаломщика: что же произойти должно от взаимного воздействия между ними? Неужели темная масса сельского общества, ожидающая, когда настанет ее час просвещения и общения, имея в среде своей человека просвещенного и приготовленного отчасти к распространению и между другими тех знаний, которым сам обладает, – неужели она, вместо того, чтобы самой просвещаться, будет гасить понемножку и тот свет, который виден был в другом? Безнадежностью и отчаяньем должны бы в таком случае быть помечены все наши предначертания и попытки к развитию, какого ожидает наш простой народ, тщетною бесполезностью отзывались бы в таком случае все наши приготовления будущих общественных деятелей. К чему в самом деле в продолжении стольких лет, и приготовляли мы будущих деятелей, когда они, по нашему же опасению, втянутся тотчас же, когда им придется действовать, в окружающую среду в два-три года настолько опошлеют, что их нельзя будет и узнать в умственном и нравственном отношении? Или это просто значит, что мы положили дурную закваску, не умели и не умеем образовывать характеров? Или же молодые силы, нами образуемые, неспособны для той цели, к которой мы их готовим? – Оскорбительно, потому что несправедливо, было бы тο и другое предположение, и основательнее, поэтому верить тому, что наши молодые псаломщики не настолько будут бесхарактерны, чтобы подчиниться влиянию грубой, нередко порочной, среде, в которой Бог приведет им действовать. Отраднее верить лучшему, чем предполагать худое; и где нет возможности с основательностью высказаться аподиктически, там благоразумнее предположить лучшее, чем худшее.

Но чти же, «жалкая обстановка, грошовые доходы, копеечные подаяния от прихожан и хозяйственные хлопоты» не успели ли уже произвести на тебя тех действий и влияний, каких не без основания следует опасаться? На сколько, в самом деле, основательны эти опасения? – За тебя лично я не беспокоюсь, так как ты в качестве учителя сельского, имеешь и квартиру приличную, и училищный сторож тебе услуживает, и учительское твое жалованье служит хорошим пособием незначительному псаломщическому жалованью и доходам за совершение треб. А есть основание беспокоиться за тех из твоих товарищей, которые поставлены не в столь благоприятные условия. Обходя вместе с священником на праздник Рождества Христова и Крещения Господня дома прихожан и получая в каждом доме по две, по три, а нередко и по одной копейке, собирая при этом также печеный хлеб и другие праздничные доходы, и зная, что это существенные средства содержания его на значительный период времени, молодой псаломщик не может же равнодушно смотреть на получаемое... Тяжело на сердце eгo отзывается, может быть, звон медной монеты, переходящий из руки бедняка в eгo руку... Возвратил бы он ее, подателю и назад, но боится оскорбить усердие дающего, знает, что собранные по миру копейки составят несколько рублей, столь необходимых ему на одежду, на книги и прячет поданную копейку! С духовным прискорбием видит он, как говеющие в великий пост, за прочтение молитв ко Св. Причащению, подают ему по копейке; возмущается eгo чувство такими неблаговременными подаяниями; но не может и он поправить дело, и – успокаивает себя тем что всякое даяние благо!.. А кто в состоянии подметить то горькое чувство, какое овладевает псаломщиком, когда он после служебных занятий в церкви и по приходу, усталый душевно и телесно изнуренный, придет в свою убогую, полуразвалившуюся избушку, назначенную для жилища причетнику, и оставшуюся без подчинки после пятнадцатилетнего жительства в ней прежнего дьячка! Подкрепление физических сил пищею, приготовленною неумелыми руками, хотя и питательною, но не вполне соответствующею изнуренному еще в школе организму, не столько успокаивает его, сколько обременяет и раздражает. Душевные потребности, развитые в школе и постоянно там удовлетворяемые то разнообразными чтением, то беседою с умными товарищами, настоятельно и теперь ожидают себе привычного удовлетворения... Но все книги, приобретенные на собственные средства, давно уже прочитаны по несколько раз, прочитано уже и все, что хранилось в церковной библиотеке, знакомо уже все, что есть в библиотеке священника; товарищи, с которыми можно было разделить свои мысли и чувствования, где-то далеко. Наступило лето, церковных треб случается в неделю две-три, а иногда и совсем нет, приходившие зимою и весною учиться крестьянские мальчики работают все на полях и лугах... Что делать молодому псаломщику? Остается идти, и самому начинать или оканчивать работы на отведенной в пользование ему общественной земле, где таковая дается причту. Можно, конечно, поручить дело и работнику, но хозяйский глаз тем не менее нужен... Вот на эти-то черты из жизни псаломщиков и указывают больше всего, как на способные довести молодого человека до полнейшего опошления! Этого больше всего боятся и оканчивающие курс семинарии, когда с ними приходится беседовать о предстоящем им псаломщичестве в сельских приходах. С охотою поступая на псаломщические места в городах окончившие курс воспитанники только в крайней нужде решаются занимать места псаломщиков в селах и, если просят таких мест, то в тех только селениях, где священниками их отцы или близкие родственники. Понятны и законы побуждения, заставляющие искать таких именно мест: в городе лучше обстановка и средств внешней и духовной жизни больше; в родной или родственной семье священника, где может быть и квартира, и стол, и сердечное расположение, в добрый совет, и наставление, и помощь, самая трудная сельская жизнь псаломщика как в многолюдных приходах, так и самая необрименительная в малолюдных, скрашивается особенным образом, так что и труд совершается незаметнее и продолжительный досуг становится нечувствительнее. Поскольку же нельзя всем оканчивающим курсы семинарии быть городскими псаломщиками, или хотя и сельскими, но в таких приходах, где священниками их отцы или родственники: то многим и даже большей части, во всяком случае, придется поступать на такие места, где жизнь им предстоит с теми особенностями, какие указаны выше, и само собою разумеется подвергаться тем влияниям, какие угрожают, по мнению некоторых, опасностью опошления. Как же быть при этом? Где охрана против угрожающих опасностей? Какие средства противодействовать возможной беде? Нельзя ли устранить саму возможность такой беды?

Нужно, сначала, иметь при поступлении на должность ясное понятие о том, что ожидает на должности: если не случится разочарования, а встретится ожидаемое, то при достаточной твердости характера и сознания долга все невзгоды не произведут такого действия, чтобы сбить человека с прямого и честного пути. Прибавим, далее, некоторую долю воодушевления с каким молодой человек обыкновенно поступает на общественное служение: с воодушевлением, с энтузиазмом совершаемое дело непременно доведется до конца, не смотря на все препятствия и даже чем больше препятствий, тем сильнее разгорается воодушевление, а с ним и сила к преодолению препятствий. Дадим, при этом, в сознании должное значение той истине, что на всяком общественном служении, а тем более на служении церковном, всегда имеется в виду готовое самоотвержение служащего, что не личные, хотя бы необходимые и законные требования, не своекорыстные интересы должны быть на первом плане у того, кто взялся служить общему какому либо делу и что не своедовольство и самоуслаждение есть цель жизни и всякого служения в жизни. Возьмем, кроме того, во внимание, что неудовольствия и разные житейские невзгоды, какие псаломщика могут настигнуть на первых порах его службы, легко могут быть устранены в самом ближайшем будущем. Одним словом, устремление к идеалу жизни, терпение в настоящем, утешение в будущем, – вот, по моему мнению, широкие границы и крепкие стены, за которые не пройти пошлости житейской!

«Так это значит, ты возразишь мне, псаломщику приходится быть подвижником» – Да! отвечу я, потому что жизнь вообще есть подвиг, а не место услаждения. Это нужно постоянно помнить, чтобы не заблуждаться как на счет себя, так и касательно окружающих обстоятельств, такого или другого положения в обществе, обстановки житейской и т. п. Но об этом, для уяснения дела и успокоения малодушия, в следующем письме придется поговорить подробнее.

X. О.

Грех Адама и Евы, состоявший во вкушении ими в раю запрещенного плода, был грех необыкновенный, чрезвычайный. Он первый грех: его содеяли два человека, муж и жена, которые получили бытие прямо от Творца и были безгрешны. Этот грех совершен в раю, в царстве святости, среди утешений Любви бесконечной. Он есть грех первородный, который повредил самую человеческую природу и сделался причиною всех человеческих грехов. Он погубил не одного или двоих человек, в целое человечество, – потому что, повредив во первых человека природу, он распространяется от них на все их потомство, которое, поэтому, терпит наравне с ними все горькие последствия этого греха. Первоначальный грех наших прародителей произвел великий переворот во всем сотворенном. Если изменил своему назначению целый человеческих род, который есть истинное средоточие обоих миров, видимого вещественного и невидимого ангельского, то эта перемена никак не могла не отозваться в тех мирах. И действительно, видимые твари, вместе с человеком, стенают и болезнуют, ожидая себе в будущем обновления (Рим.8:21–22); духовная твари-ангелы, сами непричастные злу, ради человека борются со злом; дьяволы вместо того, чтобы подвергаться наказанию за свой собственный грех, по случаю человеческого греха, соблюдаются теперь на суд великого дня (Иуд.1:6). Такие последствия произвели тот грех, который содеяли Адам и Ева, вкусивши плод от запрещенного дерева.

Первый грех положил в природе человеческое злое семя, из которого произрастает все прочие грехи. Он есть непобедимое расположение в греху, нравственное бессилие, помрачение в человеке образа Божия, лишение благодати Божией, страдания, болезни, смерть и вечные муки ада. Первый грех наследственный; все прочие грехи, проистекающие по силе первого греха и зависящие от произвола каждого человека, суть грехи личные. Первый грех перешел от прародителей на все их потомство со своими последствиями. Адам и Ева были не грешнее своих потомков; осуждение Божие пало на них не большим бременем, чем на прочих людей; их житейские труды были не тяжелее наших; их смерть сопровождалась не большими страданиями, чем смерть других людей; болезни Евы при деторождении были не мучительнее болезней, какие суждены всем матерям человеческого рода. Наша св. церковь учит: «поскольку в состоянии невинности все люди в Адаме, то, как скоро он согрешил, согрешили в нем и все, и стали в состояние греховное; а посему не только греху подвержены, но и наказанию за грех» (Правило исповеди вопрос 24).

Нам может представиться очень несправедливым и Богу несвойственным видеть в родительских грехах детей и наказывать кого бы то ни было за чужое преступление. Бог никогда и не хотел видеть зла в своем творении, и повреждение человеческой природы, в лице родоначальников человечества Адама и Евы, произошло вопреки божественным намерениям; но коль скоро произошел этот родовой грех и совершено это родовое преступление, оставлять их без наказания было бы несогласно с правосудием Божием. Наши родоначальники Адам и Ева, были представители всего последующего человечества. Когда Бог благословил Адама и Еву на деторождение, тогда все будущее человечество уже существовало перед Богом. И когда Бог ввел Адама и Еву в рай сладости, тогда Он ввел туда весь род человеческий; рай сладости делался тогда достоянием не одних Адама и Евы, а всего человечества, от первых людей до последних, так что, если бы прародители не согрешили, рай был бы наследственным для всех людей; тогда человечество не знало бы ни греха, ни осуждения, н болезней, ни смерти. Если хорошее состояние наших прародителей переходило бы ко всем нам их потомкам, по естественному наследству, то почему же мы не должны наследовать от них состояния греха и осуждения? Могут ли дети получить от своих родителей то, чего сами родители не имеют? Моет и от смертного родиться бессмертный, от земного небесный, от плоти ангел? Закон рождения, по непреложному слову Творца, состоит в преемственном воспроизведении себе подобных. Как благословение всемогущего Творца, сказанное Адаму и Еве: раститеся и множитеся, столько же относилось к ним, сколько и ко всем их потомкам: так точно и осуждение за грех, изреченное Богом Адаму: в поте лица твоего снеси хлеб твой, дóндеже возвратишься в землю, от ней же взять еси, и Еве: умножая умножу печали твоя и воздыханий твоя; в болезнях родиши чада (Быт.3:16–19), – относилось не к одним Адаму и Еве, а к целому человечеству. Таким образом мы согрешили и осуждены в первом человеке, по слову апостола Павла: как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть; так и смерть перешли во всех человеков, потому что в нем все согрешили (Рим.5:12).

Первородный грех переходил от падших прародителей на все их потомство посредством рождения; родители, предавая детям свою природу, передают ее в состоянии поврежденном, т.е. передают первородный грех. Дитя одной природы с родителями. Рожденное от плоти плоть есть, говорит Иисус Христос (Ин.3:6); каков перстный, таковы и перстные, – говорит апостол Павел (1Кор.15:48). С первородным грехом каждый человек заканчивается, и рождается, и живет, и умирает.

В беззакониях зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя, говорит св. Давид (Пс.50:7). Кто чист будет от скверны? Говорит в книге Иова; ни кто же, аще и един день жития его на земли (Иов.14:4–5). Мы можем видеть и из опыта, что зло с горем врождены человеку, что человек со злом да с горем и является на свет. Напр. От чего младенец встречает свет с воплем и слезами? Откуда в младенце, еще не успевшем ни от кого научиться злу, является потребность капризничать, сердиться и т.п.? Это есть действие греха первородного.

Ни один человек не может сам собою освободиться от первородного греха и от всех его печальных последствий, подобно тому, как никто не может превратить себя в животное или в ангела. Простить человечество в грехе, отнять у греха силу и от него очистить есть дело возможное творцу и владыки нашей природы – Богу. И действительно, воплощением, страданиями и смертью второй Ипостаси своей, Бог предочистил человечество, и после естественного рождения, по которому человек наследует осуждение и погибель, установил втрое духовное рождение, по которому человек наследует оправдание и спасение. Осуждение и погибель мы наследуем от Адама, в оправдание и спасение от Иисуса Христа. Рождение наше по естеству не зависит от нашей воли; и рождение по духу происходит по изволению Святого Духа: Дух идеже хощет дышеть, сказал Спаситель (Ин.3:8). Впрочем Дух Святый, по свойственной Ему бесконечной благости, ищет внести спасительную благодать в те человеческие души, которые жаждут Его наития, несомненно веруют, неотступно просят, терпеливо ждут и подвизаются в добрых делах. Таким образом в нашей воле состоит, оставаться ли нам на веки в погибельном состоянии, или принять всем доступную спасительную благодать Божию. Аминь.

Священник Петр Красовский

Святая православная церковь внушает чадам своим приступать к трапезе Господней как можно чаще, и повелевает во все четыре поста, или, по крайней сере, однажды в год, и преимущественно во св. четыредесятницу, со всею заботливостью, свойственною христианам, очистить исповедью свою совесть, чтобы достойно приступить к приобщению святых Таин¹⁸⁸.

Но чтобы должным образом приготовиться к исповеди, она заповедует нам еще говение. Что же такое говение? В чем должно состоять оно? Об этом побеседуем ныне.

Некоторые полагают, что говение, как приготовление на исповедь, в том состоит, чтобы в течении определенного числа дней поститься, бывать в церкви при великом суточном богослужении, воздержаться от употребления некоторого рода пищи и пития, отказать себе в удовольствиях мирских, усилить домашнюю молитву и т.п. все это хорошо, и очень хорошо, но всего этого недостаточно для говеющего. Кроме подвигов телесных необходимы еще и душевные подвиги. К сим последним, относится следующее:

1) Говеющему необходимо в часы свободные от общественной и домашней молитвы познать по возможности и привести на память все свои грехи, содеянные словом, делом и помышлением, а преимущественно совершенные сознательно и свободно, за которые совесть угрызала или угрызет. Правда, нелегко это делать, потому что грехи свои мы часто забываем, так что на исповеди не можем и припомнить ничего такого, что бы тяготило нашу душу, а также грехи подальше прячем от себя и от других. Но, тем не менее, такое самоиспытание необходимо. Поучимся в этом случае аккуратности и опрятности у доброй хозяйки дома, которая каждый день, особливо когда ждет гостя, зорко смотрит, чтобы в доме ее все было чисто и на своем месте поставлено, и когда замечает пыль, сор в доме, то, или сама, или при слуги, обметает пыль, выбрасывает сор из дома. Так и каждый христианин и всегда, а особенно в дни говения, должен тщательно всматриваться в свою душу, собрать в одном место – в свое сознание все нечистые мысли, пожелания, чувствования, нескромные слова, недобрые дела, когда либо совершенные, чтобы потом во время исповеди выбросить всякую нечистоту из своей души и очистить свою храмину духовную для принятия жениха, гостя небесного, в таинстве причащения.

2) Говеющему необходимо иметь сердечное сокрушение о своих грехов. В чем же выражается сердечное сокрушение о грехах? – Прежде всего – в смиренном сознании своей виновности пред Богом. В этом да послужить нам примером евангельский мытарь. Мытарь же издалече стоя, не хотяше ни очи возвести на небо, но бияше перси своя, глаголя: Боже, милостив буди мне грешнику (Лк.18:13). Потом, сокрушение сердечное состоит в самоосуждении. В себе пришед блудный сын, упоминаемый в евангелии, говорить отчу своему: отче, согреших на небо и пред тобою и уже несмь достоин нарещися сын твой, сотвори мя, яко единого от наемник твоих (Лк.15:18–19). Далее – в воздыханиях, слезах и т.п. Обратитесь ко мне, говорит Господь Бог, чрез пророка Иоиля, всем сердцем вашим, в посте и в плачи и в рыдании, и расторгните сердца ваши, а не ризы ваша и обратитесь ко Господу Богу вашему: яко милостив и щедр есть, долготерпелив и многомилостив и раскаивайся о злобе (Ин.2:12–13). Высокий пример слезного плача, как сердечного сокрушения о грехах, представляет в лице своем святой апостол Петр, который, вспоминая грехи свои – отречение от Христа, каждую ночь во время пения петухов горько плакал о своем согрешении, так что, как говорит предание, глаза его от такого плача стали красны. «Плач же и ты о грехе своем, говорит святой Златоуст, только плачь не просто, и не для вида, но горько, как плакал Петр; веди потоки слез из самой глубины души, чтобы Господь, умилостивившись, простил тебе прегрешение».¹⁸⁹

Есть ли у нас такие слезы, будет ли такое сокрушение о грехах? – Бог весть! По крайней мере были такие слезы у истинных христиан, есть и будут. Плачем, правда, и мы, но, или от оскорбления, или вследствие причиненной нам обиды, плачем при потере дорогих, а иногда и пустых вещей, плачем над гробами умерших родных и знакомых; а об озлоблении, какое терпит душа наша от греха, об угрожающей потере вечного царствия Божия, о смерти нашей души едвали кто и думал плакать, тогда как тут-то и место для наших слез, тут-то и нужно слезное сокрушение сердечное.

Впрочем, если бы нашлись и у нас слезы покаяния, то, по разуму слова Божия и по учению отцов Церкви, не о том нужно плакать, что нам предстоит вечное наказание за грехи, что гибельная участь ожидает нас и в сей и в будущей жизни, а о том, что мы нарушили волю Божию святую, оскорбили грехами своими величайшего Благодетеля и Отца, явились неблагодарными пред Ним, сделались недостойными Его; словом, печаль, скорбь, плач о грехах должны быть сыновние, а нерабские. «Когда согрешил, говорит святой Златоуст, плач и стенай не о том, что будешь наказан, ибо это ничего не значит; но о том, что ты оскорбил своего Владыку, который столько кротко, столько тебя любил, столько заботился о твоем спасении, что и Сына Своего предал за тебя. Вот о чем ты должен плакать и стенать, и плакать непрестанно. Ибо в сем состоит исповедание».¹⁹⁰

3) Говеющему необходимо иметь живую веру в Иисуса Христа и крепкую надежду на Его милосердие. – что значит – иметь живую веру в Господа Иисуса и крепкое упование на Него? Это значит: иметь в уме представление, мысль, а в сердце убеждение, что как первоначально никто не мог избавить первых людей от греха, проклятия и смерти, вследствие преступления ими заповеди Божией, кроме Господа Иисуса, Который, будучи безгрешен и невинен (2Кор.5:21; Евр.7:26–27, 9:14 и пр.), добровольно (Ин.10:17–18), с соизволения Своего Отца (Ин.6:38; Мф.26:37; Лк22:72), претерпел страдания и смерть за грехи наши, так и ныне единую живую веру и твердое упование на очищение от грехов наших и спасение вечное должны полагать мы в Господе Иисусе – Праведнике. Един бо есть Бог, и един ходатай Бога и человеков, человек Христос Иисус, давый себе избавление за всех (1Тим.2:3–6; Рим.3:28–30). Посему, кто не имеет веры твердой во Христа Спасителя и надежды непоколебимой на Него, от, как бы глубоко ни сокрушается о грехах своих и какое бы твердое намерение ни предпринимать исправить жизнь свою, никогда не удостоится получить от Бога отпущение грехов! Ибо несть иного имене под небесем о Нем же подобает спастися нам (Деян.4:12). О сем вси пророчицы свидетельствуют, оставление грехов прияти именем Его всякому верующему в Он (Деян.10:43). Наконец, сокрушение без веры в Искупителя может погубить душу унынием; потому что без веры она не найдет себе утешения ни в себе, ни вне себя.

Да будет же память твердо в памяти, братья мои, что говение состоит не во внешних только некоторых приготовлениях к исповеди и святых Таин причастию, но преимущественно во внутренних душевных подвигах: в самоиспытании, в сокрушении сердечном о грехах, – смирении, самоосуждении, скорби, плаче о грехах, что все умеряет, облегчает живая вера во Христа Спасителя и несомненное упование на Его милосердие.

Господи, приложи нам веру сию, да окрепнет дух наш в подвигах благочестия христианского! Аминь.

Прот. И. Г.

Права власти соборной поместной.¹⁹¹

2) В деле священнодействия. Права поместной соборной власти в деле священнодействия в древние времена, ближайшая к временам апостольским, были весьма обширны. Развитие существенных частей богослужения, установленного самим Господом и Его апостолами, введение различных чтений, песнопений и молитв, а также установление порядка в составных частях богослужения – принадлежало предстоятелям местных первенствующих церквей. Живым памятником этого служить то, что некоторые молитвы и песнопения церковные и доселе носят название предстоятелей церкви, первенствовавших в той или другой области. Даже самые чинопоследования божественной литургии доселе носят название представителей местных церквей, как-то: Василия Великого, предстоятеля митрополии каппадокийской, Иоанна Златоуста, бывшего архиепископом в округе константинопольском, Григория Двоеслова, папы римского, которые, составляя их, конечно имели в виду свою только церковную область. Равным образом, явным свидетельством сему служить множество постановлений на древних поместных соборах относительно богослужебного чина, особенно поместного собора лаодикийского (прав. 15–22). Обширность прав в деле священнодействия принадлежала местной соборной власти только в древние времена, когда свежо было предание апостольское, и следовательно не было опасности уклониться от духа его, и когда в Церкви было обилие чрезвычайных даров благодатных. При таких условиях конечно между составителями богослужебных чинов, в различных местных церквах, не могло произойти разногласия. Но с течением времени, когда уже развился определенный чин богослужения, и явилось в церкви множество лиц неправомыслящих, затемнявших чистоту апостольского предания своими вымыслами, и не были уже так обильны благодатные дары в частных церквах, вселенская власть такие обширные права поместной церковной власти сократила. Утвердив и распространив повсеместно все сделанное в чине богослужебном богомудрыми мужами, она дальнейшие изменения и дополнения в нем исключительно усвоила себе, представив местной соборной власти только следующие права.

а) Поместная соборная власть, сохраняя неизменным все утвержденное вселенскою властью в деле богослужения, как – то: чины божественной литургии, чинопоследования святых таинств и всех служб постоянных и повременных, а также все постановления относительно принадлежностей богослужения, имеет право заботиться о том, чтобы установленный богослужебный чин достигал своей цели, т. Е. чтобы питал и возвышал религиозное чувство верующих и через то развивал в них приемлемость божественной благодати. Для этого она, во первых, старается о том, чтобы богослужение было понятно для народа. На основании такого права местные православные церкви, с самых древних времен, заботились о том, чтобы богослужение совершалось на народном языке. У них никогда не было мысли о том, чтобы чрез введение одного богослужебного языка сохранить однообразие и чистоту богослужения, как это делает западная церковь, совершая оное исключительно на латинском языке. Лишь только появлялась новая православная церковь среди какого-нибудь народа, в ней немедленно являлся и перевод богослужения на туземный язык. Так: в древней церкви богослужение совершалось на языках – латинском, греческом, сиро-халдейском, армянском, грузинском, эфиопском, готском и других. Вместе с распространением христианства между славянами явилось богослужение на славянском языке.

Наша отечественная церковь, распространяя свои пределы между инородцами, входящими в состав русского государства, немедленно давала им перевод богослужения на их родной язык. Так в зырянскую землю вместе с христианскою проповедью принесен был святым Стефаном пермским перевод важнейших церковных служб на зырянский язык. Известно также, что инок Феодорит, долго подвизавшийся на северном поморье и положивший начало обращению в христианство лонарей, с благословения высшей церковной власти, перевел на их родной язык по крайней мере некоторые части богослужения. И ныне святейший всероссийский синод употребляет все усилия к тому, чтобы снабдить иноверцев, обращенных и обращаемых в православную веру, переводами богослужения на их наречия, и в настоящее время в обширных пределах земли русской хвала Богу возносится на языках – татарском, бурятском, финском, латышском, эстонском. Но удовлетворяя необходимой потребности христиан, говорящих разными языками, переводами богослужения на их наречия, местная соборная власть в тоже время строго блюдет неизменность богослужебного чина. Во вторых, она заботится о распространении богослужебных книг и сохранении их в первоначальной чистоте. В древние времена не было особенной надобности прилагать попение о распространении книг богослужебных. Тогда богослужение главным образом состояло из чтения книг ветхого завета и пения псалмов Давидовых.¹⁹² Потому круг богослужебных книг ограничивался книгами священного писания. А книги священного писания были распространены в христианском обществе: древние христиане имели их в домах, носили с собою, с ним уходили и в могилу. Доказательством того, как распространены были священные книги между христианами первых времен, служит история гонений Диоклетиана. Но издание первого указа, запрещавшего христианам совершать богослужение и повелевавшего сжигать богослужебные книги, язычники отыскивали их не только в храмах, но и в домах христианских; и многие христиане, защищая эту святыню, пострадали. Что касается до чина и порядка в чтении и пении при богослужении, то главным руководством для епископов служила книга «Постановлений апостольских», приписываемая Клименту римскому, которую, по смыслу 85-го апостольского правила, должен был иметь каждый представитель церкви. Чин богослужебный начал усложняться с того времени, как распространились общества пустынножителей, исключительно посвятивших себя молитве и славословию Бога. В этих-то монашеских обществах появились обширные уставы, определявшие порядок богослужебного пения, чтения, извлеченного из священного писания и дополненного молитвами и песнопениями, составленными святыми подвижниками. Так явились уставы у египетских монахов – учеников Антония великого, у палестинских – учеников Саввы освященного, в Галлии у учеников преподобного Кассиана. Когда эти богослужебные уставы вошли в употребление сначала в местных церквах, а потом и повсеместно, – и тогда соборная власть не имея нужды прилагать особое попечение к распространению богослужебных книг. Эти же самые обители с избытком снабжали ими местные церкви. Одним из постоянных занятий иноков было переписывание книг, которое служило, по мысли учредителей монастырей, и подвигом монашеским и источником содержания, как ясно свидетельствует о том блаженный Иероми¹⁹³. С другой стороны, когда из этих обителей иноки восходили на епископские кафедры, они имели еще более средств к распространению богослужебных книг, так как в их ведении находился многочисленный клир, который составлял ученое сословие¹⁹⁴. Власть соборная следила только за чистотой богослужебных книг, их согласие с апостольским преданием, предохраняя их от вставок еретических. В тех же случаях, когда христианство вновь распространялось в каких либо странах, где еще не было обителей, могущих снабжать местную церковь богослужебными книгами, церковная власть употребляла деятельное старание о распространении списков богослужебных книг. Так, в первые времена распространения христианства в России, русские иерархи приносили множество книг из единоверной Болгарии, где целым столетием раньше утвердилось христианство. Оттуда же выходили в первые времена и писцы, которые под надзором местной церковной власти, переписывали священно-богослужебные и отеческие книги. В тоже время многие русские посылаемы были в монастыри греческие, в особенности на святую гору афонскую¹⁹⁵ и в монастырь Студийский¹⁹⁶, где, проживая долгое время, приобретали списки переводов богослужебных книг, или сами трудились над переписыванием их и присылали их в Россию. С XI века на помощь церковной власти в деле распространения богослужебных книг являются русские князья и русские иноки. Первые не жалели никаких издержек для приобретения книг из Болгарии и для учреждения у себя общества переписчиков; а некоторые даже сами переписывали, как например Владимир Василькович Галицкий. Постоянно развивавшиеся в России удельная система, вредная во многих отношениях, в деле распространения христианства и снабжения церквей богослужебными книгами оказала русского церкви и большую услугу. Ибо князья друг друга старались превзойти ревностью в этом деле. Вторые, то есть иноки посвящали сему делу свой собственный труд. Киево-Печерская обитель, основанная преподобными Анторем и Феодосием и сделавшаяся рассадником иночества в южной русской церкви, поставила себе, по образу шреческих обителей, правилом упражнять иноков в переписывании церковных книг. Сам преподобный Феодосий с ближайшими учениками Никоном и Иларионом подавали братии пример в это святом деле. Они те только занимались переписыванием книг, но и сами переплетали их и пряли нитки для переплета. Подобным рассадником иночества в северо-русской церкви, в XIV столетий, явилась обитель преподобного Сергия. И здесь, так же как в обители преподобного Феодосия, сам основатель – преподобный Сергий ввел в обычай переписывать церковные книги и поощрять братию к этому своим примером; в начале, при крайней бедности монастыря, иноки иногда, за недостатком бумаги, писали на берестах¹⁹⁷. В первой половине XVII столетия преподобный Дионисий, архимандрит Сергиевой лавры, держал у себя «многи доброписцы». Правило, установившиеся в этих обителях, сохранялось и во всех монастырях, основанных учениками преподобных Феодосия и Сергия. Святой Кирилл белозерский, когда еще был простым иноком в московском симоновом монастыре, по повелению архимандрита Феодора, занимался перепискою книг. А когда сделался игуменом, ничего не имел в своей келье, кроме книг, и любил писать книги. Самый почерк, которым писались богослужебные книги, с XIV по XVI столетье, уставный и полууставный свидетельствует об усердии иноков к этому труду. Церковная власть поощряла к этому делу и клириков, служивших при кафедральных церквах. Не только при митрополитанской кафедре, но и при некоторых епископских кафедрах, были клирики способные к переписыванию книг и даже к составлению летописей о текущих событиях, как, например, при софийской кафедре новгородской. О новгородском архиепископе Моисее известно, что он нарочно отыскивал и собирал к себе многих писцов, давал им жалованье и через них переписывал многие святые книги для снабжения церквей. Тоже известно о других новгородских архиепископах – Давиде, Алексее, Иоанне II и особенно Евфимие¹⁹⁸, были примеры, что некоторые и из мирян исключительно посвящали себя, как на богоугодный подвиг, на переписывание богослужебных книг¹⁹⁹. Древне-русский обычай обучать детей в школе чтению по псалтири и часослову ясно свидетельствует о том, что списки этих книг были распространены повсюду. Митрополиты церкви русской, имевшие обычай обозревать епархии в известные сроки, лично наблюдали за нуждами церквей и, где замечали недостаток в богослужебных книгах, старались его восполнить. Известно, что митрополит Киприан в псковскую церковь послал списки «служебника» и «чинопоследования таинств».

Доколе русская церковь находилась в постоянных сношениях с церковью константинопольской и имела у себя, попечением духовной и светской власти, учрежденные училища, дотоле соборная власть могла иметь искусных переписчиков и легко следить за верностью списков, так как и сами переписчики, знавшие хорошо греческий язык, не только списывали книги, но и сличали переводы с подлинниками и даже переводили²⁰⁰. Но когда продолжительные бедствия от ига монгольского затруднили сношения церкви русской с константинопольской, и были причиной упадка просвещения внутри России; тогда соборная власть, хотя в русских и не охладела ревность к переписыванию книг, не могла иметь искусных книгописцев и не всегда была в состоянии зорко следить за верностью списков богослужебных книг. С этого времени начали мало по малу вкрадываться в наши богослужебные книги ошибки, зависевшие от невежества переписчиков; и чем далее шло время, тем ошибки эти были чаще и грубее, так что соборная власть, не смотря на то, что представителями ей бывали просвещенные архипастыри, как например митрополиты Киприан и Фотий, не в состоянии была остановить порчу в них. Тем не менее соборная власть, верная своей обязанности заботится о чистоте богослужебного чина, сознавая недостаток собственных сил в трудном деле исправления богослужебных книг, обратилась за помощью к восточной церкви. Митрополит Варлаам и великий князь Василий Иоаннович, в начале XVI столетие, упростил константинопольского патриарха прислать в Россию высокообразованного мужа Максима – грека, который начал исправление богослужебных книг, а окончил это святое дело в XVII столетии святейший патриарх всероссийский Никон. Со времени Варлаама митрополита, призвавшего в Россию Максима грека и до патриарха Никона, нередко созываемы были соборы по делу исправления богослужебных книг. Пастырям русской церкви многих трудов и скорбей стоило это великое дело, особенно патриарху Никону.

Когда восстановлена была чистота богослужебных книг, с тех пор соборная власть, пользуясь новоизобретенным средством к распространению книг – типографиями, старается о расширении деятельности этих типографий и имеет их под своим надзором. Так патриархи заботились о типографиях, – так заботится теперь и святейший синод, который имеет четыре типографии, две так называемые синодальные типографии в Москве и Санкт-Петербурге, третью под блажайшим надзором члена своего митрополита киевского и священно-архимандрита киевопечерской лавры – в Киев и четвертую в почаевской лавре – под наблюдением настоятеля оной, волынского архиепископа. Последняя, за удовлетворением нужд края, в состоянии даже снабжать богослужебными книгами соседние церкви – болгарскую и сербскую.

б) Местная соборная власть, во все времена церкви, заботилась о том, чтобы чин богослужения, при своем выполнении, животворного действовал на сердце молящихся. Предписывать епископам вести все в храме благообразно и по чину, она всегда и преимущественно обращала внимание на пение, как главное средство к возбуждению молитвенного расположения в присутствующих. Святой апостол Павел указывает на пение псалмов и песней духовных как на главное средство к исполнению Духом. Святой Иоанн Златоуст, говоря о богослужебном пении, замечает, что поющие Духа Святого исполняются, тогда как мирские песни наводят духа сатанинского. Сознавая такую важность пения при богослужении, церковь с древних времен строго наблюдала за тем, чтобы богослужебное пение отличалось характером церковным. И уже в древней церкви был особенный, всем известный, отличительный мотив церковный. Конечно он не определялся каким либо письменным уставов, – тем не менее он всегда был отличаем истинно-религиозным чувством верующих и в силу этого – имел значение всеобщего закона или устава. А что действительно был в церкви такой общеизвестный закон или устав, это ясно видно из того, что вселенская власть, ограждая церковь от беспорядков в пении, ссылается на это закон и предписывает: «Желаем, чтобы приходящие в церковь для пения не употребляли бесчинных воплей, не вынуждали бы из себя неестественного крика, и не вводили ничего несообразного и несвойственного церкви». (Трулльское соборное правило 75). Святые отцы церкви постоянно отличали церковное пение от пения языческого, театрального, еретического и вообще от всякого другого нецерковного пения. Но совершенно однообразного пения во всей церкви установить вселенская власть не могла. Пение неизбежно должно иметь отличительные оттенки в каждом народе, точно так, как язык каждого народа имеет свои отличительные звуки, и эстетический вкус каждого народа имеет свои особенности. Дело установления богослужебного пения в каждой церкви, согласно с обще-христианским церковным мотивом, принадлежит собственно поместной соборной власти. И действительно эта власть, создавая свои права, с самых древних времен, прилагала деятельное попечение об устройстве церковного пения. В церкви антиохийской еще при святом Игнатии Богоносце проявлялась усердная заботливость об этом местной власти. В ней в первой введено пение антифонное, в котором церковное собрание разделялось на два хора и священные песни воспевались попеременно, после одного хора другим. До коле во всех членах церкви пламенно было религиозное чувство и сама благодать восставляла людей к пению, и «гласы преподобными воспеваем был тихий Свет святая славы»: дотоле власть церковная дозволяла при молитвенных собраниях христиан петь всем – и мужчинам и женщинам, и старым и малым. Когда же размножением членов церкви и молитвенное чувство не во всех проявлялось одинаково пламенно, и благодатные дарования сделались не так обильно; тогда местная соборная власть, мало по малу, в разных церквах стала вводить особенный класс певцов, которым поручалось предначинать пение и заправлять поющими. Живым памятником заботливости местной соборной власти о благолепном пении служить 15-е правило даодикийского собора, по которому «кроме певцов, состоящих в клире, на амвон входящих, и по книге поющих, запрещается иным некоторым петь в церкви», ли, как изъясняет Вальсамон, «восходить на амвон и предначинать пение». В продолжение четвертого столетия пастыри разноместных и отдаленных между собой христианских общин, движимые как бы одним духом, прилагали особое попечение о церковном пении. Василий Великий заботился о пении в Кесарии малозийской, святой Иоанн Златоуст благоустроил пение в церкви константинопольской, Афанасий великий – в церкви александрийской, святой Амвросий – в церкви мидиоланской, блаженный Августин – в церкви северно-африканской, – а церковь едесская нашла себе искусного помощника в деле благоустроения богослужебного пения в святом Ефреме Спирине. Под руководством этих знаменитых пастырей, в каждой из упомянутых церквей, сложились местные напевы, согласные с общецерковным характером богослужебного пения, и образовались хоры для исполнения богослужебного пения; и общее пение в церквах мало по малу вышло из употребления. В тоже время местная соборная власть, заботясь об единообразии пения в каждой церкви и об усовершенствовании его, заводила особенные училища пения. На востоке особенно замечательно было училище константинопольское. Уже при Феодосие великом в церкви константинопольской были особые учители пения. Константинопольское училище пения, усовершенствованное святым Златоустом, время от времени возрастало и снабжало искусными певцами весь округ константинопольского патриарха, а потом и всю восточную церковь. Усовершенствование этого училища особенно быстро пошло впереди, когда в VIII веке явились на помощь ему труды Космы Маиумского и преподобного Иоанна Дамаскина, который изложил теоретически музыкальную систему древнего осмогласия восточной церкви, составил октоих, как практическое руководство к изучению теории церковного пения, передал древнюю церковную мелодию на нотах или музыкальных знаках. Этим нотным октоихом святого Дамаскина дано не только руководство для певцов, но и указаны пределы для богослужебного пения восточной церкви при дальнейшем его усовершенствовании, – вследствие чего оно впоследствии чуждалось всякой произвольной мелодии, построенной вне осмогласия. А что действительно постоянно шло впереди и усовершалось в константинопольской церкви богослужебное пение, о том ясно свидетельствует то впечатление, какое произвело оно на послов святого Владимира. На западе знаменита была школа пения – римская, основанная святым Григорием Двоесловом. Как деятельно сей пастырь заботился об устройстве и усовершенствовании этой школы, о том свидетельствует, то что он в здании этого училища имел даже свою кровать. О прочности положительного им основания этой школы можно судить по тому, что она после смерти его, в 604 г., существовала еще 300 лет, и во все это время доставляла певцов разным христианским церквам запада. Миссионеры, посланные константинопольским патриаршим собором в славянские земли, вместе с учением полагали там основание к церковному пению. Еще в X столетии существовал уже национальный сербский напев, который при главной кафедре в Карловцах сохранился до позднейших времен. Точно также в X столетии уже существовал напев болгарский. И в нашей русской церкви соборная власть заботилась о благообразном пении с самых первых времен. Первый митрополит киевский Михаил привез с собою греческих певцов и потом, путешествую по России для распространения христианства, везде, где строил церкви и поставлял пресвитеров и дьяконов, учреждал, по словам летописи, и крылос. При Ярославе нарочито вызваны были из Греции с семействами своими три певца, от которых, по словам степенной книги, «начать пение изрядное быти в русской земле, ангелоподобное сладкогласование и самое красное демественное пение». В Киеве близ десятинной церкви был устроен особый дом, где жили доместики или регенты, у которых русские обучались пению. Не без основания можно думать, что в училищах, открытых при епископских кафедрах (в Новгороде, Киеве и других) и назначенных главным образом для приготовления лиц к священно-церковно-служительским должностям, обучали и пению. В те времена даже в женском училище, открытом дочерью великого князя Всеволода Ярославовича Янкою в Андреевском (янчином) монастыре, девицы обучались между причин и церковному пению. Свидетельством заботливости церковной власти о распространении в России благообразного пения служит то, что она часто вызывала из Греции искусных певцов для обучения русских пению, давала им большие преимущества и даже возводила их на епископские кафедры. Так гораздый певец грек Мануил, обучивший многих пению, в 1137 году поставлен был епископом в Смоленске. Своею заботливостью о благообразном пении высшая церковная власть скоро успела внушить русским такую любовь к пению, что не только клирошане и доместики умели петь, но и люди светские. Князь Борис вел пред кончиною своей; князь Михаил черниговский с воеводою своим Феодором плену в плену монгольском. О князе Михаиле Ярославовиче тверском летописи прямо говорят, что «он бе зело любя пение церковное». Бывали случаи, когда пел священные песни весь народ. Так киевляне пели при двукратном торжественном перенесении святых мощей Бориса и Глеба (1702 и 1115 г.); пели звенигородцы в минуту избавления их от врагов (1146 г.), пели многие полки киевские, когда они, по окончании битвы, в темноте узнали своего любимого князя Изяслава (1151 г.). В тяжкие времена монгольские, когда церковь утратила много внешнего благолепия, потерялось и стройность церковного пения. Тем не менее, высшие пастыри русской церкви – митрополиты, часто путешествовавшие в это время по епархиям, для устройства дел церковных, своим личным влиянием предохраняли его от совершенного упадка.

В XV столетии, когда восстановилось благоденствие церкви, местная соборная власть, заботясь о церковном пении, снова основала певческие школы по разным епархиям. В XVI столетии сами иерархи занимались писанием нотных книг, – например, Вассиан архиепископ ростовский, Феодосий архиепископ новгородский и псковский, Савва – черный епископ крутицкий. Московский собор 1551 года между прочим рассуждал и об усовершенствовании церковного пения, и составил два правила, из коих первым постановил сократить по возможности церковное пение и заменить его чтением, как словесным служением, менее протяжным, – вторым предписать умножить училища пения. Наказные списки об этом разосланы были во все пределы тогдашнего русского государства, и быстро заведены были во всех местах училища пения. Из всех училищ особенно прославилось московское, как центр всех русских певческих школ. При патриархах в Москве были особенные слободы, где помещались патриаршие певчие, – и певцы вообще пользовались уважением и почетом. Особенно прославился в нашей церкви заботливостью о распространении благообразного пения патриарх Никон, который, еще, будучи митрополитом новгородским, устроил многочисленный, стройный хор, в когда взошел на всероссийский патриаршеский престол, еще более усовершенствовал пение и способствовал повсеместному распространению его. При такой заботливости наших высших иерархов, в русской церкви образовалось не подражательное только пение греческое или болгарское, а свое родное, оригинальное, каковы например напевы – киевский, новгородский, владимирский, московский и прочие. Когда установилась связь русского государства с западными державами, и народ русский мог воспользоваться всеми плодами трудов запада в области науки и искусств: тогда открылось новое средство к усовершенствованию церковного пения чрез заимствования новых мелодий. Еще при Федоре Алексеевиче у нас уже появилось церковное партесное пение. Со времен Петра I, особенно Елизаветы Петровны – вызываемы были знаменитые учителя пения из-за границы, а при Екатерине II русские были посылаемы для дальнейшего образования в итальянские школы. Благодаря таким мерам у нас в продолжении XVII столетия и первой половины XIX-го явились знаменитые композиторы русские: Рачинский, Березовский, Ведель, Бортнянский, протоирей Турчанинов, Львов и другие. Все они трудились в усовершенствовании церковного пения под надзором и руководством святейшего синода, и произведения их не иначе могли быть допускаемы к печати и употреблению в церквах, как по рассмотрению и одобрению их святым синодом. Святейший синод строго следил за тем, чтобы, при введении в древние церковные напевы музыкальных украшений итальянского стиля, сохранялся церковный характер в пении, освященный древностью. Главный центр усовершенствованного церковного пения – придворная певческая капелла находится под непосредственным ведением и управлением священного синода. По распоряжению святого синода, в нее неоднократно собираемы были певцы из разных мест обширной русской церкви. Сюда они приносили с собой совершенное знание родных, местных, церковных напевов; здесь все эти разнообразные напевы русской церкви, вместе с новыми искусственными мелодиями итальянского стиля, подобно разным металлам в одном горниле, расплавились, слились, и образовали собою одно целое, что ноне всем известно под именем придворного напева. В этой капелле теперь получают высшее образование русские церковные регенты. Здесь исключительно издаются нотные – богослужебные и учебные – книги, для употребления во всех местах русской церкви. И святейший синод своими указами предписывает, чтобы повсеместно соблюдался придворный напев. Еще прежним уставом духовных училищ положено было преподавать в них нотное пение, а потом, недавно Высочайше утвержденным уставом святой синод вводит нотное пение и в круг семинарских наук.

Неразлучным спутником богослужебного чина в православной церкви всегда были святые иконы. Как вообще чин богослужебный способствует возвышению и возбуждению религиозного чувства молящихся, действуя преимущественно на их слух: так святые иконы возносят мысль к горнему миру, действуя на чувство зрения молящихся. Это ясно выразил в своем постановлении седьмой вселенский собор, заметив: «елико часто» лики Господа, Богородицы, ангелов и всех святых, «чрез изображение на иконах видимы бывают, потолику взирающие на оныя подвизаемы бывают воспоминати и любити первообразных им» (догмат VII вселенского собора). Отцы церкви усвояют святым иконам такое же значение, как и книгам. Поэтому, христиане, даже в те времена, когда по причине постоянной опасности от гонителей, не могли иметь много святых икон, в своих храмах всегда имели символические изображения священных лиц. А с умиротворением церкви, иконы во множестве наполнили собою все храмы, и церковь, во времена иконоборческие, отстаивала неприкосновенность святых икон с такой же ревностью, как и чистоту догмата. Сознавая такую тесную связь священных изображений с чином богослужебным, церковь наблюдала за иконописанием в равной мере, как и за выполнением богослужебного чина. В древней церкви не нужно было писать особенных правил иконописцам, потому что тогда было свежо предание, которое от первых времен христианства во всей чистоте и неизменно хранило и передавало и стиль иконописания и самые образцы священных ликов, написанные первыми проповедниками евангелия, из века в век. Это подтверждается единством восточного иконописания в стиле и самых ликах святых, единством, сохранившимся в продолжении всех веков (как показывают древнейшие иконы восточной церкви) и во всех местах православного востока, как-то: в Палестине, Цареграде, и на Афоне и в Афинах²⁰¹. Уже, когда во время продолжительного иконоборства, утратилось много древних образцов, предстоятели церквей, в особенности константинопольской, именно с IX века начали издавать сборники правил иконописания с лицевыми изображениями, известные под именем подлинников. Таков был греческий месяцеслов с лицевыми изображениями²⁰². Высшая соборная власть нашей русской церкви строго наблюдала за тем, чтобы иконописание сохранило древний характер византийский. Первая икона в нашей церкви были перенесены из Греции; и первые иконописцы, украсившие своими произведениями древние знаменитые русские храмы, были греки, которые вместе с тем были и руководителями собственно русских иконописцев. Благодаря множеству образцов греческого письма и постоянному руководству византийских иконописцев, при тесном союзе церкви русской и константинопольской и при строгом наблюдении наших верховных пастырей за иконописанием²⁰³, тип греческий в первые века нашей церкви сохранился неизменным. Но также бедствие русской церкви, произведшее расстройство вообще в выполнении чина богослужения, в частности вредно повлияло и на само иконописание, когда, вследствие невежества, в нем явилась грубая неисправность, которую не могли остановить епархиальные архипастыри. Соборы русских пастырей неоднократно издавали относительно сего строгие определения. Так, собор в 1551 году счел нужным постановить особенные правила в руководство иконописцами: а) наблюдать епископам и вообще духовным отцам за строгой нравственностью иконописцев, в особенности, чтобы они хранили чистоту целомудрия и не могущие из них оставаться в девстве вступали бы в законный брак; б) живописцы, принимая к себе учеников, должны их воспитывать в строгом благочестии; по окончании воспитания и образования в искусстве, если окажется в них добрая способность к иконописанию, приводить их к епископу, который, судя по опытам их искусства и по сведениям о бодром поведении их, дает им благословение и разрешение заниматься иконописанием; в) неискусным иконописцам, если они не усовершенствуются в этом искусстве, решительно запретить иконописание; г) архиереи в городах, селах и монастырях должны изыскивать мастеров, иметь их под личным своим наблюдением и принимать их под свое покровительство и попечение; д) иконы писать с древних образцов – по образу, по подобию и по существу, а от своего смышления и по своим догадкам божество не описывать; е) протоиреям и старейшим священникам в каждом городе по всем церквам обозревать иконы так же, как и священные сосуды и антиминсы; иконы ветхие отдавать иконописцам для исправления. В силу этих определений вслед за собором начали являться у нас рукописные подлинники, т. е. руководства к правильному изображению священных лиц по образцам греческим. С такою же настоятельностью правил собора 1551 года подтверждены были и на московском соборе 1667 года. В конце XVII столетия (в 1674 г.) соборною грамотой патриарха Иоакима воспрещено было печатать священные изображения на бумажных листах, особенно писанные неискусно, продавать такие листы на торгах и употреблять их вместо икон в церквах и в домах, а повелено иконы писать только на досках; также запрещено покупать живописные изображения священных предметов у иностранных мастеров (немецких); подтверждено писать и употреблять иконы только с древних греческих подлинников писанные. Еще большую заботливость о правильности иконописания высшая соборная власть русской церкви проявила с учреждением святейшего синода в 1721 году. Святой синод в числе главных обязанностей своих поставил наблюдать за иконописанием и отбирать изображения неправильно или неискусно написанные; а рассмотрение и засвидетельствование вновь печатаемых листов со святыми изображениями исключительно принял на себя. Со времени учреждения синода неоднократно составлялись особенные предположения об исправлении иконного письма. Так, в 1722 году, между прочим, было положено учредить главного надзирателя (суперинтендента) над всеми иконописцами, которые обязывались отовсюду представлять ему свои опыты, и не иначе, как по его одобрению, выпускать их во всеобщее употребление. Кроме того святой синод предписывал епархиальным архиереям заботиться об улучшении иконописания и допускать в церкви иконы только хорошей и правильной живописи, также не допускать – ставить в церквах иконы резные или отливные, кроме распятия, и не дозволять писать на иконах одни символические изображения, например – четырех известных животных вместо евангелистов. Особо учрежденным духовным цензурным комитетам вменено в обязанность строго следить за гравированными и литографированными изображениями священных предметов веры, богослужения и священной истории и не допускать в них ничего неприличного. Подтверждая свои прежние постановления относительно иконописания святейший синод, частью своими указаниями, частью составленною им инструкцией для благочинных, в настоящее время требует, чтобы епархиальная власть имела иконописание предметов своего особенного внимания, не допускала в священных изображениях ничего безобразного и неприличного и обязывала духовным лицам свидетельствовать иконы.

4) Народная школа. Педагогический журнал.²⁰⁵

Журнал этот стал издаваться только в минувшем году. Самое название его говорит, что он должен быть более интересен и близок для сельских пастырей, чем прежде рассмотренные нами педагогические журналы: так как народная школа, от которой заимствовано название журнала, и которая служит предметом его содержания, кому бы ни желали передать ее народолюбцы, всегда была и будет близка сердцу наших пастырей.

Цель этого издания: во-первых, доставить народным учителям педагогический и общеобразовательный материал, необходимый для их практической специальной деятельности и самосовершенствования; во-вторых, ознакомить образованный класс общества с современным ходом нашего народного образования. Доселе у нас еще не было ни одного педагогического журнала, который бы преследовал такую определенную, разумную, высокую, педагогическую цель – содействовать усовершенствованию народного образования через развитие народных учителей и возбуждение сочувствия к этому делу в образованном классе общества. Если «Народная школа» будет добросовестно и с усердием стремиться к осуществлению сего: то несомненно сделает гораздо больше для дела народного образования, чем те педагогические периодические издания, которые занимаются решением вопроса о том, кому выбирать народное образование, откуда взять учителей, как побольше открыть учительских семинарий и т.п.

Сообразно с этой целью и программа издания определена и многосодержательна. В состав ее входит: 1) законодательство: в этом отделе помещаются Высочайшие повеления, указы и распоряжения различных правительственных мест, касающиеся народных школ, учителей и вообще народного образования; 2) педагогика и дидактика преимущественно в применении к первоначальному воспитанию и обучению в народных школах; 3) история народных школ и народного образования: здесь помещаются общие исторические обзоры народных школ и народного образования, материалы для истории тех же школ, статистика народных школ и народного образования, биографии и некрологи лиц, посвятивших себя народному образованию, хроника современных школ и народного образования; 4) статьи научного содержания: здесь помещаются статьи, имеющие целью знакомить народных учителей, в более обширном размере, с теми сведениями, которые входят в курс различных народных училищ; 5) критика и библиография; 6) смесь и новости. Сверх всего того есть отдельные приложения, заключающие в себе такой материал, который, по своему объему, не мог войти в само издание?

Как видит читатель, дело издания поставлено разумно и целесообразно. Как же вообще выполнена эта программа в минувшем году и, в частности, что особенно интересного представляет это издание для сельских пастырей, как воспитателей и учителе?

Что сделала «Народная школа» с целью содействовать к образованию правильно устроенных народных училищ и к воспитанию народных учителей?

По первому отделу. Несомненно, что знание законов и различных постановлений, касающихся народных учителей и народных школ необходимо для наших народных педагогов: так как ими определяются не только права, положение и обязанности последних, но нередко и самое внутреннее устройство школы и даже метод преподавания. А на самом-то деле знают ли наши учителя эти законы и постановления? Весьма мало. По этому-то «Народная школа» для удовлетворения потребности учителей в этом отношении и открыла в своем журнале особый отдел под названием: «законодательство». В этом отделе она сделала все, что можно было сделать и даже допустила излишнюю полноту, которую не мешает редакции на будущее время ограничить, потому что она допущена в ущерб другим важным предметам для народных учителей. Редакция дала место в своем издании и таким распоряжениям правительства, по части народного образования, которые знать собственно нужно лицам заправляющим народными школами, а не учителям; между тем как первые знают об этих распоряжениях из особых циркуляров, рассылаемых из совета попечителей того или другого округа.

По второму отделу. Этот отдел, назначенный для рассмотрения вопросов преимущественно первоначального воспитания и обучения в народных школах, по нашему понятию, самый существенный в таком издании, какова «Народная школа» по принятой ею программе. И редакция этого издания сама ясно сознает это, когда говорит: «что значит школа без главнейшего своего деятеля – хорошо подготовленного народного учителя? Где и когда она приносила, при таких условиях, какие либо плоды? Но, к сожалению, она, в минувшем году, занялась этим существенным отделом, сравнительно с другими, мало. Из всех статей, более или менее относящихся к этому отделу, имеют вполне характер педагогический и дидактический, и могут служить руководством для учителей, не более, как три, – это: «о преподавании религии в народных школах», «о народных читальнях» и «несколько спорных вопросов из практики народной школы». Конечно в течении года трудно было редакции представить что либо полное в руководство учителям в деле воспитания и обучения детей, – тем более что ей несомненно желательно было по возможности выполнять свою программу. Тем не менее, заметен пробел, устранение которого для редакции, в издании которой принимают, по ее указанию, деятельное участие почти все наличные петербургские педагоги, не трудно, а для народных учителей будет очень полезно. Мы твердо помним одно, что редакция главным образом взялась подготовлять, воспитывать истинных народных учителей; и будем ждать от нее выполнения этой важной задачи.

По третьему отделу. И хорошо подготовленный учитель, основательно знакомый и с существенными понятиями о воспитании детей и с лучшими новыми приемами обучения их, будет односторонен, скучен в своей деятельности, и даже может утратить известную долю энергии и любви к своему труду, если не будет иметь никаких сведений о других существовавших прежде и теперь существующих школах, а будет знать одну только свою; если не будет знать того, как вообще идет дело народного образования в нашем отечестве, например – какие есть школы, как устроены они, как там учат, как преданы своему делу некоторые сельские учителя, как любят их за то школьники и т.п. Редакция не упустила этого из виду, и сведений в этом роде, имеющих характер истории и современной хроники народных школ и народного образования, весьма интересных и полезных для сельских учителей, она представила много, так что этот отдел вышел вполне удовлетворительным.

По четвертому отделу. Пока еще дождемся образованных сельских учителей, которых обещают нам приготовить в проектируемых и по местам уже устрояемых учительских семинариях, пока дождемся таких учителей, которые в совершенстве будут знакомы с предметами входящими в курс начального образования, – необходимо в настоящее время стараться развивать настоящих учителей, особенно тех из них, которые, при дарованиях, почему либо не получили полного образования, и имея любовь в своему делу, знакомство с ним, в тоже время желали бы увеличить запас тех научных сведений, которые приходится им сообщать школьникам. Редакция не оставила без внимания этого обстоятельства, и представила несколько статей научного содержания, которые несомненно будут прочитаны не переставшими заботится о своем развитии сельскими учителями с большим интересов и пользой. Таков ряд прекрасных рассказов о том, «что у нас сохранилось в народной памяти и по грамоте».²⁰⁶

По пятому отделу программы редакция сделала многое, так что в нем она гораздо удовлетворительнее, чем во всех других, не смотря на о, что библиографическую задачу свою поняла очень широко. Она не ограничилась обзором только тех книг, которые имеют прямое отношение к школе, а рассматривала также и те из них, которые имеют предметом своим наш народ. Так в минувшем году встречаем в «Народной школе» хотя краткий, но меткий, верный и добросовестный разбор: 1) книг общепедагогического содержания, в которых народный учитель нуждается столько же, сколько и всякий другой преподаватель средних и старших учебных заведений; 2) книг предназначаемых исключительно для народных школ, т.е. таких, в которых общие педагогические начала применяются к потребностям и условиям различных народных школ; 3) учебников и пособий, как практических руководств для народных учителей и школ всех родов; 4) книг, относящихся к народной литературе, т.е. таких, предмет которых составляет народ и которое назначаются для народного чтения; знакомство с теми и другими совершенно необходимо для всякого народного учителя; 5) журналистики педагогической и народной. Вообще библиографический отдел «Народной школы» в минувшем оду так обстоятелен, полон и хорош, что народный учитель найдет здесь все, что ему нужно по вопросу о книгах: для себя, для школы и вообще для народного чтения.

Шестой отдел программы – также не забыть, и в нем представлено не мало сведений живых, новых и интересных для учителя. Итак, «Народная школа» в выполнении своей программы, исключая одного отдела – педагогического и дидактического, можно сказать, безукоризненна и, для воспитания народных учителей и указания им средств к правильному устройству училищ, сделала все, что можно было сделать в течение года.

Кроме всего этого редакция в постоянных отдельных приложениях к журналу дала много полезных для народного учителя сведений, из коих особенный интерес для него должны иметь библиографический листок и календарь.

В таком журнале, который поставил себе целью знакомить народных учителей и руководителей народными школами с педагогическою литературою, и при существовании в нем особого отдела критики и библиографии, библиографический листок уместен и полезен, так ка, при небольшом объеме журнала, редакция могла разбирать только новые книги. В библиографический же листок можно вносить, и действительно внесено все, что издавалось в течении года, и что было издано прежде. В конце года приложен указатель фамилий авторов.

Такой календарь для народных учителей, какой в отдельных приложениях «Народной школы» дан ее читателям за прошлый год – дорогая, полезная статья, как по цели своей, так и по выполнению. На учителе сельской народной школы, по совершенно верному замечанию редакции, как на воспитателе своих учеников, лежит забота не только об их умственном, но и нравственном развитии. Давно признано, и совершенно основательно, что религиозная почва есть наиболее твердая почва для правильного нравственного развития человека, так что ввести питомца школы в круг церковных и особенно практически – религиозных понятий, значит уже положить устойчивые начала его дальнейшему нравственному саморазвитию. На основании этих соображений предлагаемый редакцией календарь имеет целью 1) дать сельскому учителю материалы к уяснению значения и особенностей важнейших праздников нашей православной церкви и 2) ознакомлением с жизнью замечательнейших церковно-исторических деятелей питать и развивать в питомцах высокие начала христианской нравственности – любовь и самоотвержение. И надобно отдать справедливость редакции, календарь составлен целесообразно и довольно обстоятельно; – рассказы о важнейших церковных праздниках и исторические сведения о жизни особенно прославившихся угодников Божиих переданы сжато, но довольно полно, просто и занимательно. В конце рассказа о важнейших праздниках приложены цитаты мест священного писания, в которых говорится о воспоминаемом в этот день церковью событии, а также указаны апостольские и евангельские чтения, назначенные в эти дни для прочтения при богослужении. Те и другие дают учителю и питомцам возможность ознакомиться с воспоминаемым в известный праздник событием по самому тексту священного писания, что уже само по себе составляет полезное и назидательное занятие – накануне праздника или в день самого праздника.

Что касается до второй цели, которую имеет в виду редакция рассматриваемого нами журнала – познакомить образованное наше общество с современным ходом народного образования в России; то этой цели она достигает, сообщая – в первом отделе журнала распоряжения правительства по народному образованию, и в шестом – современные сведения о народных наших школах и о народном образовании в России. Особенно же этой цели удовлетворяет третий отдел, в котором помещены статьи излагающие историю народных школ и народного образования. Думаем, что с большим интересом прочтут ряд статей «об училищах и образованности на Руси до – Петровской» те из образованного класса нашего общества, которые хоть сколько-нибудь сочувствуют делу народного образования.

Вообще же о «Народной школе» положительно и решительно можно сказать, что этого новый педагогический журнал начал свое дело так хорошо, что мы от души желаем ему успешного продолжения в том же духе и направлении, какого держался он в минувшем году, только с сокращением одних и расширением других отделов его программы, на что мы указали выше.

И. Э-ский

(Продолжение следует).

Разумѣ́ же наро́дъ мно́гъ от Иуде́й, я́ко ту́ (в Вифании) е́сть: и прiидо́ша не Иису́са ра́ди то́кмо, но, да и Ла́заря ви́дятъ, его́ же воскреси́ от ме́ртвыхъ (Ин.12:9).

В Вифании умер Лазарь. Хотя он четыре дня лежал во гробе и труп его начинал уже разлагаться, Господь Иисус Христос всемогущим словом своим воздвиг его от мёртвых. Слух о таком небывалом чуде дошёл до Иерусалима, который был не далеко от Вифании, – и вот жители столицы иудейской, когда узнали, что Иисус Христос находится в Вифании, во множестве пошли туда не для Иисуса Христа только, но для того, чтобы видеть и Лазаря, которого Он воззвал из гроба. Конечно, многих влекло туда любопытство: посмотреть воскресшего мертвеца, расспросить, послушать, потолковать, посудить о таком неслыханном событии. Но между пришедшими в Вифанию были, без сомнения, и такие, которые пришли туда не только по внушению пытливого ума, но и по влечению сердца и по высшим нравственным побуждениям видеть дело Божие и Того, Кто имеет власть воскрешать мёртвых. Это те многие, которые, видя великого Чудотворца и воскрешённого Им Лазаря, веровали во Иисуса, как замечает евангелист (Ин.12:11).

Люди всегда люди; и ныне, как прежде, дело небывалое привлекает внимание многих и возбуждает любопытство и любознательность врождённые уму человеческому, стремящемуся к знанию. У нас, с учреждением открытого и гласного суда, многие идут на сие позорище конечно из любопытства, идут послушать летопись злодеяний, посмотреть людей, которые связаны не узами смерти, но путы и ручными оковы железными, и узнать, как сотворят о них суд написан (Пс.149:8–9). Многие идут на позорище суда для того только, чтобы в виденном и слышанном найти занимательный предмет для толков, любопытный материал для разговоров дня. Но христианин, который каждый шаг должен делать для нравственной пользы, и во всём искать назидания, может и должен извлекать уроки для своего ума и сердца и в новом открытом суде. Чему тут можно научиться? Многому, очень многому.

На этом позорище суда мы слышим, до какой степени нравственного упадка и растления может дойти человек, существо богоподобное, разумное, свободное и нравственное; опытно узнаём, как человек своими преступлениями помрачает свой ум, заглушает в себе совесть и убивает человеческое чувство; так сказать, своими глазами видим, как, по слову Писания, развращённый человек прилагается скотом несмысленным и уподобляется им и становится как лютый зверь: без зазрения совести, без жалости, без содрогания совершает преступления, возмущающие чувство человеческое до глубины души и вопиющие на небо. И это развращение встречается во времена христианства после того, как проповедано Иисусом Христом, нашим Спасителем высокая и чистая нравственность! И это ожесточение и зверство является после того, как люди выслушали и приняли учение о великодушии, сострадании, мире, любви и самоотвержении, является между людьми, которые родились от родителей-христиан, взросли и воспитались в среде христианского общества! Если и в христианстве, которое учением своим просвещает омрачённый заблуждениями и суевериями ум человеческий, проповедует чистую и высокую нравственность, и подаёт силы к животу и благочестию, – возможны такие пороки и преступления, от которых содрогается сердце; то в какую пропасть по пути растления ведут и приводят людей те обуморенные умом учителя, которые проповедуют ничтожество, не верят в бытие личного Бога, не признают не только бессмертие, но и существования или самостоятельности души, воздаяния по смерти, отрицают свободу воли в человеке, различие между добром и злом; которые преступления человека считают неизбежными явлениями жизни, приписывают их неотразимому влиянию той среды, в которой кто живёт, и на этих началах хотят построить систему постепенного развития и усовершенствования рода человеческого! В какую бездну погибели они вовлекают будущие поколения людей, если люди сии будут воспитаны в этих началах и возвратятся к прежнему языческому миросозерцанию безотрадного свойства, к старым понятиям и обычаям языческого мира, ещё более растлевающим! Если теперь в христианстве, люди бывают способны на такие вопиющие преступления, то, что будет тогда? Страшно становится за людей.

Далее, зрелище открытого суда научает нас уважать человека во всякой личности, во всяком звании, во всяком положении, научает нас беспристрастию, справедливости, человеколюбию. Посмотрите, как неумолимый закон обходится даже с преступниками, врагами общественной безопасности. Их не принуждают к сознанию ни насилием, ни угрозами, ни хитростью, а располагают к тому увещаниями и обличениями. Изыскивая все справедливые средства к изобличению их в преступлениях, им в то же время дают все средства к оправданию и к раскрытию обстоятельств, уменьшающих их вину; им дают защитников, которые имеют право указать всё то, что говорит в их пользу, могут поставить на вид все обстоятельства, которые служат к их оправданию или ослаблению их виновности. Закон и исполнителям суда не позволяет никакого самоуправства, насилия, пристрастия и суровости. Следуя этому примеру и мы, как люди и как христиане, обязаны относиться ко всем людям, в каком бы положении они ни были, непрезорливо и с высокомерием, несамоуправно и сурово, а мягко, снисходительно, с лаской и любовью, и при том справедливо и беспристрастно, должны уважать человеческое достоинство в человеке, какого бы звания и происхождения он ни был. Хотя иной и низкой, по понятиям мира, породы, но он происходит от того же праотца Адама, как и все люди; хотя он и в серой одежде, но в нём есть душа разумная и бессмертная, как и у всех; хотя другой простого звания, но и он творение Божие, такое же, как и все; хотя невзрачен на вид, но сотворён по образу Божию; хотя он крестьянин, но он христианин, сын Отца небесного, чадо Божие (Ин.1:12), брат наш во Христе; хотя иной и нищ, и наг, и бос, но он меньший брат Христов (Мф.25:40, 45; Евр.2:11, 17); хотя он и последний слуга т бедный подёнщик, но он и все мы рабы Божии, слуги и работники отечества; хотя он нечиновен, небогат, не занимает видного места в обществе, ничем не отличен, но он призван к тому же упованию звания нашего (Еф.4:4) как и все, призван к царствию Божию; хотя иной и преступник, но он человек. Таким образом, всякий человек, кто бы он ни был, имеет такие человеческие и благодатные достоинства и преимущества, которые следует уважать в нём, несмотря на внешнее общественное положение лица и оказывать всякому человеколюбие, беспристрастие, справедливость.

Наконец, зрелище суда человеческого должно напоминать нам, что некогда и все мы будем судимы. Всем нам некогда придётся предстать пред суд Божий. Предлежит человеку единую умрети, потом же, после смерти, душа каждого человека предстанет на суде (Евр.9:27), а в конце веков и по воскресении тел все люди, все племена и народы, и праведники и грешники явятся на всеобщий, последний и решительный суд, да приимет кийждо, яже с телом содела, или блага или зла (2Кор.5:10). Сходство того и другого суда весьма назидательно. Думается: вот как ныне о человеке, обвиняемом в преступлении, производится следствие, делаются допросы, отбираются ответы, собираются доказательства и улики: так иногда на частном суде душа каждого человека должна дать ответ Богу во всех делах своей жизни. Приходит на мысль: как теперь человек, оправдавшийся от подозрения или обвинения, отпускается на свободу и возвращается под родной кров: так и тогда оправдавшаяся пред Богом душа получает свободу славы чад Божиих, вселяется в светлое селение славы Господней, водворяется в кровь Бога небесного, в те обители, где праведные упокоеваются; как ныне уличённый в преступлении лишается свободы, связывается оковами железными и заключается в тюрьму до решения его участи судом: так и тогда душа, не оправдавшаяся пред Богом лишается духовной свободы, света, радости, блаженства, связуется узами мрака, скорби, низводится в духовную темницу и заключается в затворах ада до всеобщего последнего суда Христова. Представляется: как теперь для окончательного решения дела о преступлениях людей учреждается открытый торжественный суд, являются служители закона и правосудия, собираются зрители, приводятся обвиняемые, творится суд и постановляется решительный приговор; так и тогда в последний день мира явится Сын человеческий во славе своей и сядет на престол славы своей сотворит всеобщий суд над родом человеческим и произнеся окончательный приговор над каждым человеком; престол Его окружат ангелы и архангелы, херувимы и серафимы, как служители небесного правосудия и свидетели сего страшного позорища; и вот пред Него предстанут на суд вся племена земная и язы́цы, и всеведущий, всеправедный Судия произнесёт решительный приговор о праведных и грешных; первым скажет: приидите благословеннии Отца моего, наследуйте уготованное вам царствие от сложения мира, а другим: идите от Мене проклятии во огнь вечный уготованный диаволу и ангелом его (Мф.25:34, 41). Как теперь за осуждением преступника следует его наказание, так и тогда после произнесения приговора пойдут грешники в муку вечную, а праведники в живот вечный. Но здесь судят люди, а там будет судить всеправедный – Бог; здесь собираются доказательства, допрашиваются свидетели, представляются улики, а там этого не будет: потому что судить будет Судия всеведущий и премудрый, пред Которым вся нага и объявлена и от Которого ничего нельзя сокрыть; здесь приговором человеческим участь человека решается на время, а на последнем страшном суде Христовом участь людей решится на целую вечность. Будут ли у нас тогда защитники? И защитники будут – наши ангелы хранители. Они, по разлучении души от тела, будут защищать её от нападений злых духов, которые хотели бы увлечь её в погибель вместе с собою; на частном суде, они будут воспоминать добрые наклонности и стремления человека и указывать его добродетели против обличений в пороках, в злых наклонностях и делах. Но и они не защитят души от осуждения на вечные муки, если у неё не будет заслуг и добрых дел.

Остаётся желать, чтобы на позорище открытого суда мы смотрели, как христиане, с нравственной точки зрения, и чтобы позорище это удовлетворяло не любопытству только, но и требованиям христианской жизни, чтобы оно наводило нас на поучительные размышления, возбуждало в нас добрые расположения и христианские чувства. Остаётся желать, чтоб мы, по слову апостола, все, еже аще творим словом или делом, все делали во имя Господа Иисуса Христа (Кол.3:17), пришедшего в мир грешников спасти, из которых первые мы, и паки грядущего со славою судити живым и мертвым и воздать всем нам – каждому по делам. Аминь.

Протоиерей Александр Лканин

Ст. 4 и далее. Здесь апостол представляет основание, почему он не хочет теперь предлагать основных истин христианства и переходит тотчас к высшим истинам учения христианского. Ибо, говорит он, невозможно, чтобы те, которые раз испытали уже на себе истину христианства и потом снова отпали от неё, обратились бы к перемене мыслей новым изложением основных истин учения. Косвенно в этих словах заключается предостережение против отпадения от веры. Конструкция всего отдела следующая: от ἀδύνατον – невозможно, зависит неопределённое πάλιν ἀνακαινίζειν εἰς μετάνοιαν – паки обновляти в покаяние; затем от ἀνακαινίζειν обновляти все предыдущие и последующие причастные предложения. В четырёх первых причастных предложениях изображается состояние, в каком находились те, о которых здесь идёт речь; в пятом затем высказывается мысль предположительно; в двух последующих за неопределённым наклонением указывается наконец основание, почему невозможно обратить к перемене мыслей, описанных прежде. Невозможно бо просвещенных единою, и вкусивших дара небеснаго, и причастников, бывших Духа Святаго, и добраго вкусивших Божия глагола, и силы грядущаго века, и отпадших, паки обновляти в покаяние, второе распинающих Сына Божия себе, и обличающих. В истории этого послания приведённое место имеет важное значение. Новоциане, основываясь на этом тексте, утверждали своё учение, что Церковь не может прощать всех грехов и что особенно она не может даровать прощение отпадшим от неё и снова возвратившимся. Вследствие этого послание к евреям не скоро в латинской церкви было признано каноническим. Чтобы лишить новациан права основывать своё учение на этом тексте и смягчить несколько строгость, по-видимому заключающуюся в нём, многие православные толковники старались ослабить значение ἀδύνατον – невозможно и понимали его в смысле трудно. Но везде, где только ни встречается в этом послании это слово, оно означает невозможность, а не трудность. (ср. 6:18, 10:4, 11:6) Поэтому и мы должны принимать это слово в первоначальном его значении. К этому побуждает нас и весь ход мыслей. Ибо что значило бы, если бы апостол сказал, что оно не будет снова предлагать начатков учения, потому что трудно обновлять покаянием отпадших? Если бы было только трудно, то тем усиленнее он должен бы предлагать им эти начатки. Другие (Афанасий, Амвросий, Златоуст, Епифаний, Феодорит и др.) под τοὺς ἅπαξ φωτισϑέντας – просвещённых единою разумеют крещённых, а под πάλιν ἀνακαινίζειν – паки обновляти «крещение в другой раз» и думают, что апостол хотел сказать, что невозможно крещённых один раз и потом снова отпадших подвергать крещению в другой раз. Правда, нужно признать, что по словоупотреблению первых веков новокрещённые назывались φωτισϑέντες – просвещённые, а отсюда и крещение φωτισμός; но нельзя такого словоупотребления возводить ко времени апостолов. Но допустивши и это, с другой стороны выражение πάλιν ἀνακαινίζειν εἰς μετάνοιαν не может значить только повторения внешней стороны крещения; оно может быть понимаемо только в смысле повторительного обновления внутреннего человека, новой перемены его внутреннего состояния. Ещё иные всю силу смысла полагают в слове ἀνακαινίζειν и присовокупляют¸ как подлежащее, к этому неопред. наклонению ἡμᾶς, вообще христианских учителей. Тогда смысл будет следующий: «мы не будем здесь повторять начатков учения, так как для нас невозможно испытавших раз на себе высшие истины христианства и его блага и потом снова отпадших доводить к перемене их образа мыслей посредством этого повторения начатков учения». По этому объяснению было бы здесь не то сказано, что это совершенно невозможно, даже и со стороны Бога, т. е. обновлять таких людей покаянием, но что это не может быть совершено со стороны христианских учителей простым повторением начатков учения. При таком объяснении само собой исчезает догматическая трудность, заключающаяся в этом тексте. Прежде чем решим значение выражения ἀδύνατον... πάλιν ἀνακαινίζειν εἰς μετάνοιαν, мы должны наперёд подвергнуть точному рассмотрению предшествующие причастные предложения, в которых описывается состояние тех, о ком сказано это ἀδύνατον πάλιν ἀνακαινίζειν. Апостол называет их, а²⁰⁹ τοὺς ἅπαξ φωτισϑέντας – просвещённых единою. Слово φωτίζειν LXX употребляют вместо еврейского הוֹרָה «учить, наставлять». Здесь оно, без сомнения, стоит в смысле того просвещения, которое человек получает верующим восприятием проповеди евангелия, следовательно, в смысле того наставления, которое предшествовало принятию в церковь посредством крещения (ср. 10:32); и не невероятно, что из этих мест у отцов церкви произошло позднейшее словоупотребление, по которому φωτισϑέντες означает крещенных, а φωτισμός или φώτισμα – самое крещение. Так у Иустина мученика (Апол. I гл. 61). Ἅπαξ – единожды стоит в противоположность к πάλιν ст.6 и имеет здесь (как Евр.10:2) то привходящее значение, что этого единожды совершенного просвещения достаточно было бы навсегда. Следовательно, под ἅπαξ φωτισϑέντας мы должны разуметь тех, которые уже раз было достигли достаточно ясного, живого и убедительного познания истины евангелия. Таким образом, это выражение означает то же самое, что выражено в параллельном месте (Евр.10:26) словами: μετὰ τὸ λαβεῖν τὴν ἐπίγνωσιν τῆς ἀληθείας – по приятии разума истины. – Он называет их во б) γευσαμένους τῆς δωρεᾶς τῆς ἐπουρανίου – вкусивших дара небесного. Но что же апостол разумеет под даром небесным? Греческие толковники, Златоуст, Икумений и Феофилакт, разумеют под ним отпущение грехов, даруемое крещением. Юстиниан, Гроций и др. понимают под этим выражением душевное спокойствие, происходящее от прощения грехов. Ещё иные думают, что под ним нужно разуметь сообщаемое человеку проповедью евангелия, как благодатный дар, просвещение или самый небесный свет, производящий это просвещение. В пользу такого объяснения говорит тесная связь этого выражения с предшествующим, выраженная частицей τέ, чем указывается что γευσ. δωρ. ἐπουρ. до́лжно объяснять только предшествующе φωτισϑέντας. Некоторые, наконец, под этим выражением разумеют св. евхаристию. Конечно, весьма было уместно здесь апостолу, при исчислении преимущественных благодатных даров христианства, указать и на средоточие всех благодатных даров, на евхаристию. Некоторое подтверждение себе получает это объяснение затем ещё из употребления древнейшей церкви подавать новокрещённым, так называемым φωτισϑέντες св. евхаристию, а также и из словоупотребления греческих отцов церкви, называющих св. евхаристию даром – δωρεά по преимуществу. Но лучше всего, кажется, однако выражение дар небесный принимать совершенно в общем смысле и разуметь под ним вообще Христа со всей полнотой Его благодати и истины. Сам Христос есть дар небесный в превосходнейшем смысле, хлеб небесный, духовная манна, которую мы должны принимать и вкушать в вере. Действительное параллельное место к выражению дар небесный мы имеем в словах Спасителя (Ин.6:51), где Он называет Себя «хлебом животным, сшедым с небесе». Принимая это выражение в таком смысле, мы будем иметь в нём усиление первого причастного предложения; главная сила здесь в слове γευσάμενος, которое поэтому и стоит впереди. Итак, смысл здесь такой: «которые не только наставлены (φωτισϑέντες) в христианской вере, но и вкусили, испытали в себе сладость небесных даров, Христа с Его благодатью и истиною». Апостол называет из в) μετόχους γενηθέντας πνεύματος ἁγίου – причастников бывших Духа Святого. Под этим мы должны разуметь тех, которые через возложение рук (ст. 2), впоследствии чрез миропомазание, получили Св. Духа, следов., посвящены в борцы за христианскую истину. Наконец г) он характеризует καλὸν γευσαμένους ϑεοῦ ῥῆμα κ. τ. λ. – доброго вкусивших Божия глагола и т. д. Καλὸν ῥῆμα – добрый глагол соответствует еврейскому הַדָּבָר הַטּוֹב, каковое выражение у Зах.1:13; Нав.21:25, 23:14, употребляется в смысле утешительных обетований Иеговы. Равным образом и здесь это выражение означает не вообще слово Божие, а ту сторону содержания слова Божия, где заключаются обетования, именно евангелие, насколько оно содержит обетования. Так объясняет это место бл. Феодорит и другие за ним. Частицей τέ сюда присоединяется и следующее выражение δυνάμεις μέλλ. αἰῶνος – силы грядущего века. Выражение αἰὼν μέλλων означает то же, что апостол выше (2:5) назвал οἰκουμένη μέλλουσα, именно христианское время в противоположность к ветхозаветному времени. Христианское время, хотя уже и настоящее, называется у апостола μέλλων – грядущим, потому что основанное Христом царство в совершении своём всё ещё есть будущее. Силы этого царства суть внутренние благодатные действия, содействующие вообще и в частности совершению этого царства. Вкушение утешительного Слова Божия и божественных благодатных действий будущего века происходит в живой вере. Ибо вера есть «сущность (ὑπόστασις) ожидаемого»; в вере мы принимаем в себя царство Божие в зародыше, вкушаем предварительно его славу. Истинная вера есть предупреждение будущего. – Дальше говорится: καὶ παραπεσόντας и отпадших. Слово παραπίπτειν собственно «падать подле», здесь нужно понимать в смысле отпадения от веры и причастие принимать гипотетически: «и если они затем снова отпали от веры» πάλιν ἀνακαινίζειν εἰς μετ. Слово πάλιν принадлежит к ἀνακαινίζειν, а не к παραπεσόντας, как думали некоторые. В первый раз такое обновление совершилось у них, когда они обратились к вере и это выражается частицей ἀνα в ἀνακαινίζειν; если же они теперь отпали после этого первого обращения, то в другой раз (πάλιν) имеют надобность в обновлении (ἀνακαίνωσις). Обновляти в покаяние означает такое обновление, которое приводит к истинному покаянию. – Представим теперь в общей связи ход мыслей: апостол не будет снова предлагать начатков учения христианского, но перейдёт тотчас к высшим истинам, так как невозможно привести к истинному покаянию тех, которые не только внешним образом принимали участие во всех благах церкви, но и внутренним образом испытали на себе и как бы вкусили освящающей истины и божественной силы, – и потом снова отпали, следовательно, поступили против лучших своих убеждений. Совершенную параллель к этому мы имеем ниже 10:26, где апостол так говорит: волею бо согрешающим нам (именно отпадением от веры) по приятии разума истины (что в разбираемом нами месте соответствует φωτισθέντας и γευσαμένους), ктому о гресех (т. е. для очищения их) не обретается жертва. В том и другом месте апостол следов. говорит о добровольном ожесточении, о намеренном ослеплении против познаний истины, следов. о том грехе, какой Спаситель (Мф.12:31 и далее) называет грехом против Духа Святого и о котором Он говорит, что он не простится ни в сем, ни в будущем веке. Выраженная же здесь невозможность обновиться покаянием и получить прощение грехов такому грешнику, который намеренно ослепляет себя, чтобы не видеть истины, заключается в сущности самого этого греха и отнюдь не противоречит с силой божественной благодати, или с властью церкви прощать все грехи, потому что благодать Божия никогда и нигде не действует принудительно, так как Бог своему всемогуществу в человеческой свободе как бы положил границы, которых Он не преступает и не может преступить, не нарушивши нравственного миропорядка, основывающегося на свободе. Но грешник, подобный описанному здесь, не имеет в себе ничего связующего его с благодатью Божией, так как грех его в том и состоит, что он упорствует и возмущается против познанной истины и, следовательно, против всякого возбуждения благодати. Церковь имеет власть прощать только те грехи, в которых грешник искренно раскаивается. Но в характере этого греха и составляет главное то, что грешник не хочет освободиться от него, что он ожесточается в своём грехе. Таким образом, следовательно, из этого текста ничего не вытекает в пользу учения новациан, что церковь не все может прощать грехи.

– Два следующие причастия ἀνασταυροῦντας – второе распинающих и παραδειγματίζοντας – обличающих служат к ближайшему определению предшествующего παραπεσόντας, как выразительное обозначение великой вины отпадения и вместе с тем как основание ἀδύνατον πάλιν ἀνακαινίζειν. Частица ἀνα в ἀνασταυρ. должна быть принимаема в смысле означения времени – «снова», – второе, как в славянском переводе – ἑαυτοῖς – себе, т. е. для себя, на свою долю. Глагол παραδειγματίζειν τινά значит собственно «поставлять кого в образец, в пример»; в дурном смысле: «предавать стыду, поруганию». Здесь заключается продолжение только что употреблённого образа распинания. Крестная смерть была самой позорной; распятый на кресте этим самым предавался публично величайшему поруганию. То самое, что иудеи сделали с внешней стороны, повторяют внутренне, каждый в себе, упорствующие против истины и отпадающие от веры. Отпадая от Сына Божия, не смотря на все внутренние опыты и не смотря на внутреннее убеждение в истине Его учения, они совершенно становятся подобны иудеям, которые, хотя и видели чудеса Христовы, не признали Его своим Мессией, но распяли Его и предали публичному поруганию. Всё это они повторяют внутренне, и притом каждый в себе, с полным сознанием. Эту же мысль апостол ниже 10:29 развивает ещё подробнее.

Х. О.

Для сельских пастырей журнал «Народная школа», несомненно, пригоден более, чем все прежде нами рассмотренные, тем более, что при общей (т. е. в целом своём составе) пригодности своей для тех из них, которые или сами учат, или заведуют только школой, он представляет такие статьи, которые для всех пастырей имеют живой и прямой интерес. К числу таких статей нужно отнести:

1. О преподавании религии в народных школах²¹¹ . Так как эта статья может иметь интерес для всех сельских пастырей, как законоучителей в народных школах: то мы находим не лишним, возможно в коротких чертах, представить содержание её и указать более выдающиеся мысли.

Определив значение преподавания закона Божия в народных школах, автор указывает и рассматривает цели, какие должен преследовать всякий законоучитель, именно: нравственно-воспитательную, чисто религиозную, составляющие прямую, ясно сознаваемую задачу преподавания «закона Божия», и образовательно-педагогическую, как результат трудов наставника и питомцев в достижении двух первых целей. Рассматривая первую цель, автор приходит к несомненно верной мысли, что религия, в силу своего нравственно-воспитательного значения, не только по праву должна иметь место в элементарной народной школе, как предмет преподавания; но и должна быть, по своему значению в этом отношении, основою школы, сообщать ей истинное направление и быть руководительницею её питомцев к преуспеянию как нравственному, так и умственному. Рассматривая вторую цель он, между прочим, прекрасно отвечает на так часто слышимое в наше время возражение о неуместности насаждать в душу дитяти положительные истины религии потому-де, что истинная религия дана ему от рождения и нуждается только в возбуждении²¹² . Рассматривая третью цель, он старается показать, какое влияние имеет изучение закона Божия на развитие воли, чувства и ума питомцев.

От разъяснения таких теоретических вопросов автор переходит к вопросам практическим, касающимся преподавания закона Божия в народных школах, и здесь обращает внимание каждого законоучителя главным образом на два вопроса: в каком объёме должно вести в сельской школе преподавание закона Божия, и какому методу с бо́льшим успехом может следовать законоучитель. Отвечая на первый вопрос, автор говорит: «объём и содержание религиозного образования для народных школ определяются сколько общими целями получаемого в них образования, столько же и теми отношениями к Церкви, в которых стоят дети, поступая в эти школы и обучаясь в них. Дитя, поступающее в православную школу, уже принято в церковь Христову через таинства св. крещения и миропомазания и, находясь в школе, ежегодно закрепляет эту связь со святой церковью таинствами покаяния и причащения. Первое таинство сделало дитя живым членом св. церкви, последние непрестанно подают ему новые благодатные силы к развитию его духовной жизни. Православная школа не может пренебрегать такими отношениями её питомцев к церкви, а тем менее может допустить, чтобы они как-либо были поколеблены. Более, – её обязанность утвердить за питомцами это приобретённое ими положение, укреплять их в нём всеми средствами и открыть им доступ к тем великим благам, право на которые они уже имеют, как члены св. церкви. Отсюда религиозное образование в народной школе должно иметь характер более нравственно-религиозного воспитания, чем научного изучения религии; в нём получают значение предметы, не входящие в состав строго научной богословской системы, каково, например, изучение и толкование молитв». Частнее – объём и содержание этого образования он определяет так:

1) изучение общеупотребительных молитв православной церкви в народной школе должно составлять начало и основу религиозного образования.

2) Из священной истории или библейских рассказов школьник должен узнать, как Бог вёл избранный Им народ к принятию Искупителя и как развивалась история Его царства (Церкви) в человечестве²¹³ .

3) Катехизис, или краткое и отчётливое изложение основных истин веры и нравственности христианской, поскольку истины в нём излагаемые так неразрывно и внутренне связаны с священной историей, как неразрывно и внутренне связана мысль с её выражением, должен преподаваться совместно со священной историей.

4) Ознакомление с богослужением и обрядами православной церкви, равно как с самим храмом и священными предметами, в нём находящимися, имеет целью приготовить детей к сознательному и живому участию в общественном богослужении.

5) Чтение Библии: автор – первый из всех доселе пишущих о преподавании закона Божия в сельских школах – высказывает ту мысль, что и в первоначальной школе есть насущная потребность ознакомить питомцев, хотя в самых общих чертах, с источником их веры – словом Божиим, открыть и указать им этот каждому доступный источник жизни. Что касается объёма преподавания и развития содержания указанных предметов: то степень обширности преподавания указана автором в особой подробной программе уроков. А относительно того, в каком порядке должны следовать, при изложении своём предметы, входящие в состав закона Божия, о. И. Ветвеницкий делает такое замечание. «Они не должны иметь той раздельности, в какой исчислены выше, а должны составлять одно живое целое, чтобы они взаимно подкрепляли друг друга, чтобы один другим объяснялся, оживлялся, восполнялся. Основу и начало в них составляют молитвы и священная история. Первые приготовляют к правильному усвоению последней, в области последней сходятся все остальные предметы; так что все названные предметы замыкаются в одно стройное целое, и уроки по предмету религии принимают характер непосредственного приготовления к достойному и разумному участию в общей церковной жизни». В ответе своём на второй вопрос автор без нужды многоречив и уклонениями от прямого предмета утомляет внимание. Сделав верное замечание о том, что, несмотря на повсеместное преподавание закона Божия в наших отечественных школах и множество лиц, занимающихся этим предметом, в нашей педагогической практике недостаёт определённой методы преподавания предметов религиозного образования, а равно – очень мало руководств по закону Божию, которые бы по праву могли быть названы народными религиозными учебниками, автор указывает достоинства и недостатки общепринятого учебника «Начатки православного христианского учения», и вообще практическую несостоятельность существующей методы преподавания закона Божия, причём отыскивает возможность исправить её недостатки и, предлагая свой метод, даёт ответ на все возможные возражения. В чём же состоит его метод? В совместном преподавании истории и вероучения. Удобство этого метода для первоначальных народных школ автор рассмотрел и с практической и с теоретической стороны дела, и совершенно верно, так как суждения его основаны на опыте²¹⁴ . Указавши новый метод преподавания закона Божия, автор старается показать и то, как распределить предметы, входящие в состав закона Божия вообще, и в частности указывает, – чему и как нужно учить детей и подробно определяет общий ход обучения.

В заключение представлена общая, хорошо и целесообразно составленная, программа закона Божия, в которой для ясности, как требует сущность самого дела, весь курс разделён на три возраста или отделения.

2. О народных читальнях²¹⁵ . Нельзя не согласиться с тем, что школа сама по себе недостаточна для полного образования нашего простолюдина, если только в связи с нею не будет таких общественных учреждений, которым даром или за ничтожную плату давали бы ему возможность век жить и век учиться, которые привлекали бы его своей несомненной пользой и хорошим устройством. К числу таких учреждений относятся народные читальни. И мы думаем, что вопрос об этих учреждениях близок сердцу пастырей, как прямых руководителей своих прихожан во всех их добрых начинаниях. В предлагаемой статье они найдут обдуманные и верные ответы на несколько возражений относительно практического разрешения вопроса о народных читальнях. Например – «чем наполнять народные читальни, когда наша литература для народного чтения так скудна?» Как ни мало истинно полезных книг для народного чтения, а всё-таки если собрать их все, то составится порядочный материал для толкового чтения. Отрадно ещё и то, что число дельных книг для народа возрастает с каждым годом, чему содействовать несомненно будут с. петербургский и московский комитеты грамотности, деятельность которых с каждым годом будет развиваться. «Кто будет устроять и на какой счёт эти читальни?» автор не рассчитывает в этом случае на частную деятельность, а желает и отчасти надеется, что учреждение читален и попечение о них возьмут на себя наши земства при посредстве училищных советов. Устроять же народные читальни предлагает он при народных школах и заведование ими вверять народным учителям. Автор видит в этом много выгод – в экономическом отношении и для народного учителя, который будет иметь под рукою средства продолжать своё собственное образование, – а главное – народные читальни, помещённые в школе, могут служить связью между народным учителем и его бывшими учениками. В заключение автор просит людей, поставленных близко к народу, отозваться на его заявление и надеется, несмотря на недостаток во многих из наших школ самых необходимых учебных книг и пособий, что и теперь найдутся такие местности, где учреждение народных читален окажется возможным, лишь бы нашлись люди, которые толково и с достаточным усердием взялись бы за это дело.

И мы со своей стороны обращаем внимание наших читателей на вопрос о народных читальнях, с искренним желанием, чтобы они, ближе, чем кто-либо стоящие к народу, знающие его нужды, отозвались на это заявление и в пользу его сказали своё слово, а главное, чтобы, поняв необходимость подобного учреждения, давали, где есть к тому возможность, почин этому доброму и полезному делу для прочного народного образования и через то подготовляли в вверенной им пастве способных слушателей церковных проповедей.

3. Училище и образованность на Руси до-Петровской (историко-характеристический очерк)²¹⁶ . В этом очерке, помимо его литературного и исторического значения, сельские пастыри, как народные учители, найдут для себя поддержку и утешение в трудном деле народного обучения, когда узнают, что в нашем отечестве с самых древних времён исключительно духовенство (белое и монашествующее) заботилось о народном образовании. Узнают они, что на самых первых порах в Руси удельной в Х в. Равноапостольный князь Владимир «повелел собрать детей знатных, средних и убогих, раздавая по церквам священникам со причетники в научение книжное»; в XI в. Ярослав вменил в обязанность священникам быть преподавателями в народных училищах при церквах; что – далее – в Руси удельно-московской, под игом татарским, «забота о сохранении или поддержке тех приютов просвещения, какие остались у русских от XII столетия, выпала на долю русского духовенства, и ему единственно принадлежит честь сбережения, в период ига татарского, тех начатков русского просвещения, которые без этой услуги исчезли бы несомненно, и что татары, владычествуя над Русью, не притесняли духовных потому собственно, что они были единственными представителями тогдашнего русского просвещения». Узнают также, что потом в Руси московской, при последних Рюриковичах, русская книжность сохранилась только в одних монастырях у духовенства монашествующего, что при Иоанне Грозном, определением московского собора 1551 года, повелено: «у священников и дияконов учинити в домех училища, чтобы священники и диаконы и все православные христиане в коемжде граде (и по волостем и по селам) предавали им своих детей в научение грамоте и на научение книжнаго писания»; что и тогда, когда открыта была первая латинская школа, «то же духовенство любило становиться во главе педагогической деятельности». Рассматривая ближайшее ко временам Петра Великого время, автор находит, что народных школ тогда не было и, следовательно, духовенство не обучало народ, – но тем не менее положительно высказывает ту мысль, что ему, т. е. духовенству по самому его званию, надлежало быть руководителем просвещения или по крайней мере обучения народа. Узнавши всё это, нельзя не призадуматься над тем, от чего же это в наше время, вопреки голосу истории, народолюбцы наши так настойчиво стараются устранить сельское духовенство от участия в народном образовании.

5. Детское Чтение. Ежемесячный журнал²¹⁷ .

Кому приходилось заниматься первоначальным обучением детей, тот опытно знает, как трудно выбрать такую книгу для детского чтения, которая бы, сообщая положительные сведения в доступной детскому пониманию форме, по самому направлению своему содействовала развитию детей. Способное, любознательное дитя ваше прочитало от доски до доски псалтирь, часослов, какой-либо сборник для первоначального чтения, – оно хочет новых сведений, просит новых книг. Что тут делать? Одни говорят: не давайте детям книг, жажда их к чтению недобрый знак, это болезненная раздражительность их любознательности, явление ненормальное, – а потому нужно не удовлетворять ей, а по возможности ослаблять; пусть дети бегают, шалят больше, а на учение употребляют самую малость времени. Другие напротив советуют: не стесняйте детей, удовлетворяйте их любознательности, развивайте её, давайте им книги, пусть читают; запас сведений, приобретённых в детские годы, ляжет прочным фундамент целого здания знаний... и т. п. разрешение вопроса заключается, по нашему понятию, в примирении этих крайностей. Не следует стеснять детей, особенно в то время, когда они, вследствие дурной погоды, например, безвыходно сидят дома, пусть читают, когда есть охота, только нужен осторожный выбор книг. Но выбирать хорошие книги нелёгкое дело и для городских жителей, имеющих под руками книжные магазины, а для жителей сельских, у которых под руками нет таких магазинов, – это дело весьма трудное. Не бедна наша детская литература, – но как выбрать дельную, вполне пригодную для детей книгу, между множеством разных книг, издатели которых руководились в своём деле единственно спекулятивными целями. В виду всего этого, мы сочувственно встречаем новый детский журнал и с искреннею готовностью, наряду с педагогическими журналами, пригодными собственно для самих родителей, указываем на это издание в интересах их воспитательного дела.

«Детское чтение» – издание хорошее во всех отношениях по выбору предметов содержания своего, и по изложению их, и по общей задаче своей.

В состав программы его входят:

1) рассказы из детской и общественной жизни и сказки;

2) очерки из области наук, особенно естественно-исторические и географические;

3) Игры и занятия, задачи, загадки и наводящие на соображение вопросы;

4) для родителей и воспитателей – библиографический указатель.

Один перечень предметов, входящих в состав программы, ясно свидетельствует, что издание находится в руках лиц знакомых с воспитательным делом практически. Выполнение задачи, избранной для себя «Детским Чтением», в минувшем году было удовлетворительно; по всем указанным отделам в каждой книжке есть пища для детей.

За минувший год в «Детском Чтении»

1) в отделе рассказов из жизни находим прекрасные рассказы, наприм., в отрывках из Георга Крабба, по переводу Дружинина «Дорого яичко в Христов день» и «Скряга», – а также нравственно-назидательные рассказы, как напр., «Как проводить день Мери», «Нежданное горе», «Наводнение», «Мальха воровка» и другие.

2) В отделе очерков из области наук, имеем большинство рассказов естественно-исторических, заимствованных у Вагнера, считающегося и заграницей и у нас лучшим детским писателем в области естественных наук. Таковы рассказы: «Как белка впутывается из беды», «История капельки воды», «Большой слон и маленькие муравьи», «Бобр», «Берёза», «О маленькой птичке крапивник», «Пустой орех», «О тигре», «Обезьяна и тыква». Немало здесь есть статей и других известных писателей по естественным наукам, таковы статьи: «Ураган», «Куда девался дождь», «Снег», «Северное сияние» и друг. Сравнительно меньше помещено очерков географических, – но всё-таки в таких очерках как «Охотничьи рассказы», «Чумаки», «На Волге», «Бурлаки», «у Киргизов» и т. п., заметно стремление редакции последовательно знакомить детей с географией России.

3) В третьем отделе имеем – удачно подобранные и занимательные игры, приятные и вместе с тем полезные занятия, как например: «Магнит», «Магнитная цель», «Гусь», «Как повесить ключ на нарисованный гвоздь», «Ветряная мельница в комнате», «Лиса и гуси», «Лиса в норке» и много других; так же интересующие детей задачи, загадки, и т. п.

В четвёртом отделе находим – добросовестно и с пониманием дела составленный разбор детских книг. Благодаря этому указателю и в селе живущий пастырь имеет полную возможность, кроме периодически получаемых книжек детского журнала, выписать для своего дитяти по своему усмотрению и, по отзывам рецензента, истинно пригодную книжку, а не тратить деньги по-пустому.

Богатство и разнообразие содержания рассматриваемого нами детского журнала не имели бы для нас такого значения, какое придаём мы им, если бы содержание это было передано не в доступной детскому пониманию форме. Рассказы и очерки «Детского Чтения» изложены просто, удобопонятно, занимательно; все они кратки, но вместе с тем закончены, что весьма важно для детского чтения, – так как известно, что дитя не может привыкнуть к последовательному чтению целых сочинений, трактующих об одном каком-нибудь предмете, везде ищет объёмистую книгу и бросает её, если не найдёт коротенькой статьи.

Как видит читатель, в «Детском Чтении» за минувший год и материала много, есть что почитать, и изложен он хорошо, доступно для детского понимания; теперь остаётся узнать, насколько всё это способно содействовать развитию детей. Богатство содержания журнала, доступность изложения его уже ясно говорят о возможности полного влияния на развитие маленьких читателей; и действительно, положительные сведения, передаваемые в рассказах и очерках, способны и обогатить ум и пробудить в нём стремление к дальнейшему знанию, любознательность; игры и занятия дают дитяти возможность и приятной забавы, и полезного времяпрепровождения. Всё хорошо в рассматриваемом нами журнале, исключая одного, – в направлении и стремлении своём помогать родителям – воспитывать своих детей – он односторонен, так как опустил из внимания весьма важный в деле всестороннего, цельного развития дитяти, элемент религиозный.

Внешняя сторона издания, немаловажное дело в рассуждении детей, очень удовлетворительна. Книжки небольшого формата как бы напоминают детям, что предназначаются для них. Бумага белая, чистая, печать красивая, чёткая, всякая страничка текста окаймлена красным, хотя и незатейливым бордюрчиком. Есть рисунки – очень уместные в детском издании.

Если только редакция постарается в настоящем году восполнить указанный недостаток: то мы искренне будем желать распространения «Детского Чтения» в семьях сельских пастырей.

И. Э-ский

б) Похороны и поминки

Поминки совершаются у горцев не раз и не два. Первые поминки, или так называемые большие даются преимущественно после похорон непосредственно. Скажем несколько слов прежде о похоронах.

Покойников горцы хоронят в день смерти, а если не успевают приготовлениями нужными, то непременно на другой день Убеждения священников не спешить с похоронами мало действуют, кажется, и теперь. И трудно, в самом деле. Плач и сетование, обычай женщин, родственниц и домашних покойника уродовать лица свои, далее обязательность, по обычаю, для всего аула присутствовать на похоронах каждого умершего с прекращением полевых занятий и других работ по хозяйству (в день покойника), – всё это заставляет как можно скоро совершать похороны. Даже и теперь ещё не может прекратиться обыкновение это, несмотря на сопровождающие его иногда печальные последствия.

В день похорон съезжаются к покойнику родственники из других аулов, мужчины и женщины. Покойник, мужчина ли, женщина ли – всё равно, лежит в комнате, куда собираются исключительно одни женщины, и где могут быть разве несовершеннолетние мальчики, сыновья покойного или близкого родственника. Быть при умершем и разделять скорбь поражённых несчастием домашних его, женщины считают обязанностью, которая им весьма нравится. Всё время, пока покойник лежит в доме, они здесь; провожают его также до кладбища вместе с мужчинами. В настоящее время проводы покойника-христианина у горцев не обходится без священника; прежде это делалось часто и без него, особенно при похоронах лиц, которые хотя бы крещены, но или совратились, или более принадлежали к магометанству, чем к христианству. Таких провожал мулла. В гробы укладывают у горцев только христиан; у мусульман вместо них употребляются ковры или бурки. Пока донесут покойника до кладбища, мулла и помощник поют магометанский символ веры – ля илляхе иллэллах, Мюгаммедюн рассюльлях. Опущают покойника также после известной молитвы, которую прочитывает над ним мулла. Провожать должен покойника целый аул. Как у магометан, так и у христиан существует такой обычай: на свежей могиле сверху насыпают, по окончании погребения, пороху 5–6 зарядов ружейных, кладут к нему трут с огнём, а сами стоят в ожидании минуты две-три, пока вспыхнет порох, тогда все в один голос произносят: «во свете да будет»! Затем мужчины уходят в дом покойника. Приступают к могиле женщины; около полчаса они здесь, прикладываются к свежей могиле, чередуясь известным образом, и также возвращаются с домашними в дом покойника. До очень недавнего времени существовал ещё обычай, даже у осетин, бо́льшая часть которых христиане, приводить к могиле покойника осёдланного коня его; приносили также оружие, которое иногда клалось вместе с покойником. Впрочем, всё это существует и теперь ещё у черкесов – магометан и ингуш, особенно при похоронах важных особ и лиц, отличавшихся храбростью. На могиле героя нередко, вместо памятника, ставится длинный шест с цветной материей, красной, синей, не то лентой – нечто в роде знамени. Теперь о поминках.

Поминки устраиваются добровольно домашними покойника, при участии и вспомоществовании родственников. При известии о смерти, последние спешат приготовить и доставить в дом покойника кто что может и пожелает съестного, чуреков, пирогов, мяса, пива, араки и пр. С их стороны это столько же добровольное приношение, сколько и одолжение, которое сами получат, если и их постигнет несчастие, от тех, кому помогают, или от других родственников своих. Само семейство покойника также приготовляет наскоро, что в состоянии. Стоимость поминок определить довольно трудно. В разное время они стоили различно; в прежние времена (до 40-х годов приблизительно) они были чрезвычайно разорительны; различали, как и теперь, большие и малые поминки; не знаем, сколько было всех в точности, по крайней мере не меньше шести. Убивается около 50–60 штук баранов, 3–4 коровы, несколько быков; кроме того, приготовляется в большом количестве, для целого аула (ок. 80–120 дворов) хлеба, сыру, браги и пр.; выгоняется до 100 вёдер пива. Во время больших поминок иногда устраиваются скачки в честь покойника, если особенно хотят его почтить домашние и близкие родственники, ездокам дают оружие покойника, одежду, коня или же деньги, сколько пожелает объявить семейство покойника. Когда собрался весь аул, один из почтеннейших стариков, держа в руке чашку или пивной рог, наполненный пивом или другим напитком, в слух произносит молитву о упокоении (такого-то) «в свете блаженном, жизнью наслаждайся, пока будет нога людей ступать на горах и в горах, пока в предгорных полях будет показываться путник и будет пролегать там путь колесу»²¹⁹ . Окончив молитву словом аминь, он проливает на землю немного пива или напитка, которым поминал; при этом ещё раз повторяет: «во свете да будет»! – Теперь на освящение поминок является священник, если поминки не мусульманские. Прежде довольствовались молитвой «почтенных старцев». В некоторых местах и священник освящает, по уставу, поминочные припасы, и старцы также не забывают давней молитвы, которую совершали деды.

На поминки приглашают весь аул, всякого, кто желает; в непременную обязанность ставят себе горцы приглашение также путников, прохожих, всех, чтобы всякий сказал мир тому, для кого устроены поминки.

Замечательно, что, несмотря на всю разорительность этих поминок, даже и в том виде, в каком теперь совершаются, горцы не скоро согласились уменьшить число их. Это зависело единственно от силы предубеждения, с которым всякий народ, особенно же кавказские горцы, относится к нововведениям, клонящимся к ослаблению силы отцовских преданий и обычаев, завещанных отцами. Ещё замечательные то, что, если семейство горца – покойника, по бедности, не в состоянии справить поминок положенных, оно неспокойно, что оставляет его голодным. Много значит, вследствие такого взгляда, и стыд пред другими.

Гассиев

«От ветвий и ваий, яко от божественна

праздника, в божественный прешедше

праздник, стецемся вернии к честному

и спасительному таинству Христовых

страстей и сего видим терпяще за нас

страсть вольную» (служба в Неделю ваий).

С Божией помощью, мы еще в минувшую пятницу окончили Святую Четыредесятницу или сорокодневный пост, установленный церковью по примеру Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа, Который постился сорок дней в пустыне пред вступлением на служение роду человеческому. Дни же – вчерашняя суббота, называемая Лазаревым воскресением и сегодняшний великий праздник, называемый Входом Господним в Иерусалим или, попросту, Вербным воскресеньем, составляют как бы врата, вводящие в новый пост в воспоминание великих страданий, понесенных Господом нашим Иисусом Христом для спасения нашего от вечной погибели. Пост этот, заключающий в себе почти одну только неделю, хотя несравненно менее проведенного нами поста, должен быть гораздо строже оного. Он обязывает христиан к бо́льшим подвигам трудам, заключающимся в хождении в храм Божий, в пощении, молитве, сокрушении и раскаянии во грехах и в других делах добрых и благочестивых.

Чтобы предрасположить вас, братья мои, к достойному проведению этого поста, я могу, хотя кратко, рассказать вам то, что в каждый из дней сего поста воспоминается и совершается в храме Божием, начав со вчерашней субботы.

Вчерашняя суббота, т.е. суббота шестой недели Великого поста, обыкновенно, называется Лазаревым воскресением, потому что в эту субботу положено церковью воспоминать одно из самых великих чудес Иисуса Христа – воскрешение Лазаря, бывшего в гробе уже четыре дня. Чудо сие было ближайшим поводом к осуждению на страдания и смерть Господа нашего Иисуса Христа. Как только Лазарь, по слову Спасителя, воскрес из мертвых, ожил и вышел из гроба, – иудеи составили совет и положили умертвить Иисуса Христа, говоря: «лучше, чтобы один человек умер за людей, нежели, чтобы погиб весь наш народ». Поэтому воскресение Лазаря и положено воспоминать накануне дня сего, в который Господь Иисус Христос шел на страдания и смерть.

Настоящий праздничный день называется Входом Господним в Иерусалим или Вербным воскресеньем потому, что он напоминает тот торжественный вход Господа в Иерусалим, когда Он шел пострадать и умереть в нем за нас грешных, и когда иудеи встретили Его, как царя. Когда Христос входил в Иерусалим, встречавшие Его – одни, в изъявление своей радости, постилали одежды свои на пути, другие резали с придорожных деревьев ветви и бросали их на дорогу; а ученики и многие из народа, особенно дети еврейские, кричали вслед Господу Иисусу: «осанна сыну Давидову, то есть, спаси нас сын Давидов! Благословен грядый, – идущий во имя Господне». И мы, по примеру таким образом встречавших некогда Господа в Иерусалиме, держали сегодня на утреннем богослужении в руках своих вербы со свечами для того, чтобы изобразить упомянутую встречу Спасителя и выразить к Нему нашу искреннюю любовь и радость при мысленной встрече Его, грядущего на вольную страсть нас ради человек и нашего ради спасения.

После торжественного входа в Иерусалим, Христос Спаситель, проведши ночь в Вифании, где жил Лазарь, в Великий Понедельник опять спешил в Иерусалим, чтобы проповедовать народу, который в великом множестве собрался в Иерусалиме на праздник. Дорогою Иисус Христос почувствовал голод и, уступая требованию природы, искал, чем бы утолить оный. Взору Его представилась смоковница, которая уже покрылась листьями. Спаситель подошёл к смоковнице, чтобы найти на ней плод, но она оказалась совершенно бесплодна. Огорченный бесплодием сего дерева, Спаситель проклял оное, сказав: «да не будет впредь от тебя плода во веке», – и смоковница иссохла! Поэтому в понедельник Страстной седмицы и читается из Евангелия на утрени повествование об этом событии (Мф.21:18–43); а на литургии или обедни – о предстоящей бедственной судьбе преступного народа иудейского (Мф.24:3–35), не принесшего, как бесплодная смоковница, плодов добрых дел, несмотря на все Божие о нем попечения. Участь бесплодной смоковницы знаменует участь всякой души, не имеющей духовных плодов – добрых дел, которая погибнет на веки. Воспоминание о бесплодной смоковнице, как образ погибающего в нераскаянности грешника, да побудит нас, братья, к искреннему раскаянию во грехах пред пострадавшим за оные Господом и к преуспеянию в добрых делах.

Ночь на Великий Вторник Иисус Христос опять провел в Вифании, а в сам вторник пришел в Иерусалим, где во храме учил и обличал иудеев. Озлобленные сим книжники и фарисеи, не имея возможности схватить и убить Его из боязни народа, который почитал Иисуса Христа за пророка, условились уловить Его на словах и предать начальству. С этой целью они заводили с Иисусом Христом разговор о разных предметах, но Он Божественным Своим учением посрамил и заградил уста лукавнующих. Строгую обличительную речь, в которой Иисус Христос угрожал запустением Иерусалиму и храму, и погибелью народа еврейского. Он заключил притчами о десяти девах и талантах, в употреблении которых Господь некогда потребует от нас отчета. Грозные обличения книжникам и фарисеям – лицемерам читаются на утрени во вторник Страстной седмицы, а притчи о десяти девах, – пяти мудрых и пяти юродивых, о талантах и о Страшном Суде – на литургии. Сими притчами Святая Церковь побуждает всякого верующего уготовлять душу свою к встрече небесного Жениха, Который введет в чертог Свой только тех людей, которые имеют брачную одежду, сотканную из добродетелей, кои встретят Его со светильниками веры и добрых дел, кои не скрывали талантов, данных им от Господа и умножили их. Только таковых Господь оправдает на Страшном Суде Своем и призовет к наследию Царства Небесного.

В Великую Среду открылось уже гнусное намерение Иуды Искариотского предать на смерть Господа и учителя своего Иисуса Христа. «Когда на вечери Вифанской в дому Симона прокаженного, блудница приношаше Господу миро, тогда, воспевает святая церковь, ученик соглашашеся пребеззаконным: овоя убо радовашеся, источающи миро многоценное, сей тщашеся продати бесценного: сия владыку познаваше, а сей от владыки разлучашеся: сия свобождашеся, А Иуда раб бываше греху»²²¹. Уклонившись от общества учеников в Иерусалим, лукавый ученик тайно приходит к первосвященникам и соглашается предать им Учителя своего за низкую цену, – за тридцать сребренников. Изъявив синедриону (собранию первосвященников и книжников) обещание предать Господа, Иуда стал искать удобного случая к выполнению своего обещания: и искал удобна времени, да предасть Его (Лк.22:6) им без народа, свидетельствует евангелист. Согласно с такими обстоятельствами, в Великую Среду и читается на утрени Евангелие (Ин.12:17–50), содержащее предсказание Господа о времени смерти Его и обращение к Нему язычников, а на литургии сказание о жене грешнице, со слезами излившей многоценное миро на главу и ноги Господа (Мф.26:6–16). Когда Иуда Искариотский осуждал ее за это, Господь говорил, что она доброе дело сделала, ибо уготовала Его на погребение, и за такое усердие объявил прощение всех грехов этой жене грешнице. В среду, по совершении часов, Церковь оканчивает, по древнему обыкновению, чтение молитвы: «Владыко многомилостиве, Господи Иисусе Христе Боже» и проч…, которой она, в продолжении Великого поста ежедневно, на вечернем богослужении, при преклонении глав и приникновении предстоящих к земле, ходатайствовала пред Богом о даровании нам оставления прегрешений наших. В Великую же Среду оканчиваются поклоны, бываемые в церкви при молитве: «Господи, Владыко живота моего» … Таким образом, Великая Среда служит окончанием церковного покаяния, которое верующие должны принести во дни Великого поста, чтобы с чистым сердцем встретить Воскресение Христово.

В Великий Четверток Господь наш Иисус Христос умыл ноги учеников, установил Таинство Тела и Крови Христовой на Тайной вечери и положил начало страданиям Своим в саду Гефсиманском, где молился до кровавого пота и был предан Иудой. В воспоминание о сем предательстве Господа Иудой, и поется на утрени сего дня следующая песнь: «Егда славнии ученицы на умовении вечери просвещахуся, тогда Иуда злочестивый, сребролюбием недуговав омрачашеся, и беззаконным судиям Тебе, праведного Судию предает…» В память же установления в сей день Господом высочайшего Таинства Причащения Тела и Крови Его читаются и на утрени, и на литургии такие Евангелия, в которых излагается полная история сего события со всеми предшествующими и последующими обстоятельствами, – и на литургии неоднократно повторяется молитвенная песнь Причащения: «Вечери Твоея…» как преимущественно приличная этому дню. Она поется и вместо Херувимской песни, и вместо причастного стиха, и во время причащения верных. На литургии же Великого Четвертка, когда установлено Таинство Святого Причащения, принято церковью в обычай заготовлять на целый год запасные дары для напутствия больных. В соборных же храмах, при архиерейском служении, в воспоминание того, что Господь, пред установлением Таинства Причащения, умыл ноги ученикам Своим на Тайной вечери, совершается в этот день особый обряд омовения ног. Это бывает так: по окончании литургии, на возвышенном месте (амвоне), посреди церкви, разоблачается архиерей в кругу двенадцати священнослужителей, изображающих учеников Господа на вечери; потом, согласно чтению, из Евангелия протодиаконом, берет лентион (полотенце), вливает воду в умывальницу и омывает ноги сидящим священнослужителям. По окончании омовения архиерей, вновь облачившись, садится между священнослужителями и сам доканчивает Евангелие, в котором излагается значение сего омоения. Омовение ног, совершенное некогда Спасителем теперь повторяемое архиереем среди церкви, дает нам великий пример смирения и любви к людям. В наше время нет обычая омывать ноги другим; но мы можем и должны, по примеру Спасителя, выражать смирение и любовь к ближним бесчисленными другими способами, – не считая для себя унизительным и тяжелым никакого труда, если только он приносит пользу нашим собратьям и смиряет нас пред Господом.

В Великий Пяток совершилось: суд и осуждение Господа Иисуса, Его распятие и смерть, снятие со Креста и погребение. Посему вся служба дня сего есть живописное и трогательное изображение страданий Христовых. Так, утреню Великого Пятка составляет ряд евангельских чтений о страданиях Господа нашего Иисуса Христа и умилительных песнопений. В 12-ти Евангелиях предлагается чтение из всех евангелистов избранными отделами, сообразно ходу событий; они начинаются с трогательной беседы Господа с учениками за Тайной вечерею и оканчиваются повествованием об утверждении Гроба Господня печатями со стражею. В обычное для литургии или обедни время совершаются царские часы, как накануне Рождества и Крещения Христова, но с особыми чтениями из священных книг; самой же литургии в сей день не бывает потому, что при Великой жертве, принесенной на Кресте Спасителем в этот Пяток, считается излишним совершать таинство, в воспоминание оной. На вечерне в Великий Пяток, которая, относится к Великой Субботе и совершается около того времени, в которое Господь умер на Кресте, – воспоминается снятие с Креста пречистого Тела Христова и погребение его. Для живейшего напоминания об этом, Плащаница, заблаговременно положенная на престол и окруженная подсвечниками, выносится из алтаря, со Святого престола, как бы с самого Креста, и полагается на средину храма. Вынос Плащаницы совершается следующим образом: при пении песни: «Тебе одеющагося светом, яко ризою, снем Иосиф с древа с Никодимом», священник в полном облачении, изображая Иосифа Аримафейского, благоухает Плащаницу, лежащую на престоле, обходя ее трижды с кадилом в память тех ароматов, которые употреблены Иосифом при погребении Господа; потом подъемлет ее на главу и, в предшествии диакона с фимиамом кадильным, переносит ее Царскими дверьми из алтаря на средину храма. По принесении Плащаницы на средину храма и положении ее на уготовленное место, священник опять кадит оную трижды, при пении положенного тропаря. Затем бывает целование Плащаницы, во время коего поют положенный уставом на повечерии канон о распятии Господа и Плач Пресвятой Богородицы.

В Великую Субботу воспоминается погребение Господа, покой Его во гробе, схождение Его в ад и отчасти Его Славное Воскресение. Хотя и вечерня Великого Пятка посвящена воспоминанию Его погребения; но в то время изнесением из алтаря Плащаницы, Святая Церковь изображает пред нами только положение Господа во гроб, предоставляя себе, подобно мироносицам, восполнить благолепное почитание Его в субботу. Посему рано поутру в сей день созывает она верных ко гробу Господню и совершает над ним единственную в своем роде утреню. На этой утрени, после «Бог Господь и тропаря», совершается над гробом Спасителя великое надгробное пение, выражающее плач и рыдание верных, – с припевами 118 псалма, разделенное на три статьи. Во время сего пения священнослужители стоят около Плащаницы. Как они, так и народ, стоят с возженными свечами, как и вообще при погребении. При пении надгробном бывает каждение по каждой статье. По окончании надгробного пения священнослужители уходят в алтарь, где во время канона, начинающегося известным ирмосом: «Волною морскою», священник облачается во все священные одежды для совершения крестного хода кругом храма с Плащаницею. Одетый в полное облачение, священник в конце Великого славословия выходит из алтаря на средину храма, где лежит Плащаница и, окадив ее трижды, при пении Трисвятого надгробного и при звоне во все колокола, – выходит из храма, неся Плащаницу на главе, которую поддерживают его сослужители, при каждении диакона и преднесении подсвечников со свечами, и таким образом обходят в круг всего храма. Ход сей напоминает шествие Иосифа Аримафейского и Никодима с пречистым Телом Господа от Голгофы до места погребения Его. В самом же обхождении с Плащаницей вокруг храма с победными хоругвями и торжеством выражается то, что и в смерти Своей Христос торжествовал над адом. Возвратясь с Плащаницей во храм, прежде положения оной на уготованное место, священник приносит ее к Царским дверям пред лице престола; это означает, что пострадавший и умерший за нас Господь никогда не отлучался Божеством Своим от Престола Славы Отчей. Стоя под Плащаницей пред Царскими дверьми, священник произносит: «Премудрость прости», и поется тропарь: «Благообразный Иосиф», во время коего Плащаница полагается на уготованном столе, в образ гроба, а на Плащанице Святое Евангелие, несенное на главе священником. За сим читается паремия, в которой описывается воскресение мертвых костей человеческих, виденное пророком Иезекиилем; далее следует чтение Апостола, в котором говорится, что Господь есть истинная Пасха, пожертая за всех, и что Он искупил нас от клятвы законная, и Евангелие, в котором повествуется о запечатании Гроба Господня печатью и приставление к нему стражи. На литургии, соединяемой с вечернею читается 15-ть паремий, потом следует чтение Апостола о крещении в смерть Господа, если хотим быть некогда сообразны подобию Воскресения Его (Рим.6:3–11). Это чтение о крещении или просвещении предлагается, между прочим и потому, что в древности, в этот день обратившиеся ко Христу принимали крещение; по этой же причине пред Апостолом – поется песнь: елицы (те, которые) во Христа крестистеся, во Христа облекостеся. После же Апостола, вместо аллилуия (хвалите Бога) поется: воскресни Боже, суди земли, яко ты наследиши во всех языцех. Во время сего пения в алтарь священнослужители извлачаются черных одежд и облачаются в белые ризы или в облачение воскресное. В это же время снимаются темные одежды с жертвенника, престола и аналогия. Таким образом, ко времени чтения Евангелия, которое возвещает о Воскресении Господнем, все облачается в светлые одежды и наполняет душу христианина особенной радостью. Но несмотря на это, Святая Церковь песней: «Да молчит всякая плоть человека», воспеваемой вместо Херувимской, заповедует всем нам глубокое молчание и благоговение пред Великим Таинством смерти Господней. Вечером в субботу, по окончании полунощницы, Плащаница переносится с середины храма в алтарь Царскими вратами. Как пред несением в алтарь, так и по положении на престол, Плащаница благоухается каждением. На престоле Плащаница лежит до отдания Пасхи, в изображение сорокодневного пребывания Господа на земле.

Вот, братие! Что воспоминается и совершается в храме Божием в Лазареву субботу в сегодняшний Великий праздник, и в каждый день Страстной седмицы! Напечатлеем глубже в душе своей и тверже запомним значение сих великих дней для того, чтобы оно могло служить для нас побуждением к достодолжному проведению сих дней и неленостному хождению в храм Божий к богослужению. Древние христиане, вполне понимая значение дней Страстной недели, не только в каждый из них собирались в храм Божий на молитву, но, воспоминая безмерное человеколюбие Божие, явленное в страданиях Христовых, – с особенной ревностью благодетельствовали бедным и нуждающимся и творили другие дела милосердия в сии дни. Так вести себя должны и мы, братия, в наступающие Великие дни. Те, которые до настоящего времени еще не успели очистить душу свою раскаянием во грехах и освятить себя принятием Святых Тайн Христовых, – те да исполнят этот христианский долг, и вместе с другими препроводят эти Великие дни в подвигах поста, сокрушенной молитве дома и в святом храме, в слезах, благоговении, умилении, в творении добрых дел и в благочестивых размышлениях о неизреченных милостях Господних к нам грешным и недостойным, да все милосердием Господа сподобимся поклониться достойно его Святому Воскресению. Аминь.

Священник Гавриил Краснянский

Поместная Соборная власть в своей заботливости о том, чтобы чин богослужения, установленный Вселенской Соборной властью, был понятен для всех находящихся в ведении ее христиан и животворно действовал на их сердца, является не более, как орудием вселенской власти и исполнительницей ее предписаний. Впрочем, в деле богослужения ей принадлежит немалая доля самостоятельности в тех частностях и видоизменениях его, которые зависят от местных условий, от характера народа, степени его умственного и нравственного развития, от характера обитаемой страны, от соприкосновения с иноверцами, живущими в пределах церкви или в соседстве. Соображая коренные постановления Соборной Вселенской власти с этими местными условиями, Поместная Соборная власть имеет право издавать новые постановления, именно:

в) Она разъясняет общие законы вселенской власти, решая различные недоумения относительно совершения священнодействий и богослужебных принадлежностей. В древние времена, когда еще не вполне определился чин богослужения, Соборная власть часто вызываема была на разрешение встречающихся недоумений. Памятником этого служат многие правила Соборов бывших в IV и V веках, Лаодикийского, Карфагенского и отчасти Неокессарийского и Анкирского, а также некоторых отцов – представителей местной Соборной власти, например, Тимофея и Феофила Александрийских. Эти правила касаются или самого чина богослужебных действий, как например 16, 17, 18 и 59-е правило Лаодикийского Собора относительно порядка чтения Книг Священного Писания и пения псалмов Давидовых при богослужении, 19-е правило того же Собора и 116-е Карфагенского относительно употребления различных молитвословий при богослужении, – или лиц, совершающих богослужение, как например 56 правило Лаодикийского Собора, 9-е Неокессарийского, 1-е Анкирского – относительно достойного и благоговейного совершения священнодействия, – или лиц, над которыми совершаются тайнодействия, как например 6-е правило Неокессарийского Собора, 26-е Карфагенского, 45-е Лаодикийского, 1–7 правила Тимофея Александрийского, определяющие, какие лица могут быть допускаемы к принятию таинств и какие не допускаются, – или времени богослужения, как 52-е правило Лаодикийского Собора, запрещающее совершать браки в пост. И тогда, когда устав богослужебный достиг полного своего развития и Вселенской властью был утвержден, Поместная Соборная власть не переставала по временам издавать некоторые частные постановления по случаю возникавших вопросов и недоумений. Так сохранились от VIII, IX, X, и XI-го веков Соборные мнения, из коих большая часть принадлежит Соборам Константинопольским под председательством местных патриархов, и носят название патриархов – председателей этих Соборов. Сюда относятся следующие соборные определения: Никифора Исповедника – «в случае нужды, за отсутствием священнослужителя, всякий православный (и сам отец) может окрестить младенца»; «больным можно подавать Святое причастие и по вкушении ими пищи»; «одна просфора может быть употреблена на проскомидии для изъятия частиц за нескольких человек»; – канонические ответы Николая патриарха Константинопольского – относительно приобщения лиц, находящихся в припадках черной немочи (μέλανος χόλου), и употребления просфор, оставшихся от проскомидии, которые дозволяется брать в дом и есть, исключая той, из которой изъемлется Агнец, – она должна быть потреблена в церкви. Сюда же относятся внесенные в нашу Кормчую канонические ответы Иоанна епископа Китрского относительно освящения антиминсов, и того, как поступать в случаях пролития Святой Чаши и обронения с дискоса Святых Даров. Особенно много являлось местных постановлений, когда христианство вновь насаждаемо было в какой-либо стране, где еще притом народ стоял на низшей степени умственного развития и не мог скоро войти в дух церковных постановлений. Так, в русской Церкви на первых же порах возникло много вопросов и недоумений, заявленных иеромонахом Кириком, на которые даваемы были ответы или непосредственно представителями Соборной власти, как например Климентом Киевским, или, хотя и не представителями Соборной власти, как например Новгородским епископом Нифонтом, игуменом Аркадием, – но Соборной властью были утверждаемы, как руководство для всей русской церкви и впоследствии внесены в Кормчую книгу. Таковы правила по поводу вопросов Кирика: а) касательно Крещения и Миропомазания и, в частности, образа принятия в Церковь язычников и латинян; б) касательно Таинства Евхаристии – совершения литургии и преподавания Святых Даров; в) касательно покаяния – отцов духовных и епитимий; г) касательно священства и духовенства белого и монашествующего; д) касательно брака и вообще дел брачных и семейных; е) касательно елеосвящения, погребения и поминовения усопших; ж) касательно священных времен, мест, вещей и обрядов. Немало также правил издано было на Соборе Владимирском (1274 г.), под председательством митрополита Кирилла II-го, и на Константинопольском Соборе (1301 г.), в присутствии русского митрополита Максима и сарайского епископа Феогноста, а также – митрополитами русскими Петром и Феогностом, Киприаном, Фотием. Правила эти, почти все относящиеся к совершению таинств и вообще к общественному богослужению, скоро, по издании своем, вносимы были в Кормчую книгу. Таковы, например, правила, относительно Таинства Крещения: на случаи, когда при крещении детей будет много иереев, когда будет много детей, а священнослужитель один; по вопросу – можно ли крестить несколько человек вместе и в одной купели; относительно таинства Евхаристии по вопросам, можно ли служить литургию на агнце, если часть его съест мышь, что делать пресвитеру, если он забудет влить вина или воды в потир и вспомнит об этом среди службы. Есть правила и наставления касательно и других служб церковных или частей богослужения, например, о заложении и освящении церквей, о чтении Евангелия и Апостола, о пении «Святый Боже», – а также относительно лиц, совершающих богослужение, например, по вопросам: – можно ли служить святителю литургию, если не будет диакона, а только много священников; должно ли служить многим священникам вместе без диакона; в какие дни в году должно святителю читать Евангелие; можно ли священнику служить после того, как он убьет на войне человека; можно ли чернецам совершать таинство брака. Не мало вышло новых постановлений в Русской Церкви по особенным обстоятельствам её, как например, когда нужно было возвысить благолепие священнослужения, с учреждением власти патриаршеской в России, – сюда между прочим, относится священная церемония в Неделю ваий; или, когда нужно было оградить православных от увлечения иноисповедными обрядами, – сюда относится учреждение при митрополите Петре Могиле в южнорусской церкви пассий – в первые четыре недели Святой Четыредесятницы. Святейший Синод, с самых первых времен своего существования, постоянно, применительно к развивавшимся нуждам Русской Церкви, с каждым годом расширявшей свои пределы в местностях с самыми разнообразными внешними условиями, давал и дает различные постановления своими указами относительно лиц, совершающих богослужение, и различных принадлежностей оного, особенно по устройству храмов и священных вещей.

Применяясь к обстоятельствам Местной Церкви, Соборная власть иногда издавала новые постановления в отмену прежних, вызванных особенными обстоятельствами. Так в древней Русской Церкви, за недостатком приходских священников, разрешалось совершать христианские требы в приходах, даже венчание, иеромонахам; впоследствии же, когда в этом нужды не было, совершение браков инокам запрещено, – «не достоит, говорит митрополит Киприан, игумену и чернецу-попу венчать: то дело мирских попов, а не чернеческое». Или, например, – по нуждам Сарайской епархии, учрежденной среди татарской орды, и вообще по расстроенному состоянию Церкви Русской от ига монгольского, Собором Константинопольским, в присутствии митрополита русского Максима, разрешалось при множестве священников одному из них служить за диакона; а после, когда не стало особенной нужды в этом разрешении, митрополит Киприан запретил служить священнику за диакона, говоря: «а если бы было то, чтобы попу диаконовать, ино потом будет ни поп, ни диакон. И потому нельзя тому так быть: поп есть поп, а диакон – диакон. Если не случится диакона, пусть служит один поп». Так еще в древней Русской Церкви, по крайней грубости и невежеству белого духовенства, Соборная власть со времен митрополита Петра, издавала постановления, решительно запрещавшие священнодействовать вдовым священникам и диаконам, если они не постригутся в монахи; впоследствии же, та же Соборная власть, при патриархах, нашла возможным ограничить это строгое постановление и ввела в употребление так называемые епитрахильные и орарные грамоты, разрешавшие, по усмотрению епархиальной власти, священнодействие некоторым вдовым священникам и диаконам; а наконец, когда, с распространением духовного просвещения, уровень умственного и нравственного развития белого духовенства значительно возвысился, это правило высшей Соборной властью было отменено.

Более всего сделала постановлений Местная Соборная власть, в разные времена, относительно препятствий к совершению Таинства Брака со стороны плотского или духовного родства лиц, вступающих в брак. Вселенская власть относительно этого предмета сделала только общие постановления, – именно – шестой Вселенский Собор правилом 54-м напоминает законы Моисеевы относительно брака, говоря: «Божественное писание ясно научает нас: да не приступиши ко всякому ближнему плоти своея – открыти срамоты его», и потому запрещает браки только в первых четырех степенях родства, хотя, по духу православной церкви, строго соблюдавшей апостольскую заповедь о высокой нравственной чистоте христиан, древние неписанные обычаи простирали это запрещение и далее. Но шестой Вселенский Собор, не узаконяя разрешения браков в степенях ниже четвертой, своим положительным правилом исчислил только главнейшие родственные степени по линиям боковым и в родстве двухродном, в которых наиболее оказывалось нетерпимое церковью смешение, говоря: «определяем, аще кто совокупляется в общение брака с дщерию брата своего, или отец и сын с материю и дщерию, или с двема девами сестрами отец и сын, или с двема братьями матерь и дщерь, или два брата с двумя сестрами, да подвергаются правилу семилетней епитимии явно, по разлучении их от беззаконного супружества». Дальнейшее же разрешение вопроса о степенях родства Вселенская власть предоставила власти Соборной Поместной: так как в решении его нужно было сообразоваться с гражданскими постановлениями по этому предмету, которые везде и вдруг не могли изменяться. Когда в VIII и IX веках гражданские законы согласились с духом христианской церкви, – тогда Местная Соборная власть простерла это запрещение до пятой степени, т.е. запретила вступать в брак не только двоюродным, но и детям их. Далее, Местная Соборная власть нашла возможность, через соглашение с гражданской властью, еще более проявить дух Вселенской Православной Церкви в положительном правиле, запрещавшем венчать браки и в шестой степени. Это сделано было в начале XI века при патриархе Сисиние. О седьмой степени долго не было положительного решения, так что в XI веке, в продолжении споров об этом предмете, брак в седьмой степени хотя вообще считался уже недозволенным, но не подвергался расторжению. Мысль о незаконности такого брака ясно высказана была на Местных Соборах в Константинополе при патриархе Алексее Студите (1033–51) и Михаиле Керулларие (1057 г.). Венчание браков в седьмой степени положительно уже запрещено в XII столетии согласным узаконением власти духовной и гражданской, на Константинопольском Соборе при патриархе Луке (1168 г.)²²³. В нашей Русской Церкви, в прежние времена, относительно сего предмета, были приняты во всей силе постановления греческих соборов. Но в последнее время, именно Указом, от 19 января 1810 года, во избежание многих затруднений, особенно случавшихся в малонаселенных селах, принадлежавших русским владельцам, Святейший Синод нашел возможным разрешить венчание браков, сообразно с древним правилом шестого Вселенского Собора, в шестой и даже пятой степенях с тем, однако ограничением, чтобы священнослужители на браки в степенях ближайших к запрещенным, особенно в пятой, испрашивали разрешение у епархиального начальства. Точно таким же изменениям подвергались и правила касательно препятствий к венчанию со стороны родства духовного. Практика древней христианской церкви, со времен апостольских, свидетельствует о запрещении Вселенской властью венчания браков в духовном родстве; но в первый раз это запрещение высказано в 53-м правиле шестого Вселенского Собора. Но Вселенский Собор указал только ближайшие степени родства, именно – считая воспринятого к восприемнику в первой степени, а родителей первого к последнему – во второй, предоставив Местной Соборной власти разрешение или запрещение венчания браков в дальнейших степенях духовного родства. Греческая Церковь простерла это запрещение далее: по правилам её запрещалось венчание браков и происходящих от восприемников с происходящими от воспринятых, и при том до тех же степеней, как и в родстве кровном, т.е. до седьмой степени включительно, с некоторыми только ограничениями. Наша Церковь сначала долгое время следовала этим же правилам; но определением Святейшего Синода 1810 года, опять по местным побуждениям, согласно с правилом Вселенского Собора, родство духовное ограничено, во всей строгости, только лицами восприемников, воспринятых и родителями последних.

г) Еще более новых постановлений издавала Местная Соборная власть, в деле богослужения, по поводу вторгавшихся и укоренявшихся в нем, при недостатке положительных церковных правил, беспорядков, или от остатков языческого суеверия, или от соприкосновения с иноисповедными обществами, или от недостатка умственного развития народа и понимания духа православия, или наконец, от бедственного положения церкви. Так поместный Лаодикийский Собор 58 правилом запретил «епископам и пресвитерам совершать Святое приношение в домах». Этот обычай укоренился в Местной Лаодикийской Церкви во время тяжких гонений на христиан, когда они не могли иметь постоянных освященных храмов и по необходимости должны были укрываться в подземельях и пещерах для богослужения, одним словом – совершать его, где было удобно. Но что дозволялось делать по нужде, то являлось уже беспорядком, коль скоро миновала нужда. Тот же Поместный Собор 14-м правилом запретил «в праздник Пасхи посылать Святыя Тайны в иные приходы, в виде благословения». Этот обычай в малоазийских церквях, по всей вероятности, вкрался от населявших во множестве Малую Азию иудеев, которые, в свой праздник Пасхи, обыкновенно пересылали друг ко другу опресноки, в знак общения веры и духовного сорадования. Поместный Собор Карфагенский 26-м правилом запретил укоренившийся в африканских Церквях обычай «преподавать Евхаристию телам скончавшихся и крестить умерших». Особенно много постановлений издавала наша Местная Соборная власть по поводу различных беспорядков в деле богослужения. Таковы постановления Собора Владимирского, митрополитов Киприана и Фотия и других древних русских митрополитов. Частью от расстройства Церкви русской, частью от соприкосновения с неправославными, а частью от невежества народа, в некоторых Церквях русских, вкрались различные неправославные обычаи, как например, обливание вместо погружения при Крещении, употребление латинского мира священниками, смешивание священного мира с деревянным маслом, вынимание святого агнца диаконами на проскомидии, освящение во храме плодов, крупы, кутьи лицами непосвященными, разрезывание антиминса, освященного архиереем, на несколько частей и употребление этих частей вместо целого антиминса, венчание браков в полночь и над несовершеннолетними, чтение ложных молитв о трясовицах и недузях и – множество подобных. Высшие пастыри церкви, замечая такие беспорядки, на Местных Соборах издавали постановления, запрещавшие их и подробно разъяснявшие правильный чин богослужебный во всех подобных случаях. В XIV столетии, в нашей Русской Церкви, в богослужебные чины вкрались неправославные обряды, – как например, двоение «аллилуйя», хождение «посолонь» и двуперстное сложение при крестном знамении. Эти уклонения вызвали немало Соборных постановлений, составленных русскими патриархами, на Местных Соборах. Святейший Синод, при внимательном рассмотрении чина богослужения Русской Церкви, нашел немало отступлений в оном от духа православия, и признал необходимым издать новые постановления, которые заключаются часть в Духовном Регламенте, частью в синодальных указах. В Малороссии, например, в стародубском полку, был обычай, в праздничный день, водить простоволосую женщину, под именем Пятницы – в церковном ходе, – причем, около церкви народ отдавал ей честь – «с дары и с упованием некия пользы»; там же был другой обычай, по которому священники служили молебен с народом перед дубом, ветви которого раздавали народу на благословение. Почти во всей Русской Церкви был обычай, в деревнях, отдаленных от приходской церкви, давать молитву родильнице и новорожденному в шапку. Также повсеместен был вредный и весьма богопротивный обычай – службы церковные и молебны двоегласно и многогласно петь, так что утреня или вечерня на части разобрана, вдруг от многих поется, и два или три молебна вдруг же, от многих певчих и чтецов, совершаются. Против всех этих и подобных беспорядков даны были епископам строгие правила.

д) Полная самостоятельность предоставлена Местной Соборной власти в деле канонизирования святых: так как это дело, требующее расследования и дознания истины на месте, исключительно доступно ей, и потребность чествования прославляемых Богом святых первее всего пробуждается в той среде, в которой они открылись и являют чудодейственную силу. Вселенская власть относительно сего издала только самые общие правил, именно: шестой Вселенский Собор, признавший каноническое вселенское значение Лаодикийского и Карфагенского Соборов, тем самым утвердил для всей Православной Церкви закон, выраженный в 9 и 34 правилах Лаодикийского Собора и 14 правиле Карфагенского, которыми постановлено: «вне Православной Церкви, в обществах еретических и вообще отделившихся от Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви, не признавать ни святых, ни мощей нетленных, ни чудотворений, и всякого рода чествование святых в народе, основанное на суеверии и суетных сновидениях уничтожать». Как дополнение этого древнего положительного правила, Вселенская власть, на Соборе Московском в 1667 году, где присутствовали предстоятели всей Православной Церкви, издала другое постановление: «нетленных телес, обретающихся в нынешнем времени, не дерзать, без достоверного освидетельствования и соборного решения, почитать в святых; зане обретаются многие телеса цела и нетленна не от святости»²²⁴. Эти постановления Соборной Вселенской власти суть не что иное, как выражение, всегда действовавшего в Церкви Православной, закона относительно канонизирования и чествования святых. Из этих двух постановлений видно, во-первых, что полномочие в этом деле должно принадлежать Местным Соборам, – во-вторых, что Местная Соборная власть должна совершать это дело с крайней осторожностью.

История Церкви свидетельствует, что, во все времена, действительно пользовалась этим правом Местная Соборная власть. Во времена мучеников в Местных Церквях учреждены были особенные лица, причислявшиеся к клиру, «которых должность, как читаем в предисловии к Четьи-Минеям, была сия, дабы всякие происшествия, употребленные от язычников при осуждении, мучении и смерти христианских мучеников, прилежно и верно записывали, и вносили в особливые книги, которые потому мартирологиями или мученикословиями названы». И во всех почти местах знатнейшие Церкви имели таких скорописцев. Предстоятель Церкви Карфагенской, св. Киприан, в своем 27 послании к клиру, повелевает «дни преставления мучеников записывать, дабы таковым воспоминанием можно было праздновать память их с прочими мучениками». Существовавший в Древних Церквях обычай совершать богослужение на гробах мучеников, праздновать дни смерти мучеников, которые имели и особенное название – dies natales (т.е. дни рождения в жизнь загробную, блаженную), а также – обычай, в эти праздники, читать всенародно мартирологии, ясно свидетельствует о том, как внимательно занималась этим Местная Соборная власть. Впоследствии времени знаменитые ученостью пастыри Церкви, желая распространить славу местночтимых святых, подвижников веры, предпринимали путешествия – с целью собирать сказания о их подвигах, хранившиеся в каждой Местной Церкви. Для Восточных Церквей это сделал пользовавшийся, по своей близости к императору равноапостольному Константину, всеми нужными для сего средствами кесарийский епископ Евсевий²²⁵, который на греческом языке сначала описал жития мучеников палестинских, пострадавших при Диоклитиане и Максимине, а потом в двенадцати книгах описал страдания мучеников, епископов, исповедников, жен и дев святых, бывшие во всех провинциях римской империи. А для Западных Церквей, на латинском языке, описал жития многих мучеников блаженный Иероним Стридонский, совершивший много путешествий по востоку и западу. Труды этих великих мужей, как Восточной, так и Западной Церковью, почитаемы были за самую достоверную мученическую историю. С наступлением спокойных времен для Церкви, когда в замене мучеников «возсияли светила украшающие ее, ово учением и проповедью слова Божия, ово святостью жития и наставлением других к добродетели, ово постом и самовольным удручением тела и страстей своих, ово различными трудами и подвигами», Местные Церкви старались записывать и их деяния; так св. Афанасий описал жизнь Антония Великого, блаженный Феодорит написал особенную историю боголюбцев, т.е. всех до него подвизавшихся в пустынях сирийских, и многие другие отцы Церкви занимались описанием жизни подвижников. И чествование памяти этих великих подвижников, достославных, по своим делам при жизни и чудотворением по смерти, утверждаемо было Местной Соборной властью наряду с древними мучениками; а иногда она открыто полагала их нетленные мощи в храмах. Так, мощи св. Иоанна Златоустого, через тридцать лет после смерти, торжественно встречены были Константинопольской Церковью, и с того же времени в этой Церкви началось чествование сего святителя. Почти в то же время, в Церкви Александрийской, местная Соборная власть, удостоверившись в святости Иоанна Златоустого, начала прославлять его. Св. Кирилл Александрийский, бывший при жизни, вследствие недоразумений, в неблагоприятных отношениях к Иоанну Златоустому, после того, как в ночном видении узрел Иоанна в лике святых и испросил у него прощения – «абие собра, читаем в Четьи-Минеях²²⁶, вся египетские епископы, состави праздник велий святому Иоанну Златоустому, написав его в книги церковные между великими святыми». Антиохийский патриарх Мартирий, как только узнал о смерти Симеона Столпника, подвизавшегося близ Антиохии, с епископами отправился, при многочисленном стечении народа, на столп и, взявши честные мощи, со псалмопением перенес их в Соборную Антиохийскую церковь, а через несколько лет выстроен был в Антиохии храм во имя Симеона Столпника, куда и перенесены были его мощи. В Х веке, при императоре Константине Багрянородном, из всех различных жизнеописаний святых, как чтимых во всей Церкви Восточной, так и местно прославляемых по разным странам востока, Симеоном Метафрастом составлено было полное изложение Житий святых, расположенное по месяцам и числам, в которые совершалось празднество святых. Соборная власть признала такой сборник за лучший и достовернейший, утвердив его, как основание прославления чествуемых ей святых. В нашей Русской Церкви, подобно тому, – как в древних Восточных Церквах, Местная Соборная власть вполне пользовалась предоставленным ей правом канонизирования прославляемых Богом святых. В первый раз Соборная власть Русской Церкви причла к лику святых равноапостольную Великую княгиню Ольгу, основываясь на благочестивой ее жизни и нетлении мощей ее. Это совершено было, как свидетельствует Степенная книга, митрополитом Киевским Леонтием, со всем освященным Собором. Митрополит Иоанн с освященным Собором, при великом князе Ярославе, открыл нетленные мощи и причислил к лику святых страстотерпцев Бориса и Глеба. Нетленные мощи преподобного Феодосия, открытые торжественно, перенесены были Собором многих русских епископов в Великую Церковь Печерскую; а митрополит Никифор причислил Феодосия к лику святых, повелев то же сделать по всем епископиям русским. Митрополит Феогност, узнавши о нетлении и чудесах своего предшественника – святителя Петра, сносился с Константинопольским Патриархом и получил разрешение причислить святителя к лику святых; причем Патриарх, в своей ответной грамоте, напомнил ему, что он, как предстоятель Местной Церкви, в силу церковных правил имеет полномочие, с собором епископов и без особого разрешения, совершить это дело. Московский Собор 1547 года причислил к лику святых местно-чтимых в Новгороде и во Владимире святителя Иоанна и Великого князя Александра Невского. Кроме этих угодников Божиих, которых Соборная власть непосредственно причислила к лику святых, много было в Русской Церкви местно-чтимых святых. Соборная власть, подтверждая по временам это чествование, распространяла его на всю Русскую Церковь. Так при митрополите Киприане, собранные им в одну книгу жизнеописания святых, бывших до него, сделались достоянием всей Русской Церкви, которая единодушно стала чествовать этих святых. Точно также распространилось по всей Церкви чествование святых, живших после Киприана, через новый сборник жизнеописаний их, сделанный митрополитом Московским Макарием. Всероссийский Патриарх Адриан благословил подобный же труд святителя Димитрия Ростовского, а потом Святейший Синод рассмотрел и исправил Четьи-Минеи сего святителя, в которых находились жизнеописания всех святых Православной Церкви, распространив оные по всей Русской Церкви. Он же вторично, в царствование императрицы Елизаветы Петровны, поручил исправление этих Житий святых особенному комитету, составленному из лиц с научным богословским и филологическим образованием, и по рассмотрении их труда снова издал оный к употреблению по всей Русской Церкви. В настоящее время Святейший Синод продолжает пользоваться правом, усвоенным Местной Соборной власти – канонизировать святых: так им в 1831 году открыты были мощи святителя Митрофана Воронежского, а в 1861 году – мощи святителя Тихона Задонского. И всякие новые жизнеописания святых, в настоящее время, не иначе выпускаются в свете, как по предварительном рассмотрении и одобрении их Священным Синодом.

История прославления святых, а равно и разные постановления Соборной власти свидетельствуют, что последняя своим полномочием канонизировать святых всегда пользовалась с должной осмотрительностью. Живо сознавая, что прославление святых зависит не от людей, но от Бога, она внимательно присматривалась к знамениям и чудесам, какие являемы были угодниками Божиими при жизни и по смерти, и тщательно исследовала повествования о их деяниях. Доказательством этому служит то, что в древние времена она причисляла к лику святых, вскоре по смерти, и распространяла чествование немногих угодников Божиих, именно только таких, подвиги, чудодействия или истинно мученическая кончина которых были известны всей Местной Церкви. Так, кроме знаменитых мучеников, тотчас по кончине, признаны святыми: Николай Мирликийский чудотворец, Иоанн Златоуст, Кирилл Александрийский, Антоний Великий, Симеон Столпник, и немногие другие; прочие же, хотя по местам и чтимы бывали, но Соборная власть их чествование утверждала долго спустя по кончине их, иногда через целые сотни лет, когда особенные знамения от Бога вызывали ее к этому. Так точно было и в нашей Русской Церкви. И у нас немногие угодники Божии, в скором времени по кончине своей, были причисляемы к лику святых, даже преподобный Феодосий, бывший светилом Русской Церкви при жизни, и уже открыто сиявший нетлением мощей своих, только через 16 лет, по открытии мощей его, причислен к лику святых, а Великий князь Александр Невский, оказавший при жизни так много услуг Русской Православной Церкви, прославлен Собором всей Русской Церкви только через 167 лет по открытии его мощей; также святитель Новгородский Иоанн, отличавшийся высоким подвижничеством и чудотворениями при жизни, прославлен Собором Русской Церкви через 108 лет по открытии его мощей. Митрополит Феогност, даже когда ясно видел многие знамения и чудеса от мощей его, как испросив разрешение Цареградского Патриарха и его с Собора. Русские митрополиты, часто посещавшие епархии, имели возможность лично убеждаться в святости местно-прославляемых угодников Божиих; – и потому изданные жизнеописания Киприаном и Макарием основаны на тщательном исследовании. История прославления святых показывает, что засвидетельствование их чудотворений производилось не одной духовной властью, а вместе с гражданской. Часто упоминается об участии, при открытии мощей, князей или царей русских. Святейший Синод особенными постановлениями, изложенными в Духовном Регламенте, вменяет в обязанность епархиальным архиереям строго следить за теми, чтобы не распространяемы были недостоверные свидетельства о святости и чудесах каких-нибудь лиц. Всем известно, с какой осторожностью он приступал, в новейшее время, к открытию мощей святителей Митрофана и Тихона, хотя святость этих лиц давно уже была известна церкви.

е) Местной Соборной власти предоставлено полное право учреждать праздники. Что с древних времен это право принадлежало ей, о сем свидетельствует то обстоятельство, что все важнейшие праздники Господние, Богородичные, в честь знаменитых святых, кроме, конечно, дня воскресного, праздника Пасхи и Пятидесятницы, которые учреждены самими апостолами, первоначально учреждались в Местных Церквях, и уже впоследствии принимаемы были всей Вселенской Церковью. Еще яснее это открывается из практики Церкви в позднейшие времена. Местная Церковь, благоговея к памяти прославляемых святых, или в благодарном чувстве к Господу Богу за избавление от бедствий церковных, гражданских или, в ознаменование каких-нибудь важных церковных событий и т.п., устанавливали празднества. Так, например, в V веке в Константинопольской Церкви, установлено Торжество обретения честной главы Иоанна Предтечи; в Церкви Антиохийской, в скором времени после кончины Симеона Столпника, установлено празднество в честь сего святого; в IX веке Церковь Константинопольская установила празднование Богородице на пятой неделе Святой Четыредесятницы, в субботу, в память троекратного избавления от врагов заступлением Богоматери; в том же веке установлена была Неделя православия, в Константинопольской Церкви, в память победы Церкви над иконоборством; в память возвращения Животворящего Креста Господня из плена персидского – установлено празднество в Восточной Церкви 14 сентября; Церковь Константинопольская, получив ясное удостоверение от святого мужа – Андрея юродивого о небесном покровительстве Богоматери, установила праздник Покрова Пресвятой Богородицы в Х веке. Таких примеров история представляет множество. В нашей Русской Церкви Высшая Соборная власть всегда пользовалась этим полномочием. Так установлены были празднества: в честь страстотерпцев Бориса и Глеба – в память открытия и перенесения их мощей, ознаменованных чудотворениями; в честь преподобного Феодосия Печерского. В 1037 году, после освящения в Киеве церкви во имя Георгия Победоносца, Собор русских святителей установил празднование в честь сего святого 26 ноября. В 1092 году, при митрополите Ефреме, установлено празднование перенесения мощей святителя Николая из Мир Ликийских в Бар-граде. В 1364 году святитель Алексий, с благословения Константинопольского патриарха Филофея, установил празднество, в честь Литовских мучеников, 14 апреля. Митрополит Феогност, также с благословения Патриарха Константинопольского, установил праздник, в честь святителя Петра, 21-декабря. При Великом князе Димитрие Донском, Собором русских пастырей установлена суббота, в память, на брани за веру и отечество убиенных, воинов. Собором пастырей в 1395 году положено праздновать 26 августа Сретение образа Богоматери в Москве, ознаменованное избавлением Отечества от нашествия Тамерлана. И вообще, как только Местная Соборная власть причисляла к лику святых вновь прославляемых угодников Божиих, или, когда видела особенные знамения Божия покровительства в явлении чудотворных икон, или ясно видела содействие промысла Божия в избавлении Церкви и Отечества от врагов, немедленно устанавливала празднество.

ж) Во все времена Церкви, Местная Соборная власть имела полномочие вводить и новые службы, как выражение благоговейных чувствований верных в отношении к Богу и святым Его, по местным нуждам и обстоятельствам Церкви. Так в Церкви Константинопольской учреждены были молебствия при св. Иоанне Златоусте и ученике его Прокле, во время общественных бедствий; эта же Церковь в разные времена ввела в употребление составленные в честь святых службы Анатолием, Германом – Патриархами Константинопольскими, также службы, составленные Феодором Студитом, Феофаном Начертанным, Иосифом Песнописцем и другими. В Церкви Римской папа Григорий Двоеслов, по случаю долговременной язвы, ввел молебствование, известное под именем седмиобразного моления. С V века Церковь Римская ежегодно, пред праздником Вознесения Господня, совершает трехдневное моление в память избавления страны от грозного завоевателя Аттилы. В нашей Русской Церкви, при установлении праздников, или в честь святых, или в память важных церковных событий, немедленно составлялись и службы. Так, Русская Соборная власть ввела в употребление составленные русским песнописцем Григорием службы – преподобному Феодосию, равноапостольному князю Владимиру, страстотерпцам Борису и Глебу, а также каноны, составленные св. Кириллом Туровским. Вслед за прославлением митрополита Петра явилась и служба сему святителю. Точно также по временам составляемы и утверждаемы были Соборной властью различные службы на различные праздники Русской Церкви. И в настоящее время составление новых служб или молебствий и акафистов, разрешение крестных ходов исключительно принадлежит Святейшему Синоду.

Толковое Евангелие. Книга первая. Евангелие

от Матфея на славянском и русском наречии.

С предисловиями и подробными объяснительными

примечаниями Архимандрита Михаила. Москва 1870.

Редко нам приходится давать своим читателям обозрения выходящих вновь книг, относящихся к области богословской литературы. Это не случайность какая-нибудь, а результат настоящего состояния нашей литературы духовной и богословской, по преимуществу. Богословских книг у нас выходит чуть ли не меньше всяких других книг. Вся литературная богословская производительность сосредоточивается исключительно в духовных наших журналах. Не редко случается, что книга наперед по частям перепечатается в журнале и потом уже является в свете самостоятельным образом. Много можно бы указать книг с таким происхождением. И нечего удивляться этому. Плохо расходятся в обществе серьезные книги всякого рода, и в том числе и богословские; а поэтому редкий из авторов рискует издавать свой труд отдельной книгой, не будучи уверен, что окупится труд его и вознаградятся или хоть покроются издержки по изданию. Такая неуверенность тем основательнее, что у нас и самым счастливым образом разошедшиеся книги, выдерживающие два-три издания, расходятся в количестве не более пяти-шести тысяч экземпляров. Нет значит еще у нас благоприятных вполне условий к процветанию серьезной литературы вообще и духовно-богословской в особенности; мало поэтому и предметов для богословской библиографии.

Приветствуя благосердечно появление в свете всякой русской богословской книги, мы тем с большей сердечной радостью встречаем такую книгу, как издание архимандрита Михаила. Давно чувствуемая, сознаваемая и заявленная потребность в сподручном и основательном пособии к изъяснению и разумению слова Божия начинает теперь удовлетворяться. Еще в 1842 году, как стало известно теперь, покойные два митрополита, Киевский и Московский, заявляли Св. Синоду о необходимости издать славянский перевод Библии, снабдивши примечаниями, толкованиями, поправками и краткими оглавлениями перед той или другой главой, песнью и проч. Но это заявление двух знаменитейших иерархов нашей Церкви последнего времени, по некоторым причинам, о которых говорить здесь было бы излишне, не сопровождалось богоприятными последствиями. Немного позже, митрополит Московский Филарет, предрешая вопрос, каким образом доставить светским людям, сельским священникам и дьяконам возможность разуметь Библию должным образом, за неимением у нас свято-отеческих толкований ее, писал между прочим: «для усмотрения, как трудно уклониться от сего вопроса и как может быть открыть путь к его разрешению, можно указать на новый немецкий перевод Библии с объяснительными примечаниями (он разумел Библию Allioli, рекомендуемую теперь учебным комитетом при Св. Синоде для пособия при изъяснении Св. Писания в семинариях), одобренный папским престолом и многими архиепископами и епископами Римской Церкви. Несмотря на особенное догматическое направление сей Церкви, по которому она удерживает Св. Писание в руках духовенства и неохотно допускает до рук народа, ее иерархия признала однако же нужным одобрить сие краткое и удобное для народа пособие к разумению Св. Писания. Церковь Апостольская 85-м правилом святых апостолов предлагает Святые книга Ветхого и Нового Завета для всех принадлежащих к клиру и мирян, и со святым Златоустом (на Послание к колосянам 3:16) говорит: «послушайте, молю, вси житейстии людие, и стяжите книги цельбы душевныя, аще ничтоже ино хощете, поне Новый Завет стяжите». Если же мирянам, продолжает мудрый Иерарх, то кольми паче служителям Церкви, обязанным руководствовать мирян, как нужно изучать Священное Писание, так нужно иметь и удобнейшия пособия к разумению онаго»²²⁷. Одна половина желаний покойного святителя Московского, выраженных в этом его заявлении, уже при жизни его начала исполняться: переводы Св. Писания на русский язык теперь уже близятся к концу; другая же половина желаний его, именно – чтобы дать светскому обществу и духовенству хотя краткое, но простое и удобопонятное толкование Св. Писания, начинает исполняться в собственном смысле только теперь трудом и изданием архимандрита Михаила. Предпринять труд сколько громадный, столько и неоцененный по той великой пользе, какую он несомненно принесет русскому обществу и народу православному, а равно и в особенности руководителям его – духовным пастырям и учителям. На первый раз избраны архимандритом Михаилом самые важнейшие книги Нового Завета, святое Евангелие, первый выпуск коего, Евангелие от Матфея, и предлагается уже любителям слова Божия. Причины такого выбора указываются самим издателем в том, что Евангелия «составляют первый источник и первую основу всякого правильного христианского образования и доброй общественной и частной жизни, почему знание и правильное понимание этих Священных книг есть первая необходимость для правильного развития умственной и нравственной жизни каждого православного христианина, желающего знать и понимать их, и вместе первое средство для успокоения мятущейся разными религиозными вопросами совести, у кого они возникли под теми или другими влияниями, так как неверие и неправоверие на этих именно основоположительных книгах сосредоточивает все нападения своей ложной мудрости, вооружающейся против премудрости Божией». Такое широкое указание значения Евангелия дает уже основание предполагать, какое глубокое и широкое имеется издателем в виду толкование. И действительно, издатель намерен представить в своем труде не только положительное объяснение евангельского текста, по возможности многостороннее и общедоступное для понимания, но и критическое обозрение разных мнений и взглядов, разных направлений неверующей или иноверующей критики. Отпечатанный первый выпуск представляет только одну половину дела, именно положительное, общедоступное для разумения, объяснение евангельского текста; а впоследствии мы будем иметь историко-критическое исследование Евангелий и евангельской истории. Конечно, лучше было бы соединить то и другое вместе, если бы издателем имелись ввиду только читатели, обладающие уже известной долей образования; но так как «Толкование Евангелия» предназначено для разного рода читателей, между которыми значительное число будет и людей, не обладающих предварительным образованием, то разделение труда на два отделения является благоразумнейшим: кому нужно одно только положительное объяснение текста, тот прочитает только первое отделение; а кого будет интересовать разбор мнений иноверия или неверия, тот обратится ко второму отделению. – В первом выпуске, после предисловия, мы находим первее всего, библиологические сведения о Евангелиях вообще и о Евангелии от Матфея в частности, представляющие собой результаты науки Введения в Святое Писание. Здесь дается понятие о Евангелии, Четвероевангелии, сообщаются сведения о писателе Евангелия от Матфея, указывается первоначальное назначение сего Евангелия, первоначальный язык его, время и место написания и излагается вкратце содержание этого Евангелия по главам. Затем следует само Евангелие, напечатанное в двух столбцах, в одном славянским шрифтом на славянском, а в другом на русском наречии. Подле текста присовокуплено указание параллельных мест, которые или по мысли, или по выражениям сходны с тем или другим текстом Евангелия. Само Толкование напечатано в виде объяснительных подстрочных примечаний к тексту или тому или другому слову русского текста. Толкование это составлено в таком виде, что может быть удобовразумительным по возможности для всех, и иметь значение как первоначального руководства к уразумению Евангелий для малообразованных, так и пособия к изучению их для получивших образование, в особенности духовных пастырей и учителей народных. Это все и составляло главным образом задачу толковника, которую он и исполнил прекрасно, указывая буквальный смысл текста и совокупность понятий в целом ряде текстов, обращаясь для полноты, ясности и наглядности толкования к истории, географии, преданиям иудейским, современным земной жизни Иисуса Христа, обычаям, выясняя на основании текстов догматическое и нравственное учение христианства. Вследствие такого способа толкования, объяснительные примечания читаются легко, с интересом и с пользой. Много силы и значения придают этим примечаниям буквально приводимые почти под каждым текстом изречения Святых отцов и Учителей Церкви, особенно св. Златоуста, бл. Феофилакта и Евфимия Зигабена; много способствуют оживлению этих примечаний археологические и исторические заметки, перемежающиеся с умными психологическими и богословско-философскими размышлениями самого толковника. Образцы таких толкований некоторым из читателей приходилось, по всей вероятности, читать в «Душеполезном Чтении» за прошедший год, где помещены были в нескольких книжках нагорная беседа Господа и речь о последней судьбе Иерусалима и кончине мира. Поэтому мы и удерживаемся представлять читателям и малейшие выдержки из «Толкового Евангелия», в предположении, что в скором времени эта книга будет настольной книгой каждого из читателей, как пастырей, так и пасомых и войдет в число фундаментальных книг каждой церковной библиотеки. Употребление этой книги, особенно когда издание ее подвинется вперед следующими двумя – тремя выпусками, будет самое широкое и разнообразное: по ней будет совершаться благочестивое последовательное чтение Евангелия; к ней будут обращаться пастыри за объяснением дневных, воскресных и праздничных Евангелий для церковного собеседования; полезнейшим пособием она будет для объяснения слова Божия в школах; единственным она будет руководством для воспитанников в духовном заведении, при изучении ими Св.Писания; всякий образованный человек, желающий толково знать основание своей веры, обратится к этой же книге за разрешением тех вопросов, которые могут представиться ему или быть вызваны жизнью и текущими явлениями ее; в ней он найдет себе врачевание душевное, успокоение ума, утешение верующей души, утверждение в вере души, колеблемой сомнением и, может быть, возвращение к вере души уже неверующей. Возбуждение религиозного сознания в обществе, разумеем лучшую часть его, начавшее обнаруживаться в последнее время, найдет себе прекрасную пищу в «Толковом Евангелии». Возобновленное «Библейское Общество», распространяя в массе русского народа Новый Завет, может теперь рассчитывать, что усердный читатель Евангелия не будет вынуждаем делать своевольных толкований прочитанного, за неимением сколько-нибудь доступного для него комментария… Желательно только, чтобы действительно «Толковое Евангелие», как необходимая для весьма многих, и вообще для большинства, небогатых людей книга была доступной: заплатить за один выпуск три рубля в состоянии, далеко не многие, не смотря на все желание и необходимость иметь у себя эту книгу. Не от издателя, кончено, зависело назначить такую цену за первый выпуск «Толкового Евангелия»: пустить дешевле значило бы на первых порах не окупить издания, сделанного весьма удовлетворительно в типографском отношении. Следует надеяться, что если не последующие выпуски, то второе издание этой книги, которое, по всей вероятности, потребуется, по цене будет доступнее. Само собой разумеется, что иллюстрированное издание этой же книги, заключающее в себе 42 листа (в формате текста – в большую четвертку) картин и рисунков из Евангельской истории, святых с картин и рисунков лучших художников и стоящее (первый выпуск) 6 р., доступно еще для малейшего числа любителей, читателей слова Божия.

О праздниках и постах Православной Цер-

кви. Для народных школ и низших классов

гимназий. Составил протоиерей Николай

Думитрашко. Полтава. 1870.

Эта книга представляет собой чуть ли не первый случай применения новых дарованных недавно духовенству прав печатать с разрешения местной цензуры, под наблюдением епархиального преосвященного, все свои сочинения духовно-нравственного содержания. В свое время по поводу дарования этого права духовенству, в нашем журнале было замечено, как стеснительные ограничения печатного слова суживали средства духовенства для распространения в народе здравых религиозных понятий. Теперь эти средства значительно расширены, и вот один из пастырей, посредством своей книги, старается в юнейшей части народа распространять здравые, истинно христианские понятия о праздниках и постах. Нельзя сказать, чтобы такая заботливость была излишней в настоящее время, в виду современных мнений, нередко заявляемых и в печати о праздниках и постах. Еще недавно писали, что следовало бы сократить число праздничных дней, в которые ученики бывают свободны от занятий; пишут, а еще больше говорят, что и постов у нас чересчур уже много… Не благовременно ли поэтому появление книги, имеющей полную возможность, и по своей дешевизне (15 к. с пересылкой) и по общедоступности изложения, распространиться в массе народа? В этой книге, первее всего дается понятие о праздниках, выясняется происхождение их вообще, указывается разделение их по важности, различие по месту, разделение по времени празднования, различие по характеру празднования и установляется образ празднования дней, посвященных Богу. Затем следует объяснение 22 праздников, 17-ти неподвижных и 5-ти подвижных. В отделе о постах Православной Церкви, сначала, излагается понятие о христианском посте, указывается происхождение постов, различие пощения ветхозаветного от новозаветного. Образ пощения христианского, объясняется, что такое пост духовный, представляется разделение постов по важности, по месту, по продолжительности пощения, и затем, после исчисления постов, само объяснение постов и постных дней, и наконец, не забыто указание пользы постов, и притом не только в духовном, но и в физическом отношении. Небольшая по объему, но многосодержательная, эта книга имеет основание рассчитывать на широкое распространение в массе грамотного сословия, по крайней мере не меньшее, чем – «Перевод повседневных молитв» того же протоиерея Н. Думитрашкова, разошедшийся в два года в количестве, приближающемся к 15 тысячам экземпляров. Очевидно велик запрос на подобные общедоступные книги; естественно, поэтому, ожидать, что в близком будущем такие книги будут не редкостью, чего нельзя не пожелать для общего блага.

Х. О.

Еще свежо в памяти то время, братия, когда вы находились в полной крепостной зависимости. Тогда вы были, так сказать, сами не свои. Каждая дума ваша, каждое дело, касавшиеся или домашнего, или общественного благосостояния, выполнялись вами тогда не по своей воле, а по чужой. Но, благодарение Господу Богу и Его Помазаннику, мудрому Преобразователю отечества нашего, Государю нашему, вот уже девять лет прошло, как крепостное право рушилось, и вы призваны к новой жизни. Наравне с другими сословиями вам предоставлены права людей свободных, которые более или менее выяснились теперь в вашем сознании. Вы призываетесь правительством, через своих выборных, к обсуждению вопросов и выгод, касающихся целого общества. Вам даны права решать мирскими сходами дела, касающиеся своих селений и каждого из вас, в частности. Яснее сказать, вы призваны быть судиьми и распорядителями над самими собой и над своими меньшими братьями, соседями. Значит, правда – беспристрастие, добросовестность в судах и решениях по сельскому быту зависит от вас же самих.

Мудрый Государь наш, надеясь на ваш здравый смысл и добрую совесть, даровал вам право разбирательства ваших собственных дел через мирские сходы. Каждый из вас посему должен дорожить Монаршим доверием и благоволением к себе, и отнюдь не обижать ближнего своим неправым приговорам. Вам самим дано право избирать из среды своей молодых людей на верную службу Государю и отечеству. Вам приходится судить проступки людей вредных для селения, делать взыскания с виноватых в чем-либо, рассуждать о наделе земли, о поземельных сборах и налогах и о многом другом, касающемся сельского быта. Рассуждайте же обо всем, как Господь Бог велит – по закону, здраво и по чистой совести. Господь Бог заповедал нам иметь братскую любовь между собою: сия есть заповедь Моя, да любите друг друга (Ин.15:12), говорил Он ученикам Своим. Любить ближних своих мы должны так, как любим сами себя: возлюбиши искренняго твоего, яко сам себе, говорит Господь (Мф.22:39). Где же ближе всего и выразить вам любовь свою к ближним, как не в мирских сходах, при решении их участи? Произносите суд над каждым так, как бы произносили его над самими собой. Вы не желаете себе зла – не желайте его и другим. Как хотите, чтобы поступали с вами другие, так и вы поступайте с ними (Лк.6:31) говорит Спаситель.

О всем рассуждайте по Богу и по закону в мирских делах. Закон гражданский, которым вы руководитесь, основан на законе Божественном, а закон Божественный исходит от Самого Бога, Источника правды и святости, Который велит строгость и правду соразмерять с милостью так, чтобы, по слову псалмопевца, милость и истина сретались в ваших суждениях, правда и мир лобызались (Пс.84:11). Итак, не судите слишком жестоко, чтобы не обидеть человека, но не судите и слишком слабо, чтобы через это не дать большой поблажки греху.

Вы народ темный, малоразвитый и, естественно, можете ошибаться в своих рассуждениях. Чтобы избавиться от подобных ошибок, для этого каждый домохозяин предварительно должен обдумать предмет, о котором будет речь в сходе, поговорить о нем прежде с соседом, с другим и идти на сход с запасом достаточных сведений о деле. Пред начатием общественного разговора призывайте на помощь уму своему Господа Бога. Он Один смысла Податель, немудрых Наказатель, может просветить наш ум и очи сердечные и наставить нас на всякую истину. А когда рассуждаете о более важных делах, то обратитесь сначала лицом ко храму Божию, и помолитесь на оный молитвою Святому Духу: Царю Небесный, Утешителю, Душе истины..., чтобы Дух Святый послал мир и единодушие вашему разговору, и пребывал с вами в вашей беседе. Когда будете так поступать, то, поверьте, на сходах ваших не будет места ни спору, ни гневу, не будет ни шума, ни брани, которые, к сожалению, до сих пор так часто повторяются у вас. Все будет решаться вами мирно, по доброму согласию, сойдетесь и разойдетесь вы добрыми друзьями и как бы родными братьями; никто не останется от вас обижен, и совесть ваша будет чиста, спокойна и светла, как зеркало.

Между чистой пшеницей водятся и плевелы. Так бывает и в вашем кругу. Среди тихих, рассудительных домохозяев являются иногда люди немирные, шумливые, которые, со своим приходом на сход, стараются все повернуть по-своему, не хотят войти ни в какие дельные рассуждения, не уважают голоса седых, опытных старцев, на всех и на все негодуют, и позволяют себе говорить срамные слова. Цель их шума, по большей части, постыдная – или соблюдение своих личных только выгод в ущерб целому обществу, или же просто попойка на счет виновного. Такие-то люди, к удивлению, нередко увлекают на свою сторону целое общество. Так ли, братия, надобно совершать добросовестный суд?! Так ли надобно вразумлять виновных?! Разве для этого милосердый Государь Император освободил вас от крепостной зависимости, и даровал вам новые высшие права? Где же тут правда, ожидаемая от вас, где чистота совести, заповеданная Господом Богом? Горе неправым судьям и разбирателям! За подобный суд придется им дать тяжкий ответ пред Господом Богом на страшном суде.

Да не посетует на меня кто-либо из вас, братия, за высказанную перед вами горькую истину. Не срамляя вас сия говорю; но яко чада моя возлюбленная наказую (1Кор.4:14). Я отнюдь не имею намерения укорить вас этими словами; и если решаюсь указывать недостатки в судах ваших, то единственно ради вашего исправления. Кто же поддержит, кто исправит вас отеческой любовью, кроме данного вам Господом пастыря?

В сельских совещаниях и рассуждениях ваших прежде всего принадлежит голос людям выборным от вас же самих – старостам, добросовестным и другим, если таковые есть на лицо, затем – пожилым людям, отличающимся опытностью, здравым разумом. На долю младших достается более слушать и, разве, когда уразумеют дело, говорить, но говорить тихо, спокойно, прислушиваясь к мнению старших Всех же вообще должна руководить одна общая мысль – правда, заповеданная нам от Господа нашего Иисуса Христа во святом Его Евангелии и запечатленная на кресте честною Его кровью. Аминь.

Священник Петр Георгиевский

Села Ракома,

Новгор. уезда

На быте духовенства, равно как и всякого частного сословия, члены которого входят в состав постоянных жителей известной местности, в значительной степени отражается общий характер быта местных жителей, выработавшийся под влиянием исторических обстоятельств и физических условий этой местности. В этом лежит основание тех особенностей, которыми отличается быт сельского духовенства в юго-западном крае от быта его в средних русских губерниях. Впрочем, эти особенности не представляют каких-либо существенных, отличительных черт, какими, например, отличается быт римско-католического духовенства от православного. Общий характер служения православного духовенства кладет неизгладимые общие черты на существенные и, так сказать, внутренние стороны его быта во всех местностях. Бытовые особенности духовенства внутренней России и юго-западного края выражаются, собственно, во внешней стороне жизни, например, в устройстве жилищ, во внешней обстановке их жизни, в известной манере держать себя в обществе, в большем или меньшем усвоении духовными семействами светской ловкости и светских приличий и т. д. Но так как жизнь представляет одно неразрывное органическое целое, все отдельные части которого находятся в беспрерывном взаимодействии между собой, то подобные внешние отличия быта духовенства той и другой местности, до некоторой степени, влияют и на отношения его к прихожанам и сослуживцам.

1) В Великороссии, как и во всех славянских землях, пощаженных историей от феодального устройства, быт всех сословий, как высших, так и низших, в древние времена был в существенных чертах совершенно одинаков. Дом боярина был обширен, просторен и богато убран, но как по внешней форме постройки, так по внутреннему расположению и устройству он представлял ту же русскую избу, в какой жил и крестьянин. Одежда боярина была роскошна и великолепна, но по своему покрою она представляла тот же кафтан и зипун, в каком ходил и крестьянин. Подобные сходства мы найдем во всех подробностях быта древних русских людей, перечислять которые было бы излишне. Даже обращение боярина, его речь, манера держать себя, хотя, конечно, отличались некоторой сановитостью и важностью, но в существенных чертах были одинаковы с обращением и манерами крестьянина. Одинаковый характер удовольствий и развлечений, сходное распределение и препровождение времени, словом, во всем различие только количественное, только по степени, а не по сущности, так что от быта беднейшего крестьянина до быта богатейшего боярина идет строго последовательная градация и соприкасающиеся между собой члены этой градации, т. е., например, зажиточный крестьянин и небогатый дворянин мало чем отличались по своему быту.

При таком существенном сходстве быта высших сословий с бытом крестьянским сельское духовенство по самому положению своему в среде народа, ближе всех других сословий стояло к простому народу, из среды которого оно и выходило в первые времена в средней России²²⁸. Избирались ли сельские священнослужители епархиальными архиереями или непосредственно самими приходскими общинами, во всяком случае выбор падал, если не всегда, то большей частью, на членов самой сельской общины, по своим качествам представлявшихся наиболее пригодными для духовного служения. Быт этих выборных людей, воспитавшихся и значительную часть своей жизни проведших в среде простого народа, по вступлении их уже в зрелых летах жизни на поприще духовного служения, почти нисколько не изменялся. Они со своими семействами продолжали жить в тех же избах, в которых и прежде жили; семейства их и сами они в часы свободные от духовных обязанностей, по-прежнему занимались земледелием, скотоводством и разными промыслами, которыми занимались и прежде; дети их, если в свою очередь не удостаивались выбора в священно- и церковно-служительские должности и не успевали каким-нибудь другим путем занять иное общественное положение, оставались членами той же крестьянской общины, к которой прежде принадлежали и отцы их. Словом, духовное лицо, за исключением некоторых особенностей, свойственных духовному сану, оставалось по своему быту таким же, каким оно было до поступления своего в духовную должность. Так было в древней Руси!

С постепенным усвоением внешних форм западноевропейской цивилизации, быт высших сословий, привилегии которых по западноевропейским образцам значительно и притом до мелочных подробностей расширились, мало-по-малу начал отдаляться от быта крестьянского и, в настоящее время, представляет с последним резкое различие. Этому в значительной степени содействовало постепенное усиление крепостного состояния, образовавши между дворянами и крестьянами непроходимую пропасть. Сходство с бытом крестьянским сохранилось и до некоторой степени сохраняется и доселе только в торговых сословиях: купеческом и мещанском. Духовенство, принадлежащее по своему общественному положению к сословиям привилегированным, естественно, к ним же должно было примкнуть и по своему быту, насколько позволяют это его материальные средства. Притом, так как с постепенным умножением и улучшением духовных шкод, образование сделалось непременным условием для поступления на духовные должности, и так как духовные школы наполнялись и доселе наполняются, если не вполне, то почти исключительно детьми духовных же лиц, то выборное начало, при замещении духовных должностей, естественно должно было потерять свое значение и взамен его неизбежно должна была образоваться некоторого рода наследственная преемственность духовного звания. Эти новые жизненные условия духовенства до некоторой степени разрушили и бытовую его связь с крестьянскими общинами. Умственно развитый и образованный, молодой кандидат священства, по своему мировоззрению далеко отстоит от крестьянства. А так как быт людей сообразуется преимущественно с их мировоззрением, то этот молодой человек, поступивши на должность сельского священника, естественно стремится устроить свою жизнь совершенно не так, как требует того строй крестьянской жизни. Так в большинстве случаев бывает в настоящее время.

Но историческое развитие народа совершается не скачками, а в строгой постепенности, не вдруг, а с течением времени. Исторические предания долго сохраняют свое влияние на жизнь людей. Потому и бытовое отдаление сельского духовенства от крестьянства совершалось весьма медленно. Такая медленность и постепенность отдаления духовенства от простого народа не допускала образоваться между бытом духовным и крестьянским той резкой разницы, какая, например, образовалась между последним и бытом дворян и чиновников. Быт крестьянский, во всяком случае, есть корень и первообраз быта духовного и последний представляет не что-либо совершенно отдельное от первого, но только дальнейшее его развитие.

Эта исторически унаследованная близость к быту крестьянскому и, вообще, простонародному составляет отличительную черту быта сельского духовенства в срединных русских губерниях. Мы хорошо знали этот быт лет за десять до настоящего времени, и вот каким он остался в нашем представлении. Дом сельского священника среднего достатка, все равно построен ли он прихожанами или самим священником на собственные средства, построен из крепких толстых бревен, между которыми положен мох изнутри, а иногда и снаружи, обит тесом и покрыт также тесом, или соломой. Вообще, постройка дома и усадьбы условливается физической особенностью местности: обилием лесов и необходимостью защищаться от суровой зимы и проч. Дом разделен сенями, вход в которые всегда со двора, на две половины: жилую и чистую. Первая, большей частью спереди, т. е. окнами на улицу. В ней по стенам деревянные лавки – большие, не сдвигаемые с места, и скамьи меньшего размера, передвигаемые; в переднем углу большой деревянный стол, а вверху иконы; налево от входной двери большая кухонная печь, деревянный всход на которую близко к двери. От печки до лицевой стены идет перегородка, отгораживающая то место, где стряпают, или собственно кухню; под потолком, ближе к двери, часто подвешены, или подперты столбами полати. В этой половине помещается, обыкновенно, все семейство священника, если оно не очень многочисленно и, если в нем нет взрослых детей и, особенно, дочерей-невест, которые нередко помещаются отдельно, в чистой половине или в какой-нибудь пристройке. Здесь же священник принимает и всех своих посетителей, кроме особенно дорогих и притом званных или ожидаемых гостей, для которых прибирается чистая половина. Последняя²²⁹ зимой отапливается редко, большей частью только в те дни, когда ожидается собрание гостей, например, в большие церковные и храмовые праздники, семейные торжества. В обыкновенное время эта комната представляет род кладовой, т. е. в ней хранится праздничная одежда и небольшие количества съестных припасов. Мебель в ней состоит иногда из соломенных плетеных стульев, иногда из таких же лавок, как и в жилой половине: печка голландская (груба), обложенная изразцами, с лежанкой, иногда же простая (варистая); в последнем случае чистая комната иногда перегорожена, как и жилая. Довольно обширный двор обнесен высоким и плотным, бревенчатым или дощатым засором; в дворе устроены службы, конюшни и другие помещения для скота, которые покрыты соломой, тесом или дранью, смотря по местным удобствам и обычаям. Надворные строения также построены из прочных бревен. Читатель, знакомый с бытом великорусских крестьян, найдет в описанном нами жилище сельского священника средней Россия поразительное сходство с избами и усадьбами крестьян и с общерусским древним жилищем. Конечно жилище священника, как человека образованного, имеющего потребность в некотором комфорте, по своей чистоте и опрятности сближается с домами только богатых крестьян и особенно торговых, бывавших в разных местах и видавших, как живут люди других сословий. Домы низших членов, причта, а равно и бедных священников сближаются с домами небогатых крестьян. Бывают, разумеется, как у крестьян, очень богатых, так и у священников, наиболее зажиточных, и двухэтажные дома, но устройство таких домов уже отступает от простого сельского быта и приближается к городскому.

Простоте жилища соответствует простота образа жизни, нравов и обычаев сельского духовенства в срединных русских губерниях. Почва в этих местностях, говоря вообще, мало плодородна. Поэтому жители занимаются большей частью разными промыслами, заводской и фабричной промышленностью, судоходством и торговлей; земледелие составляет здесь лишь второстепенное занятие. Только в местах глухих, отдаленных от судоходных рек и торговых центров, малолесистых и отличающихся особенным плодородием почвы, земледелие составляет главное занятие жителей. Сообразно с местными особенностями и духовенство не всегда занимается земледелием. Земли свои оно большей частью отдает в аренду, иногда за деньги, но чаще за половину или треть получаемых с земли продуктов. Низшие члены причта, впрочем, большей частью сами обрабатывают землю. Но там, где духовенство само занимается земледелием, оно в буквальном смысле обрабатывает землю, т. е. обрабатывает ее не помощью вольнонаемного труда²³⁰ или обязательной работы прихожан, чего не было в среднерусских губерниях, а собственными руками. Не говоря о низших членах причта, в срединных русских губерниях нередко и священника можно встретить на пашне за сохой или бороной, а жену и дочерей его во время жатвы с серпом в руках. Разумеется, одиночным трудом нельзя обработать такого количества земли, какое достается на долю священника, и неизбежно приходится прибегать к пособию прихожан в виде так называемой помочи (толока). Но и при усиленных трудах земля дает духовенству малые доходы, как по своим не особенно хорошим качествам, так и по малому её количеству²³¹. Потому сельское духовенство средней России, получающее при том и жалованье небольшое, или совсем не получающее живет, говоря вообще, скудно. Разумеется, есть немногие счастливые исключения, но они обусловливаются не столько доходами от прихода, сколько промысловыми занятиями, доступными духовенству: садоводство, пчеловодство и т. п.

Не занимаясь земледелием, духовенство не имеет ни возможности, ни нужды держать много скота. Кроме домашних птиц, в хозяйстве священника есть одна корова, много две и редко три, иногда несколько овец; а у низших членов причта и того меньше. Некоторые священники держат одну лошадь и только весьма немногие две и три. В случае же необходимой поездки, например, в город куда-нибудь по соседству, духовное лицо нанимает крестьянскую подводу или совершает путешествие пешком, иногда и на далекие расстояния. Получая скудные доходы, сельское духовенство в средней России не часто имеет прислугу. Не говоря о низших членах причта, даже семейства священников нередко обходятся без прислуги. Сам священник ходит за домашними животными, исправляет разные домашние работы, которые привычны и по силам мужчине, например, рубит дрова, носит воду и т. п.; а жена его готовит кушанье, ходит за домашней птицей и вообще делает все то, что привычно и по силам женщине. Словом, духовные семейства живут в совершенной простоте патриархальных сельских нравов и в буквальном смысле в поте лица своего вкушают хлеб свой. И это не считается ни самими духовными, ни прихожанами их чем-либо неприличным, унизительным для лица, поставленного в привилегированное общественное положение. Напротив, прихожанин, встретив, например, священника, идущего по улице с ведрами воды, совершенно спокойно и благодушно снимает шапку и подходит к нему под благословение. Даже прихожане гораздо более любят и уважают то духовное лицо, которое живет в обычной для всех прихожан простоте нравов, чем то, которое держит себя до некоторой степени барином. Разумеется, те священники, у которых, по многолюдности прихода, большая часть времени занята отправлением разных треб по приходу, а равно священники, по своим наклонностям наиболее преданные учено-богословским занятиям, по необходимости большую часть хозяйственных работ возлагают на прислугу. Наконец, есть священники богатые, у которых бывает много прислуги. Впрочем, и небогатые священники не остаются совершенно без прислуги; если у них и нет постоянного работника, то некоторые прихожане и прихожанки ходят к ним па поденную работу не столько за плату, сколько из усердия. Мы хотели только указать общую черту нравов в срединной России, по которой никто не считает хозяйственные работы неприличными и несвойственными духовному сану. И чем ближе к простому народу живет священник, чем усерднее занимается он с своими домочадцами хозяйственными работами, тем с большим сочувствием относится к нему народ, и тем больше встречает он со стороны прихожан пособие себе и содействие в хозяйственных работах. Усердие прихожан много облегчает трудовую жизнь и для низших членов причта. Вообще, набожный русский крестьянин с охотой жертвует свой рабочий день в пользу своего духовного отца и нередко даже обижается, если ему предлагают плату за труд.

Особенно недружелюбно смотрит общество сельских прихожан, отчасти даже и городских, на такую матушку, которая держит себя вдали от простых прихожан, относится к ним несколько свысока и не умеет или считает для себя неприличным заниматься хозяйственными трудами. Даже и само духовенство не одобряет подобного поведения женской половины духовных семейств. В глазах молодого кандидата на священство навык и любовь к хозяйственным трудам, наравне со скромностью поведения, представляется одним из главных достоинств желаемой им невесты. Такой взгляд на женщину отчасти, конечно, зависит от малообеспеченного, говоря вообще, состояния сельского духовенства. В трудовой жизни сельского священника жена должна быть деятельной его помощницей, и никакое её образование, никакая светская ловкость не вознаградит отсутствия в ней любви к труду, дорогой в жене для всякого мужа, трудом приобретающего себе средства жизни. Но взгляд этот в значительной степени связан н с унаследованной исторически близостью быта духовного к народному внутренней России. В простом народе, как известно, труд женщины нисколько не меньше и не ниже труда мужского, и это не только по нужде, но и по убеждению, по укоренившемуся искони в крестьянстве взгляду на общественную жизнь. С этим взглядом на женщину вполне сообразуется и воспитание её в духовных семействах. Обучение грамоте, особенно письму, играет в нем ничтожную роль, но приучение к хозяйственному труду занимает первое место. С малых лет девочка начинает помогать своей матери в хозяйстве, и даже в настоящее время нередко можно встретить в духовных семействах девиц, от природы умных и относительно развитых²³², но иногда неграмотных или полуграмотных, зато мастериц на всякие рукоделья и хозяйственные работы, у которых, как говорится, «в руках все огнем горит». Такие девицы даже скорее и за лучших женихов выходят замуж, чем ученые и со светским образованием. О музыке, французском языке и т. п. принадлежностях светского образования и помину нет при воспитании духовных девиц. И теперь еще едва ли можно встретить в доме какого-либо сельского священника фортепиано, и на веселых собраниях в праздники и т. п. не бывает танцев, принятых в светском обществе. Девицы чинно и скромно сидят в стороне от мужчин, даже в отдельной комнате, если она есть, и занимаются старорусскими девичьими играми. Вообще, духовная девица в средней России своим поведением напоминает не современную светскую барышню, а скромную, застенчивую и трудолюбивую девицу древней Руси, только не заключенную в тереме, а свободно живущую среди общества. Разумеется, и в этом отношении, как и во всех других, есть исключение. Мы указываем только общие бытовые черты духовенства во внутренней России.

Воспитание сыновей, конечно, значительно отличается от воспитания дочерей уже по тому одному, что сыновья большую часть своей юности и детства проводят в школах. С этим обстоятельством согласуется и домашнее воспитание их. С малых лет сына начинают учить грамоте и заставляют сидеть за книгой. Потом лет 8–10-ти (причетчики и позднее, лет 11–12-ти) отвозят его в школу и начинается длинная школьная жизнь, во время которой, хотя и придется ему вытерпеть не мало горя в школе, он развивается умственно, конечно, если имеет хорошие способности и прилежно занимается, знакомится с современным состоянием не только богословской, но и других – светских наук, знакомится с современным строем общественной жизни, с различными вопросами дня, сталкивается с людьми разных сословий и положений в обществе и приобретает такие бытовые привычки, которые во многом не согласны с простым сельским бытом его родителей²³³. Таким образом в воспитании сыновей духовенства преобладает книжное учение, хота во время же школьной жизни они приобретают и некоторый навык к развязному светскому обращению. Вследствие того молодые люди в духовных семействах, по своему образованию и обращению, обыкновенно значительно превосходят застенчивых духовных девиц, которые редко отлучаются из дома родительского и мало видят людей из других, светских сословий. Но несмотря на то, что сыновья духовных лиц, обучаясь в школах вдали от родительского крова и сталкиваясь с людьми разных сословий и положений общественных, приобретают некоторые новые взгляды на жизнь, не вполне согласные с старинным взглядом родителей, все-таки в них с малолетства укореняется любовь к простому сельскому быту. Во время детства они играют и гуляют с детьми крестьянскими, и это, при общей близости быта духовного с крестьянским, считается совершенно нормальным и нисколько не унизительным для детей духовных. Учась грамоте и сидя за книжкой, мальчик мечтает о том, как бы поскорее кончить ученье и убежать в поле или в лес с толпой резвых сверстников. Мечта о родных полях и лесах и о веселых играх со свободными от всех школьных стеснений крестьянскими детьми, преследует его и в школе, и он с величайшим нетерпением ждет отпуска на летние каникулы, чтобы вполне насладиться всеми прелестями свободной сельской жизни. Уже самое путешествие от города, где помещается училище, до родного села, составляет для него немалый праздник, так как это путешествие совершается, обыкновенно, пешком в шумном и веселом обществе товарищей. Только немногие, наиболее богатые и нежные родители присылают лошадей за своими детьми; большая же часть учеников расходятся из школы по домам пешком, иногда на лодках, если есть судоходная река, и редко, только в ближайшие к городу селения, на крестьянских подводах. По той же причине на зимние праздники и на Пасху, если она ранняя, ездят домой только немногие ученики. По приходе домой на летние каникулы начинается длинный полуторамесячный ряд веселых игр и забав по полям и лесам, хозяйственных трудов на посевах и сенокосах, в которых мальчик с малолетства привык помогать своим родителям. Во все это время нет и помину о школе и книге. Разумеется, с возрастом и с переходом в высшие классы даровитый юноша увлекается наукой и патриархальный сельский быт, с его физическими трудами и свободным беззаботным весельем, отходит на задний план. Но любовь к этому быту не исчезает совсем, а только ослабевает на время, и снова с полной силой воскресает в молодом человеке, когда, по окончании курса наук, он поступает на место сельского священника. Конечно, теперь на первом плане для него стоит уже небеззаботное веселье селянина, а тяжелая трудовая жизнь его; конечно, он не будет уже бегать по полям и лесам, как бегал в детстве, но тем не менее он с незнакомым постоянному городскому жителю чувством восторга смотрит на широкие поля, на зеленую ниву, на шумный и дремучий лес Таков, в общих чертах, быт сельского духовенства в средней России.

(Продолжение следует).

V

«Глядите разумно на всякую вещь и помните, что в ней могут быть две совершенно противоположные стороны, из которых одна до времени вам не открыта…». Так советует поступать один знаменитый отечественный наш писатель. Помня это и зная, что в псаломщической жизни есть такая одна сторона, не для всех до времени открытая, я и старался в первых трех письмах к тебе наметить некоторые черты этой стороны нового псаломщичества, и только в последнем письме несколько коснулся открытой для всех и видимой всеми стороны этого церковно-общественного служения. Оказалось, что эта видимая для всех сторона чуть ли не самое больное место псаломщичества, потому что, коснувшись его, по замечанию твоему, я вызвал болезненное ощущение в некоторых из псаломщиков, читавших мое письмо и, как ты выражаешься, «скорее обескуражил их, чем утешил». Может быть, действительно, я сделал несколько слишком ярких штрихов при изображении положения псаломщика при сборах копеечных доходов, его домашней обстановки, состояния в каникулярное время; но что рисунок верен действительности, так ты и сам этого не отрицаешь. Если же такова действительность, то не время уже терять мужество (потому что это значит по-русски «обескуражиться»), а следует употребить все меры к тому, чтобы действительность не была столь тяжела или хотя не казалась такой, если уже до времени нельзя сделать ее легче на самом деле.

Высшую степень человеческого благоразумия составляет умение найтись при всяких обстоятельствах, как бы затруднительны они ни были, а если с таким умением соединяется еще природная нетребовательность и способность довольствоваться в жизни чем Бог послал и ко всякому жизненному явлению относиться философски, то вот не далеко уже и до того совершенства, с каким желательно было бы видеть тех общественных деятелей, на долю которых выпало служение не столько усыпанное цветами, сколько обставленное терниями. Благодушие – вот чего я желал бы от тебя и от других молодых псаломщиков, когда коснется вас жизнь своей нелегкой рукой! Для человека, стяжавшего себе благодушие, ничего не значат внешние житейские неприятности и невзгоды. Пусть домашняя обстановка его будет и не приглядной, пусть придется ему подчас и поголодать, пусть теоретические его воззрения не всегда будут лелеемы окружающей действительностью и практическими выводами: он все тот же спокойный, благоразумный, рассудительный! Приобретается же такое благодушие не исключительно только практически, рядом долгих пережитых опытов, но и теоретически, правильно выработанным взглядом на жизнь и положение человека в жизни. Задатки к приобретению такого благодушия у тебя и поставленных с тобой в одинаковое положение жизни, по моему мнению, есть уже весьма значительные. Обобщать явления жизни и возводит их к общей идее – это дело тебе привычное еще из школы. Истинная идея жизни не может быть богослову неизвестной. Не нужно совсем быть и оптимистом, чтобы, среди непрестающего столкновения и борьбы в жизни элементов добра и зла, видеть, как все ведется Промыслом к торжеству добра, к лучшему. Что же в таком случае может препятствовать благодушию? Неужели в самом деле так невыносима внешняя обстановка псаломщика, что ничего уже хуже и не может быть в жизни? Ведь миллионы людей живут, может быть, еще несравненно хуже, а соседи, прихожане как живут?! Будущий пастырь не повредит себе нисколько, если бы пожил хоть самое короткое время той жизнью, какой живут будущие пасомые; тогда бы последние могли сказать о нем: «С нами жил, от нас вышел!» Что же мешает благодушию? Неужели в самом деле копеечные сборы от прихожан столь убийственно могут действовать на молодую восприимчивую душу? Все зависит от того, как смотреть на дело, и нужно смотреть при этом не на форму, а на сущность дела. Но все равно сущность вознаграждения, следуемого за труд, нисколько не изменяется, получают ли такое вознаграждение непосредственно от того, в чью пользу совершен труд или же через посредство других, положим, в данном случае, через административную власть. Иное дело – что приличнее и удобнее. Если, далее, тревожит, может быть, скудость и бедность вознаграждения, то и скудость – дело относительное: что для тебя представляется возмутительно скудным, то самое для твоего соседа кажется обильно достаточным. При общем небогатстве и при низкой заработной плате в среде сельского населения, ценны и не очень ценные в других местах и при других обстоятельствах предметы. Живя же в условиях деревенской жизни и предполагая навсегда остаться сельских жителем, нельзя, конечно, быть настолько требовательным к этим условиям жизни, чтобы они для нас изменились. Будь же, поэтому, благодушен! Мешает благодушию отсутствие возбуждений и поддержки умственной, и, вообще, духовной деятельности, недостаток доброго товарищества, бескнижие? «Нет такого орудия в мире», – говорит наш национальный поэт, – «которое не было бы предназначено на службу Бога. Те же самые трубы, тимпаны, лиры и кимвалы, которыми славили язычники идолов своих, после одержания над ними царем Давидом победы, обратились на восхваление истинного Бога, и еще больше обрадовался весь Израиль, услышав хвалу Ему на тех инструментах, на которых она дотоле не раздавалась». Обрати и ты на возбуждение и поддержку своей душевной деятельности те орудия, которые не были в сельской приходской жизни предназначены на это благое дело. Пусть те же самые сношения с прихожанами, которые у ваших предшественников по должности служили и приводили нередко к зазорным поступкам, будут обращены у вас на изучение народной жизни, на наблюдение над человеческой природой, духовные язвы которой вам придется лечить. Не мало при этом найдется поучительного, много пищи для ума и сердца можете найти себе, сумев в среде прихожан заметить выдающиеся добрым, здравым смыслом личности и вступив с ними в ближайшее, чем с другими прихожанами, отношение. Это сделает не столь чувствительным отсутствие товарищества и представит много материалов для домашних размышлений, практических выводов, словом, послужит к возбуждению и поддержке умственной деятельности. Нечего читать? Есть у тебя две великие книги, вечно новые и столь объемистые, что для надлежащего прочтения их мало одной человеческой жизни. Учись читать по книге природы, когда бывает недостаток в человеческих книгах, научившись читать по этой книге, ты не будешь скучать от безделья. Изучай «книгу книг»: ты знаешь, что постигнуть всю мудрость этой божественной книги не удавалось и не удается ни одному смертному уму; но исследовать, изучать все написанное в ней, по заповеди Самого Господа, мы тем не менее обязаны. Способ и методы изучения этой книги тебе известны. Эти то орудия, мало доселе бывшие, может быть, в употреблении, и да послужат делу вашего духовного существования, если ему угрожает опасность от современных условий сельской приходской жизни! Этих одних орудий достаточно для охранения от того опошления, о котором я писал в прошедшем письме. Да живет же благодушие в твоем сердце! Да снидет оно и на тех, кто унывает, взяв на себя должность псаломщика! Какое бы служение в жизни ни избрал кто, не обойтись ему без испытания той горечи, какая примешана ко всем явлениям жизни человеческой. Иное служение, пожалуй, чуждо тех неудобств, какие имеет псаломщичество, но зато есть столько же, если не больше, неудобств другого рода. Итак, заключу словами поэта, как и начал письмо: «Помни: призваны в мир мы вовсе не для праздников и пирований. На битву (с чем? сам разумевай!) мы сюда призваны: праздновать же победу будем там. А потому ни на миг мы не должны позабыть, что вышли на битву, и нечего тут выбирать, где поменьше опасностей: как добрый воин, должен бросаться из нас всяк туда, где пожарче битва. Всех нас озирает свыше небесный Полководец, и ни малейшее наше дело не ускользает от Его взора. Не уклоняйся же от поля сражения. а, выступивши на сражение, не ищи неприятеля бессильного, но сильного. За сражение с небольшим горем и мелкими бедами немного получишь славы. Вперед же, прекрасный мой воин! С Богом, прекрасный друг мой»! К этим воодушевленным и правдивым словам Гоголя припомни себе еще и не забывай стихотворения Жуковского «Выбор креста». Это может доставить немалое утешение унывающему сердцу от житейских невзгод.

Х. О.

В дунайских княжествах, состоящих из Молдавии и Валахии, которым теперь усвояют название Румынии, с первых почти дней их политического существования, после парижского трактата 1856 года, в виде самостоятельного, в некоторой, впрочем, зависимости от Турции, государства, церковные дела уже несколько лет находятся в запутанном положении, неблагоприятном для православной восточной церкви вообще и для церкви румынской в частности. Вследствие такого положения дел, сия последняя церковь состоит в некоторой отчужденности от православных церквей на востоке и от константинопольского патриаршеского престола, от которого она доселе зависела, и подвергается открытой и усиленной римской пропаганде. Виновником такого неблагоприятного для румынской церкви положения дел был первый князь Молдавии и Валахии Александр Куза, мелкий тамошний боярин, посаженный на княжеский престол по проискам Франции. Как креатура Наполнена III, он все время своего правления был жалким орудием интриг западных держав против России, и Рима в пользу латинского католичества. Он, как открыто заявил ныне царствующий в Румынии князь, унизил румынскую церковь и лишил ее «древнего блеска».

«Святые места востока», патриаршества – константинопольское, иерусалимское, антиохийское п александрийское и некоторые монастыри на афонской горе и на Синае, с ХV1 столетия владели в дунайских княжествах несколькими монастырями и значительными недвижимыми имуществами, приобретенными законным порядком: или обменом и куплей или же по дарственным записям и по духовным завещаниям владельцев. Доходы с этих имений, простиравшиеся почти до трех миллионов рублей серебром, за уплатой государственных налогов и податей наравне со всякой частной собственностью в Молдавии и Валахии, шли не только на религиозные потребности – на постройку, поправку и украшение церквей, на содержание православного духовенства, но и на благотворительные заведения – на больницы, на школы и т. д., крайне необходимые для православных христиан на востоке, живущих, большей частью, в безысходной бедности. Таким образом, эти доходы давали православной церкви на востоке, где постоянно действует западная пропаганда, с успехом противодействовать латинским и протестантским миссионерам и держать высоко и твердо знамя православия. Мирно и с пользой для всей православной церкви «святые места», в продолжение веков, владели своей законной собственностью в придунайских княжествах, и это владение не только никем не было оспариваемо у них, а, напротив, много раз было подтверждаемо торжественными актами правительства в Молдавии и Валахии. Александр Куза, поддерживаемый западными державами, несмотря на все протесты России и самой Турции, не стесняясь никакими законами, отнял принадлежавшие «святым местам» монастыри и все недвижимые имущества, захватил все документы на право владения ими, прогнал греческих игуменов, и даже расхитил церковные вещи и священные сосуды, принадлежавшие тем монастырям. Чтобы скрасить сколько-нибудь слишком ясное, так сказать, безобразие своих действий, Куза, оценив все достояние «святых мест» в Румынии в десять миллионов серебряных рублей, предложил уплатить им пять процентов с этого капитала единовременно, тогда как «святые места» со своих имуществ в Молдавии и Валахии более этой суммы получали каждый год.

Отнявши у восточных церквей значительные средства с успехом противодействовать западной пропаганде, Куза, руководимый советом из Рима и поддерживаемый западными католическими державами, преимущественно же Францией, задумал даже совсем отдать румынскую церковь в руки первосвященника римского. Чтобы порвать всякую связь румынской церкви с православной восточной церковью и уничтожить зависимость её от константинопольского патриарха, который, конечно, не допустил бы совращения своей паствы в католичество, Куза учредил в княжествах центральный синод для управления церковными делами в придунайских княжествах, исключительно себе самому присвоил право избирать епископов и митрополита, ввел в состав синода подручных ему профессоров и чиновников, и во многом действия его ограничил не только княжеской властью, но и влиянием министра исповеданий. Для этой же цели он отнял у митрополита румынского право заведовать духовно-учебными заведениями страны, дозволил наполнять училища наставниками из униатов и, через секретаря своего, иезуита, получавшего инструкции из Рима и Парижа, созвал в Бухаресте множество братьев лазаристов и других агентов римской церкви.

Все эти беззаконные и предательские действия, которым рукоплескали на западе враги православия, само собой, понятно, не могли не произвести пагубных для румынской церкви последствий. Она невольно поставлена была в состояние отчуждения и даже в неприязненные отношения ко всем восточным патриаршим престолам и к константинопольскому в особенности, от которого прежде, будучи от него в зависимости, румынская церковь всегда получала содействие и помощь, когда в том была нужда. В её недрах, в среде её духовенства и между народом, возникли нестроения, разноречия, раздражительные споры и вражда, способствовавшая врагам истины Божией унижать православие и совращать православных во ино благовествование. А что всего хуже – действия Кузы, указанные выше, дали возможность врагам православия открыто, свободно, под прикрытием и даже при содействии власти, расхищать стадо Божие. Православная церковь в Румынии видела, как приходят во двор овчий татие и разбойницы, но не могла и даже несмела ни изгнать их оттуда, ни заградить им уста.

Но Куза, виновник нестроений в румынской церкви и её унижения, был постыдным образом низвержен с княжеского престола и выгнан из Румынии... Теперь ость основание надеяться, что положение церковных дел в дунайских княжествах изменится к лучшему. Новый князь Румынии Карл, по вступлении на престол, не мог не видеть, в каком жалком состоянии находится его государство, не мог не понять причины такого состояния, и должен был подумать, как исправить беззакония, наделанные его предшественником, и, волей или неволей, отстраниться от Рима (хотя сам он и католик) н помириться с православным востоком. При открытии румынских палат 3 января 1868 г. князь говорил в речи своей, что в Молдавии и Валахии церковь более, чем где-либо имела характер национальный. Она возвышалась и приходила в упадок вместе с возвышением и упадком нации. Поэтому, доказывал князь, необходимо, чтобы румынский народ, возвративший себе древние права, позаботился, прежде всего, возвратить своей церкви прежнее её благосостояние и древний блеск. Он свидетельствовал, что реформы, предпринятые прежним правительством, оказались опрометчивыми, и дали повод думать, что было намерение уклониться от догматов великого православного исповедания. «Я желаю», – свидетельствовал князь Карл пред народными представителями, – «как можно скорее положить конец этому заблуждению и представить вам проект закона, который, вместе с ограждением независимости румынской церкви, даст сильные и твердые ручательства, что мы хотим пребывать в недрах православного исповедания». Слова эти, свидетельствовавшие о добром намерении нового правительства в дунайских княжествах прервать всякую связь с теми незаконными мерами и низкими происками, которые имели целью вместо православной веры ввести в Молдавии и Валахии латинское исповедание, слова эти были приняты с сочувствием и радостью палатами и всем румынским народом.

Исполняя свое обещание, князь, действительно, позаботился восстановить нарушенную своевольными и незаконными действиями Кузы существовавшую издревле связь между румынской церковью и константинопольским патриаршим престолом. Для сего он обратился к вселенскому константинопольскому патриарху с письмом, в котором, заявляя свое и всего своего народа непременное желание признавать господствующим в Молдавии и Валахии вероисповеданием, как было прежде, восточное православие, и заботиться о благосостоянии православной церкви, просил его святейшество сообщить, на каких основаниях может быт восстановлено древнее единение церкви румынской со святой, православной, кафолической константинопольской церковью. В ответ на это обращение румынского князя, святейший патриарх Григорий предложил следующие условия для восстановления единения вселенской константинопольской церкви с церковью в дунайских княжествах:

1) Румынские митрополиты, правильно избранные духовенством, общим собранием и сенатом, должны быть освящаемы вселенским патриархом.

2) Румынская церковь будет, по мере надобности, получать от патриарха святое миро.

3) Епископы, посвященные румынским митрополитом, будут признаваемы вселенским престолом.

4) Епископы же, незаконно назначенные Кузой и не признанные великой церковью, должны быть удалены и заменены другими, правильно избранными²³⁴.

Мы не знаем, как приняты эти условия в Бухаресте, но, думаем, можно надеялся, что при содействии княжеского правительства и при искреннем желании церквей румынской и константинопольской прекратить разногласия между ними, вредные для них и для православия, эти условия, в том виде как они предложены, или же с некоторыми возможными, приспособленными к настоящему состоянию Молдавии и Валахии и каноническим правилам непротивными изменениями, могут привести к вожделенному единению и миру церкви константинопольскую и румынскую.

Святейший патриарх ничего не говорит о имуществах «святых мест», незаконно у них отобранных Кузою, конечно потому, что это дело касается не одного константинопольского, но и прочих восточных патриархов. Впрочем, вопрос об этих имуществах не такого свойства, чтобы он представлял непреодолимые препятствия к восстановлению прежнего братского согласия и мира придунайских княжеств со святыми местами востока. Румыния ничего не потеряет, если предоставит «святым местам» владеть их законной собственностью в Молдавии и Валахии по-прежнему, потому что они. т. е. «святые места», как и прежде, будут нести все государственные повинности наравне со всеми частными владельцами имуществ в сих княжествах. И «святые места» тоже ничего не потеряли бы, если бы правительство румынское их собственность причислило к государственным имуществам и взяло её в свое непосредственное управление, с тем, что оно или будет уплачивать «святым местам» ежегодно то, что они прежде получали с этих имуществ, или же выдаст им единовременно капитал, проценты с которого равнялись бы доходу, какой приносили им сии имущества каждый год. Следовательно, при взаимном добром желании Румынии и «святых мест» и, пожалуй, при содействии третейского суда, как предлагали еще в 1858 г. державы, покровительствующие дунайским княжествам, дело это так или иначе может быть устроено миролюбивым, законным и безобидным для обеих сторон, образом.

Дай Бог, этого не могут не желать все православные христиане, чтобы между придунайскими княжествами и всеми восточными церквами водворился мир Божий, оставленный и данный Господом Его ученикам, на радость истинных христиан – сынов мира, для благоденствия румынской церкви и дли пользы самой еще юной, только что формирующейся в самостоятельное государство, Румынии.

Б.

1

Св. апостол Павел умолял христиан своего времени следующими словами: молю вы, братие, именем Господа нашего Иисуса Христа, да не будут в вас распри (1Кор.1:10). Так именно он умоляет и в наше время нас, христиан, да не будут в нас распри, потому что и в наше время, как во времена св. апостола, много посреди нас распрей, много ссор и тяжб! Враждуют и ссорятся между собой чужие, враждуют и ссорятся и свои, родные. Постоянные жалобы доходят до суда гражданского, но жалобы часто неосновательные, происходящие из одних капризов, из одних корыстных видов, только беспокоящие судей и посторонних людей, и только раздувающие пламя взаимной вражды. Оскудела между нами любовь христианская! Воцарились среди нас, христиан, взаимная холодность, недоброжелательство и злоба, отчего везде теперь в ходу пересуды, пререкания и клеветы? Гибельно такое положение наше, братья-христиане! Враг наш радуется, пленяет наши души, а Господь гневается и готов наказывать, да и наказывает нас теми или другими несчастьями. Ссорами и враждой мы сильно оскорбляем Господа. Он не принимает ни молитвы, ни жертвы от того из нас, кто ссорится и враждует с своими ближними; враждующему Он прямо говорит в Евангелии: если ты принесешь дар твой к олтарю, и тут вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь дар твой у олтаря, и иди, прежде помирись, и тогда приди и принеси дар твой (Мф.5:23, 24). Напрасно же ты, враждующий, приносишь Богу свою жертву, ставишь свечу или другое что, когда ты не оставляешь своей вражды! Напрасно ты читаешь и Отче наш, и говоришь: и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим, когда сам не оставляешь, не прощаешь своему ближнему! Не примет сердцеведец Господь твоей молитвы, не оставит, не простит тебе грехов, как объявляет Он в Евангелии: если не будете прощать людям согрешений их, т. е. обид против вас, то и Отец ваш (небесный) не простит вам согрешении ваших (Мф.6:15).

И не столько еще гибельны вражда и тяжбы между чужими, сколько они гибельны между своими родными. Несчастный тот дом, жалко то семейство, где поселились злоба и ссора. Не ищите там порядка и успеха в делах, потому что, по слову писания, где гневливость и сварливость, там неустройство и всякая злая вещь (Иак.3:16). Нет на том доме и семействе и благословения Божия. Такой дом или семейство, от взаимных распрей и беспорядков мало-помалу приходит в упадок, беднеет и совсем разоряется, потому что, по слову писания, пря и брань предводительствует скудости (Притч.17:14), т.е. за ссорой п бранью следует бедность и разорение. Напротив, блажен тот дом, счастливо то семейство, где водворяется взаимная любовь и согласие. Там почивает благословение Божие, там всякий порядок, успех и довольство. Се что добро, или что красно; но еже жити братии вкупе, яко тамо заповеда Господь благословение, и живот до века (Пс.132:1, 3), говорит слово Божие.

Потому, христиане-братья, станем всеми мерами удаляться от вражды, ссор и тяжб, как с чужими, так, тем более, со своими родными, и станем стараться соблюдать со всеми мир, согласие и любовь. Мир и любовь покрывают или заглаживают многие наши грехи, как учит слово Божие: более всего имейте усердную любовь друг к другу, ибо любовь покрывает множество грехов (1Петр.4:8). Мир и любовь приближают к нам Самого Господа, как уверяет слово Божие: мир имейте, и Бог любви и мира будет с вами (2Кор.13:11). Аминь.

2

Прошлый раз мы говорили, сколь гибельны для нас вражда, ссоры и тяжбы, а ныне скажем о том, как именно нам должно поступать в тех случаях, когда другие враждуют на нас и обижают нас.

Спаситель наш вот что предлагает нам, христианам, в Евангелии: вы слышали, что сказано (древним евреям): око за око, и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати, к нему и другую (Мф.5:38, 39), т. е. кто нанесет тебе побои, ты не бей его взаимно, не мсти ему, а окажи твоему обидчику такое великодушие, что ты готов бы перенести от него и еще оскорбление, только бы чрез то привести его к раскаянию, к миру и любви. И кто захочет судиться с тобою, продолжает Господь, и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду (Мф.5:40), т. е. если кто желает судом отнять у тебя твою собственность, то ты не мсти врагу, а будь перед ним так уступчив, что ты согласен бы лишиться для него и большей собственности, только бы через это образумить его и расположить к справедливости и миру: потому что, ничто так не трогает душу врага, и не располагает его сердце любовью к нам, как наше великодушие к нему, уступчивость перед ним, и наше благодеяние ему, в чем св. апостол Павел уверяет: не будь побеждён злом, но побеждай зло добром. Если враг твои голоден, накорми его; если жаждет, напои его, ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящия уголья (Рим.12:2о, 21) т. е., своим благорасположением ко врагу и благодеянием ему, ты будешь тревожить его совесть, – жечь, как огнем, и таким образом приведешь его к раскаянию и миру. Поэтому то и Спаситель прямо и ясно заповедует всем нам в Евангелии: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, и молитесь за обидящих вас, и гонящих вас (Мф.5:44).

Вот как нам, христианам, нужно жить и поступать с врагами своими.

Но, поэтому, позволительно ли нам обращаться с жалобами на врагов своих в суды гражданские? Позволительно, но в самых крайних случаях, именно только тогда, когда враг наш, не смотря на наше великодушие к нему и уступчивость, не смотря на все наше старание примириться с ним домашним образом, нисколько не склоняется на мировую, а продолжает наносить нам обиды: в такой крайности мы можем обратиться к суду гражданскому, и то не для того, чтобы загрозить своему недругу или из ненависти отомстить ему, а, единственно, для защиты себя и для восстановления своих необходимых прав. Например, враг усиливается лишить нас доброго имени. Но доброе имя есть такое для нас благо, которое, по слову писания, дороже тысячи великих сокровищ золота (Сирах.41:15, 16), потому что добрым именем, или добрым примером своей жизни, мы обязаны назидать своих ближних, среди которых живем и, значит, враг, посягая на наше доброе имя, посягает не на личное только наше благо, а на благо общее, которое мы обязаны всеми силами соблюдать. И потому, если сами мы не в силах защитить от козней врага доброе свое имя, то можем и должны обратиться в таком случае к защите суда гражданского. Можем мы также обратиться к защите гражданского суда и тогда, когда враг, несмотря на наши мирные предложения ему, усиливается отнять у нас такую необходимую собственность, от лишения которой мы расстроим свое состояние и не в силах будем содержать свое семейство и исправлять общественные повинности. Но особенно, если бы кто покушался лишить нас чистоты веры и совести, принудить к порочной жизни, и через то удалить нас от вечного блаженства, то в сем случае, когда нет у нас никаких сил и средств защититься от врага, мы непременно обязаны искать защиты себе перед судом гражданским. Между тем, и обращаясь с жалобами к гражданскому суду, мы никак не должны требовать с обидчиков своих вознаграждения большего, чем сколько они причинили нам вреда, а обязаны по христианской снисходительности довольствоваться не только равным, но даже меньшим вознаграждением.

А у нас, братие–христиане, часто бывает совсем не так. Многие из вас обращаются к суду гражданскому не по необходимости, не для защиты себя, и не с христианской снисходительностью, а чаще из каких-либо самых маловажных вещей, или же из одного самолюбия и мщения, и даже, случается, из расчетов корыстных. Некоторые, привлекая к суду своих соперников, продают им свое прощение за очень дорогую цену, тем самым крайне обижают своих соперников, поступая с ними вовсе не по-христиански. Но таковым нужно бы помнить, что, кроме суда человеческого, есть суд Божий; и что какою мерою мы мерим другим, такою же отмерится и нам (Лк.6:38). Суд гражданский, суд скорый, правый и милостивый, дан нам для удовлетворения правде и для защиты невинности, а не для того, чтобы, посредством его, мы удовлетворяли своему легкомыслию, мщению и корыстным расчетам. Аминь.

Свящ. Андрей Флегматов

«Не должно поставляти в Церкви так именуемые пресвитериды или председательницы», читаем в XI правиле Лаодикийского собора, отменявшем древнее учреждение церковно-служительниц, называвшихся (Рим.16:1) диакониссами, председательницами, пресвитерками, пресвитеридами, а иногда вдовицами, хотя и не одни только вдовы были членами этого учреждения²³⁶. Первые начатки таких церковно-служительниц мы находим в благочестивых женах, которые сопровождали Христа Спасителя в общественном Его служении роду человеческому и служили Ему (ср. Лк.8:2; Мф.27:55). Питая духовную жизнь своих учеников и учениц, Небесный Учитель удостаивал их той чести, что принимал от них телесную себе пищу; принявши зрак раба, Он не устыдился войти в такую бедность, что жил подаянием любви; только других насыщал Он чудесным образом, питал тысячи Своим словом, а Сам жил хлебом нищих, какой подавала Ему любовь. Благочестивые женщины, помогавшие Спасителю своим имуществом, были предтечами всех тех христианских жен и дев, которые и ныне служат Христу в лице бедных и болящих, в лице малых и слабых, одевают Его, заботятся о Нем, питают Его и таким образом своей любовью содействуют распространению царства Божия.

С явлением в мир христианства или, лучше сказать, с того времени, когда женщина удостоилась носить под сердцем своим и родила Спасителя миру, женский пол стал в совершенно другое, чем прежде, положение и отношение к царству Божию на земле. В Ветхом Завете женщина не имела самостоятельного значения и положения, выражающегося участием в развитии царства Божия на земле. Но когда со Пресвятой Богородицей женщина снова заняла свое первоначальное положение, которое она потеряла в Еве, тогда снова началась и деятельность её для царства Божия. И вот мы видим, что на первых порах христианства женщины занимают уже видное место в Церкви. Где убегали робкие мужчины, там оставались женщины подле Господа с своей верой и любовью к Нему, и мужественно следовали за Ним даже до креста (Ин.19:25). Слабые женщины и нежные девы, в первые века христианства, когда Церковь крещалась кровью, мужественно переносили тягчайшие мучения за свою веру и возбуждали удивление язычников. В силу же приобретенного женщинами в христианстве значения, из них же в первые века образуется особый институт церковно-служительниц²³⁷, которые в общественных церковных собраниях имели впереди других особое место (отчего и назывались они председательствующими),наблюдали над женской половиной церкви, во время богослужения, они должны были наблюдать за помещением женщин в церкви на своих местах, за благочинием их при священнодействии, внушать им благочестие и правила благоповедения и проч.; они заботились о бедных, больных, преимущественно женского пола, помогали при крещении женщин и т. д. Св. апостол Павел признавал столь важным учреждение в Церкви особого общества пресвитерид, что в одном из своих пастырских посланий предлагает особенные правила, которые требовалось соблюдать при избрании в члены этого общества и подробно излагает условия, какие должны соединять в себе лица, имевшие быть избранными в должность пресвитерид.

В ряду таких условий, на первом плане он ставит условие возраста, единобрачия и заслуженной безупречным поведением репутации. По требованию ап. Павла, в должность пресвитериды или диакониссы должна быть избираема вдовица не менее, как шестидесятилетняя, бывшая женою одного мужа, известная по добрым делам, если она воспитала детей, принимала странников, умывала ноги святым, помогала бедствующим, и была усердна ко всякому доброму делу (1Тим.5:9, 10). В требуемый здесь ап. Павлом возраст, женщина уже неспособна бывает поддерживать свою жизнь собственным трудом, для которого потребны здоровые физические силы и безопасна от соблазнов невоздержания. Поэтому Церковь, избирая шестидесятилетних вдов на общественное церковное служение, могла делать это без опасения благоприятствовать лености и могла быть уверена, что избранные сохранят обет вдовства и не обесчестят его своим беспорядочным поведением. Впоследствии времени, на соборе Халкидонском, возраст принимаемых на церковное служение вдов определен был сороковым годом и вскоре затем в пресвитериды стали принимать не только вдов, но и сорокалетних дев. Если ап. Павел, вслед за этим, высказывает требование, чтобы избираемая вдова была только один раз замужем, то этим он не порицает второго брака, мы увидим, что он даже советует вступать некоторым вдовам во второй брак; но заявляет только, что он неблагоприятно смотрит на него, потому что, действительно, вступление вдовы во второй брак служит обнаружением недостатка у неё воздержания, и, когда она еще не в преклонных летах, дает основание к опасению, что она еще не может быть достаточно безопасна с этой стороны. Так как на пресвитеридах лежала обязанность воспитывать сирот, взятых Церковью на свое попечение, оказывать гостеприимство христианским путешественникам (святым), подавать разного рода помощь нищим, больным и угнетенным, то апостол и требует от избираемых на должность пресвитерид, чтобы они уже знакомы были с этими делами любви, упражнялись в них в своей предшествующей жизни, вообще, известны были своим безупречным поведением и добрыми делами.

Первое дело, которое должно свидетельствовать в пользу вдовы, это хорошее воспитание её детей. Действительно, хорошее воспитание детей есть первый долг материнской любви, но женщина-христианка не ограничивает своей любви членами своего семейства. Она делает честь своему дому своим в нем гостеприимством, она чествует полученное от Бога свое имущество щедростью, с какой она делится им со своими ближними. Любвеобильная ко всем, она особенно оказывает свою любовь к единоверцам своим, она своими чувствами приседит у ног святых, и охотно оказывает им всякого рода услуги. Бедствия братьев её не отталкивают от себя, а привлекают. Пусть эти бедствия не заслуженны, пусть они будут следствием собственных их действий, она не откажет никогда в своем утешении и всегда готова со своей помощью и состраданием. Одним словом, ни одно из действий христианской любви не чуждо ей.

Достойно замечания при этом, что ап. Павел здесь больше настаивает на любви, чем на благочестии, и обращается не столько к расположениям сердца, к словам, сколько к свидетельству дел. Без сомнения, это потому, что сделаться достойнейшим любви Церкви и явиться способнейшим к служению её благим делам, можно только совершенными делами любви. Может быть также это и потому, что женщине, по её природным свойствам, естественно благочестие и, следовательно, не было надобности выставлять это на вид, но, вернее всего, потому, что истинно христианское исполнение дел любви, о которых говорит апостол, с искренней и светлой верой предполагает и великую твердость добродетели.

Показавши свойства и качества таких лиц, которых епископ может допускать в число пресвитерид церковных, ап. Павел переходит затем к указанию и тех лиц, которые должны быть удаляемы от этой должности и которые не без опасности могли быть удостаиваемы таковой чести. Молодых же вдовиц, говорит он, не принимай, ибо они, впадая в роскошь в противность Христу, желают вступать в брак (1Тим.5:11).

Не следует сначала допускать молодых еще вдов. Трудно расстаться с привычками чувственного удовольствия и непостоянство, свойственное молодости, легко склоняет воображение и сердце к таким удовлетворениям, к каким человек считал себя уже не чувствительным. Кроме того, вообще, тот меньше свободен от опасности невоздержания, кто имел уже нужду во врачевстве брака, чем тот, кто не пользовался этим врачевством. И обыкновенный опыт, еще во времена ап. Павла, свидетельствовал, что молодые вдовы, думавшие о себе, что они могут довольствоваться внутренними радостями и духовными утешениями, вкушаемыми в единении с Иисусом Христом, или слишком горячо искавшие оных, вследствие легкомыслия или изнеженности, возвращались к желаниям более чувственных радостей и материальных утешений века сего. Такие вдовы, по словам апостола, подлежат осуждению; потому что отвергли прежнюю веру (1Тим.5:12). Из этих слов апостола видно, что вдовы, поступавшие в пресвитериды, давали, во имя Иисуса Христа, обет безбрачия и это обязательство имело столь великую силу, что, по выражению ап. Павла, они, отвергши эту данную веру, подлежат осуждению. Обетом вечного вдовства, они как бы обручили себя Христу, и одно желание, по апостольскому учению, выйти замуж, было уже нарушением верности Иисусу Христу²³⁸. Так как пресвитеридам, по должности их, часто представлялись поводы обходить дома и посещать христианские семейства, то молодые прсвитериды легко могли привыкнуть к праздности, и вместо того, чтобы при таких посещениях иметь в виду только цель своей должности, с излишним любопытством вмешиваться в семейные дела и терять время в бесполезной и неприличной болтовне, и поэтому то ап. Павел и не позволяет поставлять в пресвитериды молодых вдов. Притом же они, говорит он, будучи праздны, приучаются ходить по домам, и бывают не только праздны, но и болтливы, любопытны, и говорят, чего не должно (1Тим.5:13). Церковь, не имея в свои первые годы монастырей, не могла защищать посвященных Богу женщин строгими запорами, ни даже подчинять их точным правилам, и потому молодые вдовы особенно подвержены были опасности злоупотреблять своей свободой, предаваться праздности, любопытству, болтливости, недостаткам столь естественным их полу, но и столь опасным для благочестия.

Когда женщина бывает свободна от необходимости труда и забот хозяйственных и семейных, то она мало имеет склонности к уединению и тишине. Любопытство и потребность говорить берут верх, гонят из дому, побуждают к учащенным посещениям соседей и знакомых и вести там бесполезные, неблагоразумные и даже опасные беседы. Невозможно говорить много, говорить долго, не поддавшись суетности, без ущерба в чувствах любви к другим. Невозможно ходить из дома в дом без того, чтобы рассказ о каком-нибудь соблазнительном происшествии, какая-нибудь интересная новость, подробности семейной жизни, более или менее обольстительные, открытые секреты, спрошенные советы, не пробудили в том, кто был свидетелем или предметом этого, мыслей, воспоминаний и чувствований, мало сообразных с состоянием совершенного воздержания. По крайней мере, благочестие всегда при этом несколько оскорбляется: мирские вкусы пробуждаются, святая решимость ослабляется и мало-по-малу приготовляется падение. Начертанная рукой апостола картина подает множество наставлений, если только внимательно и с умением изучить её. Указанные им три недостатка составляют естественные недостатки женщины, и даже нередко остаются и у благочестивых женщин, особенно если с благочестием не соединяется духовное просвещение или стремление к нему. Благочестивые занятия не могут наполнить всего свободного времени; так что если не бодрствовать над собой, то, по замечанию самих же благочестивых лиц, остается много благоприятствующего душевной и телесной лености. Любопытство не имеет недостатка в пище себе. Далее, негодование против соблазнов мирских, распространяемые под секретом слухи о слабостях и пороках той или другой личности, рассуждения о духовных утешениях, получаемых в богослужебных собраниях, в молитве, составляют достаточный материал для пустых и суетных разговоров. Если такие беседы и не нарушают душевной чистоты, то все же после них меньше остается в душе спокойствия, меньше смирения, меньше любви к ближнему, больше самолюбия и поэтому больше душевной слабости. Само собой разумеется, что эти слабости больше всего могут проявляться в молодых женщинах, и потому ап. Павел, устраняя их от должности церковнослужительниц, говорить: итак, я желаю, чтобы молодые вдовы вступали в брак, рождали детей, управляли домом, и не подавали противнику никакого повода к злоречию (1Тим.5:14). Следовательно, вступлением во второй брак и заботами семейственными и хозяйственными, молодые вдовы обезопасят от упреков и самих себя и Церковь, на которую особенно падали бы упреки в том случае, если бы эти вдовы, вступив в разряд пресвитерид, заявили себя не чуждыми тех пороков, на какие апостол указывал только что. Были уже и примеры этому, посему апостол присовокупляет: ибо некоторые уже совратились в след сатаны (1Тим.5:15), т. е. совратились с пути добродетели и отпали от веры. Апостол запрещал вдовам брак с нехристианами (1Кор.7:39). Но чтобы вдове, обрученной Богу при посвящении в пресвитериды, позволено было выйти замуж за христианина, то это еще невероятнее, чем то, чтобы нашелся христианин, который захотел бы взять себе в жену такую личность, которая нарушила свою верность Богу. Что же ей после этого оставалось делать, чтобы осуществить свои желания, как не отлучиться от Церкви и выйти замуж за язычника? Это и значило совратиться в след сатаны, эти и подобные примеры и побуждали апостола указывать такую осторожность при избрании вдов на должность церковнослужительниц.

Не смотри, однако, на принятые предосторожности, усилившееся с течением времени ослабление церковной дисциплины, особенно выдававшееся в среде низшего клира и в столь ярких чертах изображенное в письмах и сочинениях бл. Иеронима, особенно в его письме к Евстохии о хранении девства, и в трактате св. Киприана об одежде девственниц, а вместе с этим и изменившиеся нужды времени и Церкви, побудили отцов Лаодикийского собора приведенным выше правилом, отменить церковный институт пресвитерид. Предполагают, обыкновенно, что злоупотребления в данных пресвитеридам правах и какие-либо важные беспорядки были ближайшими и непосредственными побуждениями к тому, что Лаодикийский собор почел за лучшее отменить это установление, хотя, как видно из церковной практики последующего времени, это учреждение продолжало существовать еще некоторое время, может быть только в несколько измененном против прежнего виде. Так Халкидонский собор, как мы уже и замечали, XV своим правилом определил и шестой вселенский собор правилом XIV подтвердил: «В диакониссы поставляти жену не прежде четыредесяти лет возраста, и притом по тщательном испытании». Впрочем, срок лет, вообще, не строго соблюдался, когда нравственные качества души и строгость жизни делали вдовицу или деву достойной посвящения, что предоставлялось усмотрению епископа. Число диаконисс при церквах ограничивалось местными нуждами и потребностями: так при церкви Софийской в Константинополе положено было 40 диаконисс, а при церкви Влахернской только 6. По описанию, извлеченному из древних книг Матфеем Властарем, посвящение диаконисс²³⁹ состояло в возложении на главу их епископских рук со знамением крестным и молитвами, в которых испрашивалось им благословение Божие к достойному прохождению служения своего. Затем на рамена их возлагался диаконский орарь крестовидно²⁴⁰. Но такое посвящение не давало им никакого права священнодействия, или какой-либо священной должности, подобной сану диаконскому в мужеском поле. Выше мы указали их служебные действия. Эти же действия и обязанности их, с дальнейшим развитием организации церковно-общественной жизни, перешедшие в круг действий и обязанностей других лиц и других церковных учреждений, при других причинах и побуждениях, сделали совсем излишним и самое существование церковного учреждения пресвитерид или диаконисс. Являются строго организованные монастыри, как мужеские, так и женские, учреждаются благотворительные при церквах заведения, где находили себе приют и призрение немощные, нищие и сироты, а, таким образом, на долю монашествующих и наблюдающих над церковными благотворительными заведениями отошла часть тех обязанностей, которые прежде лежали на пресвитеридах. Крещение в большей части случаев совершалось уже над детьми, и специальное назначение пресвитерид – служить при крещении женщин – само собой делалось излишним. С распространением истин веры в христианском обществе довольно было и пастыря, который мог учить единовременно и мужчин, и женщин, порядок в храме и церковная дисциплина в нем уже прочно установились и не было надобности в особенных лицах, которые бы наблюдали за благочинием женщин во храме, руководствовали их в исполнении церковных обрядов и т. п. Прекратились гонения, и назначение диаконисс – служить мученицам во время гонений – также само собой сделалось излишним. Домашнее наставление женщин в вере, предоставленное приходским священникам, в свою очередь не требовало особенных для итого лиц. В первые же годы христианства это лежало на обязанности пресвитерид. Вообще, приходские пастыри и их жены в отдельных приходах, без всякого внешнего побуждения и регламентации, ощутили на себе все те обязанности, какие прежде лежали исключительно на пресвитеридах или диакониссах. Жены христианских пастырей в особенных случаях могли исполнять те действия, которые необходимо требовали женской услуги, женских рук и сердца, так что не совсем произвольно мы можем назвать жен священнических пресвитеридами, поскольку они и в далекие от нас времена, и в настоящее время исполняли и исполняют те обязанности, которые некогда составляли назначение особенных, посвященных для этого лиц.

(Окончание следует).

11. На долю сельского духовенства в юго-западном крае России выпал тяжелый жребий быть представителем церкви гонимой и народа угнетаемого. Будучи духовным вождем народа унижаемого и оскорбляемого, оно, в течение нескольких веков, страдало от грубого насилия и боролось с хитрыми интригами и кознями. При таких исторических условиях сельское духовенство в юго-западном крае, конечно, не могло жить так мирно и спокойно среди прихожан, как жило духовенство во внутренней России. Жизнь первого протекала среди тревог и волнений под беспрерывным страхом физического насилия и при постоянном напряжении всех сил ума для ограждения пасомых от сетей коварной интриги. Но последнее обстоятельство неизбежно обусловливало значительное умственное превосходство пастырей над пасомыми. Имея перед собой врага, вооруженного значительным по своему времени образованием и всеми софистическими тонкостями Лкавой логики, юго-западное духовенство рано вынуждено было обратиться к школьному образованию, чтобы иметь возможность бороться с врагом его же оружием. Заботы всех архипастырей, в эту тяжелую для юго-западной России годину, обращены были на устройство и развитие духовных школ, и чем обширнее и плодотворнее были эти заботы, тем более знаменитым становилось имя архипастыря и между современниками, и в потомстве. На удовлетворение этой же настоятельной потребности в духовных школах обращались и значительные пожертвования наиболее известных и богатых светских представителей православного русского народа. В школах²⁴² всегда учатся дети людей более или менее зажиточных и занимающих высшее общественное положение сравнительно с массой народа. Особенно это нужно сказать о том древнем времени, когда духовные школы юго-западной России были вызваны не общенародным сознанием необходимости образования, а особенной потребностью времени – необходимостью борьбы с хитроумными представителями римского католицизма, и потому составляли исключительное явление в общем строе жизни. Образование в то время считалось еще как бы прирожденной привилегией и обязанностью одних высших сословий и духовенства. Масса народа еще не достигла той степени социального развития, на которой, как в новейшее время, лучшие представители её проникаются сознанием необходимости всеобщего распространения образования, и оставалась такой же темной, как и в северо-восточной России, и даже еще более темной, так как народ великорусский никогда не испытывал такого тяжелого гнета, под каким несколько веков находился православный народ русский в юго-западной России. Самая борьба с католичеством на умственном поле велась, конечно, не массой народа, которая могла только по временам делать физический отпор физическому же насилию, когда последнее становилось слишком невыносимым, а высшими русскими сословиями, как представителями православия и русской народности. Вследствие всех этих исторических условий духовные школы в юго-западной России наполнялись, преимущественно, молодыми людьми дворянского происхождения, так как это сословие имело наиболее средств посвящать своих детей школьному образованию и в нем же, наряду с духовенством, ясно была сознана мысль о необходимости борьбы с католичеством. Питомцы школ, по окончании учения, занимали священнические места²⁴³ и становились достойными борцами за православие и русскую народность. Таким образом, в юго-западной России с давних пор многие места приходских священников занимали люди дворянского происхождения, имевшие свои собственные, хотя бы и незначительные поместья. Если же случалось путем школьного образования занять место священника человеку крестьянского рода, то по своему образованию и общественному положению он совершенно и безвозвратно выделялся из массы крестьянства: его, так сказать, воспринимала в себя и поглощала общая дворянская среда представителей духовенства. Это то обстоятельство, самым ходом народной истории обусловленное, и составляет главное основание всех различий быта юго-западного духовенства от срединно-русского. Между тем, как быт сельского священника в средней России, вышедшего из среды простого народа и не очень много превосходившего эту среду своим образованием²⁴⁴, почти не отличался от быта крестьянского, быт сельского священника в юго-западном крае, напротив, представлял резкое различие от быта крестьянского. В ту давнюю эпоху (до унии), о которой мы говорим, дворянское происхождение имело несравненно большее значение, чем в настоящее время, когда образование сглаживает различие происхождений. Потому священник-дворянин в ту эпоху и по своему происхождению и тем более по своему образованию стоял на недосягаемой высоте сравнительно со своими прихожанами, крестьянами. Сам ясневельможный пан, владелец прихода, при всем своем презрении и ненависти к схизматику, не мог назвать священника-дворянина песьей кровью, как он любил выражаться о своих хлопах, и должен был признавать за ним равное с собой шляхетское происхождение. Если же распространение образования в духовенстве и во внутренней России, при исторически унаследованной близости быта духовного к крестьянскому, вызвало некоторое отчуждение первого от последнего, то отчуждение это должно было быть еще больше в юго-западной России, где, кроме превосходства образования духовенства, существовало еще и превосходство происхождения, так дорого ценимое в древние времена. И это отчуждение быта духовного от крестьянского в юго-западной России представлялось тем более резким, что православный народ русский в этом крае, находясь под тяжелым гнетом панского иноплеменного и иноверного господства, не мог не только сравняться по своему быту с духовенством, но и хотя сколько-нибудь сносно устроить свой быт. Между тем, срединно-русский народ, пользуясь сравнительно со своими юго-западными братьями гораздо большей свободой жизни, имел полную возможность устраивать свой быт не только сносно, но и привольно, и потому в своем быте не отставал слишком далеко не только от небогатого духовенства, но и от других, высших и более богатых сословий.

С введением унии, гонения на православие и его представителей усилились. Многие приходы, оставшиеся верными православию, подолгу совершенно не имели пастырей, отчасти потому, что люди властные прямо препятствовали поставлению православных священников, отчасти потому, что многие дворянские роды, из которых прежде выходили люди достойные и способные для занятия священнических мест, перешли в унию, а из оставшихся не многие имели настолько мужества и самоотвержения, чтобы, сделавшись священником, заведомо обречь себя гонениям и преследованиям. Быт православных священников с усилением гонений, конечно, не улучшался, а ухудшался, но и быт православных крестьян, подвергавшихся еще более тяжелому гнету, также ухудшался; вследствие чего бытовая разность между сельским духовенством и прихожанами-крестьянами оставалась на одинаковой степени. В приходах же, принявших унию, эта разность сделалась еще резче. Народ, перешедший в унию, по-прежнему остался в рабском положении панских хлопов, но паны ласкали униатских священников и покровительствовали им, чтобы, с одной стороны, противоположностью между благосостоянием униатских священников и бедствиями православных содействовать распространению унии между последними, с другой, чтобы поощрить самих униатских священников к дальнейшему сближению с католичеством. Обе эти цели, конечно, до известной степени достигались, и относительно хорошее материальное состояние униатских священников привлекало к занятию этих мест людей из небогатых дворянских родов. Эти люди, сделавши первый шаг к сближению с католичеством и покровительством панов поощряемые к дальнейшему сближению, постепенно, в силу естественного течения дел, усвоили себе католическо-шляхетский взгляд на общественную жизнь, постепенно занимали в своих приходах положение ксендзов, вследствие чего в юго-западной России бытовая разность между сельским духовенством и прихожанами усиливалась. В таком приблизительно положении оставались дела во весь долгий период подготовлявшегося и совершившегося разложения польского государства

С воссоединением русского народа, населяющего юго-западный край России, с общерусским государством, положение дел в этом крае, конечно, изменилось к лучшему. Народ русский, под верховным управлением русского правительства, не терпел уже того тяжелого гнета, какому подвергался прежде; но быт его, при крепостной зависимости от тех же самых польских панов, конечно, не мог улучшиться настолько, чтобы приблизиться к быту сельского духовенства Быт последнего, вследствие прекращения тех тяжелых преследований, каким подвергалось православное духовенство при польском господстве, также значительно улучшился. Таким образом, исторически образовавшаяся бытовая разность между сельским духовенством и его прихожанами, сохранилась в прежней силе и даже увеличилась, так как православное духовенство в таком крае, где господствующее польско-католическое сословие всегда не особенно дружелюбно относилось к русскому правительству и народу, естественно представляло некоторого рода силу, которую польское панство старалось усыпить и привлечь на свою сторону лестью и разными материальными выгодами, чтобы тем спокойнее и вернее строить свои козни. Цель эта не достигалась: православное духовенство в юго-западном крае всегда было верным и неподкупным представителем православия и русской народности; тем не менее, заискивание и принижение панов содействовало улучшению н возвышению его быта. В приходах униатских положение духовенства сделалось сравнительно еще лучше. Для представителей польско-католической интеллигенции уния оставалась единственным средством для удержания за собой господствующего положения в крае, населенном коренным русским народом, искони приверженным к православию. Между тем, с постепенным укреплением русского господства в крае, более и более увеличивалась опасность воссоединения униатов с православной Церковью и вместе с тем опасность совершенной потери господствующего положения в крае представителей польско-католической интеллигенции. Естественно поэтому, что польское панство с полной, хотя наружной только, благосклонностью относилось к униатскому духовенству и предоставляло ему возможные материальные выгоды, чтобы связать его с собой неразрывной связью. Мы знаем несколько сельских бывших униатских приходов, в которых значительные количества приписной земли были отданы панами приходскому духовенству во временное (впрочем, продолжительное – лет до 100), или вечное владение незадолго пред началом воссоединения униатов. Для обработки земель предоставлялись панами в пользование духовенства и рабочие дни крепостных крестьян, что, конечно, прекратилось с уничтожением крепостного состояния. Все эти меры, разумеется, не могли предотвратить неизбежного, по самому естественному течению дел, факта воссоединения униатов с православной Церковью; но они сильно содействовали улучшению быта сельского духовенства и вместе с тем увеличивали бытовую разность между духовенством, ставшим до известной степени в положение землевладельческое, и прихожанами – бывшими крепостными земледельцами.

Со времени воссоединения униатов с православной Церковью положение сельского духовенства в юго-западном крае начало постепенно уравниваться с общерусским положением православного духовенства. Дети его стали воспитываться в семинариях, устроенных совершенно одинаково со всеми духовными семинариями в России; епархиальное управление в этом крае сделалось также совершению одинаковым со всеми епархиями; отношение к прихожанам приняло характер, общий всему православному русскому духовенству; словом, все стороны жизни духовенства юго-западного края стали уравниваться с общерусской жизнью. Этому уравнению немало содействовал обмен сил, беспрепятственно совершавшийся между духовенством юго-западного края и срединной России: когда в первом священнические места, к сожалению, не многие, стали занимать люди, родившиеся и воспитавшиеся во внутренней России, а питомцы юго-западного края стали вступать в среду русского духовенства средней России. Современные реформы крестьянского быта и последовавшее за ними постепенное улучшение быта православного духовенства окончательно закрепили объединение как народа, так и духовенства юго-западного края со всей Россией. Но, как известно, исторически образовавшиеся условия общественной жизни долго сохраняют свое влияние на быт людей и могут изглаживаться только мало-по-малу в течение многих десятков лет. Как во внутренней России ни образование сельского духовенства, ни особенность его общественного положения, и до настоящего времени не изгладили исторически унаследованной близости быта духовного к крестьянскому, так и в юго-западном крае, несмотря на совершенное объединение его со всей Россией, несмотря на привлечение в среду духовенства новых сил из срединной России, несмотря ни на какие общественные реформы – коренные исторические черты в быте духовенства и доселе сохранились в полной целости. И доселе в быте сельских священников юго-западной России сохранились черты, общие быту дворянскому. Впрочем, эту близость быта духовенства к быту помещичьему поддерживает не одно прошедшее, но и настоящее положение духовенства юго-западной России в хозяйственном отношении лучшее, нежели положение великорусского православного духовенства. Значительная часть сельского приходского духовенства в юго-западном крае, сверх узаконенной пропорции церковной земли, владеет еще приписными землями, в количестве от 50 до 100 десятин, подаренных в прежние времена униатским приходам. Соответствующее этому обстоятельство встречается и во многих приходах, искони православных и никогда не принимавших унию. Случалось прежде, что какая-либо православная русская дворянская фамилия, основывая приход или, в качестве представителя православия и русской народности заботясь о благосостоянии его, и вместе с тем нередко замещая священническое место в этом приходе одним из своих членов, обеспечивала материальное благосостояние священника припиской к приходу известного количества земли, которая сохраняется за священником и до настоящего времени. Так как большая часть юго-западного края принадлежит к местностям весьма плодородным и по преимуществу преданным земледелию, то обстоятельство это и в настоящее время дает сельскому духовенству этого края фактическую возможность поддерживать исторически образовавшуюся близость своего быта с бытом дворянским. Наконец, материальное благосостояние сельского духовенства в юго-западном крае значительно поддерживается тем, что, при общих заботах правительства об улучшении быта православного духовенства, особые его заботы обращены на духовенство этого края, которое долгое время было почти единственным представителем православия и русской народности в юго-западном крае и, вследствие того, страдало под тяжестью двойного гнета – иноверия и иноплеменности, а в настоящее время имеет перед собой врага хитрого, поддерживаемого и нравственным, и материальным сочувствием и содействием представителей польщины и католичества

(Окончание следует).

Кто откажет русскому простолюдину в особенной религиозности, которой он отличается перед другими сословиями? Мысль о Боге и Его угодниках не оставляет его души как в горькие минуты жизни, так и в минуты радости или благополучия, как в праздное время, так и во время тяжких трудов. Нужно видеть, с каким усердием и ревностью спешит он к воскресному богослужению в свою приходскую церковь, несмотря на изнуренные силы свои, в течение шести рабочих дней, как изливает свою простую душу перед иконами святых, с каким усердием старается он, чтобы всякое его дело, всякая полевая работа напутствованы были молебствием и благословением пастыря, чтобы убедиться, что он поступает по-христиански и хочет быть добрым христианином. Но, безусловно, нельзя хвалить нашего простолюдина за его религиозность, особенно в применении её к делу. Кто близко знаком с его жизнью, тот знает, насколько темной и непросветленной является во многих случаях душа простолюдина и по отношению к религии. Многие священные события совершенно искажены в его понятиях: нередко церковные обряды объясняются им совершенно превратно и неправильно, словом – у него много суеверий, предрассудков и заблуждений относительно предметов религиозных. Причин суеверий и предрассудков простого нашего народа нужно искать во всей обстановке его жизни. Живя постоянно в кругу людей темных, таких, каков и сам он, он не имеет возможности заимствовать от других верного познания истин христианских. Предоставленный себе самому, он, по необходимости, обращается к своему уму-разуму, ищет в нем решений на свои вопросы, но его рассудок часто доходит до понятий, унижающих человека. А нужно заметить, что раз образовавшийся у простолюдина самобытный взгляд глубоко заседает в его твердую, непоколебимую душу; мало того, он переходит из рода в род и, таким образом, обнимает целые поколения! Так образовались многие суеверные обычаи и поверья у русских простолюдинов, существующие и поныне. В былое, и еще не совсем прошедшее, время, в период поголовной неграмотности у крестьян, даже живое слово пастыря не всегда могло действовать благотворно на неразвитую, окрепшую в заблуждениях душу, простого человека. В настоящее время распространяется грамотность, многие стремятся просветить народ светом истинного знания. Оказывается, что и его упругая от природы душа подается, его ум просветляется более и более чистыми понятиями, и воззрениями. Но трудно искоренить летами то, что порождено веками. И теперь, стоит только заглянуть в любую местность и, еще лучше, в отдельную хижину простолюдина, и глазам нашим представится много суеверий, предрассудков, странных взглядов на некоторые церковные установления, обряды и пр.!

При таинстве крещения, как известно, бывают восприемники. Значение их при крещении высокое и очень важное. Но народ не понимает этого значения. У крестьян (нашей епархии, а может быть и других) выработались такие разные взгляды на так называемое кумовство, что их нельзя даже на первых порах и обобщить: у каждого возраста, можно сказать, существует характеристическая особенность по этому предмету. Здесь мы намерены представить, как смотрят на кумовство и какое значение придают ему кумящиеся молодые люди, взрослые и старики. Большинство молодых людей в крестьянском быту с особенным усилием стремится кумиться. Жаль, что в метрических книгах, при записи восприемников, рядом с именами не обозначаются их лета, а то мы увидели бы, какое число молодёжи, начиная с тринадцатилетнего возраста и даже раньше²⁴⁵, заносится на листы метрик в качестве восприемников. Какие побуждения нудят молодежь из простого народа принимать на себя такое серьёзное дело, хотя для неё и непонятное? Ответом, по-нашему, служат те обычаи, какие существуют в крестьянском быту при торжестве крещения. По общепринятому обыкновению, после крестин у родителей окрещенного бывает, так называемый, крестильный обед. Этот обед у крестьян имеет особенный, странный характер. Кум и кума, по их понятию, вступают здесь в какую-то особенную связь между собой, становятся в какие-то новые отношения. Эта связь запечатлевается у них подарками друг другу, состоящими в платках, кушаках и подобных вещах. А троекратные поцелуи, сопровождающие вручение подарка, завершают этот обычай, известный у них под именем «отдарок». С этих пор покумившиеся считают себя уже настолько близкими друг к другу, что становятся в интимные отношения между собой. «Это ничего: она моя кумушка!», «Я его не боюсь: он мой дорогой куманек!» – вот ответ у них при известных случаях. Таким образом, передарки, поцелуи, иного рода отношения побуждают деревенскую молодежь быть восприемниками. Не понимая ни значения, ни важности возлагаемой при крещении обязанности на восприемников, эта молодежь употребляет все усилия, чтобы как-нибудь да покумиться. До какой степени это верно, представляем следующий факт. Известно, что священники, может статься и не объясняя почему, требовали и требуют от восприемников знания Символа веры. Долгое время требование это и оставалось только требованием безо всякого удовлетворения по причине почти поголовной неграмотности крестьян. С введением и распространением между ними грамоты, требования пастырей усилились – показались и результаты. Недавно пришлось нам встретить одного крестьянского мальчика (нельзя сказать еще юношу) за чтением Символа веры. На вопрос: для чего он читает «Верую», «Как же», – говорит, – «батюшка серчает, когда крестит, коли кум не знает «Верую», а грамотных и совсем прогоняет вон. Сестра моя беременна, зовет меня в кумы – вот я и твержу «Верую» загодя». Вишь, требуется, знать, от кума, ну так и твердишь «Верую». Факт по истине горький!

Но вот перед нами кумовья взрослые. Как они смотрят на восприемничество при крещении? И у них, у возрастных, не менее сильное, настойчивое, как и у молодежи, желание кумовства, только это хотение происходит уже из других побуждений, более практических, житейских. Здесь почти те же самые и отношения между кумовьями, только направленные к другим целям. Там, у кумовьев молодых, мы видели побуждения, не выходящие из круга мелких, мимолетных удовольствий, льстящих пустой, а иногда грубой чувственности; здесь, у людей взрослых, они направлены уже к выгодам более надежным и полезным в обыденной жизни. Эти имеющиеся в виду, выгоды, определяются состоянием крестьян. Так, крестьяне бедные ищут кумиться с зажиточными, имея в виду, что, став с ними по кумовству в близкие отношения, они могут потом иметь в них поддержку в критических обстоятельствах жизни. Понадобятся ли бедному деньги, не достанет ли у него хлеба – он смело идет к богачу-куму: кум не откажет, кум поможет, рассчитывает он. Приходит праздник: где бедному повеселиться, где погулять? И он, не обинуясь, отправляется к состоятельному куму: тот накормит, напоит и приютит, думает он. Не так рассуждает кум богатый. Он не заискивает кумовства для расчетов насущных; у него расчет другой: расчет эгоистичный. Пойти к бедняку в кумы, значит удостоить его большой чести – заставить его гордиться знаменитым кумом, словом, значит, оказать ему благодеяние. С другой стороны, он рассчитывает: с каким почтением будут относиться к нему крестники, как будут гордиться своим крестным батюшкой и с каким почетом будут принимать его на своих домашних празднествах! О кумах нечего и говорить! У них еще больше видов по этому делу. Не считаем также нужным говорить и о кумовстве между крестьянами ровнями: здесь почти то же самое, что и у первых, только с незначительным оттенком. Перейдем лучше к кумовьям – седовласым старикам да старухам. Здесь взгляд на кумовство изменяется: житейские расчеты теряются из виду и уступают место иным побуждениям. Некоторые в кумовстве видят обязанность священную, строго ответственную. Это, конечно, верно и справедливо, но они не понимают, в чем состоит обязанность восприемников, и не исполняют оной. Другие, напротив, руководятся побуждениями суеверными. Каким образом это бывает и есть на самом деде, это может объяснить следующий факт. На крестильном обеде пришлось нам раз перекинуть слова два-три с кумой-старухой о кумовстве. Когда мы спросили у неё, сколько она имеет крестников: «Не припомню, родной мой», – отвечала, – «знаю только, что уже их, по милости Божией, у меня за второй десяток». «Для чего же ты так много крестила?» – спрашиваем. «Эх, кормилец мой! Стыдно тебе, чай, и пытать то меня, глупую, потому сам сведущий, знаешь!» Дальше она объяснила следующее: «Когда я еще была маленькая, лет так двенадцати, соседка наша сильно звала меня быть у неё кумой, но я никак не соглашалась, потому что боялась своего батюшки, отца духовного: он такой был строгий, царство ему небесное! Вот мой дед, слыша наши речи, и давай журить меня: «Дура ты, дура, чего нейдешь? Будешь же на том свете крестить щенят, коли ребят не хочешь! Ведь ангел-то наш хранитель записывает – кто крестит, а кто нет, того, как умрет, прямо Господь и посылает крестить щенят». Так-то, мой родной», – закончила старуха, – «как же теперь не крестить нам?! Вот и я, помня речи старика, николи теперь не отказываюсь крестить».

Встречается и еще у крестьян немало суеверий и предрассудков по поводу кумовства, но мы не говорим здесь о них потому, что кажется довольно и приведенных фактов, чтобы судить о сущности взглядов на дело кумовства между простолюдинами, и обратить внимание на это дело тех, которые обязаны и имеют возможность искоренять в простом народе религиозные суеверия, предрассудки и заблуждения.

Иван Полканов

Село Федяево,

Вяземского уезда.

1

Доброе дело сделали вы, возлюбленные братья мои, что, выгоняя в первый раз после зимы на пастбища домашний свой скот, помолились о нем у сего святого храма Господу Богу. Помощь Божия нужна нам всегда, везде и во всем. Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии, аще не Господь сохранит град, всуе бде стрегий. Всуе вам есть утреневати (Пс.126:1, 2).

Итак, если без помощи Божией не крепки самые крепкие города, если без неё в один миг разграбляется и расхищается то, за чем день и ночь смотрят тысячи глаз, то что же наш бедный скот в наших полях, в наших лесах и лугах? Самая бессильная и беспомощная тварь! И от зноя он может изнуриться, и от ненастья изнемочь. И змея его может ужалить, и зверь поранить или растерзать. И сам он может заблудиться и забежать, и злой человек может его угнать. Мало ли каких бед и напастей может случиться с этим слабым и беспомощным скотом, когда он будет на воле, под присмотром двух-трех человек, которые за всем им не в силах и усмотреть! А между тем этот скот наш так нам нужен, что без него нам и жизнь не в жизнь, что без него мы, как без рук. Ибо от него мы имеем пищу и одежду; на нем мы работаем и зарабатываем свой хлеб; он есть все наше добро, все бедное богатство наше. Итак, повторяю, доброе дело сделали вы, духовные чада мои, что вместе со мной помолились здесь Господу Богу о том, чтобы Он своей всесильной помощью Сам сохранил и защитил от всяких бед и напастей эти скудные животы ваши. Милосердый Господь да сотворит вам по желанию вашему и по молитве вашей!

И то есть дело христианское, что вы, други мои, в подпору своих молитв, призвали молитвы угодников Божиих. Наши собственные молитвы слабы и нечисты, ибо человек не чист от скверны, пока продолжается житие его на земле: никто же бо чист от скверны, говорит нам слово Божие, аще и един день житие его на земли (Иов.14:4, 5). Не таковы молитвы угодников Божиих, т. е. тех святых людей, которые с этой нечистой земля перешли на чистое и святое небо. Их молитвы так сильны, что они самый гнев Божий против согрешивших пред Богом переменяют на милость Его к ним. И помолися, говорит то же слово Божие, Моисей пред Господом Богом, чтобы Он помиловал тяжко согрешивших пред Ним евреев, ради Авраама, Исаака и Иакова, и – умилостивися Господь о зле, еже рече сотворити людем своим (Исх.32:11–14). Тем надежнее молитвы угодников Божиих за нас грешных тогда, когда молитвами их мы веруем приобрести от Бога дар, который не может испросить у Господа одна собственная наша грешная молитва. Угодники Божии, которых мы сейчас призывали, были такие же люди, как мы, терпели такие же нужды, несли такие же труды, как и мы. Они знают, что Бог даёт пищу скотом, знают и то, как необходимы для нас целость и здоровье нашего скота. Уповаем, что они, как первородные братья наши о Христе (Евр.12:23), прошедшие тот же скорбный путь жизни на земле, какой проходим и мы, помолятся с нами и за нас. На их чистых и святых молитвах, как на крепких и легких крыльях, вознесутся к престолу небесному и наши грешные молитвы. И милосердый Господь, вняв молитвенному ходатайству и заступничеству за нас угодников своих, сотворит с этим домашним скотом нашим по желанию нашему и по молитве нашей.

Но, братие, настоящее наше благое и христианское дело будет неполно, если мы, помолившись только этот раз о наших животах, на том и остановимся. Мы выгоняем скот наш на пастбище не на один настоящий день, а будем выгонять его каждый день, целые месяцы, всю весну, все лето и всю осень до самой зимы. Он нам нужен не сегодня только и не завтра, но всегда. Что же? Ужели помолившись о нем только этот раз, на все прочее время мы и не подумаем молиться о нем же, как будто в один настоящий только день нам нужна милость Божия, а в прочие можем и без неё обойтись? Поверьте, Богу неприятна такая молитва, и Он не услышит ее и не исполнит. Не ныне только, но и всегда нужно просить Бога, чтобы Он хранил наших животных. Слышится только то, о чем просят, а чего не просят, того нельзя и слышать. Правда, Господь всеведущ, и легко может вывести нас из забывчивости, и нашим же скотом явно может напомнить нам о Себе и о забытой нами молитве. Но, братие, напоминания эти страшны и печальны... Я умолчу, я не стану говорить о них, 'ради настоящего праздника этой немой и бессловесной твари, ибо настоящий день я считаю – да он и есть таков – её именно праздником. Господи, не сотвори с нами по беспечности и забывчивости нашей, ниже по грехам нашим, но по человеколюбию своему удержи свои грозные нам напоминания. Пусть собственная наша нужда в скоте и нужды дорогого нам скота нашего, когда он бывает в стаде, служат нам всегдашним напоминанием о непрестанной молитве к Тебе, всеблагий Боже! Внимай же, христианин, кротким напоминаниям и не вызывай грозных. Если скот твой для тебя всегда дорог, если он всегда тебе нужен, то ты всегда и молись о нем: молись дома и в церкви, молись и тогда, когда скот твой при тебе, и тогда, когда он в стаде. Не говори: некогда мне молиться, я занят работами и хлопотами по хозяйству. Эти самые наши работы и это самое наше хозяйство вызывают нас на непрестанную молитву к Богу. Если кто всегда, день и ночь, должен помнить заповедь: непрестанно молитесь, так это именно мы. Вот палит солнце, сушат ветры, нет ни дождя днем, ни росы ночью! Не занятому хозяйством, беспечному и обеспеченному мало нужды, а нам забота: «Ах, Боже наш, не настала бы засуха: что-то будем тогда есть мы, чем будет питаться наш скот?» Идут дожди проливные, тучи не сходят с неба, солнце не показывается! Опять нам печаль: «Ах, Боже наш, не наступает ли безведрие, чем-то будем кормить скот, когда все вымокнет, что будем есть сами? Если будет неурожай – что будем делать мы со скотом нашим, что работать и как зарабатывать, когда он останется без корма, а мы без пищи?» Словом, куда ни повернись, куда ни оглянись, везде встречаемся с нуждами скота и хозяйства нашего, вызывающими нас на молитву. Будем же внимательны к этим напоминаниям о непрестанной молитве к Богу за наш скот, за наше хозяйство.

Без сомнения, прежде всего нужно искать царствия Божия, небесных, вечных благ и больше и чаще всего молиться о спасении души. Но и молитва о бессловесных животных может принести пользу душе нашей, если только мы будем молиться как следует. Молитва есть беседа с Богом. А чем чаще кто с кем беседует, тем более сближается с тем, с кем беседует. Стало быть, чем чаще мы нуждами домашнего скота нашего понуждаемся к молитве и молимся, тем более приближаемся к Богу. Но приближаясь к Богу молитвой, неужели мы дерзнем нести к Нему с собой то, что есть скверного и недостойного в душе нашей? Сохрани Бог! Такая молитва есть грех и недостойна ни Бога, ни человека. В молитве нашей не должно быть ни худых мыслей, ни неправедных желаний, ни нечистых движений сердца. Вот такая-то молитва, хотя бы она была о скоте и о хозяйстве нашем, может приносить пользу и душе нашей. Если мы при этом еще будем вспоминать, что наш домашний скот, о благополучии которого молимся, работает нам до изнеможения, терпит нужды и лишения, переносит тяжкие страдания не по своей вине, но по вине человека, грехом коего вся тварь суете повинуся не волею, но за повянувшаго ю (Рим.8:20), то окажется, что мы молимся собственно за себя, за нашу грешную душу, а не за наших животных. С такой, а не иной, мыслью мы и должны приступить к Богу с молитвой, дабы молитва наша о дорогих нам животах наших была благоугодна пред Ним и спасение души нашей было бы не безнадежно.

Но вот Господь благословляет наши желания и наши молитвы; все у нас идет благополучно и споро: скот наш цел и невредим, здоров и крепок, дает хороший приплод, нескудную пищу и одежду, работает сильно и дружно. Что же? Ужели и теперь нам молиться о нем? Да, молиться, еще чаще, еще крепче молиться, дабы видно было, что мы умеем не только брать, когда дают, но и благодарить Того, Кто дает. Благодарственная молитва есть уже высшая добродетель человеческая, ибо она бывает не от нужды, но от воли нашей. За то, сколько высока благодарность, столько напротив низка неблагодарность людская. Неблагодарность ставит человека не только ниже бессловесных, но живых, тварей, но и ниже всякой бездушной твари. Должно быть, из всех тварей Божиих только человек – я не хочу упоминать здесь о диаволе – может быть неблагодарным Богу, если Господь призывал некогда во свидетели неблагодарности человеческой небо и землю. Слыши небо и внуши земле, изрек Он устами пр. Исаии о неблагодарном народе израильском, сыны родих и возвысих, тии же отвергошася Мене. Позна вол стяжавшаго и, и осел ясли господина своего: израиль же Мене не позна, и людие Мои не разумеша. Увы язык грешный, людие исполнени грехов, семя Лкавое, сынове беззаконнии, остависте Господа (Ис.1:2–4) Берегитесь же, други мои, чтобы Господь подобным образом перед целым миром не уличил и вас в Лкавстве и неблагодарности; молитесь Ему и тогда, когда хотите иметь, и еще чаще тогда, когда уже имеете.

Как же молиться мне теперь, когда я уже имею? Так же, как молился ты, когда еще желал иметь, и немного иначе. Тогда ты мыслью н сердцем обращался к Богу, благоговейно стоял пред Ним, усердно творил крестное знамение, клал поклоны. Точно так же делай и теперь. Тогда ты говорил: «Господи, пошли мне». Теперь говори: «Господи, благодарю тебя», но не прибавляй, как тот фарисей: «Яко несмь, якоже прочии человецы»: я не таков, как другие – нехозяйственные, расточители, неимущие, пьяницы, ибо за это, как и он, осужден будешь. Тогда ты говорил: «Вот, если бы Господь послал мне довольство и благополучие в скоте моем и хозяйстве: я бы жил мирно, трезво и честно: ни с кем не ссорился бы и не враждовал, никого бы не обижал, чаще молился бы Богу, чаще ходил бы в церковь Божию». Теперь строго и неотступно выполняй все то, что тогда говорил, но опять не превозносись, как фарисей, и не зазнавайся. А если ты из этого чего-нибудь тогда и не сказал, то все-таки делай все в благодарность Богу. Может статься, тогда ты давал обет – из достатков своих принести что-либо в жертву на церковь Божию и уделить бедным. Теперь принеси и удели, но опять не говори вслед за фарисеем: «Десятину даю всего, елико притяжу», лучше всегда повторяй слова мытаря: «Боже, милостив буди мне грешному». Да если бы ты и не обещал тогда ничего такого, то теперь обязан из достатков своих уделять неимущим. Не говори: «У меня нет лишнего». Сделай так, чтобы у тебя нашлось лишнее тебе и необходимо нужное бедным. Ведь в теперешнем твоем достатке есть же лишнее против того, когда ты ничего не имел, или меньше имел?.. Так-то надо молиться благодарственною молитвой! Иначе почему можно знать, что человек благодарен Богу, как не по добрым делам? Молитва, которой мы просим, берет себе, а молитва, которой благодарим, дает другим: первая касается только нас, последняя касается и тех, что около нас. Благодарственная молитва требует, чтобы и другие – ближние наши – испытали на себе нашу благодарность Господу Богу.

Итак, други мои, молитесь о домашнем скоте своем и тогда, когда желаете ему благополучия, и тогда, когда он находится в благополучии. Молитесь не раз и не несколько раз, но всегда. Молитесь так, как я сказал вам. Этим вы и скоту своему поможете, и душу свою спасете, и себе приобретете пользу, и Богу угодите. Хотелось мне, возлюбленные мои, поговорить и еще с вами об этих любимых и дорогих нам животах наших, хотел, например, я сказать вам кое-что о том, что, поручая скотину свою Богу, мы и сами не должны оставлять ее своими заботами и попечением, а также и о том, как иногда мы утесняем эти животы наши не на живот, а на смерть, но я отлагаю речь эту до будущего воскресенья и побеседую с вами об этом тогда после службы Божией. Теперь же мне жаль задерживать этот бедный скот. Смотрите, как рвется он на простор, на свежий воздух, на теплое солнце, на молодую пищу. Видно, в наших хлевах и загонах ему подчас было и тесно, и сыро, и холодно и голодно. Проводите же его с миром и благословением Божиим, в поле.

Господи, спаси люди твоя и благослови сие малое достояние их. Аминь.

Обязанности, лежавшие на пресвитеридах, с течением времени и развитием церковноприходской жизни, непосредственно или посредственно вошли в круг обязанностей приходских настоятелей или пресвитеров, и вообще пастырей церкви, как высших, так и низших степеней. Пастыри церкви, получая в удел особенный приход и не имея надобности переходить с одного места на другое для евангельской проповеди, могли уже, не оставляя слова Божия, пещись о столах (Деян.6:2). Пребывая в молитве и служении слова, они свою пастырскую деятельность могли расширить теперь, когда целое население известной местности, составлявшее приход, стало христианским и не требовалось уже от пастырей внешней миссионерской деятельности, могли обратить всю свою заботливость на внутреннее благоустройство приходской жизни, на дела благотворения и т. п. От участия в исполнении обязанностей последнего рода пастыри не устраняли и своих жен, а также и матерей, которые, таким образом, становились в приходе пресвитеридами, исполняя обязанности, лежавшие специально на лицах, носивших это имя. Благочестивый пресвитер Анастасий говорит о себе св. Василию Великому: «Я, святитель Божий, человек грешный и народным подлежу даням, имею же волов две пары, и одной делаю сам, а другой мой наемник, и от них одна на упокоение странных, другая же на отдание даней; трудится же со мной и жена моя, служа странным и мне²⁴⁷». В особенных случаях жены пресвитеров в деле странноприимства заменяли своих мужей. Об атом же пресвитере Анастасии передается, как он, узнавши, что Василий Великий имеет посетить его дом (он это провидел духом, будучи прозорливцем), сказал жене своей, госпоже Феогнии: «Я иду в поле возделывать землю, ты же, госпожа сестра моя, укрась дом, и в первый час дня возжегши свечи, выйди в сретение святому Василию, архиепископу²⁴⁸». Перечитывая сказания древних о жизни пастырей древней церкви, мы на каждой почти странице встречаем выражения: «бе страннолюбив», «дом его бе отверст странникам и пришельцам» и т. п. Не одни, впрочем, заботы по странноприимству вошли в круг обязанностей пастырских, когда пастыри стали, так сказать, оседлыми; не только трудившиеся по делу проповеди Евангелия братья находили временное успокоение в жилищах приходских пастырей; но и все нищие, убогие, сироты, вдовы, больные и немощные находили в своем пастыре, пресвитере и епископе то самое, чего требовало положение нуждающихся. Пресвитеры в своих приходах, а епископы в местах своих кафедр, имели списки всех своих нищих, и питали их от своей трапезы, снабжая потребным для внешней жизни, как это мы читаем, между прочим, в житиях св. Иоанна Милостивого, св. Григории Двоеслова, св. Тарасия, патриарха Константинопольского и др. Особенно сироты находили в местных пастырях отеческое о себе попечение и заботливость; жены пастырей и родственницы их нередко принимали на себя ближайшее попечение о сиротах. «Так в житии св. Климента, епископа Анкирского²⁴⁹ читаем: «во время великого голода, бывшего в Галатии, нечестивые эллины побросали детей своих по путям, потому что не имели, чем питать их и сами погибали от голода. Тогда св. Климент собирал сих детей в дом Софии, другой матери своей (по смерти уже родной своей матери) и от имений своих воспитывал их, одевал, учил и приводил ко св. крещению, и сотворил, таким образом, дом Софии сиропитательницей, так что она сделалась матерью многим детям о Господе». Это было еще до рукоположения Климента в епископа, а будучи уже епископом, он собрал еще большее число детей, по преимуществу сирот, и учил их книгам. Вдовы, в свою очередь, в своих пастырях находили себе заступников и покровителей. Известен всем поступок св. Павлина Милостивого, который самого себя отдал одной вдове, чтобы она продала его для выкупа собственного её сына, попавшего в плен к вандалам. Дома пастырей, в случае нужды, обращаемы были в больницы, куда собирались больные; сами же пастыри здесь и прислуживали больным: они не только подавали им пищу, но и собственными руками омывали их раны. Самые заразительные болезни не удерживали пастырей от этих подвигов человеколюбия В истории Евсевия (кн. VII, гл. 22) вот в каких чертах передается изображение подвигов пастырей александрийских во время жестокой язвы, посетившей Александрию. Описание этих подвигов сделано св. Дионисием. Изобразивши сначала, какой страх произвела эта язва на язычников и как бесчеловечно они поступали тогда с больными и умирающими, описывающий говорит далее: «Но для нас это событие было не тем; для нас оно служило поводом к упражнению и испытанию ничем не менее других событий. Весьма многие из наших братий, от избытка любви и братолюбия, не щадили самих себя, но поддерживали друг друга, безбоязненно посещали больных, неутомимо ходили за ними и, служа им ради Христа, вместе с ними радостно умирали; потому что... заботясь о больных и подкрепляя других, пересадили их смерть в себя и скончались сами. Общенародную поговорку, по-видимому служившую всегда только выражением учтивости, они исполняли тогда самым делом, т. е. выходили из мира, как попираемый всеми прах (1Кор.4:13). Таким-то именно образом оставили жизнь некоторые пресвитеры и диаконы, и сподобились чести мучеников. Они принимали тела на распростертые руки и перси, закрывали им глаза, заключали уста, несли их на своих плечах, и потом полагали, прижимали их к себе и обнимали, обмывали и одевали, а вскоре и сами сподоблялись того же: потому что оставшиеся в живых всегда следовали по стопам своих предшественников». Не говорится, чем проявлялось при этом участие жен этих пастырей, но нет сомнения, что жены не удерживали их от таких подвигов мужества, а скорее воодушевляли их и сами помогали им. Домашние, частные наставления пастырями прихожан все больше и больше расширяли свой круг, так что пастыри имели возможность лично, без посредства других лиц, смотреть даже за поведением членов своей паствы. Так св. Василий, пресвитер Анкирский, обходил весь город, поучая верных в собственных домах их и это делал почти каждый день, за что, наконец, при Юлиане получил мученическую кончину²⁵⁰. Так св. Маркиан, пресвитер и эконом великой константинопольской церкви, своими частными наставлениями спас многих блудниц, увещевая их то словами, то щедротами своими, да поймут мужей и живут по закону: ибо тех, которые предавались сему разврату от нищеты, снабдив своим имением, обращал на целомудренное житие²⁵¹. Одновременно с этим, во всех почти городах, устроились приюты для бедствующих, которые содержались за общим столом. Так Василий Великий устроил богадельни в Кесарии, Акакий в Митилене²⁵², епископ Феофилакт в Никомидии²⁵³, даже в селах были такие приюты²⁵⁴. Такие богоугодные заведения имели разные названия, смотря по роду бедствующих, содержавшихся в них. Были сиротские дома, где содержались сироты, больницы, где лежали больные, гостиницы, где кормили странников, дома для старцев, где жили люди престарелые, богадельни, где содержались бедные всякого рода. Все почти доходы церковные поступали на эти заведения, ничего не щадили для них. Богадельня, устроенная Василием Великим в Кесарии Каппадокийской, представляла собой такое громадное здание и притом так хорошо была расположена, что св. Григорий Богослов называет ее новым городом и почитает оное между чудесами света (в похвальном слове Василию Великому). Кроме множества покоев для больных всякого пола и возраста, в богадельне Василия Великого были особые комнаты для врачей, для странников, для прислуживающих больным, для разных работ, которые производимы были в ней, и для разных запасов²⁵⁵. Смотрителями их были, обыкновенно, священники, заведуя мужской половиной, а жены их, как основательно можно предполагать, со своей стороны, наблюдали за женской половиной. Так, в Александрии таким смотрителем был св. Макарий, в Константинополе при Иоанне Златоусте, Зотик и потом Сампсон. На помощь священникам, смотревшим за общим порядком и благоустройством богаделен, нанимали и содержали наемников²⁵⁶. Для служения же больным существовал особый класс людей, известных под именем «параболан», служивших в особенности страдавшим заразительной болезнью и язвой, отчего произошло и самое имя «параболан», что значит в буквальном переводе этого слова, людей, занимающихся весьма опасными делами. Вообще же о древних пастырях церкви следует сказать то самое, что св. Григорий Богослов сказал о св. Василие Великом и Афанасии Александрийском, именно, что в них «Бедствующие находили утешение, седина – жезл, юность – детовождение, нищета – снабдителей, вдовы – покровителей, сироты – отцов, больные – врачей, от всякой болезни подающих врачевство, и все всем бывших вся (1Кор.9:2), да всех или как можно большее число людей, приобрящут²⁵⁷». Нужно ли упоминать затем, что и монастыри, с первого же времени своего основания, считали своей обязанностью не только подвижничество, но и благотворительность в самых широких и разнообразных её видах: как при мужских, так и при женских монастырях были воспитательные и благотворительные заведения – школы, богадельни и больницы...

Из сказанного видно, что пресвитериды, по разделении прежде определенных и указанных для них занятий и обязанностей между пресвитерами в каждом приходе, между различными богоугодными заведениями, между монастырями с их благотворительными учреждениями, сделались излишними и неуместными. Шестидесятилетние старухи не могли теперь быть особенно полезными в Церкви; прежде все шло и применяемо было к потребностям и нуждам Церкви; нельзя долго было останавливаться на выборе: нужно было дать занятия и указать средства жизни и престарелым женщинам. Теперь же сами вдовицы, под охраной монастырских уставов и стен, могли находить себе приличный для душевного спасения приют и временное небурное пристанище.

Все это так и в настоящее время – в городах, где есть монастыри, разного рода богоугодные заведения, но что же в деревнях, в сельских приходах? Где можно, там, конечно, при усердии приходского церковного попечительства, устроится приют, богадельня, школа; но в большинстве случаев сельскому пресвитеру самому придется нести все те обязанности, часть которых лежала некогда на пресвитеридах. И, естественно, при этом надеяться и ожидать, что наилучшей помощницей ему в этом будет всегда супруга его, сделавшись, хотя и не по назначении, но по своим действиям в приходе современной пресвитеридой.

Хотелось бы теперь наметить круг таких действий в приходе, где желательно участие жены сельского пресвитера, где это участие может сопровождаться самыми благодетельными последствиями для церковно-приходской жизни и где жены священников могут являться с характером древних пресвитерид, вполне заменяя собой сих последних.

1) В просвещении или учительстве жена пастыри, не имея вообще права, как женщина учить в церкви (1Кор.14:34; 1Тим.2:8, 9, 11, 12), имеет право и я сказал бы даже – обязанность помогать мужу в школе не только в женском, но и мужском её отделении. Прискилла с Акиллой, в присутствии ап. Павла в Ефесе, частно излагали Аполлосу учение Господа (Деян.18:26). Трифена и Трифоса, Мария, Персида и другие (Рим.16:3, 6, 12, 13) трудились в Риме о Господе, т.е. подобно Эводии и Синтихии в Филиппах (Фил.4:2, 3) спод- визались в благовествовании вместе с ап. Павлом. Поэтому и жене священника сподвизаться вместе с супругом хотя в школе совершенно приличествует. А где есть воскресные и праздничные школы, там в женском отделении жена священника, как новая пресвитерида, нравственным своим долгом даже обязывается выступать со своим знанием, своим образованием и желанием просвещения духовного пастве своего мужа. Незаменима она здесь, хотя бы в приходе была и специальная учительница для ежедневной школы, а также были и способные помощницы для преподавания в воскресной школе. Влияние образованной матушки здесь может быть едва ли не сильнее влияния самой способной учительницы.

2) В пастырстве или руководительстве пастырем своей паствы жена священника в своем приходе может быть заменой пресвитериды в древнем её значении, в том особенно отношении, что, представляя собой образцовую жену, прекрасную мать семейства и отличную хозяйку, этим одним она может помогать своему мужу в руководительстве паствы к истинному совершенству в семейной особенно жизни. Семейная жизнь редко является образцовой в русских семействах; семейных добродетелей не много видим; отношения мужей к женам и взаимно не всегда безупречны. Тут то и место, так сказать, внутреннему миссионерству жены священника. В постановлениях апостольских, при наставлении епископу избрать для служения женам верную и святую диакониссу или, что одно и тоже, пресвитериду, замечается, между прочим: «иногда случается так, что в иные дома не можешь ты, ради неверных, послать диакона, тогда можешь, в отклонение худых подозрений, послать диакониссу». Такие случаи могут быть нередко и в приходе. Мы имеем, например, в настоящую минуту под руками заметку одного сельского священника, присланную в нашу редакцию. Она озаглавлена автором так: «Благое дело священнической жены и хороший пример женам сельских пастырей». Здесь передается, как одна почтенная жена священника, Анна Миловская²⁵⁸, своим добрым влиянием и убеждением способствовала обращению к православию одной прихожанки, совращенной в раскол. В деревне, где жила совращенная, по характерному выражению автора заметки, «православные души реже, чем колосья на пожатой ниве, или, по собрании винограда, гроздья, затаившиеся в листьях». Только крестьянка Кочетова выдавалась своим православием, не редкой гостью она была и в доме приходского священника. «Прошедши двухверстное расстояние», – по словам автора заметки, – «она заходила в жилище пастыря отдохнуть пред богослужением, а в холодное время обогреться. Нередко приходила в дом священника и в другие времена, вероятно потому, что, будучи одинокой по православию и благочестию не только в месте своего жительства, но и в самом своем семействе, которое заражено было расколом, она находила себе единственное утешение в беседе со своим пастырем и его благоразумной супругой». Случилось, однако, что местный расколоучитель увлек Кочетову в раскол; надежды на обращение к православию не было, тем более, что совращенная скоро тяжело заболела и близка была к смерти, а родные никак не допустили бы к ней священника, если бы умирающая и пожелала получить напутствие от православного пастыря. Войти же священнику в раскольнический дом незваным, не представляло удобств к ожиданиям благоуспешного действия. Что оставалось пастырю делать? Он предложил своей супруге пойти в дом совращенной в раскол больной, «в качестве посетительницы». Результатом этого посещения было обращение больной к православию; она, вследствие убеждений и слез матушки, пожелала видеть священника, была напутствована им и погребена, вскоре скончавшись, по православному обряду «Был ли бы подобный успех в спасении Кочетовой», – заключает автор заметки, содержание которой мы передали кратко, – «если бы священник не послал прежде жену свою, но сам внезапно явился к ней? Внезапное явление священника, как ангела светлого, могло бы устрашить раскольников, особенно с божественными, святыми, пречистыми, бессмертными, небесными и животворящими, страшными Христовыми Тайнами. Раскольники, в присутствии священника, как человека для них подозрительного, накрепко запирают свои чувства. Как молот, ударяя по наковальне, не сокрушает ее, так слово священника не поражает грубых и окаменелых сердец раскольников. Жена же священника, принятая безо всякого подозрения, в качестве простой знакомой посетительницы, ласковым и радушным говором, с непритворными слезами, могла более подействовать, как на самую больную, так и на её семейство. Как свеча загашенная, когда еще имеет горящую светильню, при дуновении на нее, опять загорается, так Кочетова – светлая свеча по православию, загашенная ветром лести и угроз, имея еще внутри себя горящую светильню православной веры, благотворительным влиянием кротких и назидательных советов и объяснений жены священника – снова возгорелась благочестием и православием, и спасение совершилось». Этот образчик истинно пресвитеридского действования жены священника наглядно показывает, где в настоящее время искать пресвитерид. В своих житейских отношениях с прихожанами, жена священника может узнать много такого, чего пастырю и в век бы не узнать, и здесь же для пастырского действования, по указанию именно пресвитериды, представляется особенное поприще, обещающее благоплодные успехи уже и потому, что в них принимает участие женщина. Правильные мировоззрения в приходе тогда только с успехом могут быть распространяемы, когда проникнуты оными будут женщины, которые своим детям будут передавать эти мировоззрения с своим, так сказать, молоком. В среде женщин едва ли с большим успехом может действовать кто-либо, кроме самой же женщины. И это теперь тем легче для сельских матушек, что они, вследствие развивающегося в семействах духовенства образования, достаточно могут считаться приготовленными пособлять своим мужьям не в одних только семейных и хозяйственных делах; нужно, впрочем, заметить, что уже и были образцы таких жен пастырей. Вот как св. Григорий Богослов изображает свою матерь, жену епископа Григория. «В нем (супружестве блаженного Григория и Нонны) так соединились все превосходные, и мужеские и женские качества, что брак был не плотским только союзом, но не менее того и союзом добродетели. Супруги, превосходя других, не могли превзойти друг друга, потому что в обоих добродетель была одинаковой силы и цены. Жена, данная Адаму помощником по нему (Быт.2:18), потому что добро быти человеку не единому, из сотрудницы сделалась врагом, стала не супругой, но противницей, обольстив мужа сластолюбием и древом познания лишив древа жизни. Но жена, данная Богом моему родителю, была для него не только сотрудницей, что еще не очень удивительно, но и предводительницей. Она сама и словом, и делом направляла его ко всему превосходному. И хотя почитала для себя первым долгом, по закону супружества, покоряться мужу во всем другом, однако же не устыдилась быть его наставницей в благочестии. Конечно, достойна она в сем удивления, но еще достоудивительнее покорствующий ей добровольно²⁵⁹».

3) По делам внешней благотворительности, новые пресвитериды, зная своих приходских нищих, больных, несчастных, всегда могут, при содействии своих мужей или приходских попечительств, помогать всем, требующим помощи. К кому, если не к матушке, и теперь в приходах обращаются нередко за тем или другим лекарственным снадобьем? Кто подает совет, как помочь в той или другой беде? Где останавливаются для отдыха пришедшие из отдаленных деревень к говенью или в воскресение и праздник на литургию? Где больше находят себе ночное отдохновение странники, да и просто проезжие, если не в доме священника под заботливым попечением жены его?

Мы напомнили читателям о древних пресвитеридах, наметили и то, где могут являться новые, сделать же дальнейшие выводы и приложения к современной практике надеемся в будущем.

X. О.

Итак, отличительная и при том исторически унаследованная бытовая черта сельского духовенства в юго-западном крае России состоит в большей близости быта духовного к дворянскому, чем к крестьянскому. Особые и, как мы видели, также исторически образовавшиеся материальные условия жизни духовенства дают ему возможность фактически поддерживать эту бытовую черту. И действительно, каждый, кому приходилось наблюдать быт сельского духовенства в юго-западной России, сознается, что священники здесь живут сходно с небогатыми помещиками, управляющими и арендаторами имений средней руки, и вообще с людьми, занимающими высшее землевладельческое положение в сельской среде. Дом священника, хотя построен так же непрочно, как и все почти сельские дома в юго-западном крае, большая часть которого отличается теплым климатом и малолесьем, представляет вид довольства и относительного комфорта. Крыльцо часто парадное, в виде маленького подъезда; из сеней вы вступаете в переднюю, назначенную для снятия и помещения верхней одежды: затем непременно есть отдельная гостиная комната для приема гостей; семейство помещается, большей частью, в 2–3-х комнатах и нередко есть отдельный кабинет для самого священника. Таким образом, одно уже количество и расположение комнат ясно показывает вам, что вы находитесь в доме человека, вполне усвоившего себе бытовые стороны западноевропейской цивилизации. Впечатление это усиливается в вас обозрением мебели. В гостиной находится несколько стульев, иногда и кресел с подушками, редко, конечно, мягкими и на пружинах, но всегда обитыми цветным ситцем и даже недорогой шерстиной материей. На приличном месте стоит более или менее красивый и удобный диван, перед ним круглый стол, кроме которого, смотря по величине комнаты, под стенами стоят еще 1–2 и более стола, часто складные и даже, так называемые, ломберные. На удобном месте помещается фортепиано, достоинство и цена которого, разумеется, соответствуют достатку хозяина дома. В жилых комнатах, конечно, мебель похуже, но все же не скамьи и лавки, а стулья и табуретки. Человек, постоянно живший в средней России и особенно воспитанный в среде тамошнего духовенства, войдя в подобный дом будет поражен непривычной для него обстановкой и, судя по тем образцам, которые он привык встречать на своей родине, подумает, что хозяин дома принадлежит к числу самых богатых сельских священников. Но такое заключение будет не вполне верно, даже большей частью неверно, потому что известная степень комфортабельности внешней обстановки соответствует только исторически унаследованной бытовой черте духовенства, но не степени его достатков. Даже у самых небогатых священников жилище все-таки устроено до известной степени комфортабельно и соответственно небогатому дворянскому быту. Например, фортепиано мне случалось встречать в самых небогатых священнических домах, где есть взрослые дочери, между тем как в срединной России оно составляет большую редкость и в домах самых богатых священников.

До известной степени комфортабельному устройству жилищ соответствует и некоторая светскость нравов и обычаев сельского духовенства. Юго-западный край, как мы сказали, есть по преимуществу земледельческий. К тому же сельские священники владеют значительным количеством земли, приносящей хороший доход. Поэтому они гораздо более преданы земледелию, нежели сельское духовенство внутренней России. Конечно, чтобы получить выгоды от земледелия, необходимо быть трудолюбивым и усердным хозяином, и в этих прекрасных качествах нельзя отказать ни одному почти сельскому священнику юго-западной России. Но самая доходность земель, соединенная с относительным многоземельем, дает им возможность все черные и тяжелые работы предоставлять работникам наемным или прихожанам – крестьянам, смотря по установившимся обычаям, а самим, в качестве землевладельцев, только наблюдать за ходом полевых работ. В летнюю рабочую пору сельский священник с раннего утра в поле и хлопочет о возделывании полей или уборке хлеба, но вы его никогда не встретите самого за плугом и с косой в руках. По крайней мере, нам никогда не случалось видеть это или слышать о подобном факте, между тем как в срединной России часто можно видеть сельского священника саморучно работающим в поле и даже совершенно без работника. Такое отношение к земледелию дает сельскому священнику юго-западной России более свободы в действиях и более возможности предаваться умственным занятиям. Не говоря о требах по приходу, священник удаляется с поля даже при известии о приезде к нему гостей, за исключением разве самой трудной и спешной рабочей поры, когда почти все никуда не выезжают из дому. Имея дома довольно времени для чтения, он нередко и в поле выезжает с книгой в руках и, сделавши надлежащие распоряжения, предается спокойному чтению в тени древесной или искусственно устроенной, по временам только отрываясь от книги для наблюдения за ходом работ. Вследствие таких благоприятных условий жизни, сельский священник юго-западного края, вообще говоря, при разговоре, представляется более образованным, или, по крайней мере, более начитанным, чем сельский священник средней России.

С земледелием неразрывно связано скотоводство. Поэтому сельские священники юго-западнй России имеют, обыкновенно, довольно много домашнего скота, количество которого, разумеется, соразмеряется с количеством владеемой ими земли и вообще с достатком их. Мы видали сельских священников, владевших несколькими десятками волов и лошадей, так что один рабочий скот священника составлял целое стадо. Но это, конечно, исключения. Вообще же священник среднего достатка имеет 2–4–6 пар волов и 1–2 пары лошадей²⁶¹, при этом 3–4 коровы и более или менее значительное количество свиней и домашних птиц²⁶². В скотоводстве, как и в земледелии, вся черная сторона дела предоставлена прислуге, сам же священник и его жена только надзирают за тем, имеет ли прислуга надлежащий уход за домашними животными. Конечно, надзор этот не поверхностный, великопанский, но мелочно-хлопотливый, внимательный и усердный, а все же надзор, не черная работа. При значительном, говоря относительно, количестве домашних животных и при отсутствии обычая самим непосредственно ухаживать за ним, в доме священника, конечно, должно быть не мало и прислуги. И действительно, в каждом почти доме есть 2–3 женских прислуги и 1–2 мужских. Количество прислуги, конечно, соизмеряется и с многосемейностью священника. Одна женщина служит кухаркой и вместе присматривает за домашними животными, уход за которыми преимущественно усвоен женщинам, другая, а иногда и две, если в семействе священника есть несколько взрослых дочерей, состоит при комнатах. Смотря по достатку, есть отдельный кучер и отдельный работник.

Таким образом, вся внешняя обстановка священника дворянская. И крестьяне-прихожане так и величают его «паном-добродием», а жену его «пани-добродийкой», сыновей «паничами», а дочерей «паннами». При встрече со священником крестьянин снимает шапку и редко подходит под благословение, а большей частью только целует руку, как это принято у крестьян здешних делать при встрече со всеми людьми из высших сословий²⁶³. Вообще крестьянин относится к священнику с глубоким почтением, как к лицу высшему, равному со всеми панами. Священник удостоит его своим посещением по случаю· какого-нибудь семейного праздника, соединенного с благословением Церкви, например, по случаю свадьбы, крестин и т. д., иногда выпьет даже чарку вина, но затем удаляется. Сельский священник юго-западного края никогда не снизойдет до знакомства с крестьянином-прихожанином, хотя бы и очень богатым, до панибратства с ним, до хождения к нему в гости. Он водит знакомство с людьми равного общественного положения, с соседними священниками, землевладельцами, с чиновниками, офицерами и т. п. Такому знакомству соответствует и времяпровождение гостей. При собраниях в доме священника более пожилые гости иногда играют в карты, а чаще ведут солидный разговор о разных политических, общественных, административных и хозяйственных предметах, а молодежь танцует под звуки фортепиано, на котором играет дочь священника или одна из приезжих девиц. Здесь нет уже той старорусской застенчивости, которой отличаются духовные девицы в срединной России. Дочери юго-западных русских священников нередко воспитываются в пансионах, а если и дома, то, кроме грамотности, которую знают без исключения все духовные девицы, обучаются разным предметам знания, входящим в состав училищных курсов. Они большей частью довольно начитанны и в состоянии поддержать всякий, конечно, не ученый только, разговор. Книжные знания и образованность, а равно и светская ловкость девиц высоко ценятся и женихами их – молодыми кандидатами священства. Напротив, навык девиц к хозяйственным трудам здесь имеет далеко не такое важное значение, как в духовенстве великорусском. Даже и в приданом более внимания обращается здесь на денежную сторону и на разные принадлежности туалета и комфорта (фортепиано, экипажи, лошади экипажные, а не рабочие), чем на принадлежности сельского хозяйства; тогда как при браках в великорусском духовенстве последние играют роль главной статьи в приданом. Тем же характером светскости отличается и воспитание священнических сыновей в юго-западной России. Это уже не те скромные и застенчивые, подчас неуклюжие и неловкие бурсаки, какими нередко представляются священнические сыновья в срединной России. Напротив, это довольно ловкие и приличные для светской жизни молодые люди, которые не уронят себя, не покраснеют и не растеряются ни в каком, конечно, не очень высоком и парадном, обществе. Разумеется, и здесь, как и везде, есть исключения. Сыновья сельских священников ещё с малолетства привыкают обращаться в обществе, носящем до известной степени светский характер. Затем, в старших классах семинарии, они всегда успевают приобретать знакомства в светских семействах, даже бывать иногда в публичных собраниях, и, таким образом, с ранней молодости приучаются держать себя в обществе на одинаковом уровне со всеми сколько-нибудь образованными молодыми людьми. Их уже не манят к себе родные поля и леса. Напротив, они видимо отдают предпочтение городской жизни с её цивилизованными нравами и обычаями. А при посещении домов родительских на праздники и каникулы, они находят удовольствие в том, чтобы почаще посещать собрания у знакомых соседей или у себя, так как родители для развлечения детей своих устраивают в своем доме собрания.

Таков в общем очерке быт сельского духовенства в юго-западном крае России. Впрочем, наш очерк относится собственно к быту сельских священников. В быте низших членов причта в этом крае есть некоторая особенная черта, также образовавшаяся исторически. Из приведенного нами краткого очерка исторических условий, под влиянием которых постепенно сформировался современный быт сельского духовенства в юго-западной России, видно, что православное духовенство этого края долгое время находилось в тесных отношениях к приходскому католическому духовенству. Хотя в деле религии отношения эти выражались в борьбе, в сопротивлении, но в общежитейских делах, касающихся собственно бытовой стороны жизни, католическое духовенство, как стоявшее, говоря вообще, на высшей степени цивилизации, влияло на православное. Как вообще при столкновении людей малоцивилизованных с людьми высшей цивилизации, первые подпадают влиянию последних и, прежде всего, усвояют себе их внешний образ жизни, так и в юго-западном крае и русское дворянство мало-по-малу усвоило себе образ жизни польского магнатства и на быте русского духовенства отразились некоторые черты из быта католического духовенства. Между прочим, это именно обстоятельство повлияло и на отношения членов причта между собой. Как известно, в католичестве причетники, можно сказать, не имеют никакого значения; они в собственном смысле служители храма и больше ничего. А так как ксендз есть глава прихода и вместе с тем как бы хозяин приходского храма, то причетники, служа храму, служат и ксендзу, т. е. в собственном смысле прислуживают ему. Подобное же до некоторой степени приниженное положение причетников мы находим и в православных приходах юго-западного края. Этому также много содействовало и дворянское происхождение большей части священников, между тем как причетники, конечно, выходили из низших сословий и были люди с незначительным образованием, как и теперь. Да и самые, указанные нами выше, материальные пособия, как польских панов, так и православных русских дворян, обращались едва ли не исключительно на приходских священников, а не на весь причт. По крайней мере в настоящее время, насколько мы знаем это дело, приписной землей владеют обыкновенно одни священники, а прочие члены причта довольствуются только узаконенной пропорцией церковной земли. Эти исторические условия не утратили своего влияния и до настоящего времени. В юго-западной России причетник во всех отношениях находится в почтительном отдалении от священника. Его быт сходен с крестьянским или мещанским, но никак не с дворянским. Он помогает священнику в сельскохозяйственных заботах в качестве как бы эконома в помещичьем хозяйстве, а нередко и в качестве простого слуги. Священник к нему благосклонен, ласков, но не водит с ним знакомства. Он угостит иногда причетника вином и закуской, но редко, и то без гостей, сам разделит с ним трапезу или пригласит его к семейному столу. Он и жена его удостоят, конечно, своим посещением дом причетника по какому-либо особому случаю (крестин, свадьбы и т. п.), но не пойдут к нему запросто в гости. Даже дети священника в глазах причетника суть не простые семинаристы, а паничи. И редко случается в юго-западном крае, чтобы сын священника, по исключении из семинарии, сделался причетником; в таком случае он определяется в гражданскую службу. Даже и обратное явление, т. е. чтобы дети причетников, по успешном окончании курса наук в семинарии, поступали на священнические места или в высшие учебные заведения, встречается здесь не особенно часто. Дети причетников менее подготовлены к школе, менее развиты и, наконец, менее самолюбивы, чем дети священников; последние считают за стыд для себя стоять ниже первых по учению. Между тем в срединной России часто дети причетников учатся лучше детей священников и особенно богатых и поступают в священники. Что касается диаконов, то они, конечно, и по своему быту, и по общественному положению стоят к священникам ближе других членов причта, но и диаконы редко приглашаются в дом священника в качестве гостей и вообще между семействами тех и других редко установляются дружественные отношения близкого знакомства. Впрочем, в приходах искони православных, диакон, обыкновенно, занимает высшее положение, чем в бывших униатских приходах, потому что первые в годину бедствий нередко подолгу оставались без священника и в таком случае диакон по возможности заменял его для прихожан. Вследствие того сельские прихожане и доселе смотрят на диакона, как на лицо, до известной степени заменяющее священника и по своему сану близкое к нему. В приходах же, бывших долгое время униатскими, которые поэтому подвергались сильному влиянию католичества, должность диакона встречается редко, и вообще сельские прихожане имеют о ней смутное и невысокое понятие В таких приходах и причетники, по установившемуся издавна обычаю, находятся в более приниженных отношениях к священникам, чем в приходах искони православных.

Составляя наши заметки, мы не имели в виду восхвалять или осуждать быт того или другого духовенства. Мы желали только в кратком очерке изобразить фактические, т. е. действительно существующие черты духовного быта как в средней, так и в юго-западной России и указать те исторические условия, которые легли в основание этих черт. Но мы считали совершенно бесцельным и неуместным вдаваться в обсуждение достоинств и недостатков тех или других бытовых черт, так как все они образовались длинным путем исторического развития народа и, следовательно, изменить их не могут не только никакие рассуждения о достоинствах и недостатках их, но даже и крутые насильственные меры. Как выработался быт духовенства путем истории, так путем постепенного исторического движения он будет и изменяться. И в настоящее время подобное изменение действительно совершается. На быте духовенства значительно, хотя и нередко, отразилась вся совокупность последних великих реформ русской общественной жизни. Реформы эти конечным своим результатом во всяком случае имеют уравнение всех сословий, отчасти уничтожая некоторые сословные привилегии, а главным образом распространяя общечеловеческие права на все сословия. Подобные реформы, обнимая собой все стороны народной жизни, неизбежно и прочно, хотя и в строгой последовательности, без всяких скачков и насилий, развивают все силы народа и материальные, и умственные. Путем этого постепенного развития совершается постепенное возвышение быта народного. Распространение образования в массе народа с одновременным развитием его материальных средств уничтожает предрассудки, смягчает нравы, изглаживает грубые бытовые черты, вызывает новые потребности и, вообще, сближает быт народа с бытом цивилизованных сословий. А так как быт сельского духовенства во внутренней России, вследствие исторических условий, вообще примыкает к быту крестьянскому, то возвышение последнего неизбежно отражается и на первом. Конечно, быт духовенства по мягкости нравов, особенности его служения и по некоторым потребностям, вообще свойственным людям образованным, всегда был выше крестьянского. Но часто случается, что, вследствие разнообразных исторических условий, одни и те же бытовые черты в одной местности считаются совершенно естественными и не подлежащими никакому осуждению, в другой местности представляются уже несколько неприличными. Этот общий закон в полной силе отражается, между прочим, и на быте духовенства. Многие бытовые черты, которые в срединной России вследствие исторически унаследованной близости быта духовного к крестьянскому и в глазах самого духовенства, и в глазах прихожан, представляются совершенно естественными и свойственными духовным семействам – в юго-западном крае, вследствие совершенно иных исторических условий, являются уже не соответствующими общественному положению духовных семейств и предосудительными. Вот подобные-то черты быта сельского духовенства срединной России, при общем возвышении быта народного, при общем смягчении и, так сказать, облагораживании народных нравов, будут постепенно сглаживаться и принимать характер, более соответствующий современной цивилизации. Таким образом, возвышение быта духовного будет идти вперед рука об руку с общим возвышением быта народного, а между тем, исторически образовавшаяся и немалую имеющая цену для благотворного влияния духовенства на народ, близость обоих бытов не будет разорвана.

В юго-западном крае России мы видим явление иного характера. Здесь, вследствие особых исторических условий края, о которых было сказано нами выше, быт сельского духовенства примыкает к дворянскому быту. Поэтому современные общественные реформы повлекут здесь за собой не столько возвышение быта духовного, который нуждается собственно в материальном улучшении, сколько возвышение быта народного до бытового уровня цивилизованных сословий. В материальном улучшении своего быта сельское духовенство найдет возможность с большим достоинством поддерживать исторически унаследованную близость своего быта с дворянским. Но и народ, в свою очередь, при постепенном развитии своих материальных и умственных сил, будет постепенно и в бытовом отношении сближаться п уравниваться с духовенством Таким образом, современный порядок вещей постепенно и неизбежно ведет к тому, что обе, исторически образовавшиеся, отличительные черты быта сельского духовенства срединной и юго-западной России будут постепенно уравниваться между собой. С одной стороны, срединно-русское сельское духовенство, в неразрывной связи с народом, будет постепенно усвоять себе отличительные черты цивилизованного дворянского быта, уже издавна, вследствие особых исторических условий, усвоенные юго-западным русским сельским духовенством; с другой стороны, последнее, при постепенном возвышении народного быта, будет сближаться с народом и в бытовом отношении – по духу и вере – оно всегда было близко к народу. Современные реформы духовного быта, обнимающие и материальные его средства, и общественное положение, и воспитание детей его, и иерархическое его отношение, будут могущественно содействовать уже начавшемуся бытовому уравниванию всего православного русского духовенства.

П. Р.

Пастырские отношения к прихожанам не ограничиваются временной жизнью, но простираются и на вечную жизнь: отошедшие из сей жизни продолжают и в другой жизни пользоваться молитвами своего пастыря и приносимой за них бескровной жертвой. С другой стороны, пастырские отношения к своим прихожанам не исключительно одни духовные, но касаются и телесных потребностей, и нужд паствы, и отношения последнего рода, в свою очередь, не должны оканчиваться тем, когда пастырь напутствовал умирающего, после смерти предает тело его земле, по церковному чину. И места погребения прихожан не должны быть чужды пастырского попечения о них.

Если в приходе, после церкви, есть какое-либо место, требующее к себе внимания пастырского, то это бесспорно место, назначенное для погребения умерших. Христианская православная Церковь в своих заботах и попечениях никогда не отделяла святилищ, назначенных для благочестивых собраний живых её чад, от кладбищ, определенных для успокоения усопших её чад. Верующие всегда желали быть погребенными вблизи св. храмов и особенно подле гробов мучеников. Римские катакомбы служат древнейшим свидетельством этого религиозного стремления первых христиан полагать своих покойников под защиту святых Божиих Они уверены были, что подле этих сильных ходатаев, сон спящих во гробах будет покойнее и приятнее, и что они будут иметь некоторое участие в тех молитвах, которые благочестивые чада церкви будут возносить здесь. О св. равноапостольном Константине Евсевий повествует, что он высказывал горячее желание иметь свою могилу у гробов св. апостолов. Подобная этому мысль, без сомнения, породила древний благочестивый обычай помещать кладбища вокруг церквей. И действительно, вид могил, в которых покоились предки, приготовлявший душу серьезными размышлениями, которые возбуждал он к слушанию с большим сосредоточением и, следовательно, с большей пользой, св. учение веры, не был бесполезен и для самих усопших, в часы молитвы напоминая о них их родственникам и друзьям. Вследствие гигиенических предосторожностей, по распоряжению светской власти, первенствующие христиане вынуждены были, однако, с большим сожалением оставить этот обычай и свои кладбища помещать в удалении от жилых мест. Впрочем, и в то время некоторые из христиан имели возможность получить иногда позволение погребать своих усопших в преддверии базилик. С девятого века начался обычай погребать умерших в самой церкви. Сначала позволено было хоронить в церкви только епископов²⁶⁴, которых иногда погребали под самим престолом, а впоследствии эта честь оказываема была всем: духовенству, монашествующим и высоким светским лицам, так что кладбища с течением времени предоставлены были одним беднякам. Но так как церкви были не велики и не могли вмещать в себе большого числа покойников и притом часто открываемые склепы причиняли зловоние, весьма опасное для здоровья, то найдено было нужным сколько возможно больше ограничить этот обычай и погребать покойников на кладбищах, устроенных вне жилых мест.

В нашем отечестве первоначально также покойников погребали почти исключительно на церковных погостах, иногда в самых церквах, в сделанных для этого особенных усыпальницах или склепах, и чуть ля не в конце прошедшего столетии (1771 г.) последовало в первый раз узаконение, вошедшее в свод законов: «для кладбищ городских отводить места за городом, на выгонной земле, в местах удобных, расстоянием от последнего городского жилья не менее ста сажен²⁶⁵». В последствии времени, именно в 1817 году, последовало узаконение и в отношении к сельским кладбищам: «кладбищ среди селений не иметь, но учреждать оные позади, не ближе полуверсты от них, при построении новых церквей²⁶⁶». Старые же кладбища, среди селений до 13 декабря 1817 года существовавшие, велено переводить оттуда исподволь. Исключение в этом отношении сделано только тем, находящимся внутри городов монастырям, в которых погребение мертвых издавна продолжается с ведома самого правительства, и вошло в обычай, на котором основались благочестивые обеты и завещания лиц и семейств; в сих монастырях дозволяется подорвать мертвые тела по-прежнему, но с тем, чтобы при том не были упускаемы узаконенные медицинские предосторожности, и чтобы вновь по городам не учреждались кладбища там, где оных прежде не было²⁶⁷.

С увеличивающимся народонаселением, расширяющиеся жилые места быстро, в некоторых местностях, начинают теснить кладбища, отстоявшие прежде от селений не ближе полуверсты. Если в каком-либо приходе случилось бы это и если бы явилась, поэтому, надобность открыть новое кладбище, то пастырь должен помнить, что, по существующим узаконениям, место под кладбища назначает местное гражданское начальство, по сношению с епархиальным начальством²⁶⁸. Что же касается до опустевших кладбищ, среди населенных мест находящихся, то владельцы той земли, на которой они устроены были, обязаны огораживать их, а в безлесных местах обводить рвом, и никакого строении на сих кладбищах не возводить²⁶⁹. Новоустроенное же кладбище должно быть также огорожено или заборами, или плетнями, или земляным валом, который должен быть повыше двух аршин, а около него рвы поглубже и пошире; все это должно быть устроено не на церковную сумму, а иждивением местных обывателей²⁷⁰. Хотя, по узаконению о попечительствах церковных, на обязанность этих попечительстве возложена забота о содержании в порядке кладбищ, но приходский священник, и как непременный член приходского попечительства, и по долгу пастырства, не должен устранить себя от попечений о лучшем устройстве и благоприличном содержании местного своего кладбища. Как честь за порядок и благоустройство в приходском храме, а равно и хула с упреками за беспорядок и неблагоприличие падают, обыкновенно, первее всего на местного священника, так и по отношению к кладбищам, благоприличие или беспорядочное состояние последних приписываются первее всего и главным образом попечительности или же нерадению местного пастыря. Всегда ли такое суждение бывает справедливо – это другой вопрос, но что касается до теперешнего состояния большинства наших кладбищ, то действительно, оно таково, что стоит приходским пастырям подумать об этом и позаботиться серьезно. Не раз проникали в печать фельетонные изображения печального состояния наших, преимущественно городских, кладбищ; но вот очерк, представленный уже не фельетонистом, а попечителем одного приходского попечительства. «Наши кладбища», – читаем в «Современной Летописи, – «представляют верх безобразия и неуважения к праху усопших. Зарыть кое-как покойника в мелко ископанную могилу; разрыть, особенно зимой, старую могилу и поставить гроб на гроб; оставить могилу неоправленной, по стаянию снега, весной, при чем внутрь её открываются зияющие трещины, источающие зловоние от разлагающихся тел; загнать на кладбище скот и покрыть могилы навозом, а потом прийти на те же могилы с блинами и призвать священника для служения панихид – явления возмутительные, но ежедневные²⁷¹». Нужно предполагать, что далеко не многие из прихожан знают, что гражданское правительство не оставляет ненаказанными производящих описанные безобразия и беспорядки на кладбищах. Между тем закон определяет наказания за то именно, что указано в приведенных выше словах. «Зарыть кое-как покойника в мелко ископанную могилу – явление ежедневное», – по словам одного попечителя приходского попечительства, – «а между тем это считается законом преступлением против общественного благоустройства, и в Уложении о наказаниях мы читаем: «Если мертвое тело не будет, при погребении оного, зарыто в предписанной законом глубине²⁷², или же могила не будет до определенной высоты засыпана²⁷³, то виновный в сем подвергается: денежному взысканию от одного до пяти рублей, или же аресту на время от трех до семи дней, смотря по обстоятельствам, более или менее увеличивающим или уменьшающим вину его²⁷⁴». Далее, попечитель пишет, что «Разрыть, особенно зимой, старую могилу и поставить гроб на гроб» – также явление нередкое, но и это, следует прихожанам знать, уголовное преступление, за которое можно понести денежное взыскание от десяти до пятидесяти рублей, хотя бы разрытие такое признано было совершенным единственно по легкомыслию²⁷⁵. Такому же взысканию, по смыслу закона, подвергается и тот, кто сделает наружное повреждение могил, «загнавши на кладбище скот»; кроме того виновный обязан исправить на свой счет сделанные его скотом повреждения. Гражданское и церковное законодательство не входит в подробности при определении частнейших правил и предписаний касательно содержания в порядке кладбищ. Да и не предстоит надобности в подробностях: благочестивое чувство само укажет подробности, хотя, впрочем, в католических государствах законодательство касается самых малейших подробностей. Во французском, например, законодательстве указывается, на каком расстоянии должна быть выкапываема могила одна от другой по обеим сторонам, в голове и в ногах, Сколько лет (пять) может стоять над могилой крест или надгробный камень, позволяется засаживать кладбища деревьями и т. п. В последнем отношении гражданское законодательство расходится с постановлениями католических канонистов, которые решительно запрещают садить на кладбище деревья, кустарники и растения какого бы то ни было рода, приносящие плоды и бесплодные, и некоторые предписывают даже уничтожать уже росшие на кладбище деревья, вырывать траву и всякую растительность²⁷⁶. Действительно, вид кладбища, обнаженного от всякой растительности и всего, что напоминает о жизни, царствующая на кладбище торжественная тишина, не прерываемая пением птиц или шумом листьев, движимых ветром, больше соответствуют грустным думам и серьезным, глубоко религиозным мыслям, какие должны сопровождать нас в то место покоя, где почивают наши родители, друзья, братья по вере, чем современные немецкие кладбища, преобразованные в сады. В последних, кажется, хотят изгнать всякую идею о смерти и, следовательно, всё, что вид могил может иметь торжественного и назидательного для живых. Не заводя на кладбищах садов, мы во всяком случае не повредили бы ни религиозному чувству, ни гигиеническим требованиям, если бы если бы достаточно обсаживали свои кладбища тополями, березами, ивами, вербами. Вообще, повторяем, благочестивое чувство, если оно правильно настроено и легко возбуждается в сердце, наилучше может подсказать, что нужно сделать для лучшего благоустройства родного кладбища. На обязанности пастырей лежит воспитать и поддерживать в прихожанах своих такое благочестивое чувство, и оно не допустит указанных выше безобразий и беспорядков, существующих на некоторых кладбищах. А для этого следует напечатлеть в сознании прихожан истинное значение тела человеческого и ожидающее его воскресение. Понятно, что совершенно равнодушно будет относиться к такому или другому виду кладбища, помимо, впрочем, гигиенических соображений, тот человек, который ожидает, что из тела его после смерти «вырастет только лопух», но наши прихожане, благодарение Господу, слишком далеки от таких нигилистических представлений о телесной природе человека. Они, хотя может быть и смутно, знают или, по крайней мере, при посредстве своего пастыря должны знать, что тленное наше тело должно облечься в нетление и мертвенное облечься в бессмертие (1Кор.15:53), что тела наши члены Христовы и храм Св. Духа, что сеется тело душевное, восстанет же тело духовное, что все сошедшие в утробу земли восстанут некогда из гробов для жизни вечной. При глубоком и сердечном знании всего этого, у кого достанет духа или равнодушия безобразничать на кладбищах или же своим небрежением способствовать беспорядкам на них? И в простом классе народа, как и в высших классах, любят сохранять воспоминание о любимых покойниках посредством оставшихся от них каких-либо предметов. И с каким уважением сохраняются эти предметы, как дорого ценятся они оставшимися в живых! Но вот на кладбище сохраняется до последних времен мира целая половина природы наших покойных родителей, родственников, друзей, соседей, детей, супруг и супругов. Смотря на кладбище, каждый может сказать себе: там кость от костей моих и плоть от плоти моей! Нельзя допустить, чтобы человек, воодушевленный таким чувством, позволил кому-нибудь производить безобразия на кладбищах. Воспоминание о покойниках в семействах их должно жить вечно, и много ли найдется таких сознательно неблагодарных потомков, которые допустили бы, чтобы память близких их сердцу погибла, по выражению Псалмопевца, с шумом? А небрежение о состоянии кладбищ способствует этому.... Наконец, каково бы ни было большинство прихожан, все же найдется в приходе всегда несколько человек, которым особенно становится дорого местное кладбище, по крайней мере на некоторое время, пока не остыла горячая печаль по смерти близких их сердцу. На таких людей пастырь всегда влиятельно может подействовать, чтобы они так или иначе выразили свое усердие к благоустройству и благоприличию кладбища. Самого же пастыря к заботливости о своем приходском кладбище должна побуждать его любовь к своей пастве. Ведь тут, на этой ниве Божией, покоятся его духовные чада. Некоторых из них он ввел в жизнь и тела их св. крещением сделал храмом Св. Духа. Он их учил и водил на духовные пажити, питал их небесной пищей и приготовлял к последнему подвигу жизни. Здесь же, может быть, покоятся и его предшественники, верные пастыри стада, священники с бывшей своей паствой; здесь и ему самому предлежит почивать до того времени, когда по звуку трубы архангела, все, почивающие на всех кладбищах и на всех местах вечного покоя, пробудятся, наконец, от своего сна и пойдут в сретение Господу. Сколько побуждений содержать кладбища в порядке и надлежащей благоустроенности, приличной такому важнейшему, после приходского храма, месту в приходе! Нерадение об этих местах было бы больше, чем неизвини-тельно; допущение же безобразий положительно заслуживает законной кары и наказания.

X. О.

Овцы гласа Моего слушают… и по Мне

грядут. И Аз живот вечный дам им. (Ин.10:27–28)

Мы воспоминаем ныне, по заповеди апостольской (Евр.13:1), наставника нашего – священномученика Макария, добре пасшего стадо Божие паствы киевской, прославляем труды его во благовестии Христове и ублажаем мученическую кончину положившего душу свою за люди своя. Но исполняя заповедь, обязующую нас воспоминать прежде бывших наставников, которые проповедовали нам слово Божие, – не благовременно привести себе на память и другую, многими забываемую и не исполняемую, заповедь св. Павла: повиноваться и покоряться наставникам, пребывающим с нами и бдящим о душах наших (Евр.13:17), и помыслить, в каком отношении должны быть пасомые к своим живым пастырям, дабы и пастыри с радостью совершали дело великого служения своего спасения нашему, а не воздыхающе, несть бо полезно нам сие, и пасомые под их водительством, вси достигали в соединение веры и познания Сына Божия, в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова (Еф.4:13).

Овцы гласа Моего слушают, и по Мне грядут. В этих словах Господь Иисус Христос дает наставление, в каком благодатном союзе должны быть все мы – овцы пажити Христовой – с Ним, истинным пастырем и посетителем душ наших. Чтобы быть истинными овцами стада Христова и получить живот вечный, для сего, по слову самого небесного пастыря, необходимо не слышать только, но и слушать глас Его, т.е. внимать Ему и принимать возвещаемое всею душою, и идти в след Его, т.е. покоряться повелениям Его и исполнять все св. Его заповеди.

Иисус Христос, вечный первосвященник, есть образ всех духовных пастырей. Все пастыри церкви, кто бы они ни были, видимо представляют Его невидимое пастырство и действуют вверенною от Него властью. Служение священства есть непрерывное продолжение, до скончания века, в роде человеческом великого служения самого Господа нашего Иисуса Христа, – просвещения людей в вере и благочестии проповедью слова Божия, освящения благодатью Божиею чрез таинства и священнодействие и руководствования их к вечному блаженству. Служение священства имеет начало свое ни от человек и ни человеком, но от самого Бога (Гал.1:1). Сам Отец небесный посылает приставников в виноград свой и изводит делателей на жатву свою (Мф.9:18). Сам Сын Божий дал пророки и апостолы и ныне дает св. своей Церкви благовестники, пастыри и учители к совершению святых, в дело служения, в созидание тела Христова (Еф.4:11). Сам Дух Святый поставляет епископов и пресвитеров пасти церковь Господа и Бога, юже стяжа кровью своей (Деян.20:28). Сам Господь, пребывая с ними в век, дает им уста и премудрость, способность и силу быть служителями Нового завета (2Кор.3:6), могущими спасти себя и других послушающих их (1Тим.4:16) н всех привести в Познание Сына Божия, в меру возраста исполнения Христова. Посему на всех пастырей Церкви, поставленных Духом Святым пасти стадо Божие, кто и каковы бы они ни были, должно смотреть как на посланников, на содейственников и споспешников Божиих и принимать их, как галатийские христиане приняли некогда ап. Павла. Хотя я, свидетельствует св. апостол, в немощи плоти благовествовал вам, однако вы не презрели искушения моего во плоти и не возгнушались оным; но приняли меня, как ангела Божия, как Христа Иисуса (Гал.4:13–14). Им должно повиноваться и покоряться по заповеди апостольской (Евр.13:17), и слушать их, как самого небесного учителя Господа Иисуса Христа. Слушающий вас Меня слушает, – говорит вечный Пастыреначальник св. апостолам, а в лице их и всем преемникам их служения – а отвергающийся вас Меня отвергается; а отвергающийся Меня отвергается Пославшего Меня. (Лк.10:16). А кто не покоряется слову служителей Слова, посланных Богом, тот является непокорным не пред человеком, но пред Богом, Который дал им Духа Своего Святого, учит св. апостол (1Сол.4:8).

Должно внимать слову и наставлению и тех пастырей, жизнь которых не соответствует их учению. Сего требует сам Христос, когда говорить: вся, елика аще рекут вам блюсти, соблюдайте и творите, только делам их не подражайте, глаголют бо и не творят (Мф.23:3). Учение пастырей должно отличать от их жизни, рассуждает блаженный Августин. Недобрым поступкам их подражать не должно, но исполнять их пастырские наставления необходимо. Ибо не свое учение они предлагают, но учение Божие; не сами от себя говорят, но как служители и посланники Божии.

Итак, словесные овцы стада Христова должны слушать глас своих пастырей, как глас самого Христа, и следовать богооткровенному учению, которое они предлагают, не как учению человеческому, но, яко же я воистину есть, учению Божьему.

Овцы гласа Моего слушают и но Мне грядут. Глас пастырей есть молитва, учение, тайнодействие в управление. Следовательно, слушать глас пастырей и покоряться водительству их значит не возбранять им освящать молитвою нас и дома наши, внимать гласу молитв молитвенников, им же дадеся благодать молитися о нас, вместе с ними в общественных молитвах умом н сердцем возноситься к Отцу нашему, Иже на небесех, и в их молитвах искать и обретать возбуждение молитвенного духа и укрепление наших молитв. Значит внимать учению Богом данных учителей, глаголы их слагать в сердце своем, прилежным размышлением о слышанном обращать оное в дух и жизнь и творить дела не плотские и смертные, но духовные и оживотворяющие. Значит слухом веры внимать священнодействиям строителей тайн Божиих и благоговейной любовью раскрывать и расширять сердце свое к принятию благодатных даров. Значит покоряться водительству духовных вождей, принимать советы душеспасительные и наставления пастырские с искреннею доверенностью и покорностью сыновнею. Таково должно быть отношение словесных овец стада Христова к их пастырям!

Слово Божье ясно раскрывает обязанности пасомых к пастырям, многими словами повелевает и убеждает, просит и молит христиан знать настоятелей своих о Господе, их наставляющих, и слушать их как самого Христа; но, несмотря на все это, как часто и сколь многие не слушают гласа своих пастырей.... Всегда бывали и ныне есть христиане, которые, не отделяясь явно от Церкви, не прилепляются, однако же, искренним и покорным сердцем к её служителям. Считая себя великими и мудрыми, они не хотят внимать учителям церковным, которые, по их суждениям, далеко ниже их и по правам жизни общественной и по степени образованности и познаний, забывая, что сии смиренные служители великого Бога, велики величием священного сана даже в очах ангельских, и мудры премудростью Божией. Такие христиане, по самообольщению, мечтают сами себя управить в царствие Божие, хотя многие из них не знают и начатков веры Христовой. Много было прежде и ныне особенно много таких в ограде церкви Христовой, которые не внимают слову спасения от того, что о спасении своем менее всего думают и совсем не заботятся о душе. Привязанные всем существом своим к земле, полагая все свое счастье в благах и удовольствиях мира, они не могут сочувствовать слову, которое блага земные вменяет в уметы и любовь к миру называет враждою на Бога; не могут охотно внимать ученью, которое проповедует иные законы, иные обязанности, а не те, которые дает мир и предписывает приличие света.

Если бы учителя церковные льстили самолюбию, поблажали страстям, извиняли пороки, смягчали преступления, одобряли жизнь по требованию развращенного сердца, – о, тогда много было бы у них внимательных и прилежных учеников! Но они обличают худые мысли и желания, и действия законопреступные, напоминают о смерти, о страшном суде Божием и о вечных муках, проповедуют о воздержании и умерщвлении плоти, о смирении и кротости, о самоотвержении и о других подвигах христианских… Жестоко слово сие, говорят миролюбцы, кто может их послушать? И отходят от проповедников истины, для них неприятной, и потом уже не приходят к ним. Вот отчего есть немало христиан, именующих себя чадами Церкви, но редко бывающих в храмах Божиих, которые суть истинные училища веры и благочестия, истинный двор овчий и духовная пажить, где удобно можно слышать глас пастырей, где пища и спасение словесных овец. Вот отчего иногда, не боясь Бога и людей не стыдясь, как от беды бегут от пастырской проповеди, или беседуют между собою, когда св. Церковь, устами своих служителей, возвещает слово спасения, а если и слушают, то слушают не для того, чтобы получить утверждение, назидание и утешение, но, чтобы судить слово и осудить говорящего. Вот отчего иные не только не приходят к своим пастырям, но и приходящих к ним не приемлют. Есть дома христианские, двери которых отверзает для пастырей только неизбежная необходимость. Есть христиане, которые не знают своих пастырей и сами пастырям неизвестны.

Такая холодность к учению о спасении, такое отчуждение от проповедников сего учения приводят к тому, что не хотящие внимать гласу истинных пастырей своих добровольно отдаются водительству лживых вещателей, которые злословят то, чего не понимают, обещают свободу, будучи сами рабы тления, в преумножении льстивых словес и надутого пустословия проповедуют быстрые успехи человечества на пути совершенства, а люди и ныне, как прежде, и окаянны, и бедны и нищи, и слепы и наги. Конец же сего отчуждения тот, что уклоняющиеся от послушания спасительному гласу Пастыреначальника и поставленных от Него пастырей предаются в неискусен ум творити неподобная и впадают во власть того, кто, яко лев рыкая, ходить, ища кого поглотити.

Спасительно вспоминать н прославлять св. наставников наших, отошедших ко Господу, благоплодно повиноваться и покоряться слову и водительству наставников, пребывающих с нами. И то необходимо, и сие нужно. Посему молим вы, 6р., знайте труждающихся у вас, и настоятелей ваших о Господе, наказующих вы (1Сол.5:12), и внимайте гласу учения их, да живот вечный наследите, по неложному обещанию Господа нашего Иисуса Христа. Ему же честь и слава со Отцом и Св. Духом во веки веков. Аминь.

П. Б.

Из приведенных в конце предыдущей нашей статьи слов определения св. Вселенского четвертого собора усматриваем, что догмат о двух естествах во Иисусе Христе, не слитно, неизменно, нераздельно познаваемом одном и том же Христе, Сыне, Господе – Единородном, изложен, по выражению самого определения, «со всею тщательностью и стройностью²⁷⁸». Но чтобы никто не осмелился после этого говорить вопреки приведенному в полный состав учению св. Православной Церкви об этом великом предмете веры, св. собор счел нужным оградить нерушимость сего православного вероисповедания веры произнесением анафемы на тех, кто «дерзнет или составлять другую веру, или проповедовать, или учить, или преподавать другой символ»… «Таковым, по соборному определению, если будут епископы, или клирики, – епископам быть чуждыми епископства, а клирикам – клира; если же будут монашествующие, или миряне, таковым быть под анафемой²⁷⁹». Это определение было подписано тогда же всеми присутствовавшими на соборе. Таким образом, главное дело собора, – разъяснение и утверждение спорного вопроса веры и окончательное его не только определение, но и ограждение от еретиков, было кончено в пятом заседании св. Халкидонского Вселенского собора.

По принятому от времен первого Вселенского собора обычаю определения собора подносились еще для подписи императорам с той целью, как замечено уже нами прежде, чтобы верховная власть своим авторитетом дала определениям Церкви вспоможение к приведению их в исполнение. В силу такого полезного и необходимого для Церкви обычая и в настоящем случае, по заявлению императорских чиновников, «постановленное святыми отцами и всем угодное решено было представить верховной власти²⁸⁰».

К великой радости святого собора, для выслушания и утверждения его определений прибыл, наконец, в Халкидон и сам император Маркиан «с благочестивейшею и христолюбивейшею государыней», Августой Пульхерией, пожелавшей быть на соборе по благочестивой ревности и усердию к вере. Окруженный знатнейшими сановниками двора, император произнес к собору речь, в которой, выражая свое желание «чтобы весь народ, мудрствуя одно, при посредстве истинного и святого учения, возвратился к одной религии и почитал истинную католическую веру», предоставлял собору «изложить ее единомысленно, по наставлениям св. отцев для того, чтобы вечно сохранялось то, что будет определено ими²⁸¹». Святые отцы, выслушав речь императора в радостной благодарности к покровителям православной Церкви – императору и императрице, провозгласили им многолетие и благожелания в самых восторженных выражениях. Когда утихли восклицания и приветствия, – Аэтий, архидиакон Константинопольский, по соизволению императора прочитал определение св. Вселенского собора, подписанное уже всеми членами оного в потом заседании. Маркиан, выслушав определение, спросил, по согласию ли всех епископов провозглашено прочитанное теперь определение. И, когда св. отцы единодушно заявили свое согласие и единомыслие по соборным определениям, Маркиан возблагодарил Господа за единомысленное соединение всех в одно исповедание и дал следующее узаконение: «по объявлении святым и Вселенским собором святой и вселенской нашей веры по изложению отцев, наша мерность сочла делом справедливым и вместе полезным уничтожить, наконец, всякий повод к спорам о святой вере. Итак, если кто-нибудь, частный ли человек, или военный, или клирик, публично соберет толпу, и под предлогом рассуждения о вере произведет возмущение, тот пусть знает, что если он частный человек, то будет изгнан из царствующего города, если военный потеряет свою службу, клирик – свою степень, и подвергнутся другим наказаниям»²⁸². Это словесное заявление императорского узаконения оповещено было потом императорскими указами. В первом из них запрещаются рассуждения о предметах христианской веры пред народом²⁸³, во втором утверждаются деяния св. Халкидонского собора²⁸⁴. В указе, изданном в 455 году, император определяет Евтихию и его последователям такие же наказания, какие определены были прежними императорами последователям Аполлинария. И, во-первых, он лишает их права завещания и получения наследства и дара, во-вторых, отнимает у них право иметь свою иерархию, строить церкви и монастыри, а также делать собрания и сходбища, в-третьих, воспрещает им вступать в военную службу и повелевает исключить из оной тех, которые уже состояли в ней, в-четвертых, не позволяет никому ни говорить, ни писать что-либо против св. халкидонского собора, и книги или сочинения еретические осуждает на сожжение. За нарушение всех этих узаконений определено наказание или ссылкой, или денежным штрафом²⁸⁵.

Императорская власть, приняв благочестивое и полезное для Церкви участие в утверждении соборного главного определения, в составлении которого нисколько не участвовала, не оставила без внимания и второстепенных определений собора, которые касались уже не догматов веры, а некоторых пунктов церковного устройства и управления. «Некоторые пункты, сказал Маркиан, касающиеся чести вашей почтенности, мы предоставляем вам, почитая приличным, чтобы они были (лучше) определены на соборе, чем установлены нашими законами²⁸⁶». Прочитаны были 3 пункта, которые требовали определенного соборного постановления, – первый, ограничивающий произвольную постройку монастырей и устраняющий монахов от вмешательства в дела церковные и общественные, разве только это приказано епископом города²⁸⁷, второй – воспрещающий клирикам снимать на откуп имения и браться за управительскую должность, разве только приказано будет от своего епископа иметь попечение о церковном имуществе²⁸⁸, и третий – не дозволяющий клирикам определяться к церкви другого города и требующий, чтобы они оставались при той же церкви, при которой сначала удостоились служить²⁸⁹.

Император, несмотря на то, что сам видел утомление и труды св. отцов собора, желал, чтобы они оставались в Халкидоне еще на несколько дней и «чтобы никто не уходил со св. собора прежде, чем даны будут окончательные определения всему». Но дела, решение которых, как полагал император, могло быть окончено в 3 или 4 дня, потребовали для выслушивания и обсуждения их еще десять дней. Т.к. это были дела второстепенные и касались не столько веры и благоустройства всей Церкви, сколько недоумений и разногласий между частными лицами, то и мы не будем излагать подробно содержание всех остальных десяти деяний Халкидонского собора, а укажем только главные лица и обстоятельства, о которых шло рассуждение, и остановим внимание только на последнем деянии, в котором указано место архиепископу Римскому в ряду прочих архиепископов.

Св. собор, по предложению государственных чиновников занялся рассуждением по делу Максима Антиохийского и Ювеналия Иерусалимского. Дело шло об определении границ Антиохийского и Иерусалимского патриархата. Оба святителя «после большого спора» заявили, чтобы престол св. Петра великого города Антиохии имел две Финикии и Аравию, а престол Иерусалимский имел три Палестины. Этому взаимному словесному соглашению никто не противоречил, и, радуясь миру и единомыслию Максима и Ювеналия, св. собор определил «чтобы Максим или св. Церковь Антиохийская имели в своей власти две Финикии и Аравию, а Ювеналий, святейший епископ Иерусалимский или его св. Церковь имели в своей власти три Палестины», причем отменены все прагматические уставы и прежние императорские грамоты, равно как и взыскания по этому делу (Деян.7-е²⁹⁰). В следующем заседании (8-м) было рассмотрено дело Феодорита Киррского. Он предстал на собор с желанием изложить свое исповедание веры; но св. собор потребовал, чтобы Феодорит произнес без всяких объяснений и уклонений анафему на Нестория и Евтихия. Феодорит повиновался собору, который тут же определил принять его снова в общение и возвратить ему его церковь. За Феодоритом св. собор потребовал, чтобы Софроний – епископ Константийский, Иоанн – епископ Германикийский и Амфилохий – епископ Сидский анафемствовали Нестория и Евтихия, и они произнесли беспрекословную анафему на этих еретиков (Деян.8-е²⁹¹). Не так скоро решено было дело об Иве, епископе Эдесском. «Оскорбленный Евтихием, сказал он, представши собору, оклеветанный, находившийся за 40 станций, и низложенный, я пришел сюда искать сострадания и обратился к священной и бессмертной высшей власти, которая и повелела вашей знатности вместе с этим святым и вселенским собором исследовать дело обо мне²⁹²». Он требовал, чтобы уничтожено было всё, что сделано в его отсутствие в Эфесе под председательством Диоскора, и чтобы возвращены были ему епископство и епархия. Для беспристрастного решения этого дела потребовалось выслушать всё производство его в 449 году в Тире и Бернте, в то самое время, как был и разбойничий собор в Эфесе. Но по слушании этого довольно многосложного и, конечно, известного по истории нашим читателям дела, собор в это (9-е) заседание не дал о нем никакого решения. В следующее заседание (10-е) продолжался разбор дел об Иве, и читана была памятная записка о том, что сделано было относительно Ивы в Тире и Бернте. Тут же прочитан был отрывок из деяний Антиохийского собора, бывшего также в 449 году, и из послания Ивы к Маре Персу. Но когда императорские сановники изъявили желание, чтобы прочитано было и то, что сделано окончательно в Эфесе против Ивы, то Анатолий Константинопольский, римские легаты и прочие св. отцы воспротивились их желанию, и не признали достойным собора слушать осужденные Церковью деяния разбойничьего собора. Поэтому, не перечитывая деяний Эфесского собора, приступили к собранию голосов относительно Ивы. Все единогласно заявили, что следует оправдать Иву и возвратить ему епископский сан, неправильно снятый с него, – только требовали, чтобы Ива анафемствовал Нестория и Евтихия. Ива охотно исполнил требование собора. «Я уже письменно анафемствовал Нестория и его учение, сказал он, и ныне анафемствую его десять тысяч раз… Анафема и самому Несторию и Евтихию, и принимающему одно естество. Анафемствую и всякого, кто мудрствует не так, как мудрствует этот св. собор²⁹³. В этом же заседании рассмотрено было дело о Домне Антиохийском, и, т.к. Максим, после него поставленный епископом Антиохийским, добровольно предложил уделять Домну на расходы от своей церкви, то и признано было поступить согласно с намерением Максима. В одиннадцатом заседании, по письменному предложению императоров, обсуждено было дело Вассиана и Стефана, бывших епископов Эфесских. Ни Васслиан, присвоивший себе епископство насильственным вторжением, ни Стефан, добывший епископство происками, не удостоены быть епископами Эфеса. Подано было мнение оставить за ними епископское достоинство и общение, а на эфесскую кафедру рукоположить нового епископа; мнение это и было утверждено в следующем (12-м) деянии собора. В тринадцатом заседании, по прошению Евномия, епископа Никомидийского, разбираемо было дело о правах Никомидийской церкви, и решено тем, что «власть митрополита в Вифинских церквах будет иметь почтенный епископ Никомидийский, потому что Никейский имеет одну только честь митрополита, и, по примеру других епископов области, подчиняется Никомидийскому²⁹⁴». Последнее спорное дело между Савинианом и Афанасием епископами Перры. По прочтении актов, относящихся к этому делу, по отобрании мнений от членов собора и после допроса, сделанного некоторым из тех епископов, которые низложили Афанасия, решено было в пользу Савиниана (на 14 деянии). В пятнадцатом заседании прочитаны и подписаны всеми членами собора «церковные определения, составленные святым и вселенским собором, собравшимся в Халкидоне». Тридцать правил этого Вселенского собора, конечно, известны нашим читателям из «Книги Правил», и потому мы не считаем нужным излагать здесь их содержание, а переходим к последнему (16-му) деянию Халкидонского собора, которое имеет весьма важное значение, т.к. определяет границы и власть римского иерарха. Мы имели случай заметить, как на 4-м Вселенском соборе римские легаты, в самом начале соборных деяний, заявили себя в пользу преобладания римского престола. Они не раз и после высказывали притязание, что решение собора, состоявшееся без них, недействительно, наконец, и при заключении соборных деяний они не утерпели высказать, что главная доля участия в соборных решениях якобы принадлежит римскому престолу. Но мы заметили и то, что св. собор, занятый вопросами более существенной важности чем притязание, чье бы то ни было, на первенство, как будто не замечал выходок римских легатов, и, решая дела собора с общего, а не римского согласия, в конце соборных деяний, во вразумление римскому домогательству первенства, определил между прочим следующее: «престолу древнего Рима отцы прилично дали преимущества, потому что он был царствующий город. Следуя тому же побуждению и сто пятьдесят (на 2-м Вселенском соборе) боголюбивейших епископов предоставили равные преимущества святейшему престолу нового Рима (Константинополя), справедливо рассудив, чтобы город, почтенный царским правительством и синклитом и имеющий равные преимущества с древним царственным Римом, был возвеличен подобно ему в церковных делах, будучи вторым по нем²⁹⁵». Все члены собора подписали это определение, исключая римских легатов, не бывших тогда в заседании. Луценций, местоблюститель апостольского престола, протестовал, что будто бы к определениям 318-ти и затем 150-ти св. отцов сделаны прибавки, и навел подозрение, что якобы соборное определение о равенстве римского и константинопольского иерархических престолов подписано по принуждению. Против такого неосновательного заявления все отцы единогласно возразили, что никто не был принуждаем к подписи определения. Тогда Бонифаций, легат римский, прочитал следующую замечательную ноту, данную легатам от римского иерарха: «определение св. отцов ни по какой безрассудности не унижать и не ослаблять. Итак, всеми способами да сохраняется в вас достоинство нашего лица; и, если бы некоторые, по убеждению в значении своих городов, покусились поколебать (оное), таких опровергнуть, как требует право²⁹⁶». Но право, указанное в 6-м правиле 1-го Вселенского собора, по справкам, оказалось по суду всего собора не в пользу римской церкви. Шестое правило 318-ти св. отцов, на которое ссылался Пасхазин, уравнивает только права Римской, Александрийской, Антиохийской и Иерусалимской Церкви и не дает римского господства над всеми другими. Это может проверить всякий из наших читателей по тексту «Книги Правил». В доказательство несостоятельности заявления римских легатов прочитано было и определение 2-го Вселенского собора. В этом определении, после указания, что областные епископы не должны вторгаться в заграничные церкви, что Александрийский епископ да управляет церквями только в Египте, и епископы востока да начальствуют только на востоке, с сохранением преимуществ Антиохийской Церкви, признанных никейскими правилами и проч., постановлено: «Константинопольский епископ да имеет преимущество чести после Римского епископа, потому что он (Константинополь) есть новый Рим²⁹⁷». Из всего этого дела не только по суду собора, но и по засвидетельствованию римских чиновников, присутствовавших при этом, оказалось, что «хотя преимущество пред всеми и особая честь, по канонам, остается за боголюбезнейшим архиепископом древнего Рима, однако, и святейшему архиепископу древнего Рима должно пользоваться теми же преимуществами чести». Напрасно после этого Луценций не хотел признать того, что было определено в его отсутствие: сановники, выслушав его голословный протест, сказали: «всё, что мы высказали, собор утвердил²⁹⁸». Итак, этот пресловутый спор о властительстве Римской Церкви, которой первосвященник есть якобы наместник Христов, преемник Петра, непогрешимый судия Церкви, на основании одного только 16-го деяния 4-го Вселенского собора, решается очень простым, но неопровержимо верным доказательством, что, по суду Вселенской церкви, и относительное первенство епископских престолов зависело не только от церковного авторитета, усвоившего равночестное достоинство апостольским кафедрам Иерусалимской, Антиохийской, Александрийской, Римской и потом Константинопольской, но и от гражданского значения городов, в которых были эти кафедры, так что старый Рим, некогда господствовавший не в церковном, а в гражданском отношении, должен был юридически уравняться с новым Римом, потому что Константинополь вмещал во время не только первых, но и всех Вселенских соборов, средоточие власти Римской империи. Где же, после этого мнимые права Папы Римского на всемирное господство в каком бы то ни было отношении?

Не без намерения мы остановили наше внимание на деяниях 4-го Вселенского собора. Этот собор представляется нам особенно важным. Деяния его уясняют для нас более, чем первые три Вселенские собора, отношение к ним верховной власти. Императорская власть, гарантированная senatu populoque Romano более или менее точными, но всегда определенными законом формами государственного делопроизводства, не могла допустить, чтобы в империи, вопреки существующим постановлениям, в каком бы то ни было ведомстве производились дела помимо форм, выработанным римской юрисдикцией. Итак, независимо от религиозных влечений императоров, которым мы должны дать первое место между побуждениями к участию их в вселенских соборах, самая форма римского делопроизводства требовала, чтобы всякое дело, производимое внутри империи, о ком бы то ни было из подданых ее, шло чередом, установленным государственными уставами. И вот где, по нашему мнению, не последняя причина вмешательства гражданской власти в дела Вселенских соборов. В деяниях первых трех соборов это усматривается еще неясно, но деяния 4-го Вселенского собора неопровержимо подтверждают мысль, высказанную нами. Припомним долю участия сената и государственных сановников (депутатов от императора) в 4-м Вселенском соборе. На первых порах самому собору показалось, что они хотят заправлять деяниями собора, но дальнейший ход соборных дел показал, что императорские чиновники нисколько не думали вмешиваться во внутренний ход соборных дел, а только заботились о том, чтобы эти дела правильно шли по колее, обозначенной государственными формами делопроизводства. Им поручено было предлагать св. собору, в каком порядке о каком деле рассуждать, смотреть за тем, правильно ли юридически, не по гражданским законам, а по канонам Церкви обсуждаемо было то или другое дело, и – они не выходили из круга действий, предназначенных им: предлагаемое ими на очередь дело обсуждал св. собор, чиновники следили за правильностью обсуждения, но не участвовали в нем. По окончании соборного деяния, если вследствие его составлялось определение собора, сановники только как свидетели правильного судопроизводства помечали дело своей скрепою ἀνέγνων, ἀνέγνομεν. ἀνέγνω. Какое же было следствие этого наблюдательного, а не деятельного участия государственных чиновников в деяниях соборных? Благодетельное, – хотя бы в том одном отношении, что деяния Халкидонского собора и производились, и записаны с изумительной точностью и подробностью. Выслушивались с одинаковым терпением и вниманием все спорящие стороны, читаны были и слушаны все акты, какие могли служить к разъяснению подлежащих дел, выслушивались и записывались не только акты и письменные документы, но и словесные заявления, с прописанием даже обстоятельств, по которым они были произнесены. Все это дало соборным деяниям стройный ход и полное изложение и сделано при участии сановников не к стеснению, а, как оказывается, к облегчению соборных деяний.

Церковь не имела возможности без императорской власти созывать Вселенские соборы, ни достаточных средств приводить свои определения в обязательное исполнение: она могла отлучить от единства с собою тех, которые противились ей, но не имела возможности отлучить их от общества, примыкая к которому, как члены государства, еретики и вообще противники Церкви могли безнаказанно действовать вопреки ей. Императорская власть и в этом отношении, как мы видели, своим участием много содействовала соборам, приводя их определения в исполнение силой своей верховной власти. И Церковь, со своей стороны, понимала необходимость участия в ее соборах светской власти и с благодарностью относилась к ее содействию. Участия императорской власти в соборах Церковь никогда не признавала насильственным вторжением в область своих деяний и ни разу не протестовала на соборах против светской власти, находя отношение ее к себе и полезными, и необходимыми при внутренней связи своей с государством. Это видно было и на первых трех Вселенских соборах, это же еще более обнаруживается из деяний Халкидонского собора. Св. отцы его, в речи к императору Маркиану, между прочим, говорили: «достойно вашего царства было и то, что попечение о подданых начало оно с дел, угодных Богу, и, прежде всего, ради благочестия, собрало воинство против дьявола» (т.е. собор Халкидонский)²⁹⁹, – и, дав отчет государю в том, на каких основаниях и что они сделали на соборе, прибавили: «вот, что мы сделали вместе с тобой, который присутствовал духом и умел сочувствовать нам, как братьям, и почти зрим был в мудрости твоих местоблюстителей. Уведомляем, что мы, для благочиния в делах и упрочения церковных постановлений, определили нечто другое, будучи уверены, что и ваша святость, узнав, примет это и утвердит³⁰⁰».

В сопоставлении с нынешним мнимо-вселенским собором в Риме, 4-й истинно-Вселенский собор представляет нам много данных не в пользу первого. Подписи членов Халкидонского собора, которые показывают, что поистине со всей вселенной были на нем православные представители, епископы не по имени, какие есть теперь на Римском соборе (не видевшие никогда своих мнимых паств in partibus infidelium), но на самом деле избранные и управляющие в том самом месте, которого название праведно носили, свободные голоса членов собора, равноправно заявляемые от каждого из них и выслущиваемые с должным уважением, и не стесняемые какой-нибудь предварительной мерой, похоже ли все это на ту римскую конгрегацию, которая в настоящее время незаконно дерзает титуловать себя вселенским собором?

(Продолжение будет).

К. Думитрашков

Перед нами замечательный пример благоуспешного пастырского действования, засвидетельствованного архипастырским благословением и одобрением. Не редки, конечно, подобного рода благоуспешные действия в современной пастырской практике, но редко они попадают в печать для общего сведения. Но так как вообще печать оглашает житейские явления, выходящие только из ряда обыкновенных явлений, то тем с большим вниманием мы должны относиться к таким пастырским действиям, которые оглашены в печати, ожидая всегда встретить при этом для себя что-нибудь особенно поучительное. Представляемый ниже пример пастырской практики, замечательный по благоуспешности своей, ввиду нередкой безуспешности в подобных случаях, послужит нам основанием для указания и рассмотрения тех условий, при каких вообще возможно только благоуспешное пастырское действование.

Неизвестен первоначальный ход дела, имевшего следующий исход. Крестьяне-собственники села Кордышевки Бердического уезда Киевской губернии постановили мирской приговор такого содержания: «прекратить каждому из них питье водки в течение одного года, т.е. до 1-го января 1871 года, и не иметь в Кордышевке громадского шинка, также в течение одного года, в виде опыта, а по истечении года подвергнуть этот приговор новому обсуждению, с предоставлением себе права возобновить его с новой силой или отвергнуть, если окажется надобность». Бывшие на сходе крестьяне-собственники, ручаясь за себя и свои семейства, что не будут в течение года употреблять водки ни дома, ни при каком случае, утвердили этот приговор своей подписью, с собственноручным написанием против каждой фамилии крестиков. Вслед за тем приговор подписан был кордышевским сельским старостой, утвержден удостоверением юзефовского волостного правления и засвидетельствован мировым посредником, к участку которого принадлежит с. Кордышевка. Как инициатива, так и весь ход дела происходили под непосредственным руководством и влиянием местного священника. На докладе его об этом последовала резолюция его высокопреосвященства, митрополита Киевского, Арсения, такого содержания: «Богоугодный обет воздержания кордышевских прихожан как добровольно, по убеждению своего пастыря, данный, местным начальством надлежаще засвидетельствованный и никакими принудительными и карательными мерами не обстановленный, одобряю и молитвенно на них и семейства их призываю благословение Божие, охраняющее и укрепляющее силою свыше, – о чем и объявить им особым на имя старейшины, похвальным листом; священнику Недзельскому, за его примерную ревность к исполнению своей пастырской обязанности и благоразумное и осторожное по сему делу распоряжение и мировому посреднику за его истинно-христианское содействие предъявить нашу признательность с призыванием на них милости Божией». Чтобы видеть и оценить надлежащим образом благой исход богоугодного обета воздержания кордышевских прихожан, нужно взять во внимание при этом совершенно противоположные результаты того же самого дела в других приходах. Известно, что г-н обер-прокурор св. Синода во всеподданейшем отчете, по ведомству православного исповедания, за 1867 год, между прочим, заявил³⁰¹, что « давняя, самая вредная и губительная болезнь народа – это пьянство, более и более усиливающееся; что для противодействия этому злу необходимо принять меры к устранению оного; что учреждение обществ трезвости составляет одну из этих спасительных мер, и что приходским попечительствам принадлежит заботливость об улучшении нравственности народа и об уменьшении пьянства». Следуя этому указанию, некоторые приходские попечительства и постановляли приговоры об учреждении обществ трезвости, но, к сожалению, иногда совершенно безуспешно. Так, попечитель некоего Д-го приходского попечительства заявляет в «Современной Летописи»³⁰² о большой неудаче этого попечительства в деле принятия мер к ограничению в приходе губительного действия пьянства. Приговором своим члены Д-го приходского попечительства постановили: «1) учредить, под покровительством попечительства, общество трезвости. 2) На будущее время, нигде в пределах прихода, никто не будет иметь права ни сам открывать, ни другим дозволять открытия вновь питейных заведений. 3) Из числа трех существующих ныне в приходе кабаков один, называемый С-м, как наиболее вредный, закрыть. 4) Попечительству иметь наблюдения, чтобы в существующих ныне заведениях продажа питий производилась в указанное 328 ст. о пит. сбор. время. 5) Согласно 329 ст. того же уст. и 1-му к ней примечанию, возбранить и не допускать в питейных заведениях продажи напитков до божественной Литургии в приходской церкви и до возвращения из оной народа: а) во все воскресные дни; б) в двунадесятые праздники; в) во дни престольных праздников приходской церкви; г) в высокоторжественные дни, равно во время общественных молебствий, крестных ходов, сельских сходов и заседаний сего попечительства и д) за нарушение этих постановлений, как винопродавцов, так и посетителей питейных заведений подвергать денежным штрафам в пользу попечительства». Если сравнить этот приговор с приговором кордышевских прихожан, то преимущество, по-видимому, окажется на стороне не последних; на самом же деле оказалось совсем не то. Попечитель Д-го приходского попечительства получил по этому делу от управляющего акцизными сборами следующий отзыв. «Так как подобный приговор не указан в 310 ст. уст. о пит. сб. ред. 18-го июня 1868 года и притом постановлен в виде монополии, клонящейся к ущербу питейного дохода и воспрещенной 3 прим. к этой статье, то я, на основании 91 ст. сего устава, представлял об этом г. исполняющему должность губернатора, который отозвался, что т.к. Высочайше утвержденным 2-го августа 1864 г. Положением о приходских попечительствах при православных церквах не предоставлено сим попечительствам никакого права определять число питейных заведений в приходе или закрывать существующие, то настоящий приговор Д-го приходского попечительства, как относящийся до предмета не подлежащего его ведению, очевидно, недействителен и, следовательно, ни для кого не обязателен и никакого не имеет и не может иметь значения». Попечитель Д-го попечительства затем в своей статье пишет: «ввиду этого документа, никто до сих пор не решился еще вступить в число членов общества трезвости». Таким образом, скромный приговор кордышевских крестьян – собственников вошел в действие и силу; а многообещающее постановление Д-го приходского попечительства осталось, по заявлению попечителя оного, в бездействии. Не беремся осуждать действий Д-го попечительства и административных заявлений, которыми уничтожалось значение благих преднамерений сего попечительства; со своей точки зрения право, может быть, было и попечительство, права и административная власть… Нам приятнее обратить внимание читателей на благоприятный исход дела кордышевских прихожан.

Причины благоуспешности этого дела ясно указаны в словах киевского архипастыря. На обыкновенный взгляд и суждение в с. Кордышевке устроилось «общество трезвости», хотя бы только в виде опыта. Так может быть это и называется кем-нибудь. Но мудрый руководитель пастырей видит в этом «богоугодный обет воздержания». Учреждать «общества трезвости» предоставлено приходским попечительствам; учреждение «общества» соединено с неизбежными формальностями; недавний опыт показал, как некрепки такие «общества трезвости», появившиеся было в различных приходах: не благоразумнее ли было в этом случае скромнее, но зато точнее выразиться и сказать вместо «общества трезвости» «обет воздержания»? Много значит иногда одно название дела, уместно употребленное. Нельзя поручиться, что, назови кордышевские прихожане свое намерение не столь скромно, оно не встретило бы некоторых затруднений. Далее, приговор кордышевских прихожан «дан добровольно, по убеждению их пастыря, местным начальством надлежаще засвидетельствован и никакими принудительными и карательными мерами не обстановлен». Свободно предпринятая решимость имеет несравненно больше ручательств за успех, чем вызванная настоятельной нуждой покориться внешним требованиям. С другой стороны, отсутствие устрашения ожиданием кары не дает нравственному делу характера обыкновенных общественных предприятий, где риск или ожидание такого или другого наказания за уклонение от установленных правил постоянно имеются в виду предпринимателями. Но т.к. и нравственные предприятия не могут совершаться вне обыкновенных условных общественных отношений, то желание успеха предпринятому нравственному делу, естественно, должно привести к мысли во избежание недоумений и ложных толкований поставить в известность свое намерение представителям той общественной среды, в которой будет совершаться нравственное дело. Всё это соблюдено в деле кордышевских прихожан. Понятно, что при этом от руководителя их требовалось много благоразумия, много ревности к делу, чтобы поставить его так, как оно поставлено. Посему-то киевский владыка и признает в пастыре кордышевской паствы «примерную ревность и усердие к исполнению пастырской обязанности и благоразумное и осторожное по сему делу распоряжение». Из этих же слов руководителя пастырей основательно следует заключать, что и вообще условиями благоуспешности пастырских действий служат пастырская ревность и пастырское благоразумие. Оба этих условия, как свидетельствует и живая пастырская практика, даже при стечении других неблагоприятных целям пастырства условий, в большинстве случаев производят благоприятные и успешные действия. Нужно только, чтобы то и другое условие понимаемы были в их истинно-христианском и истинно-пастырском значении. Постараемся в сжатых чертах представить здесь существенные свойства и характер как пастырской ревности, так и пастырского благоразумия, результатом надлежащего употребления которых бывает благоуспешность пастырских действий.

Пастырской ревностью называется усиленное, происходящее от истинной любви к Богу, стремление, посредством установленных Богом и св. Церковью средств, благоплодно действовать во славу Божью и спасение душ (особенно вверенных пастырю), хотя бы это было связанно с огорчениями разного рода, горем и затруднениями, или опасностью для здоровья и жизни. Понятна необходимость для пастырей такой ревности уже частью из свойств самого пастырского служения, столь трудного и столь ответственного: частью из примера Пастыреначальника Иисуса Христа, неустанно день и ночь действовавшего в продолжении своего общественного служения роду человеческому и завершившего свои спасительные действия крестной жертвой; частью из наставлений Господа, как например, из того, что «Царствие Божие нуждою берется» и т.п.; в частью, наконец, из примера св. пастырей и данных ими в этом отношении наставлений, которые все сводятся к тому, что без такой ревности и благочестивого усилия невозможно действовать плодотворно. Предположив в пастыре другие требуемые его служением качества, мы смело можем быть уверены, что чем ревностнее будет действовать пастырь, тем плодотворнее и благоуспешнее будут его действия. Ревность сохранит его от всего, что парализует успехи пастырства, особенно от постыдной недеятельности и душевной праздности пастырской: она облегчит и усладит заботы пастырства, приобретен пастырю уважение от посторонних для него людей, будет назидать и воодушевлять к такой же ревности других пастырей и т.п. Но, естественно, может кто спросить: где же источники, откуда почерпается такая ревность? Источниками ее служат живая вера и святая любовь. Если у пастыря живо и действенно чувство веры в драгоценность человеческой души, искупленной кровью Сына Божия, ее высокое достоинство и предназначение; если он живо верует в спасительность средств, предлагаемых для душевного спасения; если в сердце его пылает любовь к Спасителю и искупленным Им, то нечего где-нибудь вовне искать другие источники для возбуждения в себе пастырской ревности. Почерпаемая из этих источников ревность будет сама собой направлять действия пастыря не к приобретению ему почестей, выгод внешних, но последней своей целью будет иметь славу Божью и спасение душ; и если эта ревность своей ближайшей целью будет иметь, между прочим, доверие, уважение и любовь пасомых, то единственно как средства к достижению последней цели. Много средств, какими пастырская ревность может проявлять себя; но главнейшими же средствами истинной ревности к достижению указанной главной цели могут быть только дарованные Христом и Его Церковью, и притом понимаемые только по разуму Церкви, – это: слово Христова учения, церковное богослужение вообще и отдельные части его, церковная дисциплина, собственный назидательный пример пастыря, молитва, терпение, благоразумие и т.д. Нечего и говорить, что безнравственными и непозволительными средствами (например, ложью, притворством) не может быть приобретаемо душевное спасение паствы. Чтобы отличить истинную пастырскую ревность от ложной, следует только иметь в виду следующие свойства истинной ревности. Она свята и чиста как в источниках своих, так и в цели; она целостна, употребляет все надлежащие средства и во всех сферах пастырского служения, в учительстве, в совершении таинств, в руководстве пасомых и т.д., и при всех обстоятельствах; она кротка, чужда всякой горячности, бранчивости. Известен поучительнейший пример такой кроткой ревности в святом Иоанне Богослове, который бежал по пустыне за уходившим от него юношей, ставшим разбойничать после своего крещения. Истинная ревность назидательна, соединена с истинно пастрыским поведением, в противном случае эта уже кажущаяся только ресность, которая может только вводить других в соблазн: так, не способствуя собственным поведением к утверждению того, о чем пастырь является ревнующим, он показывает этим, что не воодушевлен истинной ревностью, и тем только может ввести в соблазн свою паству, хотя бы последняя и знала, что всё-таки нужно следовать словам пастыря, а только по делам его не поступать. Истинная ревность тверда и терпелива; обладающий такой ревностью пастырь если видит и мало успеха в своей пастырской деятельности, или если успехи у него показываются очень медленно, то это нисколько не смущает его и не обессиливает ревности. Наконец, истинная ревность бескорыстна. Не много найдется таких пороков, которые бы столько вредили успехам пастырства, как замеченное прихожанами в своем пастыре своекорыстие, корыстолюбие или просто скупость. Тем печальнее этот порок по своим последствиям, что преданный ему не считает его пороком и в своей скупости и корыстолюбии видит бережливость (действительно, незазорное качество). Священник, небескорыстно заявляющий себя в истребовании вознаграждения себе за требоисправление, много торгующийся о цене с рабочими или с прислугой, зорко следящий за всякой большой или малой выгодой или вредом, касающимися его личности, изобретательный на средства достигать выгод и избегать вреда и поставивший себе такой личный интерес главным принципом своих действий, – такой священник может быть достаточно благоразумным, чтобы строго держаться в границах видимой справедливости, но своим пастырским целям он наносит этим весьма чувствительный удар. Горько было бы предполагать в каком-либо из пастырей наших недостаток такой пастырской ревности или охлаждение ее, ибо это значило бы предполагать охлаждение святой любви, омертвение святой веры, нерадение о молитве, рассеянность, поглощение в материальных интересах и т.п.

Но как ни важно значение ревности в пастырском служении, и разум, и опыт, однако, показывают, что ревность без благоразумия не только бесполезна, но даже и вредна. Под пастырским благоразумием мы разумеем священное искусство выбирать и надлежащим образом применять самые пригодные средства для возможно успешнейшей деятельности в пастырстве и в частных случаях жизни. Чтобы не смешивать пастырского благоразумия с обыкновенным житейским благоразумием и умением жить, нужно знать, что пастырское благоразумие имеет следующие характерные свойства. Оно свято в своем происхождении и цели, точно так же, как и пастырская ревность: и истинная ревность составляет его источник; слава Божия и спасение душ – цель его. Оно не раздельно с честностью; оно не позволит себе никогда нечестивых средств, хотя бы имелись в виду благороднейшей цели, не воспользуется, например ложью, лицемерием и т.п. Оно осторожно и в применении честных, позволенных средств и в выборе ближайших для стремления целей; нужно ли, например, в известном случае дать преобладание строгости или снисходительности, нужно ли к известному делу приступить вдруг для исполнения его или мало-помалу. Особенно, когда дело касается устранения известных злоупотреблений, истинное благоразумие умеет отличить существенное от несущественного, важное от малозначащего и т.д.; оно предохранит пастыря от таких дел, исход которых более, чем сомнителен при настоящих условиях и неуспех которых может только повредить пастырской репутации. Благоразумный пастырь действует скромно, без поспешности, без обременительного насилия. Истинное благоразумие, наконец, ревностно и мужественно. Обладающий таким благоразумием пастырь, при всей скромности, никогда не выпускает из глаз собственных пастырских целей, не уступает и не склоняется на сторону греховной слабости.

Указывают и средства к приобретению такого пастырского благоразумия, – это: молитва, ибо мудрость вообще есть дар Св. Духа, и сохранение и оживление истинно пастырской ревности, т.к. любовь всегда изобретательна. К этому присоединяют изучение свойств пастырского призвания, к чему уже побуждает и пастырская ревность; советы просвещенных пастырей и других опытных, христиански мыслящих людей; хорошие книги и т.п. Вообще же при этом нужно помнить, что благоразумие больше есть дело благородного сердца и благочестивой души, чем так называемого сильного, развитого ума.

Если бы кто из сетующих на малоплодность или же и на бесплодность своих пастырских действий надлежаще воспользовался указанными двумя условиями во всей их широте и чистоте, то можно такому совершенно основательно рассчитывать на дальнейшую благоуспешность своих пастырских действий.

Х. О.

Была пора, и не так давно еще, когда законоучители в начальных школах не могли подумать о том, что есть что-нибудь в пособие для них, кроме «Начатков христианского учения», «Пространного Катехизиса» и двух-трех священных историй. Теперь настала другая пора: теперь издается разных книжек, относящихся к преподаванию закона Божия в полном его объеме, т.е. в пособие к изъяснению молитв, к преподаванию священной истории, катехизиса и объяснению богослужения Православной Церкви, так много, что человеку, не имеющему их под руками, трудно решить, какая из них лучше и пригоднее для дела. Мы своевременно, по мере выхода в свет учебных пособий по закону Божию, представляли разбор их; и в настоящее время имеем возможность и находим полезным предложить вниманию читателей разбор новых книг по этому предмету.

Между вновь вышедшими учебными пособиями по закону Божию одни, раскрывая какой-либо один из предметов, входящих в состав его, т.е. или изъяснение молитв, или объяснение православного богослужения, или изложение церковной истории, видимо, назначаются в пособие школьникам и вообще грамотному простонародью; другие, излагая также один какой-либо из означенных предметов закона Божия, более пригодны для законоучителей, а третьи, обнимая закон Божий в полном его объеме по программе начальных школ, вполне пригодны для школьников.

1. Закон Божий для русских народных школ. Выпуск первый – молитвы. Составил протоиерей Иоаким Романов. С.-Петербург 1868 года. Издание 2-е, исправленное и дополненное³⁰³.

По заглавию видно, что автор намерен изложить в отдельных выпусках все предметы, входящие в состав так называемого закона Божия. Начал он с молитв совершенно основательно: т.к. молитва есть первое дело, которым ознаменовывается религиозная жизнь ребенка, она есть основание детского обучения, а равно основание и жизни христианской, самое естественное и вместе самое действительное средство к воспитанию благочестия в детях. Дело начато хорошо. В первом выпуске объяснены автором все общеупотребительные молитвы, как-то: начинательная, Иисусу Христу, благодарственная, Святому Духу, Святой Троице, молитва Господня, ангельское приветствие Богородице, похвала Богородице, молитвы: за Царя и Отечество, за родителей, пред обедом и ужином и т.д., молитвы утренние, вечерние, Ангелу-Хранителю, пред причащением, 50-й псалом Давида. Кроме этого, в том же выпуске объясняется символ православной веры, девять заповедей для получения блаженства и десять заповедей закона Божия. Мы не видим основания, по которому поставлены наряду с молитвами – символ веры, десятословие и учение о достижении блаженства. Они составляют основу христианского вероучения и нравоучения и служат предметом уроков по катехизису. Впрочем, простота и удобопонятность изъяснения их отчасти заставляют мириться с неуместностью их в первом выпуске.

Порядок и приемы, каких держится автор и советует держаться при изучении и изъяснении молитв, следующие. Сначала надобно помочь ученикам выучить молитву наизусть в один или несколько уроков, по книге, или с голоса; причем советуется читать или говорить слова молитвы твердо, с расстановкой и с привычным понижением или повышением голоса, одним словом, со смыслом. Для этого законоучитель сам вслух всех читает задаваемую молитву несколько раз, за ним повторяют его ученики, подражая ему в произношении. Далее, когда таким образом молитва правильно выучена, учитель излагает ее в виде перифраза, причем обращается внимание на содержание и дух молитвы; или же пишет выученную молитву на доске, всю, или только часть, потом переводит ее, указывая рукой на переводимые слова, несколько раз. Несколько учеников с ряда повторяют выученную молитву – в церковно-славянском тексте и в переложении на русский язык. Потом следует изъяснение молитвы, как отдельных, так и целых предложений. Наконец, когда вся молитва объяснена и большая часть учеников знают и понимают ее, идет повторение всего объяснения посредством связных, и обнимающих сущность дела, вопросов. Между прочим, автор советует напоминать ученикам, что заученные молитвы нужно читать в свое время дома, не опустительно, – для этого они и учат их, для этого и объясняются они им, а не для того, чтобы они показывали свои познания перед кем-нибудь.

При всех достоинствах своих, прием этот имеет довольно недостатков. Во-первых, чтобы молитва имела свое истинно-религиозное и нравственно-воспитательное значение, она должна проникнуть в сердце ребенка, чтобы, молясь, дитя не только твердило заученные слова, но всем сердцем возносилось к Тому, к Кому обращена его молитва. Для этого нужно, чтобы молитва была ясно, сознательно понята ребенком и не только выучена, но и прочувствована. Иначе дитя будет знать молитвы, но не будет ни расположения, ни искренней потребности молиться: читать молитву не всегда значит молиться. Это-то сознательное отношение детей к молитве, побуждение в них религиозного чувства – при изучении молитв опущено автором из внимания. Он, главным образом, преследует ту цель, чтобы дети твердо и с пониманием выучили молитвы. Автору следовало бы прежде, чем приступать к изучению молитв, дать детям понятие о Боге, Творце и Промыслителе, Духе вездесущем и всеведущем, любящем и милостивом Отце всех людей и о том, как искренна должна быть всегда наша к нему молитва. Во-вторых, автор советует заучивать молитву, прежде объяснения оной в церковно-славянском тексте, а потом уже перелагать на русский язык и делать объяснения. Не лучше ли поступать наоборот, а именно: чтобы каждой новой молитве предшествовала беседа с детьми о содержании ее, и чтобы молитва сначала была сказана по-русски, а потом уже переведена на церковно-славянский язык³⁰⁴. В-третьих, в распределении молитв, в порядке изучения и объяснения их не видно, чтобы автор соображался со степенью детского понимания и с тем, какие молитвы прежде всего необходимо знать детям. Так, например, у него символ веры следует прежде молитв за родителей, пред обедом и ужином, пред учением и после учения, 50-й псалом – прежде молитв утренних, вечерних и Ангелу-Хранителю. Не естественнее ли было бы расположить их в таком порядке: сначала самые необходимые и вместе с тем по содержанию своему, т.е. по заключающимся в них прошениям и благодарениям, доступные детскому уму и детскому сердцу, как-то: молитвы пред учением и после учения, молитву Господню, молитвы Ангелу-Хранителю, вечерние и утренние, пред обедом и ужином, после обеда и ужина, за родителей, а потом уже такие молитвы, как например, «Богородице Дево, радуйся», «Достойно есть», молитвы за Царя и Отечество и т.п. В-четвертых, автор дает подробные советы, как достичь того, чтобы дети твердо выучили молитвы, но умалчивает о существенном при изучении молитв, именно о том, как указать и разъяснить детям внутренние принадлежности молитвы, т.е. чувства и расположения, с какими нужно приступать к молитве и совершать ее, а также внешние, т.е. поклоны, обращение к иконам и т.п.

Но все эти недостатки значительно искупаются достоинствами изложения как в перифразе и изъяснении молитв, так и в постановке вопросов при повторении урока. Переложение и изъяснение молитв, при полноте и обстоятельности того и другого, отличаются простотой и ясностью, а вопросы – краткостью, ясностью и определенностью. Вот, например, как переложена вечерняя молитва «Боже вечный и Царю», в славянском тексте не каждому понятная: «Боже, Который всегда был, есть и будешь и Царь всех тварей, удостоивший меня достигнуть часа сего, прости мне грехи, которые я сделал в этот прошедший день делом, словом и помышлением и очисти – освободи бедную мою душу от всякой скверны, от всякого зла плоти и духа, и помоги мне, Господи, наступающую ночь провести спокойно, невредимо, чтобы встав с убогой постели моей, мог я исполнять волю Твою во все дни моей жизни и побуждать нападающих на меня врагов плотских и духовных. И избавь меня, Господи, от мыслей пустых, оскверняющих меня, и желаний лукавых – от диавола происходящих. Ибо Твое есть царство, и сила, и слава Отца, и Сына, и Святого Духа, теперь и всегда, и бесконечно. Истинно». Или, вот, для примера, изъяснение молитвы «Очи всех на Тя, Господи, уповают»: «Садясь за стол, или начиная кушать, надобно помолиться, чтобы кушаемое было на здоровье.

Очи всех на Тя, Господи, уповают; эти слова показывают, что все люди и все живущее надеются все получить от Бога, без Него все и всё погибнет (Пс.103:27–30).

И ты даешь им пищу в благовремении; эти слова показывают, что Господь дает всем тварям все нужное для питания тела людям: зерна, траву, когда нужно это; надобно только надеяться на Него и исполнять без лености свои обязанности, свое призвание.

Отверзеши щедрую руку Твою; эти слова показывают, что господь дает нам благ более, нежели мы заслуживаем, Он ничего не жалеет для нас.

Рукою Господней называется Его промышление, Его заботливость о каждом из нас, чтобы жить нам, чтобы существовать (Мф.6:26).

И исполняеши всякое животное благоволения; эти слова показывают, что Господь дает Свои милости всем: и людям, и скотам, и зверям, и птицам, и рыбам, и гадам».

Наконец, для примера, вот ряд вопросов, которыми при повторении исчерпывается сущность урока, объясняющего вышеуказанную молитву: «Почему, садясь за стол, нужно помолиться? Что показывают слова: очи всех на Тя Господи уповают? Что будет, если Бог не поможет нам жить? Что показывают слова: и ты даешь им пищу во благовремении? Что же именно дает Бог людям и животным бессловесным? При каком условии Бог дает нам всё? Что показывают слова: отверзаеши щедрую руку Твою? Что называется рукой Господней? Что показывают слова: и исполняеши всяко животное благоволения?

Если только автор устранит при следующем издании указанные нами недостатки, то его книга, несомненно, будет полезным учебным пособием для детей при изучении молитв, тем более, что сравнительно с другими, известными в этом роде, книгами, она по изъяснению молитв полнее и обстоятельнее, и по цене доступнее, и мы пожелаем ей распространения в наших церковно-приходских школах, а дальнейшим выпускам скорейшего выхода, если они доселе еще не вышли.

2. Церковь Божия или описание православного христианского храма. Диакона А. Каптерева. Москва 1869 г.³⁰⁵.

К книгам подобного рода следует относиться строже, чем к рассмотренной выше, т.к., с одной стороны, у нас таких книг слишком много, и, следовательно, автор работал над предметом, уясненным уже до подробностей, а, с другой стороны, в издании некоторых из них нельзя не видеть прямой спекуляции и расчета на большой их сбыт. При множестве изданий по предмету изъяснения богослужения, естественно желать от всякой новой книжки чего-либо особенного, нового, привносимого в область этого учебного предмета.

Рассматриваемая нами книга, хотя не из числа тех, которые служат предметом спекуляции, но особенно нового она ничего не дает, и потому может оставаться незамеченной среди множества ей подобных, без ущерба учебному делу по предмету изъяснения богослужения. По-видимому, автор желал поставить дело так, чтобы его книжка была пригодна для учеников народных школ, именно: он в общих чертах описал наружный вид храмов, внутреннее расположение их, принадлежности святого храма, обозрел церковные службы и подробно объяснил «всенощное бдение», «литургию святого Иоанна Златоуста» и «литургию преждеосвященных даров», т.е. старался обнять предмет, где то требовалось, во всей его полноте. Далее он изложил все в вопросах и ответах, рассчитывая, конечно, придать своей книжке форму учебника и сделать ее приспособительной к общенародному разумению. Но ни в том, ни в другом случае цели своей он вполне не достиг.

Судя по заглавию книги, можно было думать, что автор ограничит свой предмет описанием наружности и внутреннего устройства христианского храма. Нет, он этому описанию посвящает только 14 страниц, а остальные 117 – описанию принадлежностей храма и служб церковных. Но, положим, дело не в заглавии, положим, что автор имел основание в сочинении под заглавием «Церковь Божия» рассматривать и внешнее, и внутреннее устройство храма, и то, что совершается в этом храме, кем совершается и т.п. как же всё это он рассмотрел и описал? Поверхностно, отрывочно, без системы, под рубриками, распределенными без всякой мысли. Например, совершенно не понятно, на каком основании автор, описав внутреннее расположение храма, начинает рассматривать священные одежды, сосуды, трактует об освещении храмов, о каждении, о лицах, совершающих богослужение? Если все эти рубрики относятся к вопросу о принадлежностях храма, как объяснил автор в заглавии к своей книге, то неосновательность такого распределения предметов неочевидна. Освещение лампадами или свечами, каждение, отнюдь не исключительны принадлежности храма, а вообще богослужения, хотя бы оно совершалось и вне храма, следовательно, о них, как элементах богослужения, следовало бы говорить в том разделе, где речь идет о богослужении вообще. Нечего уже и говорить о неуместности в разделе о принадлежностях храма – трактата «о лицах, совершающих богослужение». Что может быть проще и естественнее того плана распределения предметов по объяснению православного богослужения, который в строго систематическом порядке представляет ответы на 3 вопроса: «где совершается богослужение, кто совершает его и какие священные действия составляют богослужение»? И большинство сочинений по этому предмету действительно держатся этого плана. Почему автор рассматриваемого нами сочинения отклонился от него, недоумеваем. Кроме беспорядочности, непоследовательности в изложении предметов автор упустил из вида предметы, надлежащее знакомство с которыми необходимо для детей или потому, что они существенно важны, как, например, богослужения праздничные, постовые, в страстную седмицу, в дни Пасхи и т.п., или потому, что они любимы православным народом, например, церковное чтение и пение, звон церковный и т.п. Судите же теперь, читатель, о той полноте, с какой, по-видимому, желал автор обнять избранный им предмет, достиг ли он совей цели.

Напрасно автор избрал такую форму изложения предметов, расположенного по вопросам и ответам. Дело это трудное, если сделать его так, как следует. Увлекшись легкостью формы изложения, не требующей, по-видимому, ни связи, ни последовательности, автор допустил множество недостатков в своем деле. Удовлетворив только некоторым из тех правил, какие нужно соблюдать при пользовании эротематическим способом изложения, именно – краткости, определённости и ясности вопросов, он совершенно упустил из виду, что вопросы должны быть сосредоточены на самых жизненных сторонах предмета, связаны между собою и строго направлены к одной цели, а ответы должны быть, по возможности, поставлены так, чтобы ими приготовлялись новые вопросы, чтобы, таким образом, весь ряд вопросов и ответов представлял одно целое, обнимающее весь предмет, которые прямо вели бы к одной цели. Ничего подобного не встречаем в рассматриваемой книге. Например, в 5 разделе «Об освящении православных храмов» ответ на вопрос: «чем освещаются храмы во время богослужения не имеет и тени той мысли, какая выражена в следующем за тем вопросе: «но зачем же освещать храмы, когда большая часть служб совершается при дневном свете»? Случайной, бессвязной постановкой вопросов и излишней длиной ответов дело только запутывается и затемняется. Мало в рассматриваемой нами книге и обещанной автором приспособительности к общенародному разумению. Правда, изложение его удобопонятное, но сухое, школьное, так что благочестивый грамотный простолюдин не найдет в такой книге пищи для своего благочестивого чувства.

Книга о. диакона А. Каптерева ничем не лучше других прежде изданных, даже еще хуже некоторых из них; автор ничего не сделал особенного для литературы этого учебного предмета. Впрочем, ей ничто не мешает стоять в ряду других небесполезных книг по предмету объяснения православного богослужения, особенно тех из них, которые имеют притязание быть учебными книгами в низших школах. Да не посетует на нас автор за то, что мы строго и довольно требовательно отнеслись к его труду; мы в начале высказали причину такого взгляда на дело, когда говорили, что к книгам по предмету неразработанному следует относиться снисходительно, потому что здесь ценятся труд, усердие, попытка; а к таким новым книгам, предмет которых раскрыт, уяснен подробно и обстоятельно, следует относиться построже, потому что автор располагает готовым материалом и от него требуется только умение изложить его. Цена книги, несмотря на рисунки, велика.

3. О6зор истории христианской веры – от Рождества Христа Спасителя нашего до времен просветителя русской земли святого равноапостольного князя Владимира, а также всех главных еретиков и гонителей христианства от первых веков до Х века. Сочинение А. Славина³⁰⁶.

Нет сомнения, что знание церковной истории весьма важно для религиозно-нравственного развития простого народа. Народные суеверия и предрассудки, которые затмевают религиозно-нравственные понятия народа, на которые обыкновенно высказывается много жалоб, большею частью представляют результат смешения языческих преданий с понятиями христианскими; следовательно, чтобы очистить религиозные понятия народа от этих вредных примесей, необходимо доставить ему верные исторические сведения о христианстве. Сверх того, знание церковной истории облегчило бы для народа возможность отличить истину православия от лжи сектаторов и уменьшило бы для него опасность уклонения от православия к расколу. Да и самые догматы веры, при свете церковной истории, сделались бы понятнее для народа, и его понятия о церковном богослужении уяснились бы и сделались бы более соответствующими их истинному значению. Наконец, церковная история представила бы народу высокие образцы истинно-христианского благочестия. Твердо признавая такое значение знакомства с церковною историей для религиозно-нравственного развития простого народа, и зная хорошо, что доселе нет в нашей литературе книги по этому предмету доступной для него, исключая «Рассказов из истории Церкви христианской» (до 10-го века включительно) и «Рассказов из истории Церкви русской» графа М. Толстого, мы с радостью встретили появление рассматриваемой нами книги. Но, к сожалению, она оказалась одной из тех немногих, которые с нетерпением ожидаются, а по прочтении немедленно откладываются в сторону с полным забвением о них, как бесполезных и не стоящих внимания. И в настоящее время мы не сказали бы о ней ни слова, если бы не имели побуждения предостеречь читателей от соблазна приобрести ее, так как это книга имела уже не одно издание.

Автор называет свое сочинение «Настольной книгой для православных христиан, ручной и справочной для любознательных читателей». Но ни настольною для православных христиан, ни ручною и справочною для любознательных читателей книга эта быть не может. Как можно называть ту книгу и настольной, и ручной, и справочной, в которой исторические события, исключая историю земной жизни Господа нашего Иисуса Христа, которая действительно хорошо изложена по Евангелию с ветхозаветными пророчествами о Нем, для удобнейшего понятия, на славянском и русском языках, представлены без всякой связи, без всякого выбора, только в хронологическом порядке, без мысли, объединяющей предмет, в самых общих, то кратких до бессодержательности, то растянутых до вычурного краснобайства чертах церковно-исторические события; в которой представлен сухой и скучный перечень главных ересеначальников в том или другом веке и соборов, на которых они осуждены? Даже оглавления нет в книге, а еще справочной называется; трудно толку добиться, не найдешь ничего. Но чтобы отзыв наш не показался преувеличенным, мы сделаем несколько выписок из книги для примера и того, как вычурно, туманно и растянуто изложение речи автора, и того, как бессвязно сопоставлены события, и того, как странно характеризуется у него та или другая историческая эпоха.

Вот образчики речи автора: «Спаситель и Господь наш Иисус Христос, рожденный в уголку Иудеи, прожив тридцать лет почти в неизвестности, предпринял изменить лицо Земли введением Своей Божественной веры, и на исполнение этого употребил не более трех с половиною лет» (стр. 49). «Здесь находим мы полезным и даже необходимым объяснить и, по возможности, разрешить вопрос: что было высшей действительностью для древних просвещенных язычников, и что составляет ее для нас – христиан? Природа, то, что постижимо для чувства – вот в чем заключалась высшая действительность для древних, вот в чем заключалось для них все благо. Здесь, под этими звездами, на этой земле цвела жизнь в сени богов; но на рубеже земли был океан пустынный, мрачный, непроходимый; в беспредельности его, казалось, ни один островок не подымался из глубины, никакое существо ни наслаждалось радостью бытия. Так в их понятии и земная жизнь граничила с туманной вечностью, миром, где нет уже сна, где даже тени боготворимых героев не так счастливы, как последний поденщик на земле, с которым они охотно поменялись бы жребием» и т. п. (стр. 58). «Чувственность под влиянием святой веры должна утратить свое владычество; значение формы должно уступить место значению духа. Кто бы хотел обозначить для глаза различие между древним классическим и христианским образованием, тот мог бы для первого начертать круг, а для последнего волнообразную линию. Обе фигуры выражают содержание гармонически распространенное; но содержание круга заключено пределами, содержание же волнообразной линии открыто; круг объемлет, волнообразная линя стремится; у круга есть собственность, но собственность конечная, у волнообразной линии как будто ничего нет, но она, именно, через свое самопожертвование, и расширяется в бесконечность» (стр. 57).

Вот образчик бессвязного сопоставления событий: под рубрикой «главные ересеначальники, и особенно магометанское лжеверие с 7 века по 11-й», автор, после кратких и отрывочных сведений о Магомете, о монофелитах, иконоборцах, переходит к подробному, многословному обзору обстоятельств отделения западной церкви от восточной. Какая связь этого события с ересями и магометанским лжеверием? Вот образчик того, как характеризуется эпоха: «Несмотря на все эти гонения и внутренние бедствия, тяготившие в этом веке Церковь, расколы и ереси доказывают, что христиане начали отступать от совершенства времен апостольских, и тридцать шесть соборов, держанных в различных Церквах империи, ясно указывают на повреждение нравов, потому что законы обыкновенно учреждаются против пороков и беспорядков. Первые два столетия – это период величайшей красоты и крепости христианской веры, третий заключает середину между истинной и глубокой святостью этого периода, и разительным духовным ослаблением, следовавшим за спокойствием, которое доставили религии христианские государи. Церковь, однако же, видела в недрах своих многих великих иерархов и знаменитых учителей, которые назидали ее своими примерами и просвещали своими сочинениями» (стр. 78). И эта голословная характеристика – после обзора целого века, изложенного на двух страницах! Что же поймет здесь – в словах без мысли, без факта православный любознательный читатель?

Вот образчик связи между веками: «Но это последнее достопамятнейшее событие 7 века, предшествовало ужасным, вскоре последовавшим за ним нестроениям» (стр. 108). Но имело ли это достопамятнейшее событие хоть какое-нибудь влияние на ужасные, вскоре последовавшие нестроения, неизвестно; автору нет до этого дела.

Но довольно и этих выдержек, и из них, кажется, очевидна несостоятельность книги, имеющей претензию не на ученость (оно понятно, – ученых немного и из них едва ли кто станет выписывать такую книгу), а на популярность (чтобы больше было покупателей), желающей сделаться настольной, справочной. Автор рассчитывает на любознательных читателей, но едва ли, благодаря его книге, и любознательнейший из них не получит отвращения к чтению и не потеряет всякой охоты в церковной истории. Удивляться нужно, как могут подобные книги иметь второе издание!

Если автор имеет непреодолимое желание трудиться в области этого предмета и быть полезным православным и любознательным читателям: то, по нашему понятию, он мог бы достигнуть этой цели, если бы представил церковно-исторические сведения в рассказах о лицах и событиях более характерных, более жизненных и почему-либо выдающихся более других; например, сведения об апостолах и их служении, о быстроте распространения христианства, о мучениках и исповедниках, о подвижниках, о соборах, об отделении западной Церкви и усилении восточной. Если бы при изложении истории о таких разнообразных событиях, лицах и их действиях заботился автор о задушевности и увлекательности их, а при передаче характеров – о меткости и ясности, – например, излагая рассказы о мучениках, указал бы на их несокрушимую твердость при истязаниях их, исповедании их веры в радостных победных восклицаниях, несмотря на муки и перед лицом смерти и пр. Если бы при изложении событий он держался хронологического порядка, по возможности удерживал непрерывность и преемственность в событиях, так, чтобы в результате всего у читающего осталось хоть какое-нибудь понятие о жизни и судьбе Церкви Христовой, чтобы он мог представить хотя бы приблизительное время, когда было то или другое событие. Образцом таким могут служить «Рассказы из истории Церкви христианской (до 10 века включительно). – Чтение для детей старшего возраста.

И. Э-ский