Может ли прийти к Богу человек, которого крестили насильно? Оказывается, многое зависит от людей, которых он встретит на этом пути. «Я видела людей, готовых умереть за страдающего больного, как за Христа», ‒ рассказывает ныне церковный человек, которого когда-то подростком насильно заставили надеть на себя крест.
Меня крестили насильно в 1990 году, когда мне было четырнадцать лет. На этом настояла мама, только что сама пришедшая в Церковь. А я не хотела именно потому, что всегда была уверенна ‒ Бог есть. Но так хотелось пожить без Него… Этот рассказ посвящается светлой памяти Раисы Цацуриной, а также моей маме, всем сестрам милосердия и моему духовному отцу. С благодарностью за то, что я, несмотря ни на что, с Богом.
Кто Самый Главный
Еще в глубоком детстве во мне зародилась уверенность в том, что мир не может существовать без Бога. Откуда во мне появилось это знание, непонятно. Когда я болела, мама парила мне ноги. Помню, как сижу на кроватке, смотрю в кастрюлю на свои красные распаренные ноги и с ужасом жду, когда мама принесет очередной кувшин горячей воды, чтобы «подлить кипяточка». Вода льется к моим ногам и жжется, обдает паром, а мама приговаривает: «Ты повторяй: “Отче наш, иже еси на небесех”» ‒ «Отче наш, иже еси на небесех…» Дальше молитва, казалось, уже была не нужна. Я сразу поняла, что Отче наш ‒ и есть Самый главный над всеми нами. Я взывала к Нему, стараясь как можно быстрее повторить «заклинание», вкладывая в него всю силу надежды на спасение ‒ и помогало. Несмотря на курс атеизма в университете и полное неучастие в церковной жизни, моя мама на Пасху всегда пекла куличи и красила яйца. А еще я всегда пользовалась привилегиями блаженного дня Прощеного воскресенья. В этот день меня прощали за все! Как эти зарубки церковной жизни появились в нашей некрещеной семье? Не знаю.
Первое крещение
В 1990 году мы приехали на лето в только что купленный домик в глухой деревне. Таинство крещения надо мной совершили в маленьком деревенской храме святого Илии Пророка. Накануне был скандал. Я не хотела креститься, потому что не хотела быть «двойным агентом». Я понимала, что, пока не крещена, я могла закрыть глаза и делать вид, что не знаю никакого Бога. Четырнадцать лет, школьные дискотеки, любовь ‒ я уже предвидела, что все первые пробы жизни после крещения омрачатся для меня моим же лицемерием. Но маме я этого не могла сказать, и поэтому сопротивлялась «из принципа».
Знойное утро. Мама идет по пыльной проселочной дороге. Кругом васильки. Я плетусь сзади, всем видом показываю, что со мной обходятся подло, ругаюсь всеми допустимыми в данной ситуации словами, но плетусь. Подвернула ногу. «Теперь из-за этого маминого крещения еще и больно!» Я уже плачу. Мама полна решимости: «Какое яростное сопротивление! Значит, точно крестить надо». Наконец храм. «Как! Ты с этим будешь креститься?» ‒ Мама увидела на моей руке фенечки. Я уже начинала проявлять признаки хиповской жизни. В Церкви никто мне ничего не объяснял. Да и бессмысленно это было бы для меня тогда. Старенький сельский священник окрестил меня чином обливания. Снятие фенечек стало моим «отречением от сатаны» и «обещанием Христу».
Чудеса в аду
В школе я училась из рук вон плохо. Мама, не имея возможности больше бороться, решила, что если уж я не учусь, то пора мне работать. В пятнадцать лет, опять по настоянию мамы, я стала санитаркой в отделении травматологии одной из столичных больниц. Шел 1991 год. Скоропомощная больница того времени представляла скопище человеческих страданий и последний круг ада на земле. Но здесь работали сестры милосердия только что организованного православного сестричества. Это были женщины гораздо старше меня, сознательно выбравшие путь служения ближним. Новые пациенты, страдающие и оставленные, видя сестру в странном белоснежном платке с красным крестом, первым делом спрашивали: «Откуда вы?» Совершенно невообразимо было, что кто-то действительно хочет помочь. Казалось, что сами слова «помощь», «милосердие» навсегда покинули наш мир.
Ранним утром по дороге на первую в моей жизни смену я вальяжно выкурила сигарету. По закону в свои пятнадцать лет я могла работать только до четырех, но в одиннадцать вечера, бредя от метро домой и глядя на свои освещенные окна, я подумала: «Меня выдрали с корнем и пересадили в другую землю. Теперь, зная о том, как могут страдать люди, я никогда не смогу жить так, как прежде». Придя на эту работу из-под палки, я уже не смогла оставить ее.
С Ним и без Него
Нет, я не бросила курить и не перестала ходить на дискотеки, не побежала в храм на исповедь и не начала молиться. Наоборот, мое лицемерие приобрело еще более радикальную форму. Стоя уже совсем рядом с Богом, всей своей второй внебольничной жизнью я как бы говорила Ему: «Хоть Ты и есть, хоть мне и жалко Твоих страдальцев, но я к Тебе сама не просилась. Да, есть Ты, со всеми этими сестрами милосердия, а есть я со своим желанием жить как хочу». Так я прожила два года. За это время сестры милосердия ни разу меня не спросили, почему я не хожу в храм. И я каждый день наблюдала, как они, без шуток, готовы умереть за любого страдающего больного, как за Христа, даже если эта смерть облегчит его страданья только на каплю. Позже я окончила медицинское училище, посвятила больнице еще восемь лет жизни, стала церковным человеком. Но до сих пор помню один случай, ставший для меня настоящим крещением.
Второе крещение
Мне исполнилось 17 лет. Теперь и я стала «санитарить» по ночам на законных основаниях. Тяжелые сутки ‒ это значит, что первый раз заходишь в сестринскую в три ночи, чтобы упасть в койку на два часа. Однажды я дежурила с сестрой милосердия Раей Цацуриной. Были «тяжелые сутки». Уже глубокой ночью я вымыла коридор и собралась прилечь. Около дверей нашей сестринской я остановилась. Из комнаты доносился шепот. Я поняла, что там Рая читает вечернее правило. «Ничего себе, ‒ подумала я, ‒ после такой смены она еще и правило читает!» Мне все это было совершенно чуждо, я хотела поспать, но решила подождать, не входить, и уже собралась пойти проведать какую-то палату, но что-то меня остановило. Шепот из-за двери был такой плачущий и все время возвращался на какую-то предыдущую ноту, как шов «назад иголка». Я решила посмотреть в замочную скважину, что же все-таки там происходит? Ничего особенного я за этой дверью не увидела. Рая, стоя посередине комнаты лицом к иконостасу, поднеся близко к глазам наш сестринский молитвослов, молилась, чуть кивая в такт словам. Ее приземистая фигурка немного пошатывалась, как будто она всеми силами держится за молитвослов руками. От усталости в горле у нее перемешивались звуки и почти каждое третье слово выходило исковерканным. Но Рая не сдавалась. Снова и снова она возвращалась на исходные позиции и прочитывала проглоченное слово до тех пор, пока оно ровно и четко не звучало перед Господом.
Не знаю почему, но именно после этого случая мне стало ясно, что от настоящей правды скрыться нельзя, что я больше никогда не смогу делать вид, что Бог мне не нужен, и что теперь мне придется изрядно попотеть для того, чтобы вся моя жизнь стоила хотя бы миллионной доли секунды этого подсмотренного мной ночного моления.
Ирина Сечина
Источник: православный журнал «Нескучный сад»
Комментировать