Райские цветы с русской земли. Рассказы о православных подвижниках

Райские цветы с русской земли. Рассказы о православных подвижниках - Пример добродетели (Из наблюдений сельского священника)

(35 голосов4.2 из 5)

Пример добродетели (Из наблюдений сельского священника)

В деревне моего прихода есть семейство Феодора и Прокофия Степановых. Первый женат и имеет жену и четырех детей, второй холост, сорока одного с половиной лет. Давно я знал Прокофия, так как мне, жившему в соседнем приходе, случалось иногда причащать его во время болезни. Моя духовная связь с ним еще более скрепилась со времени моего перехода в тот приход, где жило указанное семейство.

При первом же посещении деревни С. в Богоявленский праздник, я вступил с Прокофьем в беседу. И вот что услышал от него.

«Было мне 21 год, в 1883 году, когда призывали меня к жеребью. Жеребьем я не освободился от воинской повинности. Три раза водили меня в присутствие и каждый раз браковали. Так счастливо сошла эта повинность, и я радовался своему счастью; родные утешались мною; соседи мне завидовали. Всем я был наделен от Господа — и ростом, и дородством, красотою и ловкостью, трезвостью и грамотностью. Словом, был парень хоть куда. Но вот Господь нашел меня бедою. Вдруг заболели у меня ноги ни с того, ни с сего, и я слег в постель. Никакие лекарства не помогли мне, и я лишился возможности двигаться. Так вот и лежу в углу уже одиннадцать лет. Злые языки говорили, что я испортил себя сам, чтобы освободиться от солдатчины. Народная молва мой недуг приписала каре Божией за мой этот грех. Но верь мне, батюшка, не портил я себя. А так уже Господь наказал, что долго гулял в солдатчину».

Веселый и приятный взгляд и благодушный вид такого больного невольно заинтересовали меня, и я решился расспросить его о теперешней его жизни.

— Что же ты поделываешь теперь, лежа, и какой уход за тобою? — спросил я.

— Ничего, батюшка, я не делаю, да и как я могу работать? Ведь ноги-то у меня что плети, и я не могу ни встать, ни лечь, а руки хотя и здоровы, так что мне в них? Лежа не могу работать.

Как же ты время коротаешь? — спрашиваю я его.

— Вот все, что я могу делать и что делаю. Языком я или молитвы творю, или книги читаю, а руками крещусь… Спасибо Авдотье-невестушке, а то бы, пожалуй, черви съели меня. Она и одевает меня, она и кормит, и обмывает меня. Дай ей Бог добра — здоровья за меня. Сколько одной грязи она оберет от меня. Сколько ей из-за меня беспокойства, бессонных ночей! Это ангел, — а не человек.

После такого откровенного заявления, я решился еще предложить ему вопрос о том, скучает ли он, беспокоится ли он о себе, не ропщет ли на свое положение.

На все это он ответил:

— Что же — Богу так надо, можно ли роптать и гневить тем Бога?

Последующие мои наблюдения убедили меня, что он не рисовался, а высказывал одну правду. Такой веры в Бога, такой покорности и преданности воле Божией, какую я видел в этом человеке, редко встретить ныне.

Бывало, подходить к его комнате и слышишь — читает громко, нараспев «Отче наш», «Богородицу» и «Царю Небесный», или поет что-либо из священных знакомых ему песней. Его простая и безыскуственная, но полная неподдельного усердия и любви к ним — молитва за умерших еще и теперь у меня живо хранится в памяти. Как-то летом, в сенокос, был я в деревне, где лежал этот больной, и вздумал навестить его, а он в это время помещался на конюшне, в пологе скрываясь от назойливости надоедливых комаров и мух. Подхожу к его помещению и — слышу — он молится: упокой, Господи, батюшку Степана, матушку Татиану, дедушку… такого-то, бабушку такую-то, батюшку крестного… такого-то и т. д., и т. д. поименно поминает он всех сродников. Затем слышу — начал поминать поименно всех умерших соседей. Слышу далее — молится и за живых. Здесь прежде всего за братца Феодора и невестушку Авдотью с детьми. «Дай им, Господи, доброго здоровья, что не обижают меня и ходят за мною. Награди их, Господи, и их детушек здоровьем и счастьем». Далее он молится и за другого брата и его семейство, и за всех соседей. И всех поименно вспоминает. Не оставил непомянутыми и отцов духовных.

Эта молитва больного глубоко тронула меня. Но я считал неудобным нарушить его молитвенный подвиг. И только вошел, когда он умолк.

Не слышал я, чтобы этот больной роптал когда на свое положение. Только раз как-то сказал мне: «Вот, батюшка ты мой, я видеть-то стал как-то плохо, что-то глаза попортились, да и в голове-то моей что-то помутилось». Но и с преданностью Промыслу Божию сказал он это. Никакого оттенка сердечной горечи не было слышно в его словах. Зато и Господь не забыл его. Пятнадцать лет пролежал этот страдалец на одре болезни своей, и у него не было ни одного пролежня на теле. Видимо, Господь хранил его. Дай Бог и каждому так отойти из сей земной жизни, как Господь сподобил раба Божия Прокопия окончить свое земное странствование. В день его кончины Господь привел мне быть в их деревне с требой. Узнавши об этом, невестка сряду же пригласила меня и его причастить. Прихожу… Мой больной совершенно осунулся. Желтый цвет лица, мутный взгляд, хриплый голос, — все мне говорило, что настал час конца его земных страданий. Но и на этот раз душевно он был здоров. Раскаялся в своих грехах совершенно искренно и чистосердечно. Только жаловался на то, что ему стало холодно. Я простился с ним, благословил его, как отходящего в вечность. И мои мысли оправдались на деле. Через три часа после моего отъезда его не стало. Он умер — как бы заснул от душевных тревог.

Последние слова его в этой земной жизни были слова любви и примирения с ближними. На слова невестки: «Прости меня, Прокофьюшка», — он ответил: «Прости меня, Авдотьюшка». Затем повернулся на левый бок, руку положил под щеку и в таком положении скончался. Мир праху твоему, великий страдалец, вместе с тем несравненный учитель терпения, покорности и преданности воле Божией!

(Священник Н. «Душеполезный Собеседник», сентябрь, 1906 г.)

Комментировать