Оглавление
VIII. Небо и Земля неразделимы
Возникновение в ходе нашего разговора темы Святого Духа означает, что беседа вступила в новую фазу. С этого момента Шестоднев становится для нас бесполезным, и обращаться к нему мы больше не будем — всё, что можно было взять от него, мы с вами взяли. О главной особенности Бога, определяющей всё остальное, — о Его Троичности — Ветхий Завет сообщает лишь намёками, а одних намеков нам уже недостаточно. Логика исследования сигналов, посылаемых нам Богом, требует раскрытия механизма этой сигнализации, который, разумеется, не может не быть связанным с «разделением труда» между Лицами Троицы. Рассуждение, подкреплённое фактами, привело нас к мысли, что персональным доставителем сигналов «оттуда» является Третье Лицо Единого Бога. Искать её подтверждения мы должны по-прежнему в Священном Писании, но уже не в Ветхом, а в Новом Завете и, конечно, в современной науке.
Христос говорит в Евангелии: «Всякий грех и хула простятся человекам; а хула на Духа не простится человекам; если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему; если же кто скажет на Духа Святого, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем» (Мф. 12:31-32). Эти слова у многих вызывают недоумение, ибо самое незаметное Лицо Троицы, о котороги мы меньше всего вспоминаем, представлено здесь вроде бы главным. Но удивляться тут нечему — Святой Дух и вправду главный, только не в Троице (в Ней все Лица равновелики и равночестны), а в нашей земной действительности.
…Живёт в Москве старик. Каждый месяц почтальон приносит ему пенсию. Старик может сколько угодно хулить мэра и президента — они на него не обидятся: они знают, что пенсия маленькая, но знают и возможности бюджета, и прибавить её не могут. Но если пенсионер начнёт хулить почтальона и встречать его дубиной, тот перестанет приносить ему деньги, и хулитель помрёт с голоду. Приведённые слова Сына Божия — не запугивание, не угроза мести, а попытка предостеречь неразумных от нанесения самим себе непоправимого вреда. К Святому Духу нам следует относиться с особым почтением, поскольку любой контакт с небом здесь, на Земле, может осуществляться только через этого чрезвычайного и полномочного представителя Отца и Сына, а без таких контактов нам долго не прожить. В частности, именно Святой Дух является тем Лицом, которое делает нам тихие подсказки относительно смысла сигналов, посылаемых нам свыше.
Новозаветное Откровение о Святом Духе вносит в ход нашего разговора о сигналах, посылаемых с небес жителям Земли, нечто новое — тему посыльного. Сигналы эти идут от Единого Бога, т.е. от Троицы, но доставляет их сюда её конкретное Лицо, а именно Третье, о котором Второе Лицо специально нас предупреждает, что к Нему надо относиться особенно почтительно и благочестиво. После такого предупреждения само собой возникает желание внимательнее вглядеться в это непосредственно вторгающееся в нашу жизнь Лицо, чтобы разглядеть и запомнить Его черты. Мы должны знать их так же хорошо, как монарх должен знать посла дружественной иностранной державы, с которой он решает общие вопросы, поскольку для Святого Духа каждый человек независимо от его положения в обществе является таким же суверенным, как монарх. За описанием этих черт естественно прежде всего обратиться к тому же источнику, которому мы обязаны информацией о совершенно исключительной роли в нашем земном бытии Святого Духа, — к Евангелию. Тем более что апостол Иоанн посвятил пересказу слов Христа о Святом Духе целую главу (третью). Вот эти слова:
«Если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие; рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух. Не удивляйся тому, что Я сказал тебе: должно вам родиться свыше» (Ин. 3:5-7).
Прервём на минуту цитирование. Здесь, очевидно, речь идёт о Таинстве крещения, при котором, наряду с погружением в воду происходит призывание Святого Духа. Так осуществляется необходимое условие вхождения в Царство Небесное (спасение души), не являющееся, однако, достаточным: благодать, полученную при крещении, необходимо возобновлять и приумножать исполнением заповедей, регулярным исповедыванием грехов и причащением. Но никаких специфических черт Святого Духа мы пока не видим. Что же говорит Христос дальше?
«Дух дышет, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа» (Ин. 3:8).
Какое разочарование! Мы спрашиваем Бога-Слово: «Каков Бог Дух?», а Он отвечает: «Таков, что если явится к вам, то не представится и не откроется, только скажет — не то за дверью, не то за окном, не то внутри вас — «это Я!» — и исчезнет, неизвестно, на время или навсегда. А если не явится, то вообще ничего знать о Нем не будете».
Нужны ли нам визиты столь законспирированного анонимного почтальона, с которым и поговорить-то невозможно? Что может он доставить нам с небес при такой скрытности?
Символ веры говорит о Нём как о «Господе животворящем». Это значит, что Святой Дух творит жизнь, поддерживает её в нас. Нужен ли людям такой дар?
А вот специальное к Нему молитвенное обращение:
«Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, иже везде сый и вся исполняяй, Сокровище благих и жизни Подателю! Прииди и вселися в нас, и очисти нас от всякой скверны, и спаси, Блаже, души наша!»
Здесь собрано всё главное, что стоит за не показывающимся нам посланцем Троицы.
«Царю Небесный» — значит абсолют, равноценный двум другим абсолютам, Отцу и Сыну.
«Утешителю, Душе истины» — Его визит утешает, даёт радость и одновременно открывает Истину. В этой радости и в этом приобщении к Истине и состоит сокровище, приносимое Им тем, кого Он посещает, принося им благо.
«Жизни Подателю» — подтверждается, что Он «Господь животворящий».
«Везде сый (существующий) и вся исполняяй» — Он вездесущий исполнитель воли Троицы.
«Очисти нас от всякой скверны» — Его благодатное действие попаляет всё дурное в человеческом сердце, очищая его от зла.
«Спаси, Блаже, души наша» — Святой Дух вводит нас в Царство Небесное.
Христианская гимнография изобилует дивными молитвами, но есть среди них четыре, которые образуют каркас всякого развёрнутого обращения к Богу как в церкви, так и дома. Это — Господняя молитва, адресованная Богу Отцу («Отче наш…»); Иисусова молитва, адресованная Богу Сыну («Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешного», сокращённо просто «Господи, помилуй»); только что приведённая молитва «Царю небесный…», обращённая к Богу Святому Духу, и молитва к Троице в целом, т.е. к Единому Богу («Пресвятая Троица, помилуй нас…»). Кто их авторы?
Господней молитве научил нас Сын Того, к кому она обращена (Мф. 6:8), а поскольку Он не мог сделать этого без воли на то Отца, то можно утверждать, что автором молитвы Богу Отцу является сам Бог Отец. Автором молитвы, обращённой к Сыну, является сам Сын, который на примере мытаря показывает, как надо к Нему взывать (Лк. 18:13). Что же касается молитвы «Царю Небесный», то её составил оставшийся неизвестным Святой Отец первых веков, сподобившийся соответствующего Откровения и озвучивший текст, продиктованный ему свыше, а поскольку диктовать земному существу неземное сообщение может только Святой Дух, значит, и здесь молитве научил нас Тот, кому она адресована. А это означает, что перечисленные в ней свойства Святого Духа являются наиболее характерными для Него и наиболее существенными для нас: Он ведь точно знает, что Он такое и каковы Его функции. Но из этого перечня следует, что ответить на вопрос, что есть для нас Святой Дух, надо так: Он для нас — всё, без Него в нас и жизни-то не было бы, а если бы и была, то правильно её прожить мы не смогли бы. Сам Ньютон, отвергавший точку зрения Лейбница о невмешательстве Бога в земные дела, недооценивал интенсивности и регулярности этого вмешательства.
Но если божественная опека над нами имеет столь плотный характер, то не отнимает ли она у нас нашу свободу? Нет, не отнимает, ибо осуществляющий эту опеку Святой Дух крайне деликатен, и Его вмешательство в нашу жизнь, объективно имеющее огромное значение, субъективно остаётся неощутимым.
Выше мы говорили, что с появлением на земле наделённого словесным даром человека в мир влилась огромная порция свободы, несоизмеримая с той, которую внесли до этого бессловесные животные. Теперь следует уточнить эту мысль: мы можем говорить не о реальной свободе, а только об ощущении свободы. Вопрос о том, насколько человек свободен «на самом деле», даже и поднимать не имеет смысла, поскольку любой ответ на него принципиально невозможно ни доказать, ни опровергнуть.
Причина проста: единственным непосредственным критерием того, свободен я в своих решениях или несвободен, является то, насколько я чувствую себя в этом отношении свободным, все остальные доводы являются косвенными и недостоверны.
Ведь свобода по самой своей сути есть категория внутренняя, поэтому убедиться в её наличии или отсутствии можно только изнутри. Говорить об объективной свободе нелепо, ибо понятие свободы может относиться только к субъекту, и более того, субъект и свобода — синонимы. Есть свобода, есть и субъект; нет свободы, есть заводная кукла, т.е. объект. Субъект может сидеть в темнице скованный по рукам и ногам, но он остаётся полноценным субъектом, поскольку свободно распоряжается своими мыслями, чувствами и воображением. Лейбниц, который начинает претендовать на рекорд по числу наших упоминаний, был убеждён в абсолютной предопределённости всего, что происходит с человеком, но он был достаточно умён, чтобы не делать из этого вывода об отсутствии у него свободы. Лейбниц признавал, что если некто взял книжку и начал её читать, то он сделал это потому, что ему захотелось в данный момент почитать, но он верил и в то, что уже тысячи лет назад Божий Промысл предписал этому человеку именно в эту минуту взять книгу и читать её.— Но ведь причиной чтения было его желание почитать!— возмутится всякий, кто сразу не сможет оценить глубины мысли великого философа.— Конечно, — ответит философ, — причиной явилось его желание, но это желание было предусмотрено ещё в начале времён, о чём почувствовавший его человек, разумеется, не подозревал. Чтение стало результатом его свободного волеизъявления, и оно ни на йоту не сделалось менее свободным из-за того, что было запрограммировано очень давно.
Не надо думать, что сторонником детерминизма сделала Лейбница его принадлежность к протестантизму, одним из догматов которого (резче всего сформулированным в кальвинизме) является предопределение для каждого человека его посмертной судьбы: одни уже при появлении на свет, приговорены к спасению души, другие — к её погибели. Православие тоже считает, что Бог видит будущее человека так же ясно, как его прошлое и настоящее. В молитве св. Симеона Нового Богослова, читаемой накануне причащения, есть такие слова, обращённые к Богу: «Несоделанное моё видесте очи Твои, в книзе же Твоей и еще несодеянная написана Тебе суть». Выходит, и кальвинисты, и православные ничем не отличаются в данном вопросе от древних греков с их верой в рок и являются такими же фаталистами?
Нет, между этими тремя религиями в трактовке предопределённости имеется на первый взгляд небольшое, но в действительности весьма существенное различие. У эллинов судьбу нельзя изменить, но всякий может её узнать — для этого достаточно обратиться к оракулу. У кальвинистов она тоже неотвратима, но получить о ней информацию гораздо труднее — она предоставляется не всем, а лишь тем, которые предназначены к спасению, да и им она даётся не в подробностях, а в форме смутного предчувствия спасения. В православии же судьбу, которая тоже «на роду написана», можно и узнать, и, что самое главное, изменить.
Вера в то, что предначертанную долю человека можно изменить, пронизывает не только сознание, но и подсознание православного христианина и определяет его повседневное бытие. Да, у Всевышнего есть книга, в которой нюансы всей нашей жизни, как здешней, так и тамошней, «написаны суть», но это не слишком большая беда — Господь может их и переписать. Лишь при таком допущении обретают смысл молитвы за ближних не только за живых, но и за усопших. Действенность таких молитв, т.е. факт вычёркивания Богом каких-то строк из Книги Судьбы и замены их другими строками, неопровержимо доказана на практике и не подлежит никакому сомнению. «Молитва матери со дна морского достанет», говорят в народе, и так оно и вправду случается. Есть документированное свидетельство о том, что один из декабристов (Рылеев) в детстве смертельно заболел. Мать обратилась с горячей молитвой к Богу о его выздоровлении и, ослабев, впала в забытьё. Во сне ей явился ангел и сказал: «Лучше будет, если твой сын сейчас умрёт, ибо ему в будущем предназначена позорная казнь. Впрочем, если ты согласна на такую его участь, Господь может сделать так, что сейчас он выздоровеет». Мать вскричала: «На всё согласна, пусть выздоровеет!» Мальчик выжил, а через двадцать с лишним лет его повесили.
Эта история замечательна тем, что из неё можно извлечь ряд любопытнейших выводов богословского характера. Во-первых, она подтверждает существование Божьего Замысла о будущем (для Него оно такая же актуальная данность, как и настоящее), включающего в себя и судьбы отдельных лиц. Иными словами, этот Замысел основательно детализирован. Конечно же, у премудрого Творца и Вседержителя детали Замысла не могут не быть идеально согласованными между собой — неважно, относятся ли они к прошлому (в нашем понимании), к настоящему или к будущему. Замысел возникает в уме Отца в целостном виде, необъятный по громадности содержания, но ещё нерасчленённый на части — они возникают уже в уме Сына, Бога Слова, когда Святой Дух передаёт Ему идею Отца. Вот тогда и возникают в структурированной теперь идее такие детали, как судьба упомянутого декабриста. Его повешение было сцеплено с миллионами других «запланированных» событий, которые лишь в своей совокупности могли бы приоткрыть нам глубину и величие Замысла, но мы всё равно не способны эту совокупность вместить, и задумка Творца остается для нас непостижимой, как непостижима задумка шахматной партии чемпиона мира для третьеразрядника, наблюдающего за его ходами.
Но самое поразительное начинает вырисовываться дальше. Оказывается, идея тварного мира, охватывающая всё его прошлое и всё его будущее, не является обязательной для исполнения, а легко может быть заменена другой идеей, причем эта замена бывает, как можно думать, результатом как собственной инициативы Автора идеи, направленной на её усовершенствование, так и учётом Им происходящего в творении. Вот иллюстрация к этому случаю.
Из рассказа о декабристе явствует, что в уме Богa изначально существовала версия замысла о мире, в которую в качестве детали входила казнь бунтовщика через повешение. Но потом из каких-то своих соображений (может быть, из жалости) Автор заменил её другой версией, по которой декабрист умирает в детстве и тем самым избегает повешения. Однако тут раздаётся вопль обезумевшей от горя матери, и Господь, исполняя её мольбу, возвращается к первой версии.
Хотя у нас уже предостаточно материала для осмысления, для верности дополним его еще одной историей, тоже подтверждённой показаниями участников и свидетелей. У преподобного Серафима Саровского в тот период, когда он являлся духовником Дивеевского женского монастыря, был очень дельный помощник по имени Мантуров, занимавшийся хозяйственными вопросами. И вот этот незаменимый работник тяжко заболел, и надежды на выздоровление не было. А дальше начало происходить нечто невероятное.
Старец Серафим пригласил к себе в келью сестру Мантурова и сделал ей ошеломляющее предложение: не согласится ли она умереть за своего брата? Когда Мантурова оправилась от шока, в который повергли её эти слова, преподобный объяснил бедняжке, что с уходом брата материальная часть обители неизбежно придёт в упадок, а это будет угрожать самому её существованию. Успокоившись, Мантурова признала доводы батюшки убедительными и ответила на его предложение согласием. С этого момента её брат начал выздоравливать, а она заболела и умерла.
Но раз уж говорят, что Бог любит троицу, ознакомьтесь ещё с одним сюжетом, на этот раз современным, развернувшимся совсем недавно на глазах сотен, если не тысяч и ныне здравствующих свидетелей, в том числе и автора этих строк. Жил в Москве художник, входивший в знаменитую «двадцатку» нонконформистов, устроившую выставку на Большой Грузинской, Сергей Симаков. Почему светские люди иногда приходят к Богу и воцерковляются — всегда тайна, но с Симаковым произошло именно это. Он оставил живопись, принял священство и вместе с красавицей женой, тоже художницей, уехал восстанавливать совершенно заброшенный приход в шести верстах от Углича, в густом лесу. Я не буду описывать подробностей этой эпопеи, поскольку о ней рассказано в документальном фильме «Попы», который каждый желающий может посмотреть. Через некоторое время церковь Михаила Архангела на Бору стала духовным центром, притягивающим к себе множество людей. Храм был восстановлен; верующие принесли старинные иконы, отец Сергий и его матушка реставрировали их и написали несколько новых. Начальство прониклось таким уважением к оживившему приход священнику, что провело к храму асфальтовую дорогу. Но рак не разбирает своих жертв, и он поразил отца Сергия. Оставалось жить ему по заключению врачей совсем недолго, и он уже смирился с их приговором. Но супруга горячо молилась о его исцелении, и молитва её была услышана: смертельная опухоль у мужа исчезла, будто её и не было. Но она сама, до этого абсолютно здоровая, заболела раком и скончалась. Овдовевший иерей Сергий принял постриг и стал иеромонахом Рафаилом, в каковом качестве и несёт свою службу и по сегодня.
Вот теперь мы полностью готовы приступить к обдумыванию того, какие поправки надо внести в наше представление о предопределённости. Поскольку в силу крайней экстравагантности этих фактов коррективы обещают быть серьёзными, нам надо проявлять осторожность в заключениях, но уже понятно, что ни о каком фатализме у православного человека не может быть и речи. Господь предначертал мою судьбу в своей Книге, но Он волен и переначертать её, а соответствующий текст подредактировать — своя рука владыка. В каждый данный момент всё предопределено до самого конца времён, но в следующий момент, принимая во внимание происходящее в тварном мире, Бог может предопределить для него другое развитие, и тоже до самого конца. Главное для Творца состоит в том, чтобы конец был таким, какой Ему нужен, чтобы цель творения была достигнута. Те же детали земной жизни, которые не влияют на достижение цели, могут подлежать перепрограммированию, в частности, и по нашим молитвам. А поскольку цель создания мира для нас абсолютно непостижима, и понять связь событий мы по ограниченности своего ума не способны, то каждая наша молитвенная просьба к Богу должна завершаться хотя бы мысленной фразой: «Если это не нарушит твоего благого Промысла». Мы всего лишь робко выражаем своё пожелание, возможно, неразумное, возможно, губительное для нас самих, а исполнять его или нет — Господу виднее. Такому взгляду на вещи учит и православная литургия, на которой мы поём: «Сами себя и друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим». Это не фатализм, а выражение доверия к Спасителю, который «хотением не хощет смерти грешника, но живу бытии ему и в разум истины прийти». Мы доверяем искусству вселенского Кормчего, зная, что Он ведёт свой корабль к неизвестной нам прекрасной гавани, но мы знаем также, что к этой гавани ведут множество путей, и тот, который сейчас высвечен на штурманском мониторе, по воле Кормчего может погаснуть, и на экране появится другой путь, ведущий туда же, но в каком-то месте делающий небольшой зигзаг, и некоторые из таких зигзагов наносятся на карту ради нас, так что мы тоже участвуем в прокладке маршрута! Какой же здесь фатализм? Капитан корабля сам приглашает нас к такому участию: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам» (Мф. 7:7), и ещё: «Просите и получите, чтобы радость ваша была совершенна» (Ин. 16:24). И христиане уже две тысячи лет только и делают, что просят, ищут и стучат, и хотя не всё для них исполняется, даётся и отворяется, но своей активностью они меняют ход истории. Разве такое снилось эллинам с их неотвратимостью рока?
Явившись посреди античного мира, Христос освободил этот мир от рока, призвал человека раскрыть все свои таланты, возвестил, что каждый, если сильно захочет и проявит решимость, подогреваемую верой, может сделать карьеру, несоизмеримую с карьерой успешного царедворца и даже с участью самого царя: обретёт после окончания земной жизни вечное блаженство! И целый сонм святых, пребывающих в Царстве Небесном и посылающих нам оттуда и помощь, и утешение, свидетельствует об истинности этого обетования.
Но далеко не все наши просьбы исполняются Богом, а сказать точно, большинство из них не исполняется. Причина тут двоякая. Во-первых, как бы горяча ни была наша просьба, Господь соглашается удовлетворить её только в том случае, если просимое для нас полезно, а относительно того, что для нас полезно (особенно для нашей души), мы часто имеем самые превратные представления. Один крупный химик в детстве молил Боженьку, чтобы Он помог ему стать пастухом — очень уж хотелось играть на рожке. В какой-то степени мы все такие несмышлёныши. Ты молишься о выигрыше в лотерее автомобиля, а Бог, зная твой характер, предвидит, что ты станешь лихачить и разобьёшься, поэтому не посылает счастливого билета. Отклоняются Господом и такие прошения, исполнение которых, хотя и принесло бы благо подавшему прошение, нарушило бы движение определённого комплекса взаимосвязанных событий к более масштабному благу, распространяющемуся на некую группу людей, на целую нацию, на всё человечество или даже на потусторонний мир, заселённый ушедшими отсюда душами.
Похоже, что именно такая ситуация возникла в случаях Мантурова и Симакова. Начнём с первого.
Для чего-то нам неведомого помощник преподобного Серафима должен был умереть, и Господь попустил ему тяжко захворать. Мы обычно воспринимаем смерть как уход, но она, может быть, даже в большей степени есть прибытие: душа, покидая здешний мир, появляется в тамошнем. А он живёт скрытой от нас, но наверняка весьма активной жизнью, в которой все события имеют своё предопределение и свой смысл, поэтому приход в него каждой новой души является каким-то вкладом в его жизнь, иногда необходимым и ожидаемым элементом Божьего Замысла о Небесном Царстве. И настал момент, когда Богу стало нужно призвать Мантурова к себе. Но Мантуров был нужен и великому святому Серафиму Саровскому, выполнявшему волю Божию здесь, на земле. Из возникшего тупика благодаря молитвенному общению преподобного с Богом всё-таки нашелся выход: было решено, что то дело, ради которого отзывался из дольнего мира в горний Мантуров, может сделать близкий ему по духу и по крови человек, а именно его сестра. Согласившись умереть за брата, она фактически согласилась сделать за него это дело, что окончательно подтвердило приемлемость замены.
Прошло без малого двести лет, и сюжет повторился один в один. Опять человек, приносящий большую пользу земной Церкви, получает повестку оттуда в виде скоротечного смертельного заболевания. Опять в дело вступает некое заинтересованное лицо и молитвами добивается того, что повестка переадресуется, а вызванный освобождается от явки. Если Господь согласился на замену, значит, в заменившем было то же самое, ради чего потребовался Царству Божьему заменённый. Что же именно?
Мантуров был хорошим производителем строительных работ. Вряд ли это его качество нашло бы своё применение в ином мире, где нет ни досок, ни кирпичей. Если бы Мантуров понадобился на небесах для какой-то тамошней стройки, Бог не принял бы вместо него его сестру, которая не имела о строительных работах никакого понятия. Зато у них была одна общая фамильная черта — великое послушание, преданность Богу и готовность трудиться Ему во славу, не покладая рук, в чём бы этот труд ни состоял. При допущении, что там ценится именно это, замена перестаёт казаться удивительной.
А что общего было между отцом Сергием Симаковым и его матушкой? Помимо одинаковой готовности работать на Бога в любых условиях, что они доказали, сменив московский комфорт на неудобства деревенской жизни, у них обоих был безупречный художественный вкус, ставшая второй натурой приобщённость к идеалам высокого искусства. Выходит, это и было востребовано «наверху».
Сказанное наталкивает на два совершенно определённых вывода, а также на очень глубокие, но весьма предположительные богословские размышления.
Первый вывод. Видимый и невидимый миры взаимодействуют гораздо теснее, чем об этом принято думать. Если, как мы доказываем в данной книге, невозможно усомниться в том, что «оттуда» постоянно оказывается на нас разнообразное воздействие (идут «сигналы»), то наличие обратного воздействия материального слоя бытия на нематерильный как-то упускается нами из виду. Две наши истории с «заменой» показывают, что такое воздействие может быть достаточно серьёзным — во всяком случае, «кадровые проблемы» Царства Небесного в значительной степени решаются в земном царстве. Точнее, Бог, являющийся Вседержителем для обоих царств, направляет их движение к какой-то единой цели, возможно, к их слиянию, не по отдельности, а согласованно. Ведь это только для нас «ангельское небо» есть что-то противоположное нашему миру, а для Бога, сотворившего «небо» и «землю» в один и тот же нулевой день, они нераздельны, и нам в нашем философствовании тоже надо постепенно переходить от концепции обмена между ними сигналами к концепции их нераздельности.
Второй вывод. В Царстве Небесном пришедшие отсюда оцениваются не по тому, что они умели делать на земле, а по своим душевным качествам. Впрочем, этого можно было ожидать: ведь поскольку туда идёт не тело, развившее в себе такие-то профессиональные навыки, а душа, земная деятельность может влиять на посмертную участь лишь в той мере, в какой она содействовала выработке в душе поощряемых на ангельском небе свойств. Каких конкретно — об этом ясно сказано в Заповедях блаженства, где, кстати сказать, нет никаких рекомендаций по поводу того, какая мирская профессия более всего помогает спасению.
Наконец, о самом интересном. То, о чём мы сейчас будем рассуждать, есть великая тайна, которую, пока мы находимся «здесь» и смотрим «туда» сквозь тусклое стекло, нам не дано разгадать, так что наши суждения, если называть вещи своими именами, будут домыслами. Но они не будут ересью, которой я боюсь как огня и тщательно слежу за тем, чтобы и тени ее не было в моих высказываниях. Ересь — это такое богословское утверждение, которое противоречит определениям Матери Церкви, а по теме, которую мы сейчас затронем, никаких определений православная церковь не выносила, и мы вступаем здесь на никем пока не обработанную целинную землю. Конечно, по ней следует идти осторожно и со страхом, но любознательность, вложенная в человека Творцом, перевешивает страх.
Вопрос вот в чём. Если стратегическая программа Творца предусматривает тактическое перестроение, и Он действительно меняет замысленное будущее (что неопровержимо доказывается историями с Мантуровым и отцом Серафимом Саровским, не говоря уж о факте исполнения многих молитвенных просьб на протяжении веков), то меняет ли Он и прошлое? Если у нас нет уже никакого сомнения в том, что Замысел о будущем всё время подвергается корректировке, предусмотренной Замыслом о Замысле, то не будет ли естественным предположить, что такая же корректировка осуществляется и в отношении прошлого? Ведь это только в нашем сознании прошлое находится позади, а будущее впереди, а для Бога они ничем принципиально не отличаются, присутствуя в нём сразу и целиком. И если те страницы Книги, где «несодеянная написана суть», подвергаются редактированию, то почему бы не подвергнуться такому же редактированию и страницам, описывающим уже содеянное?
Теоретически такое допущение кажется вполне здравым и логически неизбежным. Но из него следует вывод, который переворачивает самые основы нашего миропонимания: истории человечества и истории вселенной как описания того, что было на самом деле, существовать не может, ибо в один момент нашей земной жизни до этого было одно, а в другой момент — другое.
Против этого вывода восстаёт всё наше существо, но, я думаю, к нему надо привыкать, поскольку он правилен. Жёстко фиксированного прошлого у нас нет и быть не может, ибо иначе вследствие взаимодействия всех событий было бы фиксированным и будущее, а оно таковым не является.
Можно привести косвенные аргументы в пользу такой точки зрения. Всем известно, как по-разному видят прошлое профессиональные историки. В этой области знания особенно много школ, направлений, концепций. Мы считаем, что это — множественность трактовок, а может быть, это множественность вариантов того, что было на самом деле? В вопросе о смерти царевича Димитрия прав и Карамзин, прав и Скрынников. В начале XIX века у Бога программа будущего была такова, что по взаимосвязи событий в прошлом приказывал убить царевича Борис Годунов, а в конце XX века Бог изменил программу будущего, и по той же связи царевича в прошлом приказали убить противники Годунова. Дело в том, что в самом понятии «было», как в понятии «будет», имеется некоторый «люфт», в пределах которого, двигаясь по причинно-следственной цепочке, мы выводим ровно то, что «есть». Так что жаркие споры об истории чаще всего бессмысленны.
Ещё одним доводом в пользу вариабельности прошлого служит твёрдое убеждение Святых Отцов, что при искреннем исповедании грехов в Таинстве покаяния грехи изглаживаются, то есть с этого момента всё равно, что их не было в жизни покаявшегося. По-моему, ради только одного желания реального, а не психологического освобождения от греха после причастия стоит принять изложенный сейчас взгляд на прошлое.
Комментировать