1851 год
«Иже Христовы суть плоть распяша со страстьми и похотьми».
Чем больше мы боимся креста, тем более имеем мы нужду в нем. Мы не должны падать под бременем, которое налагает на нас Десница Божия, но должны судить о величине своих болезней по силе врачевства, которым Небесный Врач хочет их исцелить. Если Бог налагает на нас тяжкий крест, то мы должны из этого заключить, что наши душевные раны глубоки и опасны и что все-таки Бог милосерд к нам, когда в кресте находит средство к исцелению наших закоренелых и тяжких болезней. Итак, не будем противиться благотворному действию милосердия Божия, но из самого креста будем извлекать побуждения любить Бога и возлагать на Него упование свое; будем утешать себя словами апостола: мгновенное легкое страдание наше произведет для нас в величайшем преизбытке вечную славу. Мы не имеем целью видимое, но невидимое, ибо видимое временно, невидимое же вечно. Блаженны те, которые здесь, на земле, сеют слезами: на небе с неизреченною радостью они будут собирать жатву жизни вечной и блаженной (Пс. 125:5).
«Христови сраспяхся», — говорит апостол Павел. И мы должны распяться с Искупителем нашим, и мы должны терпеть болезни крестные, умереть вместе с Ним, если хотим ожить и воцариться с Ним. Спасительная благодать, нисходящая со Креста, должна нас привлекать ко Кресту. Мы даже не можем удалиться от Креста, не удаляясь вместе от Христа Иисуса Господа, распятого на нем, ибо Крест и распятый на нем нераздельны. Итак, будем молить Господа нашего, чтобы Он, даруя нам Крест Свой, даровал вместе и силу распяться на нем и чтобы ниспослал нам дух любви к человечеству и незлобия к врагам нашим. Будем любить Его, чтобы Он расположил сердца наши к чувствованию не столько страданий наших, сколько блаженства страдать вместе с Ним. Можем ли мы терпеть какие-нибудь бедствия, которых бы Он не претерпел? Или, лучше: что значит наше терпение в сравнении с терпением Его?.. Беспечные и слабые мы! Не должны ли мы стыдиться малодушия, видя страдания Господа своего?..
Март
Многие из братий нашей обители с 5‑го числа заболели от простуды горлом, сильным насморком и головною болью, в особенности же монах Порфирий[10], у которого заболевание через 4–5 дней перешло в сильный кашель и горячку, так что наш городской лекарь, Плетнер, 10-го числа уже нашел невозможным пустить кровь. 12 марта о. Порфирия причастили Св. Таин и пустили кровь из правой руки, но с большим трудом, потому что сгущение крови оказалось необыкновенным.
У о. Порфирия обнаружилась тифозная горячка: жар в голове, сухой кашель — вся простуда пала на легкие. К груди припустили пиявок, наложили на нее пластырь, к шее поставили мушки. Г. Плетнер старался усердно, приезжал каждый день утром и вечером и обнадеживал, что болезнь не так опасна и так пройдет. Но о. Порфирий не внимал уверениям и с утра понедельника решительно повторял, что ему непременно должно умереть между 14‑м и 17‑м сего месяца. 13-го его особоровали св. елеем и приобщили Св. Таин. С примерным смирением и самоукорением он у всех испрашивал прощения и молитв. На вопрос старца своего, отца Амвросия, почему он знает, что ему должно умереть между 14‑м. и 17‑м числом, о. Порфирий ответил:
— Так говорят у затворника, отца Илариона.
Сей затворник, 90-летний Старец, давно
знакомый о. Порфирию, живет в Лебедянском уезде за 300 верст от нашей обители.
— Отец Иларион послал мне с Анной Васильевной рубашку и масло и приказал поспешить. Что ж это не несут ко мне?
Эти слова о. Порфирий повторял в понедельник и во вторник. Всем казалось, что он это говорит в бреду от сильного жара в состоянии беспамятства. Это тем более представлялось вероятным, что затворник, находясь за 300 верст от больного, не мог ни от кого в один день получить известия о болезни о. Порфирия. Но в среду 14 марта, утром, к удивлению всех, приехала в нашу обитель Анна Васильевна Андреевская (урожденная Гессе), козельская помещица, и прислала со своим человеком в келью к о. Порфирию посланные ему затворником о. Иларионом рубашку, пузырек деревянного масла и кусок ржаного хлеба. Госпожа Андреевская при этом сказывала, что она отправлялась по усердию своему к затворнику Илариону, не зная ничего об о. Порфирии, а отец Иларион в беседе с нею говорил…[11] и дал отвезти о. Порфирию рубашку, масло и хлеб и, улыбнувшись, советовал ей поспешить к нам, сказав:
— Еще захватишь ли его?
Она приняла эти слова за шутку, а приехавши в обитель, убедилась в прозорливости о. Илариона.
14-го пополудни о. Порфирий надел на себя присланную рубашку затворника. Вечером он прощался с братией, попросил к себе отца игумена, объяснил ему свои желания и распоряжения относительно вещей и дел по занятиям и испросил у него последнее прощение и благословение, сказав о близкой своей кончине.
В ночь с 14-го на 15‑е, в три часа пополуночи, в начале утрени, о. Порфирий просил удостоить его приобщения Св. Таин, и, когда иеромонах Паисий приобщил его и предложил запить теплотою, о. Порфирий ответил:
— Нет, батюшка! В моем положении легко может возмутиться рвота.
Это были последние слова его. Тут же на лице его заметили отображение некоего благодатного утешения: лицо его, бывшее от жара красным, сделалось вдруг бело и приятно, дыхание же тихо и кратко. Отец Паисий начал читать отходную, и в половине чтения отходной о. Порфирий тихо и незаметно успе о Господе до последней трубы Архангела…
Вот и дни великие Великой Четыредесятницы преполовились! Дожили, по милости и долготерпению Божию, до повторительного чтения Великого канона св. преподобного Андрея Критского: сегодня стояние в честь и славу преподобной матери нашей Марии Египетской. Душа моя, душа моя, возстани! что спиши?..
Душа моя, возстань! Душа моя, проснись
От тягостного сна!
Душа, войди в себя, опомнись, осмотрись:
Ты вся во тьме грехов погружена!…
Зачем ты вверяешься морю сует,
Мечтам своей жалкой дремоты?
И радости жизни, и горестный след,
И смутные сердца заботы,
Покоя отрада и время труда
И шум повседневных событий -
Все это проходит для нас навсегда,
Как сон, поутру позабытый.
А ты средь потока волнений мирских
Забыла, куда им влечешься!
Не помнишь священных обетов своих,
Не мыслишь о том, не печешься:
Взошла ль в тебе жизни бессмертной заря?
Начался ли подвиг твой трудный?
И с чем ты предстанешь пред Бога-Царя
Воздать Ему слово в день судный?
Твой близок час, душа! Быть может, наступил
Последний жизни день,
Когда в томительном бореньи жизни сил
Тебя вдруг смертная застигнет сень!…
И тело растает, как воск под огнем;
Твой рушится столп утвержденья:
Останешься там ты одна ни на чем,
Не став здесь на камне спасенья.
Ты будешь там тяжко во веки страдать,
Стенать, поглощаема бездной,
И жить, чтоб, к несчастию, видеть и знать,
Что нет в тебе жизни небесной…
И ужас суда обуяет тебя;
Всю гнусность свою ты узнаешь:
И в бездне ничтожества скрыла б себя,
Но тщетно сего возжелаешь!
Постигнет проклятие судного дня
Твой грех, твою злость и беспечность…
Увы! — твоих мук не угасит огня
Во веки веков неизменная вечность.
О, воспряни, душа! Молись, чтоб Царь Христос
Тебя не осудил!
За верных Сам Себя на жертву Он принес
И Кровью их пречистою омыл.
Он — наш Искупитель! Бессмертья лучи
Из гроба Его воссияли;
В руке его — неба и ада ключи,
И жизни, и смерти скрижали,
И суд на главы ослепленных врагов,
И рай, и венцы испытаний.
В Деснице Его — беспредельность веков
И вся необъятность созданий.
И Он, мирозданья великий Господь,
От Ангелов трепетно чтимый,
Приявший здесь долу смиренную плоть,
Всем тайно присущ нам, Незримый.
И ясны сердца всех, как день, перед Ним,
И всех Он щадит и врачует,
И долго тебя милосердьем Своим,
Как блудного сына, взыскует.
Стихи эти принадлежат перу вдохновенного Самим Богом трудника Его на ниве Христовой, Алтайского миссионера, архимандрита Макария. Выписываю их в свои заметки, как дар чистой, христианской поэзии, как утешительный отзвук великих и радостных дней Св. Четыредесятницы, приготовляющей сердце наше к приятию и вмещению в себя победного торжества Воскресения Христова.
Батюшка старец, отец Макарий, получил письмо из Томска, из тех сибирских краев, где подвизался автор вышеприведенного стихотворения. Пишет ему монах с Афонской горы, Парфений, живущий в Томске при архиерейском доме. Этот Парфений проездом был у нас в монастыре и в Скиту в 1837–1838 году. В письме своем он между прочим описывает сказанное при нем архиерею миссионером — протоиереем с Алтая, что на Алтае один крестьянин искал лошадей своих по лесам и дебрям. Удалившись незаметно в непроходимые места, крестьянин этот достиг в дремучем лесу горы. Пройдя по глубокой расселине, он увидал поляну, на которой земля оказалась вскопанной, и на ней были устроены гряды. Крестьянин удивился и подумал: кто бы мог сюда зайти? Оглядевшись кругом, он заметил в горе пещеру и в ней — дверь. Он пошел по направлению к пещере, и тут к нему из пещеры навстречу вышел человек, совершенно нагой, весь обросший волосами, препоясанный каким-то рубищем.
Оба они испугались друг друга и стали креститься. Пустынник спросил:
— Кто ты? дух или человек?
— Крестьянин села… — ответил крестьянин.
— Как ты зашел сюда? Я вот двадцать лет живу здесь и никого еще не видел.
— Я ищу своих лошадей и, потеряв путь, забрел сюда… Скажи же и ты мне, пожалуй, как ты сюда поселился и с кем живешь?
— Я рассмотрел суету мира, — отвечал пустынник, — и удалился сюда со Старцем, который со мною прожил здесь и скончался; и вот двадцать лет я здесь один.
— Чем же ты питаешься?
— Зельем и овощем, вот на этих грядах растущим. Огня у меня нет: ем сырое.
— Не принесть ли тебе хлеба?
— Нет, не нужно. Не сказывай про меня никому, пока угодно будет Богу!
— Как же ты согреваешься зимою?
— По милости Господа Бога для меня зима и зной — все равно; не ощущаю ни холода, ни жару.
— Научи меня, — сказал крестьянин, — как молиться. У нас некоторые говорят, что должно молиться двумя пальцами и не ходить в церковь.
— Молиться должно, — отвечал пустынник, — как пастыри Христовы учат в церкви Божией и отнюдь от нее не уклоняться: она — мать спасения нашего.
По таковой беседе крестьянин расстался с пустынником и, вернувшись домой, рассказал миссионеру, который и сам вознамерился было отправиться к пустыннику (место пустыни той от пребывания миссии в пятнадцати верстах), но не осмелился из боязни обеспокоить Старца…
Не образец ли это, подобный древним, совершенного предания себя воле Божией?.. «Господи, что мя хощеши творити?» — так вопрошал святой апостол Павел, когда благодатию гонимого им Спасителя чудесно был обращен в христианскую веру. Сколько раз и мы гнали Его своим неверием, страстями, пороками, которые препятствовали действию милосердия Его в сердце нашем! Итак, если Богу угодно было посетить нас несчастием, если Он сокрушил гордость нашу, если посрамил плотскую нашу мудрость, то с совершенною преданностью скажем Ему: Господи, что нас хощеши творити? Доселе мы почти не знали Тебя и делали бесчисленные опущения в исполнении священных обязанностей своих; обращение свое мы всегда отлагали к будущему времени: теперь мы готовы исполнять все повеления Твои — будь неограниченным Владыкою нашего сердца и жизни!
Решиться исполнять волю Божию и, спустя несколько времени, не соответствовать этой решимости, или решиться исполнять волю Божию только в важных делах жизни — не значит решиться. Решимость эта должна быть твердая и постоянная, она должна простираться и на самые малейшие поступки наши. Если мы решились посвятить жизнь свою Богу, то, чтобы увериться в этой решимости, мы должны испытать свое сердце: готово ли оно пожертвовать Богу самыми тесными связями дружества, самыми закоренелыми привычками, самыми сильными наклонностями, самыми приятными удовольствиями?..
Апреля 11-го. Среда Светлой седмицы
Больной чахоткой послушник Варсонофий пополудни на одре своем едва только задремал, как увидал во сне: будто он стоит на земле, и вокруг него все пространство вдруг охватило страшным адским пламенем. Все горит с шумом и треском, и пламя приближается к нему… Бежать некуда. Он в страхе и отчаянии будто бы закричал и отпрыгнул. И, в ту же минуту очнувшись, слышит:
— Христос Воскресе!
Это помолитвился иеромонах Гавриил у двери, придя его навестить. Войдя в келью, о. Гавриил видит Варсонофия, трясущегося всем телом и изменившего в лице. Он спрашивает его:
— Что с тобою, брате?
— Ох, батюшка! — едва выговорил Варсонофий, — я ад видел. Вся внутренность моя поворотилась от страха!
И он рассказал все подробно. Отец Гавриил утешил его беседой и советовал надеяться на милосердие Воскресшего Господа, Который верующим в Него и исполняющим дела веры уготовал не ад и не муку, а такое неизобразимое вечное блаженство, егоже «око человеческое не виде, и ухо не слыша». После этого Варсонофий едва через несколько часов успокоился и благодарил Бога за то, что Он послал ему в эту страшную минуту посетителя.
Виденный огнь и пламя Варсонофий не мог уподобить никаким ужасам на земле…
Блажен монах, блажен всяк христианин, кому не чужда память о смерти! И что за ужас беспросветного отчаяния ожидает тех неверных христиан, кому чужда эта память! «Безумне! в сию нощь истяжут душу твою от тебе, а яже уготовал еси, кому будут?» (Лк. 12:20.)
Для тех людей, которые очень привязаны к этой жизни, нет ничего страшнее смерти. Удивительно, что столь много протекших веков не научили нас правильно судить о прошедшем и будущем и не освободили нас от самого очевидного и грубого заблуждения в суждении нашем о времени. Мы живем так, как будто никогда не должны умереть. Но, хотя бы мы на зрелище мира сего обращали на себя всеобщее внимание, — память наша погибнет вместе с нами, если мы в делах своих руководимся не преданностью воле Божией, но единственно самолюбием или желанием оставить по себе славу своего имени. Богу угодно, чтобы все скрывалось в бездне забвения и чтобы в ней люди погружались гораздо глубже, чем все прочее. Египетские пирамиды еще целы, но имя строителя их неизвестно. Допустим даже, что оно может открыться или уже открылось; но что пользы в том строителю? Он также останется чуждым и неизвестным миру, как если бы он никогда и не был на свете. Итак, что же мы должны делать на земле? К чему послужит самая счастливая жизнь, если она не руководит нас к смерти блаженной, к смерти истинного христианина, исполненного веры в блаженную вечность?
«Будите готови, яко в оньже час не мните Сын Человеческий приидет», — сказал Спаситель. Эти слова относятся к каждому человеку, в каком бы кто возрасте, в каком бы кто состоянии ни был. Но, несмотря на это, большая часть людей составляет себе различные планы, исполнение которых предполагает долговременную жизнь, составляют даже тогда, когда жизнь их очевидно должна скоро окончиться. Если и в самой опасной и неисцельной болезни мы обыкновенно еще питаем надежду выздороветь, то какими только надеждами не обманываем мы себя, когда мы совершенно здоровы?
Отчего в нас такая уверенность как бы в бесконечном продолжении жизни? Отчего мы всегда желали бы отдалить от себя смерть? Оттого, что мы не любим Царствия Божия и благ будущего века. Слабые, беспечные и безверные христиане, мы не можем возвыситься над земными удовольствиями, которые, по собственному нашему признанию, почти всегда вредны и часто гибельны для той же продолжительной жизни на земле, которой мы так дорожим и к которой так стремимся!… Истийное и верное средство приготовить себя к последним минутам жизни состоит в посвящении каждой минуты жизни единственно исполнению воли Божией и в непрестанном памятовании смерти.
Но памятование смерти для верующего христианина не есть ожидание холодной могилы, но — благ вечных: «ихже око не виде и ухо не слыша и на сердце не взыдоша благая, яже уготова Бог любящим Его» (1Кор. 2:9).
Какая, по-видимому, несоразмерность между нашими делами на земле и наградами на небе! Древние христиане непрестанно одушевлялись надеждою будущих благ. Небо не только им казалось, но и было для них отверстым. Ни бесславие, ни мучения, ни жестокая смерть не могла ослабить ревности их на пути благочестия. Они уверены были, что страдания их вознаграждены будут бесконечным блаженством в будущей жизни. Кажется, что мучения и бедствия, как бы ни были они велики и многочисленны, еще. не вполне удовлетворяли их сильному желанию терпеть за имя Господа Иисуса Христа, и они были ничтожны для их непоколебимой твердости. Они даже радость великую испытывали, когда осуждаемы были на глубокое унижение и делались предметом всеобщего презрения. Но мы, малодушные и беспечные христиане, мы не умеем терпеть, потому что не умеем укреплять себя надеждою небесных наград. Мы падаем под бременем и малых, даже часто таких крестов, которые налагают на нас наша гордость, наше неблагоразумие, наши пороки, расслабляющие нас.
Написано, что «сеющие слезами радостию пожнут». Сеют обыкновенно для того, чтобы после собрать жатву. Настоящая жизнь дана нам для сеяния: плоды трудов своих мы будем пожинать в жизни будущей. Но мы, люди земные и плотские, мы хотели жать не сеявши; мы хотели бы служить Богу только тогда, когда бы нам это недорого стоило. Наше самолюбие обыкновенно питает себя великими надеждами, нимало не основывая их на великом терпении. Глухие и слепые, неужели не слышали мы никогда, неужели не видели мы никогда в примерах Святых, что Царствие Божие с нуждою восприемлется и что только те достойны бывают получить его, кто имеет силу и крепость побеждать себя? Путь жизни нашей мы должны омочать слезами о грехах наших, ибо «блажени плачущии, яко тии утешатся; и горе смеющимся, яко возрыдают»; горе тем, кто утешается в этом мире! Будет время, когда все ложные утехи исчезнут и оставят после себя одни гибельные следствия. Мір, который радуется ныне, будет некогда плакать; но слезы, проливаемые о грехах ныне, будут некогда стерты Самим Богом (Отк. 21:4).
16 апреля, в понедельник
Прискорбный произошел сегодня в обители нашей случай. Пополудни в 5 часов прибыли в монастырскую гостиницу: земского нашего суда непременный член, Новиков, становой пристав 1‑го стана Соколов и священник Казанского собора, Иоанн. Не отнесясь к настоятелю обители, они стали ходить по монастырским заведениям и каждого встречавшегося им расспрашивать: кто он и имеет ли вид? На скотном дворе они ворвались в прачечную к моющим белье, бесчинничали и горько обидели прачек. При входе в гостиницу становой Соколов грозил гостиннику:
— Мы потрясем теперь вашу обитель! Я хоть не бывал здесь, а знаю, как вы тут живете!
Отец игумен вынужден был отыскать их и пригласить в келью. Тут они были угощены и просили, чтобы им прислали ужин на гостиницу. На гостинице они потребовали к себе прибывшего на богомолье щигровского мещанина, Михаила Иванова Авдеева, отобрали от него паспорт, грозили разными дерзостями, грозили, что отдадут его в солдаты, отправят по пересылке… Авдеев, не зная за собой вины, не понимал, чего они от него хотят. Священник же, Иоанн, будучи в беспорядке и куря трубку, твердил:
— Подписывайся — отпустят!
Находившийся у них для угощения и наблюдения рясофорный монах Александр Смирнов, из отставных поручиков, потчевал их ужином. Священник, вернее, поп изругал Смирнова, а становой Соколов с досадой на Смирнова сказал:
— Что вы меня потчуете этим? Я не этой пищи хочу: я денег хочу!
Больно было это слушать Смирнову. Заметив его неудовольствие, компания струсила, и, чтобы как-нибудь замять безумные слова Соколова, они начали кричать на Смирнова:
— За дерзкое ваше обращение мы в присутствии временного отделения суда составим журнал… Пиши! — обратились они к приехавшему с ними письмоводителю, приказному старику, который нюхал в это время табак и держал перо над бумагою. На столе, вместо зерцала, стоял графин с травником и рюмки с закускою. Смирнов возразил им, что он не видит и не признает в таком положении временного отделения, и с этими словами ушел из гостиницы. Наглецы чрез полчаса послали просить Смирнова к ним и по его приходе стали стращать составлением журнала, но ничего, конечно, не составили и Смирнова не запугали. Чрез полчаса они стали просить лошадей до города или дать им проводника, но опять остались и ночевали в гостинице…
Недаром Варсонофий за пять дней до этого видел адский пламень… Но да простит им Господь многомилостивый! Нам заповедь дана апостольская: «друг друга тяготы носите и тако исполните Закон Христов». Христианская любовь не требует, чтобы мы совершенно не видели слабостей другого: для сего надобно было бы закрыть глаза; но она требует, чтобы мы без нужды не были слишком внимательны к погрешностям и недостаткам ближнего, чтобы мы, имея столь великую склонность замечать ошибки другого, обращали внимание и на совершенства его. Мы должны помнить, что Бог и из самой последней, и из самой ничтожной, по-видимому, твари может сотворить Себе сосуд славы Своей; должны часто представлять себе причины, которые побуждают нас презирать самих себя. Наконец, мы должны помнить, что истинная любовь все прикрывает, все переносит, даже и самое оскорбительное. Любовь знает, что в презрении к другим выражается жестокость и гордость, которые противны Духу Божию. Божественная благодать не презирает того, что в глазах людей часто бывает презренным: она переносит то, потому что Бог, по непостижимым Своим планам, часто из зла производит добро. Ни гордое отвращение, ни излишняя строгость и нетерпеливость, оказываемая человеку, сделавшему некоторые погрешности, не сообразны с ее действиями. Никакое человеческое развращение, если можно так выразиться, не удивляет ее, потому что везде вне Бога она видит только ничтожество и грех. Должны ли мы прекратить или умалить благожелательность наших отношений к человеку потому только, что он подвергся некоторым слабостям? Мы жалуемся, что принуждены бываем терпеть оскорбления от других; но неужели же мы сами не оскорбляли никого? При виде недостатков другого мы показывали неудовольствие; но неужели же мы сами во всем совершенны? Не ужаснулись ли бы мы, если бы все те, которых мы оскорбили когда-нибудь, пришли к нам потребовать удовлетворения за оскорбления? Хотя бы нам и казалось, что мы довольно честны и справедливы во всем, но Бог, который знает самые малейшие и сокровеннейшие дела наши, не может ли обличить нашу виновность пред Ним и, может быть, пред теми самыми людьми, которых мы почитаем виновными пред собою? Итак, будем опасаться, чтобы Бог в день всемирного Суда не спросил у нас, почему мы были немилосердны к нашим братьям, тогда как Он обильно изливал на нас Свое милосердие.
Путь к снисхождению к слабостям ближнего указан Господом нашим Иисусом Христом, говорящим: «Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем». Он научает нас Своим примером. Он сошел с Неба на землю, принял слабое и бренное тело человека, умер на кресте, чтобы обличить нашу гордость. Тот, Который есть все для нас, унижал Себя до позорнейшей и лютейшей смерти; а мы, которые не значим ничего, хотим быть всем или, по крайней мере, хотим, чтобы нам приписали то, чего мы не имеем. Господь Иисус Христос говорит нам, что Он кроток и смирен: довольно нам того, чтобы подражать Его примеру. И кто откажется последовать Ему? Грешник ли, который своею неблагодарностью к Господу своему уже многократно был достоин, чтобы Божественное правосудие поразило его молнией?..
Смирение есть источник истинной кротости. Напротив, гордость всегда бывает надменна, нетерпелива, раздражительна. Человек, который внутренне презирает себя, охотно терпит презрение и от других. Человек, который думает, что он не имеет в себе ничего доброго, не оскорбляется, если должен терпеть обиды от других. Истинная Евангельская кротость не может быть следствием природных кротких качеств души: она есть плод самоотвержения. Господь Иисус Христос был кроток и смирен сердцем — это значит, что смирение не ограничивается одним умственным сознанием своей греховности и недостоинства пред Богом. Смирение есть чувство сердца. Оно есть такое самоуничижение, в котором участвует воля, которого не стыдится человек, но которое приятно ему, потому что он видит в нем средство к прославлению Божию. Смирение есть болезненное чувствование своей бедности пред Богом. Оно состоит в отвержении всякой надеянности на свои естественные силы. Врачевство к исцелению душевных ран оно находит только в одном Боге. Но видеть небесное состояние души своей и впадать в отчаяние — не значит быть смиренным. Отчаяние есть плод гордости. Оно хуже самой гордости.
2 июня
Пополудни прибыл проездом из Одессы в Петербург известный писатель, Николай Васильевич Гоголь. С особенным чувством благоговения отслушал вечерню, панихиду на могиле своего духовного друга, монаха Порфирия Григорова, потом всенощное бдение в соборе. Утром в воскресенье 3‑го числа он отстоял в Скиту Литургию и во время поздней обедни отправился на Калугу, поспешая по какому-то делу. Гоголь оставил в памяти нашей обители примерный образец своего благочестия.
Большая была бы сила для Церкви Христовой на земле в лице Николая Васильевича. Гоголя, если бы не так поздно обратилась она к истинному благочестию! Какая бездна ума, таланта, энергии затрачена им была, и на что же? На осмеяние души родного русского человека! Велик дар Божий — талант писателя, но и какова же возложена на него ответственность! И как мало на земле людей таланта, постигающих, на что дарование это дано им от Бога, разумеющих истинный смысл Господней притчи о талантах! На что, на какую мелочь житейскую, на какой, в сущности, вздор, именуемый нами «делами», размениваем и разматываем мы наше духовное богатство, забывая о «едином на потребу!» Гоголь, хотя и поздно, но все же истинно и искренне понял назначение христианского писателя, устрашился страшного ответа, который ему придется дать пред Домовладыкой, от всего сердца принес покаяние в содеянном им тяжком грехе осмеяния Божьего творения — души христианской: на нем и в нем милосердие Божие победило грех человеческий. Но что сказать о других великих русских талантах? Вспомним горестный конец обоих «властителей» верхов русской мысли — Пушкина и Лермонтова, и скажем себе с сердечным трепетом: «Страшно грешнику впасть в руце Бога Живаго!…»
«Печешися и молвиши о мнозе, едино же есть на потребу», — сказал Спаситель Марфе, сестре четверодневного Лазаря. Нам кажется, что у нас тысяча дел, между тем как у нас одно только дело. Если мы худо исполняем это дело, то все другие дела, сколько бы они ни казались успешными, бесполезны для нас. Для чего же мы печемся о многих делах? Для чего умножаем беспокойства свои? Решимся же впредь посвящать внимание свое, все труды этому одному делу, которое дано нам здесь на земле. При свете слова Божия, при содействии Божественной благодати, в каждое мгновение данного нам времени будем, сколько позволят нам наши силы, исполнять то, к чему будет призывать и обязывать нас Промысл Божий. Оставим все прочее, если оно не относится к «единому на потребу», потому что все прочее препятствует его исполнению.
«Дело соверших, еже дал еси Мне да сотворю», — сказал Спаситель Богу Отцу Своему. Каждый из нас должен быть готов сказать слова эти в тот день, в который у него потребуют отчета всей его жизни. Все то, к исполнению чего ежедневно призывает нас Промысл, мы должны почитать делом, возложенным на нас Самим Богом, и потому должны заниматься этим делом соответственно величию и важности его нам Назначившего, то есть должны исполнять свои обязанности с точностью, со спокойным духом, как бы в присутствии Божием. Не должны показывать нигде нерадения, никогда не действовать по побуждению страстей; должны подавлять в себе самолюбие и не увлекаться ревностию к славе Божией, основанной на одном самолюбии. Более всего мы должны молить Бога, чтобы Он нам дал силу и крепость в исполнении обязанностей наших и дух смирения при успешном их выполнении, чтобы волею Своею Он оживотворил волю нашу и, наконец, чтобы благодатию Своею побуждал нас и в самых занятиях наших должностями, сколько можно чаще, обращать сердце наше к Нему. Мы должны быть совершенно в воле Его и предоставлять Ему благословлять наши слабые труды такими успехами, какими Ему будет угодно, или никакими, если Ему не угодно будет…
Ноябрь
Разбирая рукописный материал, оставшийся в черновых бумагах в Бозе почившего старца Льва, я нашел два его письма к неизвестным мне мирским лицам. Хотя содержание их ничего не имеет общего с жизнью монашеской и, казалось бы, не место им в моих записях, но они исполнены такой мудрости и убедительной силы, что было бы жаль мне не сохранить для себя этих образцов силы слова основателя старчества в нашей Обители.
Первое из этих писем обращается к некоему господину, преступившему 7‑ю заповедь, укоряемому совестию и собственным разумом желающему просвещения от книг Божественного Писания.
«Писанием вашим от 24-го сего октября, с людьми вашими посланным, — так пишет Старец, — изъявляете моей худости известную мне вашу слабость, от коей не только не воздержались, но еще видите в себе усилившеюся более — по случаю известному… Желая найти успокоение совести, терзающей ваше сердце, делаете заключения по вашему понятию, приведя из Ветхого и Нового Завета тексты Священного Писания и течение естественного закона. Однако ж ни в чем оном не находите себе успокоения и могли бы прийти в отчаяние, ежели бы не слова св. апостола Павла, что самая вера и добродетель — не от нас, но дар Божий. Итак, вы припадаете ко Господу с покаянием и прошением победить в вас все противное, воскресить или возродить в вас нового духовного человека, в чем, однако ж, просите моего наставления и вразумления. Хотя я чувствую слабость своего здоровья и лишение себя в написании вам своеручного ответа, но так как вижу веру вашу ко мне, убогому, диктованием чрез другого сие вам пишу, желая как мнения ваши обратить к истине, так и указать средство, где и как искать исцеления болезнующей душе вашей.
Истинно и несомненно то, что грешнику, ощутившему свои грехи и биемому от угрызения совести, должно искать прощения и исцеления язв своих у милосердого нашего Спасителя, искупившего нас крестною смертию, пролитием пречистой Своей Крови, принесшего Себя Богу и Отцу в жертву о грехах наших. Но Он, совершив дело спасения нашего, даровал нам Божественное Свое учение, основал на земле Церковь, установил Св. Таинства, поставил пастырей и учителей церковных и, посылая их, св. апостолам сказал: Шедше научите вся языки, крестяще их во Имя Отца и Сына и Святаго Духа блюсти вся, елика заповедах вам: иже веру имет и крестится, спасен будет, а иже не имет веры, осужден будет». И прежде сего: «Слушаяй вас Мене слушает, и отметаяйся вас Мене отметается и пославшаго Мя Отца». И: «Аще преслушает Церковь, буди тебе яко язычник и мытарь»; и: «Аще свяжете на земли, будут связана на небеси, и аще разрешите на земли, будут разрешена на небеси». Все сии слова относятся как до св. апостолов, так и до преемников их, церковных пастырей и учителей, даже до сего времени. Церковь в своем основании пребудет всегда тверда, и врата адовы не одолеют ей. Какие сделаны впоследствии установления в учреждении Св. Церкви как св. апостолами, так Вселенскими Соборами, пастырями и учителями церковными по вышеписанным заповедям Божиим, должны мы почитать и хранить свято, повиноваться учению Церкви и Священного Писания смысл не определять своим разумом, а так, как оный Церковь приняла и определила, ибо она Духом Святым все сие действовала, имея Главу Церкви Самого Христа. От противного же сему известно, какие произошли ереси, расколы и разделения. Но мы, как благодатию Божиею находимся в истинно Православной Соборной и Апостольской Церкви, должны, благодаря Бога, повиноваться ей во всем, не внимая чуждым или своим мнениям, а иначе уже не можем именоваться и быть сынами Церкви, но противники оной, за что нельзя избежать осуждения.
Вы, делая свои заключения, основываясь на Священном Писании, нигде не предложили себе заповеди Божией о повиновении Св. Церкви и к ней ни в чем не относили умозаключения, а прямо сами полагали смысл Священного Писания. Но во многом погрешили те люди, которые сомнительно установляли в Церкви порядок и определяли по-своему смысл Священного Писания. В богодухновенных пастырях и учителях церковных Сам Дух Святый действовал в их деле, но вы сего о себе сказать не можете, хотя и имеете естественный, науками просвещенный ум, но не благодатию. Знайте же, что «мудрость века сего — буйство есть у Бога». Итак, советую вам, когда желаете спастись, во всем повинуйтесь Церкви, в которой вы находитесь — Православной Восточной Греко-Российской. А дабы знать в точности ее учение, прочтите православное исповедание Апостольской Кафолической Церкви Восточной, которое уже в седьмой раз издали в 1838 году в Москве. Еще помещено оно в «Христианском Чтении» 1838 года и после особой статьей напечатано под названием «Царские и Патриаршие грамоты», послание патриархов Восточной Кафолической Церкви о Православной вере.
Вы пишете, что, по слову св. апостола к Ефесянам (2, 8), вера и все добродетели суть дар Божий — плоды Духа Святаго, почему и опираетесь на сие, будто бы не от вас зависит исполнение сего. Прочтите на сие толкование св. Иоанна Златоустого: «Вера, точно, — дар Божий, пришествием Его нам дарованный; но не отнято самовластие. Он удаляет от нас то, чтобы мы не похвалялись бы собою, говоря: «Божий дар — не от дел, да никтоже похвалится». А далее говорит: «Создани о Христе Иисусе на дела благая, яже прежде уготова Бог, да в них ходим». Сим поставил не едину веру, но и добрые дела. Имея основанием дар Божий — веру, не можем похвалиться ни ею, ни исполнением благих дел, ибо имеем предваряющую нас благодать Божию, чрез совесть зовущую нас ко благому; и когда самовластие преклонится ко благому, тогда паки благодать помогает, потому что и еже ходити, и еже деяти — от Бога. Когда же Бог зовет нас через совесть ко благому, а самовластие наше противится оному, то Бог, не нудя нас, попускает исполняться воле нашей, отчего помрачается ум наш, изнемогает произволение, и мы «творим дела неподобныя: понеже не искусиша Бога имети в разуме, попусти их Бог творити неподобная». Плоды же Духа Святаго даруются уже тем, которые стараются исполнять заповеди Христовы.
Опять вы приводите св. Евангелие Матфея, главы 5‑й ст. ст. 31 и 32, совсем в противном смысле предлежащему делу о выдаче в замужество… Там сказано о жене. Но в сем деле есть одно только преступление, о котором надо более ужасаться, нежели уважать закон естества, потому что оно — от греховного действа, в противность 7‑й заповеди Божией и Евангелию (Мф. 19:9), а также и учению св. апостола Павла (1Кор. 6:9 и Евр. 13:4). Без всякого опасения надобно стараться выдать в замужество, дабы расторгнуть греховные узы, связывающие вашу совесть: тогда вы будете свободнее, и покаяние ваше будет истинное и действительное, ибо покаяние тогда только истинно бывает, когда человек восчувствует грехи свои, коими прогневал Создателя своего, оставляет греховное действо, сожалеет об оном и раскаивается, после чего удостоивается прощения благодатию Христовою чрез разрешение священника. А когда не оставляет греха, хотя и кается, то сие не есть покаяние, но опасное, чрезмерное и даже безрассудное упование на благость Божию, которое так же, как и отчаяние, в равной мере судится пред Богом. Вы видите, что носите печать наказания Божия отведением в греховный плен сердца вашего и помрачением смысла, ибо и самое Священное Писание толкуете не в свою пользу, а во вред себе и некоторым образом поставляете Бога виновником, якобы не давшего вам дара к деланию угодного Ему. Вспомните ваши лета: может быть, уже к вечеру склонился день ваш; к тому же и неизвестность кончины! И дабы еще более не помрачаться и не остаться в плену и узах греха, зовущу вас Богу биением совести (я знаю, что она вам мира и покоя не дает), покажите самовластие вашего благого произволения, оставьте… и просите Божией помощи, которая очень нужна вам: тогда и разрешение получите, а без того оное служит вам вящим поводом к греху. Я воспомянул вам о наказаниях духовных, постигших вас; но опасайтесь и явных, в коих является правосудие Божие. Когда человек волею не оставляет чего вредящего ему, то и неволею к сему принудит. Повинитесь по всем правилам св. Церкви и богодухновенным учителям ее, а не своему разуму. Может быть, нет ли сего в вас, что не имеете к себе особенного внимания и не считаете должным во всем держаться постановлений Церкви, рассуждая все своим разумом? Это можно отнести к гордости, за что и попущено вам отведенным быть в плен. Смиритесь же во всем пред Богом и людьми: на смирение это призрит премилосердый Господь и избавит вас от сего плена и дарует прощение грехов.
Предлагая вам сей мой совет, молю Господа, да даст вам чувство и силу к исправлению себя и к принесению истинного покаяния, нужного для вечности. И, при пожелании вам мира, здравия и спасения, с нижайшим почтением пребыть честь имею ваш недостойный богомолец иеросхимонах Лев.
Выписка из книги 1‑й части воскресных и праздничных поучений: «Христианине, хотящий причаститися, не приближайся семо, не приступай! Развяжи прежде связывающие твою душу узы грехов своих истинною исповедию. Во вражде ли ты с кем — развяжи прежде узы вражды и примирися с ближним твоим; обидел ли кого, украл ли, отнял ли что у кого и имееши у себя чужую вещь — развяжи узел обиды и учини обиженному праведное возвращение. Связался ли с блудницею или прелюбодейцею и жил в грехе толикое время на общий соблазн другим — развяжи узел плотский и свободи плененную душу от рук диавольских». И паки во 2‑й части Добротолюбия, у иноков Каллиста и Игнатия гл. 80‑я — «О поползновении и покаянии». И Св. Исаак пишет в 90‑м слове: «Не егда в чесом поползнемся, тогда опечалимся, но егда пребудем в том: поползновение бо множицею случается и совершенным. А еже в нем пребыти — умерщвление есть совершенно. Уже упованием покаяния поползаяйся вторицею, сей коварно ходит с Богом: на сего неведомо нападает смерть, и не достизает времени упования своего — исполнити дела добродетели».
Другое письмо великого старца Льва касается сожительства с женою в браке и обращается к некоему мирянину, возмнившему, что жизнь по плоти в браке может служить препятствием к достижению Небесного Царствия. Сети вражеские уловляют весьма часто неопытное благочестие призраками и мечтаниями мнимого подвижничества: раскрытию одного из таких обманов врага нашего спасения и посвящено с великою проникновенностью предлежащее письмо:
«Пишешь ты: «можно ли в вере, имевши брак, то есть жену, и живши в неразлучности с нею, быть наследником Царствия Небесного?»
Касательно сего пункта Спаситель наш Иисус Христос сказал: «Несте ли чли, яко Сотворивый искони мужеский пол и женский сотворил я есть; и рече: сего ради оставит человек отца своего и матерь и прилепится к жене своей, и будета оба в плоть едину, якоже ктому неста два, но плоть едина: еже убо Бог сочета, человек да не разлучает» (Мф. 19:4-6). И св. Апостол Павел сказал: «Честна женитва во всех и ложе нескверно: блудником же и прелюбодеем судит Бог»(Евр. 13:4). Еще чти Еф. 5:25; 1Кор. 7:1-11. Поелику Сам Бог сотворил мужа и жену; а когда Сам Бог сотворил их, следовательно, не на погибель душевную, но на пользу, и сказал: «Раститеся и множитеся, и наполните землю» (Быт. 1:28); и паки: «Не добро быти человеку единому, сотворим ему помощника по нему» (Быт. 2:18).
Прочти и историю церковную и увидишь, как в Ветхом Завете и Новой Благодати сколько было праведников в мире, живших с законными женами: они не погибли, а получили Царство Небесное. Так и ныне живущие с женами по закону не погибнут, но получат жизнь вечную. А что ты пишешь о каких-то людях-постниках, разлучившихся с женами, живущих розно по домам и по временам собирающихся в одном доме для отправления по своему обычаю какой-то службы: об этих людях безошибочно можно заключить, что это какие-нибудь раскольники, а не правоверные, ибо противятся Церкви и ее постановлениям, основываясь на своем помраченном страстями и прелестию бесовскою разуме. И потому они суть подражатели древним еретикам, о каковых ниже сего увидите. В Кормчей же Поместного Собора иже в Гангре, в правилах 5‑м и 6‑м, сказано следующее: «Аще кто учит дом Божий, рекше — Церковь, преобидети и нерадети о ней, ни собиратися в ней во время молитвы на пение, да будет проклят». И паки: «Аще кто кроме Соборныя Церкви о себе собирается и, нерадя о Церкви, церковная ищет творити, не сущу с ним пресвитеру по воле Епископа, да будет проклят».
При сем скажу тебе о еретиках, бывших в древности, кои гнушались законным браком и учили расторгать оный, а именно были: 1) маркиониты, 2) евстафиане. Они, кроме того, что брак отвергали, охуждали мясо ядущих и вино пиющих, брачные ризы носящих; гнушались и Причастием Тела и Крови Христовых (так же, как и нынешние раскольники, противники Церкви); учили в церковь святую не входить на пение и молитвословие, и во вретищах ходили. За таковое их лицемерное воздержание и осуждение благочестивых, святой Поместный Собор, бывший в Гангре, осудил и проклял (зри в Кормчей означенного Собора — правила 1‑е, 2‑е и 9‑е). Подобно сему, и мессалиане и энкратисты, и богомилы также учили расторгать законные браки, а сами тайно сквернились так, как и ныне многие из раскольников. И потому — прошу и молю таковых не слушать, но повиноваться церковным пастырям — преемникам апостольским. Ходи в церковь Божию, исповедуйся пред служителем Христовым, приобщайся Божественных Таин, то есть Тела и Крови Христовых; и ежели что по-видимому и увидите в служителях Христовых, делающих сану их непристойное, бойся осуждать их, поелику их и нас судить будет Судия нелицеприятный Сам Бог Иисус Христос. И когда сохранишь сие, не лишишься милости Божией, а брак твой и сожитие с женою в благочестии не воспрепятствуют тебе внити в Царствие Небесное, поелику Церковь, основываясь на вышеписанном Священном Писании, установила в числе семи таинств церковных и таинство брака, которое служит освящением к размножению рода человеческого, и потому, без сомнения, живущие по заповедям Божиим и повинующиеся Церкви наследуют Царство Небесное. Недостойный богомолец, иеросх. Лев».
[10] В миру — Петр Александрович Григоров, бывший гвардейский офицер. В начале поступления своего в монашество он был некоторое время келейником великого Задонского затворника Георгия, с которым сохранил близость духовного отношения и по переходе своем в Оптину Пустынь, где и скончался. Православная Русская Церковь обязана ему составлением жития Георгия, затворника Задонского. — Прим. сост.
[11] Пропущено в подлиннике.
Комментировать