Рассказ православной татарки
Дарья Меркулова

– Я сама родом из Самарканда, моя мама вышла замуж в свое время за татарина, и когда нас было у мамы двое, то бабушка вместе с мамой отвели нас в православную церковь и покрестили. Потом у меня родилась еще маленькая сестренка, и ее тоже покрестили. Мне тогда было годика два, может быть, чуть больше. До этого времени я была Наилей, поэтому часть моих родственников помнят меня как Наилю, потом мне дали при крещении имя Дарья, и мама поменяла документы, я так и до сих пор являюсь Дарьей. Когда начались гонения на русских в тех областях, мы были вынуждены покинуть страну и уехать в Москву. Здесь мы долго жили тяжело, пока приспосабливались, и нам, конечно, очень помог приход, в который мы ходили. Мама сразу стала петь на клиросе, активно участвовать в деятельности Церкви, потом вышла замуж за папу, тогда он был алтарником, и потом у нас родились еще трое маленьких деточек. Таким образом теперь нас у мамы шесть детей, мы все ходим в храм, слава Богу. Но в свое время я закончила школу, лет семь назад и приехала в Москву к своему папе биологическому, к татарину. Мы со своим братом старшим, который уже в то время жил с папой, стали активно взаимодействовать, и наш папа стал нас приобщать к исламу. Это было систематически, это было очень красиво, папа говорил о том, что ислам – это самая лучшая религия, что если мы будем в исламе, то у нас будет все, о чем только ни пожелаем. К сожалению, мой брат поддался на некие такие пропагандистские лекции папины и принял ислам. Я по воле Божией и по Его помощи сказала, что я предателем веры христианской не буду – и слава Богу пока держусь, никак в ислам не перейду.

– Принял Ваш отец Ваш выбор?

– Нет не принял. В свое время были тяжелые взаимоотношения, потому что папа цитировал мне Библию, цитировал Коран, искал какие-то проблемные моменты в двух религиях, просил, чтобы я ему что-то объяснила, и все эти недоразумения приходили к конфронтации. В свое время я поняла, что доказывать ничего не нужно, ругаться не нужно, просто стала показывать ему своим примером, как нужно себя вести. До сих пор мы так и живем: он ходит по пятницу в мечеть, я хожу по субботам и воскресеньям и праздничным дням на службы.

– Про отношения с отцом я понял, а как с братом Вы общались, затрагивали эту тему?

– Да, Вы знаете, мой брат пришел ко мне когда-то и сказал: знаешь, сестра, будешь ли ты дружить со мной, после того как я приму ислам? На что я ему сказала: конечно, буду, ты мой любимый брат! И он мне сказал честно, что он полчаса назад принял Мухаммеда и принял ислам. Я своего брата люблю в любом случае, потому что он мой брат, он моя кровь. Отношения были хорошие всегда, несмотря на конфессиональные различия. Но, тем не менее, в последнее время он долго отсутствовал, у него были свои скорби в жизни своей, проблемы со здоровьем, с учебой, с делами. И сейчас, слава Богу, мы очень рады всей семьей, что он возвращается в лоно Церкви – постепенно, но возвращается. И мы надеемся, что в скором времени мы опять вместе будем ходить на службы.

– Слава Богу. А вот здесь, уже в Москве – произошло ли у Вас знакомство с татарской культурой, и, может быть, с другими православными татарами?

– Да, Вы знаете, слава Богу, это случилось, я всегда была рада, что я имею татарские корни, потому что у татар очень хорошая культура, национальные особенности. Мне всегда очень хотелось петь татарские песни, потому что я с детства занимаюсь вокалом профессионально, и татарский язык мне всегда нравился, национальные наряды, узоры и все такое прочее. Я пришла не так давно в татарский центр, который находится на Третьяковской, для того, чтобы внедриться в него, учить язык и петь на нем песни, и узнала, что там есть некое сообщество православных татар крещеных, была очень рада, и созвонилась с координатором, с ведущим специалистом этого направления Динарой Бухаровой, которая меня просветила по всем аспектам деятельности православных татар в Москве в этом центре, рассказала о том, что сейчас проходит молебны на татарском языке, что татары православные посещают сабантуй – национальный татарский праздник и другие различные мероприятия. Сейчас я активно занимаюсь различными вопросами в татарском центре, буду скоро изучать там татарский язык и петь национальные песни.

– А другие знакомые или родственники по этой татарской мусульманской линии – как с ними у Вас отношения складывались?

– Вы знаете, с родственниками по папиной, по татарской линии, тяжеловато, потому что они очень тяжело принимали меня в свою семью, к себе в дом, в гости. Это такие очень интересные люди, которые говорили, что они истинные мусульмане – и при этом могли вытерпеть православного человека рядом с собой или несколько часов, или несколько дней – в зависимости от того, какой человек и насколько он терпеливый, человеколюбивый. Есть много знакомых у нас – например, в Казани, к которым я приезжала в гости много раз, и сейчас просто у меня нет желания посещать их дом, потому что контратака на христианскую веру в лице меня началась очень нехорошая, и мне очень обидно слышать плохие слова относительно православия. И я считаю, что нужно больше в их дом не приезжать.

– В таких случаях если к этому сводится общение, лучше, конечно взять паузу в общении. Иногда бывает так, что люди, настроенные крайне негативно к Церкви, к христианству, все-таки открывают для себя Христа, бывает такое. В нашей студии было немало таких примеров, немало таких людей, которые когда-то, в какие-то периоды своей жизни даже подумать и помыслить не могли, чтобы они могли прийти и стать христианами, но потом Господь их приводил. Так что, дай Бог, чтобы эти Ваши близкие открыли бы для себя Христа, потому что очень часто люди не понимают и не видят красоты христианской веры из-за того, что у них есть определенные стереотипы, и есть определенный страх, в особенности, что касается мусульманской среды. Что касается какой-нибудь другой среды, может быть, это не всегда так, но мусульмане всё-таки значительно еще связаны с обществом. В Вашем случае не было этой связи, Вы росли без этой связи, а люди, которые воспитаны в семейных этих знакомствах, во всем этом они находятся, все это создает мир вокруг них, и они понимают, что для них поверить во Христа и стать христианином – это не только просто стать христианином, это пойти на ту конфронтацию, с которой Вы столкнулись отчасти, а они столкнутся с ней в большей степени – или, по крайней мере, они этого опасаются. Весь этот клубок противоречий делает затруднительным для людей даже то, чтобы посмотреть в сторону христианства. Такое, конечно, бывает, и путь ко Христу открыт для всех. Но если у человека пока что такая стадия конфронтации, вполне естественно и нормально взять некоторую паузу в отношениях, я думаю, что это вполне естественно и нормально. В принципе, встретить человека с татарскими корнями православного совсем несложно, в каждом храме московском точно есть такие прихожане, и не один. И в нашей истории есть выдающиеся представители татарского народа, современные деятели культуры и искусства, которые принимают православие, и это известно. Поэтому, я надеюсь, что со временем это будет помогать и таким негативно настроенным татарам все-таки смотреть на это шире, принимать выбор человека, который выбирает христианство. Если перейти уже к другому выбору – не религиозному, а жизненному: насколько я знаю, Вы учитесь, и решили связать свою жизнь со сферой, близкой к здравоохранению, с чем был связан такой Ваш выбор жизненного пути?

– Когда я окончила школу, моя подруга, уже учившаяся в Третьем медицинском университете, предложила мне подать документы в приемную комиссию. Я очень заинтересовалась клинической психологией и подала документы, но, к сожалению, мне перезвонили и сказали, что поздно, и я не прохожу. Я очень обиделась и целый год занималась другими полезными вещами, а на следующий год опять подала документы повторно, в эту же приемную комиссию с надеждой, что теперь-то уж меня точно возьмут. Но не тут-то было. Мне перезвонили из приемной комиссии факультета медико-социальной работы и предложили учиться у них на бюджетном отделении. Я, на самом деле, была очень рада, потому что понимала, что Господь дает мне это новое направление, такую милосердную работу, наверное, если можно так выразиться, и этот факультет открыли именно в этом году, когда мне позвонили. Как говорит мой папа: для меня открыли этот факультет. Я отучилась там четыре года, защитила диплом по паллиативной медицинской помощи, занимаюсь различными вопросами здравоохранения, посещаю социальное учреждения, психоневрологический интернат № 11, работаю с детками в ПНИ, и мы там с одним батюшкой – отцом Николаем, проводим службы. Посещаю паллиативные центры, хосписы, работаю иногда нянечкой, и в настоящее время еще работаю в третьем медицинском университете лаборантом кафедры.

– В Вашей этой деятельности, практике, которую Вы проходили и проходите, практическое применение тех знаний, которые Вы получаете – помогает ли Вам вера, чувствуете ли помощь Божию, молитесь ли Вы за своих пациентов, за этих детей, или вера отдельно – работа отдельно?

– Нет, конечно же. Вера и работа – это две вещи, которые нельзя разделять, потому что без веры работа будет совсем не та, она будет нелюбимой, и результаты будут не те, которых ты хочешь достичь. И в работе, Вы знаете, я осознала одну вещь: что люди, которые больны онкологией, в частности, на последних стадиях своей жизни очень нуждаются в какой-то большой надежде. Потому что все, что было в их жизни, они сочли пустым, нецелесообразным, и не видят смысла в том, что они умирают, и куда они попадут дальше. Я для себя открыла такую вещь, что когда человек уже находится на последней ступеньке своей жизни перед смертью, то если сказать ему, что на этом жизнь не заканчивается, что есть другая жизнь, что можно покаяться, можно прийти к Богу или просто посидеть молча с этим человеком, помолиться за него – это будет прекрасная помощь ему в его дальнейшей жизни и на данном периоде его болезни.

– Здесь возникает связь с такой больной современной проблемой, а именно – темой эвтаназии, которая во многих западных странах уже принята. У нас тоже есть сторонники эвтаназии, мне доводилось читать их аргументы, выслушивать их точку зрения. Конечно, здесь есть и некоторый утилитарный подход, то есть, если человек уже не может быть полезен для общества, а наоборот, высасывает деньги общества без надежды, что с него эти деньги потом обратно можно вернуть – так зачем этот человек нужен, просто отрезать его и выбросить. Это то, что я вижу, что стоит за этим подходом. И некоторые медики, представители медицинского сообщества на Западе, например, этого не скрывают, что речь идет о сокращении медицинских расходов. Дело не только в деньгах, а ресурсы медицинских работников, эти препараты специальные, поддерживающие жизнедеятельность медикаменты – зачем их тратить на людей, которым все равно уже, только продлевать их пребывание, все равно их невозможно вылечить. Но при этом прикрывается это такими гуманистическими аргументами, что человек мучается, человек страдает, и все равно ведь он и дальше будет страдать, и в страданиях он умрет, и тогда чего ради ему еще продлевать эти страдания, не лучше ли ему помочь уйти из жизни. Хотя, на самом деле, это является одновременно и самоубийством, и убийством. Мы знаем, что с христианской точки зрения в этом случае человек лишает себя вечности, поскольку он совершает тяжкий грех самоубийства; и врач, который ему в этом помогает, или родственник, который ему в этом помогает, тоже совершает этот тяжкий грех. Но, с другой стороны, помимо всего этого у человека таким образом крадется последняя возможность для исправления жизни, последняя возможность для покаяния. Конечно, никто не хочет страдать, никто не хочет испытывать мучительных этих переживаний. Но это то, что может стать для человека очищением его души. Это то, что может преобразить его, и на последней этой ступеньке своей жизни оно может сделать его достойным для Царствия Божия. По Вашим наблюдениям, насколько это соотносится с тем, что Вы видели или наблюдали?

– Я начну, наверное, с того, что последние новости европейского здравоохранения говорят о том, что сейчас подвергаются эвтаназии не только люди с онкологией, но и люди из психоневрологических интернатов, люди, страдающие психосоматическими заболеваниями, психическими, люди, которые страдают даже депрессиями. Получается, по их логике, что если человек страдает, вне зависимости от уровня его заболевания, то его можно убить, прекратить его страдания ежеминутные. И это очень ужасно. О том, что Вы говорили выше: действительно, если у людей материальная составляющая выше духовной составляющей, то здесь о милосердии, человеколюбии, сострадании даже можно не говорить. Люди, с которыми сталкивалась я, очень положительно относятся к словам о Боге, к словам о религии, о другой жизни, потому что очень мало людей, которые бы смогли об этом им сказать. Есть очень много специалистов, которые просто боятся сказать об этом человеку в последние дни его жизни. Но я думаю, если говорить аккуратненько, если читать духовную литературу – например, Антония Сурожского, который тоже работал в свое время с онкологическими больными, и его последователей – Фредерику де Грааф, например, которая всю свою жизнь потратила на помощь онкологическим больным, находящимся в хосписе, то можно понять, что, действительно, без веры подходить к человеку на беседу и как-то снижать его уровень заболевания душевного и физического очень тяжело.

– Да, тем более что тема смерти – это то, что повергает в растерянность современного человека, может быть, даже больше, чем человека древности. Как правило, родственники избегают этих тем с тяжелобольными, друзья избегают этих тем. Все наоборот стараются внушить ему: да ничего, да ты еще поправишься, да ты еще будешь бегать, да у тебя еще и то будет, и это будет, – понимая, что это не правда, и мне самому доводилось это слышать. Самому человеку, который находится в преддверии смерти, это нисколько не помогает. Более того, он чувствует себя особенно одиноким, потому что то самое главное, что сейчас произойдет в его жизни, ему не с кем обсудить, он остается один на один. Если у него нет верующего человека или знакомого, если он не исповедуется священнику, если он не читал книги, которые посвящены этому, как например, книга отца Даниила Сысоева «Инструкция для бессмертных», или какие-то книги, связанные с православным пониманием смерти, подготовке к смерти – конечно, такому человеку очень тяжело. Но если у человека есть возможность исповедоваться и причаститься, это сильно меняет его. Мне тоже доводилось встречаться и исповедовать людей, которые в таком положении были, и я видел, насколько это помогало им в их личностном росте. Конечно, по-человечески жалко, что оборвалась жизнь раньше, чем человек что-то еще мог бы принести, со светской точки зрения. Но с духовной и просто с личностной точки зрения для тех людей, с которыми мне доводилось общаться, исповедовать, которые первый раз проходили к исповеди – для них это было не проклятием, для них это не было бессмысленным мучением, отнюдь. То время, которое они переживали, было наиболее осмысленным в их жизни, потому что в этот период человек получает возможность (не все этой возможностью пользуются) начать переосмыслять то, что у него было, к чему это пришло, что он может успеть сделать за то время, которое у него остается. Идея эвтаназии, которая ворует у человека эту возможность, ворует у человека эту перспективу, она, конечно, и с этой стороны тоже чудовищная. Действительно, это касается не только неизлечимых, смертельно тяжело больных. Я и сам был потрясен, прочитав недавно про случай, когда подвергли эвтаназии на Западе женщину, которая была просто в депрессии, эта депрессия была затяжная, и она была несколько лет в этой депрессии, но это даже не какие-то постоянные физические страдания. Может быть, ей бы просто на исповедь бы прийти. В нашей студии тоже была девушка, которая много лет мучилась от депрессии, очень тяжело ее переживала. Всего одна исповедь и причастие полностью от всего этого ее освободило. Я понимаю, что светские врачи могут не руководствоваться этим, но таким образом одобрять фактически самоубийство – это, конечно, очень печальное и очень тревожное явление. Потому что люди думают, что в этом мире они только для того, чтобы получать наслаждение. А если по какой-то причине ты наслаждение получать не можешь, эта жизнь для тебя бессмысленна, и ты для этой жизни бессмысленный, поэтому собирай свои вещи и уходи отсюда из этой жизни. Это прямо противоположный взгляд тому, которым руководствовались и наши предки, и предки тех же самых европейцев, тех людей, которые создавали нашу цивилизацию – для них были вещи поважнее, чем развлечения. Жизнь не может состоять из развлечений. Никто не говорит о том, что нужно специально как-то испытывать боль, болезни, переживания, но и невозможно отрицать того, что страдания могут быть очищающими и облагораживающими душу человека. А это тоже опыт – опыт любого человека, который был в болезни, который был в скорби, которые не озлобился. Он понимает, что это то, что не делает тебя ущербным, а наоборот, это делает тебя более человечным, более человеком. Но по моим впечатлениям – конечно, это не какая-то научная выборка, – среди людей близких к здравоохранению, людей воцерковленных, нельзя сказать, что их большинство. Не знаю, сейчас может быть как-то изменилось – среди тех, кто с Вами учится, какой процент людей верующих?

– Я думаю, процентов сорок пять – точно православные люди, только они не всегда это афишируют за ненадобностью, но как выясняется при самом тесном контакте или наличии каких-то там проблем, когда эти люди помогают тебе их решать и наставляют тебя, помогают, ты понимаешь, что они – истинные христиане, и это очень радует, что они очень помогают людям в их проблемах. Например, мой профессор недавно крестился – с того, момента как я пришла на работу, это было очень приятно. Он со мной первым поделился, спрашивал меня постоянно относительно православия, мне было очень приятно. Моя подружка работает в детской реанимации, очень замечательный врач, и они со своим заведующим крестят новорожденных, которых уже невозможно спасти, и это тоже очень прекрасно. То есть малыши попадают в Царство. Поэтому это все делается инкогнито, незаметно, это все не афишируется, но это действительно истинное православное действие.

– Слава Богу. Надеюсь, что по милости Божией у нас будет все больше и больше людей находить для себя истину – независимо от того, кто они по профессии, по специальности, по-научному багажу, по этническому происхождению, по настоящей данной религиозной принадлежности. Потому что вера православная – это то, что открыто для всякого, и то, что всякого, кто придет к ней, обогатит. Спасибо Вам за Ваш рассказ. Я напоминаю нашим зрителям, что вы можете присылать ваши вопросы, замечания, пожелания на наш электронный адрес. Помощи Божией вам, храни Вас Господь.

 Ведущий – священник Георгий Максимов

Гость – Дарья Меркулова, студентка

Видео-источник: Телеканал СПАС