- Турист
- Казнь
- Бессмертники
- Сюжет для рассказа
- Свадьба
- Перед жизнью
- Юбилей
- На зимней даче
- Мгновение
- Учительница
- Мужики
- Архимед
- На кладбище
- Песня
- Лиза
- Ученый
- Проповедь
- В ссылке
- Несчастье
- Рахиль
- В Татьянину ночь
В ссылке
Очерк
День еще горел, точно красный огонек дорогого камня, отсвечиваясь на холодных красках тундры, но в нем уже чувствовалась надломленность, как в лампаде, в которой иссякло масло. Наш любимец, молодой дуб, посаженный Надей три года назад, отбросил тонкую изогнутую тень на пол нашей комнаты. До вечера оставалось часа три.
Надя сидела у окна и прощалась с солнцем. Она боялась расстроить меня и думала про себя свои грустные мысли.
— Надя, — предлагаю я дипломатично, — может быть, сходим в лес?
Она отвечает не сразу:
— Хорошо.
Прежде чем попасть в лес, мы должны пройти через весь городок, — нашу скучную темницу. Мы знаем здесь всех, нас знают все, но нам всегда страшно, как в пустыне ночью. Когда сквозь тонкие стекла мы слышим, как по деревянным мосткам идет местный обыватель, гремя тяжелой палкой, я замечаю у Нади выражение тоски.
Уже не было цветов. Короткая трава была покрыта золотым налетом, — это жгуче поцеловало ее в долгие летние дни солнце. Кустарники и деревья бросали на землю, как ненужные богатства, золотые недоразвившиеся листья. На концах ветвей дрожали нити серебряной паутины…
Надя собирает под деревьями грустное осеннее золото, и я замечаю, как у нее на маленькой, прозрачной руке бьется синяя жилка.
Она кашляет.
— Сыро в воздухе, — говорит она, заметив мой встревоженный взгляд.
Когда мы возвращаемся домой, Надя подбегает к окну, и на ее лице изображается радость: она еще раз видит солнце! Оно сверкает, как кузница с пышным горном, и сыпет красные, как рубины, искры всюду — на лес, на город, на белую заднюю стену нашей комнаты. Мы садимся к окну, смотрим и молчим.
Солнце погасло. В светлом воздухе одно мгновение видны кусочек леса, улица, наш дуб, точно зарисованные тонкою воздушною кистью… Потом линии набухают, темнеют, сливаются. За окном стоит ночь.
Я зажигаю лампу.
Белая лампа под зеленым абажуром! Сколько видела ты на своем веку! Твой свет освещал, когда я в новой студенческой тужурке зубрил университетские лекции. Ты горела, когда Надя в первый раз принесла в мою комнату белые ромашки, и лицо у нее при этом было страдальческое, точно она делала нехорошее дело. Ты эти последние три года каждый вечер светила, как маяк. Будь благословенна, белая лампа!
— Надечка, садись к огоньку!
— Сейчас… Я хочу убрать листьями наши карточки. Ты пока почитай.
— Хорошо. На очереди сказка о цветке, срезанном садовником.
Я откашливаюсь и шамкаю, как наш университетский профессор по уголовному праву:
— Милостифая Государыня…
— Не дурачься, — смеется Надя.
Я читаю сказку.
— Хорошая сказочка, — говорит она задумчиво, перебирая золотые осенние листья. — Смотри, Саша, — так хорошо: сверху золотая гирлянда, как солнце, а внизу багровая… как земля?
— Очаровательно. Дальше читать?
— Слишком расточительно, — сказок у нас мало. Расскажи что-нибудь!
Я начинаю рассказывать смешную историю про местного учителя, который однажды напился в гостях зырянской водки, пошел домой и заблудился в городских улицах.
— Очнулся: дома блестят на лунном свете… Куда я попал? Забыл, в каком городе российской империи я живу, кто я, — все забыл! Вот положение!
Надя не слушает. У нее такое выражение на лице, словно она сейчас где-то далеко…
— Надя, ау! — кричу я.
Она вздрагивает, смотрит на меня и виновато смеется.
Она кончила гирлянду, подходит ко мне, обнимает и шепчет:
— Мой милый мужик! У тебя борода, как у Леонардо да Винчи на картинах…
Она садится ко мне на колени и стучит пальцем по зеленому абажуру.
— Наша лампа, — говорит она нараспев.
— Наша лампа, — откликаюсь я.
— Наш вечер!
— Наш вечер…
— Наши книги!
— Книги…
— Саша, твои товарищи, должно быть, теперь окончили университет?
— Вероятно.
— Теперь бы в аудиторию, на лекцию… Саша, давай переводить?
— Давай.
Она слазит с колен, достает с полки бумагу, я развертываю французскую книгу.
— Ну? — говорит Надя, усаживаясь на свое место с бумагой и карандашом.
Я начинаю читать текст.
Когда переведена последняя строчка главы, Надя хлопает в ладоши, вскакивает и стряхивает с платья щепочки от карандаша.
— Сполохи, вероятно, — смотрит она в окно. — Над лесом кровавые полосы.
— Они, — подтверждаю я, приподнимаясь. — Идем смотреть?
— Идем.
Мы одеваемся и идем к околице. Тундра зловеще мерцает, точно под огромным пожаром. Низенькие деревья, у которых мы сегодня собирали золотые листья, точно залиты кровью.
Я смотрю на Надю, — ее бледное лицо тоже освещено кровавым заревом, в страдальчески сложенной тихой улыбке, в знакомых больших глазах видно страдание.
— Вот здесь, где горят сполохи, через два месяца взойдет солнце? — шепотом спрашивает она.
— Да, взойдет солнце! — весело отвечаю я.
Она смотрит на кровавое пламя, как зачарованная…
Комментировать