- Турист
- Казнь
- Бессмертники
- Сюжет для рассказа
- Свадьба
- Перед жизнью
- Юбилей
- На зимней даче
- Мгновение
- Учительница
- Мужики
- Архимед
- На кладбище
- Песня
- Лиза
- Ученый
- Проповедь
- В ссылке
- Несчастье
- Рахиль
- В Татьянину ночь
Турист
Рассказ
Когда Воронков, учитель хуторской начальной школы, предъявил в слободском почтовом отделении повестку на бандероль, все взглянули на него с улыбкой, как на старого знакомого, а по его уходе почтмейстер сказал весело:
— Турист!.. Я посмотрел нарочно в бандероль: «Путеводитель по Египту». Честное слово!..
Воронков, с бандеролью, шел домой, в хутор, отстоявший от слободы в пятнадцати верстах.
Было лето, очень парило, сильно кричали птицы. Было похоже, что собирается дождь. Кругом ни реки, ни пруда, даже ни кустарника. Только в жаркие прозрачные дни где-то далеко, на краю света, виднеются зеленые рощи, озеро, голубой влажный воздух. Возможно, что все это есть на самом деле, верст за двести, возможно, что это только мираж, созданный одинокой и просторной степью.
Хутор, в котором служил Воронков, был безнадежно затерян в степи. Только одна плохо проторенная дорога соединяла его с остальным миром, вот эта, по которой шагает сейчас учитель, дорога в слободу, в которой есть почтовое отделение, по воскресеньям съезжаются базары и о которой в хуторе такое представление, словно она — центр человеческой жизни. Хутор называется «Безыменовка».
Хочется сесть около дороги и посмотреть присланную книгу, но дождик уже накрапывает, и дома жена и дети ждут обедать. Конечно, жена будет браниться, если увидит книгу. Она права: странно тратить целый рубль на путеводитель, когда семья голодает и старший сын, двенадцатилетний мальчик, способный, живет дома, без дела, так как везти учить его не на что. Если бы перевести на деньги все эти путеводители, получилась бы крупная сумма — рублей двадцать; а если принять во внимание время, которое было потрачено на составление всяких маршрутов, ночное время, когда можно было переплетать книги в слободу или шить обувь на заказ, то сумма, затраченная непроизводительно, возрастет еще больше. Жена, конечно, права, когда называет его швалью, дураком, даже вором, и кричит маленьким детям: «Несчастные сироты! Вспомните вы меня, когда у вас будет мачеха!» И при этом громко рыдает, хотя сама она здорова, румяна, а муж худой, как щепка, болен какой-то сердечной болезнью и может умереть сразу…
«Какой я отец! Какой учитель!» — думает он в покаянном настроении и смущенно поглядывает на книгу — плод своего греха… Учитель — это передовой воин, рыцарь; он твердо верит в будущую прекрасную человеческую жизнь, хотя сам живет среди тупости, невежества и грубости; и за эту веру его провозгласят в будущей человеческой жизни святым, мучеником, память его будет чтиться нежными белыми цветами и грустными трогательными песнопениями… А он какой учитель: нет у него этой возвышенной веры, с людьми он потерял всякую связь, ничего не читает, кроме путеводителей…
Издали он замечает у ворот жену и падает духом. Бандероль давно запрятана в боковом внутреннем кармане.
— Ты куда это сбежал? — спрашивает жена и подозрительно оглядывает его…
— В слободу ходил… Нет ли книг для переплета у отца Флора…
— Где же книги?
— Нету. Говорит: не прислали.
— Шляешься только. Помог бы лучше дров наколоть.
— Я наколю. Домаша, — говорит он кротко. — Ты не беспокойся.
Когда жена спит после обеда, он сидит в классной комнате за своими богатствами. Сколько здесь тоненьких книжек в зеленых и синих переплетах! Сколько бумаги, исписанной цифрами, — все маршруты! Есть маршруты в Германию, в Индию, в Мексику, даже в какую-то пастушью республику Лидора. Некоторые листы с, маршрутами сильно пожелтели, — это те, которые были составлены давно, во дни молодости.
С первого же дня, как он поступил сюда учителем, у пего явилась заветная мысль — поехать в путешествие. Когда он выписал себе первый путеводитель, по России, и составил первый маршрут, он еще не был женат, и путешествие было вполне возможно. Почему-то он тогда не поехал, вероятно, не было денег. Потом он женился, пошли дети, денег никогда не было в доме, но мечта о путешествии росла, каждый год, летом, выписывался новый путеводитель и составлялся новый маршрут. Только теперь с каждым годом маршрут составлялся все в более и более отдаленные страны: в Китай, в Соединенные Штаты, в Австралию.
О том, что он выписывает путеводители, составляет маршруты и хочет ехать в путешествие, знали все, даже в слободе.
Раз отец Фрол, отдавая ему книги в переплет, сказал:
— Вы, ведь, у нас, господин Воронков, известный турист!
И с тех пор все стали звать его в слободе и на хуторе туристом…
К вечеру египетский маршрут был составлен. Он оказался довольно дорогим — 306 рублен 47 копеек. Выше этого было два маршрута: в Индию 497 рублей 40 копеек и на Огненную Землю, около Южной Америки, 508 руб. При этом в стоимость египетского маршрута Воронков не внес цены за заграничный паспорт.
За чаем ему хочется рассказать про Египет, но жена смотрит строго, и он не решается. После чая он направляется к писарю, своему другу.
— Смотри, не напейся! — кричит вслед жена.
Писарь сидит у себя на крылечке и читает «Ведомости». Он весь рыжий: голова, лицо, усы, — и мальчишки дразнят его за это: «Кирпич, кирпич!» В хуторе он считается политиком, так как очень ругает немцев и Бисмарка, и думает, что Бисмарк не умер на самом деле, а это только подвох, жульничество; теперь живет где-нибудь в Петербурге и вынюхивает, что надо…
— Здравствуй, Ефимович! А я вот пришел рассказать тебе… В Египет думаю поехать!..
— На то ты, учитель, и турист, — благодушно говорит писарь. — Присаживайся!
— Да… Я давно уже думал туда поехать. Там колыбель человеческой культуры! Там Нил, пальмы, пирамиды… Придется ехать Суэцким каналом… Мне давно хотелось взглянуть на это создание человеческого гения. Канал провел француз, я забыл вот сейчас его имя…
— Послал бы ты, учитель, за бутылкой. Слушать было бы веселей…
— Я бы с удовольствием, но… у меня нет ни копейки!
— Я тебе займу. Фроська, сбегай в монопольку.
Он достал деньги и дал соседской девочке.
— Я, значит, тебя слушаю, а ты за это меня угощаешь, — сказал он учителю.
— Да… Так вот, я говорю, Египет мне был дорог с детства, снился мне. У моего отца была картинка «Бегство в Египет». Дева Мария с Младенцем Христом едет на осленке, а Иосиф идет сзади с посохом. Вдали пальмы, белые города, вода… Вот еще когда я полюбил Египет…
— Там полиция есть? — спрашивает писарь.
— Полиция?.. Вероятно, есть.
— Значит, серьезная нация. Ты, учитель, хорошо надумал поехать туда.
Возвращается Фроська с бутылкой. Писарь, кряхтя, лезет в погреб за огурцами. Учитель смотрит, как он лезет, и спрашивает:
— Где же жена?
— Поехала в слободу, к Ерофееву, крестить. Воспринимать звали, — отвечает из погреба писарь.
Около распечатанной бутылки писарь приходит в умиление.
— Огурцы мои, — говорит он великодушно.
Учитель вопросительно смотрит на него.
— На мой счет, — поясняет писарь.
— Спасибо. Выпьем, Ефимович, за Египет!
— Выпьем, — охотно соглашается тот.
— Теперь за мое путешествие в Египет!
— Выпьем.
— Я привезу тебе камешек от пирамиды… Или, нет, я привезу тебе цветок лотоса… Он растет в Нильской долине, около воды… Чудесный цветок! Он бел, как снег, только середина золотая, точно сияние…
— Ты мне чего-нибудь посущественнее: материи или напитка какого тамошнего… Нация серьезная, — пьет, поди, здорово!..
Влага в бутылке заметно убывает. Учитель сильно побледнел и говорит торопливо — о великой пустыне, которая примыкает к Египту и которую он непременно съездит посмотреть, о священных крокодилах, о мудрых фараонах, о сфинксах, — все, все, что он мог вспомнить из учебников детства и путеводителя.
Когда он начал рассказывать о народе, живущем в Египте, красивом, стройном, в глазах которого видна туманная, загадочная даль веков, писарь крякнул и подозрительно покосился на учителя.
— А там есть… немцы?..
— Нет. Там копты, бедуины, арабы…
— Валяй дальше! — успокоился писарь.
Бутылка окончена. Писарь тупо уставился красными глазами на пустую бутылку, потом на рассказчика.
— Брехня, — говорит он раздельно, по слогам.
— Ты что? — не понял сразу учитель.
— Брехня все. Дурак ты огромадный, учитель!
— Ефимович, ты пьян, и я пьян, но оскорблять нельзя…
— Какой я тебе Ефимович, голь перекатная? Я — писарь!
— Я лучше уйду, — говорит учитель.
— Какой я тебе Ефимович? — продолжает писарь. — Я вот запру тебя в холодную за вредные мысли, египтянин проклятый!..
Учитель, покачиваясь, трусливо бежит со двора — прямо в степь. После дождя в степи тихо, свежо и раздольно. Небо блестит огнями, и по сторонам оно совсем близко над землей, — кажется, его можно достать рукой.
Перебежав дорогу, учитель падает на землю, пьяный, измученный, оскорбленный, — и плачет…
Звезды сияют, лучи их похожи на золотые струны, и эти струны звенят сейчас незримо грустную, светлую песню, похожую на сказку…
Ах, крылья бы, крылья!..
Комментировать