Читаем Ветхий Завет

Бог не смотрит на нашу праведность, Бог смотрит на нашу веру

О чистоте сердца

Бог, открывшись Давиду, говорит, что именно его сына Соломона сделает царем, что никогда престол в Иерусалиме не займет не потомок Давида. Конечно, Давид понимает, что это особое благословение, великая честь, ведь потомки Саула были истреблены, престол Саула был взят. А тут обещается не только что именно Соломон будет царем, но и что дети Соломона дальше и дальше будут править. Конечно, для любого царя, любого отца это великая радость. Но Давид услышал в этом большее.

На самом деле, как известно, престол Давида не устоял вовеки, Иерусалим был разрушен, народ уведен в плен, а в последние годы Израильского, уже Иудейского царства кто только им не правил, каких только военачальников там не было… И тем не менее, Дух Святой засвидетельствовал, что престол Давида устоит во веки веков и потомок от чресл Давида будет править Израилем во веки веков. Значит, речь не об обычном человеке: ни один престол, ни один род царский не может существовать во веки веков. Это очевидно было и Давиду – более, чем кому-либо другому, ведь он действительно все сердце, всю свою душу, все упование возлагал на Бога и относился к Нему так же, как, например, патриарх Иаков: все мысли Иакова были о благословении, которое он хотел получить от отца любой ценой, чтобы Спаситель мира родился среди его потомков.

Услышав это обещание, Давид понял, что речь идет не просто о наследовании его потомками царской власти, но что в его потомстве родится Мессия. Именно на основании этого свидетельства Бога царю Давиду пророчество о том, что Мессия будет сыном Давида, стало общим местом.

Осознав, что именно плод от Соломона, рожденного от Вирсавии – женщины, которую он любит, но которая стала его при не очень радостных обстоятельствах, – будет благословлен, что именно тут родится Спаситель мира, Давид, от радости не зная, что сказать, говорит вещи необыкновенно проникновенные: «Это слишком по-человечески, Господи!».

Он и не мечтал об этом, – конечно, как человек, внимающий Богу, он мог бы об этом думать, но он боялся об этом думать. И вдруг слышит свидетельство из уст Божиих и говорит: «Это слишком по-человечески». Другими словами, «Ты так понимаешь затаенные движения человеческого сердца, понимаешь, чего на самом ждет от Бога человек, что Ты действительно уж слишком человечный, Господи!» Вот так обращается Давид к Богу (подчеркну, еще не воплощенному Богу, Который еще не стал Человеком).

Мы, христиане, знаем Бога, живущего во Плоти, вобравшего в Себя всю полноту человеческого сердца, тела, человеческих страданий и боли. Конечно, Он знает все наши обычные человеческие желания и мысли и готов на них отвечать, но более всего тогда, когда эти мысли – именно слишком человеческие, обыкновенные.

Иногда мы боимся попросить Бога о каких-то, как мы считаем, ничтожных вещах. Это мелочи нашего быта, но мы – люди, и нам эти мелочи нужны, важны; а мы думаем: «что Богу докучать этими нашими мольбами…». И как же удивительно бывает, когда Бог отвечает нам даже на невысказанную просьбу! Недаром Христос в Евангелии говорит, что Он знает прежде, чем вы попросите у Него. И на самом деле Он знает все, в чем вы имеете нужду, даже если вы не будете просить, – вы только ищите Царство Небесное, а все человеческие мелочи приложатся к вам. Действительно, любой верующий человек, который сколько-нибудь внимательно старается жить пред Лицом Бога, упование возложил на Бога и ждет милости от Него хоть в малую степень своей веры, может засвидетельствовать, что в его жизни Бог не раз откликался и давал исполнение простых человеческих желаний, то есть был в этом слишком человечен. Очень важно помнить, что Бог был Человеком. И, стало быть, нам самим надо быть, насколько это возможно, человечными по отношению к другим людям.

Мы часто судим других именно как фарисеи, с высоты известных всем нам духовных потребностей и запросов, с высоты какой-то невероятно завышенной планки, мол, настоящий христианин должен поститься, очень много молиться, ходить в церковь, а все простые человеческие желания греховны, их надо искоренять, обычные человеческие поступки – лишь допустимое зло, и поэтому радоваться чужим радостям мы не можем, плакать о чужом горе не можем. И получается, что мы становимся черствыми, как фарисеи, потому что не можем быть человечными.

А когда Бог действительно выйдет к нам навстречу, исполнив очень человеческие наши желания, тогда нас посещает такой же проникновенный вскрик, как у Давида: Господи, это уже слишком по-человечески, неужели Ты настолько видишь, какие мы слабые, немощные?

Царь Давид помогает нам понять достаточно простую духовную аксиому. Он не образец праведности в фарисейском смысле, его можно укорить и с точки зрения Закона Божия, и уж тем более с точки зрения нашего либерального сознания. Но Бог смотрит не на нашу праведность, Он смотрит на нашу веру, на наше упование, Он смотрит на то, насколько мы дорожим общением с Ним, насколько Он нужен нам и важен для нас, насколько мы сами считаем себя сыновьями по отношению к Нему. Ему важно, чтобы мы надеялись на Него, смирялись перед Ним и, как сказал Самуил Саулу, слушались Его, насколько это в наших силах. Потому что послушание Богу дороже всех жертв, которые мы можем Ему принести. Давид нас учит, что праведность без веры есть ложь, лицемерие, фарисейское зло.