О чем говорить с филологом? Конечно, о литературе. Разговор с доктором филологических наук, профессором кафедры русской литературы XX–XXI веков МПГУ Яниной Солдаткиной получился к тому же о вере, о жизни и даже о кулинарии. Это еще раз подтверждает мысль, что в мире всё взаимосвязано, или, как считает наша героиня, — для человека христианской культуры всё пронизано христианским духом. Как это увидеть? Нужно просто очень этого захотеть.
Всходы пророщенного овса
— Всегда интересен путь человека к вере. Часто еще в детстве мы получаем какие-то весточки, связанные с Богом, Церковью. А как было у вас?
— Я — девочка из атеистической семьи, моя мама не была крещена. Дедушка вступил в партию, воюя под Ленинградом, на Пулковских высотах — в военное время это не сулило никаких карьерных бонусов, так что исключительно по идеологическим причинам. Прабабушка моя происходила из семьи московских старообрядцев Рогожской слободы, но она 1901 года рождения, практически ровесница века, и как раз своей судьбой проиллюстрировала полный отход от религии в ХХ веке. Окончив гимназию, пошла учиться на врача — можно себе представить, что такое врач в понимании старообрядцев… Она была последовательной атеисткой, но — я не знаю, почему для нее это было важно, — каждую весну у нас на столе обязательно были пасха, куличи. Старшие родственники даже проращивали овес к празднику.
Мне никак не объясняли, что это и почему готовится только раз в году, и я никогда не задумывалась об этом. «Так принято». У меня, позднесоветского ребёнка, поначалу вера вызывала исключительно смех. Хорошо помню, как нам в детском саду говорили: «Гагарин в космос летал, никакого Бога не видел».
— Когда же и почему вы осознали, что вас привлекает христианство?
— Тут я не оригинальна: в связи с чтением художественной литературы, в первую очередь — русской классической литературы XIX века. В конце 1980‑х советская идеология, мягко говоря, потеряла популярность, в декларируемые ею идеи абсолютно никто не верил. Людям хотелось чего-то другого. В моем случае «что-то другое» было предложено сначала русской классической, затем зарубежной литературой.
Я помню, как в старшей школе прочитала «Иосиф и его братья» Томаса Манна. Я понимаю, что это не та книга, которую можно рекомендовать для чтения новоначальным, но она меня потрясла. После этого я взялась читать Ветхий Завет, прочитала его с огромным интересом, видела живых людей за библейскими историями.
В результате крестились мы, как говорится, во «второе Крещение Руси», в 1990 году, все втроем: мой брат, я и наша мама. Причем это вышло совершенно случайно, поначалу мама не собиралась — как всякий интеллигентный человек, она говорила, что «не готова». Папа-то мой был крещен в детстве. И вот, он пошел в церковную лавку оплачивать крещение детей, а свечница говорит: «Как же у вас будет некрещеная мама принимать крещеных детей?». В общем, папа за нее тоже заплатил, она была сначала недовольна, но сейчас очень рада, что крестилась вместе с нами.
— А как отнеслись к этому другие члены вашей семьи?
— Еще были живы бабушки с дедушками, и они восприняли наше крещение крайне негативно, особенно родня со стороны мамы. Дедушка говорил: «Лена, ты наденешь крест и пойдешь на партсобрание?» Она отвечала: «Пап, нет уже никакой партии, никаких партсобраний, успокойся».
Изменений в нашей жизни после этого не последовало: покрестились и покрестились. Потом постепенно я дошла до того, что надо соблюдать посты, надо научиться печь куличи. Меня никто не учил — прабабушка не дожила до этого момента.
Сейчас мои родители — мама уже на пенсии, папа еще нет — воцерковленные люди, но происходило это очень-очень постепенно. Они иногда приходят в храм со мной, иногда без меня. Это большая радость, что они даже без меня ходят в церковь, что у папы есть свой духовник. Они с ним общаются, переписываются, я наблюдаю за этим и не могу не радоваться.
— Люди часто начинают воцерковление с соблюдения постов, попыток «правильно» отмечать праздники. Насколько важны для вас традиции народного благочестия?
— Любая традиция хороша только тогда, когда она наполнена духовно. А если этого наполнения нет, тогда получается… помните образ «повапленного гроба» из Евангелия? Человек — существо сложное, он состоит из духа, души и тела. Кулич — это же не только «для тела», это материальное выражение нематериальных чувств.
Хотя настоятель храма, куда я хожу, советует, чтобы то время, которое люди тратят на пасхальные кулинарные хлопоты, лучше бы они потратили на предпасхальные службы. А кулич можно купить в магазине.
Он, конечно, абсолютно прав. Но на меня процесс приготовления оказывает определенное воздействие, и мне кажется, что оно благотворное. Тесто долго поднимается, ты молишься в этот момент, находишься в созерцательном состоянии. Надо всё сделать правильно, в определенной последовательности, иначе ничего не получится.
Кроме того, мои родные привыкли к тому, что я пеку куличи, и ждут их, потому что домашние куличи гораздо вкуснее покупных. Помню, в 2020 году во время пандемии в Москве все храмы были закрыты, мы слушали трансляцию богослужения. И когда дошло до причастия, я заплакала: там Литургия, а я сижу дома. И вот тогда только куличи и пасха создавали хоть какое-то ощущение праздника…
Мне кажется, это не подмена, а определенная составляющая. Эта часть подготовки к празднику для меня представляется важной, но я не считаю, что она для всех обязательна.
Теленок примирения
— Часто бывает, что человек приходит к вере и хочет сменить профессию, стать кем-то другим. Но ваша профессия — литературовед, а литература вся пронизана христианством. Какое влияние вера оказывает на вас как на профессионала?
— Я крестилась школьницей и свою профессию выбирала, будучи христианкой. У меня и кандидатская, и докторская диссертации связаны с понятием мифопоэтики, то есть с изучением как раз реализации в литературе различных мифологических представлений, христианских мотивов в том числе. Мы говорим, вслед за Алексеем Федоровичем Лосевым, что миф — это не выдумка, не фикция, а необходимое явление в жизни человечества.
Когда я пришла к своему научному руководителю Владимиру Вениаминовичу Агеносову с идеей написать про христианские мотивы в романах Михаила Шолохова «Тихий Дон» и Андрея Платонова «Чевенгур», он на меня посмотрел с неким недоверием. Шолохов — советский писатель, Платонов вроде как антисоветский писатель, какие там могут быть христианские мотивы? На кафедре ему сказали: «Она ничего не напишет, это же невозможная тема, что за бред вы придумали?» А он сказал: «Я ей доверяю». Мне он об этом рассказал, только когда я уже защитилась.
— Действительно, тема звучит необычно. Какие же христианские мотивы удалось найти у Шолохова?
— Например, в «Тихом Доне», совершенно очевидно, переосмыслена притча о блудном сыне. В финальной сцене — перевертыш: к сыну возвращается блудный отец. Мотивы этой же притчи звучат в предыдущем возвращении Григория. И Мишка Кошевой, и Григорий Мелехов прекрасно понимают, о чем речь, когда Мишка говорит: «Сейчас тебе валушка заколю» (валушок — это теленок на местном диалекте). Это теленок примирения, которого в результате не происходит.
Сейчас это уже считается общим местом, на эту тему написано множество статей, исследований. Но тогда это было ново, оригинально и открывало совершенно другой взгляд на Шолохова, Платонова и других советских авторов. Становится понятно, почему Шолохов, сам вроде не будучи христианином, бился за то, чтобы в его родной станице Вешенской не закрывалась церковь. Или почему в своей нобелевской речи (нобелевская речь — это всегда манифест) он цитирует Евангелие: «Довлеет дневи злоба его» (Мф. 6:34), причем на церковнославянском и с указанием, что так сказано в Евангелии. Когда человек на мировой арене ссылается на Евангелие, это определенный знак, что он в курсе источника этих истин.
— А как относятся студенты к тому, что преподаватель верующий?
— Студенты всегда относятся с настороженностью, когда преподаватель демонстрирует свои убеждения, религиозные в том числе. Они молодые, дерзкие, не очень хотят верить в то, что им говорят взрослые, и это нормально. Поэтому о своем религиозном опыте если и рассказывать студентам, то очень осторожно.
Допустим, на лекции зашел разговор про «Реквием» Ахматовой, там упоминается, что она ходила на службу, и я должна была рассказать, что имеется в виду Литургия — просто потому, что у нас об этом зашел разговор. Конечно, когда Ахматова в «Поэме без героя» упоминает закрытые двери при Херувимской песне, тут нужен комментарий верующего человека, но мягкий, без нажима. Всегда стараешься с этим быть очень аккуратным, но в то же время, если есть такая возможность, говорить о своих убеждениях честно. Мне кажется, это надо делать просто потому, что у Бога нет других рук, кроме наших, нет других вестников, кроме нас.
Другое дело, что нужно соответствовать тому, что сказал. Люди вокруг должны понимать, что ты верующий, по твоим поступкам, а не по словам. Вот каждый раз и думаешь, достаточно ли в поступках соответствуешь вере, не лицемеришь ли.
Разные языки Бога
— В конце девяностых — нулевых годах в православной среде было много споров, полезно ли читать «Гарри Поттера». Сейчас уже вопрос совершенно отпал, и даже наоборот «Гарри Поттер» считается чуть ли не христианским произведением…
— Мне кажется, христианские мотивы в «Гарри Поттере» совершенно очевидны. Бог говорит с нами на разных языках: Он же говорил с рыбаками на языке, понятном этим рыбакам. Притчи Христа отражают тогдашний быт, Он иллюстрирует их примерами, понятными слушателям. Джоан Роулинг закладывала эти смыслы в свои произведения совершенно сознательно.
Она вкладывала христианские смыслы в среду, которая была крайне атеистична, и искала форму, в которую христианские идеи могут быть облечены. Конечно, у нее за плечами английская литературная сказка, где и Толкиен, и Льюис — христианские авторы. Но она-то писала уже для атеистических детей. Мне представляется, что поначалу неприятие «Гарри Поттера» было связано с тем, что в первых частях — атмосфера волшебства, магии, которая традиционно осуждается Церковью, и не только православной — католической и протестантской тоже.
Возможно, Роулинг сознательно не давала поначалу увидеть этого христианского смысла, который стал очевиден чуть позже, особенно в последней части, когда Гарри умирает за других и возвращается заново. Вспомните знаменитый разговор Гарри и Дамблдора, когда они видят искалеченную душу Воландеморта и сожалеют, что не могут её спасти…
Точно так же спорили о предыдущей любимой саге всего мира, «Властелине колец», есть там христианский смысл или нет, а сейчас исследователи пишут книги о католических мотивах у Толкиена. Если мы не хотим этого увидеть, мы пройдем мимо. С другой стороны, когда наша душа открыта и восприимчива, даже если автор сознательно христианский смысл не закладывает, мы его считываем, потому что находимся внутри христианской парадигмы, христианской культуры.
В этом отношении мой любимый пример — «Игра престолов», я делала несколько лекций о христианских мотивах там. И в сериале, и в книге можно увидеть секс и насилие, можно, особенно в последнем сезоне, современную либеральную повестку, а можно — христианские мотивы. И всё это действительно есть. Там немало прямых цитат из Библии — то ли это случайность, просто в подкорке отразилось у автора и выскакивает, то ли это сознательно сделано. На такие «звоночки», повторяю, можно реагировать, а можно и не реагировать. Если отреагируешь, это помогает в размышлениях о смысле жизни, о христианском долге, о нравственном выборе.
— Мне близко то, что вы говорите. Но сегодня люди чаще всего просто приходят в храм, слышат пение, непонятные слова, видят красивые росписи, поджигают ароматные свечки, и за всем этим им не приходит в голову искать смысл жизни и нравственный выбор.
— Я сразу же вспомнила летописный рассказ о князе Владимире. Помните, когда послы были на богослужении в Святой Софии, они не знали, на небе они или на земле — так там было красиво! Эстетическая составляющая православия очень значима. Я просто не понимаю, почему надо противопоставлять одно другому. Встреча с Богом Живым может произойти в любое время, в любом месте. Люди чувствуют близость божественного начала, какое-то дуновение, созерцая картины природы, произведения искусства. Я, например, перед картиной могу расплакаться, если она будит во мне какие-то эмоции, религиозные в том числе. И над книгой — когда читала того же «Лавра» Евгения Водолазкина, это было очень сильное не только эмоциональное, но и религиозное переживание. Тут опять же Бог говорит с нами разными языками.
И все это не противоречит ощущениям, которые мы испытываем в храме! Пару раз у меня было чувство какого-то рая небесного — когда на Литургии вся община поет Символ веры или «Отче наш». Для меня образ коллективной, соборной радости — очень сильный. Хорошо, когда есть и личное наше переживание, и соборное переживание, они друг друга дополняют. Понятно, что не на каждой Литургии мы ощущаем, что Бог нас слышит. Главное, чтобы мы в принципе чувствовали, что в какие-то моменты Он рядом с нами.
Прошлым летом я болела ковидом, попала в больницу. Честно говорю, было безумно страшно, особенно ночью. Ты не понимаешь, что с тобой происходит, выздоровеешь ли. С другой стороны, всё время чувствуешь Божию заботу, Божие присутствие. Мне повезло: меня правильно уговорили ехать в больницу, там были хорошие врачи, мне все сочувствовали, за меня молились даже малознакомые люди — и я думаю, что это Бог меня не оставлял. Я считаю этот опыт очень важным, чтобы помнить, насколько мы на самом деле слабы, уязвимы. А с другой стороны — насколько велика Его забота, Его поддержка и, в конце концов, сила молитвы неравнодушных людей.
Анна Ершова
Комментировать