Дарья Кузьменко: На самом деле пришла… очень такими, скажем, окольными путями шла. Жила стандартной жизнью, мне кажется, как многие живут – работа, учеба. И просто живешь, и кажется, что все как-то по накатанной, и ты не понимаешь…
Ну, у всех все так стандартно, какие-то увеселения, но я всегда как-то, мне кажется, искала. То есть я много читала, я думала, а для чего мы живем, и мне как-то никто не давал ответ на этот вопрос. Были какие-то поиски. Мне кажется, наверное, это были поиски любви Небесного Отца.
В.: Правда, она поняла это далеко не сразу. Мучительно искала любовь в мужчинах, мимолетных встречах, отношениях. Не находила и больно падала, раня душу. Если бы знать изначально, что все эти годы она искала Его любовь – любовь Небесного Отца… Впрочем, у каждого свой путь к Богу.
Дарья Кузьменко: Я искала и не прислушивалась. Меня тянуло, наверное, за толпой, тянуло за тем, что предлагает общество, а к себе не прислушивался, не понимал вообще, что такое.
В.: А голос был, звал?
Дарья Кузьменко: Да, такой какой-то отголосок такой, что-то там шепчет непонятное. И ты такой пытаешься понять, а куда это тебя зовет, а для чего, а зачем? Хотелось какой-то чистоты, я не знаю, свободы. Вот ощущения свободы хотелось.
Даше Кузьменко 30. Она вспоминает себя ту, прежнюю: хорошая девочка из хорошей семьи, с образованием и московской квартирой. Казалось бы, живи да радуйся, но нет. Счастья и мира не было, душа постоянно искала.
Дарья Кузьменко: Потом, когда я уже так оглядываюсь на то, что было, это действительно так было. То есть у меня душа говорила, что, ну, не может все так быть вот приземисто, как у вот нас существует, для чего-то это все нужно.
В.: Не может так быстро все взять и закончиться, да?
Дарья Кузьменко: Да, да. Для чего-то… Я все время говорила: для чего-то это все задумано. Я все время думала, вот как так получается, что люди рождаются в каких-то разных обстоятельствах. Мы не можем выбирать, там…
Вот я родилась в этой семье, ну, для чего? Почему, там, этот человек в этих обстоятельствах рождается? Для чего-то это все, ну, как бы нужно? И мне почему-то всегда казалось, что для всех людей есть что-то общее.
То есть, даже вне зависимости от того, богатый ты, бедный, там, у тебя есть руки, ноги, то есть не у всех же, естественно… все рождаются разными, но есть что-то общее, Кто-то вот ведет всех.
Даше казалось, свободу можно найти в любви к мужчине, и бросилась в отношения, как в омут, с головой. Это случилось после знакомства с пикаперами.
Получилось, что как-то познакомилась с пикап-тусовкой, с ребятами, и там начались… Это же вот люди, которые занимаются тренингами личностного роста, люди-манипуляторы. И очень было тяжело, потому что ты с ними общаешься, тобой манипулируют, и ты как-то так идешь у них на поводу, и как будто ты не в своей воле.
Я видела, что люди – они не искренние, они тобой манипулируют. То есть, если им что-то от тебя надо, они этого добиваются. То есть они очень психологически подкованные, и если, там, им от тебя нужен, допустим, секс, они легко его добиваются.
Она понимала, эти отношения временные и ведут в никуда, но не находила в себе сил и опять возвращалась к этим людям. Мужчины постоянно менялись, блуд затягивал.
Меня так понесло, значит, вот эта свободная любовь, эксперименты, там, и экстази попробовать, и то, и се. И ты такая потом приходишь в этот момент блуда, и ты понимаешь, что внутри тебя говорит: «Даша, ты… ну, зачем ты это делаешь?» А тебя все равно тянет, потому что ты как будто от себя убегаешь вот к людям.
Вот я не знаю, я бежала к этим мужчинам, потому что мне было с собой плохо. Я к ним бежала, потому что, ну, хоть с ними, там, я вроде… Меня, там, обнимут как-то, да? Вот так это было, действительно.
Но свобода оказалась мнимой и принесла лишь разочарование, а вместе с ним тяжелейшее уныние. Когда она решила покончить с прежней жизнью, началась депрессия.
У меня начались какие-то нервные срывы. Я сидела на работе, я в тот момент работала в банке в отделе претензионной работы, и тоже выслушивать, там, претензии людей, тоже было тяжело.
И я сижу и не понимаю, а для чего я вообще живу, почему? Там какие-то манипуляции, здесь мне люди какие-то претензии высказывают, а где любовь вообще? А что, для чего, вот что это такое?
И начались какие-то серьезные нервные срывы. Я просто с собой, ну, не могла вообще совладать. Я просто могла на коллег срываться. Они ко мне, там, с душой, что-то, там, говорят. Я делаю работу – я не понимаю вообще, что я делаю, просто я, как на автопилоте, что-то делаю. Я не понимаю, для чего это нужно.
Дошло до того, что однажды Даше указали на дверь и уволили. Она осталась без работы, наедине с собой, в одиночестве, слезах и отчаянии. Это был самый тяжелый период ее жизни.
Какое-то такое разочарование пришло дикое. Я такая думаю: Господи, что, что делать? И получилось так, что вот все-таки, видимо, в этот момент бездействия я просто в какое-то дикое уныние впала, вот просто в жутчайшее.
Начались панические атаки просто какие-то серьезнейшие. Я выхожу, допустим, из дома и, там, сердце начинает дико биться. Ты задыхаешься, ты не понимаешь, что с тобой. Ты идешь в таком состоянии на собеседование, естественно, тебя никто не берет, потому что, ну, видно, что человек просто неадекватный.
Заходишь в метро, просто садишься, и все. И мне кажется, просто такой звон в ушах, сердце бьется, ты сейчас думаешь: Господи, вот я сейчас просто вот умру.
Она ходила к психологам, принимала антидепрессанты, лежала в клинике неврозов, но ничего не помогало. Несколько раз едва не дошло до самоубийства.
Доходило до того, что было такое отчаяние, что я просто вот… Все на работе, я вот здесь сижу, дома, и я не понимаю, что делать. Я не понимаю, я боюсь людей, я не хочу ни с кем общаться, я не хочу искать работу.
Я сижу, а у меня внутри такое просто вот – что делать, что делать? Я просто сидела здесь и кричала. Вот я сидела на полу, я не знала, что с собой делать, я кричала. Соседи вызывали милицию, потому что они не понимали, кто там кричит.
А мне хотелось… Вот мне какой-то внутренний, видимо, зов был, что, Господи, люди, заметьте меня, помогите мне, я не понимаю. Я не понимаю, я живу, как просто вот, не знаю, как солдатик идет вот на автопилоте. Просто были дикие крики.
Настолько было больно, что я не знала, как эту душевную боль перетерпеть. Приходилось просто себе… Плойкой для волос я просто руки себе прижигала, потому что мне было просто очень больно, даже вот шрамики остались.
В самый критический момент она вспомнила про икону. Она стояла в ее комнате, но прежде Даша никогда ей не молилась. Она и крестик-то не носила, и никаких молитв не знала наизусть. Как она потом узнала, это была Владимирская икона Божией Матери.
Я чего-то так подхожу к иконе и говорю с таким наездом: «Что, Ты не видишь – мне плохо!» Вот я не знала, как молиться. Я думала: «Ну, Божия Матушка какая-то, там». Вот как-то у меня так это, я говорю: «Ты, что, не видишь – мне плохо! Помогай мне!» Вот.
Лежала, иногда думала: Господи, скоро забери меня к себе. Я устала, я не понимаю, что мне делать.
В самый тяжелый момент жизни – без работы, жизненных ориентиров, с незаживающей раной в душе – ее вдруг позвали в монастырь. Неожиданное предложение сделал православный кризисный психолог Михаил Хасьминский. К нему Дарья обратилась, когда была на грани отчаяния.
Была какая-то сильнейшая истерика дома. Я ему звоню, и он такой говорит: «А давайте сегодня с Вами увидимся». Вот. Я к нему в храм прихожу. Я… я плачу, я не понимаю, я себя просто заставляю подняться вот по лесенке, где он принимает. Сажусь такая перед ним, хнычу, обвиняю всех просто вот.
И он так выслушал меня, говорит: «Ну, инфантильная. Где-то просто вот не брала ответственность за свою жизнь». Я говорю: «Я знаю. Хорошо, что мне делать? Мне сейчас плохо. Помогите, плохо. Что мне делать?» Он такой говорит: «Ну, поезжай в монастырь, поживи в монастыре».
Она год сопротивлялась, сомневалась, думала, но от бездействия лучше не становилось. После очередного увольнения с работы Даша наконец-то решилась ехать.
Дарья Кузьменко: У меня нервная система была так…
В.: Расшатана.
Дарья Кузьменко: Расшатана, что я уже не могла сдерживаться. Я уже плачу при клиентах, я уже плачу при коллегах, я уже везде плачу, мне уже все равно. Вот. И мне уже сказали: «Дашенька, до свидания. Потому что, ну, как бы хватит уже. Что… что это за ужас?»
И потом, когда вот меня уволили, я прямо два дня лежала. У меня были деньги на билет туда. Я звоню, говорю: «Михаил Игоревич, я готова. Звоните матушке». Он такой: «Точно готовы?» Я говорю: «Да. Я уже купила билет, вылетаю».
Когда только приехала в монастырь, вот стою на службе, эта благодать, вообще мне никогда не известная… Я стою в этом месте прекрасном, среди этих женщин, монахинь, и я чувствую какой-то от себя просто запах и думаю: «Что это? Боже мой, что это происходит?» Я, мне кажется, там целыми днями мылась.
И я уже бегаю, уже вот подбегаю к Насте – девочка, которая шьет облачение, и говорю: «Настя, я просто чувствую от себя какой-то запах ужасный, просто я не могу, невыносимо».
Она говорит: «Не пахнет от тебя». Я говорю: «Я чувствую». Она говорит: «Не пахнет». И я в какой-то момент поняла, что Господь меня опять очищает.
Женский монастырь, куда приехала Дарья Кузьменко, называется в честь Всех святых, в земле Российской просиявших. Находится в Забайкалье, среди нетронутой природы. Сестры-монахини приняли Дашу, как родную.
У меня было такое отвращение к себе, что я просто приехала и думаю: делайте со мной, что хотите. Мне все равно. Получается, вот я все равно же к Богу обратилась. Я сказала: «Забери меня к Себе. Я не могу найти работу».
И так получилось, Он как будто вот мне сказал: «Ну, приезжай ко Мне, поработай у Меня. Я – Начальник мира, поработай у Меня». Вот. Когда я приехала в монастырь, я… У меня не было такого ощущения, что это какое-то место чужое. Вот как-то так вот интуитивно показалось, что это мое, что вот как будто бы вот меня душа сюда позвала, что это вот – оно мое место.
Панические атаки прошли после первой исповеди, антидепрессанты были благополучно забыты, но неловкость, которую испытала тогда, исповедуясь священнику, она помнит до сих пор. Она тогда чуть не сгорела от стыда.
Хотя, ну, я никогда до монастыря не стояла на службе, я не знала, что такое причастие. Исповедь – ну, Господи, как бы не хочу исповедоваться. Вы что? Мне стыдно. Батюшка такой – он очень… отец Алексей, да, отец Алексей. Я к нему вышла, и я просто…
На самом деле, она, мне кажется, была самая такая честная, ну, и как-то ты к ней не готовишься, потому что, ну, ты и так приехал с этим багажом. И я просто вышла, и так, значит, подхожу к нему и все говорю, а самой хочется вот так вот: «Можно я отойду от аналоя в другой угол, потому что дико стыдно». Вот.
А он мне так, по-отечески как-то: «Ну, все, я тебе все отпускаю». Накрыл епитрахилью, прочитал молитву вот эту разрешительную, вот, и как-то сразу ты понимаешь, что, ну, как бы Господь видит тебя, что ты вот, да, не справилась где-то, но Он тебе протянул руку помощи.
Господь смирял мягко, видя мою немощь, и там смиряться хотелось, в монастыре хотелось смиряться, и я очень благодарна Ему за это.
Дашиным первым послушанием в монастыре стало мытье колокольни. Матушка игуменья промыслительно дала девушке работу, в которой она больше всего нуждалась.
Я туда забираюсь, там такой ветер дует. Я прямо отмываю эту колокольню, как будто себя отмываю, то есть я ее прямо выдраила. Мне было так вот… Мне было так радостно просто вот делать что-то для монастыря и не задумываться, ну, как я выгляжу, да?
То есть, когда ты в Москве ходишь, я все время переживала, что… я же вижу, ну, чувствую, что у меня вот внутри какой-то вот просто разлад. Я все время переживала, что я плохо выгляжу. Дом в аварийном состоянии, но фасад, извините, держать надо как бы, чтобы все-таки никто не заметил. Не принято, мне кажется, когда тебе плохо, это вот на показ выставлять.
Я это все скрывала, то есть я старалась, я пыталась, чтоб вот, значит, там, и причесочка, реснички, ноготочки, красиво одеться, а внутри вот это все так через силу делаешь.
Ранний подъем, утреннее молитвенное правило, Литургия и трудоемкая непрестанная работа. Новый уклад монастырской жизни смущал только самые первые дни.
Подъем в 6 часов утра. Утренняя молитва, которая плавно переходит в Литургию. Конечно, мне было тяжело сначала. Думаю, что я стою тут? Я думаю: Даша, ну, стой, ноги качай. Что ты, там, еще? Стой, молись ногами. Потому что я стояла – я ничего не понимала, что вообще происходит.
То есть вот я так вместе со всеми была, меня так несло, и вот потихонечку, потихонечку, и я поняла, что вот я хочу что-то вот, знаете, как? Я поняла, что я хочу что-то делать людям, да?
Там, в трапезной, когда ты… на 30 человек ты помогаешь готовить, ты целый день в трапезной. И ты такая потом приходишь, в конце дня, а ты вот устала, ты просто устала, но это такая усталость. И ты такая валишься и говоришь себе: «Я устала, но я так рада этому».
Это какая-то благословенная усталость. Ты не понимаешь, а что я такого делала? Я, собственно говоря, целый день была на трапезной, что-то там мыла, резала, убирала, готовила. А что я так радуюсь-то?
Впоследствии у Даши появилось новое любимое послушание – пасти коров. Она читала буренкам Евангелие и слушала с ними классическую музыку.
Когда матушка сказала: «Будешь пасти коров», – я такая: «Как? Я вообще никогда… Я даже в деревне никогда не была. Каких коров? Вы что?» И ты такая гуляешь с ними…
По первости непонятно было, кто кого пасет. Мне кажется, они… они поняли, что пастух тут какой-то неквалифицированный. Вот. Я тогда вот все Евангелие… Я как раз летом пасла. Все Евангелие я прочитала, пася коров. Ну, они пасутся мирно, вот это еще вот эта вот забайкальская природа, когда ты как будто бы находишься дома.
То есть вот не в 4‑х стенах, а у тебя горы, травка, вот эта красота. Там какие-то Альпы просто, коровки пасутся, и я читаю Евангелие, и мне хочется. И я такая: «Так, стоп! Давайте, вы еще попасетесь», – и я продолжаю.
Просто они, мне кажется, даже своим присутствием меня лечили, потому что вот у них послушание, Господь им дал пастись, кушать травку, молочко давать. Вот у них все понятно. И я так с ними, к ним так подхожу, говорю: «У вас все понятно. Вот скажите мне». Вот.
Помню, там, не знаю, тихий час у них в лесу. Так ляжешь на теленочка и просто так рядом спишь, и просто вот с ними спокойно. Вот они как будто что-то знают, чего ты не знаешь. Вот им что-то неведомо, наверное, не зря они не говорят, не умеют говорить.
Все страхи остались далеко позади, как будто в прошлой жизни. Она прожила в монастыре 8 месяцев, всей душой полюбила сестер монахинь.
Я как-то почувствовала себя в безопасности. Я вот успокоилась, почувствовала себя в безопасности, поняла, что здесь я могу вдохнуть полной грудью, здесь я могу не надевать никаких масок, здесь меня принимают мои матушки.
Я сначала просто не понимала, что и как, а потом я увидела этих прекрасных женщин, умных, образованных, молодых. И они меня такой любовью окружили, потому что они видели, в каком я состоянии приехала.
И если в Москве тебе нужно какой-то фасад держать, а там ты просто… Если тебе плохо, ты плачешь там, и ты не стыдишься этого: да, я живой человек, мне плохо. Вот. И ты плачешь там, и тебе протягивают эту руку помощи. Они же монахи, это как такой малый ангельский чин. И вот, правда, я была среди ангелов.
Я помню, один раз мать Надежда, мы едем с ней… У нее послушание было – она всегда на машине ездила по делам монастыря. И мы так с ней едем… я не помню, по-моему, что-то я должна была ей помогать чем-то, не помню уже. Она…
Они же всегда молятся – матушки, и она молится по четкам, и вот тоже вот этот, наверное, момент, когда я почувствовала присутствие Божие. И она ведь молится, молится, и меня эта благодать тоже коснулась.
Мы рядом находимся, и какое-то чувство какой-то радости непонятной, вот ни с того, ни с сего. Я начинаю анализировать, сразу мозг такой: так, конфет не ела, сладкого не ела. Что? Откуда такая радость? Просто вот Господь коснулся.
Про Марфо-Мариинскую обитель Даша Кузьменко впервые узнала, когда попала в Читинский женский монастырь. Тогда ей в руки попалось житие Елизаветы Федоровны. Узнав ее невероятную жизнь и мученическую кончину, она сразу по приезду в Москву пришла сюда, в ее обитель.
Дарья Кузьменко: Я, когда жила в монастыре, читали же житие святых во время трапезы, и меня очень впечатлила судьба Елизаветы Федоровны. Насколько она… Она же смогла… К нее же судьба такая, что мужа убили революционеры.
В.: И она простила своего… то есть убийцу мужа.
Дарья Кузьменко: И она простила убийцу мужа. Она пришла к нему и сказала: «Я тебя прощаю». И вот это меня, конечно, потрясло. Я просто хотела прийти в это место и посмотреть на место, которое создала эта женщина, потому что для меня она – героиня.
И как она потом самоотверженно жила, проживала свою жизнь для других, стала святой, то есть она простила, она искренне простила. Поэтому я прихожу сюда и… как, ну, советуюсь, прошу что-то. Я, конечно, перед ней преклоняюсь, перед этой вот силой и этой стойкостью.
Великая княгиня Елизавета Федоровна основала Марфо-Мариинскую обитель в 1909‑м, через 4 года после убийства мужа. На вырученные от украшений деньги приобрела здесь усадьбу с обширным садом. Здесь и при ее жизни, и в наши дни сестры занимаются делами благотворительности и милосердия.
Даше Кузьменко обитель напоминает ставший уже родным Забайкальский женский монастырь. В уединении Марфо-Мариинской обители можно спокойно помолиться и почитать Иисусову молитву.
И я ходила вот по этим намоленым дорожкам монастыря с этой молитвой и тоже чувствовала прикосновение Господа. Ну, вот просто я не знаю, как это описать. Это когда у тебя прямо огнем горит сердце, грудь, и у тебя такая любовь ко всему, и благодарность, чувство благодарности просто за то, что я в этом мире появилась.
Сейчас творить Иисусову молитву не мешает даже неспокойный дух мегаполиса.
Жизнь в мегаполисе – она очень, кстати, располагает к молитве. Потому что ты, пока едешь в метро, можешь… Кто-то читает, кто-то музыку слушает, а я молюсь, я читаю Иисусову молитву. Я без нее не могу, вот не могу, все.
Я в нее уже впряглась, и вот она у меня уже автоматически идет, вот честно, как какое-то прямо чудо. То есть где бы ты… Вот ты идешь где-нибудь… Ведь мы же, когда музыку слушаем, когда вот сейчас люди ходят постоянно в наушниках, это же оттого, что они не могут находиться сами с собой.
А когда ты читаешь молитву, ты не сам с собой – ты с Богом, и ты Его прямо чувствуешь. Вот ты идешь по улице, читаешь эту молитву… Говорят: «Иди с Богом», – и ты вот с Богом идешь.
Комментировать