Междуцарствие от 1610 до 1613 года
Так называется в нашей истории это несчастное время, когда у Русских не было государя, по всей справедливости называемого отцом народа, и поэтому они испытывали всю горесть сиротства и беззащитности! Оно продолжалось три года и заключало в себе столько бедствий, что я не знаю, с чего начать мой рассказ!
Сказать ли вам о том, что терпели бедные жители Смоленска во время продолжительной осады их города Польским королем? Сказать ли вам о той твердости, с которой они переносили свои страдания, о той неустрашимости, с которой около двух лет защищали свой город, и, наконец, о том геройстве, с которым знатнейшие из них решились лучше умереть, чем сдаться неприятелю. Для этого они затворились в одной из главных городских церквей, зажгли порох, лежавший в церковных подвалах, и взлетели на воздух на виду у удивленных Поляков! Показать ли вам на четырнадцать шатров, раскинутых в окрестностях Смоленска за версту от королевского стана? Эти шатры бедны, некрасивы.
И знаете ли вы, милые мои читатели, кто жил в этих бедных шатрах в глубокую, холодную осень? Не солдаты и офицеры, которые, привыкнув ко всем трудностям войны, легко перенесли бы холод и сырость октябрьских ночей, а знаменитые бояре, приехавшие к Сигизмунду послами от всего Московского народа, чтобы предложить Русский престол его шестнадцатилетнему сыну, Владиславу. Вы, видно, удивитесь такому предложению, друзья мои?
Да, положение наших бедных предков было так горестно, что для своего избавления от несчастий и от своего сильного врага Сигизмунда они не находили другого средства, как назвать своим государем его сына! До такого унижения довел их гетман Жолкевский, уже вошедший в Москву со всем своим войском. Однако Русские покорялись своей судьбе с той мыслью, что Польский королевич, принимая корону их царей, в то же время примет их веру и обычаи; и потому, чувствуя всю важность своего посольства, они выбрали для этого людей, самых выдающихся по уму, добродетелям и преданности Отечеству. Первые места занимали среди них Ростовский митрополит Филарет Никитич Романов и князь Василий Васильевич Голицын. Их свита состояла также из самых знатных дворян и духовенства; злые Поляки заставили их терпеть холод и даже голод в шатрах, разбросанных на Смоленских полях. Более восьми месяцев они их держали там и потом отправили пленниками в Польшу за то, что они не согласились отдать Россию без всяких условий во власть Польского короля. Ужасно было положение этих верных защитников Отечества, этих знаменитых страдальцев за честь Русского престола!
Оставим эту печальную картину. Но на чем же мы остановимся? Описать ли вам состояние Калуги, где в один день Тушинский злодей был убит, а у Марины родился сын, которого она назвала царевичем Иоанном Дмитриевичем! Говорить ли вам о новых замыслах этой презренной женщины, которая вскоре потом подружилась с дерзким атаманом Днепровских Казаков Заруцким и обвенчалась с ним с тем условием, чтобы он посадил на Московский престол ее маленького сына и от имени этого сына управлял бы вместе с ней государством? Представить ли вам южную часть нашего бедного Отечества, которую Крымцы опустошали набегами; Астрахань — где беспрестанно появлялись новые самозванцы; Новгород — где прежний знаменитый друг князя Михаила Скопина-Шуйского, генерал Делагарди, уже действовал как неприятель и, пользуясь всеобщим расстройством, заставлял не только Новгородцев, но и жителей многих других городов выбрать в цари принца Филиппа, сына Шведского короля? Или посмотреть нам, что делается в это ужасное время в самом сердце России, в ее столице — Москве? Итак, остановимся на ней! По крайней мере здесь мы можем отдохнуть! Здесь еще блестит слабая надежда на спасение. Как ни велики несчастья Москвитян, принужденных принять к себе гетмана Жолкевского со всем его войском, принужденных видеть собственными глазами весь ужас власти Поляков над их Отечеством, принужденных, наконец, присягнуть сыну Польского короля, но у них еще есть люди, которые несмотря на бурю, страшно бушующую вокруг них, еще осмеливаются мечтать о спасении, еще не боятся говорить и действовать за погибающую родину!
Это были патриарх Гермоген, не соглашавшийся признать царем Владислава и за то гонимый Поляками; Прокопий Ляпунов, мятежник против Шуйского, впоследствии решившийся направить все усилия на то, чтобы избавить Русских от власти чужеземцев, и князь Трубецкой, второй после него командующий Русским войском, пришедшим к Москве для ее избавления. Третьим отрядом — дружиной Казаков — управлял Заруцкий. Если бы этот злодей не отделил своих желаний от желаний всей России и не сделался защитником безбожной Марины и ее сына, то, вероятно, бедствия нашего Отечества не были бы так продолжительны и Поляков выгнали бы из Москвы в то самое время, о котором мы теперь говорим, то есть в 1611 году; но вместо того, чтобы действовать заодно с товарищами, Заруцкий, думая только о пользе Марины, старался погубить Ляпунова — того, кто первым начал призывать русских на спасение Отечества, кто первым собрал и привел к стенам Москвы полки защитников! С надеждой смотрели на него все Русские, но прежде, чем начались под Москвой важные сражения с Поляками, Ляпунов уже был убит Казаками Заруцкого!
Это последнее несчастье, уничтожив все ожидания наших предков, привело в неописуемое уныние их сердца: они уже не знали, к кому обратиться со своей горестью, кого молить о помощи! Ее уже нельзя было искать на земле: только небесная помощь могла спасти их. И Бог послал ее тем, кто всегда твердо надеялся на Него! Чудесна была эта помощь, любезные читатели; удивительны средства, какие употребил Господь для спасения России; беспредельна должна быть наша благодарность за это спасение! Послушайте рассказ об этом важнейшем периоде в нашей истории и порадуйтесь, что вы родились в стране, так сильно любимой Творцом мира.
Из священного жилища Сергия, некогда усердного защитника России — из Троицкого монастыря — блеснул первый луч надежды для Русских. Тамошние архимандрит Дионисий и келарь Авраамий Палицын первые начали великое дело спасения Отечества. Они уговорили двести стрельцов и пятьдесят монастырских слуг идти на избавление Москвы. Этот небольшой отряд, конечно, ничего не значил по сравнению с силами Поляков, но он был счастливым началом того великого ополчения, которое собралось впоследствии со всех концов России по призванию Дионисия и Авраамия. Они писали грамоты во все города и просили всех их жителей идти против врагов Отечества. Авраамий, увлеченный своим пламенным усердием, даже оставил тихую монастырскую жизнь и был неразлучен с воинами: ободрял их в опасностях, разбирал их споры, мирил поссорившихся и даже сам участвовал в сражениях.
В то время, как это происходило в окрестностях Москвы, наполненной гордыми Поляками, смеющимися над слабыми усилиями монахов Сергиевской Лавры, грамоты Дионисия и Авраамия производили чудо в Нижнем Новгороде. Усердно сходился народ слушать их во всех Русских городах и селениях: отрадно было грамотным людям читать их своим землякам, собравшимся около них и боявшимся прослушать хоть одно слово из умных посланий. Все они готовы были лететь на смерть за милую Родину, но, не зная, как это сделать, проводили время в напрасных толках и, ничего не придумав, печально расходились в разные стороны. Так дошла очередь и до Нижнего; но там случилось иначе: там жил избавитель России! И кто же, как вы думаете, любезные читатели, был этот избавитель? Наверное, вы скажете: какой-нибудь знаменитый и богатый боярин, известный всему государству? Нет, друзья мои, любовь к Отечеству не принадлежит одной знатности и богатству: она равно разлита во всех добрых и благородных сердцах. Избавителем России в горестное время междуцарствия был простой мещанин Нижнего Новгорода Козьма Минин Сухорук, которого мы обычно зовем Мининым.
Какое-то особенное усердие пылало в душе Минина во время чтения грамоты Сергиевской Лавры. Без сомнения, оно зажглось в нем по воле Божией, потому что могла ли высокая мысль спасти Россию, уже погибавшую, уже переданную под власть Поляков и Шведов, уже называвшую своими царями и Владислава, и Филиппа, могла ли эта смелая мысль прийти сама собой простому человеку, не имевшему никаких средств совершить такое чудо? Сам Минин чувствовал, что она внушена ему Богом, по той надежде, какую он имел на успех. Не медля ни одной минуты, он тут же на площади, где читали грамоты, сказал народу: «Вера и наше Отечество погибают, но мы можем их спасти. Не пощадим жизни и имущества для избавления Москвы; продадим свои дома, заложим своих жен и детей и выкупим из беды Отечество. Бог благословит наше предприятие!»
Какие прекрасные слова, друзья мои! Как хорошо, что история сохранила их во всей точности! Если они и теперь восхищают нас, то подумайте, какое действие произвели они на собравшихся Нижегородцев! Прибавьте к тому, что слезы текли по щекам Минина, когда он говорил их, что святой огонь любви к Отечеству блистал в его взорах, что благословение Всевышнего вместе с лучами яркого солнца, озарявшего в этот славный день небо Нижнего Новгорода, лилось на говорившего, и вы не удивитесь, что действие его слов было чудесно, неописуемо. Нижегородцы в один голос вскричали: «Умрем за Русь святую!» — и спасение нашего Отечества было решено. В этом крике соединились все сердца, все души, все мысли, все желания Русских. С Нижегородской площади он раздался во всех отдаленных странах России; он привел к одной цели всех ее верных детей: он воодушевил одинаковым усердием всех ее защитников. Это усердие было беспримерно: оно пылало не только в сердцах мужчин, но также и женщин. Будучи не в состоянии проливать свою кровь за милое Отечество, они приносили ему в жертву все, самое лучшее что имели: все драгоценные украшения, все алмазы и жемчуга со своих богатых одежд.
Скажу вам еще больше, милые мои читатели: даже дети, смотря на родителей, делали то же и, принося к родителям все, что было у них дорогого, просили их отослать в ту же общественную казну народа, куда с таким чистым усердием сыпалось чистое Русское золото. Эта казна хранилась у Минина: он продавал драгоценные пожертвования и на вырученные деньги содержал воинов, со всех сторон сходившихся на защиту родины. Благодаря такому усердию новое войско уже имело все нужное: не доставало только полководца, которому было бы можно поручить спасение царства. Минин и в этом случае вывел из затруднения своих соотечественников. Служив некогда в царских полках, он, несмотря на свои лета, был еще храбр и любил слушать рассказы о делах знаменитых Русских полководцев; почти всех их знал лично и безошибочно мог судить, который из них был первым по достоинствам. Он отдавал это первенство князю Димитрию Пожарскому, уже известному своей любовью к Отечеству, своим усердием к народу, своей в полной мере Русской неустрашимостью. Защищая бедных Москвитян со своими небольшими отрядами против многочисленных Поляков, князь Пожарский за год перед тем был опасно ранен и в это время, выздоравливая от ран, жил в своей деревне, за 120 верст от Нижнего Новгорода.
Вот к нему-то и отправился Минин; его-то умолял от имени всех Русских спасти Россию. Тронутый таким доверием, готовый пожертвовать последней каплей крови за веру и Отечество, Пожарский с восхищением принял предложение народа и, уже не думая о своих ранах, едва закрывшихся, отправился тотчас к войску, с нетерпением его ожидавшему. С этой минуты судьба России изменилась, и торжество Поляков над нашими бедными предками кончилось. Злые враги при первом известии о всеобщем ополчении Русских предчувствовали свою гибель, и первой жертвой их злобы стал патриарх Гермоген: они замучили голодной смертью этого святого защитника церкви и престола, но он умер спокойно, потому что уже знал о приближении к Москве Пожарского, и его праведная душа, расставаясь с жизнью, благословляла воинов и молилась об их успехах.
Народное ополчение, под защитой этого благословения и молитвы, уже соединилось в конце августа 1612 года с войском, более года стоявшим около Москвы. Его командующий князь Трубецкой и Авраамий Палицын с радостью встретили новых сподвижников. Теперь уже для них не страшны были замыслы Заруцкого: слава Пожарского, присутствие Минина, пламенное усердие народа способствовали победе. Вид Московского стана совсем изменился: надежда на милость Бога, всегда помогающего правому делу, оживляла каждое сердце, и несмотря на то, что многочисленное Польское войско под командованием гетмана Ходкевича шло на помощь Полякам, владевшим Москвой, Русские были уверены в победе. 22 августа первые отряды Ходкевича перешли Москву-реку и остановились близ Новодевичьего монастыря. Пожарский и Трубецкой встретили их и сражались три дня. Храбрость была видна с обеих сторон, но победу Русских замедляли Казаки, находившиеся в войске Трубецкого: они вздумали в ту минуту, когда решалась судьба Отечества, спорить о своем жалованье и, говоря, что они еще не получали его, не хотели сражаться. Слава Богу, что в эту ужасную минуту, когда могли погибнуть все великие намерения спасителей России, нашелся человек, который был в состоянии поправить зло, причиненное изменниками Русской чести: то был добрый, неутомимый в усердии Авраамий Палицын. С чувством души высокой и благородной, с трогательными слезами человека, пламенно любившего свое Отечество и боявшегося видеть его погибель, он начал представлять Казакам всю низость их поступка; обещал им вместо денег, которых уже не было ни у него, ни в казне Сергиевой Лавры, всю церковную утварь; умолял их именем Бога и святого Сергия не отказываться от сражения.
Эти убедительные слова, это имя Бога и Его угодника напомнили Казакам об их долге, показали им всю безрассудность, все их малодушие. С раскаянием в сердце, с клятвой победить или умереть полетели они на поле сражения, где счастье уже было на стороне гетмана. Храбрость Казаков изменила его судьбу, но победа все еще оставалась нерешенной, как вдруг Минин, отобрав триста отличных воинов, бросился с ними на неприятелей с тыла. Такое неожиданное нападение смешало Польское войско: его ряды расстроились, а Русские воспользовались этим беспорядком, и славная победа сделала навсегда незабываемым для нас день 24 августа. Более 15 000 Поляков было убито, а остальные с гетманом ушли в Польшу.
Избавясь таким образом от сильного неприятельского войска, посланного на помощь Полякам, князья Пожарский и Трубецкой еще смелее приступили к несчастной столице и окружили ее войском со всех сторон. Поляки, не имея возможности выезжать из города за съестными припасами, видели свою погибель, страдали от голода, который был так велик, что они ели собак, кошек и мышей, но все еще не хотели покориться. Наконец, страшный голод дошел до крайней степени, и 22 октября 1612 года Поляки сдались, а Москва, обезображенная, разоренная, но оживленная надеждами на будущее счастье, приняла с любовью и благодарностью своих храбрых освободителей.
Вслед за этой радостью Русские услышали о другой: Сигизмунд, узнав о поражении Ходкевича и видя, что его войско гибнет в России от голода и наступивших морозов, отказался на время от своих гордых намерений завладеть нашим Отечеством и отправился в Польшу. Но не он один был сильным врагом Русской Земли и опасным искателем ее престола. С другой стороны страшил ее грозой знаменитый Густав Адольф, только что сделавшийся тогда Шведским королем. Он напоминал Новгороду и другим нашим северным городам о клятве, данной ими Делагарди в том, что они изберут царем меньшего королевского брата, принца Филиппа.
Итак, прежде чем верный народ успел порадоваться своей победе, новая буря уже собиралась над его головой! Спасти себя от нее можно было только под могущественной защитой царя, а его у Русских не было! Страх подвергнуться новым бедам и уверенность в том, что счастье России есть всегда дело ее государя, заставили и вельмож, и народ поспешить с избранием того, кому надо было поручить судьбу Отечества. Но как труден был этот выбор после двух неудачных! Царствование Годунова и Шуйского пугало Русских. С горестью вспоминали они снова о несчастной кончине царевича Димитрия и о том, что уже не поколение их прежних царей будет управлять ими. Печально и сомнительно смотрели они на знаменитые дома бояр и не знали, в каком из них искать Надежу-государя! Во время этой нерешительности чувство живейшей благодарности привязывало их к князю Пожарскому, и, как рассказывают некоторые повествователи, многие, увлеченные им, уже думали назвать царем героя-спасителя Отечества.
Утешительно было для князя Пожарского услышать о таком намерении его соотечественников: оно доказывало их любовь и благодарность, а эти два чувства всегда составляют лучшие радости человека. Насладившись ими, знаменитый князь хотел быть достойным их в полной мере, и потому вместо того, чтобы воспользоваться восторгом, которым увлекались благодарные сердца Русских, он отклонил их намерение и был одним из первых, напомнивших вельможам и боярам-избирателям о том, кто имел право на корону России: это был близкий родственник наших царей, племянник незабвенного ангела Анастасии. «Правда, — говорили князь Пожарский и другие бояре, бывшие одного с ним мнения, — он уже не принадлежит свету; наш умный и добрый Филарет — служитель Божий, и к тому же он теперь в Польше, является пленником Сигизмунда; но у него есть сын — шестнадцатилетний Михаил! Вот кто должен быть нашим царем и по праву рождения, и по праву заслуг его предков, и по праву своего воспитания: кельи монастырские и наставление благочестивой матери-монахини ручаются нам за чистоту его сердца! Итак, друзья, пусть будет нашим царем Михаил Романов».
«Да здравствует царь наш! Да здравствует Михаил!» — воскликнуло в один голос все собрание. Так согласно и быстро сделан был этот счастливый выбор! Имя Михаила, произнесенное так единогласно, казалось для всех волей Бога, определением небес. Народ с восхищением повторял восклицания бояр: родство избранного царя с поколением Рюрика, с добродетельной Анастасией удовлетворяло пламенные желания Русских, снова обещало им продолжительное счастье. С чувством радости, уже не боясь за свое будущее, все пошли в церкви благодарить Бога. Вы, наверно, угадаете, друзья мои, что в это время всех приятнее было молиться князю Пожарскому. На совести у него было так чисто, так светло, как будто сами ангелы прилетели за его молитвой и, небесно улыбаясь ему, несли ее к престолу Божию! Память об этом знаменитом и великодушном избавителе нашего Отечества во время его величайших опасностей продлится до тех пор, пока будет существовать Россия и пока Русские будут чувствительны к добродетелям своих предков. Эти добродетели были не перенятые от других народов, но врожденные в их сердцах; они одинаково свойственны были людям всех званий и состояний, и читатели мои, удивляясь славным делам царей, князей, бояр, духовенства и, наконец, простых мещан, в числе которых был Минин, удивятся еще более, когда я скажу, что и крестьяне их могли гордиться героями, достойными в полной мере этого названия! Прочитайте следующий рассказ, и вы поверите этому.
Комментировать