Царица Екатерина
Удивительны дела Петра! Удивительно его могущественное влияние на все, что окружает его: чудесно меняются, чудесно совершенствуются и вещи, и люди, которых он касается своей волшебной рукой! Мои читатели видят доказательства этого и в его войске, которое еще так недавно начало организовываться по примеру Европейских войск и которое уже умело их побеждать. Видят это и на его флоте, еще так недавно состоявшем из одного старого ботика, а теперь уже из нескольких сотен больших и малых судов, страшных для неприятелей России; и в его новой столице, великолепно возвышающейся там, где десять лет назад были только болота и пустыня; и в любимцах, окружающих и его престол, и мастерские! Ведь многие из них, совсем еще недавно будучи молодыми людьми, только что начинавшими получать образование, уже спорили в искусстве и знаниях с лучшими полководцами и министрами Европы!
Одним словом, кажется все, на что обращается творческий взор Петра, начинает жить какой-то новой жизнью, начинает стремиться к какой-то новой, высокой цели! Но из всего этого, из всего, что преобразовано, возвышено или сотворено Петром, из всех прекрасных созданий, обязанных ему новой жизнью, вы, друзья мои, еще не знаете одного. Чтобы рассказать вам о нем, мы оставим грозный шум войны и бурь, беспрестанно окружающий Петра, и войдем в его какой-нибудь скромный дворец, посмотрим, как он живет у себя дома, когда усталость заставляет его на несколько минут отдохнуть от тяжелых государственных забот.
Вы, наверное, помните, что в своем первом супружестве молодой царь не наслаждался семейным счастьем. Евдокия Федоровна Лопухина, несмотря на свою молодость и красоту, была бесчувственна, угрюма, любила старинные порядки и привычки наших предков и ненавидела все то новое, что вводил ее великий супруг. Рождение сына в феврале 1690 года, восхитив сердце Петра, не очень обрадовало равнодушную царицу: ее душа не стала нежнее, и ее первые наставления малютке были в том, чтобы он усерднее относился к обычаям старины и, насколько возможно, защищал бы их от нападений своего немилосердного родителя! Будучи в плену своих жестоких предрассудков, Евдокия не стыдилась так называть своего несравненного супруга в присутствии сына! Она также называла его гонителем православной веры, оправдывала стрельцов-раскольников, постоянно бунтовавших против Петра и просвещения. Более девяти лет переносил царь тяготы жизни с этой супругой, более восьми лет находился царевич Алексей Петрович под надзором матери, учившей его не любить отца! Наконец, участие Евдокии в последнем стрелецком бунте 1698 года показало царю в полной мере намерения его супруги, и он навсегда расстался с ней. Постриженная под именем Елены в Суздальском Покровском монастыре, она не переставала и там желать всех несчастий супругу, не переставала и там отвращать от него сердце сына в те немногие часы, которые молодому царевичу позволено было проводить с матерью в ее монастырских кельях.
В то время как Евдокия, благодаря природным наклонностям сына, во многом походившего на нее, успевала влиять на молодое сердце царевича и тем способствовать появлению в нем ужасных пороков, погубивших впоследствии этого князя — надежду Русских, то Петр, постоянно озабоченный своими великими занятиями, не мог осуществлять пристальный надзор за воспитанием наследника. Вовсе не представляя, какие несчастья для него взращивались в сердце сына, он, напротив, считал маленького царевича единственным утешением своего одиночества и, может быть, чувствуя к нему самую нежную любовь, поэтому и не вступал во второе супружество. Эта утешительная для отца привязанность продолжалась до тех пор, пока Петр, занятый то путешествиями, то войнами, редко бывал в Москве, и потому не имел случая узнать в совершенстве сердце и нравы своего сына. Как же он огорчился, когда, наконец, представился случай, и он понял и это сердце, и этот нрав! В его двенадцатилетнем сыне были все качества матери! Предвидя судьбу всех своих нововведений во время правления такого наследника, царь ужаснулся, и с этого времени его заботы о воспитании царевича еще более увеличились. Он надеялся собственной заботой исправить в нем то, что было испорчено, и для этого старался как можно меньше расставаться с ним. Часто молодой царевич бывал даже со своим неутомимым родителем в его походах. Но вся эта забота мало помогала: сердце Алексея было уже слишком настроено против его великого отца. Печально смотрел на это царь и, лишившись надежды иметь друга в нежно любимом сыне, начал сильнее ощущать горестную потерю своего семейного счастья.
Это печальное чувство, присоединяясь к огорчениям, которые он терпел с молодых лет от властолюбивой сестры, оказывало сильное влияние на его здоровье, а оно и без того сильно расстраивалось от беспрестанных трудов, часто превосходивших телесные силы Великого.
Со временем это перешло даже в нервную болезнь, припадки которой жестоко мучили государя, тем более что в этот период он становился не способным ни к каким занятиям. А ведь вы знаете, как дорожил он каждой минутой! В таком случае только что-нибудь особенно смешное могло отвлечь его от мрачной задумчивости и привести в прежнее состояние его расстроенный дух. Тогда искуснейший из придворных шутов[275], Балакирев, становился незаменимым для всех окружавших Петра: в то время, как все они, встревоженные страданиями государя, не в состоянии были придумать, чем помочь ему, Балакирев всегда находил удачное для этого средство, и с помощью какой-нибудь остроумной шутки ему удавалось невольно заставить больного смеяться и развеселить его так, что припадок проходил, и царь, ласково потрепав по плечу притворно глупого Балакирева, принимался с прежней бодростью за оставленные занятия.
Но эти сильные припадки случались с Петром и впоследствии, когда новые душевные и телесные страдания усилили болезнь; сейчас же мы говорим пока еще о том времени, когда только начали появляться ее признаки, или, лучше сказать, мы говорим о причинах, повлекших за собой эту болезнь. Итак, одной из главных причин была печаль о дурном сердце и нраве царевича! Часто великодушный радетель о своем народе надолго задумывался о его будущей судьбе, и все блистательное начало его преобразований, вся приобретенная им слава исчезали в глазах Преобразователя при упоминании имени Алексея и его жестокой матери! После таких печальных размышлений Петр часто на целый день оставался в задумчивости.
Вот в один из таких дней, скучая больше обыкновенного, он пошел развеять свою грусть к тому, кто всегда умел утешить его, к своему Herzenskind — князю Меншикову. Но на этот раз не Меншикову удалось изменить грустное расположение его духа: совсем неожиданно это сделала молодая женщина, которую он в первый раз увидел там и величественная красота и образованный ум которой тотчас привлекли внимание государя, умевшего всегда быстро оценивать все прекрасное. Никогда не встречая ее прежде в доме Меншикова, он поспешил расспросить у него о замечательной незнакомке и узнал, что это была бедная Лифляндка, вдова Шведского драгунского офицера Раббе, попавшая в плен при взятии Русскими Лифляндского городка Мариенбурга. Участие, которое Петр почувствовал к бедной пленнице, еще более увеличилось, когда, начав с ней разговор, он узнал от нее самой все подробности ее детства и первой молодости. Эти подробности были в самом деле любопытны и занимательны. Марта Скавронская — так звали молодую Лифляндку — была дочь Литовского дворянина Скавронского. Она рано лишилась отца и матери и из сострадания была взята в дом доброго пастора[276] Глюкка. Ее благодетель, у которого превосходное сердце соединялось с самым образованным умом, воспитывал ее со всей заботой и впоследствии выдал за человека, известного своей честностью и благородством.
Но непродолжительно было счастье сироты: в самом начале замужества Екатерина лишилась супруга, а потом и свободы. Победителем при Мариенбурге был фельдмаршал Шереметев; итак, в его доме молодая пленница провела время своего плена. Судьба, готовившая ей высокое счастье, привела ее потом в дом Меншикова, и здесь-то она встретила это счастье. Петр после первого свидания с каждым днем открывал все больше и больше достоинств в прекрасной Екатерине, с каждым днем находил все больше и больше удовольствия в ее умном и приятном обществе. Она была наполнена точно такими же чувствами по отношению к Петру, и это было неудивительно: пастор Глюкк уважал Петра, как великого гения своего века, и научил свою воспитанницу думать так же. Привыкнув с младенчества считать Петра необыкновенным смертным, посланным на землю, чтобы дать новую жизнь целому народу, Екатерина всегда пламенно желала его видеть и была в восторге, когда это ее желание исполнилось.
Величественный вид царя, так прекрасно гармонировавший с великими качествами его души, с первого взгляда внушил ей не только самое приятное удивление, но даже какое-то радостное и в то же время благоговейное чувство: оно выражалось в эту минуту во всех чертах ее лица, выражалось впоследствии в том глубоком уважении, которым исполнено было ее сердце к этому знаменитому государю, и выражалось, наконец, в той беспредельной преданности, которую она всегда доказывала ему. Сначала она была только другом, утешительницей Петра во всех огорчениях, которые печалили его сердце, и тогда, когда он занимался государственными делами, и тогда, когда он с горестью слышал о поступках своего сына. Потом, привыкая больше и больше к той, которая так хорошо умела уменьшать душевные страдания, Петр, творец всего прекрасного в своем царстве, хотел довершить свое творение царицей, достойной его не своим рождением и предками (эти качества всегда были ничтожны в его глазах), а собственными превосходными качествами, отличавшими избранную им супругу. В ноябре 1707 года исполнилась эта воля Петра: он обвенчался с Екатериной, которая до свадьбы приняла Греческую веру[277] и была наречена Екатериной Алексеевной.
Эта свадьба совершилась не торжественно, а тихо, так что и о самом месте венчания историки расходятся во мнениях: иные говорят, что происходило оно в Петербурге, в церкви святой Троицы; другие, по источникам, более достоверным, утверждают, что этот брак был совершен в селе Яворове; даже народу не было объявлено об этом, как обычно бывает в таких случаях: казалось, чувствительное сердце Петра, несмотря на все дурные поступки его первой супруги, боялось огорчить его торжественным объявлением о счастье соперницы, и поэтому брак царя долго оставался как будто тайной для его подданных, и только в марте 1711 года был объявлен России. С того времени Екатерина уже называлась царицей.
В том же году молодая царица доказала целому свету, что она достойна своей блистательной судьбы! Милые читатели! Когда вы узнаете, что она сделала, то, наверное, поблагодарите Бога за счастливый выбор Петра: казалось, этот необыкновенный государь проникал своим быстрым взором в будущее и, возводя на Русский престол Екатерину, видел в ней не только любимую супругу, но и гения-спасителя России. Да, друзья мои, имя Екатерины должно быть навеки незабываемо для нас: послушайте рассказ о Ее великом деле.
Для этого мы должны обратиться к тому времени, когда слух о Полтавской победе, разносясь по Европе, заставлял во всех ее государствах с удивлением говорить о Русских и особенно об их славном Петре. Только теперь, когда он победил дотоле непобедимого Карла, все в полной мере поняли его величие, все начали другими глазами смотреть на его царство, которое еще так недавно считали полудиким и азиатским. Перемены в мыслях повлекли за собой большие перемены в делах: Дания снова предъявила свои права на области, отнятые у нее Швецией. Станислав Лещинский потерял престол, предоставленный ему Карлом; Август II, благодаря покровительству Петра, простившего его трусость и поступок с Паткулем, снова получил этот престол и из благодарности, а может быть, и из боязни к знаменитому победителю Шведов не спорил с ним о Лифляндии и отдал ее под его власть. В июне 1710 года не только вся Лифляндия, но даже и вся Эстляндия и Карелия и часть Финляндии с ее главным городом Выборгом уже принадлежали Русским. Теперь великий план Петра был осуществлен: его любимица, юная столица Севера, была в полной безопасности, была окружена со всех сторон Русскими землями. Весело отмечал он в ней свои блестящие победы, а в то время грозная туча собиралась на него с юга: Карл XII со времени Полтавского сражения жил в Турции и не хотел уехать оттуда до тех пор, пока не уговорил султана начать войну с Россией. Долго Турецкий султан не соглашался с ним, не имея причины ссориться с Русскими; но Карл полтора года жил в Бендерах, полтора года твердил Турецким министрам, что для их собственной пользы нужно остановить беспрестанно возрастающее могущество России, поэтому нельзя удивляться тому, что он, наконец, преуспел в своих намерениях, и Турция в ноябре 1710 года объявила войну Русским.
Петр принял это известие без страха, хотя эта война могла быть в то время очень опасна для него, потому что с многочисленной Турецкой армией шли дикие, варварские толпы Татар и Ногайцев[278]. Помощниками Русского царя были только ненадежные Поляки, беспрерывно спорившие между собой о своих королях, Августе и Станиславе, и два господаря: Молдавский — Кантемир и Валахский — Бранкован. На последних он надеялся гораздо больше, чем на Поляков: они оба, спасая себя и свои владения от притеснений Турок, просили его принять в свое подданство их области и за это обещали помогать Русским и объединить с ними свои войска.
Петр, рассчитывая на эту помощь, спокойно отправился в поход в марте 1711 года, вместе со своей супругой, уже объявленной царицей России. Перед отъездом из Москвы, заботясь о том, чтобы государственные дела были в полном порядке и все время отсутствия государя, он учредил Сенат[279], или такое верховное присутственное место, члены которого, избранные из первых чинов царства, смотрели бы за правосудием, за государственными доходами, даже за военной службой и судили бы преступников.
В июне царь со своими гвардейскими полками и с отрядами генералов Вейде, Алларта и Репнина уже переправился через Днепр и вступил во владения своего союзника господаря Молдавского. Верный своему слову, Кантемир встретил его с усердием и преданностью, войско его было готово сражаться за Русских. Но не таков был Бранкован: этот бесчестный Грек, прельстившись обещаниями Турок, изменил Петру в то время, когда прямодушный царь, не предполагая возможности такой низкой измены, уже перешел границы своих владений и был на земле врагов! Ужасно было положение, до которого этот изменник довел Русское войско! Вообразите, что оно отдельным двадцатидвухтысячным корпусом под командованием самого Петра перешло реку Прут и было там встречено вместо ожидаемых союзных Валахских[280] полков целой Турецкой армией, состоявшей более чем из 100 000 человек, помимо Шведских отрядов Карла XII, помимо Поляков, приверженцев Станислава Лещинского, и помимо Крымских и Ногайских Татар, обошедших Русских сзади! Прибавьте к этому полный недостаток в съестных припасах, невозможность достать их в земле неприятелей, жестокость этих неприятелей, и вы поймете все мучения, какие должен был испытывать Петр, чувствуя, что его собственная неосторожность и доверчивость к обманщику были виной несчастья!
Терзаемый этой мыслью больше, чем опасностями, грозившими со всех сторон, он пришел в уныние через несколько дней после несчастного перехода через Прут, когда его небольшое войско еще уменьшилось из-за отчаянных стычек с неприятелем и когда этот неприятель окружил весь Русский лагерь рвом и только ожидал прихода артиллерии, чтобы открыть пушечную пальбу по всей Русской армии.
Это было в ночь на 11 июля 1711 года. Страшная ночь, казалось, предвещавшая погибель нашему Отечеству! Мрачен был вид лагеря Русских. Все они приготовились умереть: иначе нельзя было спастись от плена и унижения. Так чувствовал каждый воин Петра; но что же чувствовал он сам? Его страдания были невыразимы: однако никто их не видел. Он сидел один в своей палатке, один предавался горести, доходившей почти до отчаяния при мысли о том, что с его пленением погибнет все сотворенное им для России! В эти ужасные минуты никто не утешал несчастного государя: он отвергнул даже заботу самой милой своей утешительницы — Екатерины. Даже ей, так же как и всем, запрещено было входить в палатку.
Здесь-то во всем блеске проявилась эта знаменитая государыня, эта предвиденная гением Петра спасительница России. Видя бедственное положение всего войска, видя даже уныние героя, своего супруга, она не теряет мужества и решается действовать тогда, когда в судьбе Русских, казалось, все уже было решено! Сохранив присутствие духа, необыкновенное в женщине, она направляет все силы своего ума на то, чтобы найти средства к спасению самого дорогого для нее: жизни Петра и славы России.
И вдруг мысль о возможности заключить выгодный мир блеснула в душе Екатерины и обрадовала ее точно так, как радует заключенного несчастливца луч солнца, неожиданно прокравшийся в его мрачную темницу. Не медля ни минуты, она созывает на совет всех старших генералов и открывает им свою мысль; все ее одобряют, но никто не осмеливается предложить ее царю, никто не осмеливается нарушить его грозный приказ войти в палатку. Екатерина и здесь проявляет себя выше всех окружающих: она с твердостью входит к государю, видит его глубокую задумчивость и потом его негодование. В слезах бросается она к его ногам, и гнев Петра исчезает; ее нежнейшие ласки прогоняют даже задумчивость супруга. С каким-то небесным спокойствием он слушает своего ангела[281] — утешителя, с кротостью покоряется ее желанию и в ту же минуту приказывает фельдмаршалу Шереметеву отправить письмо к командующему Турецким войском, великому визирю[282], с предложением о мире. Екатерина втайне от супруга отдает посланному все свои бриллианты и другие драгоценности.
Спасение России, вероятно, было уже определено Богом, потому что, несмотря на все представления Шведских генералов, старавшихся удержать Турок от мира с Русскими, почти уже побежденными, великий визирь принял предложенный мир. Конечно, условия этого мира были тягостны для Петра: он лишался всех мест, завоеванных им у Швеции, лишался важного для него Азова, Таганрога и нескольких других крепостей; должен был вывести свои войска из Польши, должен был позволить Карлу XII свободно проехать в Швецию. Но что значило все это в сравнении с теми несчастьями, какие могли случиться в нашем Отечестве, если бы его великий государь стал пленником Турок!
Итак, с благодарностью к Богу Петр согласился на все условия, исключив только одно, о котором мы не говорили, но оно заслуживает вашего особого внимания, милые дети. Оно состояло вот в чем. Турки требовали, чтобы Петр выдал им преданного ему союзника и, можно сказать, друга — государя Молдавского, князя Кантемира. Это напоминает нам ситуацию с Карлом XII, сделавшим точно такое же предложение Августу. Но какая разница в ответах! Польский король для своих собственных ничтожных выгод пожертвовал несчастным Паткулем и отдал его на мучительную смерть; Петр не согласился выдать Кантемира для спасения свободы, жизни, царства! Он так ответил на это предложение: «Я не могу преступить моего слова и предать князя, оставившего свое владение из любви ко мне. Мы ничего ни имеем собственного, кроме чести; отступить от нее — значит перестать быть государем».
Такое величие тронуло даже грубое сердце визиря: он отказался от своего требования и 12 июля заключил мир, дававший Петру и его армии возможность возвратиться в Отечество.
Как же ужасно раздосадован был Карл XII, когда известие об этом мире дошло до Бендер, где он жил в надежде увидеть погибель ненавистного ему Русского царя! Без памяти поскакал он в Турецкий лагерь, чтобы остановить действия визиря, но было уже поздно. 14 июля Русское войско, переправясь за Прут, уже шло по дороге к Киеву, и счастливая Екатерина, сопровождая своего супруга, наслаждалась истинным блаженством души. Все окружавшие ее, начиная от государя и кончая последним подданным, видели в ней свою избавительницу; все говорили ей это с такой искренней признательностью, что прекрасная царица не могла не гордиться своим редким счастьем. Такая гордость была справедлива, потому что кто же более ее заслуживал это счастье?
[275] Шут — человек, состоящий в свите знатного господина, обязанный развлекать его двор своими шутками и забавными дурачествами.
[276] Пастор (от нем. пастырь) — религиозный наставник, руководитель общины у лютеран.
[277] Греческая вера — православие.
[278] Ногайцы (ногаи) — кочевники, являющиеся потомками тюркских и монгольских племен во второй половине XIII века, вошедших во владения золотоорды некого темника Ногая, правнука хана Джучи (старшего сына Чингисхана).
[279] Сенат (от лат. senex — старик) — верховный орган власти. Сенат впервые появился еще в Древнем Риме как совет старейшин и впоследствии получил широкое распространение во многих странах мира. В России с 1711 по 1917 годы Сенат являлся высшим законодательным и судебным органом.
[280] Валахия — историческая область на юге Румынии. В XV–XVII веках Валахия являлась княжеством, которое находилось в зависимости от Турции (Османской империи).
[281] Ангел (греч. вестник) — бессмертное могущественное создание, бестелесный разумный дух, помощник и посланник Бога на Земле, посредник между Богом и людьми.
[282] Визирь — титул министров и высших сановников в мусульманских странах Востока.
Комментировать