Александр в Париже
Труден был шаг, на который решался Александр, — освободить порабощенную Европу, но счастье многих народов зависело от этой решимости, и его великодушное сердце не могло медлить: Русские войска после проявленных ими чудес храбрости в своем Отечестве получили приказ перейти границу. Там все еще были покорны власти Наполеона, исключая Англию, Швецию и Испанию, но все эти страны были так далеко от России, что не могли принимать деятельного участия в осуществлении ее великого намерения — низвергнуть несправедливое владычество Наполеона. Итак, Россия одна должна была совершить этот славный подвиг, и ей одной принадлежала эта честь.
Первой, кто к ней присоединился, была ее союзница Пруссия. Долго терзаемые самоуправством Наполеона, Пруссаки, наконец, решили последовать примеру Испанцев и Русских: они собрали поголовное народное ополчение против притеснителей Отечества, и это можно было назвать сигналом к всеобщему восстанию народов против Французов. 3 марта в Бреславле был возобновлен союз Александра с Прусским королем, и с этих пор оба государя были почти неразлучны. Они не дрогнули от торжественных заявлений Французов о том, что Наполеон в скором времени вернется из Франции с новой 250 000-ной армией, и, исполненные высоких намерений освободить Европу, решили идти вперед.
В это время среди всех государств Европы важнейшее место занимала Австрия: ее силы не были истощены минувшей войной с Россией, и поэтому судьба начинавшейся великой борьбы во многом зависела от того, на чью сторону склонится Австрия. Прежде всего она приняла на себя посреднические обязанности: император Франц предложил своему зятю склонить Русского императора к миру. Но Наполеон, надменный даже в несчастии, отверг это посредничество и уверенный, что его тесть никогда не решится встать на сторону его соперника, гордо отвечал на это предложение, что он сам ведет переговоры со своими друзьями и неприятелями и что скоро он принудит Русских к миру.
После такого ответа Австрия начала усиливать свои армии, но намерения ее не были ясны до тех пор, пока успехи союзников были сомнительны. Главной причиной этого неуспеха, по мнению Русских, была смерть спасителя России, славного вождя ее воинства, фельдмаршала Кутузова. 16 апреля горестное известие поразило не только Русских, но и всю союзную армию. Фельдмаршал прибыл 6 апреля вместе с войском в Прусский город Бунцлау, а выехать оттуда у него уже не было сил. С тяжелым сердцем и как бы предчувствуя свою кончину, он через четыре дня отправил армию в дальнейший путь, а сам, больной сильной простудой, остался в постели и через неделю скончался. Тело его со всеми почестями было привезено в Петербург и погребено в соборе Казанской Божьей Матери, украшенном трофеями его побед. Там, осененный знаменами, завоеванными под его командованием, хранимый божественным покровом Святой Девы, изображение которой сияет над его тихой могилой, а свет неугасимой лампады освещает ее, там покоится он сладким сном смертного, исполнившего на земле свое славное назначение.
Есть еще один памятник князю Смоленскому: его поставил Прусский король в том самом городе, где скончался фельдмаршал, — в Бунцлау. На нем сделана следующая надпись на Русском языке: «До сих мест князь Кутузов-Смоленский довел победоносные Российские войска; но здесь смерть положила предел славным дням его. Он спас Отечество свое и отверз[557] путь к избавлению Европы; да будет благословенна память героя».
До самой кончины фельдмаршала успех не оставлял Русские и соединившиеся с ними Прусские войска. 20 января Поляки и их защитники, Французы, сдали Варшаву Русским, находившимся под командованием Милорадовича. Чтобы показать читателям, какой силы был дух Русских войск, производивших свои завоевания, достаточно рассказать об ответе Милорадовича депутатам Варшавы, вручившим ему ключи от города с мольбой о пощаде их столицы, столь виновной перед Русскими: «Церкви и законы ваши останутся неприкосновенными, и государь, из особенного покровительства к Варшаве, освобождает ее от постоя[558]. Император не желает проливать кровь за кровь и платить разрушением за разрушение; даже для самых виновных отложил он суд свой, карая их одной милостью».
Прочитав с удивлением эти слова, сказанные генералом народу, жестоко оскорбившему достоинство России, вы, милые читатели, вероятно, с удовольствием прочитаете слова другого Русского генерала. Это донесение графа Витгенштейна князю Смоленскому, написанное 27 февраля — в тот день, когда он вступил в Берлин. Прусский король тогда еще не был союзником нашего государя: «Дружеский прием жителей был неописанный. Принц Генрих, окруженный генералами выехал ко мне навстречу за четыре версты от заставы, и все это пространство было покрыто несчетным множеством всякого звания людей. В самом городе кровли, заборы, окна домов были наполнены зрителями, и в продолжение нашего шествия из ста тысяч уст раздавались восклицания: „Да здравствует Александр, наш избавитель!“ На всех лицах видны были чувствования живейшей радости. Никакая кисть не в состоянии выразить этого восхитительного зрелища, недоставало только присутствия нашего августейшего монарха».
Такой же прием был оказан Русским войскам через несколько дней в Гамбурге, также освобожденном ими из-под власти Французов, больше семи лет угнетавшей их.
В Силезию Русские вступили уже вместе с Пруссаками, то есть после заключения союза между Александром и Фридрихом — Вильгельмом. Необыкновенное усердие проявили и жители Силезии. В городах ее духовенство встречало нашего государя с крестами, девушки осыпали его дорогу цветами, народ постоянно толпился на улицах. Перед домом первого города Силезии, где он остановился, — в Миличе, были построены две пирамиды с надписью: «Немцы — Русским». При виде фельдмаршала народные толпы кричали: «Да здравствует Русский император! Да здравствует фельдмаршал Кутузов!»
О приеме, оказанном нашим войскам в Силезии, Кутузов с восторгом писал своим друзьям. Это было незадолго до его кончины. Первое серьезное сражение союзников с Французами состоялось близ Люцена уже после этой кончины — 2 мая. Император Александр и Прусский король лично участвовали в нем; Наполеон участвовал также. Победа склонилась на сторону Наполеона, и хотя он ничего не достиг ею, но его гордость опять была на вершине счастья, и, говоря о посредничестве Австрийцев, все еще стремившихся к миру, он сказал одному из своих приближенных министров: «Если они мне наскучат, то я, во что бы то ни стало, заключу отдельный мир с Александром, и тогда мы справимся с гг. Австрийцами». Эти оскорбительные слова дошли до Австрийского императора и, может быть, заставили его, наконец, занять сторону союзных государей. Но он не сразу объявил о своем решении и все еще использовал последние усилия, чтобы всех склонить к миру. Заключенное в это время перемирие давало ему удобный случай для этого. Однако старания его были напрасны: Наполеон не соглашался на уступки, которые требовали от Франции союзники для заключения мира; его даже не насторожила мысль, что Австрия может перейти на сторону его неприятелей, и он с надменностью отверг все предложения и императора — своего тестя, и других государей. Тогда-то Франц I, заботясь о сохранении достоинства своей империи, так часто оскорбляемой Наполеоном, присоединился к союзу России и Пруссии и так же, как и они, объявил войну Франции.
Эта война, которую можно было назвать теперь войной всей Европы, началась с окончания перемирия — 30 июля. Теперь было три армии: первая — главная, или Богемская, состояла из 250 000 человек и была под командованием Австрийского фельдмаршала князя Шварценберга; вторая — Прусская, состояла из 80 000 человек, была под командованием Прусского генерала Блюхера, и, наконец, третья — северная — состояла из 70 000 человек под командованием Шведского наследного принца. В каждой из этих армий была часть Русских войск, и, кроме того, их 40 000-й корпус шел в Германию под командой Беннингсена.
Война началась знаменитым сражением у Дрездена. Оно было так же, как и Люценское, в пользу Наполеона, но так же, как и из того, он не извлек никаких выгод из своей победы и, напротив, через три дня, 18 августа, в сражении при Кульме, потерял и ее малейшие плоды. Здесь отличилась небольшая часть или, точнее сказать, одна дивизия Русской гвардии, которая под командованием графа Остермана-Толстого и генерала Дибича в количестве 8000 человек держалась в течение целого дня против 30 000-ного корпуса Наполеона. Наконец, только к вечеру, подошли на подкрепление к Русским Пруссаки, и соединенное войско одержало полную победу над Французами, которые потеряли в этот день 12 000 пленными (среди них были четыре генерала и корпусный начальник Вандам), несколько знамен, 84 орудия и весь обоз.
Победа при Кульме была особенно дорога императору Александру, потому что это была первая, полная победа, при которой он лично присутствовал и заслугу которой он имел полное право приписать себе: мысль о нападении на корпус Вандама принадлежала Остерману и большая часть войск, участвующих в нем, были Русские. В память об этой победе и в доказательство своей благодарности храбрым воинам, так часто отличавшимся в те славные для Русских времена, Александр учредил комитет для вспомоществования и успокоения всех раненых, не имевших достатка и нуждавшихся в содержании. Этот комитет, долженствующий бесчисленными милостями, оказываемыми им заслуженным воинам, свидетельствовать и позднейшим потомкам о признательности Александра Русским войскам, известен под названием Комитета 18 августа — в память о дне Кульмского сражения.
Сражение при Кульме примечательно еще и тем, что вместе с ним прекратились все успехи Наполеона: можно сказать, что с этих пор счастье полностью оставило своего прежнего любимца. Отвернулись от Наполеона и его союзники: Германские владетели один за другим стали оставлять его знамена. Первыми, решившимися на это, были короли Баварский, Виртембергский и великий герцог Баденский. В Саксонии и Вестфалии только короли оставались еще покорны ему, но их народы уже перешли на сторону союзников.
Между тем войско, вновь собранное Наполеоном, собралось в окрестностях Лейпцига. Это дало императору Александру мысль окружить со всех сторон неприятеля и одним ударом полностью его сокрушить. Государь мог быть уверен в мужестве всего войска, так как в этой битве решалась судьба независимости почти всей Германии. Ужасно было Лейпцигское сражение! Три дня продолжалось оно — 5, 6 и 7 октября. Три дня не переставали греметь 2000 орудий, не переставали биться около 500 000 воинов! Обе стороны сражались с необыкновенным мужеством: союзники защищали права угнетенных народов; Наполеон свою великую славу, близкую к окончательному падению. Первые одержали победу, и столь полную, что все новые силы Наполеона, собранные после гибельного для него похода в Россию, были уничтожены: из 200 000-ной армии, собранной снова во Франции безжалостным повелителем, едва 70 000 человек спаслись после Лейпцигской битвы и быстро устремились в Отечество. Эта картина была похожа на ту, которую за год до этого наблюдали Русские во время бегства Французов из Москвы: голод и болезни, как здесь, так и там, с каждым днем уменьшали несчастное войско Наполеона, и, выдержав еще одно сражение при Ганау, он привел с собой во Францию не более 40 000 человек.
Лейпцигское сражение, последнее в 1813 году, произвело решительную перемену в судьбе Наполеона: последние подвластные ему государи и государства оставили его. Датский король, долго и искренне преданный ему, отказался от него; Голландия свергла насильственное владычество Франции и призвала на свой престол принцев Оранских; наконец, даже и Неаполитанский король, обязанный всем своим величием императору Французов, уехал в Италию, чтобы на свободе поразмышлять о том, каким образом оставить своего прежнего благодетеля.
Покинутый всеми, Наполеон не находил утешения и в известиях из Испании, где все еще бились его войска: командующий Англичан, помогавших Испанцам, лорд Веллингтон, постоянно поражал Французов и быстро уничтожал беззаконное владычество в ней их императора.
Так окончился 1813 год. С началом 1814 года союзники по плану, начертанному императором Александром и утвержденному всеми его союзниками, должны были перейти за Рейн, в пределы Франции. Главные Русские корпуса, находившиеся под личным предводительством государя, совершили этот переход в день Нового года. Фельдмаршал Блюхер, один из непримиримейших неприятелей Наполеона, горевший желанием отомстить Французам за оскорбленное ими его Отечество — Пруссию, перешел Рейн тоже в день Нового года, но по другому стилю.
Итак, два раза грозно начинался для Наполеона 1814 год, но он не проявлял уныния, не проявлял больше готовности к миру, как раньше, и несмотря на ропот всей Франции, истерзанной двумя неудачными войнами, на слезы семейств, почти в каждом из которых оплакивали потерю отца, брата или сына, отдавал приказание снова набирать войско, старался поднимать народ на общее восстание, даже посылал для этого сенаторов в разные области; но старания его были напрасны: энтузиазм Французов по отношению к герою уже миновал, и все они желали мира, тем более что поступки союзных государей и особенно главного из них — Русского императора — внушали им чрезвычайное доверие. И как было не почувствовать доверия к Александру, прочитав следующее его воззвание к воинам при вступлении в пределы Франции!
«Воины! Мужество и храбрость ваши привели вас от Оки на Рейн. Они ведут вас далее. Мы переходим за оный, вступаем в пределы той земли, с которой ведем кровопролитную, жестокую войну. Мы уже спасли, прославили Отечество свое, возвратили Европе свободу ее и независимость. Остается увенчать великий подвиг сей желаемым миром. Да водворится на всем шаре земном спокойствие и тишина! Да будет каждое царство под единой собственного правителя своего властью и законами благополучно! Да процветают в каждой земле, ко всеобщему благоденствию народов, вера, язык, науки, художества и торговля. Сие есть намерение наше, а не продолжение брани и разорения. Неприятели, вступая в середину царства нашего, нанесли нам много зла, но и претерпели страшную казнь. Гнев Божий поразил их. Не уподобимся им: человеколюбивому Богу не может быть угодно бесчеловечие и зверство. Забудем дела их; понесем к ним не месть и злобу, но дружелюбие и простертую для примирения руку. Слава Россиянина — низвергать ополченного врага и, по исторжении из рук его оружия, благодетельствовать ему и мирным его собратьям. Сему научает нас святопочитаемая в душах наших Православная Вера: она божественными устами вещает нам: любите враги ваша и ненавидящим вас творите добро. Воины! Я несомненно уверен, что вы, кротким поведением своим в земле неприятельской, столько же победите ее великодушием своим, сколько оружием, и соединяя в себе храбрость воина против вооруженных, с благочестием христианина против безоружных, довершите многотрудные подвиги свои сохранением приобретенной уже вами славы мужественного и добронравного народа. Вы ускорите через то достигнуть конца желаний наших — всеобщего мира. Я уверен также, что начальствующие над вами не оставят взять нужных для сего и строгих мер, дабы несогласные с сим поступки некоторых из вас не помрачили к общему нашему прискорбию того доброго имени, которым вы доселе по справедливости славитесь».
Однако, несмотря на расположение большей части Французов к императору Александру, война 1814 года в пределах Франции началась довольно успешно для Наполеона: ему удалось выиграть несколько сражений у Прусского фельдмаршала Блюхера, который в то время был болен. Это внушило ему снова столько уверенности, что он опять отверг все предложения союзных государей, еще раз согласившихся помириться с ним на условиях, выгодных для Наполеона в том его положении. Эти условия предусматривали отказ Французского императора от всех территориальных приобретений Франции, начиная с 1792 года, и отказ от любого влияния на области, являющиеся этими приобретениями, то есть на Испанию, Италию, Рейнский Союз и Швейцарию. Такая жертва казалась слишком большой для честолюбивого Наполеона, и, отказавшись, он навсегда погубил себя: союзные государи поняли необходимость избавить Европу от непреклонного ее притеснителя. Здесь проявилось великодушие Австрийского императора, который во второй раз пожертвовал счастьем своей дочери ради спокойствия народов. Он согласился на то, чтобы его зять и внук были лишены Французского престола.
Когда союзники решались на эту последнюю меру, переговоры о мире, происходившие в городе Шатильоне, прекратились. Между тем военные действия не останавливались и во все время этих переговоров. В первых числах марта изменился только их план. Наполеон, оставив Блюхера, на которого он долгое время нападал, направил теперь все свои силы на то, чтобы разбить по частям армии союзников. Полководец столь опытный, как Наполеон, легко мог бы сделать это, если бы император Александр не поспешил соединить разрозненные части главной армии и не принял деятельного участия в распоряжениях военными действиями. Главным командующим всех войск стал, с общего согласия союзных государей, Австрийский фельдмаршал, князь Шварценберг.
Известно, что военные распоряжения Австрийцев почти всегда отличались необыкновенной медлительностью. Так случилось и в этот раз: нерешительность князя Шварценберга и других генералов, составлявших его военный совет, была удивительна. Они, казалось, вовсе не думали о том, что Наполеон, находясь в своем собственном государстве, имеет гораздо больше возможностей вредить неприятелям, чем они ему, и беспечно оставались в главной квартире, при селении Арсисе, откладывая со дня на день нападение на Французские войска до тех пор, пока 6 марта император Александр не приехал в Арсис. Все, начиная с самого князя Шварценберга, больного подагрой, были рады этому приезду, как будто пробудившему Австрийцев от сна. Князь Шварценберг был так оживлен присутствием молодого, мужественного и смелого нашего государя, что на другой же день решил изменить свою оборонительную тактику на наступательную, то есть решил не только защищаться от нападений, но и нападать, чтобы не дать Наполеону разбить поодиночке корпуса союзников. 7 марта он начал военные действия и предполагал дать большое сражение при Арсисе, но Наполеон уклонился от него, и Арсисское сражение осталось памятно только тем, что здесь в последний раз встретились Александр и Наполеон.
Когда Наполеон, отказавшись от сражения при Арсисе, отступил, все думали, что он направляется к Парижу, чтобы защищать столицу государства, источник силы и своего могущества; но, к удивлению всех, он пошел в другую сторону, будто бы для нападения на те корпуса неприятельских войск, которые оставались еще присоединенными к их главной армии. Это была военная хитрость, которой Наполеон думал спасти Париж, увлекая за собой войско союзников. Но прежний страх перед именем знаменитого завоевателя уже исчез: союзные государи, в числе которых и здесь первым был Александр, не стали преследовать Наполеона всеми своими войсками, но, отплатив хитростью за хитрость, отправили за ним только небольшую их часть с приказанием следовать за неприятелем таким образом, будто бы за ним шло все войско. Наполеон поверил, а союзные государи между тем вели главную армию к Парижу и отдали приказание фельдмаршалу Блюхеру сделать то же самое со своей армией. 16 марта они должны были соединиться в окрестностях Парижа, а 17 марта вместе подступить к нему.
Прежде, чем произошло это соединение, главная армия должна была встретиться с корпусом Французских маршалов Мармона и Мортье, оставленным для защиты Парижа, и сразиться с ним. Сражение произошло при Фер-Шампенуазе и покрыло славой Русских, и особенно великого князя цесаревича Константина Павловича. Здесь уместно сказать, что не только он — сподвижник Суворова на Альпийских высотах и в Италии — участвовал в тогдашней войне с Наполеоном, но также и великие князья Николай Павлович и Михаил Павлович в это время успели получить у своей августейшей родительницы давно желаемое позволение приехать в армию. Судьба, однако, не допустила, чтобы их юношеские дни подверглись малейшей опасности: они приехали во Францию тогда, когда войска союзников уже были на дороге к Парижу, и эта дорога, из-за неприятелей, которые могли встретиться на ней, стала опасной. Государь послал известить об этом великих князей. Посланный встретил их в местечке Везуле — уже на Французской стороне Рейна. С большим огорчением узнали они о невозможности продолжать свое путешествие в армию и возвратились из Везуля в Базель, в котором оставались до вступления союзных войск в Париж.
Это вступление не было слишком легким делом для союзников; войска, оставшиеся в Париже, и корпуса маршалов Мармона и Мортье, отступавшие перед неприятелями до самых стен столицы, защищались с неустрашимым мужеством. Их умолял об этом брат Наполеона, Иосиф, оставленный главным начальником и в случае нападения неприятелей — главным защитником Парижа. Чтобы показать, до какой степени Иосиф был настроен сопротивляться союзным войскам, надо сказать, как был встречен Французами офицер, посланный государем с первыми мирными предложениями. Это был флигель-адъютант[559] Орлов. Отправляя его, государь сказал следующие примечательные слова: «Поезжай. Для предупреждения кровопролития уполномочиваю тебя прекратить огонь везде, где надобно, и без всякой ответственности остановить самые решительные атаки, даже победу. Париж, лишенный своих блуждающих защитников и своего великого человека, не может устоять: я в этом убежден. Но даровав мне силу и победу, Богу угодно, чтобы я употребил их для мира и спокойствия вселенной. Если можем достигнуть этого без боя, тем лучше; если нет, то уступим необходимости и будем сражаться. Доброй ли волей или силой, на штыках или церемониальным маршем, на развалинах или в чертогах, но сегодня же Европа должна ночевать в Париже».
Но Орлов не мог исполнить поручения государя. На всем пути его встречали ружейные выстрелы неприятелей, и он должен был вернуться, так и не начав переговоров, и Французы только тогда решили просить пощады, когда войско союзников, в числе которых основную часть составляли в тот день Русские, принудило их к тому упорной битвой на высотах, окружающих Париж. Генералы, отличившиеся в этой битве, были: Барклай де Толли, Ланжерон, граф Милорадович и Раевский.
В то время, когда маршалы Мортье и Мармон вынуждены были просить пощады, главного начальника Парижа, Иосифа Бонапарта, уже не было там: оставаясь на высотах Монмартра, где происходило главное сражение, до тех пор, пока не показалась вдали армия Блюхера, шедшая на условленное соединение под стенами Парижа, он выехал из столицы, оставив маршалам следующую записку, написанную в то самое время, когда приближающееся новое войско союзников убедило его в невозможности противиться дальше могуществу, стремившемуся покорить Французов: «Если господа маршалы Мортье и Мармон не могут удержаться на позиции, то разрешаю им вступить в переговоры с Российским императором и князем Шварценбергом, которые перед вами. Войскам отступить на Луару».
Эта записка решила судьбу Парижа. Офицер, посланный Мармоном просить о прекращении военных действий и согласия на перемирие, приведен был к нашему государю на Роменвильскую гору в ту самую минуту, когда его величество намеревался отдать своей гвардии приказ идти вперед, чтобы встретить победу, которая уже носилась в воздухе над Русским воинством вместе с их двуглавыми орлами. Посланный робко приблизился к Александру и исполнил свое поручение.
Неизъяснимо сладостна была для Русского государя эта минута покорности его гордых врагов! Как была вознаграждена твердость, которую он проявлял во все время своей борьбы с неприятелем, считаемым всеми непобедимым! Эта непреклонная твердость была, может быть, главной причиной невероятных успехов Русских в войне с Наполеоном. Император сохранил ее и в эту последнюю минуту, когда принимал мирные предложения Парижан. Его величество сказал посланному от маршала Мармона, что соглашается на его просьбу остановить сражение, но с условием, чтобы Париж был сдан, «иначе, — прибавил он, — к вечеру не узнают места, где была ваша столица». Такая решительность заставила маршалов не медлить с ответом и не предлагать невыполнимых условий сдачи. Они только попросили дозволения выйти со всеми войсками из Парижа и идти с ними по дороге, которую сами изберут себе. Во всем остальном город предоставлялся великодушию союзных государей — великодушию, вполне оправданному, особенно со стороны Русских войск: величайший порядок сохранялся среди них до такой степени, что нельзя было представить себе, что наши солдаты вступили в столицу того народа, который за год перед тем безжалостно сокрушал в их стране церкви и жилища, убивал их жен и детей.
Вступление наших войск в Париж представляло прекрасную и самую приятную для Русского картину. Оно было назначено на 19 марта. Подготовка к этому вступлению началась не рано утром, а ночью, когда большая часть войска не спала от нетерпения увидеть славную цель своих трудных походов. Государь ночевал в замке Бонди, находящемся в окрестностях Парижа. В 8 часов утра он выехал оттуда. Прусский король и Русская гвардия встретили его на дороге, а в трех верстах от Парижа его встречали многие жители. Все стремились видеть Александра, все спрашивали, где он. И увидев его, не могли налюбоваться его прекрасной наружностью, надивиться его приветливости. Восхищение, с которым Парижане смотрели на Русского императора, было так велико, что многие из них на торжественной встрече кричали ему: «Царствуйте над нами или дайте нам монарха, который был бы на вас похож!»
С удивлением смотрели они также и на Русские войска, веселый вид которых, порядок и даже какая-то щеголеватость в одежде, образованность и ласковость офицеров поражали Французов до такой степени, что они не раз говорили Русским: «Вы не Русские, вы, наверное, эмигранты!»
Все это вместе с восклицаниями: «Да здравствует Александр! Да здравствуют Русские!» раздавалось со всех сторон 19 марта, когда союзные войска проходили по Парижским улицам, и во время пребывания Русских в Париже Французы проявляли к ним гораздо больше доверия, и даже какого-то радушия и любви, нежели к Австрийцам и Пруссакам: они видели только в императоре Александре и его воинах своих спасителей от тех бедствий, которые заставил их вытерпеть Наполеон в последнее время своего владычества, и именно Александру Французский Сенат представил определение, которым лишил Наполеона престола.
Ответ государя сенаторам, представившим это определение, был следующий: «Человек, называвшийся моим союзником, напал на мое государство несправедливым образом, а посему я веду войну с ним, а не с Францией. Я друг Французов. Настоящий ваш поступок, коим вы лишили престола Наполеона и его семейство, еще более связует меня с вами. Благоразумие требует, чтобы во Франции учреждено было правительство на основаниях твердых и согласных с настоящим просвещением сего государства. Союзники мои и я будем покровительствовать свободе ваших заседаний».
Определение Сената и ответ Александра были роковым ударом, решившим судьбу Наполеона: до их обнародования никто не знал, каковы будут последствия побед союзников. Теперь стало известно, что Французский престол должен быть возвращен законным владетелям, и брат Людовика XVI — Людовик XVIII — тогда же был признан Французским королем. 22 апреля он приехал в Париж и был встречен жителями с живейшим восторгом. 18 мая был заключен всеобщий мир, по условиям которого Франция осталась в тех же границах, какие она имела до 1791 года, то есть до начала ее революции. Все государства, оскорбленные ею, получили удовлетворение. Испания была возвращена ее законному государю; Голландия превращена в королевство; папа, все еще находившийся в плену, возвратил себе вместе со свободой и свой священный престол. На другие же государства, так или иначе пострадавшие от владычества Наполеона, не распространялись условия мирного договора от 18 мая. Их вопросы должны были обсуждаться особым конгрессом, который планировали провести в Вене.
Восстанавливая Бурбонов на троне Франции, союзные государи в то же время окончательно решили все, что касалось будущего существования Наполеона: ему было предоставлено право вместе с сохранением титула императора избрать для жительства какую-либо отдаленную от Франции область. Он избрал остров Эльбу и 10 апреля — за 11 дней до прибытия в Париж Людовика XVIII — отправился туда из своего дворца Фонтенбло, куда и приехал в тот же день, когда союзные государи вступили в Париж.
Таким образом, все было приведено в порядок, необходимость которого была вызвана обстоятельствами. Великодушный примиритель царей и Европы, добрый, навеки незабываемый для Французов Александр отправился через три дня после заключения знаменитого мира, то есть 21 мая, посетить Англию. Восторг, возбуждаемый его именем в это время, был повсеместный: Англичане не находили слов для изъявления своих чувств при виде избавителя Европы — так они называли Александра, — и в течение всего времени его пребывания в Лондоне (с 25 мая по 11 июня) праздники и общее веселье не прекращались. Точно так же был принят Александр и в Голландии, куда он приехал из Англии. Наконец, в половине июня, государь возвратился в северную столицу, после своего отсутствия, продолжавшегося полтора года. У Казанского собора, куда наши государи имели обыкновение приезжать после своих путешествий, толпы народа собрались задолго до его приезда, чтобы встретить своего несравненного государя. Всегда снисходительный и ласковый, он смиренно принял пылкие и шумные изъявления радости своих детей; они безумолчно кричали свое громкое ура, окружали экипаж, останавливали его при входе в церковь, целовали его ноги и одежду.
Искренняя любовь и преданность всех сословий народа к Александру выразились через несколько дней гораздо возвышеннее и сильнее: Государственный Совет, Синод и Сенат, выполняя волю народа, решили поднести государю титул Благословенного и воздвигнуть ему памятник. Они явились к нему с этим предложением, но скромный и в полной мере достойный названия Благословенного, Александр отказался от почести, казавшейся ему приятной только потому, что она изъявляла чувства к нему народа. Вот достопамятные слова, в которых он благодарил за них: «Да соорудится мне памятник в чувствах ваших, как оный сооружен в чувствах моих к вам. Да благословляет меня в сердцах своих народ мой, как Я в сердце моем благословляю оный! Да благоденствует Россия, и да будет надо мной и над ней благословение Божие!»
В сентябре государь снова отправился в чужие края. В это время в Вене открылся назначенный конгресс. В следующем рассказе вы прочитаете о неожиданном происшествии, которое случилось прежде, чем закончились совещания.
[557] Отверзать (др. — рус.) — раскрывать, открывать.
[558] Постой — стоянка войск и военнослужащих на частных квартирах.
[559] Флигель-адъютант — в XVIII веке в России адъютант в офицерском чине при императоре, генерал-фельдмаршале или генералиссимусе. В начале XIX века это звание присваивали офицерам и генерал-майорам, состоявшим в свите его императорского высочества.
Комментировать