Три ступени
«Отсутствие монархической интеллигенции и по ту сторону, и по эту сторону рубежа – есть самая слабая сторона монархического движения и самая сильная угроза будущему российской монархии. Было бы преступлением закрывать глаза на тот факт, что этот участок монархического фронта оголен вовсе. Именно на этом участке следует ждать прорыва вражеских сил», – писал Иван Лукьянович [Солоневич] в 1939 г. и был совершенно прав для того времени.
Отсутствие монархической интеллигенции по эту сторону рубежа вполне понятно. Оно является следствием всего развития русской интеллигенции за последние полтораста лет. Ее огромное большинство под влиянием агрессивной идеологии либерального Запада в той или иной форме и в различной также степени, но примыкало к оппозиции самодержавию. Не говоря о крайне революционных элементах, приходится констатировать и тот печальный факт, что оппозиционные настроения имели место даже в среде высшей администрации государства, в рядах генералитета, в министерствах, в Государственной Думе и в земствах, конечно. Февраль вскрыл этот трагичный и для Российской государственности и для Российской же интеллигенции факт, а Октябрь перебросил большинство этих оппозиционеров за рубеж, где они заняли доминирующее положение в рядах эмигрантской общественности.
Но кто же из числа интеллигенции остался «там», на территории России, и какую роль пришлось играть этим остаткам оппозиции Российской Самодержавной Государственности?
Распространенное мнение, что в 1920 г. Россию покинуло 90 % интеллигенции, можно принять лишь условно. Да, если называть интеллигенцией только небольшой круг ведущих, широко известных имен, то, действительно, в состав эмиграции вошла очень значительная часть этого круга. Но ведь не исчерпывалась же им, этим количественно небольшим слоем, вся фаланга российской интеллигенции и примыкавшей к ней полу-интеллигенции, грань между которыми провести очень трудно? А рядовой интеллигент, врач, учитель, инженер, чиновник, тот, кому имя – легион, куда его кинула революция? Если считать, что волна первой эмиграции исчислялась приблизительно в три миллиона, то можно с уверенностью сказать, что это было не 90 %, а всего лишь 10–15 % общего числа российской интеллигенции того времени, а 80–90 % ее остались «там».
Этот «легион» оппозиционеров российской государственности был частично истреблен террором и голодом, а в большей своей части был растерт в порошок развитием новой, пореволюционной государственности, влился в нее под именем «служащих», утратил свое лицо, свое мышление и… свою оппозиционность. По крайней мере, запрятал оппозиционный душок в самые глубокие тайники сознания.
Так постигла смерть «лишнего человека» на территории подсоветской России. Террор и голод заставили его трудиться, выполнять те общегосударственные функции, от которых он чванливо отказывался, живя в тепличной атмосфере того режима, в оппозиции к которому он состоял. Февральский кабак был лебединой песней этого «лишнего человека». Дальше наступили голодные серые будни, тяжесть которых он не вынес и к сороковым годам окончательно протянул ноги.
Кто же пришел ему на смену? Как можно охарактеризовать первое пофевральское поколение российской подсоветской интеллигенции? Было бы большой ошибкой подогнать ее всю под один ранжир, создать снова какой-то чисто иллюзорный, отвлеченно-схематический облик нового интеллигента. Такового универсального облика в СССР нет, но к настоящему времени мы все же можем наметить два основных русла, по которым потекло развитие первых поколений российской подсоветской интеллигенции.
Одно из них наиболее яркое и заметное в силу своего доминирующего положения – это партийно-советская, творческая и административная интеллигенция, актив, как принято его называть. Она не обладает численным приоритетом над другими группами, но пользуясь поддержкой партийно-государственного аппарата, который она же составляет, подавляет их и внешне казалось бы вполне подчиняет своему влиянию, создавая миф о «новом советском человеке».
Вторым руслом, по которому потекла новая российская интеллигенция, стало производство, в самом широком понимании этого термина, как индустрия, так и сельское хозяйство со всеми видами и подвидами примыкающего к ним интеллигентного труда. Эта группа очень широка по своему составу, ее удельный вес превышает все остальные группировки. Сталин в свое время назвал ее «профтехнической интеллигенцией» и, будучи уверенным в своем господстве над нею, протежировал ее развитие.
Таковы две главные группы, вернее два основных слоя современной подсоветской интеллигенции. Какова же их политическая настроенность? Относительно первой мы можем дать совершенно ясный и определенный ответ: будучи полностью связанной, слитой с советским режимом, составляя его живую силу и существуя за его счет, эта группа всецело разделяет его жизненные интересы и не имеет отдельных от него целей. Она никогда не пойдет против него. Возможны лишь некоторые вариации ее политического поведения, как например, сталинец и антисталинец, троцкист или иной уклонист и т. д. Пределом этих вариаций может стать и, вероятно, станет по свержении коммунизма – солидаризм, что совершенно правильно учитывает руководство НТС и строит свою работу на привлечении к себе именно этой группы, рассчитывая на нее, как на свою базу в освобожденной России. Военная и послевоенная (вторая) эмиграция уже дали достаточное количество представителей этой группы. Они ярки и заметны. Имен называть не стоит, но следует отметить, что их число в составе новой эмиграции незначительно. Их сила в привычке к организованности, в обладании методами борьбы и командования.
Вторая группа – профтехническая интеллигенция – в первые послевоенные годы была почти незаметна в общественно-политической жизни зарубежья. Это происходило не потому, что она была численно мала, но потому, что она молчала, молчала в силу многих причин, из которых главными были – привычный страх и разобщенность. Нужен был какой-то маяк, прожектор, чтобы разогнать сумрак страха, и какой то колокол, чтобы созвать, объединить разобщенных. Этим колоколом, этим прожектором волею судьбы и энергии Ивана Лукьяновича стала «Наша страна».
«Советская интеллигенция поддержит монархию или под давлением народных масс или в результате грядущих разочарований», – писал до появления этой волны в зарубежье Иван Лукьянович. И снова был пророчески прав. Я внес бы только одну поправку к его фразе: не «или», но «и» – и давления народных масс и разочарований. Профтехническая подсоветская новая эмиграция несла в себе и несет оба этих элемента.
«Наша страна» выпускает уже двести двадцать пятый номер, колокол ударил 225 раз. Каков результат этого звона? Ответный перезвон несется по всему зарубежью. Он не иллюзорен, но вполне реален. Каждый звук его – голос живого человека. Часть этих голосов, наименьшая часть фиксируется на страницах «Нашей страны» и число их беспрерывно растет, вовлекая в себя не только новых, но и новейших российских зарубежников. Другая, численно более крупная часть, фиксирует свои отзвуки на страницах множества журналов, выходящих в самых различных точках мира, от Новой Зеландии до Канады, от Трансвааля до Норвегии. Мы имеем теперь «Нашу страну», как ведущий орган целой плеяды народно-монархической прессы, филиалы которой ярко заметны в крупных центрах, как, например, Сан-Франциско, Лондон, Монреаль и менее видны в множестве мелких точек рассеяния, как, например,
Триест, Рим, где также издаются небольшие литографские журнальчики, носящие народно-монархическую окраску.
Но самая большая часть этих отзвуков почти не видна рядовому эмигранту. Ее знаем лишь мы, сотрудники «Нашей страны» и представители ее на местах, хранящие в своих архивах множество писем, а в своей памяти еще больше «человеческих документов». В моем личном архиве, а думаю, что и в архивах других сотрудников, содержится много «грамот», подтверждающих то, что новая эмиграция, представляющая собою здесь российскую подсоветскую профтехническую интеллигенцию, идет всецело к нам, а во многих случаях уже с нами. Это не иллюзия, не романтика, а реальный факт, подтверждающий собою также одну из формул Ивана Лукьяновича: «Практики, прозаики политики – мы. Романтики, мечтатели, фантасты – это не мы».
Но возвратимся к исходному пункту этой статьи, к первой формуле И. Л. Солоневича. Тогда, в 1939 г., в эмиграции монархической интеллигенции не было. Можно допустить, что ее тогда, перед войной, не было и по ту сторону. Теперь, как видим здесь, по эту сторону, она есть, она существует, она – реальный факт, организм, закономерно и достаточно быстро развивающийся. Имеем ли мы право предположить на этом основании, что она имеется теперь в наличии и «там»? Что и «там» протекает тот же процесс, в иных формах, в иных темпах, но однородный по существу? Безусловно, можем, и имеем возможность получать тому подтверждения даже при наличии «железного занавеса».
Эти подтверждения мы получаем в двух видах: прямые и «от обратного». К числу прямых относится, например, тот факт, что партийно-советский аппарат Маленкова-Хрущева не смог мобилизовать намеченное им количество новых погонял для отправки в колхозы – агрономов, зоотехников, механизаторов и т. д. – актив деревни. Следовательно, новая крестьянская интеллигенция, выросшая за последние десятилетия, составляющая эти кадры, нашла в себе достаточно сил для молчаливого, но твердого отпора. Новая, именно крестьянская, не порвавшая связи с деревней, интеллигенция, которой не было раньше. И она-то не только нашла возможность сопротивления, но сумела как-то прийти к единству, т. е. организоваться. Значит, она – реальность, она выражает волю крестьянства, а раз это так, то она – наша новая монархическая интеллигенция, переживающая тот же процесс, как и ее ускользнувшие из-под ига Советов собратья. Разница лишь в том, что здесь эти интеллигенты смогли уже политически оформиться и потянулись к монархии, а там они стоят лишь на предварительной ступени политического мышления, но в дальнейшем развитии процесса, несомненно, подымутся и
на следующую, укрепив на ней кашу базу, базу Российской Народной Монархии.
А вот подтверждения «от обратного». Слушающие советские радиопередачи, вероятно, все отметили ярко выраженную их эволюцию. Сначала из докладов и речей исчезло имя Сталина. Потом в необычной прогрессии начал убывать термин «коммунизм», а в дальнейшем сократились операции с ролью партии. Одновременно с этим все чаще и чаще начались упоминания о Боге и в стихах и в романсах. Появилась легкая, абсолютно аполитичная музыка сороковых годов прошлого столетия, («жутких времен Николая Палкина»), а на концерте в день Красной Армии в этом году программа была начата известной героической песней «Варяг», причем строчка «гордый Андреевский флаг» была подана с подчеркнутой ясностью. Вслед за «Варягом» мы услышали (к величайшему своему изумлению) торжественно-проникновенный «Вечерний звон»…
Что это, «спуск на тормозах» к демократии, о котором в тайниках души еще мечтают наши зарубежные марксисты и близкие им пережитки исчезнувшего в подсоветской России «лишнего человека» – оппозиционного либерала? Какая чушь! У ортодоксального марксизма (коммунизма) по самой его природе не может быть никакого спуска на тормозах. Никакие тормоза этого спуска не выдержат, и он превратится в катастрофическое падение, начало которого мы теперь, именно теперь можем уже наблюдать. Сталинские последыши вынуждены надеть на себя личину национальной историчности, создать иллюзию преемственности своей власти… от времен «проклятого царизма», но не кратковременного позорящего нацию периода демократической России. Вынуждены потому, что основной метод их пропаганды не прямое противоборство устремлениям масс, но использование этих устремлений, этих психологических сдвигов в своих целях, направление их движения в выгодное для советской системы русло, «седловка» волны и подмена собой истинных целей ее стремления.
То же пытаются они сделать и теперь, декорируясь в национально-исторические одежды.
Пусть так! За 36 лет российский народ прошел хорошую школу, и такой маскарад его не обманет. Палка же советской пропаганды о двух концах, как и все прочее. Ее второй конец неизбежно ударит и бьет уже в направлении лучей нашего маяка, лучей, освещающих подлинно национально-историческую монархическую Россию – ее Народную Монархию.
Эти глубочайшие сдвиги в сознании широких масс населения подсоветской России произошли под влиянием тех причин, на которые указывал Иван Лукьянович. Главная из них – полное разочарование во всем, к чему вела их прогрессивно-революционная интеллигенция XIX и XX вв. В этом первая стадия внутренней психологической эволюции, которую здесь за рубежом, новая русская интеллигенция уже прошла, а «там» – в нее уже вступила. Вторая стадия – осознание себя, как русской национальной личности. В эту стадию там тоже вступили уже передовые части масс, что учтено коммунистической пропагандой. Именно этот учет заставляет их приспосабливаться к психологической настроенности народа. Третья стадия этого процесса – осознание себя русским монархистом. Вступление в нее за «железным занавесом» не может быть пока внешне обозначено. Но история измеряется не минутами и не часами, и на данном этапе жизни России время работает на нас. Новая российская интеллигенция, воспитывающаяся сейчас здесь, за рубежом, внесет четкость и ясность в мышление народа освобожденной России и он, поднявшись к тому времени на две первые ступени, неминуемо ступит и на третью.
«Наша страна»,
Буэнос-Айрес, 8 мая 1954 г.,
№ 225, с. 1–2.
Комментировать