Иван и Фриц
Конец 1943 года. Линия фронта идет по Днепру. Небольшой поселок на самом берегу реки, куда я попал по служебной командировке, находится беспрерывно под обстрелом советских снайперов, и для защиты от их пуль на улицах поставлены щиты из камыша. Но русское население поселка не разбежалось. В нем продолжается почти что нормальная жизнь.
Придя в отведенную мне квартиру, я застаю в ней необычайную картину. В жарко натопленной маленькой комнатке, на кровати, покрытой лоскутным одеялом, сидит голый немецкий солдат, а у печки, спиной к нему, русская старуха что-то стирает. Солдат необычайно смущен моим приходом, но старуха тотчас же спешит к нему на помощь и объясняет мне:
– Так завшивел, так завшивел, что я ему все, как есть, скинуть велела. Теперь пропариваю. От тоски это. Видите, какой молоденький. У меня тоже такого же в армию забрали.
Этот эпизод всплыл в моей памяти при прочтении блестящего, как всегда, «Политического обзора» полковника С. в № 251 «Нашей страны». Автор дает в нем сжатую, но четкую информацию плана создания германской армии, ставшей, наконец-то, реальностью, и исчерпывающе авторитетно утверждает, что эта армия представит собой действительную силу, способную принять на себя и отразить первый удар Советов в Третьей мировой войне. Но одновременно он ставит вопрос:
– Какие отношения установятся между новой германской армией и красной, или, точнее сказать, русской, в неизбежном столкновении? Будет ли русский народ рассматривать новую германскую армию, как некоторую вариацию гитлеровского нацизма, или она будет встречена, вместе с американской, действительно, как армия «освободительная»?
Ответить на этот вопрос полковник С. не считает для себя возможным. Но я беру на себя смелость дать некоторый ответ на него, основываясь на множестве фактов и примеров, виденных мною в течение Второй мировой войны на фронте, а также в ближнем и дальнем тылу. Ведь современная армия – это вооруженная часть народа, неизменно отражающая его психическое состояние, его симпатии и антипатии. Следовательно, для ответа на поставленный вопрос нужно учесть не только политическое настроение боевых воинских кадров, но и… бабку, ту самую старуху, которую я видел добровольно стиравшей белье поставленному к ней немецкому солдату.
Во имя объективности нам придется, прежде всего, решительно отбросить все беспардонные утверждения о каких-то особых, небывалых, исключительных «зверствах» немцев. Война – зверство сама по себе. Незверских войн не было, и быть не может, и зажаренные фосфором немецкие дети в Гамбурге, сотни тысяч мирного населения, погребенного под развалинами Мюнхена[163], тысячи сочувствовавших союзникам сербов, истребленных при воздушной бомбардировке Белграда вряд ли свидетельствуют о высокой гуманности противников немцев в минувшей войне и об отсутствии зверства в их операциях. Во всяком случае, после нюрнбергского «судилища» демократам следовало бы меньше говорить о чужих зверствах. Немцы, ведь, все-таки, не расстреляли ни одного пленного генерала, а происходящие теперь на наших глазах действия французской армии против арабских повстанцев в Северной Африке совершенно идентичны борьбе немцев с партизанами Белоруссии. Не стоит говорить и о какой-то, якобы присущей немцам особой жестокости по отношению к инакомыслящим. Расправа с таковыми, произведенная по окончании войны в демократических странах, во Франции и Италии была не менее жестокой. В Италии, например, вырезали не только несколько десятков тысяч фашистских семей, но расстреляли даже… попугая, певшего фашистский гимн.
Однако, не будем замалчивать и фактов обратного порядка. Голод в лагерях для русских военнопленных был, но пусть кричащие о нем скажут мне, чем могли накормить немцы миллионы военнопленных (в первые месяцы войны) в разоренной прифронтовой полосе, абсолютно лишенной местных пищевых ресурсов, вывезенных или уничтоженных Советами. Ведь число этих военнопленных вдвое превышало наступающую немецкую армию. Чем было их насытить? Однако, военное командование все же стремилась как то нормализировать это тяжелое положение. Сомневающихся отправляю к правдивой книге Л. Ржевского[164] «Между двух звезд» и сам лично свидетельствую, что к концу 1943 г. находившиеся в Крыму русские военнопленные получали хлеба на 100 грамм больше, чем немецкие солдаты. Эти 100 граммов дополнял им организованный немцами же благотворительный русско-татарский комитет. В тот же период я видел там лагеря, значительно более благоустроенные, чем поселки советских новостроек.
Были и виселицы на базарах. Лично я видел две: одну в Пятигорске, другую в Ставрополе. На первой за пять месяцев оккупации было повешено лишь два бандита, вырезавшие целую семью; на второй за тот же период никто не висел. Провоцированной Советами партизанщины на Северном Кавказе не было, а именно она поставляла главным образом сырье для этих агрегатов. Были и избиения в немецких лагерях для русских военнопленных, но когда послушаешь воспоминания итальянцев, побывавших в Африке в плену у англичан, то придется признать, что там это дело велось похлеще.
Рассказанный мною в начале статьи случай не единичный факт. Я мог бы привести еще несколько десятков подобных из запасов только своей памяти. Я очень часто видел добрые отношения между немецкими солдатами и русскими крестьянами, у которых они были расквартированы. Видел случаи помощи со стороны немецкого офицерства русской интеллигенции городов. В частности, мой собственный сын был два раза буквально спасен немецкими офицерами. При внезапном оставлении Керчи, проходившем довольно беспорядочно, я видел, как немецкий офицер приказал своему солдату сойти с авто и уступить свое место офицеру-власовцу.
– Тебе грозит только плен, а ему верная смерть, – сказал он. Находящиеся теперь в эмиграции кавказцы могут подтвердить произведенное генералом фон Клейст[165] расформирование колхозов в Карачае,
поддержку им православной Церкви, ставропольцы – восстановление и охрану разграбленного красными музея, восстановление театра, школ, снабжение голодающих детдомов, организацию «зимней помощи», снабжаемой из Германии, и многое другое, но необходимо отметить и подчеркнуть, что все это происходило при военном командовании и управлении им областью, т. к. розенберговские гольдфазаны туда доехать не успели.
С прибытием гражданской администрации – чиновников Восточного министерства – и при переходе управления к ним обстановка разом резко изменялась к худшему, и именно тогда в среде русского населения возникал протест, выражавшийся в саботаже и партизанщине. Это правило было неизменным для всех областей, которые я видел, а видел я всю южную полосу России, от Ставрополя до Одессы.
Высшее командование немецкой армии вполне сознавало вредительскую работу национал-социалистической партии, выраженную действиями Ост-министериума. Это сознание подтверждено теперь рядом опубликованных документов, но, не повторяя их, я предпочту рассказать ходивший тогда среди немецкого офицерства очень характерный анекдот.
Он повествовал о предстоящей расправе с национал-социалистами. Сталин присуждал всех их вождей к смерти, но когда очередь дошла до Розенберга, то горячо вступился за него:
– Не повесить, а орден ему нужно дать! Ведь это же наш лучший помощник! Именно благодаря ему мы выигрываем войну.
Осознавало ли русское население оккупированных областей разницу в отношении к нему со стороны немецкой армии и национал-социалистической партии? Первые месяцы оккупации оно, конечно, не могло в этом разобраться, но в дальнейшем наступало прояснение, и одновременно с ним сохранялись добрые отношения с солдатами, но возникал антагонизм и даже ненависть к национал-социалистическим партийным чиновникам.
– Что их партийцы, что наши – один черт, – слышалась ходовая фраза.
Доверие же к немецкой армии не терялось. Доказательства этому – массовый уход городских обывателей и крестьянства с Северного Кавказа с отступавшими немцами, обусловленный именно тем, что в этих областях розенберговские чиновники себя проявить не успели. Число уходивших с немцами с Украины было в процентном отношении значительно меньше.
Какой же вывод можем сделать из всего перечисленного, того немногого, что может вместить газетная статья? Во-первых, тот, что вражды к немцу, как к таковому, в русской среде нет. Об этом свидетельствуют и теперь многочисленные показания вернувшихся из плена немцев.
Национал-социалистической партии и его злого гения А. Розенберга теперь не существует, но германская армия возрождается, и ей предстоит снова соприкоснуться с подсоветской русской армией, неотъемлемой частью русского народа. Будет ли это столкновением или соприкосновением? Как встретятся они – Иван и Фриц? Характер этой встречи, несомненно, будет во многом зависеть от тех политических факторов будущего, о которых мы в настоящий момент еще не имеем представления. Но мы смело можем утверждать, что оба народа, российский и германский, в достаточной мере поняли значение тоталитарных социалистических партий в их жизни. Немцев научил этому финал войны, русских – послевоенный период, разочарование в тех надеждах, которые сулила им купленная неимоверно дорогой цепей победа. Значительное просветление наступило и во взаимном понимании друг друга обоими народами. Немцы глубже всех в свободном мире уяснили себе, что российский народ и коммунистическая партия – два непримиримых врага. Об этом свидетельствуют и мемуары руководившего военными действиями генералитета и рассказы солдат, возвращающихся теперь из русского плена. О понимании немцев русскими мы можем получить сведения в книгах послевоенных перебежчиков Юрасова, Климова, Ольшанского и др. Пребывание оккупационной армии в Германии, несмотря на все рогатки, которыми окружила ее коммунистическая партия, многое показало ее солдатам и офицерам, а через них и всему российскому народу. Все эти факты дают нам возможность предположить и даже надеяться на то, что предстоящая встреча Ивана и Фрица будет не смертельной схваткой врагов, а соприкосновением представителей двух народов с совпадающей политической настроенностью и пониманием друг друга.
К сожалению, мы едва ли можем питать те же надежды на встречу подсоветской русской армии с армией США. Все политическое поведение руководителей северо-американской общественности в ведущейся в настоящее время холодной войне показывает нам полное непонимание с их стороны всей психики российского народа в целом, сдвигов в его политическом мышлении и развитии в нем национального самосознания. Подтверждения этому непониманию мы находим и в действиях пресловутого Американского комитета[166] в работе пропагандных организаций, радио, русских издательств, субсидируемых американцами, в самой американской прессе и в высказываниях политических лидеров. При продолжении этой политической линии со стороны Америки без изменений предстоящая встреча Ивана с Джонни будет, конечно, совершенно иной, чем встреча Ивана с Фрицом.
«Наша страна»,
Буэнос-Айрес, 2 декабря 1954 г.,
№ 255, с. 5.
[163] По официальным данным в Мюнхене под англо-американскими бомбами погибло 632 человека.
[164] Леонид Денисович Ржевский (наст. фам. Суражевский; 1903–1986) – писатель «второй волны» эмиграции, литературовед. Рецензию Ширяева на книгу Ржевского «Между двух звезд» см. Ширяев Б. Н. Бриллианты и булыжники. СПб.: Алетейя, 2015. С. 304–306.
[165] Пауль Людвиг Эвальд фон Клейст (1881–1954) – немецкий военачальник, с 1943 г. фельдмаршал; умер в советском плену.
[166] Американский комитет по освобождению от большевизма (первоначальное название – по освобождению русского народа), действовавший в 1950‑е гг.
Комментировать