Лиодор Пальмин
Пальмин Лиодор (Илиодор) Иванович (1841–1891) – поэт. Сын Ивана Дмитриевича Пальмина (1803–1856), постоянного посетителя в 1830-е годы вечеров графа Дмитрия Хвостова, публиковавшего свои стихи и прозу в «Славянине», «Маяке», «Литературных прибавлениях к «Русскому инвалиду»» и других журналах. Леодор Пальмин вспоминал о своих родителях, как о людях «мечтательных и религиозных», баюкавших его в колыбели балладами Жуковского. После смерти отца его приняли не своекоштным, а казенно-коштным пансионером в 3-ю Петербургскую гимназию, с 1860 года он стал вольнослушателем юрфака Петербургского университета, войдя в число «шестидесятников», прошедших через Петропавловскую крепость. Первые стихи Лиодора Пальмина появились в печати в 1861 году, а с 1863 года он уже был постоянным автором «Искры» Василия Курочкина, ставшего его «незабвенным учителем». Таким же своим, «незабвенным учителем» он называл и Фета, сочетая в своей поэзии в те времена почти несочетаемое – «чистое искусство» и «некрасовские мотивы». О едкой иронии своих сатирических стихов он сам скажет позднее: «Пламя дьявольское скрыто в этом смехе незаметно: // Так смеется жгучей лавой огнедышащая Этна».
В цикле «Пальмы Палестины» и в других стихах он обращался к библейским и евангельским сюжетам, но был далек от ортодоксальности. В стихотворении «Иисус на Елеонской горе» Христос представлен, по его словам, «революционером и социалистом… до сих пор не понятым большинством». Но подобная «актуализация» религиозных сюжетов была свойственна не только Пальмину. В своих молитвах в этом отношении он ближе к «чистому искусству», помогавшему многим сохранить чистоту поэзии и веры.
Молитва
Господь, окрести мою душу
Святым животворным огнем
И жизни духовной волнами,
Кипящими вечным ключом.
Дай чуткое ухо ей слышать
Гармонию струн мировых,
Звучащую в громах небесных
И в шепоте трав полевых.
Гремящую в жизни народов,
Под грохот борьбы вековой,
Звенящую в трепетном вздохе
Влюбленной голубки весной.
Даруй ей могучие крылья
Парить через мглу мелочей,
Парить к идеалу святому
Над тиною мелких страстей.
О, дай, чтоб она с целым миром
Великую связь поняла,
Гляделась бы в дальнем минувшем
И жизнью грядущей жила!
Даруй, чтоб ее не затмили
Ни пошлость, ни зло, ни вражда;
Зажги ее жаждою знанья,
Энергией мощной труда!
Как вредные плевела, вырви
Из недр ее слабость и страх,
В борьбе закали ее сталью,
Звезду укажи в небесах.
В грядущее светлую веру
Вложи в нее дивным зерном,
Когда темно-серые тучи
Клубятся над темным путем.
Чтоб царство грядущего вечно
Сияло в дали голубой,
И дай ей светильник, чтоб в мире
Светила и шла пред толпой!
Ангел молитвы
Ночь давно уже одела прохладною мглой
Кровли хижин и башни столицы,
И таинственно блещут над спящей землей
Бриллиантовых звезд вереницы,
Ветер в чаще лесной не шелохнет листком,
В тростниках стихли сонные волны,
Спят деревни и села во мраке ночном,
Безмятежным спокойствием полны.
В этот час в дивной ризе из звездных лучей
Ангел радостный долу слетает
И в священную чашу молитвы людей
Для престола Творца собирает.
Из столичных чертогов, из сельских лачуг
Жемчуг пламенных, жарких молений,
Вздохи скорби и горя, страданий и мук,
Искры чистых, высоких стремлений,
Слезы жаркой любви, пламя дум и идей
И тревожной души упованья,
И горящие жарко без слез и речей
Затаенные сердца желанья…
Все, что в лоне живой и тревожной души
Пламенеет, горит, расцветает,
Все мольбы и желанья в полночной тиши,
Как цветы, Божий ангел сбирает.
Много, много молитв от земли к небесам,
Много вздохов, надежд, упований
Вознесется в небесный, сияющий храм
Из отчизны скорбей и страданий.
Вот младенец уснул в колыбели своей
И, приникнув к нему к изголовью,
Долго юная мать не смыкает очей,
С безграничной и чистой любовью,
И о сыне шлет жаркие небу мольбы,
Чтобы жизнь его счастьем сияла,
Чтоб в грядущем ему воля мощной судьбы
И почет и богатство послала.
Вот невеста о милом своем
Пред иконой, при свете лампадочном,
И полны перси девы в безмолвьи ночном
Ожиданием счастия жадным.
Вот, уставши от тяжкой работы своей,
Бедный труженик просит у неба
Для любимой жены, для семьи и детей
Одного лишь: насущного хлеба…
Вот старик, чуя миг расставанья с землей,
Для грехов своих молит прощенья
И смывает раскаянья жгучей слезой
Прежней жизни своей преступленья.
Много, много молитв!., но всех чаще одна,
Ярче всех, лучезарной звездою,
Засверкает в архангельской чаше она
Высоко в небесах над землею:
То мольба не о собственном счастье своем,
Но о людях молитва святая,
К их страданьям, гнетущим тяжелым ярмом,
Жалость теплая, жалость живая,
То в забвении собственных мук и скорбей
Благотворное пламя желанья,
Чтобы правда и мир воцарились скорей
На земле, полной зла и страданья,
Чтобы голод, и бедность, и зло, и вражда,
И невежества темная сила
Безвозвратно покинули нас навсегда,
Чтоб любовь нас, как братьев, скрепила;
Ту мольбу с первым блеском рассветных лучей,
Утонув в высоте над вселенной,
Перед троном Творца ангел в чаще своей
Вознесет, будто перл драгоценный.
* * *
Льются с Давидовых струн золотых
Аккорды святых песнопений,
Крылом лучезарным трепещет от них
Гармонии сладостный гений.
Все славит в них Бога единого сил
Потоки, и бездны, и горы,
И вторят напеву алмазных светил
Стозвездные стройные хоры.
Заповедь
Не сотвори себе кумира!
Святая заповедь, она
Еще в эпохе древней мира
Была торжественно дана.
А нам священные глаголы
И этот благостный завет
Знакомы с детства, с первой школы,
Знакомы с самых ранних лет.
И что же? Где завет священный?
Лишь погляди на этот мир, –
Повсюду в суетной вселенной
Вослед кумиру встал кумир…
Забыв глагол святого неба,
Пред силой золота склонясь,
Земным кумирам из-за хлеба
Мы бьем челом, приникнув в грязь…
Мы сами на подножья ставим
Во всем подобных нам людей,
Пред ними клонимся, их славим
Душой продажною своей.
Кумиров созданных гордыню
Одели пышностью пустой,
И в капище, забыв святыню.
Мы превратили храм святой…
Меж тем по буквам, без сознанья,
Мы наизусть от детских лет
Твердим, греша без оправданья,
Глубокой древности завет.
И разве искренно мы верим
В своем брожении пустом?
Мы и пред небом лицемерим,
И пред кумирами притом…
<1889>
Три отрока
Из пророка Даниила, гл. 3.
Царь, всем в поклоненье, кумир золотой
Воздвиг пред своим Вавилоном,
Три отрока только, с отвагой святой,
Его не почтили поклоном.
Живыми израильских отроков сжечь
Царь дал повеленье сурово,
И ввергнули их в раскаленную печь,
Исполнивши грозное слово.
Но отроки живы: под жгучим огнем
Их ангел обвеял росою,
И Бога они величали втроем
Согласной хвалебной мольбою:
«Создателя славьте, и тучи, и гром,
И бурныя недра морские,
И звезды на своде небес голубом,
И солнца лучи золотые!
Зеленыя кущи тенистых маслин
И в поле былинка простая,
И розы роскошныя – прелесть долин, –
Растите, Творца прославляя!
Пернатые хоры, под сенью лесов,
Сверкающих ранней росою,
В час утра хвалите Владыку миров,
Ликуя с зарей золотою!
Хрустальный поток между мшистых камней,
Обрызганный пеной сребристой,
Славь Бога задумчивой трелью своей
В тиши и прохладе душистой!
Гиены и тигры в пустынной стране,
И змеи, и гад под травою,
И резвыя рыбы в лазурной волне –
Всё Господа славит собою…
Всё славе Господней не молкнущий клир:
Блеск царств и кровавая битва,
И голос пророка, гремящий на мир,
И трепетной девы молитва…
Хвалите Его, мудрецы и цари,
Хвалите, владыки земные,
Хвалите в лучах светозарной зари,
Небесные силы святые!
В гирляндах полночных светил в вышине
Хвалите Его, херувимы!..»
Так отроки пели в палящем огне,
Господнею силой хранимы.
Согласно звучал их торжественный клир,
Язычники в страхе внимали,
И был посрамлен их бездушный кумир
На пышном своем пьедестале!..
Гуманное время
В нашей новой гуманной эпохе
Все прощается людям порой:
Вор, укравший народные крохи,
Крупной кражи, растраты герой,
Или взяточник ловкий, нахальный,
Иль заведомо истый злодей,
Избежавши развязки печальной,
Ждут порою прощенья людей.
Всем простят: и убийце, и вору,
И блестящую речь адвокат
Смело кинет в лицо прокурору.
Все простят: преступленье, разврат,
Лишь одно никогда не простится –
Слово истины смелой, святой…
Кто возвысить свой голос стремится
В шуме жизни тревожно-пустой,
Как пророк, сея светлые мысли,
Кто взывает: «Проснись, человек!» –
Их к несчастным таким сопричисли,
Для кого нет прощенья вовек!..
<1890>
Старая часовня
Смотрит дикою пустыней
Сторона глухая;
Завернувшись в белый иней
Дремлет глушь лесная.
Белым саваном повиты
Степи и лачуги;
Нет приюта, нет защиты
От свирепой вьюги.
Здесь без страха ищут пищи
Волки и медведи;
Так же грубы, так же нищи
Люди – их соседи.
В эту глушь не западало
Ни луча науки;
Ум ленивый дремлет вяло,
Лишь трудятся руки.
Погрузись в расчет грошовый,
В мелочные нужды,
Души в грубости суровой
Светлой мысли чужды.
Но и здесь, в глуши болотной
Дремлющего края,
Есть одна, во тьме животной,
Искорка святая:
У оврага за деревней,
В захолустье диком,
Есть в часовне образ древний
С почерневшим ликом.
Путник станет пред иконой
Полинялой, черной
С головою преклоненной
Тихий и покорный.
Хоть глядит икона эта
Грубой, непригожей, –
От нее в душе луч света
Унесет прохожий.
Неудачею гонимый,
Здесь мужик угрюмый
Злобы взрыв неукротимый
Сменит кроткой думой.
Придорожный ли бродяга
На икону глянет, –
С грубых щек в траву оврага
Тихо слезка канет.
Мимоходом, под косынкой
У красы-девицы,
Перед образом слезинкой
Заблестят ресницы,
Сбросит вера чудной силой
С сердца гнет кручины:
Возвратится рекрут милый
Невредим с чужбины!
Все, что спит мертво и глухо,
Хоть на миг, порою,
Оживет здесь жизнью духа,
Светлою, иною…
Полны бранью, вечно грубы,
Сжаты недовольно,
Здесь в молитву злые губы
Сложатся невольно.
Летом в травке изумрудной
Здесь, вокруг иконы,
Пестрых цветиков так чудно
Блещут миллионы.
Мак алеет лепестками,
Манят незабудки;
Дед, прилегши под ветвями,
Скажет здесь малютке: –
Это слезы, бедным людом
К Богу пролитые,
Разрослися божьим чудом
В цветики степные…
Наши слезы божье семя –
Ни одна не сгинет,
И из каждой слезки время
Чудный цвет раскинет!
Жертвоприношение пророка Илии
3 Кн. Царств, гл. 17 и 18.
Средь цветущей пустыни, где сладко журчит
Иордана волна золотая,
Скал, увенчанных кедрами, мшистый гранит
В блеске южных небес омывая,
Там, где девственный полог душистых цветов
Пышной ризой блестит над обрывом,
Илия, укрываясь от злобы врагов,
Жил в приюте лесов молчаливом.
Лишь венцы гордых пальм луч рассвета златил
И с вечерней румяной зарею –
Ворон мясо и хлеб для пророка носил
У потока в тени под скалою.
Он один от руки Езавели бежал,
Для которой царем в Самарии
Был воздвигнут языческий идол Ваал
И избиты пророки святые.
Дни прошли, и глас Бога пророку вещал:
«Встань, иди в Самарию, и ныне
Дождь пошлю Я…» Зной солнца поля пожигал
И засуха была в Палестине.
Зноем мертвенным золото нив сожжено,
Точно в саван могильный обвито,
Рек посохших сухое безводное дно
Тщетно конским копытом изрыто.
Морем блеска полдневнаго вся облита,
Самария сверкает и пышет,
Обнаженная зноем утеса плита
Раскаленным дыханием дышит.
И повиснули желтыя травы полей…
Царь Ахав по стране посылает:
Не найдут ли травы для усталых коней,
Но лишь смерть над полями зияет.
И явился пророк, и вещал пред царем:
«Собери лжепророков кумира,
И увидим: чей Бог управляет дождем,
Кто владыка и неба и мира?
В жертву Богу и идолу мы принесем
Двух тельцов на вершине Кармила:
Чей телец возгорится небесным огнем,
Бог того есть Всевышняя сила…»
Вкруг тельца лжепророки толпой собрались,
Призывая над жертвой Ваала,
И с утра до полудня их крики неслись,
Но мольба их напрасно звучала.
И сказал Илия, посмеявшись над ней:
«Бог ваш занят, иль думает думу,
Или просто заснул, покричите сильней,
Он, быть может, проснется от шуму…»
И пророки до самого вечера вновь
Бесновались и громко кричали,
И кололись ножом, так что брызгала кровь,
Небеса ж безответно молчали…
Илия из двенадцати камней воздвиг
Богу жертвенник свой над горою
И над жертвой закланной, взывая, приник
Перед истинным Богом с мольбою:
«Боже вечный, Израиля Боже – Творец,
Просвети Твоей славы лучами
Заблужденья во тьму погруженных сердец,
Да увидят перст Божий над нами!..»
Только молвил пророк, вдруг, блеснув в небесах,
Зазмеилося пламя стрелою
И спалило и жертвенник самый, как прах,
Разметав над дрожащей скалою…
И с молитвой пал ниц изумленный народ,
Прославляя Создателя мира,
Илия ж у Киссона струящихся вод
Заколол лжепророков кумира.
В небесах взгромоздились клубы облаков
Пеленой громоносной и черной,
И на золото жаждущих нив и лугов,
Зашумев, полил дождь благотворный.
Суета сует
(Отрывок)
Надменный гений человека
Вознесся гордо до небес,
Светил, блуждающих от века,
Определил объем и вес;
Измерил точно сферы неба,
Глубь океанов и морей,
Лишь пустяков не может –хлеба
Достать для гибнущих людей…
Нам служат почтою покорной
Перуны молнии самой,
Машины силой чудотворной
Перевернут хоть шар земной.
Полету гордому науки
Дан безконечный кругозор,
Но человеческие муки
Все те ж, как были до сих пор…
Законы блещут величаво,
Умы всемирных мудрецов
Все разъяснили – суд и право –
В тьме фолиантов и томов.
Как метеор, в глаза невежде
Блестит витийство мудреца,
Но сильный слабого, как прежде,
Гнетет и душит до конца…
Комментировать