Шёл к Богу человек - Когда-нибудь помянешь

• За Троицу
• Он тебя помилует!
• Кто может вернуть жизнь?
• Буду министром
• Чистая душа
• Сто первый километр
• Пожарная «гильдия»
• В поисках неведомого Бога
• Есть ли умные люди?
• Кто первый коммунист?
• Вечность. Слезы и совесть эпохи
• Если он — сын тракториста
• К сердцу России
• Возьми меня к Себе
• Военная свадьба с некрасивой невестой началась
• Я вас, семинаристов, знаю
• Открывай. Министр обороны!
• «Особая» история
• Дембельский аккорд
• Согласен на ассенизатора
• У нас плохому не научат
• Новые «подвальники»
• В Вечности хочу быть с ними
• Архиерей и «крокодил»
• Идите с Богом!
• «НУ! Братэ! Я тоби кажу!»
• Ну как тебе наша «система»?
• Пасхальные каникулы
• Экзамены
• «Печерские антики»
• Когда-нибудь помянешь
• То-то и плохо, что привык
• Кому мы нужны?
• Не стоит город без праведника
• Мамка, я живой
• Я сын Воанергеса
• Нечестивых и так полны улицы
• А мне теперь новую одежду дали
• Ананьинские чудеса
• Антихристу — не поклонюсь!
• Делай все наоборот, и ты здесь окажешься
• Господь не по силам не дает
• А все-таки...
• Можно ли смотреть телевизор
• А тильки православных христиан
• Скажи этому «другу Христа»
• Жизнь дороже денег
• Дух Святой найдет на тебя
• Тогда черепаха высунула голову
• За двоих хорошо трудишься
• Корова и-то не покатятся
• Возрождается ли вера во всей России?
• Мужик мужика родил
• Далеко заплыл
• И мать жалко, и Церковь жалко
• Я вам этот памятник восстановлю
• Крест тебе и воскресение
• На духовную свадьбу
• Заранее прощать
• Иди в мир, Платонушка
• Как же Господа не благодарить!?
• Вольному — воля, а спасенному — рай
• Я — «Иисус». Иоанн ждет меня
• Бывалые люди
• Только молиться
• Никто не отнимет
• А он смиренных любит
• А я безгрешная
• Конца и края не видно этому делу
• «Не та фи-гу-ра»
• За вас и дело Божие
• «Все ученые... и все слепые»
• О! Это чудно!
• Там и все мы — счастливые
• Но дивнее — в грешниках
• И в чем же эта разница?
• Вот и дело христианское сделаем
• Фавор или Голгофа?
• Он же наш «депутат»
• Встреча знаменательная
• Ну, как тебе сказать, радость через край!
• Вы верите в возрождение России?
• Нет, нет. Я просто выпиваю
• «Я там лежу у забора»
• Говорят, что чудес не бывает
• Бог знает наше будущее
• Бензин нюхать не хотим
• Я на всю жизнь запомнила
• Все полегче будет
• «Два чувства дивно близки нам...»
• Я меньшой и брат мой старшой
• Прощай, брат
• Вы дома, я — в гостях
• Будет царствовать Любовь

Когда-нибудь помянешь

Домой на каникулы добирался через Москву. В купе сидело уже несколько мужчин, один из которых внимательно на меня посмотрел и сказал:

— Судя по Вашему лицу, молодой человек, Вы верующий?

Несколько удивившись этому, ответил утвердительно.

— Я профессор ленинградского университета, — уважительно заговорил представительный мужчина. — Хотел бы Вас спросить об одном интересующем меня предмете. Дело в том, что иногда, перед серьезными, непредвиденными обстоятельствами, мне снится давно умершая моя родная бабушка и предсказывает то, чего еще никто не знает, но потом все действительно так и происходит. Как Вы можете объяснить или прокомментировать это явление с вашей точки зрения?

— А Ваша бабушка была православной, верующей? — спросил я.

— Не только верующей, но и большой церковницей. С пеленок до шестнадцати лет она водила меня к причастию в Церковь, — ответил мужчина.

— Ну тогда все ясно и вполне объяснимо. Ваша бабушка очень любила Вас, а любовь, как известно, никогда не умирает, тем более любовь совершенная, какою любила Вас бабушка. Перейдя в Царство Любви, в Вечный Мир, она продолжает Вас любить и выражает свою любовь к Вам тем, что предупреждает об опасностях, могущих навредить вашей душе, — начал излагать я свою версию профессору.

— Но каким образом она знает то, что еще не совершилось и чего еще никто не знает? — недоумевал солидный мужчина.

— В Вечности нет времени, все чувствуется и измеряется другими категориями, такими, как любовь или ненависть, польза или вред душе.

— Очень интересно то, что Вы говорите. А где об этом можно было бы почитать более подробно?

— Вам надо прийти в нашу Духовную Академию, в библиотеку, и там уже просмотреть литературу по этому вопросу. В том числе и новых авторов, таких, как Серафим Роуз, Василиадис. Труд монаха Митрофана — из дореволюционных, — начал перечислять знакомые мне имена писавших на эту тему.

— Спасибо Вам за совет. Да. Мало мы еще знаем такого, что необъяснимо с точки зрения видимого опыта. Действительно, неведение не есть еще небытие. То, чего я не знаю, вовсе еще не означает, что этого нет. Ну, ладно, молодой человек, воспользуюсь Вашим советом, а сейчас будем спать. Наши соседи уже третий сон, поди, видят, — пошутив, подытожил наши рассуждения ученый муж.

Лежа в темноте на полке, думал о том, что столь значительный потенциал умных, честных и искренних людей, подобных этому профессору, мог бы принести огромную пользу молодым студентам, если бы они хоть чуточку знали о вере, которою жили наши бабушки и дедушки. Наступит ли когда-нибудь такое время, когда будут богословские факультеты при педвузах, университетах, или, может быть, уже близится конец света?

Чем ближе подъезжал к малой родине, тем больше волновался. И в то же время радовался. Меня ведь ждут, сколько будет разговоров, расспросов!

— Слава Тебе, Господи, живой приехал! Да тощой какой? Мишь, гляди, перепостился, наверное, иль не кормят совсем? Просфорки, поди, одни ел там? — градом вопросов встретила меня мать.

Уже вечером, лежа на постели, мама вспоминала:

— Четыре месяца от тебя вестей не было, мы здесь все с ума посходили. Убили, может, и живого нет уже. А как письмо пришло с известием о поступлении в семинарию от тебя, так плакали, как по покойнику, месяца три оба с отцом.

— А чего плакали? Чай, не на разбойника пошел учиться?

— Да что плакали, думали, коммунисты тебя все равно сгноят где-нибудь в тюрьме, рано или поздно. Мы же помним, как они гнали людей за веру, тебя еще и в помине не было, — объясняя, вспоминала мать прошлые годы.

— Да сейчас вроде и не слышно такого, чтоб сажали да гноили?

— Доверять им нельзя, у них своя троица — «черная». Никому не верить, никому не прощать, никогда не каяться. Сегодня они добренькие, если им выгодно, а завтра зверь в них проснется – и своих не пощадят. Утром, за завтраком, мама сообщила мне новость:

— Баба Маня Баушкина просила, как только приедешь, зайти к ней, она тебе что-то хочет передать, книжки какие-то. Баба Маня подругой была мамы нашей, твоей бабушки, сходи прямо сегодня, а то забуду потом.

Еще перед экзаменами в конце года в семинарии видел интереснейшую книгу Г. Дьяченко «Из мира таинственного» и Библию на славянском языке. «Вот бы мне Господь послал такие книги», — мысленно пожелал тогда.

— Проходи, сынок Васенька. Какой ты большой стал, взрослый. А я тебя совсем-совсем малюсеньким помню, как к бабушке Сане бегал. Я чего тебя позвала. Мужик мой Ваня помер, да уж очень чудно помер, это тебе потом расскажу, а сейчас главное. Не ровен час, и меня Бог к Себе позовет, а книги мои кому останутся? Вот я и подумала. Раз ты на священника пошел учиться, тебе они больше пригодятся. Только вот вторую книгу не знаю, как назвать. Первая-то Библия, а вторая без обложки. Ну, ты разберешься, ученый ведь, — обратилась ко мне баба Маня.

Когда внимательно посмотрел, то в душе своей произнес:

«Вот это да! Так это же Дьяченко «Из мира таинственного». Ну надо же, даже в мелочах Господь слышит. Говорят: чудес не бывает, а совпадение какое?»

— Хорошо, баба Маня. Книги чудесные и нужные. Очень Вам благодарствую, как раз такие хочу читать, — поблагодарил я бабушку Марию.

— Может, чайку со мной попьешь? А ты не побрезгуй, сейчас и вареньице поставлю, — приглашала бабушка Маня. — Мы ведь с Ванюшей бездетные прожили. Все время в Церковь ездили в Сызрань, а теперь вот в Барыше открыли, туда стали ездить, все поближе, только уж больно батюшка молодой, без бороды. Я спрашиваю, где батюшка? А мне на него показывают. Говорю: это же робёнок, а где батюшка? А они отвечают: это и есть батюшка, другого нет. Чудно как-то. Мы ведь все к старым священникам ездили, а тут совсем робёнок. А все чудно.

Теперь про чудо хочу сказать. Уж так учудил мой Ванюша, так отродясь ни от кого такого не слыхала, хоть и девятый десяток идет!

Пришел он как-то со двора, чего-то там мастерил, и говорит мне:

— Мань, ты меня прости, ведь я сегодня помирать буду, давай попрощаемся и друг у друга прощения попросим.

— Ну, Ваня, и ты меня прости, коль чем обидела. Может, я виновата, что Бог тебе через меня деток не дал в утешение. А как же ты будешь умирать, ведь ты не болеешь? — спрашиваю его.

— Нет, — говорит, — не болею, мне это уже не нужно, — отвечает.

— Чудно как-то, ей-богу. А почему это ты решил умирать — то, или кто тебе, может, сказал об этом? — допытывалась я.

— Да, сказано мне было, — говорит, — а сказать, кто сказал, не велено, — загадочно так мне толкует.

А все равно чудно, и даже какое-то веселье нашло.

— И как же ты, — говорю, — умирать-то будешь? — опять это спрашиваю.

— А вот, — говорит, — под иконы прямо в фуфайке лягу, у Бога попрошу прощения и умру, — так и ответил.

— Ну, ложись, коли хочешь, — говорю, а сама думаю: «Разыгрывает дед меня».

Лег он, значит, под иконы, сложил руки на себе и говорит:

— Прости меня, Господи, грешного, за все мои прегрешения, и ты, Маша, прости.

— И ты меня, Ваня, прости, — почти весело отвечаю.

— Прими, Господи, душу мою с миром, — вздохнул он, значит, так глубоко и затих.

— Ну, хватит, Ваня, меня дурачить, не двадцать лет ведь нам.

А он молчит. Подошла, послушала, а он не дышит. Ушел мой Ваня. Во! Учудил, так учудил! Не болел, а помер. Ты где-нибудь о таком чуде слышал? — спросила баба Маня.

— Ну, нет, баба Маня, такого не слышал никогда, — удивившись, ответил я. — Думаю, ему во сне Ангел что-то сказал, а может, родители усопшие явились.

Вернувшись домой, поведал эту историю. Мама сказала:

— Чудо с Ваней — это чудо, а что книжки такие же просил у Бога, здесь никакого чуда нет. Если бы я не вспомнила про Маню, ты бы и книжки эти не увидел.

— Вот дела? В Бога верит, а что Бог может мысли людям давать, так не верит, — возразил я.

Мы заспорили уже все вместе за столом, но ничего толкового из нашего разговора не получилось, каждый стоял на своем.

Книга Г. Дьяченко между тем мною дочитывалась до конца, и многое чудесное в этой книге не объяснялось автором.

— Что ты всё читаешь эти книжки, какой в них толк, пошел бы жуков пособирал на огород или устроился на летнюю работу куда, все денег бы подзаработал, — недовольная моими постоянными занятиями предложила мама.

— А что, тебе так деньги нужны? — спросил я.

— А кому они сейчас не нужны? Всем нужны! — удивилась она.

— Богу не нужны, и потребности особой у меня в них сейчас нет. В Семинарии нас кормят, и одежда пока не износилась. А работа моя в том и состоит, чтобы книжки читать и учиться, — запальчиво защищал свою позицию.

— Если они тебе так нужны, то скажи, сколько тебе надо? Я помолюсь, и Господь тебе их пришлет, — предложил я свои услуги.

— Видали такого! Нина, ты посмотри на него, совсем с этими книгами спятил. Дочитался! Доучился! Где же это видано, чтоб Бог деньги с неба посылал? Вот чудак. Ну хорошо. Скажи, чтоб Бог дал хоть сто рублей, — в сердцах проговорила мать в присутствии сестры.

— Хорошо. Будет вам сто рублей, если есть в них нужда и нужно для вашей веры в то, что Бог все может, — снова тщетно утверждал и убеждал своих домашних.

Мама и сестра Нина почти весь день смеялись над моей верой.

Вечером, после обычных молитв ко сну, добавил следующее прошение:

— Господи! Пошли сто рублей маме и Нине для их веры!

Рано утром слышу: кто-то толкает меня спящего:

— Вася, проснись. Это я, твоя тетя Римма, приехала с ранней электричкой. Вот кладу тебе под подушку сто рублей, все когда-нибудь помянешь в Церкви. Мои-то деревянные, ничему не верят.

— Тетя Римма, — отвечаю спросонья, — я так помолюсь за тебя, без денег.

— Ну, я поехала. Молись за меня.

Прошло с неделю времени после этого события, и опять за столом пошли те же разговоры о работе настоящей, о деньгах и так далее.

Я сказал, что выполнил их просьбу о деньгах, и Господь послал сто рублей для укрепления их веры.

— Где? — в один голос проговорили сестра и мама.

— В пиджаке, на вешалке, — ответил обеим удивленным.

Обнаружив деньги, мама устроила допрос:

— Кого обманул, признавайся? Я знаю, что у тебя таких денег не было, когда приехал. Я сама всю одежку стирала.

Когда им все рассказал, как было, мама облегченно и обрадованно заговорила:

— Ну, вот! Я же говорила — люди дали, а то Господь, Господь. Где же это видано, чтобы с неба деньги валились.

Вот уж поистине, хоть кол на голове теши, но если человек не хочет верить, то его ничем не заставить, никакими чудесами.

Вскоре произошел еще один случай, заставивший задуматься о том, что для молитвы не существуют расстояния.

В нашем селе жило одно семейство, по фамилии Косыревы. У матери и у отца, людей верующих, был сын младшенький Михаил, болящий. Одна часть села верила, что Миша нормальный, здравомыслящий, другая считала, что он ненормальный. Те, что верили в «нормальность» Миши, приводили такой основной аргумент: если он нездоров, то почему так хорошо играет на гармошке, ведь с детства больной. Редко кто из нормальных-то так сыграет здорово, как он!

— Нормальный не будет жить по вокзалам и ходить в чем попало, когда есть дом собственный, — возражали им противники.

Спорам этим был уже не один десяток лет, но Мишу поиграть на свадьбе или покормить на поминках неизменно приглашало все село, и та и другая сторона, без разницы.

Когда еще была жива мать Миши, я редко, но бывал в их доме и интересовался у нее причиной болезни Миши.

— Лошадь его в детстве испугала, вот он и странный такой стал, — объясняла его мама, — а так он смирный, никому вреда не делает.

Действительно, лицо у Миши было очень доброе и даже по-своему красивое. Будучи художником, сделал с него портрет для своей дипломной работы. Всегда Миша провожал меня на вокзале:

— Тёсок, а тёсок. Куда ты собрался так далеко? — спрашивал Миша. — Учиться в Ленинграде — это хорошо. Учись, тёсок, умны люди везде ¬пригодятся, знамо дело. А у тебя папироски не найдется? Это хорошо, что не куришь. А я не от хорошей жизни курю, сам знашь. Поживи-ка всю жизнь по вокзалам да под забором. Жизнь прожить ведь не шутка. Ну давай, тёсок, учись хорошо, тёсок.

Почти всегда с подобным наставлением провожал меня Миша, в неизменных валенках с галошами и зимнем пальто в любую погоду, в шапке или милицейской фуражке без красного околыша.

Не видя Мишу на вокзале, отправился к нему в дом, где застал только его отца — дедушку Алексея.

Алексей был сильно глуховат к тому времени, поэтому все время приходилось кричать ему в ухо:

— А молишься ты как Богу-то, книжки у тебя нет?

— Да. Нет. Библию вон четыре раза с корки до корки прочитал, а книжки с молитвами нет, — ответил Алексей.

— Ну и как же? — опять спросил я.

— Да вот Бога просил, чтобы меня научил, что делать. На другую ночь мужик пришел и до утра учил петь. Пели вдвоем, но утром, проснувшись, я ничего не вспомнил. На вторую ночь то же самое, и на третью; я теперь научился молиться и пою, — рассказал дедушка Алексей.

— Вы уж спойте мне, дедушка Алексей, — попросил я.

Когда дедушка начал петь, изумлению не было предела. Он пел точно таким напевом и ритмом, как в Псково-Печерском монастыре, о котором он слыхом не слыхивал.

— Дак это же преподобномученик Корнилий тебя учил петь! — прокричал я в ухо дедушке.

— Не знаю, кто он, не представился мне, — улыбаясь скромно, ответил Алексей.

— Вот это чудеса! Это же надо, я в хоре пел за четыре тысячи километров отсюда, а моего земляка преподобный Корнилий во сне учил три ночи петь печерским напевом ирмос: «Седяй в Славе Божества…»

Дивны дела твои, Господи!