Я сын Воанергеса
В здании Духовной Академии и Семинарии проживало одновременно очень много учащихся, включая регентское отделение, факультет иностранных студентов, сотрудников инспекторской службы.
Последней, согласно количеству учащихся, доставалось очень много работы. Фискальная служба, по понятным причинам, не была популярна среди учащихся, особенно у нарушителей дисциплины. Все нарушения, замеченные помощниками инспектора, фиксировались в особом журнале дежурств, а нарушившие дисциплину воспитанники и студенты по первому требованию должны были подавать объяснительные записки на имя инспектора. Если возникали «недоуменные» вопросы, а возникали они часто, то нарушителя обязывали являться на беседу с начальством.
Требования инспекции были своего рода неписаными законами для всех учащихся, малейшее уклонение ставило воспитанников в щекотливое положение. Привыкнув жить дома в атмосфере свободного поведения, многие вынуждены были смирять свой характер.
Однажды воспитанники пришли после всенощного бдения под праздник Божией Матери и ахнули от удивления: старательно прикрепленные бумажные иконы на стенах, Библии, оставленные на тумбочках, — все валялось на полу.
— Да! Що воны творять, братя! — восхитился Вася Ижик, — такого, братя, атеисты не творять, як тi бусурманы.
Особые облавы были под большие праздники или сразу после них, а также по возвращении студентов с каникул, так как необходимо было выявить изрядно захмелевших.
Необыкновенным творчеством среди правонарушителей было писание объяснительных. Как-то пришлось читать одну из них: «Дорогой отец Инспектор, после одиннадцати часов вечера я смотрел телевизор, уж очень хотелось знать судьбу наших братьев в региональном конфликте. Я понимаю всю тяжесть этого преступления и прошу меня сурово наказать». В некоторых записках сквозила явная усмешка, но машина инспекторской службы легко перемалывала все «сучки и задоринки». В конце второго или третьего месяца выносились «вердикты» инспекции, или, как их называли семинаристы, «тропари». На видном месте были вывешены определения воспитательского совещания с оценками по поведению. Иногда эти определения зачитывались прямо за обедом в академической столовой по микрофону, что вызывало соответственную бурную хоровую реакцию студентов.
Зачитывались «деяния» сразу после прочтения жития святого данного дня. Надо сказать, само чтение не всегда было удачным, особенно если читала девушка из регентского отделения, делая, как назло, специфические ошибки типа: «и его рукоположили во Диавола» или «и турки повесили его в царских вратах. Богу нашему слава во веки. Аминь».
Исключения из «системы» практиковались часто, в основном, конечно, за выпивку, учебу или несмиренное поведение воспитанника.
Всякий случай бурно обсуждался в семинарской среде, особенно если к воспитаннику применялись суровые усмирительные меры.
Многое в судьбе семинариста зависело и от помощника инспектора, требовавшего объяснительную записку. Неподача вовремя последней рассматривалась как неуважение к школе, и поэтому воспитанник мог быть исключен с формулировкой: «За несовместимое с духом школы поведение».
Помощники инспекторов были все с разными характерами, и поэтому, соответственно, в разные дни разное было поведение у семинаристов. Если дежурил отец Борис, значит, варили чай допоздна и без конца носились с кипятильниками в туалеты, так как розеток в комнатах специально не было. Кипятильники старательно прятали, но при очередной «инспекторской облаве» всё изымалось и бесследно исчезало.
Смешные сценки были в дежурство отца Николая.
— Ты, брат, все же объяснительную напиши, а уж на Совете за тебя горой стану, — убеждал он подать объяснительную брата — семинариста, по поведению у которого и так было «три с минусом».
В дежурство помощников инспекторов, назначенных из числа студентов, в основном женатых, было более свободно, так как замечания они делали мягко. Так Николай — поэт, ставший помощником инспектора, когда заходил в половине двенадцатого ночи в комнату, где был свет, выключая, говорил: «Привет от отца Инспектора», что вызывало к нему большую симпатию у семинаристов.
Сущей язвой для воспитанников были помощники инспекторов из числа самих же семинаристов, не определившихся ни со своим саном, ни с браком: власть товарища над товарищем, как известно, развращает. Ненависть к таким помощникам порой у всех насельников «системы» была потрясающей.
Митрополит Антоний Храповицкий в своих мудрых замечаниях о воспитании и образовании в четвертом томе сочинений писал, что допущение к власти помощника инспектора Семинарии лиц, не определившихся со своим саном, крайне вредна для школы.
Особую группу помощников инспекторов составляли монашествующие.
Здесь дело зависело во многом от характера. Особую ревность к службе проявлял иеромонах Варсонофий, путешествующий по ночам с фонариком. Однажды ночью, когда он высвечивал лица спящих воспитанников, один из проснувшихся заорал благим матом и накинул ногой одеяло на голову Варсонофию. Как потом он объяснял, его во сне сильно разогрело у батареи отопления, и при виде рыжего, заросшего, «мохнатого» лица проверяющего, освещенного луной, подумал, что «демон» явился за его душой.
Далеко не священный страх в студентах вызывал сам инспектор, от одного слова которого зависела порой судьба воспитанника. Если на четвертом этаже раздавался крик: «Инспектор!», то жильцы комнат буквально шарахались, кто куда успеет, сломя голову. Страх отчисления настолько был всеобщим, что заражал даже самых что ни на есть невиновных. Исключение, пожалуй, составляли иподьяконы митрополита, которые вели себя чуть высокомерно по отношению к простым смертным и несколько независимо по отношению к инспекторской службе, что не вызывало у нее большого восхищения.
Несомненную проблему для инспекторской службы представляли пьющие воспитанники, подчас умудряющиеся проникать в родную «систему» после отбоя, но и здесь улов был почти всегда обеспечен.
Так однажды воспитанник 2-го класса Семинарии Шарко пытался проникнуть в стены школы после отбоя. На вопрос помощника инспектора: «Ктo он такой?» — захмелевший Шарко, заплетаясь языком, проговорил: «Я Воанергес, сын Громов, ты что, не видишь?»
Как-то, будучи у отца Дмитрия, я поделился грустными впечатлениями от увиденного в Семинарии.
— Не стоит много расстраиваться, лучше прилежнее учись, а дисциплинарные испытания для того и посылаются, чтобы «пескарь» не дремал. Насколько нагрешит семинарист, настолько и «щука» инспекторской службы его укусит. Держись за молитву и покаяние, и Господь все устроит ко благу для опыта. Посмотри вот на эти деревья. Как ты думаешь? Зачем им нужен ветер испытаний? Я предполагаю, для того, чтобы корни под влиянием посторонней силы ветра лучше пробивались в глубине через толщу земли к питательной влаге. Получив влагу, дерево сильнее устремляется к Небу за солнечными лучами, и крона, увеличиваясь, дает со временем зрелые плоды. Так и в случаях испытаний, или, как в церковной среде модно говорить, «искушений», настигающих людей по своей воле, или по воле других, или через особые обстоятельства, Богом посылаемые, преследуется прежде всего цель нашего¬ ¬духовного самопознания и богопознания. Даже святые аскеты сложили пословицу: «Не было бы искушений — не было бы святых». Так что не робей — плоть, мир и лукавый везде ополчаются на всех. Не исключение и Семинария. Адам пал в раю, который был лучше Семинарии, а Лот спасся в Содоме развратном, что хуже Семинарии, Слава Богу, пока.
Комментировать