Раздел 2. Отечественная историография общей истории Церкви

Первые библиографические и биобиблиографические издания, связанные с русской литературой (в том числе богословской), появились в XVIII в.

В 1768 г. в Лейпциге на немецком языке (французский перевод – 1771 г.) опубликован словарь «Известие о некоторых русских писателях...», содержащий информацию о 42 русских авторах; он был составлен, как полагают некоторые исследователи, известным актером, переводчиком и поэтом, одним из образованнейших людей своего времени Иваном Афанасьевичем Дмитревским (1734/1736–1821). (В числе возможных авторов называли также A.A. Волкова, С.Г. Домашнева, В.И. Лукина, П.Я. Штелина и др.¹²⁶²)

В 1772 г. русский просветитель, писатель и книгоиздатель Николай Иванович Новикóв (1744–1818) напечатал свой «Опыт исторического словаря о Российских писателях», где содержатся сведения о 317 авторах (в основном XVIII в.). В 1801 г. увидел свет «Пантеон Российских авторов» (4 тетради в лист по 5 портретов, с текстом историка Н.М. Карамзина), опубликованный коллекционером, библиофилом и издателем Платоном Петровичем Бéкетовым (1761–1836); в книгу вошли 20 портретов, сопровождаемых биографическими очерками.

В 1776 г. археограф, управляющий Московским архивом Коллегии иностранных дел, член Российской академии (1808) Николай Николаевич Бантыш-Камéнский (1737–1814) описал около 900 отечественных книг и журнальных статей по всем отраслям знания «во благо старательных юношей» (из них 64 – по богословию) в приложении к учебнику риторики И.Ф. Бургиуса¹²⁶³; описание носило название De notitia librorum Rossicorum, systematice expositorum («Описание российских книг, систематически расположенных»)¹²⁶⁴. Продолжение этой работы, имевшее целью дать полный указатель русской печатной продукции, было опубликовано посмертно и частично¹²⁶⁵. Нижегородский епископ Дамаскúн (Семёнов-Руднев) (1737–1795), издатель сочинений М.В. Ломоносова (M., 1778) и Феофана Прокоповича (Гота, 1772), составил указатель, охватывавший русские книги с 1517 по 1785 г. включительно («Библиотека российская, или Сведение о всех книгах в России с начала типографии на свет вышедших»)¹²⁶⁶. Это издание весьма важно для русской библиографии, особенно XVII и XVIII вв., поскольку содержит перечни книг, хранившихся в то время в Синодальной, Типографской и других библиотеках, и важные критические и методологические замечания автора. Перечню книг предпослан обзор русской литературы и образованности, доведенный до XVI в., содержащий оригинальные характеристики интеллектуального развития России соответствующего времени и выявляющий степень участия духовенства в просвещении русского общества и народа. Историю литературы/письменности преосвященный Дамаскин рассматривает на фоне истории просвещения, которую делит на три периода: 1) от Владимира (988 г.) до Ивана Грозного; 2) от начала книгопечатания до введения гражданского шрифта (1708–1710) и 3) от введения гражданского шрифта.

В начале XIX в. попытку отражения российских изданий предприняли академик Петербургской академии наук Андрей Карлович Шторх (1766–1835) и член-корреспондент той же академии Федор Павлович Áделунг (1768–1843)¹²⁶⁷, библиотекарь Императорской публичной библиотеки в Петербурге Василий Степанович Сопиков (1765–1818)¹²⁶⁸ (в его указателе с некоторыми пропусками описано 13249 книг и журналов, изданных в России и за границей до 1813 г., а также частично в 1813–1818 гг., включая сочинения духовных лиц); в середине века – библиограф Григорий Николаевич Геннáди (1826–1880)¹²⁶⁹. В 90-х гг. XIX в. выдающийся отечественный библиограф Семен Афанасьевич Венгéров (1855–1920) начал выпускать указатель «Русские книги» (вышли три тома: СПб., 1896–1898), в котором учтено значительное число публикаций духовных лиц (описания Венгерова во многих случаях остаются единственным источником информации)¹²⁷⁰; можно отметить и ряд других указателей конца XIX – начала XX в.¹²⁷¹

Родоначальником русской духовной биобиблиографии является преосвященный Евгений (Болховúтинов) (1767–1837), окончивший свой жизненный путь митрополитом Киевским, – почетный член Московского университета, академик (1806) и почетный член (1826) Российской академии наук, почетный член и член-корреспондент ряда российских университетов и научных обществ. Митрополит Евгений, «наш неутомимый бенедиктинец», как полушутя назвал его известный русский историк академик М.П. Погодин (намекая на богатые плоды исследовательских трудов бенедиктинских монахов), издал монументальный «Словарь исторический о бывших в России писателях духовного чина Греко-Российской Церкви» (СПб., 1818; 2-е изд., испр. и умнож. СПб., 1827; переизд.: M.; С. Посад, 1995) – итог почти тридцатилетнего труда, названный современниками «последним словом науки»¹²⁷². Словарь дает, наряду с биографическими сведениями, библиографию сочинений отечественных богословов. В то же время уже ближайшие потомки, в их числе – архиепископ Филарет (Гумилевский), критикуют работу преосвященного Евгения: отмечая «богатый запас сведений», содержащихся в Словаре, архиепископ Филарет не мог согласиться с сугубо эмпирической формой подачи материала, без «систематического взгляда», «общей мысли» и чувства¹²⁷³; за некритичность в работе с богатым фактическим материалом упрекают преосвященного Евгения академики Я.К. Грот¹²⁷⁴, П.П. Пекарский¹²⁷⁵ и др.

Архиепископ Филарет (Гумилéвский) (1805–1866) опубликовал «Обзор русской духовной литературы» (СПб., 1856; 2-е изд.: В 2 т. Чернигов, 1859–1863; 3-е изд., испр. и доп. авт.: СПб., 1884¹²⁷⁶), который (в 3-м издании) охватывает русскую духовную литературу до 1863 г.

Историк и археограф, член Императорской Академии наук Павел Михайлович Строев (1796–1876) в ходе многочисленных археографических экспедиций по России собрал разнообразный рукописный материал для большого словаря, превосходящего словарь митрополита Евгения (Болховитинова) по количеству сведений об авторах до начала XVIII в.¹²⁷⁷ Следует также учитывать справочные издания, подготовленные профессором истории Русской Церкви Санкт-Петербургской духовной академии Николаем Константиновичем Никольским (1863–1936)¹²⁷⁸.

В конце XIX в. были предприняты попытки составить специализированный сводный указатель отечественной литературы по богословию¹²⁷⁹, однако работа оказалась неполной и осталась незаконченной. Известный русский религиозный философ князь Сергей Николаевич Трубецкой (1862–1905) опубликовал указатель литературы по истории религии¹²⁸⁰.

Серьезный анализ развития российской историко-церковной науки в XIX в. оставили А.П. Лебедев, H.H. Глубоковский, профессор всеобщей истории Казанского университета Николай Алексеевич Осокин (1843–1895)¹²⁸¹.

Были опубликованы справочные издания (не всегда полные) по отдельным направлениям богословских исследований: церковной истории¹²⁸², патрологии¹²⁸³, каноническому праву¹²⁸⁴, литургическим изданиям¹²⁸⁵.

Имеются также справочники и указатели, где учитываются материалы периодических изданий по духовной тематике¹²⁸⁶.

Во 2-й половине XX в. были опубликованы «Описание изданий, напечатанных кириллицей, 1689 – январь 1725» (M., 1958), «Описание изданий гражданской печати, 1708 – январь 1725» (M., 1955), «Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII в., 1725–1800» (в 5 т. M., 1962–1967), максимально учитывающие издания в фондах крупнейших отечественных библиотек. В пятитомник включены авторы из среды духовенства (писатели, богословы, переводчики и проч.), есть указатели – именной, систематический (по богословию, патрологии, церковной истории) и др. В 2000 г. начато издание «Сводного каталога русской книги, 1801–1825».

Институт научной информации по общественным наукам (ИНИОН РАН) с 1994 г. ежеквартально издает роспись книг и статей по религиоведению, поступивших в ИНИОН (с указанием шифра хранения), сопровождаемый предметным и именным указателями¹²⁸⁷.

Возможность составить суждение о состоянии и развитии отечественных историко-церковных исследований после 1917 г. дают библиографические указатели «Православие»¹²⁸⁸, «Исихазм»¹²⁸⁹, «Богословие и история Церкви: Аннотированный указатель статей (1947–2000)»¹²⁹⁰, каталоги изданий Московской патриархии¹²⁹¹, систематический библиографический указатель публикаций в «Журнале Московской Патриархии»¹²⁹², указатель христианской периодики на русском языке¹²⁹³, указатель литературы по раннему христианству¹²⁹⁴, отдельным проблемам церковной истории¹²⁹⁵ (включая историю протестантских деноминаций¹²⁹⁶), церковному искусству¹²⁹⁷ и др.¹²⁹⁸

Ряд указателей дает представление о научных трудах русского зарубежья¹²⁹⁹, включая периодические издания¹³⁰⁰. Небольшой очерк русской зарубежной историографии XX в., включающий ряд историко-церковных проблем, составлен ο. А. Шмеманом («Русское богословие за рубежом», 1975).

Среди энциклопедических изданий, уделявших большое внимание русским богословам, историкам и духовным писателям, выделяются «Энциклопедический словарь» Брокгауза и Ефрона (Т. 1–82. 4 т. доп. Лейпциг; СПб., 1890–1907), незаконченный «Новый энциклопедический словарь» (Т. 1–29. СПб./Пг., 1911–1916), «Энциклопедический словарь» братьев Гранат (Т. 1–55, 57, 58. M., 1910–1948).

Предваряя историографический обзор основных историко-церковных проблем, следует указать издания энциклопедического характера, где нашел отражение уровень историко-церковной науки, которого она достигла ко времени публикации этих монументальных, по планируемому охвату богословской проблематики, трудов: «Православная богословская энциклопедия», выходившая под редакцией профессоров А.П. Лопухина (т. 1–5) и H.H. Глубоковского (т. 6–12) в приложении к журналу «Странник» (СПб./Пг., 1900–1911; издание прервано на 12-м томе); «Православная энциклопедия» (M., 2000–; продолжающееся издание; существует также в электронной версии); выпускаемая издательством францисканцев «Католическая энциклопедия» в 5 томах (M., 2002–; продолжающееся издание). Упомянем также выпущенный издателем П.П. Сойкиным 2-томный «Полный православный богословский энциклопедический словарь» (СПб., 1900; репринт: M., 1992)¹³⁰¹.

История Церкви как самостоятельная дисциплина в отечественной науке выделилась достаточно поздно. При этом основной методологической посылкой, определяющей предмет исследования истории Церкви, была посылка экклезиологическая¹³⁰²: Церковь, как богочеловеческая сущность, догматически является «единой, святой, соборной и апостольской». Те социально-религиозные структуры, которые не соответствуют этому догматическому определению (например, нарушают принципы единства и соборности путем разделений и внесения новых догматических воззрений, не упомянутых семью Вселенскими соборами; или не соответствуют апостольскому принципу, сознательно прервав апостольское преемство, т.е. отказавшись от церковной иерархии, которая друг другоприимательно, через возложение рук священства и действие в этом процессе Св. Духа, переходит из поколения в поколение, начавшись от апостолов, а через них – от Самого Христа), не могут и претендовать на имя Церкви.

Таким образом, православная экклезиология понимает под Церковью только Церкви Православные, сохранившие апостольское преемство, неизменное вероучение, данное Писанием и Преданием, утвержденное семью Вселенскими соборами, и внутреннее единство, реализуемое в евхаристическом общении. Именно история кафолического, вселенского (т.е. мирового, охватывающего всю ойкумену) Православия, с этих методологических позиций, и является предметом истории Церкви.

В духовных учебных заведениях церковная история (с подразделением на общую, охватывающую развитие христианства от апостольских времен в различных странах, и русскую) длительное время рассматривалась как вспомогательная историческая дисциплина в преподавании общего курса богословия. В этой связи в 1-й половине XIX в. она не имела ни выраженного метода исследования, ни даже четко определенного предмета, находясь во многом в сильной зависимости от зарубежной (прежде всего – немецкой) литературы.

Эта зависимость отражалась даже в названиях первых российских историко-церковных трудов. Упоминавшийся митрополит Евгений (Болховитинов) в 1790–1792 гг. подготовил «для преподавания в Воронежской семинарии и Александро-Невской академии» пособие по всеобщей церковной истории, название которого («Всеобщая Церковная критическая История, по методу Мосгеймову расположенная, на Русском языке сочиненная») говорит само за себя: автор в изложении следовал позиции немецкой протестантской прагматической школы историко-церковных исследований, зафиксированной в трудах «отца новой церковной историографии» И.Л. Мосгейма.

Первый опыт церковно-исторического обозрения начальных веков христианства, подготовленный на латинском языке профессором, а затем и ректором Московской духовной академии архимандритом (впоследствии архиепископом) Мефодием (Смирновым) (1761–1815), включал, «ко вреду для своего дела», помимо собственно исторических проблем, и канонику, и литургику, и патристику, не раскрывая систематически ни одну из этих тем (Liber historicus de rebus in primitiva seu trium primorum et quarti ineuntis seculorum ecclesia Christiana gestis. M., 1805). Хотя в итоге вышел лишь первый том, охватывающий I–III вв., автор получил за свой труд сразу две монаршие награды – звезду Александра Невского и бриллиантовый крест на клобук.

Существенное влияние на общее направление церковно-исторического исследования в рамках духовных школ оказал проект академического устава 1814 г., который, с одной стороны, дал церковной истории прочное место среди других богословских наук, введя ее в ранг ординарных (а не факультативных) дисциплин, а с другой – предусматривал для нее такие «умозрения», чтобы получилась «философия истории», для чего, как замечает H.H. Глубоковский, недоставало самых необходимых элементов.

В этой связи подготовленный «по воле начальства» на основе собственного лекционного курса профессором церковной истории Санкт-Петербургской духовной академии архимандритом (позднее епископом) Иннокентием (Смирновым) (1784–1819) двухтомник «Начертание церковной истории от библейских времен до XVIII века, в пользу духовного юношества» (СПб., 1817) представлял собой, вместо «философии истории», лишь компилятивный компендиум, зависевший в значительной степени от научных результатов двух немецких протестантских историков ХVІІ–ХVІІІ вв. – Ф. Шпангейма и, особенно, Х.Э. Вейсманна; определенное влияние оказал также на Иннокентия крупнейший историк Католической церкви времен Контрреформации – кардинал Бароний. «Иннокентию, – как замечает А.П. Лебедев, – не до того было, чтобы критически проверять результаты, добытые немецкими учеными, и потому, хоть и редко, наш историк говорит так, как будто бы он был не православный, а протестантский писатель». Но, несмотря на это, «Начертание...» почти 50 лет было официальным учебником в академиях и семинариях, выдержав по этой причине множество переизданий. По замечанию того же А.П. Лебедева, «как учебник по церковной истории, «Начертание» замечательно тем, что это такой учебник, каких не пишут по этому предмету в наше время: со всем научным аппаратом, со ссылками на источники и пособия, с замечаниями критическими и вообще научными».

Важную роль в выделении истории Церкви как самостоятельной научной дисциплины сыграл профессор и ректор (с 1864 г.) Московской духовной академии протоиерей Александр Васильевич Горский (1812–1875)¹³⁰³.

Дело облегчилось тем, что, согласно уставу духовных академий 1869 г., в академиях образовывалось специальное церковно-историческое отделение, а академический устав 1884 г. вводит ученую степень доктора церковной истории.

A.B. Горский и его учитель преосвященный Филарет (Гумилевский) произвели переворот в учебной практике духовной академии и на самое видное место поставили историю. Проводником этого нового научного направления стал журнал «Прибавления к Творениям святых отцов в русском переводе» (с 1843 г.), коего о. Горский был одним из редакторов и самым деятельным сотрудником.

A. B. Горский оказался первым и до времени единственным проводником нового направления в академическую среду, где ему, как пишет ο. Г. Флоровский, удалось «создать ученое движение», подготовить серьезную научную школу историков.

Хотя «философских склонностей у Горского никогда не было», его академические лекции отличались новизной материала и строгостью метода: он «предпочитал работать по первоисточникам, чтобы из них строить самому», хотя в то же время активно «пользовался Неандером и еще Гизелером. Но все было лично проработано им и по источникам. Очень ценил Горский и Мосгейма. У Неандера его привлекало стремление и умение находить религиозный смысл происходивших событий, умение изображать исторический процесс, «как одно целое, в стройной и тесной связи всех его частей». В своих лекциях Горский и стремился, прежде всего, показать эту «внутреннюю связь фактов», не довольствовался внешним прагматизмом и говорил об органическом развитии. Всего больше он останавливался на истории догматов. (...) Из западных пособий по догматике он пользовался обычно курсами Штауденмайера и Куна, еще Каниса, Филиппи»¹³⁰⁴.

Общей установкой о. Горского касательно предмета и метода церковной истории было исследование «движения человеческого духа под водительством Божественным». В этой связи история Церкви должна заниматься не просто бесстрастным повествованием об исторических событиях, но «живой апологией христианской истины с ее доктринальными верованиями и конкретными обнаружениями». По словам о. Горского, христианское «учение имеет свою жизнь, свои направления, движение, борьбу, успехи. Догмат, как мысль Божественная, навсегда изреченная человечеству в откровении, всегда полон сам в себе, тождествен, единичен. Но как мысль, усваиваемая человеком, он принимает различные виды: его сфера то расширяется, то сокращается, то она делается светлее, то затмевается». Таким образом, в понимании о. Горского церковная история представляет собой историю людей, рассмотренную через призму истории развития идей.

Как пишет А.П. Лебедев, у о. Горского нет «ни одного сочинения, которое давало бы ему особенно видное место среди людей, занимающихся церковно-исторической наукой», а вместе с тем он, «несомненно, был глубокий знаток и преданный адепт» церковной истории и сумел сделать Московскую духовную академию поистине «академией церковно-исторической науки».

Опубликованы его курсы «Евангельская история» (1880–1881) и «История Церкви апостольской» (1881–1883) – «это есть, собственно, философия Новозаветной истории, изложенная с редким проникновением, – показуется через всю историю, как Христос возбуждает веру в учениках и в народе». Интересны его труды по истории древней Церкви: «Образование канона священных книг Нового Завета» (1871); «О сношениях Русской Церкви с святогорскими обителями до XVIII столетия» (1848); «О сане епископском в отношении к монашеству в Церкви восточной» (1862); «О соборе Иерусалимском 1672 года» (1871); «О Церкви Греческой с 1453 г. до начала XVIII столетия» (1883); помещенные в «Прибавлениях к Творениям свв. отцов в русском переводе» «образцовые опыты отеческих жизнеописаний – ученые жития»¹³⁰⁵ Василия Великого (1845), Афанасия Александрийского (1851), Феодорита Кирского (1855), Епифания Кипрского (1863).

Архимандрит (позднее епископ) Иоанн (Митропóльский) (1836–1914), сменивший о. Горского на академической кафедре, предпринимает исследование истории первых трех Вселенских соборов (1871)¹³⁰⁶.

С этого времени история соборов, Вселенских и Поместных, становится специальной темой историко-церковных исследований, иногда подменяя собой курсы общей церковной истории. К ней обращались А.П. Лебедев¹³⁰⁷, В.В. Болотов¹³⁰⁸, Константин Николаевич Смирнов (1862–?)¹³⁰⁹, А.И. Покровский¹³¹⁰ и, позднее (Париж, 1963), A.B. Карташёв¹³¹¹.

Профессор Санкт-Петербургской духовной академии Иван Васильевич Чельцов (1828–1878) предпринимает попытку систематического изложения истории христианства в книге «История христианской Церкви» (Т. 1. СПб., 1861), являющейся, по его словам, «отрывком» его лекций и охватывающей первые три века развития христианства. Здесь автор, в частности, утверждает, что «этот предмет должен лежать в основании всего церковного образования» и «никаких научно-критических исследований (его) Православная Церковь не только не должна страшиться, но может полагать в них одно из средств для своего торжества».

Принципиальная позиция И.В. Чельцова, как историка Церкви, состоит в том, что «нет ничего столь вредного торжеству истины, как слепая ревность неразумных защитников ее, проявляющаяся в упорном повторении неудовлетворительных, односторонних и, как всегда бывает при этом, совершенно излишних доказательств, в опасении за потрясение самой истины с падением предрассудков, окружающих ее в умах ограниченных, – словом сказать, в преступном желании поддержать ее своими жалкими, несправедливыми, человеческими усилиями, несмотря на то, что она естественно хранится всемогущей силой Самого Бога, ее Источника, и потому не может пасть, хотя бы даже действительно колебалась в их слабых глазах... Православный исследователь тем более будет верен своей вере и Церкви, чем непритворнее и откровеннее будет в своем суде и чем прямее передаст то, что найдет в несомненно точных и верных исторических указаниях».

А.П. Лебедев выявляет в «Истории» И.В. Чельцова существенное влияние немецкого протестантского историка А. Неандера (вплоть до того, что автор «местами просто копирует немецкий подлинник»).

Кроме того, упоминая основные качества «Истории», сформулированные самим ее автором как «самостоятельность и православность», А.П. Лебедев отмечает: «Мы не совсем понимаем, по какому убеждению в числе качеств своей книги автор указывает ее православность. Само собой разумеется, что православные историки писали, пишут и могут писать только в православном духе, пока они остаются в лоне православия».

Перу И.В. Чельцова принадлежат исследования различных проблем истории Восточной и Западной Церквей¹³¹², а также перевод и текстологическое исследование послания Варнавы.

На примере труда Чельцова, претендовавшего на подведение некоторых итогов развития церковно-исторической науки в России, А.П. Лебедев замечает, что российская «церковно-историческая наука во весь период действия устава 1814 года не достигла не только больших, но даже и скромных успехов».

Директор Полоцкой учительской семинарии Евграф Иванович Смирнов (1842 – после 1900) в 1872 г. опубликовал «Историю христианской Церкви» (10-е изд. – 1915; охвачена история не только Восточной, но и Западной Церкви, включая протестантские деноминации), доведенную до начала XX в. Хотя эта книга была удостоена в 1873 г. полной Макариевской премии, А.П. Лебедев именует ее «бесцветной компиляцией, составленной по тому, что попадалось под руку» и в некоторой степени прямо повторяющей текст «Истории» Неандера. На нужды программы духовных семинарий ориентирована популярная «История христианской Церкви» выпускника Киевской духовной академии, инспектора народных училищ Гродненской губернии Павла Ивановича Малицкого (1851–1919)¹³¹³.

Наиболее удачной из подобного рода попыток считается опыт профессора Санкт-Петербургской духовной академии, где он был преемником И.В. Чельцова по кафедре, члена-корреспондента Императорской Академии наук Василия Васильевича Бóлотова (1853–1900), который «соединял в себе дар историка и проникновение богослова» и много потрудился над созданием «школы исторического метода и опыта»¹³¹⁴.

«Будучи как церковный историк богословом по профессии, – писал о Болотове его преемник по кафедре А.И. Бриллиантов, – он не только весьма был далек от пренебрежительного отношения к светской учености, но самим делом доказывал признание высокого значения ее. Но в то же время, с уважением и интересом относясь к светским наукам, высшую цель их он видел в свободном служении богословию как высшей науке в системе человеческих знаний».

В.В. Болотов руководствовался иной научной методой, чем, например, А.П. Лебедев: он считал своей основной задачей критический пересмотр результатов исследований своих предшественников, перепроверку их источниковой базы и разработку собственных реконструкций исторических событий на основе совокупности всех открытых к его времени историко-церковных источников, доступных ему. Болотов предпочитал опираться на «такие источники, которые в конце концов подводили бы к непосредственным очевидцам», к таким «самым первоначальным основаниям, далее которых идти нельзя». Это был новый шаг в области методологии историко-церковного исследования, освободивший последнее от вторичности изложения и поставивший его на современную научную основу.

Именно на этой основе строились болотовские «Лекции по истории древней Церкви», посмертно изданные под редакцией А.И. Бриллиантова и доведенные до эпохи иконоборчества включительно, – они содержат массу новых трактовок известных, казалось бы, вопросов, поскольку автор, руководствуясь собственной компетентностью, доходил нередко до вполне оригинальных результатов. «Особенно важен IV том, посвященный истории богословской мысли в период Вселенских соборов. Здесь сказывается в полной мере дар исторической композиции и проникновение богослова, и сразу чувствуется, что все построение методически проверено во всех частностях и подробностях»¹³¹⁵.

Но в особенности безусловная исследовательская самостоятельность В.В. Болотова проявлялась в исследовании проблем, ранее не попадавших в сферу внимания церковных историков, – церковной истории Египта, Эфиопии, Сирии и Персии. «В 80-х гг. он работал над источниками по истории несторианства, но в это время было запрещено писать о «ересях» и об «еретиках», и он не довел своих исследований до конца»¹³¹⁶.

«К глубокому прискорбию для нашей церковно-исторической науки, – пишет А.П. Лебедев, – Болотов в цвете лет скончался, не успев обогатить нашу науку каким-нибудь замечательным, делающим эпоху трудом»¹³¹⁷.

Александр Иванович Бриллиантов [1867–1933 (1934?)], выдающийся русский церковный историк и богослов, профессор Санкт-Петербургской духовной академии с 1900 г., член-корреспондент Российской академии наук (1919), продолжатель традиций русской церковно-исторической научной школы, которая начала складываться во второй половине XIX в., активно работал в сфере специальных исследований и известен более как историк средневековой философии – трудами об Иоанне Скоте Эриугене (1898–1899). Однако и он, по обязанности профессора кафедры общей церковной истории, оставил после себя отлитографированные лекционные курсы по общей церковной истории, читанные в академии начиная с 1901/2 и заканчивая 1910/11 учебным годом (наиболее полная версия – за 1909/10 учебный год (СПб., 1910))¹³¹⁸, и, кроме того, отдельные исследования по истории древней Церкви¹³¹⁹.

Нельзя не упомянуть также диссертации выпускника и преподавателя (филолога-классика) Санкт-Петербургской духовной академии Александра Ивановича Садова (1850–1930) «Виссарион Никейский. Его деятельность на Ферраро-Флорентийском соборе, богословские сочинения и значение в истории гуманизма» (СПб., 1883; магистерская дис.) и «Древнехристианский церковный писатель Лактанций» (СПб., 1895; докторская дис.). Наиболее фундаментальная работа Садова – «Латинский язык в памятниках христианской письменности древнейшего времени (до VIII века)»: первый выпуск этого исследования был опубликован в 1917 г., второй выпуск автор закончил в 1924 г., но опубликовать уже не смог.

Отметим также монографию профессора Санкт-Петербургской духовной академии Николая Афанасьевича Скабалланóвича (1848–1918) «Византийское государство и церковь в XI веке, от смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина» (в 2 кн. СПб., 1884; переизд.: СПб., 2004)¹³²⁰, посвященную наименее разработанному в то время периоду византийской истории. По словам А.П. Каждана, «это первая византиноведческая работа со столь широким охватом исследуемых проблем; хотя отдельные стороны общественной жизни Византии в ней рассматриваются изолированно, вне какой-либо системы, эта книга, насыщенная конкретным фактическим материалом, не утратила значения и поныне». В монографии рассматриваются исторические события, состояние государственной администрации, суда, армии, провинциального управления, Церкви, монашества.

Отдельной заслугой Скабаллановича следует признать исследование исторической динамики причин, приведших в конечном итоге к разделению Церквей в 1054 г. Он анализирует первые догматические, церковно-обрядовые и дисциплинарные разногласия, возникшие на соборе 691–692 гг., дискуссии при патриархе Фотии в IX в., дискуссии при патриархе Михаиле Керуларии (1043–1058), в частности впервые поднятый при нем вопрос о евхаристическом хлебе (ранее этой проблемы не возникало, поскольку западный обычай использовать в Евхаристии опресноки относится к концу VIII–IX в.; при этом Скабалланович отмечает, что патриарх «был далек от мысли придавать опреснокам решающее значение в вопросе об отношениях между Церквами... Он далеко уступал, без сомнения, в образовании Фотию, но не настолько был невежествен в богословской науке, чтобы не понимать различия между догматом и обрядом»).

Скабалланович отвергает обвинения католиков, протестантов и ряда православных византинистов (в частности, А.П. Лебедева) в адрес Михаила Керулария, который, по их мнению, вызвав ссору между Церквами, довел ее до рокового конца, и показывает, что имя папы Римского перестало возноситься Константинопольской Церковью и другими Православными Церквами уже до времени патриарха Михаила, и не ввиду обрядовых различий, a по причине введения Римом новаций в литургический Символ веры. С другой стороны, Скабалланович подчеркивает политическую подоплеку событий – стремление папы Льва IX вернуть в юрисдикцию Рима области, некогда ему подчинявшиеся, а позже оказавшиеся в ведении Константинопольской кафедры. Таким образом, заключает автор, конфликт между Церквами во многом был следствием продуцировавшихся Римом политических интриг.

В 60–80-е гг. XIX в. оформляется церковно-историческая школа в Казанской духовной академии. Основные исследования ее представителей затрагивали проблематику истории Русской Церкви. Среди профессиональных особенностей этой школы следует отметить ее серьезный интерес к социально-экономическим вопросам.

Так, профессор академии (с 1866 г.) Петр Васильевич Знаменский (1836–1917), доктор русской истории honoris causa Московского университета и почетный член Казанского университета, среди многих трудов по русской церковной истории издал работы «Церковные вотчины при Петре Великом» (Правосл. собеседник. 1864) и «Богословская полемика 1860-х годов об отношении православия к современной жизни» (Казань, 1902). Методологической основой трудов Знаменского было определение Церкви согласно православному богословию: «Церковь есть собрание верующих, соединенных между собою верою в Бога, священноначалием и таинствами»; в то же время как историк он очень хорошо понимает, что собрание верующих, подобно всякому человеческому сообществу, собиралось постепенно, вырастало и созидалось под неизбежным воздействием исторических обстоятельств.

Один из преемников Знаменского по кафедре, профессор Иван Михайлович Покровский (1865–1941), посвящает свою докторскую диссертацию теме «Казанский архиерейский дом, его средства и штаты, преимущественно до 1764 года: Церковно-археологические, исторические и экономические исследования» (Казань, 1906).

Попытку относительно целостного построения курса церковной истории в 80-х гг. XIX в. предпринимают братья Филипп Алексеевич (1838–1884)¹³²¹ и Сергей Алексеевич (1847–1916)¹³²² Терновские, старший из которых, защитив докторскую диссертацию «Изучение византийской истории и ее тенденциозное приложение в древней Руси» (1877), читал церковную историю в Киевском университете, а младший, также доктор церковной истории, был профессором по кафедре еврейского языка и библейской археологии в Казанской духовной академии. В 1878 г. в Киеве был опубликован их «Опыт руководства по церковной истории. Вып. I. Три первые века христианства», а затем – курс лекций «Греко-восточная церковь в период Вселенских соборов: Чтения по церковной истории Византии от императора Константина Великого до императрицы Феодоры (312–842). С приложением русской и иностранной библиографии по предмету чтений» (Κ., 1883), находящиеся под явственным влиянием Гагенбаха и Гизелера.

Согласно университетскому уставу 1804 г., на отделении нравственных и политических наук были предусмотрены кафедра богословия догматического и нравоучительного и кафедра толкования Священного Писания и церковной истории. Устав, таким образом, ввел церковную историю в круг университетских дисциплин, но пока не в виде самостоятельной науки, а как дополнение к Священной истории.

Практическая реализация этой нормы университетского устава произошла, однако, существенно позже: 15 апреля 1810 г. ординарным профессором церковной истории на нравственно-политическом факультете Московского университета был утвержден Михаил Матвеевич Снегирев (1760–1820), которого, по всей вероятности, и следует считать первым преподавателем этой дисциплины в российской университетской традиции. Помимо церковной истории ему приходилось в разные годы читать антропологию, логику, философию, естественное, политическое и народное право. Снегирев составил для своих слушателей «Руководство к церковной истории», которое погибло во время пожара 1812 г.

Серией постановлений Министерства духовных дел и народного просвещения, принятых в 1819 г., предписывалось организовать в университетах вне структуры отделений кафедры богопознания и христианского учения для преподавания курса богословия, церковной истории и церковного законоведения. Посещение лекций по данной кафедре было объявлено обязательным для всех православных студентов. Предписания 1819 г., в отличие от устава 1804 г., были приняты к исполнению, и церковная история стала читаться сразу в нескольких университетах.

В Московском университете преподавание церковной истории продолжилось на том же нравственно-политическом факультете профессорами богословия в качестве вспомогательной богословской дисциплины. Первым профессором новой кафедры богопознания и христианского учения стал здесь священник Григорий Александрович Левицкий (также Левитский) (ум. 1830): в 1819–1824 гг. он читал курсы богословия и церковной истории. В 1824 г. о. Левицкий был удален из университета за какое-то вольномыслие, и новым наставником Закона Божия, профессором богословия и церковной истории был назначен архимандрит Иннокентий (Платонов) (ок. 1773–1842), только что переведенный из новгородского Антониева монастыря настоятелем в московский Богоявлéнский монастырь. В 1827 г. о. Иннокентий получил очередной перевод – в нижегородский Печерский монастырь, не успев оставить существенного следа в университетской историко-церковной науке.

Как пишет ο. Г. Флоровский, в России «с тридцатых годов усиливается преподавание исторических наук. (...) В истории видели тогда свидетельство от предания. (...) Сказывается и прямое действие западного примера. To было ведь время церковно-исторического расцвета в Германии. Это сразу же отразилось и у нас. Неандера в особенности читали у нас тогда с увлечением. Иногда у нас так прямо и ставили себе задачей: соединить западный «гений» и ученость с восточным «авторитетом» и «духом жизни». Присоединяется и философский интерес к истории, под влиянием немецкого идеализма. Всего же важнее было пробуждение живого и непосредственного исторического чувства, – появление... потребности в историческом видении... «стремления быть свидетелем событий», «знать, как знает свидетель»... У нас в историческую работу уходят лучшие и сильные люди, по внутреннему влечению, из духовной потребности. И силой их личного влияния и примера, всего больше, и объясняется это характерное преобладание церковной истории в системе русского богословского преподавания с половины прошлого века, во всяком случае»¹³²³.

Университетский устав 1835 г. утвердил преподавание «церковных» дисциплин «для всех вообще студентов греко-российского исповедания». Была создана межфакультетская кафедра богословия, церковной истории и церковного законодательства. Первокурсники со всех факультетов слушали общий курс догматического и нравоучительного богословия, а также курс церковной истории. Студенты юридического факультета проходили новый курс церковного права. Все эти курсы приходилось читать одному профессору, к которому, с ликвидацией в 1850 г. кафедр философии, перешли также курсы логики и опытной психологии.

В Московском университете с 1827 по 1858 г. должность профессора богословия и церковной истории исполнял выпускник Московской духовной академии протоиерей Петр Матвеевич Терновский (1798–1874), с 1832 г. – настоятель Татьянинской домовой церкви (такое совмещение должностей, профессорской и духовной, было тогда принято в университете). Хотя о. Терновский участвовал в переводе Св. Писания с еврейского на русский, занимался переводом творений святых отцов и получил степень доктора богословия (1837) за сочинение «Богословие догматическое» (три издания: 1838,1839,1844), он был известен больше как требовательный преподаватель и строгий духовник, чем как ученый-историк¹³²⁴.

В 1858 г. о. Терновского сменил на кафедре новый настоятель университетской домовой церкви протоиерей Николай Александрович Сергиевский (1827–1892), основатель (в 1860 г.) богословско-философского журнала «Православное обозрение», позже (с марта 1884 г.) – протопресвитер Большого Успенского собора, член Московской синодальной конторы и совета Православного миссионерского общества. О. Сергиевский преподавал церковную историю и церковное право в должности профессора богословия, логики и психологии, а с 1861 г. – только богословия. После создания отдельной кафедры церковной истории он продолжал читать эту дисциплину до начала 1870-х гг. Правда, известен о. Сергиевский был более как богослов и проповедник; его основные труды носят апологетический характер¹³²⁵.

В созданном на базе устава 1835 г. Киевском университете св. Владимира были учреждены две кафедры богословия и церковной истории – для православных и католиков¹³²⁶.

При подготовке университетского устава 1863 г. полемика о том, следует ли преподавать богословие в российских университетах, существенно обострилась, и судьба университетского курса церковной истории оказалась под угрозой. Устав 1863 г. разделил «церковные» предметы: кафедра богословия предназначалась «для студентов православного вероисповедания всех факультетов», на историко-филологическом факультете была создана кафедра церковной истории, а на юридическом – кафедра церковного законоведения.

Самостоятельная кафедра церковной истории была впервые создана на историко-филологическом факультете Московского университета в 1863 г. согласно новому уставу и существовала здесь до 1918 г. После о. Сергиевского ее последовательно возглавляли профессора: доктор богословия (с 1877 г.) протоиерей Александр Михайлович Иванцов-Платонов (в 1872–1894 гг.), Алексей Петрович Лебедев (в 1895–1908 гг.) и Александр Иванович Алмазов (в 1912–1917 гг.)¹³²⁷.

Первые университетские опыты научных обобщений в сфере церковной истории, выходящих за традиционные для России границы ее предмета, определяемого с экклезиологических позиций, были предприняты, в частности, в рамках дисциплины «Исторический обзор западных церквей с историей и разбором западных исповеданий». Близкий к славянофилам профессор протоиерей A.M. Иванцов-Платонов (1835–1894), «историк по призванию и убеждению» и «отличный учитель на кафедре»¹³²⁸, публикует работы «О западных вероисповеданиях» (3-е изд. M., 1894), «История отделения церкви Западной от Восточной» (1868), «Светская власть папы» (1868), «О римском католицизме и его отношении к православию» в двух частях (1869–1870).

Вступив на кафедру церковной истории Московского университета, о. Иванцов-Платонов издает «Первые лекции по церковной истории в Московском университете» (M., 1872) и существенно расширяет тематику своих исследований в книге «Религиозные движения на Востоке в IV и V веках» (1880–1881), вызвавшей полемику с А.П. Лебедевым, в докторской диссертации «Ереси и расколы трех первых веков христианства» (1876–1877), обратившей на себя внимание западных историков Церкви, в ряде историографических трудов о константинопольском патриархе Фотии (1891, 1892, 1894) и др. Отметим также его «Очерк истории христианства у славян» (1869) – первое научное исследование данного предмета в отечественной литературе.

Следует отметить методологический подход о. Иванцова-Платонова к взаимоотношению православия и исторической науки. «Православное начало в существе своем есть именно историческое начало для науки и жизни, потому что православие в истинном смысле есть не что иное, как живая история Церкви, продолжение вселенско-церковного Предания», – таков был его основной теоретико-богословский посыл в исследовании церковной истории.

Сочинения о. Иванцова-Платонова по христианской апологетике, церковной истории и другим отраслям богословия печатались в «Православном обозрении», соредактором коего он являлся.

Научные церковно-исторические заветы о. A.B. Горского широко развил прямой наследник его традиций в Московской духовной академии А.П. Лебедев (18451908), с 1870 г. в течение 25 лет прослуживший в академии и закончивший свою научную карьеру профессором Московского университета. Для А.П. Лебедева церковная история – наиболее фундаментальная наука по исключительной важности исследуемой области древней церковной истории и фактически является mater et magistra «всех богословских наук».

К концу жизни он объединил важнейшую часть своих трудов в «Собрании церковно-исторических сочинений», из которого успел издать лишь десять томов, где после «церковной историографии в главных ее представителях с IV до XX в.» обозревает всю историю Восточной Церкви с «эпохи гонений на христиан» и «от падения Константинополя до настоящего времени» с включением «церковно-исторических повествований» (по преимуществу бытового характера) и специальным исследованием о «духовенстве древней вселенской Церкви от времен апостольских до IX века», не говоря о многих дополнительных и разъяснительных этюдах и трактатах¹³²⁹.

Столь обширные труды были бы невозможны, если бы их автор основывался исключительно на самостоятельном изучении источников. Естественно, в определенной степени они историографичны и компилятивны. «Сам Лебедев не был самостоятельным исследователем, – жестко замечает о. Флоровский. – Он больше следил за западной литературой своего предмета, чем изучал самый предмет. Он был того мнения, что прежде всего нужно «догнать» западную науку. С ней он и старался познакомить своих слушателей покороче. И в этом его бесспорная заслуга»¹³³⁰.

Действительно, А.П. Лебедев многим обязан западной науке. Поэтому, с тем чтобы не быть обвиненным в несоответствии апологетическим задачам российской церковно-исторической науки своего времени, формулировку которых мы видели уже у о. Горского, он принимает своеобразную методологическую установку.

По его мнению, «основы православия так ясны, что погрешить против них можно только сознательно, а не случайно или вследствие небрежности и неосторожности... Православие не может считать себя солидарным со всеми преданиями церковными, со всеми суждениями, какие встречаются в практике церковной о лицах исторических, и со всеми сочинениями, которые часто без оснований приобрели вес в мире православном. Православие стоит выше фактической жизни Церкви, и потому оно ничего не теряет, если бы в этой фактической стороне не все оставалось в том виде, как это было раньше».

Основываясь на этих соображениях, А.П. Лебедев вводит в научный оборот российской истории Церкви современные ему достижения зарубежной историко-церковной науки, применяя к ним «критерий православности», который требовал глубоко фундированного личного историко-критического исследования всех дискуссионных вопросов. Результатом такого подхода стало самостоятельное творческое преобразование научного материала с объективным воссозданием церковно-исторической действительности с позиций православного высокопрофессионального специалиста.

Такая методология стала для России новостью. Она возбудила на первых порах подозрение церковных властей, создав новатору репутацию вольнодумца, и даже вызвала оппозицию в ученых кругах (со стороны о. Иванцова-Платонова).

В то же время новая методология давала исследователю свободу суждений, которая нормировалась единственно подтвержденной источниками исторической правдой и никогда не была тенденциозной. Для А.П. Лебедева церковное Предание лишь отправной пункт, который не может заранее определить методы, логику или итоги исторического исследования. Поэтому его нельзя назвать ни либералом, ни консерватором, хотя и та и другая позиция у него встречались и часто взаимно уживались. Например, при изложении церковной истории Византии А.П. Лебедев не уклоняется в относительно традиционный для Русской Церкви (в силу ее исторического происхождения и долговременных церковно-культурных связей) византинизм и остается на вполне объективных позициях (иногда достаточно резких и даже вызывавших общественное неприятие).

Следует, однако, иметь в виду предостережение о. Флоровского: «Лебедев совсем не был богословом» и потому «о богословских спорах рассказывает без всякого внутреннего в них соучастия, как сторонний наблюдатель, – именно безучастно, а не бесстрастно», а «в своих позднейших работах он оставался только популяризатором, и часто очень небрежным»¹³³¹.

В литературе отмечается, что церковная история (в плане методологических принципов исследования и его обеспечения источниковым материалом) была поставлена А.П. Лебедевым на научную основу. Он является автором первого и единственного в отечественной историко-церковной науке серьезного историографического обзора церковной истории¹³³².

В следующем исследовании данной проблемы – историографической монографии Николая Никаноровича Глубоковского (1863–1937) о развитии русской богословской науки – история Церкви присутствует (вполне содержательно) лишь как один из разделов, рассмотренный к тому же отдельно от патрологии, литургики и церковной археологии¹³³³. Известная монография профессора протоиерея Георгия Васильевича Флорóвского (1893–1979) «Пути русского богословия», опубликованная в Париже в 1938 г. и неоднократно переизданная, рассматривает церковную историю лишь как необходимый фон в развитии предмета исследования, хотя и не лишена существенных соображений, характеризующих отечественную историко-церковную науку в период ее зарождения и расцвета.

Существенный вклад в изучение ряда проблем истории Церкви внес профессор Московского университета по кафедре всеобщей истории Владимир Иванович Герье (1837–1919), прежде всего своими трудами по философии истории (среди которых выделяются монографии «Философия истории от Августина до Гегеля» (1915) и «Расцвет западной теократии» (1916)), изучением наследия блаженного Августина¹³³⁴ и исследованиями по истории западного монашества¹³³⁵.

В Санкт-Петербургском университете богословская кафедра существовала с самого его основания. В 1819–1826 гг. ее занимал выдающийся филолог и гебраист протоиерей Герасим Петрович Павский (1787–1863)¹³³⁶ – ответственный редактор всех русских переводов Св. Писания, выпущенных в рамках Библейского общества с 1820 г.; он и сам сделал переводы ряда библейских книг (часть из них хранилась в библиотеке Санкт-Петербургской духовной академии) и святых отцов. Помимо богословия он читал оригинальный курс «истории развития религиозных идей в человеческом обществе», позже замененный более традиционной церковной историей. Павский выделялся на фоне своих коллег в других университетах впечатляющей образованностью (он был крупным библеистом, знатоком древнееврейского языка), его лекции проходили с неизменным успехом. Оставив университет, о. Павский был назначен законоучителем наследника престола, будущего Александра II, и великих княгинь, а в 1858 г. был избран действительным членом Академии наук¹³³⁷.

Из профессоров Санкт-Петербургского университета отметим историка Церкви Ивана Егоровича Троицкого (1834–1901), читавшего лекции в университете с 1874 г. По мнению А.П. Лебедева, Троицкий за 40 лет занятий церковно-исторической наукой «не очень много для нее сделал», однако нужно иметь в виду, что он был «исследователем вдумчивым и осторожным, у которого можно было учиться методу и историческому чутью», «историком с очень широким богословским и практическим кругозором», который умел «в прошлом видеть живых людей», показать «психологию событий»¹³³⁸.

Следует упомянуть его докторскую диссертацию «Изложение веры церкви армянской, начертанное Нерсéсом, католикосом армянским, по требованию боголюбивого государя греков Мануила» (СПб., 1875) и некоторые из его статей, имеющие вполне монографический характер (например, «Арсений, патриарх никейский и константинопольский, и арсениты» [Христ. чтение за 1867, 1869, 1871, 1872 гг.]). Решающим фактором византийской церковной истории Троицкий считает рознь белого и черного духовенства, споры «икономистов» и «акривистов». Это противостояние и разделение клира (в отличие от ситуации, сложившейся на Западе, где удалось добиться корпоративного сплочения духовенства) позволило государству преодолеть его влияние, подчинить его себе.

Многие годы И.Е. Троицкий посвятил изучению греческих рукописей в московских книгохранилищах, опубликовав кое-что из результатов своих трудов¹³³⁹. В «Церковном вестнике» в 1875–1891 гг. Троицкий печатал ежегодные исторические обозрения «Православный Восток» и «Инославный Запад в минувшем году» на основе анализа текущей периодики. Он составил также небольшие по объему «Очерк истории Восточной Церкви по разделении ее с Западной до настоящего времени (ІХ–ХІХ вв.)» (СПб., [1877]) и «Подробный конспект по новой общей церковной истории» (СПб., 1877).

Одним из важных итогов непродолжительной, но плодотворной научной деятельности Бориса Михайловича Мелиорáнского (1870–1906), ученика H.H. Глубоковского и В.В. Болотова, профессора церковной истории (1902) в Санкт-Петербургском университете, стал посмертно изданный труд «Из лекций по истории и вероучению древней христианской Церкви» (Вып. 1–3. СПб., 1910–1913). В нем автор активно обсуждает спорные проблемы истории Церкви и дает оценку работам предшественников, подвергая резкой критике гипотезы тюбингенской и религиозно-исторической школ. В ряде статей по вопросам Нового завета¹³⁴⁰ Б.М. Мелиоранский дал обобщение наиболее надежных выводов исагогики, утверждая, что «евангельская история – один из редких в науке примеров, когда историко-критическое изучение упорно не идет навстречу скептическим предположениям и взглядам». Мелиоранскому принадлежит также сочинение «Георгий Кипрянин и Иоанн Иерусалимлянин, два малоизвестных борца за Православие в VIII в.» (1901).

Одну из первых источниковедческих работ по общей церковной истории составил профессор церковного права Санкт-Петербургского университета протоиерей Михаил Иванович Горчаков, о научном наследии которого подробнее речь пойдет в разделе об истории церковного права: он получил степень магистра богословия за сочинение «О церковных историках первых VIII веков христианства» (1865).

Сын академика В.П. Безобразова и писательницы Е.Д. Безобразовой византинист Павел Владимирович Безобразов (1859–1918), поплатившийся за «вольнодумные» лекции должностью экстраординарного профессора Новороссийского университета в Одессе и преподававший в Московском и Петербургском университетах, помимо иных научных и политических интересов, исследовал различные аспекты византийской культуры, а также византийские агиографические памятники. В своей «лебединой песне» (по словам С.А. Жéбелева) – небольших по объему «Очерках византийской культуры»¹³⁴¹ – он скорее с отрицательной, чем с положительной стороны, но очень оригинально описал отдельные стороны византийского быта – государственного, общественного и частного. Отметим попутно, что в 1886 г. Безобразов обследовал рукописные собрания Константинополя и окрестностей – библиотеки Иерусалимского подворья, Силлога (Константинопольское ученое общество), богословской школы на о. Халки и коммерческой школы там же.

Николай Фомич Красносельцев (1845–1898), преподававший литургику и церковную археологию в Казанской духовной академии, затем занимавший кафедру церковной истории Β Новороссийском университете, известный более как литургист, чем как церковный историк, посвятил свою магистерскую диссертацию теме «Западные миссии против татар-язычников и особенно против татарусульман» (Казань, 1872); кроме того, он является автором церковно-археологического исследования «Церковь святого Климента в Риме и соединенные с нею воспоминания о славянских апостолах» (Казань, 1885), a также книги «О значении археологических открытий для обработки древней церковной истории» (Одесса, 1889), одной из первых объединившей методологически отрасли науки, в богословской системе считавшиеся принципиально различными, – церковную историю и церковную археологию.

Профессором Новороссийского университета в 1879–1894 гг. состоял видный историк, в начале XX в. – признанный глава российской и советской византинистики Федор Иванович Успенский (1845–1928), академик Российской академии наук (с 1900 г.), крупный источниковед, археолог, издатель памятников, в 1894–1914 гг. – директор созданного по его инициативе в Константинополе Русского археологического института и основатель печатного органа при нем – «Известий Русского археологического института в Константинополе», редактор «Византийского временника» (в 1915–1928 гг.), лектор в Ленинградском университете (в 1922–1927 гг.), автор многочисленных глубоко фундированных исследований по истории Византии, существенное место в которых занимала историко-церковная проблематика (включая вопросы церковной экономики)¹³⁴².

В Киевском университете св. Владимира со времени его основания в 1834–1859 гг. церковную историю для православных, а также богословские и философские дисциплины читал протоиерей Иоанн Михайлович Скворцов (1819–1849). До университета он преподавал в Киевской духовной академии. О. Скворцову принадлежат «Краткое начертание истории Церкви ветхозаветной» (1838) и «Краткое начертание истории Церкви новозаветной» (1842), которые были признаны учебными руководствами в светских учебных заведениях и выдержали по шесть изданий.

В Харьковском университете до устава 1835 г. изучалось богословие, однако церковная история, вопреки общему правилу, с ним не соединялась, место преподавателя этой дисциплины оставалось вакантным. Первым профессором по кафедре догматического и нравственного богословия, церковной истории и церковного законоведения стал протоиерей Иоанн Алексеевич Зимин (1789–?), который занимал кафедру в 1837–1850 гг.¹³⁴³ и читал все «церковные» курсы. Лекции о. Зимина, по отзыву бывших его слушателей, отличались «простым, ясным изложением, выражали полную сердечную веру лектора в то, что им излагалось; но для высшего учебного заведения они были несколько элементарны, недостаточно обоснованны, а потому слушателей не вполне удовлетворяли; взамен того, убежденный преподаватель христианского закона привлекал к себе всех самою личностью своею, полною кротости и добросердечия».

Первым профессором богословия в Казанском университете с 14 декабря 1819 г. был архимандрит Феофан. Но ввиду того, что он одновременно был настоятелем Спасо-Преображенского монастыря и ректором Казанской духовной семинарии и не мог исполнять священнических обязанностей в университете, в духовники был назначен протоиерей Александр Иванович Нечаев (1779–1851). Ему было поручено читать студентам и библейско-церковную историю. В 1820 г. о. Нечаев назначается священником университетской церкви и занимает эту должность до 1851 г.; после протоиерея Нечаева все университетские священники были одновременно и профессорами по кафедре богословия, однако сам о. Нечаев в 1837 г. был отстранен от профессорской должности, так как его образование, полученное в «старой» Казанской академии, не считалось высшим.

В области церковной истории о. Нечаеву наследовал известный своей многосторонней эрудицией Федор Афанасьевич Курганов (1844–1920), профессор Казанской духовной академии по кафедре общей церковной истории, одновременно читавший лекции по церковной истории в Казанском университете. Ф.А. Курганов оставил ряд трудов по самым различным и отстоящим далеко друг от друга областям истории Церкви. Магистерскую степень он получил за диссертацию «Устройство управления в Церкви Королевства греческого» (Казань, 1872), степень доктора – за диссертацию «Отношение между церковной и гражданской властью в Византийской империи» (Казань, 1880). Его перу принадлежат также проблемные статьи в «Православном собеседнике»¹³⁴⁴ и ряд монографических исследований актуальных историко-церковных вопросов¹³⁴⁵.

В Московском же университете с 1912 г. курс общей церковной истории читал профессор А.И. Алмазов (1859–1920), переведенный сюда из Новороссийского университета, где он с 1887 г. был профессором по кафедре церковного права юридического факультета. В 1914 г. А.И. Алмазов был назначен ординарным профессором Московской духовной академии с оставлением в должности ординарного профессора Московского университета. А.И. Алмазов более известен как историк-литургист и канонист. Его лекционный курс общей церковной истории не публиковался.

Своего рода завершением традиции историко-церковных исследований, развивавшихся во второй половине XIX – начале XX в. в стенах Московского университета, стали «Очерки из истории Церкви» священника (1926) Сергия Мансурова (1890–1929), выпускника историко-филологического факультета Московского университета (1908 г., философское отделение), работа над которыми велась до самой смерти автора; книга впервые увидела свет только в 70-х гг. XX в.¹³⁴⁶ Основной теоретический тезис о. Мансурова в отношении предмета исследования – манифестация «Церкви Вселенской, являвшей и вечно являющей себя в веках как единое целое». Мансуров не был в эмиграции (он остался в России, вместе с ο. П. Флоренским и Ю. Олсуфьевым работал в Комиссии по охране Троице-Сергиевой лавры, дважды был арестован), однако сам предмет его научных трудов, столь нехарактерный для Советской России после 1917 г., и научная школа, к традиции которой он принадлежал, сближают его исследование с исторической литературой русского зарубежья.

Отдельно отметим работы архимандрита Владимира (Геттэ) (1816–1892; до перехода в православие – Рене Франсуа Геттэ) – католического священника, запрещенного в служении за критику папства в работе «История Французской Церкви»¹³⁴⁷ и впоследствии (в 1862 г.) присоединившегося к Православной Российской Церкви. В 1863 г. о. Владимир издал в Париже книгу «La рараuté schismatique, ou Rome dans ses rapports avec l’Église orientale» («Схизматическое папство, или Рим в его отношениях с Восточной Церковью»)¹³⁴⁸, за которую был удостоен Московской духовной академией степени доктора богословия. В 1875 г. о. Владимир стал российским подданным. Большинство его работ носит полемический и церковно-исторический характер¹³⁴⁹. Широкую известность приобрел его труд о Ренане¹³⁵⁰ – первый в православной литературе ответ Э. Ренану, вышедший сразу после появления его книги. В русском переводе имеется также (частично) незаконченная «История Церкви» о. Владимира¹³⁵¹, в которой автор предполагал целостно изложить историю христианства по первоисточникам, показав заблуждения католицизма и истинность православия.

Β XIX – начале XX в. выходит ряд исследований по истории монашества¹³⁵² (часто – вызванных к жизни политическими обстоятельствами)¹³⁵³, западных средневековых ересей¹³⁵⁴ и инквизиции¹³⁵⁵.

Интересные историко-церковные соображения можно найти в некоторых трудах философа Владимира Сергеевича Соловьева (1853–1900)¹³⁵⁶, в конце жизни, как полагают, реализовавшего свой филокатолицизм переходом в католичество.

Таким образом, уже в XIX в. история Церкви обретает современные методологические черты и существенно расширяет свою источниковую базу. В систематическом изложении курса церковной истории, включающем историю не только Православных Церквей, но и западных деноминаций, преосвященные Иннокентий (Смирнов), Гермоген (Добронравин) и Е.И. Смирнов выходят за пределы 1453 г. (в трудах А.П. Лебедева, также преодолевшего эту трагическую для Византии дату, основное внимание уделяется Восточным Церквам, западные вероисповедания затрагиваются в них лишь ad hoc), хотя ряд обобщающих работ завершением изложения полагает обычно 1054 год, который (с долей относительности) считается формальной хронологической границей разделения Церквей.

В то же время в 1898 г., завершая обзор русской литературы по церковной истории, А.П. Лебедев сетовал: «Как видим, весьма немного насчитали мы людей выдающихся в сфере рассматриваемой науки даже лучшего периода в развитии. Что ж делать? Еще пора, должно быть, не пришла...»

Однако поры этой ждать пришлось очень долго. Революция 1917 г. имела крайне негативные последствия для развития истории Церкви как науки на отечественной почве. В СССР история Церкви как самостоятельная научная дисциплина перестала существовать; историко-церковные исследования (если таковые вообще осуществлялись) относились к предметам ведения смежных научных дисциплин, прежде всего истории Древнего мира и истории Средних веков.

В то же время ситуация за рубежом была принципиально иной¹³⁵⁷.

Как отметил ο. А. Шмеман, «в первые десятилетия XX в. в России началось подлинное религиозное возрождение»¹³⁵⁸, в ходе которого «русскому богословию предстоял период многообещающего развития и расцвета. Революция 1917 года принесла с собой трагический, но, слава Богу, не всецелый и не окончательный обрыв этого процесса. В то время как Церковь в России вступила в период неслыханного гонения, сделавшего продолжение богословской работы фактически невозможным, значительное число видных представителей предреволюционного «возрождения» оказались на чужбине, где им дано было несколько десятилетий свободного творческого труда. Так центр русской богословской мысли, хотя бы на время, оказался перенесенным из России в русскую «диаспору». Некоторые богословы – как «академические», так и «свободные» – были приглашены в качестве профессоров на православные богословские факультеты Белграда, Софии, Бухареста, Варшавы. В 1925 г. был основан русский Православный богословский институт в Париже... Тут на протяжении почти пятидесяти лет блестящая плеяда ученых, представлявших разные течения православной мысли, сохраняла, несмотря на чрезвычайно трудные материальные условия, очень высокий уровень научной мысли и продуктивности. После Второй мировой войны группа профессоров Св-.Сергиевского института приняла участие в создании Св.-Владимирской духовной академии в Нью-Йорке. (...) Таким образом, не только богословская работа, оказавшаяся невозможной в России, была продолжена за рубежом, но взращено было и новое поколение богословов, способное воспринять от своих учителей традицию русского богословского творчества»¹³⁵⁹.

«В свете страшной духовной разрухи», вызванной русской революцией, «несомненным чудом представляется то, что «остаток спасся»¹³⁶⁰ и что этой духовной традиции было отпущено еще несколько десятилетий свободы и воздуха. (.. .) Религиозное творчество эмиграции есть эпилог, конец, завершение. Но все очевиднее становится, что оно призвано стать и новым началом. Все очевиднее становится, что будущее России зависит от того, будет ли там восстановлена связь с этой традицией как подлинной традицией России. (.. .) А если произойдет эта чудесная встреча, тогда то, что нам здесь представляется концом и смертью, окажется там – началом и жизнью»¹³⁶¹.

В эмигрантской среде сохранились прежние принципы научного изучения истории Церкви, основанные на достижениях российской школы историко-церковных исследований, традиции и методологические основы которой успешно развивались в зарубежных русских образовательных центрах (в Софии, Париже, позже – в США). За рубежом публиковались сборники статей, ряд русских богословских журналов, в содержании которых существенное место занимали историко-церковные вопросы¹³⁶²: «Духовная трагедия революции только обострила напряженный интерес к прошлому»¹³⁶³.

В существенной части интерес этот концентрировался в области истории отечественной Церкви, изучения богословского и философского развития в России. В этой сфере в межвоенный период появляются фундаментальные обобщающие исследования ученика В.В. Болотова, «с молодости дышавшего удивительным И, увы, почти совсем неведомым русским образованным людям воздухом академической богословской науки», Антона Владимировича Карташёва (1875–1960)¹³⁶⁴, одного из основателей и профессора парижского Св.-Сергиевского Православного богословского института, в России – активного участника Религиозно-философских собраний в 1901–1903 гг., обер-прокурора Синода и министра вероисповеданий Временного правительства.

A.B. Карташёв в глазах современников представлял собой воплощение «глубочайшего, органического «академизма», учености, эрудиции», «научной «акривии» и критической честности», он «на всю жизнь остался «профессором» в самом возвышенном смысле этого слова, живым носителем и продолжателем традиции, создавшей митрополита Макария (Булгакова), Ключевского, Голубинского», но при этом «был и остался не только свидетелем, но и живым и страстным участником трагической эпохи», в которую ему довелось жить. «В самом Антоне Владимировиче это сочетание ученого-богослова и общественного деятеля, созерцателя и «активиста» никогда не было простым сосуществованием двух несовместимых и борющихся интересов. Оно вытекало из пророческой природы самосознания Антона Владимировича, из никогда не оставляющей его жажды подчинить историческое «делание» абсолютной цели и абсолютное сделать двигателем исторического делания. И вот это пророческое измерение, этот пророческий дух находим мы и в его «Очерках», что придает им совершенно особое значение. Это не просто «упорядоченный рассказ о прошлом», но и его истолкование и оценка в категориях очень целостного мировоззрения или, лучше сказать, веры»¹³⁶⁵.

Эта мировоззренческая целостность A.B. Карташёва придает его «Очеркам по истории Русской Церкви» весьма жесткую тенденциозность, за которую автор должен был получить долю справедливой критики от своих же собственных учеников, прежде всего за «отсутствие самой Церкви... как жизни, как общества верующих, как истории» на страницах его замечательного труда. Увлеченный идеей церковно-государственной симфонии, богословски осмысленной как «норма и «плирома»¹³⁶⁶, т.е. полнота Православия», «в которой Церковь рассматривается как «питание и сублимация»... идеи Третьего Рима», A.B. Карташёв, «понимая государство как естественную главную точку приложения сил и деятельности Церкви», «пишет не историю Русской Церкви, а историю ее отношений – в лице церковной власти – с государством, ее влияния на государство и влияния государства на нее», утрачивая подчас собственно религиозную составляющую процесса. Таким образом, коренной вопрос историко-церковной науки – «что есть Церковь и каково ее место и ее дело в истории» – оставляется без однозначного ответа¹³⁶⁷.

В направлении изучения исторического прошлого Русской Церкви развивалась принесшая блестящие результаты научная мысль профессора протоиерея Г.В. Флоровского, особое внимание уделявшего методологическим вопросам историко-церковного и богословского исследования¹³⁶⁸; профессора ряда дисциплин и декана Св.-Сергиевского института протопресвитера Василия Васильевича Зеньковского (1881–1962)¹³⁶⁹ (в личности последнего, а именно «в сочетании священства и профессуры в одном лице», о. Шмеман видел «некий символ участия русских культурных сил в жизни Церкви»¹³⁷⁰); работавшего в Западном Берлине Игоря Корнильевича Смолича (1898–1970)¹³⁷¹. В межвоенный период появляются также труды по более специальным проблемам¹³⁷².

В то же время и проблемы всеобщей истории Церкви не остались без творческого осмысления в среде русской эмиграции.

Один из последних по времени создания отечественных систематических курсов всеобщей истории Церкви оставил Михаил Эммануилович Поснов (1873–1931)¹³⁷³, с 1913 г. служивший профессором по кафедре церковной истории Киевской духовной академии, а в последние годы жизни, после эмиграции, состоявший профессором догматики и церковной истории в Софийской Православной духовной академии, более библеист, чем собственно историк Церкви (хотя и в этой области им написан ряд интересных работ¹³⁷⁴). Ставя перед собой задачу установить, по возможности, факты в их первичной истинности и способствовать пониманию их исторического развития, М.Э. Поснов пытается дать объективное и непредвзятое видение прошлого Церкви, взаимоотношений восточного и западного христианства в течение первых одиннадцати веков.

Известный экзегет и переводчик Нового завета епископ Кассúан (Безобразов) (1892–1965), начинавший свою научную карьеру как лектор по истории Церкви в Петроградском университете (с 1917 г.), профессор кафедры истории религии в новообразованном Туркестанском университете (1920–1921), профессор в Петроградском богословском институте (1921–1922), а после эмиграции преподававший (до 1924 г.) в Русско-сербской школе (Белград) и Св.-Сергиевском богословском институте в Париже (с 1925 г. – как профессор кафедры Священного Писания Нового завета, с 1947 г. – как ректор), оставил курс лекций по библейской истории Нового завета, находящийся в смежном поле истории Св. Писания и истории Церкви ["Христос и первое христианское поколение» (Париж, 1950); неоднократно переиздавался], который он сам охарактеризовал как «пособие к чтению Нового завета в свете истории».

Убежденный сторонник «формальной критики», преосвященный Кассиан применил ее принципы в своей французской монографии об «Иоанновой Пятидесятнице»¹³⁷⁵. Кроме того, преосвященному Кассиану принадлежит ряд работ о ранней Церкви: «Евангелисгы как историки» (Правосл. мысль. 1928. № 1); «Церковное предание и новозаветная наука» (в сб.: Живое предание. Париж, 1936), «Новый Завет и наше время: История и богословие» (1938); «Св. Петр и Церковь в Новом завете» (1955) и др.

Протопресвитер Александр Дмитриевич Шмеман (1921–1983), один из самых известных представителей парижской богословской школы, на основе курса истории Восточной Церкви, читанного им в 1945–1951 гг. в Православном богословском институте в Париже и затем в Св.-Владимирской духовной академии в Нью-Йорке (Православная Церковь в Америке), публикует монографию «Исторический путь Православия» (1954), переведенную на английский язык (1963) и выдержавшую уже пять русских изданий (1985, 1989, 1993, 2007).

В данной работе о. Шмеман не ограничивает себя задачей дать строго научное церковно-историческое исследование. В ней он, скорее, публицистичен и стремится не только сформулировать наиболее острые проблемы церковного «византинизма», но и предложить собственные, иногда в значительной степени субъективные оценки этих проблем. Он полагает, что «раздумье над прошлым, оценка его по совести, безбоязненное приятие исторической правды сейчас особенно необходимо всем тем, для кого Церковь стоит в центре всех стремлений, всех надежд».

Византийская проблематика в ее взаимодействии с идеей кафоличности находится в центре интересов профессора церковной истории Свято-Сергиевского богословского института в Париже Оливье Клемáна (1921–2009) в его работах «Византия и христианство» (1964) и «Православная Церковь», последняя из которых выдержала четыре издания (1961, 1965, 1985, 1991).

Профессор и ректор Св.-Владимирской академии, член-корреспондент Британской академии (1977), почетный доктор ряда учебных заведений США и России протопресвитер Иоанн Феóфилович Мейендорф (1926–1992), педагогической специальностью которого были история Церкви и патрология, публикует (в основном на английском языке) ряд работ, представляющих собой новый шаг в систематизации истории Церкви: «Православная Церковь, ее прошлое и ее роль в современном мире» (1962), «Византия и подъем Руси» (1981)¹³⁷⁶, «Византийское наследие в Православной Церкви» (1982)¹³⁷⁷, а также «Единство Империи и разделение христиан: Церковь в 450–680 гг. н.э.» (1989)¹³⁷⁸.

Последняя из них особенно интересна в плане анализа политической подоплеки действий публичной власти Византийской империи (в особенности во времена Юстиниана I) в сфере церковной политики как внутри страны, так и на международной арене. Анализируя при этом проблему единства Церкви, о. Мейендорф приходит к выводу, что «практически не существовало иной внешней формы церковного единства, кроме той, какую давала имперская система». Учитывая диалектическое сочетание этих факторов, о. Иоанн формулирует принципиальный вопрос, «который окажется доминирующим в течение всех Средних веков: снабдил ли сам Христос Вселенскую Церковь обязательной структурой, основанной на римской апостоличности, или же он вручил церковное единство ответственному консенсусу поместных церквей, которым вверено его осуществление в соответствии с изменчивыми требованиями времени?».

О. Мейендорф является автором ряда трудов экклезиологического характера, в содержании которых определенное место занимает историко-церковная проблематика: «Православная Церковь вчера и сегодня» (1960), «Православие в современном мире» (1980)¹³⁷⁹, «Кафоличность и Церковь» (1983), «Православие и католицизм» (1965).

Среди историко-церковных проблем, которые увлекали теоретическую мысль русской эмиграции, существенную роль играли вопросы, связанные с экуменическим движением. Ряд первоклассных русских историков и богословов не могли пройти мимо этих вопросов с невниманием, поскольку уже в межвоенный период они вызывали серьезные дискуссии, прежде всего – экклезиологического характера.

Среди них – оо. Флоровский¹³⁸⁰, Шмеман¹³⁸¹ и Сергей Николаевич Булгаков (1871–1944)¹³⁸² – профессор-догматист и декан парижского Св.-Сергиевского богословского института; преподававший там же с 1926 г. логику, педагогику и обличительное (сравнительное) богословие Лев Александрович Зандер (1893–1964)¹³⁸³; читавший там же до 1935 г. лекции по обличительному богословию Николай Михайлович Зернов (1898–1980)¹³⁸⁴; профессор нравственного богословия (с 1953 г.) того же института, один из основателей и первый президент (1953–1954 гг.) Всемирной федерации православной молодежи «Синдесмос» Павел Николаевич Евдокимов (1901/1901–1970)¹³⁸⁵ и др.

При этом, если о. Булгаков, его ученик Зандер и Евдокимов воспринимали экуменическое движение как посылку к пересмотру экклезиологических установок «доэкуменической эры», понимая сам экуменизм как некий принципиально новый онтологический факт истории христианства, то о. Флоровский и его сторонники выступали с «охранительных» позиций, рассматривая экуменизм только как способ свидетельства о Православии, но никоим образом не как повод к пересмотру православного отношения к инославию. В противовес «экуменической эйфории» этот богословский круг указывал на то, что «по истинно экуменическим соображениям... лишь глубокая и подлинно христианская идея обращения (инославных в православную веру. – B.C.) (предполагающая решающий кризис, выбор и, наконец, послушание истине) может придать должный смысл и серьезность всевозможным «диалогам», «сближениям» и «конвергенциям"», избегая любого «уклонения экуменического движения от его первоначального идеала – органического единства во Христе – к совершенно противоположному – благополучно функционирующему плюралистическому обществу», поскольку у последнего «очень мало общего с главными христианскими ценностями – единством, верой и Истиной»¹³⁸⁶.

В то же время нельзя обойти вниманием работы протоиерея Константина Знóско (1865–1943)¹³⁸⁷, а также его сына – епископа Бостонского Митрофана (Зноско-Боровского), преподававшего апологетику и сравнительное богословие в Св.-Троицкой семинарии в Джорданвилле (1909–2002)¹³⁸⁸. Эти труды имеют явную антиуниатскую тенденцию и являются элементом, уравновешивающим определенную экуменическую увлеченность некоторых из указанных выше зарубежных русских историков и богословов.

Соединяет историко-церковную проблематику с изучением всеобщей истории Лев Платонович Карсавин (1882–1952), антиковед и медиевист, историк культуры, философ и поэт, в 1928–1940 гг. – профессор Каунасского и Вильнюсского университетов. Карсавин, знаток религиозных учений европейского Средневековья, развивал учение о всеединстве применительно к проблеме личности, методологии истории, истории культуры, социологии. Он проявил себя как интересный специалист в области истории Церкви. Его монография «Монашество в Средние века» (СПб., 1912) – первая обзорная книга на русском языке по истории средневекового монашества в Западной Европе, рассматривающая проблемы возникновения монашества, распространения устава Бенедикта Нурсийского, развития рыцарских и нищенствующих орденов, религиозных организаций мирян и др.

В магистерской диссертации «Очерки религиозной жизни в Италии XII–XIII веков» (СПб., 1912; защищена в 1913 г.) Карсавин изучает природу религиозной жизни эпохи и основные черты религиозности; по общему методологическому подходу к этому труду примыкают работы «Основы средневековой религиозности в XII–XIII вв. (преимущественно в Италии)» (Пг., 1915; переизд.: СПб., 1997), «Католичество» (Пг., 1918) и «Джордано Бруно» (Берлин, 1923). В работе «Из истории духовной культуры падающей Римской империи: (Политические взгляды Сидония Аполлинария)» (СПб., 1908) на основе произведений Сидония Аполлинария (ок. 430 – ок. 486), галло-римского писателя, поэта, дипломата и епископа, анализируются настроения галло-римской аристократии периода падения Западной Римской империи.

Хотя Л.П. Карсавин концентрирует свою научную и педагогическую деятельность на проблемах всеобщей истории, он не оставляет без внимания и историко-церковные сюжеты – в частности, в книгах «Культура Средних веков» (Пг., 1918; переизд.: Κ., 1995; M., 2003) и многотомной «Истории европейской культуры», изданной на литовском языке в каунасский период эмиграции ученого (Europos kultūros istorija. Kaunas, 1931–1937; переизд.: Vilnius, 1991), где тысячелетняя культура раскрыта через духовную жизнь многих народов. Этот методологический подход был новым и для Литвы, и для Европы.

В монографиях «Введение в историю (теория истории)» (Пг., 1920) и «Теория истории» (Istorijos teorija. Kaunas, 1929) Карсавин позиционирует себя как крупный методолог, пытающийся решительно порвать с позитивизмом и найти новые пути для развития истории как науки, причем наиболее широкие перспективы он видел в неопосредованном соприкосновении историка с прошлым, в ходе которого основой деятельности исследователя становится «не только и не главным образом его субъективное переживание, a реальное проникновение в иной душевный процесс, подлинное слияние с ним, как бы такое вживание в чужую индивидуальную и коллективную душу ни объяснялось».

Как историк Церкви Л.П. Карсавин исходит из общей посылки о том, что «раскрытие Церкви в ее учении и жизни – не что иное, как христианизация самого мира, как его свободное становление Церковью».

Еще один крупный специалист по византинистике, неоднократно обращавшийся к историко-церковной проблематике, жизнь которого была разделена между Россией и зарубежьем, – Александр Александрович Васильев (1867–1953)¹³⁸⁹.

Основной труд A.A. Васильева – «История Византийской империи» – полностью отразил его научную судьбу: впервые изданный в России как общедоступный конспект лекций¹³⁹⁰, он был переведен на английский и ряд других языков¹³⁹¹, существенно переработан за границей и на рубеже тысячелетий вернулся на родину – но уже в переводе с английского¹³⁹².

В то же время необходимо отметить, что уже в начале своей ученой карьеры (со времени поездки с Н.Я. Марром на Синай, в монастырь св. Екатерины, для изучения рукописей Агапия) A.A. Васильев заявил о себе как о церковном историке целым рядом публикаций¹³⁹³. Этот интерес не угасал в нем и в годы пребывания за рубежом; ему мы обязаны появлением немалого числа исследовательских материалов и публикаций источников¹³⁹⁴.

В СССР историко-церковные исследования (если таковые вообще велись) определялись принципиально новыми методологическими установками: место экклезиологического принципа определения предмета истории Церкви как науки занял социально-организационный принцип, иногда доводившийся до абсурда. Церковь рассматривалась исключительно с материалистических позиций, как социальная организация, в институциональном плане мало отличная от иных общественных организаций. Единственным отличием Церкви, как любой религиозной организации, от иных общественных структур признавался предмет ее деятельности (объединение граждан для манифестации и распространения религиозных верований и организации религиозного культа).

В этой методологической системе понятие «Церковь» растворяется в понятии «религиозная организация». Церковь перестала быть исключительно христианской организацией, даже в настоящее время отечественная социология (под влиянием как прежних, усвоенных еще в советское время научных традиций, так и новых, некритически заимствованных из-за рубежа методологических принципов, развивавшихся в основном на протестантской основе) вполне уверенно применяет термин «церковь» к религиозным объединениям нехристианских конфессий.

Более того: в период господства официальной идеологии «воинствующего атеизма» Церкви отказывалось в праве на существование даже под видом аморфной, неспецифической «религиозной организации».

Сама эта идеология формулировалась (под идейным руководством партии большевиков) главным образом в рамках Союза воинствующих безбожников – специально созданной в 1925 г. и просуществовавшей до 1947 г. (когда ее функции были переданы Всесоюзному обществу по распространению политических и научных знаний – обществу «Знание») антирелигиозной общественной организации, во главе Центрального совета которой стоял академик AH СССР (с 1939 г.) Минéй Изрáилевич Губельман, более известный как Емельян Михайлович Ярославский (1878–1943)¹³⁹⁵.

Специфическими печатными органами, отражавшими официальную атеистическую позицию руководства страны, – журналами «Безбожник» (выходил в 1923–1941 гг.; в марте 1925–1931 гг. выходил под названием «Безбожник у станка»), «Безбожный крокодил», «Антирелигиозник» (с 1925 г.), газетой «Безбожник» (с 1922 г.), – формулировались с классовых позиций основные задачи советского общества относительно религии и Церкви, которые в целом можно свести к одному единственному тезису: в СССР нет и никогда не должно быть места «религиозным предрассудкам».

Общий вектор этого направления исследований христианства и истории Церкви можно определить следующим образом: 1) обоснование неисторичности основателя христианской Церкви – Иисуса Христа; 2) обоснование искусственности христианского вероучения, сведение его к одной из форм идеологии, насильственно насаждавшейся в массах в период древности и Средневековья¹³⁹⁶; 3) обоснование исключительно эксплуататорского содержания христианской идеологии¹³⁹⁷, сдерживавшей к тому же развитие производительных сил¹³⁹⁸.

Памятником историко-церковных штудий этого периода является подготовленная Абрамом Борисовичем Рановичем (настоящая фамилия – Рабинович; 1885–1948) и изданная под грифом Центрального совета Союза воинствующих безбожников СССР хрестоматия «Первоисточники по истории раннего христианства: Материалы и документы» (M., 1933; дополненное изд.: M., 1990¹³⁹⁹). Представив читателю широкий источниковый комплекс (подчас в виде впервые выполненных переводов на русский язык), данная работа в то же время вполне жестко определила и свою задачу – рассмотреть эту литературу «с точки зрения постановки основного вопроса о том, чью идеологию она выражает». На этих же позициях основывалась и монография А.Б. Рановича «Очерки истории раннехристианской церкви» (M., 1941)¹⁴⁰⁰.

При этом исследователи, принадлежавшие к данному направлению, готовы были искать любые, пусть эфемерные преимущества нехристианских религиозных течений, лишь бы противопоставить их сурово критикуемому христианству («относительная духовная свобода допускалась в язычестве, а не в христианстве», – отмечает, например, одна из исследовательниц, неустанно настаивающая на «реакционной роли» религии как социального феномена, – словно не замечая, что язычество – тоже религия¹⁴⁰¹).

Среди более поздних подобных работ можно упомянуть, в частности, книги Павла Зóтовича Козика, рассматривавшего гностицизм с точки зрения социальных процессов в Римской империи II–III вв. и утверждавшего, что ведущей идеей гностиков «была проповедь социального консерватизма, примирения с существующей социальной действительностью», поскольку они не считали возможным совершенствовать мир и бороться с его злом¹⁴⁰².

Первоначальное христианство рассматривалось главным образом как «фантастическое отражение земных отношений»¹⁴⁰³ либо как облеченное в религиозную форму социально-протестное движение, имевшее исключительно материальные основы, и даже как «эксплуататорская идеология, навязанная в корыстных целях угнетенным классам»¹⁴⁰⁴.

«Христианскую религию и миф о Христе эксплуататорские классы всегда широко использовали для обмана масс, для угнетения трудящихся. Современная империалистическая буржуазия не жалеет средств для поддержания и распространения в массах реакционной христианской идеологии и реакционной сказки о Христе, – таков был обычный исходный и конечный постулат воинственно-атеистической литературы. – Современная буржуазия особенно судорожно цепляется за религию и такие мифы, как миф о Христе, потому что она исторически обречена и чувствует, как под ее ногами все сильнее горит почва. Она пытается мифом о Христе удержать массы в повиновении, запугать их «божьим гневом», отвлечь от революционной борьбы за освобождение, посеять неверие в свои силы. (...) Миф о Христе, как и вся христианская религия, несовместим с коммунистическим строительством и является его тормозом»¹⁴⁰⁵ и т.п.

Все, что могло бы привнести трансцендентный элемент в христианство как общественное движение, рассматривалось почти исключительно с позиций народного мифотворчества: «Миф об Иисусе Христе сложился из библейских «пророчеств» и восточных мифов. Этот материал был дополнен и разукрашен богатой религиозной фантазией»¹⁴⁰⁶.

Историчность Христа, вслед за протестантской гиперкритической историографией, отрицали А.Б. Ранович, Я.А. Ленцман, И.А. Крывелев, Р.Ю. Виппер, С.И. Ковалев и некоторые другие отечественные историки античности.

В качестве примера можно сослаться, в частности, на рассуждения Р.Ю. Виппера относительно того, что «процесс историзации Иисуса Христа начался не раньше первых десятилетий II века», когда, как считает автор, «евангелисты... принялись за составление жизнеописания Иисуса Христа... для того, чтобы оправдать новый догмат о преодолении им смерти и вознесении его на небо», создавая «образ богочеловека», «чудесно» родившегося на Земле и претерпевшего «страдания в Иерусалиме при Понтии Пилате», и «нужно было собрать данные для воссоздания этого образа и посредством самóй исторической конструкции доказать правильность нового догмата, впервые предлагаемого верующим»¹⁴⁰⁷. Чтобы обосновать свою позицию, академик Виппер, «благодарный критической школе XX века за ее работу по расчищению путей к реальному исследованию истории христианства»¹⁴⁰⁸, готов обрести истоки христианских писаний даже в «Сравнительных жизнеописаниях» Плутарха.

Кратко задачу этой группы исследователей, доводя ее до крайности социально-исторического вульгаризма, характеризует позиция известного французского писателя-атеиста Л. Таксиля, считавшего необходимым, «шаг за шагом проследив христианскую легенду, выявить весь тот вздор, который она содержит, и таким образом показать, что вся история об Иисусе Христе, будь то человек или божество, с какой стороны ее ни рассматривать, есть не что иное, как сплетение лживых и глупых выдумок»¹⁴⁰⁹.

Определенный историографический интерес (в том числе и с позиций оценки «идеологического императива» советского времени) представляет литература по истории Церкви, написанная со строго марксистских научно-атеистических позиций.

Историк-марксист Самуил Горациевич Лозинский (1878–1945), в 1921–1922 гг. – профессор кафедры истории еврейского народа Белорусского государственного университета, в дальнейшем – профессор истории в различных вузах Ленинграда, Минска, Ростова-на-Дону, Кирова, специалист по истории Нового времени и истории еврейского народа, в начале своей научной деятельности опубликовал ряд работ по истории Католической церкви¹⁴¹⁰.

Историк религии и пропагандист научного атеизма Михаил Маркович Шейнман (1902–1977), один из основателей и руководителей Союза воинствующих безбожников, специализировался на истории католицизма и критике христианского социализма¹⁴¹¹. Известный в атеистических кругах философ, специалист по истории иудаизма Михаил Иосифович Шахнович (1911–1992)¹⁴¹² публикует монографию об актуальных для соответствующего периода времени и господствовавшего в нем «идеологического императива» вопросах, связанных с местом религии в современном обществе¹⁴¹³ (как ныне принято отмечать, «в тех условиях это был единственный способ «протащить» в подцензурную печать подобную тему»); из более ранних работ по данной тематике упомянем также книги Николая Анатольевича Решетникова¹⁴¹⁴.

Крестовые походы и история духовно-рыцарских орденов с 1950-х гг. были в центре научного внимания историка и историографа, доктора философских наук Михаила Абрамовича Заборова (1920–1987)¹⁴¹⁵, особое внимание уделявшего проблемам историографии¹⁴¹⁶. Вопросами средневековой историографии активно занимался также Осип Львович Вайнштейн (1894–1980)¹⁴¹⁷.

С позиций исторического материализма и научного атеизма освещал историю Католической церкви в своих многочисленных монографических исследованиях и журнальных публикациях с конца 50-х гг. (после увольнения из советских спецслужб) член-корреспондент AH СССР Иосиф Ромуальдович Григулевич (псевдоним – И. Лаврецкий; 1913–1988)¹⁴¹⁸.

Упомянем также о некоторых характерных для своего времени трудах Лазаря Наумовича Великовича¹⁴¹⁹, Александра Хáимовича Горфункеля (род. 1928, ныне работает в США)¹⁴²⁰, Ефима Федоровича Грекулова¹⁴²¹, Григория Абрамовича Гурева (1891–1978)¹⁴²², Иосифа Ароновича Крывелёва (1906–1991)¹⁴²³, Мирана (Михаила) Петровича Мчéдлова (1928–2007)¹⁴²⁴; известного математика, профессора МГУ (1931–1948) Марка Яковлевича Выгодского (1898–1965)¹⁴²⁵; профессора Ленинградского университета, члена-корреспондента AH СССР (1976) Виктора Ивановича Рутенбурга (1911–1988)¹⁴²⁶; представительницы белорусской школы историков Веры Ивановны Горемыкиной¹⁴²⁷.

Проблемы источниковедения, генезиса и истории раннего христианства разрабатывали специалисты-антиковеды академик Роберт Юрьевич Виппер (1859–1954)¹⁴²⁸, профессор Сергей Иванович Ковалев (1886–1960)¹⁴²⁹, профессор Николай Александрович Машкин (1900–1950)¹⁴³⁰, Елена Сергеевна Голубцова (1921–1998)¹⁴³¹, Наталья Ивановна Голубцова¹⁴³², академик Сергей Александрович Жéбелев (1867–1941)¹⁴³³, профессор Андрей Чеславович Козаржевский (1918–1995)¹⁴³⁴; крупный специалист по раннему гностицизму Марианна Казимировна Трофимова¹⁴³⁵; непревзойденный исследователь социально-экономических и историко-культурных проблем истории Древнего Рима Елена Михайловна Штаермáн (1914–1991)¹⁴³⁶; Юлия Константиновна Колосовская (1920–2002)¹⁴³⁷; автор многочисленных работ по истории раннего христианства и раннехристианской письменности профессор Ирина Сергеевна Свенцицкая (1929–2006)¹⁴³⁸; начинавший как историк-антиковед известный отечественный философ Герман Германович Дилигенский (1930–2002)¹⁴³⁹; Иосиф Давидович Амусин (1910–1984), посвятивший более 100 работ исследованию различных аспектов истории Кумранской общины (включая источниковедческие аспекты)¹⁴⁴⁰; Михаил Моисеевич Кубланов (1914–1998)¹⁴⁴¹, Яков Абрамович Ленцман (1908–1967)¹⁴⁴², профессор Гилéр Мордухович (Маркович) Лившиц (1909–1983)¹⁴⁴³.

В сборнике «Апокрифы древних христиан» (M., 1989) И.С. Свенцицкая и М.К. Трофимова опубликовали основные гностические произведения (в русском переводе), ставшие доступными в результате археологических работ в районе Мертвого моря. Некоторые социально-экономические проблемы, связанные с генезисом христианства, рассмотрены ими в монографии «Рабовладельческие отношения в ранней Римской империи» (M., 1971).

Значительная работа по изучению общей истории Церкви была проделана отечественной школой медиевистики.

Важный вклад в изучение историко-церковной проблематики внесли труды Ольги Антоновны Дóбиаш-Рождественской (1874–1939) – выпускницы Бесіужевских курсов, первой в России женщины-магистра (1915) и доктора всеобщей истории (1918), пожизненного профессора Ленинградского университета, первой женщины – члена-корреспондента АН СССР (1929). Концентрируясь на проблемах западноевропейского Средневековья, она особое внимание уделяла различным аспектам истории Крестовых походов¹⁴⁴⁴. В то же время ее самостоятельные научные исследования как историка-медиевиста начались именно с историко-церковной проблематики¹⁴⁴⁵.

Кроме того, O.A. Добиаш-Рождественская впервые ввела в России преподавание латинской палеографии и других вспомогательных дисциплин средневековой истории. В 1923 г. вышла ее книга Акад. А.И. Соболевский «История письма в средние века» – первое учебное пособие по палеографии в русской исторической литературе (2-е изд. – 1936). Отдельно отметим также палеографические исследования на греческом материале, предпринятые академиком Императорской Академии наук (с 1900 г.) и AH СССР Алексеем Ивановичем Соболевским (1857–1929)¹⁴⁴⁶, братом известного филолога-классика С.И. Соболевского.

Крупный вклад в изучение историко-церковных проблем в советское время внесла Нина Викторовна Пигулéвская (1894–1970) – крупный востоковед-сиролог, ученица O.A. Добиаш-Рождественской, известного семитолога академика П.К. Коковцóва, И.М. Гревса, Ф.Ф. Зелинского, A.B. Карташёва, специалист по истории раннехристианской и византийской Церкви, чл.-корр. AH СССР. Она впервые оценила важность сирийских источников для истории христианской Церкви, осознала и продемонстрировала, что многие культурные и идеологические явления Чл ко AH СССР      многонационального христианского мира уходят корням в сирийскую почву¹⁴⁴⁷.

Н.В. Пигулевская создала в Институте востоковедения уникальный коллектив, официально зарегистрированный в 1958 г. как Кабинет Ближнего Востока. При Кабинете прошли подготовку многие специалисты по истории христианства в Закавказье и Средней Азии.

С 1950 г., когда президиум AH СССР принял решение об активизации деятельности Палестинского общества, и до 1970 г. Н.В. Пигулевская являлась бессменным вице-председателем общества и организатором его научной работы. Она возобновила издание «Палестинского сборника» и в течение почти двух десятилетий выполняла обязанности его ответственного редактора. При ее жизни было подготовлено 24 выпуска «Сборника», содержащих статьи и монографии.

В конце 60-х – 80-е гг. в Институте всеобщей истории AH СССР складывается и плодотворно работает творческий коллектив, поставивший в центр внимания своих научных исследований ряд проблем, связанных с историей Церкви, – постольку, поскольку вопросы истории Средневековья, которыми были заняты эти ученые (развитие византийской литературы, философии, исторической, правовой и эстетической мысли, архитектуры и изобразительного искусства и т.д.), невозможно изучать, минуя тот очевидный факт, что средневековая культура – культура по преимуществу религиозная и ведущие ее деятели не могли не быть связаны с основными богословскими и историко-церковными событиями своего времени.

В этот коллектив входили чл.-корр. AH СССР Зинаида Владимировна Удальцова (1918–1987), Геннадий Григорьевич Литаврин (1925–2009), позже академик РАН; Сергей Сергеевич Аверинцев (1937–2004), позже чл.-корр. РАН, член Папской Академии в Риме и ряда других академий; Игорь Сергеевич Чичуров (1946–2008), позже профессор МГУ; А.Д. Алексидзе, М.В. Бибиков, В.В. Бычков, В.Д. Лихачева, А.Л. Якобсон и др. В нем органично работали также Сергей Павлович Карпов, ныне академик РАН; Игорь Павлович Meдведев (р. 1935), ныне чл.-корр. РАН; основатель уральской школы византиноведения профессор Михаил Яковлевич Сюзюмов (1893–1992); Виктория Ивановна Уколова, позже профессор МГИМО¹⁴⁴⁸; П.И. Жаворонкова и др.

В Институте всеобщей истории AH СССР был подготовлен коллективный труд «Культура Древнего Рима» (в 2 т. M., 1985), где в разделах, написанных Е.М. Штаерман, Ю.К. Колосовской, Е.С. Голубцовой, поднят ряд проблем, связанных с генезисом и начальными стадиями истории христианства, «наиболее полно ответившего на запросы различных общественных слоев» своего времени.

В том же институте авторским коллективом под руководством З.В. Удальцовой был подготовлен капитальный трехтомный труд «История Византии» (M., 1967), ставший существенным этапом в развитии отечественных византинологических исследований. В состав редколлегии издания входили академик С.Д. Сказкин (ответственный редактор), члены-корреспонденты AH СССР В.Н. Лазарев, Н.В. Пигулевская и другие крупные специалисты в области медиевистики. Важной особенностью этого труда стало включение в него специальных разделов, посвященных анализу византийского богословия, состоянию Церкви и монашества, ряду других историко-церковных и церковно-археологических вопросов.

Крупным событием отечественной византинистики стало издание подготовленного упомянутым творческим коллективом под редакцией З.В. Удальцовой и Г.Г. Литаврина 3-томного коллективного труда «Культура Византии», охватывающего весь период существования Ромейской империи¹⁴⁴⁹.

З.В. Удальцова стала одним из инициаторов и «моторов» многотомного издания «История Европы"¹⁴⁵⁰, объединившего творческие силы трех академических институтов, в котором в рамках отдельных разделов (в том числе специального раздела, посвященного Реформации и Контрреформации) были рассмотрены вопросы, связанные с историей Церкви (авторы: Е.М. Штаерман, З.В. Удальцова, Л.Т. Мильская и др.).

Эти труды под давлением господствовавшего во время их подготовки атеистического «идеологического императива» часто были вынуждены противопоставлять «светлое, жизнеутверждающе античное миросозерцание» взглядам «всесильного» и «фанатичного византийского монашества», находившегося, как правило, «на крайне низком культурном уровне» (отчего вся «ортодоксальная» литература, включая богословские произведения и «монашескую историографию», отличалась «односторонностью и тенденциозностью»).

И все же, отдав необходимую словесную дань идеологическому диктату времени, авторы этих многотомных исследований при изложении частных проблем сумели поднять историко-церковные вопросы (изучение канонико-правовых проблем, генезиса и развития церковной собственности, положения Церкви в социальной системе, патристического наследия и др.) на высоту, достигнутую тогда отечественной исторической наукой.

Некоторые проблемы истории Церкви были подняты З.В. Удальцовой в монографиях «Идейно-политическая борьба в ранней Византии (по данным историков IV–VII вв.)» (M., 1974), «Византийская культура» (M., 1988) и в ряде статей в научной периодике.

Длительное время христианская историко-богословская традиция рассматривалась отечественными византинистами более как литературное явление (за исключением, конечно, узкоспециальных исследований, в которых соответствующие источники использовались по прямому назначению – как фактологическая база научного анализа).

Так, литературоведческое исследование комплекса византийских источников, большинство которых имеет важное историко-церковное значение, было предпринято в 70-х гг. авторским коллективом, в который входили ведущие отечественные филологи-классики Лидия Анатольевна Фрейберг, Федор Александрович Петровский (1890–1978), профессор Яков Николаевич Любарский (1929–2003)¹⁴⁵¹. В сфере внимания авторов – литературные течения в Византии начиная с IV в., когда византийская литература практически всецело становится христианской (этот период открывается для авторов поэтическим наследием Григория Назианзина), и до литературного творчества Михаила Пселла.

К этим исследованиям примыкают опубликованные труды представительницы уральского византиноведения – профессора Маргариты Адольфовны Поляковской, системно анализирующей наследие Димитрия Кидониса, Николая Кавасилы и Алексия Макремволита¹⁴⁵².

Следует иметь в виду и иные работы этих авторов, касающиеся источниковедческих исследований в области византийской литературы, включая историческую¹⁴⁵³.

В литературный контекст соответствующего времени вписывает историко-богословскую латинскую литературу (от творчества латинских апологетов до наследия Анастасия-библиотекаря и его современников) профессор МГУ Илья Николаевич Голенищев-Кутузов (1904–1969)¹⁴⁵⁴ – филолог, поэт и переводчик, научная карьера которого сложилась в эмиграции (1920–1955).

Наконец, необходимо отметить обобщающее исследование профессора Михаила Вадимовича Бибикова «Историческая литература Византии» – широкую панораму развития основных историографических жанров в Византии ІV–ХV вв.¹⁴⁵⁵, от Евнапия, Олимпиодора, Приска и Зосима до Лаоника Халкокондила, сопровождаемую основательным историографическим обзором. Автор специально выделяет историко-церковную литературу, начиная с трудов Евсевия Памфила.

Отметим существенную особенность данного издания: в нем византийская историко-церковная и историко-богословская литературная традиция выводится из сферы литературоведения и рассматривается с позиций углубления принципа историзма. М.В. Бибиков защищает необходимость ставить в центр исследования византийской исторической литературы не «просто совокупность «написанного"», но авторскую индивидуальность писателя, в результате чего становится возможным «не формальное каталогизирующее описание или схематическая классификация литературы «по жанрам» или «по памятникам», но определение социо-культурологических основ творчества, авторских установок и целей создания того или иного произведения с учетом его художественной роли и общественной направленности»¹⁴⁵⁶.

Крупный отечественный медиевист Александр Пейсахович (Петрович) Каждáн (1922–1997), известный знаток византийской книжности, обобщающим исследованием «История византийской литературы» (в сотрудничестве с Л.Ф. Шерри и X. Ангелиди; 1-й том из неосуществленного замысла 6-томной серии, которая должна была охватывать 650–1204 гг., посвящен 650–850 гг.; 2-й том, на котором прервалась работа автора, готовится к изданию в Афинском центре научных исследований) положил начало новому подходу к изучению византийского литературного творчества, основанному на концепции византийской литературы как диалектически развивавшейся системы, а не собрания безличных и эстетически нейтральных текстов, всецело подчиненных диктату жанра¹⁴⁵⁷.

В необозримом творческом наследии А.П. Каждана¹⁴⁵⁸ среди трудов, имеющих существенное значение для историографии истории Церкви, отметим исследования «Деревня и город в Византии в ІХ-Х вв.» (M., 1960), «Византийская культура (Х–ХІІ вв.)» (M., 1968; СПб., 2006), «От Христа к Константину» (M., 1965), «Два дня из жизни Константинополя» (СПб., 2002), «Никита Хониат и его время» (M., 2005), «Социальный состав господствующего класса Византии ХІ–ХІІ вв.» (M., 1974), «Армяне в составе господствующего класса в Византийской империи в XI–XII вв.» (Ер., 1975) и, наконец, монументальный 3-томный «Оксфордский словарь по византинистике»¹⁴⁵⁹.

Профессор Алексей Федорович Лосев (1893–1988; тайный монах Андроник с 1929 г.), один из ведущих отечественных философов, филологов и богословов¹⁴⁶⁰, заложил традицию изучения ряда церковно-исторических проблем с позиций теории эстетики¹⁴⁶¹. Эту традицию продолжили Виктор Васильевич Бычков (р. 1942) в ряде работ по античной и византийской эстетике¹⁴⁶², а также Вера Дмитриевна Лихачева (1937–1981) в обобщающем очерке, охватывающем историю византийского изобразительного искусства с IV в. до падения Империи¹⁴⁶³.

В книге «История античной эстетики: Последние века» (7-й том серии его трудов, посвященной истории эстетики) Лосев анализирует философскую среду, в окружении которой формировалась догматическая система раннего христианства (Порфирий, Ямвлих, пергамский и афинский неоплатонизм), в блестящем очерке «Средневековая диалектика» – исследует историческую динамику диалектической мысли в богословской литературе средневековой Европы и Византии.

Историко-церковные вопросы поднимали à propos в ряде исследований академики Сергей Данилович Сказкин (1890–1973)¹⁴⁶⁴, Г.Г. Литаврин¹⁴⁶⁵, профессор Борис Федорович Пóршнев (1905–1972)¹⁴⁶⁶, Елена Эммануиловна Липшиц (1901–1990)¹⁴⁶⁷. Следует отметить совместную монографию А.П. Каждана и Г.Г. Литаврина «Очерки истории Византии и южных славян» (M., 1958; 2-е изд. СПб., 1998). Важным этапом изучения истории Восточной Церкви стал блестящий очерк о Церкви Трапезундской империи в монографии С.П. Карпова «История Трапезундской империи» (СПб., 2007).

Обращали на себя внимание работы признанного в мире крупнейшего отечественного специалиста по истории Франции времени Жанны д’Арк Владимира Ильича Райцеса (1928–1995)¹⁴⁶⁸; И.П. Медведева по проблемам византийской дипломатики и права¹⁴⁶⁹; О.Г. Чайковской о клюнийской реформе¹⁴⁷⁰; ряд статей и монографий, посвященных средневековым ересям¹⁴⁷¹.

Профессор Московского университета Елена Васильевна Федорова, продолжая линию, начатую O.A. Добиаш-Рождественской, подготовила монографию «Введение в латинскую эпиграфику» (M., 1982), где, среди прочего, анализируются особенности христианских латинских надписей древности и Средневековья.

Особняком стоят исследования поэта, переводчика, эссеиста и хореографа Валентина Яковлевича Парнáха (псевдоним; настоящая фамилия – Парнох; 1891–1951), который опубликовал в 1930 г. на французском языке книгу «Инквизиция» – собрание монографических статей и переводов (с испанского, португальского и иврита) произведений преследовавшихся инквизицией поэтов-евреев¹⁴⁷².

Из ближайших к нам по времени историко-церковных исследований отметим также специальные исторические и источниковедческие исследования, посвященные феномену Кельтской Церкви¹⁴⁷³, и работы по вопросам христианизации Ирландии и Шотландии¹⁴⁷⁴; публикации В.Р. Ваврика по проблемам католическо-православной унии¹⁴⁷⁵ и труды В.Л. Задворного по различным аспектам истории Католической церкви¹⁴⁷⁶; переводы и исследования Д.Е. Афиногенова по истории иконоборческого периода¹⁴⁷⁷.

И.Ю. Ващева изучает процесс становления особой системы исторических представлений в Византии на рубеже древности и Средневековья в связи с проблемой восприятия и осмысления первыми христианами собственного исторического прошлого и всей истории человечества, поставленной отцом византийской историографии Евсевием Памфилом¹⁴⁷⁸. Архимандрит Кирилл (Говорун) в своей диссертации (PhD), подготовленной в Дарэмском университете (Великобритания), дает широкую экспозицию христологических споров VII в. (в ходе которых в богословский дискурс были введены понятия действия-энергии, а также воли и природных свойств) на основе богословского наследия Максима Исповедника, Анастасия Синаита, римских пап Мартйна, Агафона и др., а также документов Латеранского собора 649 г. и VI Вселенского собора (к сожалению, эта работа встретила пока интерес лишь западного издателя)¹⁴⁷⁹. Выпускник исторического факультета МГУ диакон A.B. Занемонец, с 2002 г. проживающий и работающий в Израиле, посвятил ряд исследований проблеме восприятия в Византии условий и смысла Флорентийской унии¹⁴⁸⁰.

Профессор Лора Александровна Герд – автор основанных на широком архивном материале исследований по вопросам церковной политики царской России на православном Востоке, проблемам канонического права, а также известным персоналиям¹⁴⁸¹.

В своей докторской диссертации «Константинополь и Петербург: церковная политика России на православном Востоке (1878–1898)», опубликованной впоследствии в виде монографии, Л.А. Герд на основе архивных материалов рассматривает отношения России и Константинопольского Патриархата в двадцатилетний период по завершении Русско-турецкой войны.

Для Константинопольской Церкви вторая половина XIX в. является временем реформ. Усиливаются политическое и националистическое начала в церковной жизни, что было в значительной степени обусловлено введением светских представителей в систему церковного управления. В греческом мире формируется «Великая идея» (Μεγάλη ιδέα) – восстановление Византийской империи под властью греческого царя, пришедшая на смену ожиданиям исполнения пророчества об освобождении православного Востока русским царем. Основой «Великой идеи» становится освобождение от турецкого владычества Константинополя – древней столицы греческого мира.

В России же в это время происходит возрождение византийских идей государственной жизни. При этом церковное направление остается одним из приоритетных в ближневосточной политике России.

Таким образом, взаимоотношения России и Константинопольской Церкви (русское присутствие на Афоне, участие России в греко-болгарском вопросе, в борьбе Церкви за сохранение своих прав в Турции, открытие константинопольского подворья в Москве и др.) развивались на фоне скрытого противоборства двух вселенских идеологий (русской и греческой).

Следует обратить внимание на ряд работ, посвященных истории монашества и духовно-рыцарских орденов, из которых можно упомянуть исследования А.Р. Андреева и В.А. Захарова¹⁴⁸² и в особенности A.B. Топоровой¹⁴⁸³ и Н.Ф. Ускова¹⁴⁸⁴, a также на исследования по греческой палеографии и источниковедению дочери известного петербургского издателя и писателя Э.А. Гранстрема и ученицы В.Н. Бенешевича Евгении Эдуардовны Гранстрем (1911–1990)¹⁴⁸⁵; и др.¹⁴⁸⁶

Необходимо также отметить работы, связанные с изучением творческого наследия отечественных специалистов, сохраняемого в национальных архивных собраниях. Специального упоминания заслуживает фундаментальная публикация «Архивы русских византинистов в Санкт-Петербурге», составленная коллективом автором (Е.Ю. Басаргина, И.П. Медведев, ο. М. Арранц, Л.А. Герд, А.Э. Шукурова и др.) на основе изучения обширных архивных комплексов, отложившихся в результате деятельности Российского Православного Палестинского общества, Русского археологического института в Константинополе, редакции журнала «Византийский временник». Этот труд, вышедший под редакцией И.П. Медведева, во многом обязан своим возникновением научной активности Е.Э. Гранстрем, еще в 60-е гг. начавшей предварительные работы по его подготовке¹⁴⁸⁷.

Данный научный проект стал итогом многолетнего фронтального обследования основных петербургских архивных хранилищ – Санкт-Петербургского филиала архива РАН, Российского государственного исторического архива, Российской национальной библиотеки, Пушкинского Дома, Архива Санкт-Петербургского филиала Института российской истории РАН и др.

Книга содержит материалы обследования личных архивных фондов ведущих представителей петербургской школы византинистики – византиноведов и церковных историков XIX – первой половины XX в.: епископа Порфирия (Успенского), В.Г. Васильевского, С.Ю. и Г.С. Дестунисов, A.A. Куника, Ф.И. Успенского, Н.П. Кондакова, Н.П. Лихачева, A.A. Дмитриевского, Хр.М. Лопарева, A.A. Васильева, Д.В. Айналова, В.Н. Бенешевича (включая выполненное Л.А. Герд описание фотоархива), В.Э. Регеля, Г.Ф. Церетели. В сборнике опубликована также переписка К.Э. Цахариэ фон Лингенталя с A.A. Куником (41 письмо за период 1853–1893 гг.) и составленный в 1909 г. А.И. Пападопуло-Керамевсом каталог (по состоянию на декабрь 1884 г.) утраченного во время Первой мировой войны собрания рукописей Вазелонского (иначе – Завулонского) монастыря Иоанна Предтечи близ Трапезунда – одного из трех наиболее крупных понтийских монастырей (этот каталог дополняет ранее изданные автором описания рукописей из собраний Трапезунда¹⁴⁸⁸ и понтийского монастыря Сумели¹⁴⁸⁹).

Начиная с последней четверти XIX в. в России разворачиваются церковно-исторические исследования Поместных Православных Церквей, становление которых происходило на фоне не утихавших в России на протяжении всего XIX в. споров вокруг отношения к византийскому наследию. Значительная часть общественности негативно относилась к византийской православной традиции, считая ее признаком отсталости и невежества. Зачастую для характеристики Византийской империи использовались весьма резкие термины (например, «римское иго»¹⁴⁹⁰). В числе работ, представлявших собой ответ на такого рода критику, можно отметить «Голос грека в защиту Византии»¹⁴⁹¹. Полемика нередко выходила за рамки споров о роли византийского периода в истории и перерастала в дискуссию об истоках национально-освободительного движения на Балканах¹⁴⁹².

Начало российским научным исследованиям в данной области положила изданная в 1871 г. фундаментальная работа академика, профессора Московской духовной академии Евгения Евстигнеевича Голубинского (1834–1912) «Краткий очерк истории православных Церквей Болгарской, Сербской и Румынской или Молдо-Валашской»¹⁴⁹³.

Общий курс истории славянских Церквей применительно к гимназической программе составил протоиерей Константин Петрович Добронравин (впоследствии, с 1873 г., епископ Гермоген)¹⁴⁹⁴ (1820–1893). Его же перу принадлежат «Очерк истории христианской Церкви (век Х–ХІХ)» (СПб., 1866), «Краткий очерк Армяно-Греко-Российской Церкви» (1857) и магистерская диссертация «Вероучения Армянской Церкви» (1857).

Отдельными проблемами истории Болгарской Церкви занимались профессора Иван Саввич Пáльмов (1855–1920) – академик Российской академии наук, автор около 30 работ по истории славянских Церквей и духовного образования¹⁴⁹⁵, Николай Леонидович Туницкий (1876–1930)¹⁴⁹⁶, Николай Иванович Петров (1840–1921)¹⁴⁹⁷, Ф.А. Курганов¹⁴⁹⁸, И.Е. Троицкий, активно участвовавший в уяснении вопросов, относящихся к греко-болгарской церковной распре и к нестроениям в пределах Восточных Патриархатов и других автокефальных Церквей (Сербской, Румынской и др.)¹⁴⁹⁹, Григорий Александрович Воскресенский (1849–1918)¹⁵⁰⁰, а также епископ Феофан (Γοворов) (1815–1894)¹⁵⁰¹ и В.А. Теплов.

Проблемами Сербской Церкви занимались протоиерей Михаил Павлович Чельцов (1870–1931)¹⁵⁰² и И.С. Пальмов; последний изучал также положение Православия в Черногории и Чехии.

О православии в Австро-Венгрии писали Владимир Павлович Мордвинов (1838–1908)¹⁵⁰³, Г.А. Воскресенский, профессор протоиерей Дмитрий (Душан) Николаевич Якшич (1873–1935)¹⁵⁰⁴; о Румынии – Вениамин Васильевич Колокольцев¹⁵⁰⁵, Ф.А. Курганов, Н.В. Пашков¹⁵⁰⁶. Ряд проблем, касающихся истории православия в Румынии и Молдавии, осветил митрополит Арсений (Стадницкий)¹⁵⁰⁷ (1862–1936).

Сношениям России с православным Востоком посвятил свои исследования заслуженный профессор Московской духовной академии (1883), член-корреспондент Российской академии наук (1910) Николай Федорович Káптерев (1847–1917), труды которого высоко оценивались прежде всего ввиду их исключительно добросовестной фундированности¹⁵⁰⁸.

Н.Ф. Каптерев собрал и ввел в научный оборот огромное количество архивного материала, характеризующего различные аспекты взаимоотношений России с Восточными Патриархатами в ХVІ-ХІХ вв.¹⁵⁰⁹ В современной историографии труды Каптерева высоко оцениваются прежде всего как компендиумы исторических источников, особо ценные ввиду малой доступности архивных подлинников.

Ряд исследований, посвященных Восточным Церквам и основанных в значительной степени на материалах, лично разысканных в ходе многочисленных путешествий по христианскому Востоку, оставил епископ Чигиринский Порфирий (Успенский)¹⁵¹⁰ («...путешественник – не историк, а только собиратель материалов для истории той страны, которую он изучает», – скромно оценивал свою миссию сам преосвященный¹⁵¹¹; «скорее антикварий и эрудит, чем исследователь, человек острого и скорее беспокойного ума, но без критической школы, Порфирий, тем не менее, в своих многочисленных исторических книгах заложил твердый фактический фундамент для последующей разработки византийской церковной истории», – поддерживают его даже самые суровые и непреклонные критики¹⁵¹²).

Преосвященному Порфирию, в частности, принадлежат монографии «О религиозно-нравственном состоянии афонских обителей во время турецкого владычества над ними» и двухтомная «История Афона»¹⁵¹³. Автор руководствуется не только своими впечатлениями, но привлекает дополнительные источники, много цитирует путешественников, посетивших Афон. Он приходит к выводу, что «святогорцы, крепко сохраняя все догматы веры православной, строго соблюдают и устав».

Современники оценили как «первый в русской литературе серьезный опыт подробного изучения судьбы Православной Греческой церкви после завоевания Византии турками» на широкой историографической базе¹⁵¹⁴ монографию А.П. Лeбедева «История Греко-Восточной церкви под властью турок: От падения Константинополя (в 1453 году) до настоящего времени» (переизд. в 2 т.: СПб., 2004), продолжившую целую серию его историко-церковных византологических исследований¹⁵¹⁵.

В этом труде нашли отражение многие особенности русской историографии. Главной задачей своей работы Лебедев полагает описание «исторической жизни Константинопольских патриархов»¹⁵¹⁶. Соответственно, церковной жизни в епархиях в книге уделено немного места, а информация об исихастском возрождении XVIII в. практически отсутствует: автор ограничивается одним предложением о Косме Этолийском и вообще не упоминает движение коливадов.

«История Греко-Восточной церкви под властью турок» в том, что касается проблемы исихастского возрождения, явно свидетельствует, «что русская богословская наука, возникшая со времен петровских реформ под влиянием западных гуманитарных наук» в этот период «не вышла еще окончательно на самостоятельный путь. А Запад, с самого начала так называемых исихастических споров в XIV в., отнесся отрицательно к исихазму»¹⁵¹⁷.

Иван Иванович Соколов (1865–1939) – историк Церкви и канонического права, известный церковно-политический деятель и член Поместного собора 1917–1918 гг., профессор Санкт-Петербургской духовной академии по кафедре истории греко-восточной Церкви со времен отпадения Западной церкви от Вселенской, в 1920–1924 гг. – профессор Петроградского Богословского и Историко-лингвистического институтов, а с 1924 г. и вплоть до ареста в 1933 г. – профессор Ленинградского института истории, философии и лингвистики, – оставил «Лекции по истории греко-восточной Церкви», читанные им в академии в 1913/14 учебном году и охватывающие период от Торжества православия в 843 г. до падения Константинополя в 1453 г.¹⁵¹⁸ Наиболее подробно Соколов рассматривает отношения светской и церковной властей, духовное просвещение и богословскую науку в Византии¹⁵¹⁹.

В современной отечественной историко-церковной науке продолжением исследований исторических судеб Поместных Церквей стал систематический курс «История Поместных Православных Церквей» в двух томах (M., 1994), подготовленный профессором Московской духовной академии Константином Ефимовичем Скурáтом. Выпущенный в 2004 г. московским Сретенским монастырем сборник «Поместные Православные Церкви» содержит краткие исторические справки об этих Церквах и подборки авторских материалов, посвященных каждой из них.

Все эти труды отличает концентрация на бытии Церквей как общественных институтов при недостаточном внимании к их внутренней, духовной жизни. Из церковно-исторических деятелей приоритетное внимание уделяется высшему духовенству; рассказ о миссионерах, церковных писателях и богословах достаточно сжат. Эти особенности были долгое время характерны для всей отечественной историографии, лишь относительно недавно проявившей интерес к истории богословия, и в частности к исихазму (при этом преимущественное внимание уделялось не филокалическому возрождению XVIII в., а исихастскому движению XIV в., в особенности его лидеру – Григорию Паламе).

В последнее время появился ряд работ, призванных восполнить этот пробел. Среди них следует отметить статьи Сергея Говоруна (ныне архимандрит Кирилл) «Святой Макарий Нотарас, родоначальник филокализма», «Движение колливадов», «Эпоха греческого просвещения: история и полемика», а также его кандидатскую диссертацию, защищенную в Киевской духовной академии («Движение колливадов в Греции в XVIII веке и его влияние на развитие Элладской Церкви»).

Значимое место в отечественных исследованиях истории греческой Церкви в Новое и Новейшее время занимают исследования ученых Московского государственного университета О. Петруниной¹⁵²⁰, Е. Жуковой¹⁵²¹ и А. Зоитакиса¹⁵²².

Отметим также посвященные различным проблемам развития Поместных Православных Церквей исследования профессора исторического факультета МГУ, чл.-корр. РАН Бориса Николаевича Флóри (p. 1937)¹⁵²³; профессора филологического факультета МГУ, создавшего здесь кафедру византийской и новогреческой филологии, чл.-корр. Афинской академии наук Бориса Львовича Фóнкича (p. 1938)¹⁵²⁴; И.С. Чичурова¹⁵²⁵, прот. В. Цыпина¹⁵²⁶, свящ. Д. Поздняева¹⁵²⁷, А.П. Либеровского¹⁵²⁸, В. Марковина¹⁵²⁹, Д. Юревича¹⁵³⁰, А. Тимофеева¹⁵³¹, а также ряд анонимных публикаций о Поместных Православных Церквах, вышедших в «Вестнике Русского Западно-Европейского Патриаршего Экзархата»¹⁵³².

Начало русской патрологической литературе положила книга «Историческое учение об отцах Церкви» (в 3 т. СПб., 1859; ряд переизданий), принадлежащая перу черниговского архиепископа Филарета (Гумилевского) – почетного члена Императорской Академии наук, в 1830-х гг. – ректора Московской духовной академии. Преосвященный Филарет стремился раскрыть многогранность святоотеческого учения. Он подчеркивал, что святые отцы, следуя в главном церковному Преданию, по многим вопросам имели различные мнения, размышляли о Писании, предметах веры, правилах жизни, спорили, погружались в разбор философских предметов и даже ошибались. Для своего времени это был если не революционный, то явно принципиально новый подход.

Как сформулировал позже H.H. Глубоковский, после преосвященного Филарета основной задачей патрологических исследований становится изучение «преемственной передачи церковного достояния по духовному восприятию для хранения, развития и обогащения в последовательном прогрессе христианской жизни».

Аналогичные взгляды развивали в своих работах профессор по кафедре патрологии Московской духовной академии архимандрит Порфирий (Попов) (1825–1866) в трактате об авторитете свв. отцов, А.П. Лебедев, ставивший задачу применения метода исторической критики в патрологических исследованиях, и др.

О. Порфирий оставил сочинения о жизни и творениях Киприана Карфагенского (1856), Василия Великого (1864), Григория Богослова (1864), Григория Нисского (1861), Кирилла Александрийского (1854), Кирилла Иерусалимского (1855), Порфирия Газского (1863), Амфилохия Иконийского (1856), «Ответ на недоумение о непогрешимости вселенских соборов» (1864), «06 авторитете св. отцов и важности их писаний» (1863), «06 издании житий святых в хронологическом порядке» (1869), «О подражании святым», «Предостережение от суеверий и предрассудков, извлеченное из писаний св. отцов и учителей Церкви» и др.; труды о. Порфирия печатались в «Прибавлениях к Творениям свв. отцев в русском переводе», «Православном обозрении», «Душеполезном чтении», «Чтениях в Обществе любителей духовного просвещения», «Трудах Киевской духовной академии».

Как патролог начинал свои научные труды известный церковный историк, профессор Московской духовной академии Митрофан Дмитриевич Мурéтов (1850–1917). В работе «Философия Филона Александрийского в отношении к учению Иоанна Богослова о Лoroce» (M., 1885) Муретов показал, что взгляды александрийского мыслителя послужили «предуготовлением к христианскому теизму», хотя еще задолго до Филона многие из александрийских иудеев, усвоив греческие (преимущественно стоические) идеи, при помощи аллегорического метода экзегезы брали на себя труд синкретизировать эти идеи с национальными палестинскими воззрениями. В то же время он подчеркнул, что сходство между учением о Логосе у Филона и Иоанна Богослова лишь внешнее: «Иоанновская идея самооткровения Божества в Своем Логосе у Филона переходит в пантеистическо-стоическое понятие саморазвития всеобщей субстанции... личность Логоса у него понимается в смысле тварно-служебного духа, удаленного от Божества».

Муретов также переводил с греческого творения Кирилла Александрийского и Ефрема Сирина. Его «блестящая книга против Ренана», где он дает сначала общую характеристику Ренановой «Жизни Иисуса», затем подробное ее изложение и, наконец, критический анализ этого труда, «была остановлена цензурой, так как для опровержения ему нужно было «изложить» опровергаемое «лжеучение», что не представлялось благонадежным. Ренана продолжали читать втайне, а книга против Ренана опоздала лет на 15»¹⁵³³.

Константин Иванович Скворцов (1821–1876), профессор патрологии Киевской духовной академии, полагал, что «патристика должна представить отца [Церкви], как писателя», но при этом выделить то характерное, что делало того или иного церковного писателя «отцом Церкви». Он первым начал привлекать к патрологическим исследованиям апокрифический материал. Перу К.И. Скворцова принадлежит целый ряд трудов: «Исследование вопроса об авторе сочинений, известных с именем Дионисия Ареопагита» (Κ., 1871), «Блаженный Августин как психолог» (Κ., 1870), «Учение Григория Нисского о достоинстве природы человеческой» (1865), «Жизнь Иисуса Христа по Евангелиям и народным преданиям» (1876), «Философия св. отцов и учителей Церкви», «Св. апостол Варнава» (1863), «О книгах Сивилл» (1862), «Св. Иустин» (1866) и др.

В Киевской духовной академии начатую К.И. Скворцовым линию патрологических исследований продолжил профессор Василий Федорович Певнúцкий (1832–1911) трудами об Ипполите Римском (Κ., 1885), Льве Великом (Κ., 1871), Григории Двоеслове (докторская диссертация. Κ., 1871); ему принадлежит также серия работ по истории гомилетики в Средние века и после Реформации (1895–1899).

Ему последовал К.Д. Ποпов, известный исследованиями «Тертуллиан, его теория христианского знания и основные начала его богословия» (Κ., 1880), «Вера и ее отношение к христианскому знанию по учению Климента Александрийского» (1887), а также непревзойденным доныне изданием творений Диадоха Фотикийского (билингва с обширными комментариями).

Патрологическое наследие профессора Киевской академии Сергея Леонтиевича Епифанóвича (1886–1918) ограничивается двумя опубликованными фрагментами его неизданной 2-томной магистерской диссертации «Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие» (1915; переизд.: M., 1996, 2003) и «Материалы к изучению жизни и творений преп. Максима Исповедника» (1917), однако, как считается в литературе, они составили целую эпоху в истории не только русской, но и мировой патрологической науки. Диссертация Епифановича была защищена в 1917 г., за год до скоропостижной смерти ученого. Издавать труд оказалось некому; от экземпляра, отданного на сохранение в архив Киевской духовной академии, обнаружены ныне лишь фрагменты, которые понемногу публикуются¹⁵³⁴. Сам автор успел издать только полный конспект своей диссертации¹⁵³⁵.

Патрологические труды C.Л. Епифановича, в которых особое внимание было уделено александрийской школе и наследию Оригена, не изданы¹⁵³⁶.

Из других представителей киевской патрологической школы следует назвать профессора Киевской академии (с 1917 г.) и Киевского университета (1918–1922) Михаила Федоровича Оксиюка (1884–1961), впоследствии принявшего сан (1942) и монашеский постриг (1945) с именем Макария и завершившего свои земные труды в сане митрополита Варшавского и всея Польши (с 1951 г.), который опубликовал ставшее классическим исследование «Эсхатология св. Григория Нисского» (Κ., 1914; переизд.: M., 1999); профессора о. Николая Гроссу с монографией «Преподобный Феодор Студит: его время, жизнь и творения» (Κ., 1907); Тимофея Ивановича Лященко, впоследствии (1924) епископа Русской Православной Церкви Заграницей Тихона (1875–1945), с книгой «Святой Кирилл, архиепископ Александрийский» (Κ., 1913); профессора о. Николая Фетисова с монографией «Диодор Тарсский. Опыт церковно-исторического исследования его жизни и деятельности» (Κ., 1915).

Как патролог первоначально позиционировал себя В.В. Болотов диссертацией «Учение Оригена о св. Троице» (СПб., 1879), которая, как отмечают критики, представляет собой «исчерпывающий и образцовый анализ учения Оригена о св. Троице, проведенный по текстам, которые автор умел оживлять. И оживает образ самого Оригена, как бы рассуждающего вслух. Этот образ показан на живом историческом фоне, в живой череде древних писателей и богословов. Очень тонко проанализирован и сложный вопрос об отношении арианства и оригенизма. Это есть исторический анализ, сделанный богословом. И богословская чуткость делает самый анализ особенно убедительным. Книга Болотова вышла в один год с диссертацией Лебедева. Сравнение этих двух книг очень поучительно в методологическом отношении... Эта первая книга Болотова осталась и самой значительной в его литературном наследстве. Второй книги он уже не написал»¹⁵³⁷.

Профессор Петербургской духовной академии H.H. Глубоковский заявил о себе как патролог магистерской диссертацией «Блаженный Феодорит, епископ Киррский» (в 2 т. M., 1890), имевшей широкий резонанс как в России, так и за рубежом, и как историк первоначальной Церкви – докторской диссертацией «Благовестие св. апостола Павла по его происхождению и существу» (СПб., 1897), развитой затем в 3-томное исследование под тем же названием (1905, 1910, 1912). Уже в эмиграции он публикует монографии «Св. апостол Лука» (София, 1932) и «Евангелия и Апостольские постановления» (София, 1935); в последней исследуется влияние евангельской традиции на т.н. «Апостольские постановления».

Из других патрологических исследований членов корпорации Петербургской академии необходимо отметить диссертации «Аристотель и Фома Аквинат в отношении к их учению о нравственности» (1884) и «Преподобный Макарий Египетский: Его жизнь и нравственное мировоззрение» (1899) профессора Александра Александровича Бронзóва (1858–1919) и его переводы творений Иоанна Дамаскина и Иоанна Златоуста, а также работы профессора Александра Ивановича Садова (1850–1930) «Виссарион Никейский: Его деятельность на ферраро-флорентийском соборе, богословские сочинения и значение в истории гуманизма» (СПб., 1883) и «Древнехристианский церковный писатель Лактанций» (СПб., 1895). Исследования ряда житий анахоретов оставил Иван Васильевич Помяловский (1845–1906) – профессор римской словесности в Санкт-Петербургском университете и Историко-филологическом институте, член Совета министра народного просвещения и учебных комитетов Министерства народного просвещения при Святейшем Синоде и член-корреспондент Академии наук¹⁵³⁸.

Большой вклад в развитие отечественной патрологии внесли профессора Санкт-Петербургской духовной академии Николай Иванович (1870–1942/43) и Александр Иванович (1883–1950) Сагардá.

Н.И. Сагарда, известный патролог, библеист и библиограф, читал лекции по патрологии в течение 13 лет (1905–1918). Этот курс охватывал материал о святых отцах и церковных писателях I–IV вв. В понимании Н.И. Сагарды «патрология по своей формальной стороне – историческая наука и должна подчиняться общим законам исторического исследования, исторически-научного понимания и изложения своего предмета». Этот взгляд имел принципиальное значение хотя бы уже потому, что в конце 60-х гг. XIX в. положение патрологии в системе богословских дисциплин было крайне неустойчивым: в Санкт-Петербургской академии ее полагали возможным «совершенно исключить из круга преподававшихся наук без ущерба для полноты богословского образования», да и в Московской академии считали «излишним преподавание» ее, поскольку «все ее содержание входит частью в церковную историю, частью в исторический отдел догматического богословия и церковного красноречия».

Младший брат, А.И. Сагарда, в 1910–1918 гг. преподавал на Второй кафедре патристики Санкт-Петербургской духовной академии, читал лекции по истории антиохийской богословской школы и древнецерковной сирийской литературы. В 1943 г., после возобновления учебного процесса, он вернулся в Ленинградскую духовную академию, где в должности профессора преподавал историю древней Церкви и Св. Писание Нового завета.

Лекции Н.И. и А.И. Сагарда, обращавшиеся ранее в виде машинописных конспектов, критически изданы в 2004 г.¹⁵³⁹

Развитие патристики в Москве тесно связано с именем Ивана Васильевича Попова (1867–1938), с 1893 г. служившего на кафедре патристики (с 1898 г. – как профессор) Московской духовной академии и одновременно (в 1907–1923 гг.) – в Московском университете, где он читал курсы «Происхождение современного церковного сознания» и «Философия средних веков». Как отмечал о. Киприан (Керн), «в лице И.В. Попова Московская академия, наконец, увидала настоящего в европейском смысле ученого-патролога». «Конспект лекций по патрологии» Попова (1907–1908; 3-е изд. С. Посад, 1916; переизд.: Патрология. Краткий курс. M., 2003; Конспект лекций по патрологии. Тверь, 2006) охватывает наиболее значимых представителей церковной письменности первых четырех веков. В своем подходе к патрологии как научной дисциплине он был солидарен с позицией, высказывавшейся Н.И. Сагардой. Он защищает самостоятельный богословски-исторический характер патрологии, полагая, что «по методу исследования она есть наука историческая; в то же время она есть и наука богословская, так как изучает содержащееся в отеческих творениях учение, в котором находит подтверждение того, что Церковь сохранила неизменным вверенное ей апостолами учение».

И.В. Попов был известен своими либеральными взглядами, в 1903–1906 гг. редактировал журнал МДА «Богословский вестник» (при нем это издание приобрело значительную популярность, хотя редактор подвергся критике со стороны консервативно настроенных православных деятелей); был членом Поместного собора 1917–1918 гг. от Московской духовной академии. Жизнь его, как и многих отечественных богословов рубежа ХІХ-ХХ вв., закончилась трагически: он был расстрелян по приговору «тройки» УНКВД Красноярского края в 1938 г. Определением Синода Русской Православной Церкви от 30 июля 2003 г. Иоанн Попов был причислен к лику святых как новомученик.

Перу И.В. Попова принадлежат работы, посвященные жизни, творчеству и богословию латинских (Тертуллиана, Илария Пиктавийского, Августина) и греческих (Афанасия Александрийского, Амфилохия Иконийского, Макария Египетского и др.) отцов и учителей Церкви¹⁵⁴⁰.

Переиздание его патрологических трудов «Святые отцы II–IV вв.» и «Личность и учение блаженного Августина»¹⁵⁴¹ фактически вернуло в научный оборот богатейший материал, систематизированный ученым.

Предшественник И.В. Попова по кафедре патристики в Московской духовной академии (в 1872–1893 гг.) профессор протоиерей Александр Васильевич Мартынов (1856–1901) менее известен, хотя ряд его работ (магистерская диссертация «Учение святого Григория Нисского о природе человека», опубликованная в 1886 г., работы о нравственном учении Климента Александрийского, о Поликáрпе Смирнском) до сих пор не потерял значения.

Ученик А.П. Лебедева, профессор Московской духовной академии по кафедре истории древней Церкви Анатолий Алексеевич Спасский (также Сотéрский; 1866–1916), помимо трудов об Иустине Философе и Аполлинарии Лаодикийском и ряда работ по древней и средневековой истории («Эллинизм и христианство: История литературно-религиозной полемики между эллинизмом и христианством в раннейший период христианской истории (150–254)» (1913); «Общедоступные лекции по истории западноевропейского Средневековья» (1910)), составил в качестве докторской диссертации «Историю догматических движений в эпоху вселенских соборов (в связи с философскими учениями того времени)»¹⁵⁴² – фундаментальное исследование, в зависимости от достижений которого находились многие специалисты, последовавшие проф. Спасскому в изучении трудов отцов и учителей Церкви I–VIII вв. Среди них можно назвать Л.П. Карсавина (Монашество в средние века. СПб., 1912; переизд.: M., 1992; Святые отцы и учители Церкви. M., 1927; последнее переизд.: M., 1994), М.Э. Поснова (в упоминавшемся общем курсе церковной истории) в изложении патрологических проблем I–III вв., о. Флоровского – касательно проблем IV в., для некоторых периодов – о. Мейендорфа и А.И. Сидорова.

Кроме того, в московских духовных школах в области патрологических изысканий работали Анатолий Петрович Орлов (1879–1937), экстраординарный профессор по кафедре «Истории и обличения западных исповеданий в связи с историей Западной Церкви от 1054 г. до настоящего времени» (1909), автор магистерской диссертации «Тринитарные воззрения св. Илария Пиктавийского» (1908), монографий «Христология Илария Пиктавийского» (С. Посад, 1909), «Св. Иларий, епископ Пиктавийский» (посмертная публикация: 1964, 1968) и небольших, но серьезных трудов о богословии Оригена, сотериологии Ансельма Кентерберийского (1915) и П. Абеляра (1915–1916), а также о воззрениях Канта, Лютера и Цвингли (1905); Иван Иванович Адамов (в 1900–1910-х гг. служил в Уфе и Калуге), исследования которого, посвященные догматическим взглядам Амвросия Медиоланского¹⁵⁴³, остаются актуальными; выдающийся филолог-классик Сергей Иванович Соболевский (1864–1963), профессор Московской духовной академии (с 1909 г.) и Московского университета (1892–1921), член-корреспондент AH СССР (с 1928 г.), который осуществил перевод творений Исаака Сирина, снабдив его предисловием, примечаниями и указателями.

В 70-е гг. XIX в. сформировалась казанская школа патрологии. Профессор Казанской духовной академии Дмитрий Васильевич Гусев (1845–1894) стоял на аналогичных с И.В. Поповым теоретических позициях.

Магистерская диссертация Гусева была посвящена истории христианства предконстантиновского времени (Ересь антитринитариев III в. Казань, 1872).

В курсах лекций¹⁵⁴⁴ он развивал точку зрения, согласно которой патрология «должна исторически представить постепенное внутреннее раскрытие христианской истины в произведениях древних церковных писателей, чтобы показать путем изучения этих писателей, каким образом христианская догма, христианская мораль и христианская практика достигли своего полного и всестороннего развития, в каком они существуют и теперь в православной христианской Церкви»; посему и в патрологии двоякий интерес – исторический, как истории древней церковной литературы, параллельной со светской, и догматический, где она наряду с теоретическим изложением в догматике дает историческое раскрытие (формирование) христианской вероучительной системы.

Д.В. Гусев опубликовал также исследования «Св. Иустин, мученик и философ» (1898), «Св. Феофил Антиохийский» (1898); «Тертуллиан, пресвитер карфагенский» (1898).

Преемник Д.В. Гусева по кафедре – доктор церковной истории, профессор Леонид Иванович Писарев (1865–?) стал известен солидным трудом о богословии мужей апостольских «Очерки по истории христианского вероучения патристического периода. Т. 1. Век мужей апостольских (I и начало II в.)» (Казань, 1915)¹⁵⁴⁵ и исследованиями наследия блаженного Августина¹⁵⁴⁶, рядом патрологических и богословских работ¹⁵⁴⁷, а также переводом оригеновского «Против Цельса».

Современники оценивали «Очерки...» как первую русскую православную историю догматов, где дан глубоко фундированный церковно-исторический и систематический экзегезис вероучительного содержания писаний мужей апостольских и других неканонических произведений начальной эпохи древнехристианской церковной письменности, снабженный обширными примечаниями. Труд Писарева дает ясное представление о том, что такое «богословие мужей апостольских» и каково его историко-догматическое значение для последующей патристики. С 1904 г. под его редакцией выходил журнал «Православный собеседник», а в 1906 г. Писарев основал и издавал прогрессивный церковно-общественный еженедельный журнал «Церковно-общественная жизнь».

В Казани начинал свою деятельность будущий ректор Московской духовной академии архиепископ Феóдор (Поздéевский) (1876–1937), издавший здесь классический труд «Аскетические воззрения преподобного Иоанна Кассиана Римлянина» (1902). В Казани были изданы монографии, освещающие деятельность и миросозерцание различных отцов и учителей Церкви: ο. Н.П. Виноградова «Догматическое учение св. Григория Богослова» (1887); ранняя, но основательная книга профессора Виктора Ивановича Несмелова (1863–1937) «Догматическая система св. Григория Нисского» (1887)¹⁵⁴⁸; архимандрита Кирилла (Лопатина) (1868–1900) «Учение святого Афанасия Александрийского о Святой Троице» (1894); специалиста по библейской археологии профессора Евгения Яковлевича Полянского (ок. 1870–1920) «Творения блаженного Иеронима как источник для библейской археологии» (1908) и др.

Профессор Казанского (1882–1908) и Петербургского университетов, член-корреспондент Императорской Академии наук (1904), историк литературы Александр Семенович Архангельский (1854–1926) посвятил свои научные изыскания бытованию святоотеческого наследия в древнерусской письменности¹⁵⁴⁹.

Патрологические исследования развивались и за пределами ведущих российских академических центров. В Одессе печатается 2-томная докторская диссертация профессора кафедры церковной истории Новороссийского университета (с 1899 г.) Александра Павловича Доброклонского (1856–1938) «Преподобный Феодор, исповедник и игумен Студийский» (1913–1914; ранее он опубликовал магистерскую диссертацию «Сочинение Факунда, епископа Гермианского, в защиту трех глав» (M., 1880)), исследование священника Стефáна Владимировича Лобачевского, занимавшего должность законоучителя 2-й Одесской мужской гимназии, «Св. Антоний Великий (его жизнь, писания и нравственно-подвижническое учение)» (1906); в Кишиневе увидела свет магистерская диссертация иеромонаха, впоследствии епископа Владимира (Благоразумова) (1845–1914) «Св. Афанасий Александрийский: Его жизнь, учено-литературная и полемическая деятельность» (1895); в Житомире – магистерская диссертация Федора Стратонúковича Владимирского (1875–после 1906) «Антропология и космология Немéзия, епископа Емесского, в их отношении к древней философии и патристической литературе» (1912; ранее, в 1904 г., Владимирский издал в Почаеве перевод сочинения Немесия «О природе человека»; его же перу принадлежит статья «Св. Иоанн Златоуст как христианский мыслитель и экзегет» (Вера и Церковь. 1907)); в Томске – исследование профессора Томского университета Павла Александровича Прокошева (1868–?) «Didascalia Apostolorum и первые шесть книг Апостольских Постановлений: Историко-критическое исследование из области источников церковного права» (1913) и т.д.

Статьи по патрологии печатались в периодических изданиях духовных академий («Богословский вестник», «Христианское чтение», «Труды Киевской духовной академии», «Православный собеседник») и иных журналах («Вера и разум», «Странник», «Православное обозрение» и др.).

Как полагает А.И. Сидоров, к 1917 г. русская патрологическая наука менее чем за столетие проделала тот путь, на который у западных патрологов ушло почти три века (надо думать, не без опоры на научные достижения этих последних).

Завершив стадию «собирания» науки (определения предмета, метода, хронологических границ, круга источников), отечественная патрология вышла на стадию концептуальных исследований и теоретических обобщений – даже в, казалось бы, узких рамках дидактических задач, которыми во многом определялась ее динамика в послереволюционные десятилетия.

Патрологические исследования активно продолжались в русском зарубежье, где их развитие стимулировалось прежде всего педагогическими нуждами – подготовкой кадров духовенства Русской Православной Церкви Заграницей в возникших за рубежом учебных заведениях.

Архимандрит Киприан (Керн) (1899–1960), профессор Свято-Сергиевского богословского института в Париже по кафедрам патрологии, литургики и пастырского богословия, подготовил курс патрологии в двух частях, который он читал там с 1940 г.; изложение было доведено автором до IV в.¹⁵⁵⁰ Перу о. Киприана принадлежит также первая в русской богословской науке монография, посвященная великому византийскому мистику XIV в. Григорию Паламе¹⁵⁵¹.

«Необычайно значительным и плодотворным оказалось «открытие» русскими зарубежными богословами так называемого «паламизма», – так оценивает заслугу о. Киприана прот. А. Шмеман. – Хотя учение Паламы и было «канонизировано» Церковью сразу же после его смерти, последующее «западническое» богословие не обращало на него никакого внимания»¹⁵⁵². Труды преосвященного Василия (Кривошеина)¹⁵⁵³, архимандрита Киприана (Керна)¹⁵⁵⁴, о. Мейендорфа¹⁵⁵⁵, профессора В.Н. Ильина¹⁵⁵⁶, предпринявших издания паламитских текстов и богословское изучение их, «воскресили паламизм, сделали его снова одним из творческих источников православного богословия»¹⁵⁵⁷. (Из современных работ отечественных исследователей, посвященных богословию Паламы, отметим монографию Д.И. Макарова «Антропология и космология св. Григория Паламы (на примере гомилий)» [СПб., 2003]¹⁵⁵⁸.)

Из лекционных курсов, читанных в Париже на кафедре патрологии Св.-Сергиевского института с 1926 г., выросли монографии о. Георгия Флоровского «Восточные отцы IV в.» (Париж, 1931) и «Византийские отцы V–VIII вв.» (Париж, 1933)¹⁵⁵⁹, которые «были сразу и всеми признаны шедеврами богословского и исторического анализа святоотеческой традиции»¹⁵⁶⁰. В основе богословской и философской позиции о. Флоровского лежит идея «неопатристического синтеза», возвращения к учению отцов Церкви. Такой путь, по его убеждению, предполагает восприятие и «синтез» метафизического содержания патристики с учетом современного философского опыта. С 1947 г. о. Флоровский продолжает свои труды в CLUA, с 1951 г. – как декан Свято-Владимирской семинарии в Нью-Йорке и профессор в Гарварде и Принстоне.

Л.П. Карсавин в упомянутой монографии «Святые отцы и учители Церкви (раскрытие Православия в их творениях)» (Париж, 1925) сформулировал методологическую посылку, освоение которой может существенно изменить направление патристических исследований в их взаимодействии с иными отраслями гуманитарных наук. «Не следует представлять себе дело так, – пишет Карсавин, – будто существовали когда-то два обособленных друг от друга течения: христианское, возвышенное религиозно-нравственное, но невежественное, и языческое, нераздельно владевшее всеми богатствами теоретической мысли. Подобное предположение скрыто предполагает уже и то, для обоснования чего оно выдвигается, именно: обусловленность христианства язычеством. Никогда не было двух таких обособленных течений и их существенного взаимовлияния. Было одно религиозно-нравственное и религиозно-философское течение, которое в определенное время и в определенном месте восприняло Богооткровенную Истину, чтобы продолжиться в двух на поверхности разделяющихся, но в глубине единых потоках: в преображающем мире христианском и в остающемся вне Церкви. Первый через связь свою с Божественной Истиной сделался основным; второй лишь постепенно растворялся в первом и отдалялся от глубины. Это не значит, что у него не было своих абсолютно ценных достижений, что языческая мудрость не приносила никаких плодов. Были и достижения, только вне Церкви – не до конца уясненные, не «удостоверенные», затемняемые ошибками. Благодаря глубинному единству всего течения Церковь могла эти достижения осваивать; благодаря тому, что она обладала абсолютной Истиной, она могла их правильно оценивать, осмыслять и, в чем нужно, исправлять».

Известный богослов парижской школы, преподававший в парижском Институте св. Дионисия и в Сорбонне, один из основоположников «неопатристического синтеза» в православном богословии Владимир Николаевич Лосский (1903–1958) публикует в 1944 г. (2-е изд. – 1977) на французском языке фундаментальный труд «Очерк мистического богословия Восточной Церкви: Догматическое богословие», переведенный впоследствии на немецкий (1961), английский (1957) и русский (1972; переизд.: M., 1991) языки. Фактически здесь дана основа всей богословской системы автора, в которой он следовал традиции исихазма, опираясь на учение Григория Паламы о Божественной сущности и Божественных энергиях, развивая идею «богословия света». Большая часть трудов Лосского издана посмертно¹⁵⁶¹.

Следует отметить, что практически в течение всего XIX и в начале XX в. в отечественной историографии преобладало негативное отношение к исихазму. В большинстве случаев оно объяснялось незнанием традиции и порой граничило с откровенным невежеством. Так, в официальном руководстве для священников, изданном в 1913 г., утверждалось, что исихасты «отличались самой странной мечтательностью. Они почитали пупок средоточием духовных сил и, следовательно, центром созерцания и думали, что, положив подбородок на грудь и беспрестанно смотря на пуп, можно видеть райский свет и наслаждаться лицезрением небожителей»¹⁵⁶².

Позднее в историографии появились более квалифицированные мнения, но общей линией исследований этого периода стал интерес к православному традиционализму как к мистическому учению и богословскому течению. Работ, рассматривавших традиционное просветительство с исторической точки зрения, практически не было (в лучшем случае в некоторых исследованиях более широкой тематики ему посвящалось несколько строк).

Новое представление о восточно-христианской духовности, в частности о традиционализме и исихазме, появляется в трудах русских богословов и философов-эмигрантов в первой половине XX в. Если ранее в научных трудах исихазм выступал как частное, граничащее с ересью явление религиозной жизни, то в глазах богословов русской эмиграции он приобрел черты целостной мировоззренческой парадигмы, лежащей в основе православного миропонимания.

Прорывом в области изучения православной мистики стала одна из ранних работ всемирно известного византиниста Г.А. Острогорского. Автор исходил из представления, что исихазм занимает важнейшее место в истории византийской культуры. По его мнению, на протяжении всего позднего периода истории Византии наблюдается столкновение двух «партий» – монашеской и гуманистической. Острогорский отмечал, что споры о нетварном свете и способах молитвы играли в полемике Паламы и его противников второстепенную роль. Главное внимание сосредоточено было на вопросах догматических. Величие дела Паламы Острогорский видит в том, что он сумел зафиксировать мистические переживания в философских понятиях и смог доказать, что исихастская мистика полностью созвучна духу Православной Церкви.

Ряд серьезных исследований святоотеческого наследия принадлежит о. Иоанну Мейендорфу. Начав разработку данной темы с изучения трудов Григория Паламы («Введение в изучение Григория Паламы» (1959)¹⁵⁶³; «Св. Григорий Палама и православная мистика» (1959); 2-томный перевод и критическое издание «Триад в защиту священно безмолвствующих» (1959)), о. Мейендорф посвятил ряд произведений христологическим проблемам в византийском богословии до XIV в. («Византийская христология» (1967); «Христос в византийском богословии» (1968); «Христос в восточной христианской мысли» (1969)¹⁵⁶⁴) и, наконец, предпринял попытку составить систематическое изложение проблем, связанных с развитием византийской патрологии («Византийское богословие: Исторические тенденции и вероучительные темы» (1974)¹⁵⁶⁵; «Введение в святоотеческое богословие» (1985)¹⁵⁶⁶).

«Введение в изучение св. Григория Паламы» стало этапной работой, стимулировавшей небывалый интерес к личности св. Григория Паламы и к исихазму; общее число публикаций по этим темам существенно возросло.

Основной текст книги подразделяется на две части – «Личность св. Григория Паламы» и «Учение святого Григория Паламы». В первом разделе сжато рассматривается период, предшествующий возникновению исихастских споров. Мейендорф подчеркивает: византийский исихазм XIV в. отнюдь не являлся религиозным движением, в котором преобладала «эзотерическая мистика и нездоровая экзальтация», но был подлинным «духовным пробуждением» Византии. Автор подробно останавливается здесь на всех этапах жизни Паламы. Во втором разделе детально анализируется богословие святителя Григория.

Восприятие книги о Паламе не было однозначным. Вскоре последовала реакция в духе католического антипаламизма. Мейендорф, желая сделать богословие Паламы более доступным для современного читателя, выхватывает его учение из его эпохи и стремится выразить его в терминах новейшей западноевропейской философии, что вызывает критику со стороны ряда греческих, русских и сербских ученых.

По словам о. Флоровского, труды прот. И. Мейендорфа, архим. Киприана (Керна), В.Н. Лосского (как, добавим, и самого о. Георгия) послужили началом «освобождения из пленения» схоластической программы латинского богословия, усвоенной академическим богословием Русской Церкви в ХVІІІ–ХІХ вв. Этот процесс параллельно с Россией шел и в других православных странах, прежде всего в Греции, Сербии и Румынии.

Крупным ученым-патрологом был архиепископ Василий (Кривошеин) (1900–1985), имевший в молодые годы возможность работать в афонских архивах древних рукописей и активно использовавший эту возможность для расширения своего научного багажа. В 1936 г. в Праге он опубликовал исследование «Аскетическое и богословское учение св. Григория Паламы» (впоследствии переведено на английский и немецкий языки), после чего приобрел международную известность¹⁵⁶⁷; в послевоенные годы он занимался изучением наследия Симеона Нового Богослова, посвятив его творчеству целую серию статей¹⁵⁶⁸, и подготовил трехтомное научное издание его «Огласительных слов» во французской патристической серии Sources Chrétiennes.

Итогом исследовательской работы преосвященного Василия стало фундаментальное исследование «Преподобный Симеон Новый Богослов (949–1022): Жизнь. Духовность. Учение», вышедшее в Париже в 1980 г. на русском и французском языках (переизд.: Н. Новгород, 1996). Это первое в русской науке систематическое изложение мистического и догматического богословия преподобного Симеона, в котором автор обратил особое внимание на теснейшую связь непосредственного духовного опыта Симеона с догматическим учением Православной Церкви и подчеркнул внутреннее единство его умозрения. Преосвященный Василий известен также как переводчик трудов Макария Египетского.

Следует упомянуть и редкую по выбору темы работу специалиста по средневековой французской литературе и истории, культуре и богословию Византии Мирры Ивановны Лот-Бородиной (1882–1957), посвященную Николаю Кавасиле¹⁵⁶⁹.

Продолжением традиций патрологических исследований, заложенных в Московских духовных школах, на отечественной почве можно считать работы Константина Ефимовича Скурáта (p. 1929)¹⁵⁷⁰, базирующиеся на достижениях профессоров-патрологов протоиерея Петра Викторовича Гнедича (1904–1963) (о. Гнедич был приглашен в Московскую духовную академию патриархом Алексием I как профессор для чтения курсов патрологии и византологии после защиты магистерской диссертации в 1962 г.), упоминавшихся С.Л. Епифановича, И.В. Попова, о. Мейендорфа и др.

В 70-е гг. XX в. (время крайне сложное для историко-церковных исследований в отечественной светской науке) обратили на себя внимание усилия известного ныне специалиста по латинской патристике, заслуженного профессора Московского университета Геннадия Георгиевича Майорова (р. 1941) по анализу творчества блаж. Августина, вылившиеся в капитальную монографию «Формирование средневековой философии (латинская патристика)» (M., 1979; 2-е изд. M., 2009), и его труды по исследованию творчества Боэция¹⁵⁷¹.

На основе реконструкции средневекового способа философствования в его латинской модификации, исследований по определению роли софийных элементов в происхождении и развитии философии Г.Г. Майоров развивает концепцию трех способов понимания философии в мировой истории – софийного, эпистематического и технематического.

Среди современных патрологов объемом и качеством исследований несомненно выделяется А.Г. Дунаев – не только автор многих содержательных исследований по ряду патрологических проблем (в том числе по проблемам исихазма), начатых переводом и изданием «Писаний мужей апостольских» в 1992 г., но и активный публикатор переводов творений многих свв. отцов¹⁵⁷².

Из современных трудов, посвященных отдельным разделам святоотеческой письменности, следует также выделить работы А.Р. Фокина по латинской¹⁵⁷³ и С.С. Аверинцева¹⁵⁷⁴, В.В. Бычкова¹⁵⁷⁵, В.М. Лурье¹⁵⁷⁶ по греческой патристике; работу A.B. Ситникова «Философия Плотина и традиция христианской патристики» (СПб., 2001) о взаимодействии формирующейся неоплатонической школы и христианской догматики, находившейся в этот период на стадии теоретического оформления основных понятий; а также фундаментальную монографию В.Я. Саврея об александрийской школе, удостоенную Макариевской премии¹⁵⁷⁷.

Особняком в отечественной историографии стоят работы С.С. Хоружего, посвященные изучению исихазма, традиционализма и аскетизма¹⁵⁷⁸.

Хоружий обратил внимание на объективные сложности, возникающие при использовании позитивистской методологии для исследования православного традиционализма, выдвигая взамен «метод участия»¹⁵⁷⁹. «Чтобы постичь «умное художество» исихастов, мысль должна проникнуть в область мистико-аскетического опыта, суметь проследить его строение, найти язык и понятия для его описания и раскрыть его богословский и философский смысл». Но для решения этих задач общепринятая научная методология оказывается во многом бессильной: «Разработанная позитивизмом, она соответствует внешнему регистрирующему наблюдению, какое производится в экспериментальных науках, и давно замечалось, что для такого подхода вся область религиозного опыта – сфера субъективного произвола и голословных непроверяемых заявлений. Проявления этого опыта невоспроизводимы, их интерпретация внешним наблюдателем не совпадает с самосвидетельствами носителей опыта, а суть и природу опыта просто нельзя выразить на позитивистском языке». Необходимо учитывать, что основная составляющая исихастского опыта представляет собой «глубокий внутренний процесс, для которого непригодна обычная научно-философская методология описания опыта»¹⁵⁸⁰.

Решением этой задачи, по мнению Хоружего, служит позиция диалогического (участного) сознания. В соответствии с ней «научное сознание, сохраняя свои определяющие черты и цели, вместе с тем должно быть причастным к описываемому опыту, должно в той или иной мере его разделять и на него откликаться, меняя собственные установки в зависимости от его содержания»¹⁵⁸¹.

Попытки выработать нечто аналогичное «методу участия» неоднократно предпринимались в отечественной историографии и до Хоружего. В частности, выдающийся церковный историк XIX в. И. Соколов писал, что «подходить к религии, к христианству, к православной Византии нельзя так, как подходят к изучению жуков или фольклора. Надо воплотиться в объект своего исследования»¹⁵⁸². На ограниченность позитивистской методологии, ее непригодность для характеристики чуждых ей культурных и духовных традиций обратили внимание и некоторые греческие ученые. Так, исследователь движения коливадов К. Акривопулос, указывая на недостатки позитивистской методологии, подчеркивает, что при характеристике традиции «рационализм является плохим советчиком»¹⁵⁸³. Он утверждает: чтобы проникнуть в суть традиционализма, необходимо оценивать его не столько как идейно-политическое течение, сколько как образ жизни, в основе которого лежит «умное делание» (греч. νοερὰ ἄθλησις; церк.-слав., напр., в «Алфавите духовном» Димитрия Ростовского: ???????

Независимо от отечественных и греческих ученых необходимость «метода участия» фактически формулирует и крупнейший английский византинист Стивен Рансимэн. «Можно утверждать, – пишет он, – что тот, кто не был воспитан в атмосфере Православной Церкви, не в состоянии понять ее до конца, а тем более описать ее. Объективный исследователь, прежде чем начать свое исследование, должен исполниться симпатией к ней и забыть вкус диалектической точности, с которой можно оценивать западное богословие»¹⁵⁸⁴.

Церковное право в России было введено в академическое преподавание по уставу 1884 г. в качестве общеобязательной науки для всех студентов, а в университетах по уставу 1884 г. на юридических факультетах было введено «церковное законоведение». Несмотря на такое позднее научное признание, этот предмет имеет наибольшее количество относительно законченных специальных пособий. В то же время не достигнуто однозначных решений по целому ряду принципиальных вопросов, даже по поводу самого названия данной науки.

Вначале она называлась церковным законоведением и сосредоточивалась преимущественно на комментировании «церковных законов», главным образом специально-канонического характера; в этом виде «церковное законоведение» оценивалось как «богословие, раскрытое в законах и законоправильных, особенно обрядовых и таинственных действиях, составляющих видимую жизнь Церкви».

Впоследствии возобладала квалификация «церковное право», изучение которого стало занятием «церковного правоведения», но в академическом уставе 1884 г. и сама наука была названа «церковным правом» (§ 100, п. 7), тогда как специалисты, получающие по ней высшую ученую степень, должны были называться докторами «канонического права» (§ 141).

В то же время, как отмечает, например, H.H. Глубоковский (идя вслед за католической историко-правовой классификацией), каноническое право ограничивается областью канонических, собственно церковных (по происхождению и природе) норм, а церковное право предполагает всю совокупность правовых прерогатив, которыми Церковь обладает и которые может реализовать по всем направлениям своей жизнедеятельности в мире как юридическое лицо.

Из специалистов, положивших начало историко-каноническим исследованиям в России, следует отметить профессора Санкт-Петербургской (1852) и Казанской (1857) духовных академий, архимандрита, затем епископа Смоленского Иоанна (Соколова) (1818–1869), выдающегося русского канониста, который получил в 1843 г. степень магистра богословия за исследование «Стоглавый Собор» (Православный собеседник. 1860. № 1, 2) и степень доктора богословия за сочинение «Опыт курса церковного законоведения» (Т. 1. СПб., 1851). Преосвященный Никодим (Милаш) назвал его отцом православной канонической науки Нового времени, а ο. Г. Флоровский касательно его курса пишет: «В первый раз по-русски были предложены древние и основоположные каноны церковные, с обстоятельным и интересным комментарием, более историческим, чем доктринальным».

Об интересе преосвященного Иоанна к историко-каноническим проблемам свидетельствует также его статья «Изложение древних законов православно-кафолической Церкви: Правила св. Апостол» (Христианское чтение. 1849. Ч. II).

Духовную академию в Казани окончил известный русский канонист Алексей Степапович Павлов (1832–1898), с 1859 г. преподававший здесь же экклезиастику (литургику) и канонику (каноническое право) и вызвавший своими лекциями, по свидетельству историографа Казанской академии, «живой интерес к изучению обеих наук, считавшихся одними из скучнейших в академическом курсе». С 1864 г. Павлов преподавал в Казанском университете (где в 1869 г. получил степень доктора канонического права за сочинение «Первоначальный славяно-русский Номоканон»), а затем в Новороссийском и Московском университетах¹⁵⁸⁵. Свидетельством признания научных заслуг A.C. Павлова было избрание его в 1873 г. членом-корреспондентом Академии наук по отделению русского языка и словесности. Лекции Павлова по церковному праву изданы посмертно (Курс церковного права.

Утилитарный подход к церковному праву развивал в своих публикациях профессор Московской духовной академии по кафедре гомилетики Василий Феодорович Kuпарисов (1849–1899)¹⁵⁸⁶.

Однако подлинным основателем отечественной историко-канонической науки можно считать Илью Степановича Бердникова (1841–1914). И.С. Бердников издал первое на русском языке печатное пособие по церковному праву – «Краткий курс церковного права Православной Греко-российской Церкви, с указанием главнейших особенностей католического и протестантского церковного права» (Казань, 1888; Краткий курс церковного права Православной Церкви. 2-е изд., перераб. и доп. Вып. 1. Казань, 1903; Вып. 2. Казань, 1913). Этот курс системно и в историческом контексте излагает все основные разделы церковного права с использованием сравнительного анализа православного, католического и протестантского права.

В отделе I рассмотрены источники церковного права, в том числе особенности источников католического и протестантского права. В отделе II «О составе церковного общества» излагается право гражданства в Церкви, способы принятия в православие сектантов и раскольников, церковные состояния и лишение прав церковного состояния. Здесь дан также анализ канонических аспектов прав и обязанностей клириков и монашествующих (как православных, так и католиков), описаны действовавшие в России церковно-гражданские постановления относительно монашествующих. Отдел III «О правительственной организации Церкви» рассматривает управление в древней Вселенской Церкви и в Русской Церкви в различные исторические периоды. Отдел IV посвящен церковному суду в древней Вселенской и в Русской Церкви. Отдел V рассматривает отношения между Церковью и государством в римско-византийской империи, в России и в западноевропейских государствах.

Перу Бердникова принадлежат, помимо докторской диссертации «Государственное положение религии в Римской империи до Константина Великого» (Казань, 1881), труды: «Церковные братства в виду современных потребностей православной церкви и общества» (1868); «О символических знаках и изображениях на христианских памятниках» (1869); «Церковное право как особая, самостоятельная правовая область и его отношение к общей системе права» (1885); «Форма заключения брака у европейских народов в ее историческом развитии» (Казань, 1887); «Новое государство в его отношении к религии» (Казань, 1888); «Новые опыты курса православно-церковного права» (1890); «Несколько слов по поводу рецензий на исследование профессора A.C. Павлова о 50-й главе Кормчей книги» (Казань, 1891); «О восприемничестве при крещении и о духовном родстве, как препятствии к браку» (Казань, 1892); «По поводу второго издания профессором Павловым Номоканона при Требнике» (Казань, 1899); «Основные начала церковного права православной церкви» (Казань, 1902); «К вопросу о церковной дисциплине» (Казань, 1902); «К вопросу о реформе епархиального управления и суда» (Казань, 1906); и мн. др.

Однако главной творческой заслугой И.С. Бердникова стала, несомненно, созданная им научная школа. Школа Бердникова была велика: к 1917 г. в трех университетах (Казанском – В.К. Соколов, Томском – П.А. Прокошев, Харьковском – Е.Н. Темниковский) и в двух духовных академиях (Московской – А.И. Алмазов, служивший также в Московском университете, и Казанской – П. Д. Лапин, Ф. А. Курганов) преподавали его ученики. Как отмечал современник, «ученики Ильи Степановича всегда и везде считались желательными кандидатами для замещения профессорских кафедр церковного права».

Учениками И.С. Бердникова была целая плеяда талантливых ученых, выпускников Казанской академии (хотя и не все из них после защиты магистерских диссертаций оставались в сфере историко-канонических исследований). Прежде всего, это профессор Василий Андреевич Нарбеков (1862 или 1863–1921?), получивший степень доктора церковного права за диссертацию «Номоканон Константинопольского патриарха Фотия с толкованием Вальсамона» (Ч. 1. Историко-каноническое исследование; Ч. 2. Русский перевод (Номоканона) с предисловием и примечаниями. Казань, 1899).

Другим известным учеником Бердникова были профессор Томского университета Павел Александрович Прокошев (1868–?), защитивший магистерскую диссертацию «Канонические труды Иоанна, епископа Смоленского» (1895) и диссертацию на степень доктора церковного права «Didascalia Apostolorum и первые шесть книг Постановлений Апостольских: Историко-критическое исследование из области источников церковного права». Из трудов Прокошева следует отметить также исследования «Церковное судопроизводство в период вселенских соборов (accusatio) и влияние на него римско-византийского процессуалыюго права» (Казань, 1900) и «Прискиллиан и прискиллианисты» (Казань, 1900).

Воспитанниками школы Бердникова были также: профессор Харьковского университета Евгений Николаевич Темниковский (1871 или 1872–1919), защитивший магистерскую диссертацию «Государственное положение религии во Франции с конца XVIII столетия в связи с общим учением об отношении нового государства к религии» (Казань, 1898); Вениамин Васильевич Колокóльцев (магистерская диссертация «Устройство управления Румынской Православной Церкви со времени ее автокефальности» (Казань, 1897)); протоиерей Михаил Павлович Чельцов (1879–1931), профессор богословия Инстиіута гражданских инженеров (магистерская диссертация «Церковь Королевства Сербского со времени приобретения ею автокефальности, 1879–1896 годы» (СПб., 1899)); профессор Санкт-Петербургской академии архимандрит Михаил (Семенов) (1873–1916), «открыто называвший себя социалистом» и более известный как религиозно-социальный публицист, позднее – старообрядческий епископ (магистерская диссертация «Законодательство римско-византийских императоров о внешних правах и преимуществах Церкви от 313 до 565 г.»; другое крупное исследование – «Очерк преобразования строя церковного управления в Константинопольском патриархате в 1858–1900 годах»); архимандрит, впоследствии архиепископ Владимир (Путята) (1869 1936 или 1941) (магистерская диссертация «Государственное положение Церкви и религии в Италии» (Казань, 1906)); Николай Павлович Руновский (1872–?) (магистерская диссертация «Церковно-гражданские законоположения относительно православного духовенства в царствование Императора Александра II» (Казань, 1898); см. также: Сословная замкнутость белого духовенства в России // Странник. 1897; и др.); Ардалиóн Васильевич Ποпов (1878–?) (магистерская диссертация «Суд и наказание за преступления против веры и нравственности по русскому праву» (Казань, 1904) ); упоминавшийся Ф.А. Курганов («Устройство и управление в Церкви Королевства Греческого» (Казань, 1871)); и др.

Учеником Бердникова можно назвать и профессора Казанской академии Николая Павловича Родникова, который также писал свою магистерскую диссертацию «Учение блж. Августина о взаимных отношениях между государством и Церковью, сравнительно с учением о том же отцов, учителей и писателей Церкви первых четырех веков и средневековых теократических богословов Западной Церкви» (Казань, 1897) под руководством И.С. Бердникова (хотя испытал, конечно, и влияние патролога Д. Гусева).

Учеником Бердникова был профессор Казанского университета, доктор церковного права Владимир Константинович Соколов (1870–1921), посвятивший свои исследования церковно-государственным отношениям в Германии (магистерская диссертация «Государственное положение религии в Германии по действующему праву» (Казань, 1901); докторская – «Католическая церковь и государство в Германии во второй половине XIX века» (1912)). Под руководством Бердникова защитил свою диссертацию доцент Московской духовной академии Николай Дмитриевич Кузнецов (1863–1930 или 1936) (магистерская диссертация «К вопросу о свободе совести: Закон о старообрядческих общинах в связи с отношением церкви и государства» (С. Посад, 1910); по некоторым данным, в 1928 г. защитил диссертацию на соискание степени доктора богословия)¹⁵⁸⁷.

Наконец, следует отметить еще одного ученика И.С. Бердникова, его преемника по кафедре церковного права, экстраординарного профессора Казанской академии Павла Дмитриевича Лапина (1877 – после 1933), одного из активных участников Поместного собора 1917–1918 гг., защитившего в 1909 г. магистерскую диссертацию «Собор, как высший орган церковной власти (историко-канонический очерк)». Лапин активно публиковался в академическом журнале, издав ряд статей¹⁵⁸⁸ по каноническому праву Восточных Патриархатов, по истории соборного принципа на Западе, а также продолжил разработку интересовавшего еще Бердникова направления о положении церковного права в общей системе права.

Работы представителей «школы Бердникова» написаны на основе широкой источниковой базы, с применением канонических текстов на древних языках. Критический подход в разборе источников и следование в русле последних достижений и открытий (в том числе католических и протестантских) были достоинством учеников Бердникова. В качестве основного метода в своих исследованиях они использовали так называемый «историко-догматический» метод – изучали государственно-церковные отношения через призму соотнесения конкретных исторических реалий (национальных систем церковного права) с догматами Вселенской Церкви (канонами).

Казань была крупным, но далеко не единственным центром отечественной канонистики. Историко-канонические исследования активно развивались в Санкт-Петербурге, Москве, Киеве.

Профессор церковного права Санкт-Петербургского университета и ряда других учебных заведений, член-корреспондент Императорской Академии наук по отделению истории и филологии разряда историко-политических наук (1902) протоиерей Михаил Иванович Горчаков (1838–1910) был удостоен степени доктора богословия за сочинение «О тайне супружества: Происхождение, историко-юридическое значение и каноническое достоинство 50-й главы печатной Кормчей» (СПб., 1880). Ему принадлежат обширные монографии с самостоятельной разработкой вопросов, представленные в Академию наук в виде рецензий на сочинения A. C. Павлова «О Номоканоне при Большом требнике» и протоиерея Константина Тимофеевича Никольского (1824–1910) «Анафематствование (отлучение от церкви), совершаемое в первую неделю Великого Поста: Историческое исследование о Чине Православия» (СПб., 1879), а также ряд журнальных статей. Как член Синодальной архивной комиссии, о. Горчаков принимал участие в составлении III и VI томов «Полного собрания постановлений Св. Синода».

Профессор Санкт-Петербургского университета (с 1909 г.) и Санкт-Петербургской духовной академии (1907–1909), член-корреспондент Академии наук СССР (1924), член Баварской (1927) и Прусской (1929) академий наук Владимир Николаевич Бенешевич (1874–1938), известный византинист, археограф и историк канонического права, член Поместного собора 1917–1918 гг. (вместе со старостой университетского храма, известным востоковедом академиком Б.А. Тураевым), магистерскую степень получил за исследование «Канонический сборник XIV титулов со второй четверти VII века до 883 года: К древнейшей истории источников права Греко-восточной Церкви» (СПб., 1905). Диссертация сопровождалась рядом приложений (в том числе собранием 754 толкований к правилам) в особой книге, а в 1906–1907 гг. вышло 3 выпуска т. 1, содержавших издание сборника XIV титулов по трем редакциям с древнеславянским переводом; т. 2 был издан только в 1987 г.¹⁵⁸⁹

Продолжением этого исследования стала его докторская диссертация «Синагога в 50 титулов и другие юридические сборники Иоанна Схоластика: К древнейшей истории источников права Греко-восточной Церкви» (СПб., 1914; переиздание, стоившее автору жизни: Johannis Scholastici Synagoga L titulorum caeteraque eiusdem opera iuridica. München, 1937). Хотя Бенешевич издал только recensio Tarasiana, по ней можно составить достаточно точное представление об изначальной редакции (recensio Trulliana), пользуясь постраничными сносками, где указаны варианты этих двух рукописей.

В.Н. Бенешевич также издал Corpus scriptorum juris graeco-romani tam canonici quam civilis (София, 1935) и совместно c Ф.И. Успенским – «Вазелонские акты: Материалы для истории крестьянского и монастырского землевладения в Византии VІІІ-ХV веков» (Л., 1927).

Доктор церковного права (за исследование «О каноническом элементе в церковном управлении», опубликованное в 1882 г.), заслуженный ординарный профессор Санкт-Петербургской духовной академии Тимофей Васильевич Барсов (1836–1904), лауреат премии митрополита Московского и Коломенского Макария (Булгакова) и Уваровской премии Императорской Академии наук (за работы «Святейший Синод в его прошлом», 1896, и «Синодальные учреждения прежнего времени», 1897), известен не только как канонист-теоретик, но также как активный практик.

Барсов принял участие в последнем этапе церковных реформ императора Александра II, с декабря 1869 г. входил в состав синодального Комитета для разработки основных положений преобразования судебной части по духовному ведомству, который возглавлял архиепископ Макарий (Булгаков); исполнял иные должности, связанные с решением различных правовых вопросов, в том числе как обер-секретарь Священного Синода. В рамках Комиссии преосвященного Макария Барсов проводил жесткую линию обер-прокурора Синода Д.А. Толстого на трансформацию духовного суда по образцу светских судов, хотя его проект находился в явном противоречии с каноническим правом (предлагалось изъять из церковной юрисдикции бракоразводные дела, ввести институт прокурорского надзора, подконтрольный обер-прокурору Синода, сузить каноническую власть епархиальных архиереев в области церковного суда и т.д.); этот проект, одобренный обер-прокурором, был встречен в штыки церковными иерархами.

Научное наследие Барсова охватывает различные проблемы канонического права – от древнего канонического права до актуальных вопросов церковно-государственных отношений современной ему России. Он развил теорию, согласно которой Константинопольская патриаршая кафедра и Римский престол являлись двумя главными церковными центрами греко-римского мира, имели равное значение и равные права¹⁵⁹⁰. Эта концепция (воспринятая как «теория восточного папизма») вызвала критику канонистов.

В вопросах церковно-государственных отношений Барсов придерживался модели «равноправного союза»: «Церковь, нисколько не изменяя своим догматам веры... становится под охрану государства и покровительство его власти и законов», а государство, «удерживаясь от вмешательства своею властию в вопросы веры... охраняет свободу ее действий и силу распоряжений», но при этом вправе действовать в интересах общественной жизни, принимая те или иные законы «для своих собственных целей».

Научные воззрения и практическая деятельность Барсова вызвали устойчивое негативное отношение к нему академической общественности – вплоть до того, что он так и не смог получить докторскую степень в Петербургской духовной академии, где занимал кафедру. Только в 1888 г. эту степень (после многочисленных ходатайств и при содействии некоторых влиятельных иерархов) ему удалось получить от Святейшего Синода.

В связи с рассмотрением властных полномочий константинопольских патриархов отметим работы упоминавшегося профессора Санкт-Петербургской духовной академии И.И. Соколова, посвященные выборности патриархов и архиереев, церковному судопроизводству (включая бракоразводный процесс), правовым вопросам епархиального управления и патриаршему праву печалования на греческом Востоке¹⁵⁹¹, а также небольшое исследование, затрагивающее канонические аспекты соотношения царской и патриаршей власти в Византии, которое опубликовал на раннем этапе своей научной карьеры профессор русской истории Йельского университета Георгий Владимирович Вернадский (1887–1973)¹⁵⁹².

Автор ряда популярных исследований историко-правового и практико-догматического характера Яков Абрамович Канторóвич (1859–1925) особое внимание уделял, помимо вопроса борьбы с пережитками суеверий в юриспруденции, исследованию мистико-дедуктивного и склонного к формализму духа средневековой юстиции, согласно которому «всякая вина формально виновата и должна быть наказана»¹⁵⁹³.

В Москве исторические исследования в области канонического права развивались в стенах Московского университета и Московской духовной академии.

Профессор кафедры церковной истории Николай Кириллович Соколов активно проявил себя как историк церковного права рядом публикаций в «Московских университетских известиях»: «О судьбе науки церковного права» (1868), «Средневековые учения об отношении церкви к государству» (1869), «О влиянии церкви на историческое развитие права» (1870) и др. Широкий общественный резонанс вызвали статьи Соколова по вопросу о духовно-судебной реформе, в которых были указаны многие причины недостатков духовных судов и приведены способы их устранения¹⁵⁹⁴. Эти статьи вызвали, с одной стороны, сочувствие к нему известной части общества и Св. Синода, который даже руководствовался ими, а с другой – страстную полемику; в ответ на нее он напечатал статью «О разделении суда и администрации в епархиальном ведомстве» (Православное обозрение. 1871. № 10, 11), где старался разъяснить свои базовые теоретические посылки. Университетские лекции Н.К. Соколова были опубликованы уже посмертно (Из лекций по церковному праву. Вып. I. Введение в церковное право; Вып. II. Система канонического права. M., 1874–1875).

Известный канонист, профессор юридического факультета Московского университета Николай Семенович Суворов (1848–1909) получил степень магистра богословия за исследование «О церковных наказаниях» (СПб., 1876), защитил докторскую диссертацию «Объем дисциплинарного суда и юрисдикции Церкви в период Вселенских соборов» (Ярославль, 1884; 2-е изд. M., 1906). Труды Н.С. Суворова охватывают самый широкий спектр историко-канонических проблем: «Римское папство до разделения Церквей» (1882), «К вопросу о тайной исповеди и о духовниках в Восточной Церкви» (Ярославль, 1886; 2-е изд. M., 1906), «О гражданском браке» (1887), «Следы западно-католического церковного права в памятниках древнего русского права» (1888), «Христианская благотворительность в языческой Римской империи» (1889), «Курс церковного права» в двух томах (Ярославль, 1889–1890), «Об юридических лицах по римскому праву» (1882; 2-е изд. M., 1900), «К вопросу о западном влиянии на древнерусское право» (1893), «Учебник церковного права» (Ярославль, 1898; 2-е изд. M., 1902), «Вопрос о Номоканоне Иоанна Постника в новой постановке» (1898), «Вероятный состав древнейшего исповедного и покаянного устава в Восточной Церкви» (СПб., 1902); «Византийский nana» (M., 1902). Огромное количество его статей опубликовано в специальных журналах («Церковно-общественный вестник», «Странник», «Журнал гражданского и торгового права», «Юридический вестник», «Журнал Юридического общества», «Записки Академии наук», «Византийский временник», «Юридическая библиография» и др.).

Там же, в Ярославле, была издана монография профессора кафедры римского и гражданского права в Демидовском юридическом лицее (Ярославль) и Новороссийском университете (где он с 1866 г. был деканом юридического факультета), позже (с 1887 г.) – кафедры гражданского процесса Варшавского университета Дмитрия Ивановича Азаревича (1848–1912 или 1920), известного своими оригинальными постановками теоретических вопросов и жесткой полемикой по данному поводу с критиками, – «История византийского права» в двух частях (1876–1877)¹⁵⁹⁵. Исследование достаточно подробно описывает весьма длительный период развития византийского права – как светского, так и канонического. Часть выводов Азаревича пересмотрена позднейшей историографией (например, соотношение времени издания Исагоги и Прохирона), терминология тоже частично устарела (например, Исагога именуется Эпанагогой), но в целом работа до сих пор имеет фундаментальное значение и используется в большинстве последующих исследований византийской правовой мысли (например, такими известными специалистами, как И.П. Медведев, Е.Э. Липшиц и др.)¹⁵⁹⁶.

Николай Александрович Заозёрский (1851–1919) защитил магистерскую диссертацию «Церковный суд в первые века христианства» (1878), обратившую на себя внимание как духовных, так и светских специалистов. В 1878–1911 гг. он преподавал (с 1895 г. в звании профессора) в Московской духовной академии, где защитил докторскую диссертацию «О церковной власти: Основоположения, характер и способы применения церковной власти в различных формах устройства Церкви по учению православно-канонического права» (1894). Заозёрский старался быть свободным от влияния иностранной канонической доктрины и строил свою систему на основании самостоятельного изучения первоисточников церковного права.

Среди других историко-канонических работ Заозерского – «Историческое обозрение источников права Православной Церкви» (Вып. I. M., 1891); «06 источниках церковного права в III–V веках по Р.Х.: церковно-правообразующая деятельность святых отцев» (1891); «О священной и правительственной власти и о формах устройства Православной Церкви» (M., 1891); «Государство, Церковь и народ» (С. Посад, 1896); «Духовное лицо в звании третейского судьи» (С. Посад, 1899); «На чем основывается церковная юрисдикция в брачных делах?» (С. Посад, 1902); «Номоканон Иоанна Постника в его редакциях грузинской, греческой и славянской» (1902); «О средствах усиления власти нашего высшего церковного управления» (С. Посад, 1903); «О сущности церковного права» (С. Посад, 1911) и др.

Из исследований источников канонического права отметим также добротную монографию И. Никольского касательно греческого Пидалиона¹⁵⁹⁷.

Протоиерей (хиротонисан в 1922 г.) Илия Михайлович Громоглáсов (1869–1937) защитил магистерскую диссертацию, удостоенную премии митрополита Макария, в 1908 г. («Определения брака в Кормчей и значение их при исследовании вопроса о форме христианского бракозаключения. Вып. 1. Введение. Определение брака в 48 главе Кормчей»), после чего был назначен экстраординарным профессором Московской академии по кафедре истории русского раскола (1909), однако очень быстро, уже в 1911 г., уволен «за прогрессивные взгляды», выраженные в газетных публикациях, а также как принадлежащий «к числу профессоров, примкнувших к так называемому освободительному движению»; инициатором увольнения был ректор, епископ Феодор (Поздеевский), известный своими консервативными взглядами.

С 1916 г. И.М. Громогласов исполнял должность приват-доцента юридического факультета Московского университета по кафедре церковного права. После Февральской революции 1917 г. он был восстановлен в звании профессора Московской духовной академии по кафедре церковного права, оставаясь профессором Московского университета (до 1921 г., когда был уволен из-за идеологических разногласий с советской властью), а в 1920 г. – избран штатным профессором академии, которая к тому времени функционировала уже неофициально. Помимо магистерской диссертации, отдельно изданы историко-канонические исследования о. Громогласова «Канонические определения брака и значение их при исследовании вопроса о форме христианского бракозаключения» (Богословский вестник. 1907. Т. 1–3) и «О вторых и третьих браках в Православной Церкви: Историко-канонический очерк» (Там же. 1902. Т. 3).

Михаил Егорович Красножён (1860–?), ученик A.C. Павлова и приват-доцент Московского университета, а затем профессор канонического права в Дерптском университете (1893), магистерскую диссертацию посвятил комментаторам восточного канонического права («Толкователи канонического кодекса восточной Церкви – Аристин, Зонара и Вальсамон», 1893), а докторскую, защищенную в 1901 г. в Казанском университете, – юридическим проблемам статуса инославных христиан в России (Иноверцы на Руси. Т. I. Положение неправославных христиан в России. Юрьев, 1903). В сферу интересов М.Е. Красножена входило брачное право, вопросы свободы совести, некоторые канонические проблемы западных вероисповеданий¹⁵⁹⁸. Его перу принадлежат учебные пособия «Краткий очерк церковного права» (Юрьев, 1900) и «Пособие к изучению церковного права» (Юрьев, 1900), а также монография «История образования канонического кодекса Греческой Церкви от начала его возникновения до эпохи введения на Руси христианства» (Юрьев, 1909).

Павел Васильевич Гидулянов (1874–1937), профессор церковного права и декан юридического факультета Московского университета, известен как историк-канонист трудами «Митрополиты в первые три века христианства» (M., 1905), «Восточные патриархи в период четырех первых Вселенских соборов: Из истории развития церковно-правительственной власти. Историко-юридическое исследование» (Ярославль, 1908), «Участие женщин в древнехристианском богослужении» (1908), «Вопрос о тайном покаянии и о духовниках в русской литературе» (1908).

В советское время П.В. Гидулянов разрабатывал проблемы церковно-государственных отношений; к этому периоду относятся изданные им сборники «Церковь и государство по законодательству РСФСР: Сборник узаконений» (M., 1923) и «Отделение Церкви от государства в СССР: Полный сборник к декрету РСФСР и СССР, инструкций, циркуляров и т.д. с разъяснениями» (2-е изд. M., 1924; 3-е изд.: Отделение церкви от государства: Систематизированный сборник действующего в СССР законодательства. M., 1926), статья «К вопросу о толковании ст. 119 Уголовного кодекса» (Революция и Церковь. 1923. № 1–3) и др.

В Киеве профессор духовной академии и университета Петр Александрович Лашкарёв (1833–1899) был известен своими взглядами на значение императорской власти в делах Церкви, в ортодоксальной литературе получившими наименование цезарепапизма. Эти воззрения впоследствии развивал Н.С. Суворов, и они стали общераспространенными, однако сам Лашкарёв из-за них не получил докторской степени. Среди трудов П.А. Лашкарёва – «Об отношении древней христианской Церкви к христианскому государству» (1873); «Отношение римского государства к религии вообще и к христианству в особенности до Константина Великого включительно» (1876); «Право церковное в его основах, видах и источниках» (Κ., 1886).

Михаил Андреевич Остроумов (1847–1920), выпускник Санкт-Петербургского университета и Московской духовной академии, был неожиданно назначен профессором канонического права Харьковского университета после защиты магистерской диссертации «История философии в отношении к откровению» (Харьков, 1886). Однако уже через несколько лет он получает степень доктора церковного права за «Введение в православное церковное право» (Т. I. Харьков, 1893), посвященное истории греческих источников церковного права.

Особенностью российского канонического правоведения и историко-канонической науки было восприятие Церкви (как юридического института) в качестве «общества, организованного канонически и юридически». В этой связи церковное право мыслится как чисто юридическая наука, предметом которой является не ius divinum, a ius humanum (o. Горчаков). Рассмотренное исторически, церковное право оказывается просто приспособительной модификацией римских религиозно-юридических норм, которые в своей глубине лишены специально-христианской независимости и чужды всякой конфессиональной натуральности (П.А. Лашкарёв). При подобном взгляде православное церковное право не может радикально расходиться с иноконфессиональным христианским церковным правом.

На этой основе Н.С. Суворов разрабатывает теоретическую систему, в которой права всех христианских Церквей рассматриваются как параллельные, поскольку это – ветви единой Вселенской Церкви, распавшейся на большие деноминационные группы, имеющие общий корень. В этой связи, по Суворову, в Новое и Новейшее время монарх или вообще глава государства представляет собой «церковно-устройственный фактор» и «верховный субъект правообразования» в Церкви (что соответствует преувеличенно юридическому пониманию Церкви Суворовым, практически сливавшим ее с государством и усматривавшим в ней по преимуществу юридическое лицо, подлежащее скорее юридическому изучению), – подобно тому, как в Римской и Византийской империях церковное право формировалось через императорское применение и дальнейшее развитие государственных законов по предметам веры.

Эту точку зрения Н.С. Суворов защищал в дискуссиях в Предсоборном Присутствии 1905–1906 гг., хотя и не нашел поддержки. Оппоненты отмечали, что «соединение в лице Императора Всероссийского высшей государственной и церковной власти является историческим наследием от идей естественного права», а «в русском законодательстве оно нашло такое выражение, которое в настоящее время не может иметь ни теоретического, ни практического оправдания». В этой связи «начало соединения в лице государя страны государственной и церковной власти, явившееся в результате господства учения, не признававшего вообще свободы индивида от властного государственного попечения в какой бы то ни было области, должно исчезнуть» по убеждению, что «религия составляет абсолютно-запретную область для государственного властвования», которое «до автономной области Церкви простирается, но туда не проникает». Отсюда следовал вывод: «В правовом государстве должна быть правовая Церковь» (Е.Н. Темниковский).

Власть в Церкви – «это сила, вытекающая из чувства зависимости верующих от главенствующего и руководящего Церковью Св. Духа» (П.В. Гидулянов). Поэтому всякий гражданский правитель равен всем подчиненным и не может быть для них церковно-обязывающим фактором. Каково бы ни было (в зависимости от исторического времени) «фактическое верховенство государственной власти в церковной сфере, это всегда было и будет узурпацией деспотического захвата или «исторической необходимости»; по существу же предмета всякое церковное властвование государственных элементов должно быть служением на пользу Церкви путем конкретной реализации ее Божественного права, принадлежащего ей неотъемлемо и всецело» (H.H. Глубоковский). В этой связи Церковь рассматривается как институция, автономная с точки зрения правоустроения и специфического законодательства, в котором первенствующую роль играют строго канонические начала. Таким образом, в качестве последнего субъекта канонического правообразования рассматривается сама Церковь в силу сущностно соприсущей ей Божественной власти.

Дореволюционная российская каноническая наука не поддержала крайности воззрений протестантских богословов, в частности Рудольфа Зома, согласно которым идея права абсолютно несвойственна природе Церкви и, будучи примененной эмпирически, означает «приземление» и внутреннее извращение церковных отношений. Эта позиция, как указывает H.H. Глубоковский, основана на примитивном смешении Церкви с Царством Божиим. Но это Царство на пути достижения им Царства Бога и Отца, когда «будет Бог всё во всем» (1Кор.15:28), раскрывается исторически именно в Церкви, постепенно овладевая Вселенной и утверждая среди космических условий свой порядок, где религиозно-моральная правда воплощается в жизненном праве, для всех обязательном по его морально-божественному авторитету. В противном случае (с одними этическими парениями) Церковь оказалась бы висящей в воздухе без прочной реальной основы, и ей «надлежало бы выйти из мира сего» (1Кор.5:10), вопреки сущностным требованиям своей спасительной миссии в условиях земного бытия человечества.

Практически единодушно признавая юридическую сущность действующего православного церковного права, а также его особенную природу, заключающуюся в трансцендентности его основного Источника (И.С. Бердников, П.В. Гидулянов), отечественные канонисты основываются на той посылке, что Божественные основания церковно-юридической правоспособности с течением времени вылились в конкретно-правовые формы, приспособленные к узкопрактическому функционированию на длительную историческую перспективу.

Поэтому в полемике с Зомом российская каноника (H.A. Заозёрский), скорее, поддержала позицию А. Гарнака, и даже тогда, когда российские канонисты предлагают строить курсы каноники «на принципе любви», они непременно признают и развивают «православное церковное право» (М.А. Остроумов). При этом последнее, отличаясь от норм государственных, непременно будет заключать юридический элемент (М.Е. Красножён), поскольку без него не может быть права, а лишь некие малоформализуемые морально-психологические взаимоотношения положительного или отрицательного ряда.

В русской эмиграции исследователи канонического права столкнулись, прежде всего, с необходимостью более углубленного изучения природы Церкви, юрисдикционных проблем, связанных с беспрецедентным в истории Церкви фактом православного рассеяния на Западе; вопросов единства и места национализма в Церкви и др.

Возникла принципиально новая каноническая проблема – проблема «экуменической встречи» православных с неправославным Западом. В этой связи появляются исследования, ставившие своей задачей преодоление слишком «формальных», односторонне юридических, институциональных определений Церкви, исследование базовых духовных источников ее канонического строя и жизни.

Наиболее радикальными и, естественно, дискуссионными в этом плане были публикации протопресвитера Николая Николаевича Афанасьева (1893–1966) – выпускника богословского факультета Белградского университета, профессора канонического права в Свято-Сергиевском институте¹⁵⁹⁹, «историка по научной формации, канониста по богословской специальности»¹⁶⁰⁰, который развивал собственные воззрения о Церкви в конкретных формах ее исторического устройства, исходя из системы «евхаристической экклезиологии», которую он противопоставлял «универсальному», или юридическому, пониманию Церкви.

По мнению о. Афанасьева, право проникло в церковную жизнь и постепенно стало ее организующим принципом. В монографии «Церковь Духа Святого» он пишет, что право – явление, «принадлежащее старому эону», и потому оно чуждо Церкви. Утвердившись в Церкви, оно на основе римского права создало особое церковное право. Изменения, которые внесло право в Церковь, «образовали вокруг нее эмпирический слой – видимую Церковь», не изменив при этом самого существа Церкви. Видимая Церковь – Церковь на земле, невидимая – торжествующая Небесная, и между ними «нет полного единства». «Небесной Церкви довлеет благодать Божия, а земная нуждается в праве». При этом о. Афанасьев отвергает учение о видимой и невидимой Церкви: Церковь едина, и того, чего нет в «невидимой Церкви», не должно быть и в «видимой». Первоначальная Церковь не знала права, потому что «не нуждалась в нем, т.к. жила тем, что свойственно ее природе, а не тем, что ей чуждо». Право, согласно о. Афанасьеву, нужно только в эмпирической жизни, а в Церкви оно должно уступить место благодати. В то же время «отсутствие правовых норм в Церкви не означает отсутствия в ней каких-либо правил, регулирующих ее жизнь»¹⁶⁰¹.

В этом негативном отношении к присутствию в Церкви правового начала о. Афанасьев сближается с идеями ранней Реформации.

Хотя о. Афанасьев справедливо считает, что канонический строй является внешним выражением догматического учения о Церкви («содержание догматического учения о Церкви определяет содержание канонического законодательства»), он полагает, что «каноническое сознание не может иметь основную опорную точку в исторически сложившихся формах», и утверждает, что между «нормами, составляющими каноническое право каждой поместной Церкви, не имеется ни внутреннего, ни внешнего единства». Каноны, как пишет о. Афанасьев (разрушая тем самым, на наш взгляд, свою исходную догматико-каноническую посылку), «не восходят к основам церковной жизни, а берут ее в эмпирическом временном аспекте». Посему, считает он, каноны (как распоряжения церковных властей, изданные ad hoc) подлежат изменению «даже в том случае, если они непосредственно ссылаются на то или иное изречение апостолов или даже Христа». «Мы можем и даже должны изменять церковные постановления», – уверен о. Афанасьев. Основанием для таких изменений служит некая «каноническая правда», которая в некоторые времена даже стоит «на стороне тех, кто нарушает те или иные каноны». При этом он не объясняет, что это за времена и каковы критерии этой «канонической правды».

В то же время, желая оставаться православным, о. Афанасьев пытается отмежеваться от протестантизма, на который столь похоже его учение. Он пишет, что протестантизм в своих антиканонических устремлениях «проглядел» важную «истину»: если канон в своем качестве обнаружения (объективирования) истины может изменяться, «то лежащая в основе его истина остается всегда неизменной»; таким образом, чем ближе канонические нормы к догматическому учению, тем большей неизменяемостью они обладают¹⁶⁰².

Афанасьева критиковали, в частности, и за введение в научный оборот термина «евхаристическая экклезиология», который признавали неудачным потому, что в нем можно увидеть «сведение всей Церкви к Евхаристии, сужение ее до границ одной только литургии», хотя он видел в этом подходе «подлинное начало экклезиологии», указывая прежде всего на благодатный источник и природу всего в Церкви (а не только таинств), коль скоро евхаристическое собрание выражает форму Церкви и является основой всего ее строя и жизни, преодолевая дихотомическое отчуждение «институции» и «благодати»¹⁶⁰³.

Выпускник Санкт-Петербургской духовной академии канонист и историк Сергей Викторович Троицкий (1878–1972) был известен не только как ученый, но и как государственный и общественный деятель. В 1913 г. он был командирован на Афон в распоряжение архиепископа Никона (Рождественского) для расследования «имя-божничества», был чиновником по особым поручениям при Святейшем Синоде, членом Всероссийского Поместного и Всеукраинского соборов в 1917–1918 гг., за рубежом – юрисконсультом Сербской Православной Церкви. На родине он преподавал каноническое право в Санкт-Петербургском духовном училище, в 1919 г. – в Новороссийском университете, после эмиграции (в 1920 г.) состоял профессором Белградского университета (1920–1929 и 1941–1945) и в сербской Суботице (1929–1941), некоторое время преподавал церковное право в Св.-Сергиевском богословском институте в Париже (1947–1948).

Круг научных интересов С.В. Троицкого был весьма широк: он оставил исследования по самым разным аспектам канонического права – от таких сугубо внутренних проблем, как, например, брачные отношения¹⁶⁰⁴, внутрицерковное наследственное право¹⁶⁰⁵, некоторых историко-канонических и источниковедческих вопросов¹⁶⁰⁶ до анализа актуальных вопросов жизни мирового христианства¹⁶⁰⁷ и канонических проблем, связанных с положением Русской Церкви в СССР и за рубежом (включая юрисдикционные претензии Константинопольского Патриархата)¹⁶⁰⁸ и с проблемами автокефалии¹⁶⁰⁹. В последнем вопросе проф. Троицкий специально настаивает на вторичности роли государства в юрисдикционных делах¹⁶¹⁰.

После Второй мировой войны в вопросах юрисдикционных размежеваний он решительно стал на сторону Московского Патриархата, ведя активную богословскую полемику против «карловацкого раскола» (Архиерейского Синода Русской Зарубежной Церкви)¹⁶¹¹. В 1947–1948 гг. Троицкий читал лекции по кафедре церковного права в Московской духовной академии и состоял членом Отдела внешних церковных сношений Московского Патриархата, оставаясь в Белграде.

Проблемы церковной автокефалии входили в обширный круг богословских интересов протопресвитера А. Шмемана; он посвятил ей несколько весьма интересных статей¹⁶¹². При этом о. Шмеман специально останавливается на проблеме отсутствия в источниках канонического права самого термина «автокефалия», объясняя его различием между «сущностным» Преданием и преданием позднейшей эпохи и выделяя ряд ступеней формирования содержания самого термина («сущностный», имперский, национальный).

Еще один известный за рубежом канонист, Александр Александрович Боголепов (1886–1980), ясностью ума и «внутренней дисциплиной» коего восхищался ο. А. Шмеман, запомнивший его как «человека без распущенности"¹⁶¹³, в России исполнял должности профессора и последнего свободно избранного проректора по науке (1921) Петроградского университета. В августе 1922 г. он был арестован и выслан из Советской России в ноябре того же года в составе большой группы видных деятелей науки и искусства на известном «философском пароходе».

За границей Боголепов был профессором, ученым секретарем и членом правления Русского научного института в Берлине (1923–1934), профессором административного права Русского юридического факультета в Праге (1924–1928), с 1951 г. – профессором канонического права в Свято-Владимирской семинарии в Нью-Йорке. В 1963 г. парижский Св.-Сергиевский Православный богословский институт присудил Боголепову ученую степень доктора богословия, а в 1970 г. он стал заслуженным профессором канонического права. Боголепов принимал деятельное участие в работе различных церковных органов и играл видную роль в разработке Нормального устава Американской Православной Церкви. Среди его работ наибольший интерес представляют труды по юрисдикционным проблемам и положению Православной Церкви в СССР, однако в круг его научных интересов входили и историко-канонические вопросы¹⁶¹⁴.

Представителем крайней консервативной историко-канонической традиции в вопросах зарубежной юрисдикционной полемики был граф Юрий (Георгий) Павлович Грáббе (1902–1995) (в 1945 или 1944 г. рукоположен во иерея, позднее – протопресвитер, с 1979 г. – епископ Григорий)¹⁶¹⁵, многолетний управляющий делами и идеолог РПЦЗ, занимавший непримиримую позицию в отношениях с Московской патриархией, который ввел формулу присяги для клириков, переходящих из РПЦ: они должны были каяться в поддержке декларации митрополита Сергия¹⁶¹⁶. Его перу принадлежит также весьма лаконичное толкование канонических правил¹⁶¹⁷.

Выдающийся сербский византинист русского происхождения, покинувший Советскую Россию в 1927 г., профессор Белградского университета, действительный член Сербской академии наук и искусств (САНУ) и почетный член многих европейских академий, создатель и директор Византологического института САНУ Георгий Александрович Острогорский (1902–1976) является автором общего курса истории Византии, переведенного на многие европейские языки¹⁶¹⁸, и многочисленных трудов, охватывающих различные стороны византийской истории¹⁶¹⁹. Хотя Острогорского нельзя отнести к категории специалистов по истории Церкви, в круг его научных интересов входили отдельные вопросы церковной истории и византийского церковного права¹⁶²⁰.

Острогорскому принадлежит принципиальный вывод о природе взаимоотношений Церкви и государства в Византии, серьезно корректирующий существующую доныне историографическую традицию: «Вопрос об отношении Церкви и государства в Византии разрешается обычно, особенно в западной науке, в том смысле, что византийская Церковь полагается лишь составной частью византийского государства, всецело подчиненной воле главы светской власти. Это предполагаемое отношение определяется словом «цезарепапизм», каковое слово должно характеризовать то обстоятельство, что византийский император будто бы являлся одновременно главой и государства и Церкви. Некоторыми исследователями – особенно русскими – против этого воззрения выдвигались возражения, но вопрос не был поставлен с достаточной широтой, а главное, не был рассмотрен в надлежащей исторической перспективе. Создавалось противоречие, которое и оставалось неразрешенным; общей и убедительной картины не получалось, не получалось же ее потому, что момент исторического развития слишком мало принимался во внимание как при рассмотрении судеб византийского мира вообще, так и при попытках разрешить данный вопрос в частности. Недостаточно учитывалось не только различие значения и веса отдельных свидетельств, но и различие времени.

Так теория «цезарепапизма», все еще несомненно господствующая в науке византиноведения, грешит тем, что известные факты, сообщаемые законодательными актами Юстиниана или еще более ранними документами, она считает присущими византийскому церковно-государственному организму во все времена тысячелетнего его бытия. Как будто не стало давно и всем известно, что выращенное в эпоху просвещенства представление о тысячелетнем единообразии, тысячелетнем застое и окостенении Византийской империи есть легенда, порожденная неспособным к историческому мышлению веком. Как будто не знаем мы, сколь, напротив, разнообразны и переменчивы были пути Византийской империи, через какие глубокие преобразования и превращения эта империя прошла, не раз совершенно обновляясь и перестраиваясь. Поэтому необходимо строго различать отдельные эпохи византийской истории, привлекая свидетельства различных времен и понимая их в их исторической обусловленности.

Византийский государственный строй не был создан самой христианской Византией. Он был создан, во-первых и прежде всего, римским императором-язычником Диоклетианом, а во-вторых, Константином Великим, стоящим на рубеже между старым и новым Римом, между язычеством и христианством. Это обстоятельство определило судьбу Византии. По своему государственному сознанию византийцы навсегда остались римлянами; римлянами именовали они себя с гордостью еще в XV в., накануне падения империи, да иного наименования для себя и не знали. Ho по духу они были, и чем дальше, тем все более, греками, а вместе с тем и прежде всего – христианами. Перенесенная в сферу иной культуры, римская государственная форма послужила сосудом для греко-христианского духа. И основным для историка Византии является вопрос: как этот греко-христианский дух жил и развивался в римской форме, насколько он сумел себе эту форму подчинить и насколько сам ей подчинялся и к ней применялся»¹⁶²¹.

Несомненно важным в связи с трактовкой сущности церковно-государственных отношений в Византии является наблюдение Острогорского, касающееся обряда императорской коронации: «Никаких определенных правовых норм, регулировавших акт императорской коронации, в Византии не существовало и не могло существовать, и бесполезно заниматься их изысканием. Бесполезно, исходя из понятий новейшей юриспруденции и оперируя ее терминами, заниматься исследованием «юридической основы» византийской императорской власти и пытаться установить, насколько те или иные элементы византийского коронационного обряда были необходимы в правовом отношении, – вопрос, которого византийцы, наверно, вообще бы не поняли».

В этой связи его вывод о смысле императорской функции в византийской Церкви («церковное значение императора заключалось, конечно, не в тех пустяковых церковных функциях, которые он, как мы видели, мог отправлять при богослужении, и не в том давлении, которое он мог от времени до времени оказывать на церковные дела, вообще не в том, что он делал в самой Церкви, а в том, что, стоя вовне, он, как православный государь, являлся общепризнанным защитником Церкви и что эта миссия была возложена на него самим Всевышним, поскольку власть его от Бога») имеет не только общеисторическое, но и историко-каноническое значение.

Неоднократно упоминавшийся выше И.П. Медведев в монографии «Правовая культура Византийской империи» (СПб., 2001) развивает концепцию византинизма как историко-культурной системы, основанной на началах писаного права, предполагавшего высокий уровень юридического мышления и общей образованности. В книге рассматриваются спорные вопросы правовых основ византийской государственности, отдельные этапы развития византийского законотворчества и юриспруденции, проблемы взаимоотношения законов и канонов, система юридического образования, история судопроизводства, нотариата и т.д.

A.A. Вишневский в книге «Каноническое право: Древняя Церковь и Западная традиция» (M., 2006), в основе которой – лекционный курс автора, проводит мысль о том, что без канонического права древней Церкви («начала начал») говорить о любой традиции в каноническом праве бессмысленно, поскольку оно является общим каноническим ядром Восточной и Западной традиции (причем именно последняя находится в центре внимания автора). Ряд изданий выдержала книга (также основанная на лекционном курсе) протоиерея Владислава Цыпина «Церковное право» (1-е изд.: M., 1994; последнее изд. – под названием «Каноническое право». M., 2009¹⁶²²), посвященная православной канонической традиции.

Из отдельных канонических проблем, изучаемых отечественными специалистами, отметим работу по изучению моравско-паннонского юридического наследия в России и других славянских странах. В 2004 г. появилось исследование «Закона судного людем» – моравского юридического кодекса, восходящего к кирилло-мефодиевской эпохе. Логическим продолжением этих работ стала монография К.А. Максимовича «Заповеди Святых отец: Латинский пенитенциал VIII в. в церковно-славянском переводе. Исследование и текст» (M., 2008), подробно осветившая историю изучения этого западнославянского (паннонского) памятника, бытование его древнерусских и западнославянских редакций, ряд текстологических проблем, а также представившая его перевод по 14 спискам ХІ-ХVІ вв. параллельно с латинским оригиналом.

Отметим, кроме того, возникшую из диссертации монографию И.В. Борщ «Русская наука церковного права в первой половине XX века: Поиск методологии» (M., 2008), в которой исследуются проблемы отношения Церкви к праву, места права в Церкви, места церковного права в системе правового и социального регулирования (юридический и утилитарный подходы), вопросы кодификации церковного права и интерпретации канонов, места науки церковного права в ряду юридических и богословских дисциплин, поднимаются проблемы, связанные с каноническим статусом церковной собственности, рассматривается позиция католической школы церковного публичного права (ius publicum ecclesiasticum) и ее влияние на русских канонистов, а также публикуется (в приложении) пропедевтическая лекция о. Сергия Булгакова по церковному праву «Церковное право и кризис правосознания» (Прага, 1923).

Важная нерешенная проблема современного отечественного правоведения, связанная с попытками определить сущность церковного права, истоком своим имеет упоминавшуюся концепцию несвойственности Церкви (по ее природе) самой идеи права, возникшую в среде протестантских правоведов. Право понимается только как продукт государственного законоговорения, и в этой связи подвергается сомнению даже само словосочетание «каноническое (или церковное) право» (ius canonicum). Данная позиция исходит из того очевидного факта, что канон (нормативный, т.е. обязательный к исполнению, акт, адресованный членам Церкви) – не закон (нормативный правовой акт, принятый государством в установленном порядке и адресованный неограниченному числу лиц), и делает вывод о том, что Церковь (как одно из социальных образований внутри общества) не может претендовать на принятие законов, совокупность которых и составляет право. Право (ius) имеет своей основой закон (lex) и не может иметь в своем основании канон. В этой связи, классифицируя правовые системы, современное отечественное правоведение по непонятным причинам даже исключает христианское каноническое право из числа систем религиозного права (при том, что к последним относятся право мусульманское и иудаистское).

Одним из путей преодоления этого противоречия (одним из способов включения канонического права в правовую систему общества) можно было бы считать возникшие в современной литературе попытки определения канонического права как разновидности корпоративного права. (06 исторических корнях правового определения Церкви как «духовной корпорации», которое восходит к североамериканскому законодательству XIX в., имеющему протестантские экклезиологические основы, уже говорилось.) Однако они основаны на неверном понимании Церкви («по ее природе») как «публичной корпорации особого рода»¹⁶²³. Аргументированная контрпозиция по данному вопросу сформулирована В.В. Симоновым в монографии «Церковь – общество – хозяйство»¹⁶²⁴. Отнесение канонического права к сфере корпоративного права представляется необоснованным и носит ситуативный, временный, конъюнктурный характер. Нормы церковного права остаются автономными от государства и вытекают не из природы последнего, а из природы Церкви как социального института, претендующего одновременно на «посюстороннее» и трансцендентное качество.

В сравнении с другими богословскими науками литургика (даже в неисторическом ее понимании) в XIX в. в России оставалась, по словам А.П. Лебедева, «самой заброшенной наукой, самой несчастной падчерицей»; А.И. Алмазов относил литургику и церковную археологию «к наукам, в высшей степени мало разработанным», и даже в 1907–1908 гг. известный археолог, профессор по кафедре церковной археологии и литургики Санкт-Петербургской духовной академии и (с 1898 г.) директор Археологического института Николай Васильевич Покровский (1848–1917) считал их новыми и молодыми. Обе эти специальности считались практическими, прикладными, целью их полагалось истолкование богослужебного обряда, который брался в неподвижной, неисторической форме, поскольку во всех своих основных элементах возводился к апостольскому источнику, причем историческая динамика или вовсе отрицалась, или рассматривалась в лучшем случае как случайное исключение, подтверждающее от века данное правило. H.H. Глубоковский пишет по этому поводу, что «без раскрытия исторического развития не могло быть и объективного разумения подлинной природы, без чего немыслимо правильное постижение и верное истолкование, которые заменяются схоластической символикой».

Поначалу литургика, в особенности в историческом ее аспекте, была уделом немногих энтузиастов. Так, в Петербургской духовной академии «создал науку литургики» (по словам академического историографа) профессор Василий Иванович Долоцкий (1815–1885). Курс литургики, составленный им (в основном – по упомянутому Дж. Бингаму), остался ненапечатанным, однако имеется ряд его статей, опубликованных в академическом журнале «Христианское чтение». Кроме того, В.И. Долоцкий известен как переводчик и редактор изданий святоотеческих сочинений, посвященных объяснению богослужения. Профессор-догматист той же академии Александр Львович Катáнский (1836–1919), некоторое время бывший учеником A.B. Горского в Москве, опубликовал в «Христианском чтении» (1867, 1868, 1881) статьи «Обзор древних литургий Запада», «Очерк истории православной литургии», «Очерк истории обрядовой стороны таинства елеосвящения», а также монографию «Учение святых отцов церкви трех первых веков о таинствах» (СПб., 1879).

Иван Матвеевич Бобровницкий (1813–1885), профессор Киевской духовной академии, подготовил исследование «О происхождении и составе римско-католической литургии и отличии ее от православной» (1839; 1873). Упоминавшийся преосвященный Филарет (Гумилевский) составил «Исторический обзор песнопевцев и песнопения греческой Церкви» (Κ., 1860; 2-е изд. Чернигов, 1864).

И хотя профессор и ректор Московской духовной академии о. A.B. Горский призывал (по свидетельству A.Л. Катанского) к глубокому изучению «православного богослужения, которое представляет цвет и плод древа жизни Церкви Христовой», широкие предпосылки для такого изучения начали закладываться только с 70-х гг. XIX в., и лишь согласно академическому уставу в редакции 1911 г. литургике была обеспечена научная самостоятельность и выделена независимая общеобязательная кафедра.

Как пишет H.H. Глубоковский, принципиальным реформатором литургики и фактическим основоположником ее научного бытия стал профессор гомилетики, литургики и церковной археологии Московской духовной академии Иван Данилович Мáнсветов (1843–1885): «Он прочно аргументировал, что в литургических разысканиях надо восходить к первоначальному зерну, из которого постепенно развивалась вся дальнейшая богослужебная система то органическим возрастанием по внутренним импульсам, то механическим напластованием по случайным внешним причинам». И.Д. Мансветов успешно сочетал аналитические исследования с синтетическими работами, что позволило ему проследить церковный устав в его генезисе и обеспечить создание предпосылок для обобщающих трудов. Пример такой работы – его докторская диссертация «Церковный устав (Типик), его образование и судьба в Греческой и Русской Церкви» (M., 1885). Несомненный научный интерес представляют статьи Мансветова в «Прибавлениях к Творениям свв. отцев»¹⁶²⁵.

Исследования И.Д. Мансветова обнаружили насущную потребность в привлечении нового источникового материала. Эту задачу решает известный отечественный литургист – упоминавшийся выше профессор Н.Ф. Красносельцев, который оставил после себя обильный и ценный научный материал. Он составил описание литургических памятников Соловецкой библиотеки, вошедшее по частям в первые три тома «Описания рукописей Соловецкой библиотеки».

Его перу принадлежат также исследования: «Богослужение иерусалимской церкви в конце IV в.» (Казань, 1888), «Славянские рукописи патриаршей библиотеки в Иерусалиме» (Казань, 1889), «К истории православного богослужения: По поводу некоторых церковных служб и обрядов ныне не употребляющихся» (Казань, 1889), «Патриарх Фотий и византийское богослужение его времени» (Одесса, 1892), «Типик церкви святой Софии в Константинополе IX в.» (Одесса, 1892), «О древних литургических толкованиях» (Одесса, 1894), «Очерки из истории христианского храма» (Казань, 1881), «Сведения о некоторых литургических рукописях Ватиканской библиотеки» (Казань, 1885), «Материалы для истории чинопоследования литургии святого Иоанна Златоуста» (Казань, 1889, 1895); «К изучению Типика Великой церкви» (1896).

Однако истинным преемником трудов И.Д. Мансветова современники считали ученика Н.Ф. Красносельцева, профессора, члена-корреспондента Императорской Академии наук (1903) Алексея Афанасьевича Дмитриéвского (1856–1929), который снискал славу «русского Гоара»¹⁶²⁶ за труды по собиранию и комментированному изданию греческих литургических текстов Типикона и Евхология¹⁶²⁷ и известен многими другими фундаментальными работами в области истории христианского богослужения¹⁶²⁸.

A.A. Дмитриевский создал киевскую школу русских литургистов. Среди его учеников – один из его преемников по кафедре литургики и церковной археологии профессор Николай Николаевич Пальмов (1872–1934), автор исследований «О просфорах на проскомидии» (Κ., 1902), «Канун праздника Рождества Христова» (Κ., 1903), «Свет Христов просвещает всех» (1904), «Праздник Пятидесятницы в древнем христианском Иерусалиме» (1902), «Пасхальная заутреня» (1905), «Пасхальная литургия» (1906), «Пострижение в монашество. Чины пострижения в греческой церкви: Историко-археологическое исследование» (Κ., 1914); A.3. Неселовский, издавший монографию «Чины хиротоний и хиротесий: (Опыт историко-археологического исследования)» (Каменец-Подольск, 1906); протоиерей Михаил Александрович Лисицын (1872–1918), известный не только своими историко-литургическими и музыковедческими исследованиями¹⁶²⁹, но и как талантливый композитор, опубликовавший до 56 духовно-музыкальных произведений («Литургия святого Иоанна Златоустого для смешанного хора», та же литургия для однородного хора, «Да молчит всякая плоть», «Покаяния отверзи ми двери», «Великое славословие» и др.); профессор протоиерей Корнелий Самсонович Кекелúдзе (1878–1962), в советский период – академик АН Грузинской ССР (1941), один из основателей Тбилисского университета (1918), директор Института грузинской литературы им. Ш. Руставели (1942–1949), известный знаток древнегрузинской церковной литературы, изучавший и публиковавший малодоступные фонды древнегрузинских рукописей с научными комментариями¹⁶³⁰ и впервые введший в научный оборот литургический гимнографический материал, в том числе каноны; Владимир Иванович Барвинок (1879–1943), исследовавший в магистерской диссертации наследие Никифора Влеммида, автор исследования «Время происхождения проздравных величаний и избранных псалмов» (Κ., 1910), «Обзора библиографии церковно-славянских старопечатных книг» (1925) и др.; архиепископ Гавриúл (Чепур) (1874–1933 или 1934), редкий знаток церковного устава и композитор, подготовивший кандидатскую диссертацию на тему «Типикон Великой Константинопольской Церкви (исторический очерк)» и др.

Из частных вопросов наиболее активно разрабатывались проблемы Типикона, изучением которого плодотворно занимались упоминавшиеся протоиерей М.А. Лисицын, протоиерей К.С. Кекелидзе и профессор Михаил Николаевич Скабалланóвич (1871–1931), получивший в Киевской академии докторскую степень по церковной истории, а позже – и премию митрополита Макария за обширный труд «Толковый Типикон» (Вып. 1–3. Κ., 1910–1915)¹⁶³¹ и впервые выдвинувший гипотезу однопеснца.

«Толковый Типикон: объяснительное изложение Типикона с историческим введением» занимает центральное место в серии статей и монографий по литургике, опубликованных М.Н. Скабаллановичем в 1905–1918 гг. Первоначально книга была задумана как практическое пособие для священнослужителей. Однако широта темы и ее глубокое научное значение привели к тому, что Скабалланович создал книгу, ставшую событием в жизни Русской Церкви.

В первом выпуске «Толкового Типикона» Скабалланович излагает историю богослужебного Устава со времени ветхозаветного богослужения до появления первых списков Типикона в IX в. и далее до ХVІ–ХVІІ вв. Собственно толкование начинается во втором выпуске, где комментируются 1-я и 2-я главы Типикона; в разделе «Практическая осуществимость всего устава всенощной» рассказывается об «идеальной всенощной» в храме Киевской духовной академии, отслуженной 10–11 ноября 1912 г. по инициативе В.Д. Прилуцкого. В третьем выпуске комментируются службы 1,3, 6-го часа, изменяемые части воскресной литургии, чин о панагии; дается толкование 3-й главы Типикона, говорится о чине благословения колива. Четвертый выпуск опубликован не был, его фрагменты изданы под общим названием «Из подготовляемого к печати продолжения Толкового Типикона»¹⁶³².

Кроме того, М.Н. Скабалланович был автором и редактором серии «Христианские праздники», в которой он предполагал в тринадцати книгах рассказать о всех двунадесятых праздниках Православной Церкви и особо о празднике Пасхи. Каждый праздник рассматривается в соответствии с единой схемой: событие и история праздника, служба праздника, служба праздника в Римско-католической церкви в сравнении с православной службой. Работа осталась незавершенной: вышло только шесть книг¹⁶³³.

Магистр богословия Е.П. Диакóвский (иногда упоминается как Дьяковский; выпуск 1899 г.) провел систематическое исследование Часослова¹⁶³⁴; профессор Санкт-Петербургской духовной академии протоиерей Александр Васильевич Петровский (1868–1929) посвятил ряд работ истории христианских таинств и некоторых богослужебных чинов¹⁶³⁵; монография иеромонаха, впоследствии – тамбовского архиепископа Венедикта (Алéнтова) (1880–1938) посвящена истории таинства елеосвящения¹⁶³⁶.

Член-корреспондент Императорской Академии наук преосвященный Амфилóхий (Сергиевский-Казанцев) (1818–1893), коего ο. Г. Флоровский считал более собирателем, чем исследователем, посвятил свои историко-литургические работы палеографическим и археографическим проблемам¹⁶³⁷.

Последний преемник Дмитриевского по кафедре литургики и церковной археологии профессор (1913) протоиерей Василий Дмитриевич Прилуцкий (1882/1883–?), автор исследования «Частное богослужение в Русской Церкви в XVI и первой половине XVII вв.» (Κ., 1912; магистерская диссертация; переизд.: M., 2000), с 1907 г. (как полагают) участвует в работе Комиссии по исправлению богослужебных книг¹⁶³⁸. 10 ноября 1912 г. о. Прилуцкий стал одним из инициаторов служения в Святодуховской церкви Киево-Братского монастыря (в котором находилась Киевская духовная академия) «идеальной» всенощной, о которой рассказывает Скабалланович в разделе «Практическая осуществимость всего устава всенощной» «Толкового Типикона»¹⁶³⁹. О. Прилуцкий участвовал в работе Поместного собора 1917–1918 гг. В 1920 г. он был одним из немногих профессоров, продолжавших преподавание в Киевской духовной академии, и дал согласие преподавать на пастырских курсах, которые предполагалось открыть при Михайловском монастыре. Дальнейшая судьба его, как и многих церковных людей того времени, неизвестна.

Профессор Санкт-Петербургской академии Иван Алексеевич Карабúнов¹⁶⁴⁰ (1878–1937), один из крупнейших историков-литургистов, задолго до Л. Буйе доказавший происхождение анафоры от еврейских праздничных застольных молитв, известен своими работами «Евхаристическая молитва (анафора): Опыт историко-литургического анализа» (СПб., 1908), «Постная Триодь» (СПб., 1910; магистерская диссертация), рядом статей в «Христианском чтении», среди которых – «К истории исправления постной Триоди при патриархе Никоне» (1911. Кн. 5), «К истории Иерусалимского устава» (1912. Кн. 3, 4), «Св. Чаша на Литургии Преждеосвященных Даров» (1915) и др.

Как литургист-источниковед пробовал себя на заре своей научной карьеры упомянутый выше член-корреспондент AH СССР A.A. Васильев¹⁶⁴¹. Профессор Костромской семинарии, магистр богословия Дмитрий Федорович Прилуцкий (ок. 1820–1872) изучал практику агап в древней Церкви («Христианские вечери любви» (1865)).

Значительный вклад в историко-литургические исследования внес священник Сергий Дмитриевич Мурéтов трудами «О диаконах: (К вопросу: имеет ли право диакон заменять священника в совершении некоторых священнодействий?)» (1893); «Исторический обзор чинопоследования проскомидии до «Устава литургии» Константинопольского Патриарха Филофея: Опыт историко-литургического исследования» (1893; отдельное изд.: M., 1895); «К материалам для истории чинопоследования литургии» (С. Посад, 1895); «Особенности литургии преждеосвященных Даров в древних греческих и славянских памятниках» (M., 1896); «О поминовении Бесплотных сил на проскомидии» (1897); «Последование проскомидии, Великого входа и причащения в славяно-русских Служебниках ХІІ–ХІV вв.» (1897).

Крупную величину в области историко-литургических исследований представляет профессор Московской духовной академии Александр Петрович Голубцов (1860–1911), особенно выделявшийся документированными работами о «соборных» службах, хотя более известен он как оригинальный церковный археолог¹⁶⁴², теоретические находки и выводы которого, по словам современников, «часто становились в разрез с идиллическими господствующими объяснениями нашей обрядности и вызывали вверху недружелюбную оценку».

Докторская диссертация А.П. Голубцова посвящена соборным Чиновникам, где письменно зафиксированы особенности чинопоследований соборных служб, на которые оказали влияние как Студийский и Иерусалимский богослужебные уставы, так и характер богослужений в св. Софии Константинопольской («Великой церкви»), а также другие источники¹⁶⁴³. Голубцов подготовил к печати и опубликовал Чиновники новгородского Софийского (1899), холмогорского Преображенского (1903), нижегородского Преображенского (1905) и московского Успенского (1908) соборов.

А.П. Голубцов ставил перед литургикой не только задачу исторического восстановления богослужебных чинов и ритуалов, но также и задачу строго «исторического объяснения обрядов». Его лекции по истории православного богослужения частично опубликованы¹⁶⁴⁴. Как отмечали современники, «осторожный в выводах, прекрасный знаток рукописного материала своей науки, он брал для изучения и освещения скромные темы, но доводил работу над ними до исчерпывающих пределов. При этом заключения его часто поражали блеском и глубиной».

Церковный историк и археолог архиепископ Казанский и Свияжский Димитрий (Самбикин) (1839–1908), магистр Санкт-Петербургской духовной академии, издал в четырех выпусках «Месяцеслов русских святых, всею Русскою Церковию или местно чтимых» (1870–1883); в переработанном и дополненном виде «Месяцеслов» переиздан в 1893–1903 гг. в 12 выпусках.

А.И. Алмазов подготовил объемные диссертации «История чинопоследования крещения и миропомазания» (1883) – серьезное и тщательное исследование, охватывающее громадный период греческой и русской истории, равного которому так и не появилось в нашей науке, по каковой причине оно и остается основным пособием на русском языке по данному вопросу (хотя и не дает систематической истории происхождения таинств), – и «Тайная исповедь в православной восточной церкви: опыт внешней истории» (1896), опубликованные как монографии¹⁶⁴⁵; обе работы были удостоены Макариевских премий – за 1886 и 1897 гг. Его перу принадлежат также работы «Неизданные канонические ответы константинопольского патриарха Луки Хрисоверга и митрополита Родосского Нила» (Одесса, 1903) и «Канонические ответы Иоасафа, митрополита Ефесского: Малоизвестный памятник права Греческой церкви XV в.» (Одесса, 1903)¹⁶⁴⁶.

Отдельные историко-литургические труды (помимо археографических исследований в данной области) оставил академик Б.А. Тураев¹⁶⁴⁷.

Помимо систематических академических исследований велась научная работа отдельными авторами, ставившими перед собой прежде всего педагогические и нравственно-богословские задачи. Так, преосвященный Гермоген (Добронравин) помимо собственно историко-церковных трудов оставил сочинения, касающиеся православного богослужения: «Литургика» (СПб., 1881), «О богослужении Православной Церкви» (6-е изд. СПб., 1903), «О Св. Таинствах Православной Церкви» (2-е изд. СПб., 1904). Перу костромского епископа Виссариона (Нечаева) (1822–1905) принадлежит «Толкование на Божественную литургию по чину св. Иоанна Златоустого и св. Василия Великого» (M., 1884), выдержавшее четыре издания при жизни автора. Следует упомянуть также трижды прижизненно переиздававшиеся размышления преосвященного Виссариона о Великом каноне прп. Андрея Критского «Уроки покаяния в Великом каноне св. Андрея Критского, заимствованные из библейских сказаний» (M., 1891; ныне публикуются под разными названиями: в оригинальном варианте – M.: Отчий дом, 2008, и как «Великий канон св. Андрея Критского: С толкованием уроков покаяния» (M.: Благо, 2004)).

Архиепископ Андронúк (Никольский) (1870–1918) в диссертации «Древнецерковное учение об Евхаристии, как Жертве – в связи с вопросом об искуплении» (1895; M., 2008) предпринимает попытку систематизировать историко-литургическую информацию, почерпнутую из доступных в его время источников.

После революции 1917 г. традиции изучения истории христианского богослужения, заложенные в российских академических кругах, продолжились в русском зарубежье. Однако следует отметить, что это изучение зачастую не имело собственно научного стимула и развивалось главным образом в связи с необходимостью решения педагогических задач.

Среди этой плеяды русских литургистов должен быть упомянут активный член Русского студенческого христианского движения (РСХД), преподаватель (с 1932 г.) Св.-Сергиевского православного богословского института в Париже Федор Георгиевич Спасский (1897–1979), избранные труды которого, и в их числе единственное систематическое исследование бытующих в настоящее время русских богослужебных текстов «Русское литургическое творчество: (По современным Минеям)» (1951), переизданы в сборнике «Русское литургическое творчество» (M., 2008).

Архимандрит Киприан (Керн) подготовил оригинальный учебный курс «Евхаристия» (Париж, 1947), прочитанный в том же институте, – серьезный обобщающий труд, неоднократно переизданный, основанный на последних достижениях отечественной и европейской науки своего времени¹⁶⁴⁸.

Основополагающие литургические работы о. Александра Шмемана «Введение в литургическое богословие» (Париж, 1960; переизд.: M., 1996; Κ., 2003), «Таинства и Православие» (Нью-Йорк, 1965) и «Евхаристия – Таинство Царства» (1983), представляющие не только строго научный анализ, но и размышления, основанные на собственном литургическом опыте, подчас очень спорные и вызвавшие волну «охранительной» критики, переизданы в сборнике «Литургическое богословие» (СПб., 2006) в сопровождении рецензии протопресвитера Михаила Помазáнского (1888–1987) на первую из указанных работ. Среди основных литургических идей о. Шмемана – вопрос о преувеличении с ходом истории «иллюстративного символизма» в понимании православной литургии в ущерб ее богословскому содержанию и значению (впрочем, упоминавшийся выше ο. Р. Тафт указывает на мнимость конфликта между символизмом, например, Симеона Солунского и «литургическим богословием» о. Шмемана). Помимо этих литургических работ следует обратить внимание на две брошюры о. Шмемана: «Водою и Духом» (1986), посвященную таинству крещения, и «Великий пост» (1970).

Литургические проблемы поднимал также о. Иоанн Мейендорф, в частности в работе «Брак: православный взгляд» (1970; рус. вариант: Брак в Православии. M., 1995).

По более специальным вопросам писали профессора парижского Св.-Сергиевского православного богословского института Владимир Николаевич Ильин (1891–1974)¹⁶⁴⁹, Борис Иванович Совé (также Совэ; 1899–1962)¹⁶⁵⁰ и др.

В области истории церковного пения следует отметить книги священника (позже – протоиерея), профессора Московской консерватории Дмитрия Васильевича Разумовского (1818–1889) «Церковное пение в России» (Вып. 1–3. M., 1867–1869), где собственно российской проблематике предпосылается изложение истории богослужебного пения христианской Церкви вплоть до разделения Церквей в 1054 г. (ввиду того, что данное издание представляет собой систематизированный конспект лекций автора в Московской консерватории, оно не содержит научного аппарата, что несколько снижает его ценность); священника (позже – протоиерея), магистра богословия¹⁶⁵¹, профессора Московской консерватории и Московского археологического института Василия Михайловича Металлова (1862–1926) «Очерк истории православного церковного пения в России» (M., 1893; ряд переизданий), где, помимо общего очерка истории христианского богослужебного пения, предпосылаемого изложению собственно российских проблем, дан богатый список источников и литературы по предмету исследования; священника (позже – протоиерея) Дмитрия Васильевича Аллемáнова (1867–1918) «Курс истории русского церковного пения» (M., 1912–1914), где дан очерк истории церковного пения христианской Церкви в целом (учебник этот, как диктует сам жанр подобного рода литературы, во многом компилятивный и в ряде случаев грешит некритическим отношением Епископ Филипп (Гарднер) к предшествующей литературе).

В области истории церковной музыки проявили себя интересными работами упоминавшийся ранее крупный источниковед К. Пападопуло-Керамéвс¹⁶⁵² и известный историк Церкви митрополит Евгений (Болховúтинов)¹⁶⁵³, в статьях коего немало произвольных объяснений терминов знаменного и демественного пения, чего, конечно, трудно было избежать в первых опытах истории русского церковного пения.

Специального упоминания заслуживает 2-томная монография выпускника Православного богословского факультета Белградского университета, с 1954 г. на протяжении 30 лет читавшего в Мюнхенском университете им. Людвига-Максимилиана русское литургическое музыковедение, Ивана Алексеевича Гáрднера (1898–1984) «Богослужебное пение Русской Православной Церкви» (Джорданвилль, 1977; переизд.: M., 2004), во-первых, потому, что эта книга, представляющая собой обобщение почти векового опыта исследования пения в христианской богослужебной системе и до сих пор не имеющая аналогов по широте теоретического подхода, позволяет представить себе общее устройство церковного пения, а во-вторых, в связи с тем, что автор приводит весьма широкий перечень русской и зарубежной литературы по изучаемому вопросу¹⁶⁵⁴.

На собственно российской почве дальнейшее становление литургики как исторической науки (а не только как церковно-практической дисциплины) происходило главным образом в рамках церковных академических кругов и справедливо связывается с трудами выдающегося отечественного литургиста и музыковеда, доктора церковной истории, преподавателя Ленинградской консерватории, затем – профессора Ленинградской духовной академии Николая Дмитриевича Успенского (1900–1987) по истории православной литургии и иных богослужебных чинов; они недавно переизданы в трех томах¹⁶⁵⁵. Среди трудов Н.Д. Успенского – капитальные монографии «Древнерусское певческое искусство» (M., 1965; 2-е изд. M., 1971) и «Образцы древнерусского певческого искусства» (Л., 1968; 2-е изд. Л., 1971), снабженные нотными примерами, отличным критическим аппаратом и во многом корректирующие взгляды научных предшественников автора.

Превосходным гимнографом была известный ученый, профессор-биолог монахиня (1928; с 2003 г. – схимонахиня) Игнáтия (Пузик) (1903–2004). Некоторые из ее произведений вошли в богослужебный обиход современной Русской Православной Церкви. М. Игнатия оставила ряд очерков о создателях песнопений православного богослужения, объединенных издателями в сборник «Церковные песнотворцы»¹⁶⁵⁶.

В светских академических кругах анализ литургических источников (если таковой давался вообще: И.Н. Голенищев-Кутузов, например, вовсе исключил их из объекта своего исследования¹⁶⁵⁷) развивался в основном в среде литературоведов и балансировал между двумя полюсами. Причины этого были вполне понятны: давление официального атеистического мировоззрения на науку делало практически невозможной постановку собственно историко-церковной проблематики (да еще в таком узкоспециальном аспекте, как изучение развития христианского богослужения) в исследованиях советских ученых, в результате чего заинтересованным исследователям для анализа соответствующих вопросов необходимо было искать как приемлемые формы, так и приемлемые способы подачи материала.

С одной стороны, над рядом авторов довлело представление о том, что христианское богослужение – «нечто застывшее, неподвижное на протяжении многих веков», лишенное не только творческого начала, но даже деноминационно-географической специфики и временнóй динамики.

В результате даже самые тонкие исследователи средневековой европейской литературы, каковым был, например, создатель новой теории европейского романа Михаил Михайлович Бахтúн (1895–1975), введший в литературоведение понятия смеховой культуры и полифонизма литературного произведения, представляли дело так, что на средневековом европейском Западе «основная масса католических молитв и гимнов» была созданной в III–IV вв. калькой с греческого; несмотря даже на то, что «и после (с V по XII вв.) создавались новые молитвенные гимны», они «в художественном отношении были гораздо ниже, т.к. церковь оказёнилась»¹⁶⁵⁸. Поэтому максимум, чем может быть интересно исследователю богослужение, – по-видимому, то, что из него «развились жанры городской литературы на латинском языке»¹⁶⁵⁹.

С другой стороны, сформировалась линия исследований поэтики богослужебной литературы, расширившая горизонты литературоведческого исследования¹⁶⁶⁰ путем естественного включения в него богослужебных текстов, представляемых в качестве литературной формы, и своеобразно вписывающая динамику поэтической формы в конкретные социально-экономические условия исторического бытия человечества. Одним из ведущих ее представителей был упоминавшийся С.С. Аверинцев, фундамент исследований которого – идея «ближневосточного мистического историзма»¹⁶⁶¹.

Работы этого направления с применением анализа литературной «техники» выявляют некоторые закономерности, позволяющие рассмотреть богослужебные источники в динамике исторического процесса, включить их в некое «сложное, подвижное единство, которое вопреки всем противоречиям, более того, именно через противоречия выявляет определенную логику»¹⁶⁶².

Анализируя широкий круг богословско-литургических источников, Аверинцев выделяет «общечеловеческие аспекты», лежащие в основе «византийского семантического круга: во-первых, точность рассуждения, во-вторых, формальную безупречность технических или обрядовых процессов, в-третьих, скрупулезную совестливость нравственного и религиозного поведения». Таким образом, богослужебная система и обслуживающая ее литература предстают не столько в своей метафизичности, ирреальности, отвлеченности от мира, сколько как общественно значимые явления, оказывающие определяющее влияние на тип социального сознания и продуцируемый им тип социального поведения как на бытовом, так и на государственном уровне: «Корректность догматических концептов и обрядовых телодвижений предстает словно бы тождественной с нравственным долгом »хождения перед Богом в непорочности«, как это называется на ветхозаветном языке»¹⁶⁶³.

В отечественной литературе имеется ряд работ, посвященных источниковедческим вопросам и развитию отдельных гимнографических форм. Из них следует отметить исследования и публикации Л.С. Квирикашвили¹⁶⁶⁴, Е.П. Метревели¹⁶⁶⁵, Л.М. Хевсуриани и др.¹⁶⁶⁶, В.М. Лурье¹⁶⁶⁷, М.А. Моминой, в работах которой дана классификация типов Триоди¹⁶⁶⁸, публикацию¹⁶⁶⁹ священноинока Симеόна (Дурасова)¹⁶⁷⁰, а также монографию (имеющую своим источником диссертацию) диакона В. Василика «Происхождение канона»¹⁶⁷¹, которая высоко оценивается рецензентами¹⁶⁷² как труд, написанный на стыке многих научных дисциплин (истории, филологии, богословия, литургики, музыковедения)¹⁶⁷³. В работах A.B. Десницкого исследуются семитские истоки византийского литургического творчества¹⁶⁷⁴.

Активную научную деятельность ведет заведующий кафедрой Церковно-практических наук Общецерковной аспирантуры и докторантуры им. св. равноапп. Кирилла и Мефодия, кандидат богословия священник М.С. Желтов. В круге его научных интересов – историческая динамика христианского богослужения, вопросы литургического источниковедения¹⁶⁷⁵, особенности древнейшей богослужебной практики Русской Церкви¹⁶⁷⁶, проблемы интерпретации евхаристического и иных чинопоследований¹⁶⁷⁷ и проч. М.С. Желтову принадлежит ряд статей по литургике в «Православной энциклопедии». Содержательные материалы о. Желтова были также использованы нами при подготовке учебного пособия «Введение в историю Церкви. Ч. 1: Обзор источников по общей истории Церкви».

Организации сакрального пространства посвящены книги, собранные издательством «Индрик» в серии под общим названием «Иеротопия"¹⁶⁷⁸. В сборниках статей ведущих отечественных и зарубежных специалистов исследуются явления культуры от первых веков существования христианства до настоящего времени, анализируется опыт Восточных Церквей (прежде всего Византии и Древней Руси) в сравнении с западноевропейской практикой¹⁶⁷⁹.

Отметим также учебное пособие Б.Б. Лебедева «История богослужебного пения» (2004), получившее благожелательный отзыв известного знатока церковного пения и современного церковного композитора архиепископа Ионафана (Елецких), и изданные в России библиографические указатели по церковному пению¹⁶⁸⁰.

Искусствоведческие проблемы, связанные с церковной историей, систематически поднимаются на проводимых в Московском государственном университете имени М.В. Ломоносова Лазаревских чтениях¹⁶⁸¹.