Пото́мъ воспомяне́нъ бы́сть ему́ грѣ́хъ, и я́коже мгла́ росы́ изчезе́: воздано́ же бу́ди ему́, е́же содѣ́я, сокруше́нъ же бу́ди вся́къ неправди́въ я́ко дре́во неизцѣ́льно:

непло́днѣй бо не добро́ сотвори́ и жены́ не поми́лова.

Я́ростiю же низврати́ немощны́я: воста́въ у́бо не и́мать вѣ́ры я́ти о свое́мъ житiи́.

Егда́ же разболи́тся, да не надѣ́ется здра́въ бы́ти, но паде́тъ неду́гомъ.

Мно́ги бо озло́би высота́ его́: увяде́ же я́ко зла́къ въ зно́и, или́ я́коже кла́съ от стебла́ са́мъ отпа́дъ.

А́ще же ни́, кто́ есть глаго́ляй лжу́ ми́ глаго́лати, и положи́тъ ни во что́же глаго́лы моя́?

Еще́ же приложи́въ и́овъ, рече́ въ при́тчахъ:

кто́ мя устро́итъ по ме́сяцамъ пре́жднихъ дні́й, въ ни́хже мя́ Бо́гъ храня́ше,

я́коже егда́ свѣтя́шеся свѣти́лникъ его́ надъ главо́ю мое́ю, егда́ свѣ́томъ его́ хожда́хъ во тмѣ́,

егда́ бѣ́хъ тя́жекъ въ путе́хъ, егда́ Бо́гъ посѣще́нiе творя́ше до́му моему́,

егда́ бѣ́хъ бога́тъ зѣло́, о́крестъ же мене́ раби́,

егда́ облива́хуся путiе́ мои́ ма́сломъ кра́вiимъ, го́ры же моя́ облива́хуся млеко́мъ,

егда́ исхожда́хъ изу́тра во гра́дъ, на сто́гнахъ же поставля́шеся ми́ престо́лъ?

Ви́дяще мя́ ю́ноши скрыва́шася, старѣ́йшины же вси́ востава́ша:

вельмо́жи же престава́ху глаго́лати, пе́рстъ возло́жше на уста́ своя́.

Слы́шавшiи же блажи́ша мя́, и язы́къ и́хъ прильпе́ горта́ни и́хъ:

я́ко у́хо слы́ша и ублажи́ мя, о́ко же ви́дѣвъ мя́ уклони́ся.

Спасо́хъ бо убо́гаго от руки́ си́льнаго, и сиротѣ́, ему́же не бѣ́ помо́щника, помого́хъ.

Благослове́нiе погиба́ющаго на мя́ да прiи́детъ, уста́ же вдови́ча благослови́ша мя́.

Въ пра́вду же облача́хся, одѣва́хся же въ су́дъ я́ко въ ри́зу.

О́ко бѣ́хъ слѣпы́мъ, нога́ же хромы́мъ:

а́зъ бы́хъ оте́цъ немощны́мъ, ра́спрю же, ея́же не вѣ́дяхъ, изслѣ́дихъ:

сотро́хъ же члено́вныя непра́ведныхъ, от среды́ же зубо́въ и́хъ грабле́нiе изъя́хъ.

Рѣ́хъ же: во́зрастъ мо́й состарѣ́ется я́коже стебло́ фи́никово, мно́га лѣ́та поживу́.

Ко́рень разве́рзеся при водѣ́, и роса́ пребу́детъ на жа́твѣ мое́й.

Сла́ва моя́ но́ва со мно́ю, и лу́къ мо́й въ руцѣ́ мое́й по́йдетъ.

[Старѣ́йшины] слы́шавшiи мя́ внима́ху, молча́ху же о мое́мъ совѣ́тѣ.

Къ моему́ глаго́лу не прилага́ху, ра́довахуся же, егда́ къ ни́мъ глаго́лахъ:

я́коже земля́ жа́ждущая ожида́етъ дождя́, та́ко сі́и моего́ глаго́ланiя.

А́ще возсмѣю́ся къ ни́мъ, не вѣ́риша: и свѣ́тъ лица́ моего́ не отпада́ше.

Избра́хъ пу́ть и́хъ, и сѣдѣ́хъ кня́зь, и вселя́хся я́коже ца́рь посредѣ́ хра́брыхъ, а́ки утѣша́яй печа́льныхъ.

Синодальный

Языки

1 При всех насилиях и притеснениях на земле «Бог не воспрещает того». 13 «Есть из них враги света»; 18 нечестивые поднялись высоко, и вот, нет их; 25 «Кто обличит меня во лжи»?

Почему не сокрыты от Вседержителя времена, и знающие Его не видят дней Его?

Межи передвигают, угоняют стада и пасут у себя.

У сирот уводят осла, у вдовы берут в залог вола;

бедных сталкивают с дороги, все уничиженные земли принуждены скрываться.

Вот они, как дикие ослы в пустыне, выходят на дело свое, вставая рано на добычу; степь дает хлеб для них и для детей их;

жнут они на поле не своем и собирают виноград у нечестивца;

нагие ночуют без покрова и без одеяния на стуже;

мокнут от горных дождей и, не имея убежища, жмутся к скале;

отторгают от сосцов сироту и с нищего берут залог;

заставляют ходить нагими, без одеяния, и голодных кормят колосьями;

между стенами выжимают масло оливковое, топчут в точилах и жаждут.

В городе люди стонут, и душа убиваемых вопит, и Бог не воспрещает того.

Есть из них враги света, не знают путей его и не ходят по стезям его.

С рассветом встает убийца, умерщвляет бедного и нищего, а ночью бывает вором.

И око прелюбодея ждет сумерков, говоря: ничей глаз не увидит меня, – и закрывает лице.

В темноте подкапываются под домы, которые днем они заметили для себя; не знают света.

Ибо для них утро – смертная тень, так как они знакомы с ужасами смертной тени.

Легок такой на поверхности воды, проклята часть его на земле, и не смотрит он на дорогу садов виноградных.

Засуха и жара поглощают снежную воду: так преисподняя – грешников.

Пусть забудет его утроба матери; пусть лакомится им червь; пусть не остается о нем память; как дерево, пусть сломится беззаконник,

который угнетает бездетную, не рождавшую, и вдове не делает добра.

Он и сильных увлекает своею силою; он встает, и никто не уверен за жизнь свою.

А Он дает ему все для безопасности, и он на то опирается, и очи Его видят пути их.

Поднялись высоко, – и вот, нет их; падают и умирают, как и все, и, как верхушки колосьев, срезываются.

Если это не так, – кто обличит меня во лжи и в ничто обратит речь мою?

Иов вспоминает свою прежнюю жизнь, её достоинство, благосклонность к нуждающимся и доверие к нему.

И продолжал Иов возвышенную речь свою и сказал:

о, если бы я был, как в прежние месяцы, как в те дни, когда Бог хранил меня,

когда светильник Его светил над головою моею, и я при свете Его ходил среди тьмы;

как был я во дни молодости моей, когда милость Божия была над шатром моим,

когда еще Вседержитель был со мною, и дети мои вокруг меня,

когда пути мои обливались молоком, и скала источала для меня ручьи елея!

когда я выходил к воротам города и на площади ставил седалище свое, –

юноши, увидев меня, прятались, а старцы вставали и стояли;

князья удерживались от речи и персты полагали на уста свои;

голос знатных умолкал, и язык их прилипал к гортани их.

Ухо, слышавшее меня, ублажало меня; око видевшее восхваляло меня,

потому что я спасал страдальца вопиющего и сироту беспомощного.

Благословение погибавшего приходило на меня, и сердцу вдовы доставлял я радость.

Я облекался в правду, и суд мой одевал меня, как мантия и увясло.

Я был глазами слепому и ногами хромому;

отцом был я для нищих и тяжбу, которой я не знал, разбирал внимательно.

Сокрушал я беззаконному челюсти и из зубов его исторгал похищенное.

И говорил я: в гнезде моем скончаюсь, и дни мои будут многи, как песок;

корень мой открыт для воды, и роса ночует на ветвях моих;

слава моя не стареет, лук мой крепок в руке моей.

Внимали мне и ожидали, и безмолвствовали при совете моем.

После слов моих уже не рассуждали; речь моя капала на них.

Ждали меня, как дождя, и, как дождю позднему, открывали уста свои.

Бывало, улыбнусь им – они не верят; и света лица моего они не помрачали.

Я назначал пути им и сидел во главе и жил как царь в кругу воинов, как утешитель плачущих.