Фёдор Александрович Абрамов
Вне религиозных истоков попытался осмыслить и отобразить нравственные основы народной жизни Фёдор Александрович Абрамов (1920–1983). Это, с православной точки зрения, определило недостаточность его творчества, что особенно проявилось в тетралогии «Братья и сёстры» (1958–1978). Колхозная жизнь показана писателем трудною, тяжёлою, но все тяготы её обусловлены лишь объективными условиями (военным лихолетьем, например). Требованиям соцреализма тетралогия, особенно в первой части, отвечает вполне. Не понравился народу председатель колхоза — и его быстро переизбрали, партия же народную волю поддержала. Можно и иные признаки соцреализма обнаружить, но это не наша задача.
От книги к книге недоумения, сомнения, попытки глубже осмыслить жизнь — нарастают. Главный персонаж произведения, Михаил Пряслин, как будто наделённый многими добрыми качествами душевными, в итоге запутывает и собственную жизнь, и разрушает судьбу ближних своих (становится, например, едва ли не главным виновником самоубийства любимой сестры Лизы), но причины и смысла всего совершившегося так и не сознаёт. Не способен сознать. Почему?
Трагедия церковной жизни народа оставлена писателем за рамками его художественных исканий. Только в одном эпизоде, когда речь зашла о пострадавшем за веру односельчанине, друг Михаила, Егорша, легко оправдывает случившееся:
« — Какой это, к хрену, поп! Дурак старый — вот кто. <…>
— А за что же тогда его пятнадцать лет катали в лагерях, ежели он не поп?
— Потому что осёл на двух копытах. Ему в сельсовете ясно было сказано: брось, говорят, Евсей, всю эту музыку. Не мути народ. Новую жизнь строим, и всё протчее… А он, пень упрямый, своё. Ну и гуляй до лагерей. А чего ещё с ним цацкаться, раз он русского языка не понимает?»
Правда, говорит это Егорша, нравственно нечистоплотный мерзавец, и это как будто компрометирует его мнение. Но и Михаил соглашается же с приятелем. Заметим также, что осуждение Евсея на пятнадцать лет лагерей не удивляло Михаила Пряслина и воспринималось как справедливое, пока он думал, что Евсей принадлежит к духовному сословию. Недоумение возникло у него лишь после разъяснения ошибки.
Своего рода эталоном жизненного поведения человека становится в четвёртой книге судьба коммуниста Калины Дунаева, бессмысленно искалечившего, по сути, и собственную судьбу, и жизнь жены. (Заметим, к слову, что рассказ о мытарствах этой женщины, озаглавленный «Из жития Евдокии-великомученицы», — позволил некоторым исследователям говорить о «христианских мотивах» в творчестве Абрамова. Но не стоит обманываться игрою слов: христианские мученики претерпевали страдания ради Христа. Абрамовская же Евдокия всю жизнь мытарилась из-за обыкновенной дурости мужа-комиссара.)
В том, как Абрамов показал жизнь деревни, много горькой правды, много таланта писательского. Но конечная растерянность Михаила Пряслина перед судьбою своею стала своего рода символическим итогом творчества советского по духу писателя. В конце жизни Абрамов обратился с открытым укоряющим письмом к землякам, вопрошая их: как допускают они жизнь не по совести, не по заветам предков? Но о какой же совести можно заводить речь там, где недоумок-комиссар возглашается нравственным идеалом? Абрамову недостало мужества признать, что долгие годы безбожия и колхозного бесправия отозвались порухою души русского мужика.
Комментировать