Сластолюбие (57)

Боголюбивые и мирскими и духовными песнями возбуждаются обыкновенно к святому радованию, Божией любви и слезам, а сластолюбцы – к противному.

Сластолюбие не ограничивается одной роскошью и телесными наслаждениями, но имеет место во всем, что любим по душевному произволению и пристрастно.

Всякая земная связь, всякое пристрастие к чему бы то ни было вещественному, как бы ни было это маловажно, производит в пристращающемся удовольствие и приятное ощущение, хотя неразумное и впоследствии вредное, и вожделевательную силу души так сильно в этом порабощает, что покорившийся страсти при лишении любимого ввергается в раздражительность, в печаль, в гнев, в памятозлобие.

Убежищем от сластолюбия служит, во-первых, частая и трезвенная молитва, а потом – предоставь владычество уму и чистой мысли, не произноси бесчинного слова, несообразного с приличной потребностью, будучи уверен, что Господь есть непогрешимый Судия.

Кто члены свои предает сладострастию, тот будет скорбеть не только в будущем, но и в настоящем веке, если не покается скоро, ибо уподобится брошенному рубищу, которое сперва все таскают, а напоследок гнушаются им и попирают ногами.

Пост же состоит не только в воздержании от пищи, но и воздержание от сластолюбия есть вид поста. Это-то в особенности я запо­ведаю: воздерживайтесь не от пищи, а от сластолюбия.

Сласть плотская – это не свойственное человеческой душе утешение, но, появившись от преступления Адама в роде нашем, эта плотская тленная сласть по нужде до времени была попущена, поскольку Божественной духовной пищи еще есть не научились, и научиться тому не хотим, но бессловесно отрекаемся и разумно есть ее не желаем.

Временная сладость уготовляет человеку вечную горесть, если кто-либо к ней бессловесно прилепляется. Воздержная и трезвенная жизнь еще здесь рай есть, а растленная и греховная еще здесь ад и великое томление души…

Угождение плотской сласти есть не что иное, как только душевная тягота и великое томление совести: не столько в том утешения, сколько скорби; не столько сладости, сколько после того тяжести. Суетно то утешение, которому тотчас последует горесть и печаль…

Объядение и сластолюбие пригвождают нас к земле и обсекают, так сказать, у души ее крылья. А посмотрите, какой высокий полет был у всех постников и воздержников!

…Доброцветность тела, льстивые речи, сжатие губ, телесную приятность, выразительность движений, время и место свиданий и все, что служит для удовольствия. Вот что сластолюбец и невоздержный живо представляет в уме своем, склоняясь на помыслы!

Неумеренное сладострастие препятствует всякому душевному благоустройству, возбуждая к ссорам, уча делать вред и обманывать, внушая зависть.

Змий сладострастия многообразен; невкусившим сласти греха он внушает, чтобы только однажды вкусили ее и перестали, а вкусивших коварный побуждает воспоминанием опять к совершению греха.

Когда сердце предается сладострастию, то рождаются в нем пагубные помыслы и слова — и от дыма мы узнаем лежащее внутри вещество.

Когда зарождается в тебе помысл сладострастия, противоставь ему стыд от людей и оскорбление Богу.

Когда сладострастный пленяется всякою красотою телесною, тогда он ничем не различается от беснующегося.

Знаю таких, которые в юности поползнулись в плотские страсти и до самой седины, по привычке к злу, пребывают во грехах. Как свиньи, валяясь в тине, непрестанно более и более обливают грязью, так и эти люди, через сластолюбие, с каждым днем покрывают себя новым позором.

Одержимые «мнением» по большей части преданы сладострастию, несмотря на то, что приписывают себе возвышеннейшие духовные состояния, беспримерные в правильном православном подвижничестве…

…Избегая неумеренности в наслаждении, целью вкушения надобно поставлять не приятность, а потребность пищи для жизни; ибо раболепствовать удовольствиям не что иное значит, как чрево свое делать богом.

Кто любит смотреть на красивые лица, тот больше всего сам возжигает в себе пламя страсти и, делая душу пленницею страсти, скоро затем приступает и к совершению пожелания.

…В естестве человеческом для мгновенного наслаждения нет никакого хранилища […]. Но когда сластолюбцам кажется, что овладели они чем-то, как обманчивый какой-то призрак, мгновенно исчезает и обращается это в ничто, и по удалении таковой мечты остается один ее след — стыд…

…Душа, преданная сластолюбию, не может ничего, ни слышать, ни говорить. Она становится изнеженною, вялою, робкою, несвободною, боязливою, исполненною лютости неведения, лести, ярости, лености — полною всех пороков и чуждою противоположных им добродетелей.

Убежищем от сластолюбия служит, во-первых, часто и трезвенно молиться, а потом предоставлять владычество уму и чистой мысли, не произносить бесчинного слова, несообразного с приличной потребностью, в той уверенности, что Господь есть непогрешительный Судия.

Преподобный Марк Подвижник пишет, что если человек склонен к отрадной жизни, то исход его бывает не легкий, а тяжкий по причине приклончивости к сластолюбивой жизни, как сказано в 20 главе о законе духовном: «Сластолюбивое сердце темницей и узами бывает душе во время исхода; трудолюбивое же сердце – дверь есть отверстая».

…Сластолюбие не ограничивается одною роскошью и телесными наслаждениями, но имеет место во всем, что любим по душевному произволению и пристрастно.

Кто иногда плачет, а иногда наслаждается и говорит смешное, тот, вместо камней, бросает хлебом на пса сластолюбия; по видимому он отгоняет его, но самым делом привлекает его к себе.

Кто целомудрием и воздержанием самовластно обуздывает сластолюбие, для многих кажущееся неодолимым, тот, имея душу, свободную от всякой гнусной страсти, в праве хвалиться многими и славными победами.

Как прекрасно преодолевать сластолюбие и быть выше плотских похотей! У кого в сердце есть страх Божий, того не коснется скверна сластолюбия.

…Великая приманка ко злу есть сластолюбие, ради которого всего более мы, люди, падки ко греху, которым всякая душа, как удою, увлекается в смерть.

Сластолюбие и лукавство суть родительницы всех зол; одержимый ими не узрит Господа…

…Велика власть сластолюбия — оно заставляет нас делать даже то, о чем не смеем и говорить.

Бегай… сластолюбия — этой матери погибели и смерти, не слушай слов его, потому что оно, как волк, ласкает агнцев.

…Кого не преклоняет к себе и не разнеживает сластолюбие, тот чрез воздержание преуспел вовсе избежать грехов.

Человек сластолюбивый <только приятного ищущий> ни на какое дело негож.

Блажен, кто заградил себе уста от всякого сластолюбия, отлучающего его от Создателя.

Не будь сластолюбив, ибо сластолюбивых Бог не слушает.

…По той причине, что стал ты выше сластолюбия, не имеешь уже права безотчетно предаваться другому роду страсти. Всякая страсть, пока будет страстью, есть падение; в замене же страстей одной другою нет никакой разности падений.

…Нерадивому и изнеженному никогда не могут принести пользы ни богатство, ни здоровье, ни постоянное благоденствие, ни что-либо другое.

От сластолюбия рождается нерадение, а от нерадения – забвение.

Пустыня приняла многих благоискусными, и потом отвергла их, как неискусных, обличив сластолюбие их, которому они подверглись чрез самочиние.