Цитаты о монашестве (387)

Вот теперь праздники, но какая резкая разница между тем, как празднуют эти святые дни в миру и в монастыре. Там – служение врагу, здесь, в монастыре, – служение Богу. В то время как в миру беззакония достигают самого большого развития, в монастыре – радость и мир о Господе. Торжественная служба умиляет душу и располагает ее сильнее восчувствовать всю беспредельную благость Господа, рождшегося ныне от Безневестныя Девы Марии. У нас, например, сама природа располагает к тихой радости о Господе.

Книги читать сестрам, смотря на устроение каждой, но более надо давать читать деятельные, а не умозрительные, как то: святых Ефрема, аввы Дорофея, преподобного Иоанна Лествичника, Пролог и жития святых отцов; и смотреть от них плода – познания своей немощи и смирения, а не того, что – все знаю и в случае беседы оспаривать других. А далее Господь Сам даст им разум истинный, который стяжавается от смирения; и сколько оное приносит пользы, столько, напротив, возношение повреждает, что видели сами на опыте многих.

Шалости, каковы бы они ни были, хотя и кажутся невинными, очень душевредны для иноков. […] Монашеская жизнь называется еще и постнической, девственной и нестяжательной, а поэтому особенно надо храниться от грехов, ведущих к нарушению этих добродетелей. Не для игр, забав и увеселений мы вступили в обитель. Не должно быть в обителях места смеху и забавам! Тут мы должны каяться, плакать, кратковременной земной жизнью израбатывать свое вечное спасение…Плотская, а не духовная жизнь должна наследовать смерть и тление.

Ты удивляешься себе, как ты решилась принять пострижение в схиму… Как бы ни было, а дело уже сделано, переделывать нельзя; остается исполнять по силе и возможности данные обеты, в чем же окажемся неисправными, в том да приносим искреннее и смиренное покаяние. Смущаться же ни в каком случае не должно, кольми паче не жалеть и не раскаиваться в том, что принято такое пострижение. Это великий дар Божий…

Вы приуготовились к принятию монашеского образа, а в чем состоит его сущность и какие вы давали обеты при пострижении? Не то ли, чтобы все терпеть. Параман и крест что иное означают, как не памятование о данном вами обете к терпению? Так благодарите же Бога, что Он вас обучал терпению. И ныне всякий случай должен быть уроком к научению терпению, и не только во внешних наносимых, но и от внутренней злобы духов, или к действию страстей, или к отчаянию понуждающих.

Новоначальных монахов не должно как обременять игом правила, чтобы в самом начале не пришли тотчас в отчаяние, так и оставлять необузданными и нетрудящимися, чтобы не впали в леность, но понемногу надлежит увеличивать для них меру восхождения, чтобы, поступая вперед, возрастали подобно Исааку. Ибо что производит непомерный труд, то дополняет великое нерадение, а именно: труд низлагает, а нерадение расслабляет.

Стоит кому-нибудь принять твердое решение уйти в монастырь, как сатана начинает против такого человека ряд козней. Отсюда прямо видим, что монашество для сатаны – вещь далеко не приятная. Конечно, про нас, монахов последних времен, нельзя сказать, чтобы мы вели особенно деятельную борьбу с врагом, – какие уж мы монахи! Но все же боремся как можем. А в миру борьба эта давно забыта, сатана диктует законы миру, и он слепо идет за ним.

Правило не для всех одно может быть полезно, потому что схимники не одинаковы по различной крепости телесной, и неодинаковому разуму, и ведению духовному. Каждый из них должен смотреть на свои силы телесные и душевные и по своей мере простираться и к деланию духовному, внешнему и внутреннему. Всегда памятуя то, что внешнее и видимое подобно только листьям, а внутреннее – плодам и что телесные добродетели – только орудия душевных.

Горька монахам настоящая жизнь; иметь им собственность — опасно, отказаться от собственности — болезненно, убожество горько, скудость мучительна, подвижничество тяжело, воздержание многотрудно, строгость жизни небезопасна, молчание мучительно. Монах, если обличит, остается должником; если умолчит, ослабеет в ревности к Богу. Будет говорить — это противно. Будет безмолвствовать — это вредно. Правды сказать не может и не смеет не сказать.

Монахи, вообще вся наша братия, тоже люди, а раз люди, то есть обязательно свои страсти, пороки: один гордый, другой злой, третий блудник и т.д. Все эти люди пришли сюда в больницу лечиться, кто от чего, – и вылечиваются при помощи Божией. Я это говорю потому, что вы будете видеть пороки братии, но надо стараться не осуждать, – это у нас девиз. Все люди немощные, у всех есть страсти, мы должны прощать.

Догорает теперь старчество. Везде уже нет старчества – у нас в Оптиной догорают огарочки. Враг ни на что так не восстает, как на старческое окормление: им разрушаются все его сети. Везде он старался его погасить – и погасил! Есть монахи, исправно живущие, но об откровении помыслов, о старчестве они ничего не знают. Поэтому без старчества во многих монастырях осталась только одна форма монашеского жития, одна внешность.

Монах, сидящий в келье своей с сомкнутыми устами и Бога не помнящий, похож на разоренный дом, находящийся вне города, который всегда полон всякими нечистотами, потому что, кто ни вздумает вынести нечистоты из дома своего, туда их относит. <То есть молчит устами, а умом мечтает, помыслам поблажает и сердцем увлекается, — что все есть греховный сор, бесами в душу ввергаемый>.

Одно я скажу, что надо полагаться на волю Божию. Умиляют меня и мое грешное сердце слова псаломские: Твой есмь аз, спаси мя: яко оправданий Твоих взысках» (Пс.17:118). Говорю их Господу, когда грозят мне люди или помыслы мои при исполнении долга моего священно-иноческого. Буди воля Господня.

Знай, что ты в числе немногих избранных, и смотря на пример и холодность многих, не охладевай, но живи так, как живут немногие, дабы с этими немногими удостоиться тебе Царствия Небесного. Ибо много званых, а мало избранных (Мф.22:14), и мало то стадо, которому Отец благоволил дать Царствие (Лк.12:32). Знай, что тяжко грешит тот, кто, обещавшись быть совершенным, делается несовершеннейшим.

Монахи, которые живут в богатстве и роскоши, ничем не различествуют от людей мирских, роскошных и сластолюбивых. Они чужды еще ангельского жития, и даже оказываются лжецами. И хотя отреклись уже от мира, однако же опять заботятся о житейском, о богатстве и о своих родных. И образа монашеского не могут еще на себе носить те, которые озабочены богатством житейским.

Пишешь, можно ли погулять для здоровья. С благословения матушки можно, притом непременно вдвоем, а одной выходить из монастыря на прогулку не советуют святые отцы. А уж празднословить по кельям или чай пить не благословляю ходить, также и к себе не зови. Свободное время одна проводи, или за книгой, или за рукоделием. Если уж какое дело, то можно пойти.

Милостью и помощью Божией сподобишься, сестра, воспринять начало монашеского образа… к обновлению внутреннего человека от ветхости возмутительных страстей, лишающих душу мира и отягощающих тело, – да отныне поживем безмятежное житие в простоте и правоте, возвергая (возлагая) печаль свою на Господа всеблагого и всемогущего.

Хотя иноки почтены от Господа ангельским образом, но крыльев ангельских им не дано, может быть, и потому, чтоб всякий инок наиболее находился в своем месте и внимал своему спасению, а иначе все бы разлетелись кто куда, так что иного настоятель не скоро бы дождался в обитель. А потому довольно с меня и того, что мысленно с любовью моей летаю к вам!

прп. Антоний Оптинский (Путилов)Все цитаты автораИсточник

Мы для того и вступаем в монастырь, чтоб открыть в себе скрытно живущие страсти и отношение нашего естества к духам злобы, которым оно поработилось произвольно. Для того мы разрываем узы с миром, оставляем общество человеков, родственников, имущество, чтоб увидеть наши внутренние узы и расторгнуть их десницею Господа.

Отрекшийся от мира из страха подобен фимиаму, который сперва благоухает, а после оканчивается дымом. Оставивший мир ради воздаяния подобен мельничному жернову, который всегда одинаково движется; а исшедший из мира по любви к Богу в самом начале приобретает огонь, который, быв ввержен в вещество, вскоре возжжет сильный пожар.

…Верному монаху не должно смеяться, нам должно паче* плакать о тех, коими хулится имя Божие, по той причине, что они преступают закон Его и всю жизнь свою иждивают, погрязая во грехах. Будем рыдать и плакать, непрестанно умоляя Бога, чтоб Он не попустил им ожестеть во грехах и смерть не застала их прежде покаяния.

*Паче — больше

Так всегда происходило и происходит с молодыми, воодушевленными новоначальными. Они желают немедленного уединения, ибо полагают, что жизнь с людьми в монастыре мешает их прямому общению с Богом. Они недостаточно знакомы с бранью, которую пустынники ведут против злых духов, препятствующих богообщению.

…<Те>, которые причислились к числу монашествующих […] приемлют на себя безбрачную жизнь. Впрочем и в рассуждении их признаю приличным — предварительно их спрашивать и принимать от них ясный обет, почему, когда обратятся к жизни плотоугодной и сластолюбивой, подвергать их одному наказанию с блудниками.

Весьма многотрудна жизнь монашеская. Если она ни худа, ни хороша, то расхищается. Если имеет подмесь, то как вино, разбавленное водою, скоро портится и, окиснув, бывает уже не драгоценною, но ничего не стоящею, не полезною, но вредною, не наслаждение доставляет, а неприятность.

Удалившиеся от мира, рассмотрим себя, в каком мы находимся устроении: Господь Иисус многомилостив. Он подает успокоение каждому соответственно делам его: успокоение великое за дела великие, малое – за дела малые. Одно Царство, но каждый обретает в нем свое место и свое дело.

Отвержение себя вступающим в наше звание состоит в отвержении своего разума и своей воли и в терпении последующих за этим скорбей, надо к этому приготовиться и сообразоваться со своими силами, душевными и телесными.

Немало познаний дало мне уединённое отшельничество. Ибо кто, оставаясь среди мятежей, намерен познать небесное, тот забыл, что посеянное в тернии бывает подавляемо (Мк.4:7). И кто не отрешился от всего, тот не может познать Бога.